Поздним вечером в нижнем этаже дома, затерянного среди тысяч домов Москвы, М. сидел в пол-оборота к Илье и посматривал то на собеседника, то на пламя в открытой печной топке. Ужин был прикончен. На полу стоял ряд порожних бутылок «Kopke». Очередная, залитая сургучом, ждала своей минуты у кипы книг, устроенной тут же на полу вроде маленькой Вавилонской башни.

Разговор развивался медленно, часто прерываясь. После очередной паузы М. прокашлялся и продолжил:

— Поначалу я припрятал эту штуку в сарае. Была у меня стайка, знаете, где дрова держат и всякий хлам. Нести в общую комнату не хотелось, оставил до весны — разобраться, когда на улице потеплеет. Пока нес, боялся, что напорюсь на патруль… Хрен знает на какой — всегда какой-нибудь да найдется! Примут за оружие, расстреляют на месте: этот nodum virtus ужасно похож на снаряд. Вообще-то в мире много что напоминает снаряд — бревна, например, или слоновьи ноги. Арестовать всех слонов!

М. нервически усмехнулся.

— Я, конечно, старался не верить в мистику и так далее, что он мне наплел, тот чудак с Шулявки. Вы бы сами, думаю, не поверили. Мэрлин и его волшебная палочка! Я остановился на том, что эта штуковина механическая, вроде умного фонаря, показывающего кино. А все, что увидел тогда в квартире — плод наркотического тумана.

Но, уверяю вас, теперь-то я точно знаю: никакой химией там не пахло. Кто он, этот Магнифер, и кто та дама, которую я посчитал его дочерью, не представляю. Сильнее всего, уверяю вас, мне бы хотелось сейчас вернуться и поговорить с ними. Но в этом, возможно, юмор бытия — лучшие мысли приходят после.

Я там, кстати, был один раз потом, случилось приехать в командировку. Когда подошел к дому, коленки задрожали как у худого поросенка. Постоял, собрался с духом, поднялся. И дверь оказалась не заперта, представляете! А за нею — пошлая коммуналка, представьте себе фокус! Кем бы они ни были, эти двое и еще слуга их, но унесли свое пространство с собой. А какой вид открывался с оранжереи! На всякий случай я даже написал там на стене углем — вдруг, они иногда бывают. Но это, сами понимаете… Вы-то мне, кстати, верите? А то я распинаюсь тут как юродивый.

— Скорее да, чем нет, — ответил Илья. — Продолжайте, пожалуйста. У меня тоже есть история, в которую невозможно поверить, так что не мне судить о невероятном.

— На том спасибо. Во всяком случае, вам любопытно, а любопытство плюс способность обманывать — две вещи, сотворившие наш биологический вид. Еще чувство юмора, впрочем — вот уж что нельзя переоценить.

Ну так вот… Потом настала весна. Выбрав момент, вооружившись… Тьфу! — про оружие всплывает само собой. Ненавижу его и ненавижу себя за то, что в каждом крюке мне видится пистолет. До чего нас довели эти воинственные безумцы!

Короче, вооружившись отверткой и фонарем, я пошел в сарай, и знаете, что я там обнаружил? — М. выдержал паузу. — Ни-че-го! Пшик. В футляре ничего не было. Такая досада меня взяла, что я бросил фонарь об пол. По счастью, он не разбился… отличный немецкий фонарь. Но — кто украл?! Замок на месте, все на месте. Стоит велосипед, исправный смазанный «штевер» с целой резиной — не взяли! Сумасшедший вор? Скажите, мог вор не украсть «штевер»? Мог, отвечу я вам, при одном условии: что вместо него забрал золото. Но золота в сарае, увы, не было в мою бытность.

Я посмотрел вокруг — и обнаружил эту штуку под крышей, висящей в воздухе! Вот тогда я по-настоящему испугался. И уверовал! Как святой Фома, прости Господи, вложивший пальцы в раны Христовы. Но даже тогда, прости еще раз, на всякий случай проверил, не подвесил ли какой-то шутник болванку за нить. Никакой нити там не было… к сожалению.

Прикоснуться к неизвестному, совсем не то же, что прикоснуться к неведомому: первое ты худо-бедно придумаешь, как объяснить, в худшем случае — напьешься и забудешь об этом знать, а последнее — огромный геморрой на всю жизнь. Возможно, это самая сложная и загадочная вещь, попавшая в руки человека за всю историю. Тот, кто принес ее в наш мир, всучив любопытной обезьяне, — большой шутник и мерзавец. В общем, хватит слов. Вот она, смотрите.

М. вытащил из-под стола и открыл большой жестяной пенал с чемоданной ручкой. В нем на бархатном ложе располагался черный цилиндр, испещренный мелкими знаками, который действительно можно было принять за гильзу.

— Забыл сказать: вуаля!

Пошутив, он не рассмеялся, а напротив, скроил какую-то жалкую гримасу, будто доставал из банки тарантула; вынул цилиндр из пенала и поставил вертикально прямо на воздух. Тот завис без движения.

— Ну вот, теперь вы приобщились к великой тайне. Это — врата мира. По меньшей мере. Поверьте, я не преувеличиваю. Да-да, вот так вот, в нищенском московском подвале находится то, по сравнению с чем бомбы и дирижабли так же впечатляют, как пастушья свистулька Иоганна Баха.

Разговор вновь остановился. Пригубив портвейн, он помолчали, глядя на огонь и на чудовищную штуковину, висевшую в воздухе. За окном стемнело, поднялся ветер. М. встал и закрыл его на щеколду.

— А ведь ваша история, дорогой Илья Сергеевич, имеет к этому артефакту прямое отношение. Знаете, как у Данте в «Комедии»? Мне, пожалуй, место в восьмом кругу, среди колдуний и звездочетов… где-то между церковных и взяточников — хотя бы в этом не грешен.

Илья ничего не понял, хотя, как известно, портвейн укрепляет логическое мышление.

— Ну же! Круг обманувших недоверившихся, ров четыре. Звучит как почтовый адрес, не находите? Вы что, совсем не читали Данте?

М. усмехнулся, но как-то криво. В эту минуту, в полутьме с ухмылкой и отсветами пламени на лице, он выглядел совершенно безумным. Илья невольно бросил взгляд на его руки: нет ли в них зазубренного кинжала? А то, чего доброго… Пальца вот уже не хватает. Но висящий в воздухе артефакт его как-то подуспокоил, будто расширяя своим присутствием границы нормального до абсолютно фантастического, где безумный собеседник был меньшей из бед.

— Я вас в некотором смысле обманул, мой друг. Заочно и весьма мягко, хотя с большими для вас последствиями. Чтобы как-то обелиться в ваших глазах, скажу, что, во-первых, это было необходимо, а во-вторых, весьма и весьма непросто — с технической точки. Но, главное, конечно, необходимо. Вы нужны мне, чтобы спасти мир.

Теперь уж Илья скривился, будто вместо Библии ему предложили поклясться на книжке комиксов.

— Не беспокойтесь, ничего предпринимать не придется, в жертву вас тоже приносить не нужно — это было бы просто, но, к сожалению, совершенно бесполезно. Ваше появление здесь, я имею в виду наше теперешнее время, освобождает меня от необходимости объясняться перед супругой.

На этот раз М. не улыбался.

— Да-да, — продолжил он серьезно, — именно. Не только, конечно, но в каком-то суммарном смысле, речь идет об этом. Согласитесь, нехорошо просто исчезать из собственной жизни — это травмирует окружающих… если вы, конечно, не фантастического масштаба засранец, пропаже которого все порадуются. А я, смею надеяться, не он. Ранить, даже ради целого мира? Нет, это недопустимо. Стоит ли Рим жизни одного хорошего человека? Стоит, наверное, но стоит и усилий его спасти.

— То есть… — до Ильи начало медленно доходить. Кажется, его догадка на счет этого типа имела под собой почву.

— То есть! Вы здесь потому, что я так решил. Вы стали мной, в некотором роде. Что не ясно? Это и есть ваша история, в которую невозможно поверить?! Так? Уж не знаю, чем вы там занимались в своих двухтысячных — я же не гадалка, в конце концов! — но тут вы остро нужны.

— Я здесь, чтобы развязать вам руки? — прозрел Илья.

— Именно! Вы умный человек, Илья Сергеевич. Отлично найдете себя на службе, продвинетесь и заживете прекрасно. Варенька — замечательная женщина. Крыша над головой. Все, уверен, у вас будет прекрасно! Только будьте, пожалуйста, осмотрительны: в наше время можно угодить в дурную историю на раз-два. Уверен, в вашем об этом немало пишут. Кстати, в будущем все иначе?

— Да так… — честно признал Илья. — По анонимкам, по крайней мере, не расстреливают, не слышал. Хотя дерьма хватает. Но ведь это подло!

— Подло, — согласился М..

— Вы просто взяли и преломили весь ход истории!

— Ну-те! Вы — это еще не весь ход истории! Что касается личной вашей трагедии…

— Я по вашей милости — как вы там говорите? — исчез из собственной жизни! Со всеми последствиями. Ну, ты и сука!

— Конечно! Пришлось выбирать: я плюс спасение всего мира или вы без всякого плюса. Говорю же: круг восемь, ров четыре, не помню индекса.

Илья чувствовал, что на грани, но вспышки гнева отчего-то не вышло — с бледной искоркой все потухло. Доброжелательный сарказм М., что ли так действовал на него?

— Кстати, согласно некоторым законам, которым начхать на судей с высокой полки, если меня не станет, моя ноша перевалится на ваш горб. Учитывая, что вы понятия не имеете, что делать, это приведет катастрофе. Одно могу обещать: я довольно хорошо защищен от всяких превратностей — это, так сказать, обратная сторона медали. Вроде мухи в янтаре: моя тюрьма — моя же защита. И отчасти ваша, тем самым.

М. помолчал, глядя на Илью.

— Ну, что намерены предпринять теперь, когда все раскрылось?

— Не знаю, — угрюмо ответил тот.

— Мой вам совет…

— Да пошел ты со своими советами, — вяло отозвался Илья, глядя на свои ноги. «Сам-то я еще я или уже не я? — вертелось у него в голове. — Мои это ноги вообще?».

— Это ваши ноги, смею вас заверить. И советую просто жить, наслаждаться судьбой счастливого обывателя. Говорю же, продвинетесь по службе, заведете детей, станете уважаемым членом общества. Разве не об этом вы мечтали там? Впрочем, — М. вдруг показался испуганным, — вы случайно не писатель или художник? Творчество — это бесценный дар. Надеюсь, я не лишил вселенную нового Дона Кихота?

Илья отрицательно покачал головой, вспомнив годы, проведенные за прилавком. Определенно, художественной ценности он для человечества не представлял.

— Хорошо, — облегченно выдохнул М.. — Я не сильно вас удивлю, если скажу, что мы проживаем много жизней? Наверняка знаете о таком взгляде? Это правда. Моя, боюсь только, затянется… А дело вот в чем — примите как есть, не спорьте: если таскать через плотину воду в ведре, ничего особого не случиться… кроме, пожалуй, что вас сочтут идиотом. Но вот если ее прорвет! Тут мало никому не покажется.

Со вселенной дела обстоят подобно. Где-нибудь у края галактики вдруг возникает маленький светящийся пузырек — милая игрушка сантиметр в диаметре, которая светится потому, что кусочек чужого мира прорвался в наш, коверкая саму пустоту… Восхититься этим зрелищем вряд ли кому удаться, потому что примерно через секунду на месте галактики остается только яркий «чпок!». А еще через двадцать пять — вся вселенная стерта огромным ластиком, будто ее не существовало. Во всяком случае, ни одного альбома с фотокарточками в ней уже не найти, пока какой-нибудь кусок слизи, подчиняющийся совершенно другим, не похожим на прежние, законам физики, не проделает достаточный путь, чтобы снова сочинить фотографию. Мое дело — позаботиться, чтобы этого не случилось. Так что выпьем, Илья Сергеевич, за наш невероятный союз!