— Куда теперь? На трассу?

— Нет. На трассе нас перехватят. Уйдем «огородами».

— Это как?

— Потом расскажу… Если получится уйти. Как он?

— Плохо… Без сознания. Сев, Сев! Очнись!

— Оставь его. Главное, что он до машины дошел. Дальше дело за нами. Ты не переживай: для нас все далеко еще не закончилось.

Фраза «Господи, помилуй! Сколько же вас тут!» (ну да, ничего умнее мы не придумали) была кодовой и означала, что все три охранника покинули дом. Это служило сигналом к действию. Пока Зарипов в меру своих сил и способностей развлекал публику возле парадного входа, мы готовились войти через вход черный. И не беда, что его, как такового и не существовало в природе: мы сами соорудили. Помимо упомянутой выше бейсбольной биты Игорь запасся также двумя веревочными лестницами, по которым мы, едва прозвучал сигнал, преодолели забор. Вообще план спасения был прост и одновременно надежен, как советский автопром. И в том была отнюдь не моя заслуга. К предстоящей операции мой коллега подошел со всей серьезностью, наглядным доказательством чего служит тот факт, что под главный удар он решил подставить не кого-нибудь, а самого себя. И свою машину. Я так и не понял до конца причины подобного самопожертвования.

— Скучно мне, понимаешь? С женой разводимся, детей нет, вся жизнь — от работы до телека. А тут хоть что-то стоящее — парнишке помочь.

Я не спорил.

От ограды к дому мы неслись, как под вражеским обстрелом: быстро и пригнувшись. Тем не менее, я отметил, что все свободное пространство двора занимали автомобили, прикрытые брезентовыми чехлами. Их тут было не меньше двух десятков. Блеснул металлом хромированный колесный диск — а машинки-то эксклюзивные! Теперь понятно, почему охранникам да и хозяевам, когда те посещают свои владения, приходится парковать собственные авто снаружи.

По счастью, одно из окон на первом этаже было распахнуто настежь (лето, жара), так что с проникновением проблем не возникло. И вот мы внутри. Ничего такой домик! Снаружи выглядит гораздо скромнее, даром, что тоже выделяется среди прочих. Тут тебе и паркет, и картины на стенах, и даже бильярдный стол. Ох, едва ли это рядовое убежище рядовых подручных Пети Первого. Подозреваю, он и сам сюда наведывается временами.

— Где он может быть? — шепотом спросил я, едва мы огляделись по сторонам.

— Наверху, — ответил Ден. — Или в подвале.

— Почему наверху?

— На втором этаже все окна закрыты, а на первом — нет.

— Логично! — я невольно восхитился самообладанием парня. Ведет себя, как в музее, а не в криминальном логове. — Тогда я наверх, а ты вниз.

— Хорошо.

Игорь на улице о чем-то договаривался с охранниками. Уж не знаю, о чем именно — мы не репетировали особо, а слов было не разобрать. Лишь бы убедительнее играл. На всякий случай у нас была заготовлена кодовая фраза, если кто-то вдруг вернется в дом. Я поднялся по круглой винтовой лестнице и очутился на втором этаже. Здесь небольшой зал — с камином, над которым величественно покоились обязательные в подобном случае оленьи рога, а также с парой массивных кресел и небольшим баром. Чуть в стороне стоял черный рояль. Все как в кино про хорошую жизнь, не хватает только породистой собаки, величественно возлежащей на бархатном коврике. Из зала широкий коридор выводил прямо к балкону.

— Нужен нам твой лопатник… — донеслись до меня чьи-то слова.

Если Сева здесь, то где? Справа я заметил дверь: не долго думая, тихонько открыл ее и заглянул внутрь. Никого. Следом обнаружился небольшой, с виду неприметный закуток, также заканчивающийся дверью. Тут душевая. Похоже, он, все-таки внизу.

— Тсс… Филипп… — тихонько позвали снизу, так тихо, что я не сразу и услышал. — Я нашел его.

Отвечать и имело смысла — нужно было спускаться. Я уже направился к спасительной лестнице, когда, бросив взгляд в сторону балкона, обнаружил, что стал объектом пристального внимания.

— Не двигаться, понял?

Охранник стоял всего в трех шагах от меня. Пока я размышлял, где бы еще поискать незадачливого братца Веры, он успел бесшумно покинуть балкон и пересечь коридор. Неужели я прослушал условный сигнал? Черт, кажется, мы попались…

— Понял, я спрашиваю?

— Понял, понял… — буркнул я и тут же прозрел. — Ты же без оружия!

— Твою мать! — ругнулся тот и бросился на меня.

Вот тебе и наблюдательность.

Бросок вышел мощным, эффектным — ни единого лишнего движения. Он был тренированным малым, этот сторож умных очкариков. Но расстояние было слишком велико. Я успел отскочить — корявенько, неумело — но этого хватило, чтобы сохранить какую-никакую дистанцию и выиграть секунду времени. Ту самую секунду, которая требовалась, чтобы выхватить заранее взведенный пистолет.

— Стоять!

Но тот не послушался — просто не успел послушаться. Он скорректировал направление, кинулся второй раз и рухнул, как подкошенный, сраженный сразу тремя травматическими пулями, выпущенными практически в упор. С дистанции меньше метра промахнуться просто невозможно…

— Уфф… — дрожащими пальцами запихнув травмат обратно в карман, я окинул взглядом дело рук своих. Один в грудь, один в плечо, один в предплечье. — Парень, ты как?

Он не ответил — был без сознания. Но живой, дышит. Похоже, охранник Севы за миг до первого выстрела успел немного повернуться боком, поэтому пули вошли не под прямым углом, а две из них и вовсе попали в руку. Повезло: и ему, и мне.

С улицы раздался истошный вопль, а затем успокаивающий голос Зарипова. Значит, вопил не он, тоже хорошо.

— Филипп! — на второй этаж буквально взлетел Ден. — Что случилось?! Нифига себе ты его! Он мертвый?

— Нет, живой, — струдом пробулькал я. — Болевой шок, видимо.

— Тогда уходим.

— Да, да…

На улице зарокотал джип Зарипова: тот, в соответствии с планом, давал деру.

Сева ждал нас внизу. Выглядел он, как законченный наркоман: растрепанный, бледный и с лицом нездорового цвета. Мне показалось даже, за те шесть дней, что мы не виделись, он успел похудеть. Измятая, нестиранная и пахнущая потом одежда дополняла характерный портрет. Тень от цветущего молодого человека, три недели назад сошедшего с трапа самолета в Домодедово.

— Хаюшки, — поприветствовал я его.

— Хай… — ответил он не своим голосом.

И вот мы уже бежим прочь от дома, даже не бежим, а ковыляем, поддерживая друг друга. Двор, забор, веревочная лестница, узкая тропинка между соседскими участками и, наконец, припаркованная на соседней линии «Пенелопа». Короткий кросс отнял у Всеволода последние силы. Когда мы вырулили на главную улицу и дали по газам, он уже спал. Или просто пребывал в отключке, что, если верить врачам, не совсем одно и то же.

Зазвонил телефон, я включил громкую связь.

— Фил, вы в порядке? Парнишка с вами? Я, кажется, оторвался, уже на трассе.

— Игорь! — я почувствовал, что у меня снова начинают дрожать руки. — Это самое безбашенное дело из всех, в которых мне доводилось участвовать! Официально заявляю, что ты… И твой план… Почему ты не дал условный сигнал?! Я человека застрелил!

— Как застрелил? Насмерть?! — ахнул на том конце провода Зарипов.

— Нет, не насмерть. Но, кажется, ранил серьезно.

— А, тогда ладно, — тут же успокоился он. — Я уже скорую вызвал. Вы-то целы?

— Скорую? — удивился я. — Когда успел?

— Сразу, как отъехал. У меня тоже один контуженный остался, а второму пришлось в лицо лимонкой плеснуть. Так с вами-то что? Не ранены?

— Мы в порядке, — подал голос Ден. — Сев с нами. Только он очень слабый. Потерял сознание сразу, как мы сели в машину.

— Ничего. Главное, что до машины дошел. Дальше дело за нами. Не робейте парни, все еще только начинается!

— Вы точно коллеги, — ответил Денис, обескураженно посмотрев в мою сторону. — Филипп минуту назад сказал то же самое, почти слово в слово.

— А то! — Зарипов в тот момент был воплощением позитива. — Корпоративный дух! Теперь до аэропорта бы добраться. Встретимся уже там. Ой, простите, за мной кажется, погоня. Временно прерываюсь.

Нас перехватили у самого выезда на трассу — там, приткнувшись к обочине, караулила полицейская машина. Мы попытались развернуться, но сзади уже подруливала вторая. Вариант съезжать на обочину и удирать полями единогласно был признан бесперспективным.

К моему большому удивлению, нас даже не стали бить. Просто заковали в наручники и запихали на заднее сиденье «уазика», велев сидеть тихо. На бессознательного Севу браслеты надевать не стали. Молодой лейтенант лишь поинтересовался:

— Нарик, что ли?

— Нет, — ответил я. — Его держали взаперти несколько дней и, возможно, давали какие-то препараты.

— Ну-ну, — отозвался тот. — Хорошо, хоть не инопланетяне похитили.

Он явно не был в курсе дела. Просто выполнял чей-то приказ.

Нас отвезли в отделение (ехали долго, минут сорок), оформили, обыскали, разумеется, изъяв все найденное кроме одежды, и посадили в «обезьянник». Малоприятное местечко, и пахнет там гадко, а уж соседи… Благо, мы были втроем, а потому сразу же заняли свободную скамейку, посадив Всеволода посередине. Он понемногу приходил в себя, но на все происходящее реагировал вяло, словно это его и не касалось. Когда заполняли документы, данные за него продиктовал Ден.

Впереди ждала полнейшая неизвестность. Что с нами будут делать? Заберут Севу? Предъявят какие-нибудь обвинения? Просто отпустят, подержав для острастки несколько дней? Или ночью тихонько вывезут в безлюдное место и… Нет, такой вариант маловероятен. Сейчас не беспредельные девяностые, должно же быть хоть какое-то подобие порядка в этом государстве! Хотя, кого я обманываю. Насколько можно судить, мы перешли дорогу крупному криминальному авторитету: в нашей стране такого не прощали никогда…

— Где Маша?

Это оживился доселе молчавший Сева. Он попытался встать, но не смог: дружными усилиями мы удержали его на скамейке.

— Маша в безопасности, — ответил Денис. — Она с Верой.

— Ей нельзя верить! Это она навела их… Она все подстроила! Где мои очки?

— Мы знаем, — как можно спокойнее произнес я. — Это с ее помощью мы нашли тебя. А очки…

— Они у меня были, — отозвался Ден. — Но полиция их забрала. Как и все остальные вещи.

— Понятно… Придется без них, но так я плохо вижу. С кем вы разговаривали, по громкой связи?

— Ты все слышал? Это мой коллега Игорь Зарипов. Точнее, уже бывший коллега. Он любезно согласился нам помочь с твоим освобождением. Надеюсь, хоть ему удалось уйти.

Словно в насмешку над моими словами, решетчатая дверь «обезьянника» открылась, и стражи порядка ввели изрядно потрепанного Игоря.

— О, и вы здесь, — улыбнулся он, завидев нашу троицу. — А я надеялся, что только мне не повезло…

— Тебя били?

— Немного, — он, как мог, оправил разорванный рукав и постарался дойти до лавки, не морщась от боли. — Но в их оправдание могу сказать, что я оказывал сопротивление. Ибо задержание производилось с нарушением норм уголовно-процессуального законодательства!

— С каких это пор ты заделался знатоком российского права? — удивился я.

— Ну, дык, в каком окружении я работаю? Одни юристы! Только и разговоров, что про принципалов, преюдицию и прочие франшизы! Да и дома по телику одни лишь сериалы про ментов да бандитов… волей-неволей запомнишь пару нюансов.

Воцарилась тишина, изредка прерываемая кашлем одного из заключенных. Кроме нас четверых в тесном помещении находилось еще три человека: двое бездомных и один, вроде бы, «домашний», но не совсем трезвый. Они втроем расположились на соседней лавочке, так что получилось, что все мы сидели в один ряд вдоль стены. Кашлял бездомный, самый дальний от нас. Все равно, воздух душный, спертый. Как бы не подцепить от него какой-нибудь бяки. Я, конечно, не ипохондрик (наверное, Вера со мной не согласится), но здесь и сейчас мои опасения более, чем оправданны. Долго нас тут еще будут держать?

— Сколько времени? — поинтересовался второй бомж, который не кашлял. Голос у него был низкий, сиплый, слова получались с трудом.

— Примерно начало второго, — ответил Игорь.

— До ночи долго еще…

— А зачем вам ночь?

— У этих, — кивок в сторону двери. — Пересменка будет. Порохов выйдет. Нормальный мужик, с ним всегда договориться можно. А эти… Для статистики нас взяли. Бабка соседка позвонила, мол, шумим под окнами. Да разве ж это шум? Вот намедни…

— Ребята, простите меня.

Это заговорил Сева. Он открыл глаза и, слепо щурясь, пытался разглядеть в полумраке наши лица. Но, кажется, видел лишь расплывчатые изображения, не имевшие ничего общего со знакомыми образами.

— Тебе не за что просить прощения, — ответил за всех Ден.

— Нет, есть за что. Из-за меня вы оказались здесь. И теперь вообще неизвестно, что будет дальше. Я ведь знал, что она меня не любит, но верил ей, верил ее словам. Надеялся на что-то… Думал, если мы окажемся подальше от Дена, все наладится, все будет хорошо. А сам только заманил себя в ловушку. И всех вас.

— Друг мой, — обратился к нему Игорь. — Мы с тобой почти не знакомы, но могу заявить тебе со всей серьезностью: для самоуничижения здесь не самая подходящая обстановка. Понимаю, ты хочешь высказаться, у тебя накипело. Но поверь, сейчас твоим друзьям легче не станет. Они устали, не выспались и хотят пить. Ни к чему усугублять их состояние, пусть даже тебе сейчас тоже несладко. Это будет плохой благодарностью. Давай ты расскажешь им о своих чувствах, когда мы отсюда выберемся? Так у них может появиться стимул к действию.

Что-то в его голосе показалось мне странным… В хорошем смысле. Уж не задумал ли этот ушлый товарищ что-нибудь спасительное? Так или иначе, успокоив порыв Всеволода, он замолчал и сам, ни словом, ни жестом не выдавая своих дальнейших намерений.

Время тянулось мучительно медленно. Мы продолжали сидеть в тесной каморке, мучаясь жаждой и неизвестностью. Пару раз стучались, просились в туалет — нам не отказывали. Но не более того. Ни воды, ни, тем более, еды нам даже не предлагали.

До нас долетали отдельные звуки из жизни полицейского отделения: голоса людей, смех, телефонные звонки. Среди прочих звуков я вычленил писк чьих-то электронных часов, по которым смог подсчитывать время.

Так прошло семь мучительных часов.

К исходу дня Севе стало хуже, у него подскочила температура. Первым тревожные признаки заметил Ден и тут же поднял тревогу.

— Сейчас аспиринку принесем, — отозвались снаружи на его отчаянный стук.

К моему немалому удивлению, десять минут спустя нам и вправду принесли две таблетки жаропонижающего и литровую бутылку с водой. Вода была явно из-под крана, попахивала ржавчиной, но нам было наплевать на все бацильные палочки, которые могли в ней обитать. Пили по очереди, по несколько глотков. Затем поделились с бомжами и пьянчужкой, который к тому времени уже проснулся и страдал от пожара в трубах. Зарипов продолжал сохранять интригующее молчание.

Как ни тревожны были эти часы, как ни искал я выхода из сложившейся ситуации, накопившаяся усталость все же дала о себе знать. В какой-то момент я просто уснул, привалившись спиной к грязной илипкой стене. Справа меня поддерживал Сева, слева — Игорь. Может, это даже было к лучшему. Раз уж от нас сейчас все равно никакого толку, следует, хотя бы, отдохнуть, набраться сил. Ведь от тупого разглядывания разрисованного углем потолка и висящей по углам паутины пользы немного, а вот силы еще могут пригодиться.

Мне снилась работа, моя работа. Оставленный два дня назад офис, покинутые коллеги. Как будто история с Васильевой дошла до начальства, и ее на пару с Генеральным выгнали взашей. А нас с Ириной ждало триумфальное возвращение. Теперь Генеральным стал Паша, а я должен был занять место руководителя судебного отдела. Я видел Валю, она плакала от радости. Видел хмурого, насупленного Томми — даже мелькнула мысль, не уволить ли мерзавца грешным делом. Там же был и довольный Зарипов. Это он придумал, как нас спасти, он вытащил нас из тюрьмы и привел на работу, как раз к началу праздника. Мне было хорошо. А затем пришла Ирина, она была в шикарном вечернем платье и выглядела просто сногсшибательно. Обведя всех коллег дружелюбным взглядом, она задержалась на мне, поманила. Я послушно подошел, и тогда она обвила мою шею руками и…

— Ох…

Что было дальше, я так и не узнал. Лязгнула решетчатая дверь — офис, коллеги и Ирина канули в небытие. Приоткрыв глаза, я с трудом разглядел сквозь яркий электрический свет (странно, раньше лампочка казалась такой тусклой, что еле освещала тесное пространство «обезьянника») силуэты трех человек. Двое из них были в полицейской форме, но мне не знакомы — задерживали и оформляли нас другие. Третьего я также видел впервые, но обратил на него особое внимание. Он был в штатском и много старше своих сопровождающих. Лет сорок пять, может, пятьдесят — вон уже седина просвечивает.

— Новиковы, двое, Лазарев, Зарипов — на выход.

Я осмотрелся по сторонам и увидел, что мои товарищи также беспомощно жмурятся от света — они тоже спали. Сколько сейчас времени?

— Второй раз повторять не буду, — предупредил человек в форме.

— Мне кажется, эта ваша реплика как раз и является ничем иным, как повторением, — заметил Игорь, с трудом поднимаясь на ноги и пытаясь размять затекшие конечности. — Здесь тесновато, не находите?

— Нахожу. Поэтому — на выход.

Мы проследовали за служителями закона и вышли на улицу. Ден помогал брату, который заметно прихрамывал. Походя, я бросил взгляд на висевшие на стене часы — начало десятого. Занятно, что по дороге нам не встретилось ни одного человека кроме уборщицы, которая пугливо прижалась к стене, пропуская процессию.

Снаружи еще светло. Отделение располагалось на самой окраине небольшого поселка. Даже странно, что столь незначительный населенный пункт удостоился такого соседства. Не иначе, сам поселок является каким-нибудь административным центром. Ну да это неважно. Господи, Вера и Маша, должно быть, уже с ума сошли от беспокойства!

— Садитесь в машину, — стандартный полицейский «уазик» гостеприимно распахнул перед нами дверцу. — По одному.

Нас бело четверо против троих. Никто из полицейских не имел при себе штатного оружия, а штатский и вовсе не производил впечатление человека, способного оказать какое-нибудь сопротивление. Но что-то подсказало всем нам, что здесь ловить нечего.

— Вам не кажется, — возразил я, чтобы немного потянуть время. — Что нам вчетвером на заднем сиденье будет тесновато?

— А вы с ними и не поедете, Филипп Анатольевич.

Это заговорил мужчина в костюме. Я пристально всмотрелся в его лицо. Совершенно незнакомые черты, но в то же время такие обычные, что кажется, этот человек в равной степени мог бы оказаться и соседом с нижнего этажа, и каким-нибудь министром, ежедневно мелькающем в телевизоре. Растерянность моя еще более усугубилась тем, что голос его все-таки показался знакомым.

— Мы встречались?

— Все потом. Вы трое садитесь.

Зарипов, казалось, колебался. Я понимал его: здравый смысл и логика просто кричат в две глотки о грозящей опасности. Но в то же время какое-то странное ощущение подсказывает, что выбора все равно нет, а потому лучше повиноваться. Наверное, то же самое испытывают ведомые на казнь: неотвратимость предстоящего парализует волю. Возможно, именно поэтому многим из них перед лицом смерти удается вести себя достойно — и мужество здесь совершенно ни при чем.

— Ладно, — вздохнул Игорь. — Садимся, братцы-кролики. Не средь бела дня же нас кокнут.

Они уехали. Братья, Зарипов и их конвоиры в погонах. Мы остались вдвоем с мужчиной в костюме. Он улыбнулся мне, и в т же секунду я ощутил сильнейшее желание броситься на него и задушить голыми руками. Как я ненавидел этого человека за то, что он без единой угрозы и без единого резкого жеста заставил нас покориться!

Но нельзя бросаться на людей. Тем более, если вы друг другу даже не представлены.

— Будем знакомы? — спросил я, стараясь не выдать обуревавших меня чувств.

— Мы и так знакомы, Филипп, — ответил он, пожав плечами. — Или ты забыл меня?

— Не имею ни малейшего понятия, кто вы. И прошу вас, обойдемся без двусмысленностей. Говорите прямо или…

— Вам привет от Эли. Вы помните Элю? Она часто о вас вспоминала.

— …или не говорите вообще о… О, чтоб мне провалиться!

— Теперь узнали?

Кровь отхлынула от лица, а ноги едва не подкосились. До меня словно долетел холод той декабрьской ночи. Перед глазами возник небольшой, размером с дорожный трейлер, домик, спрятанный в яблоневом саду, обрадованная и одновременно испуганная Аня Рощина… И этот человек. Человек, которого я долго искал, даже не подозревая об этом. Человек, которого все считали умершим! Я так о многом хотел спросить его тогда, во время нашей единственной встречи — и не спросил…

Геннадий Добренко протянул мне руку.