От издателя

[1813 г.]

Творения родителя моего найдены мною в деревне, где провел он остаток дней своих, и гораздо после смерти его. — Он, кажется, забывал их там, а не оставлял. — Судя по всегдашней его деятельности, я предполагаю, что не все еще произведения ума его и сердца в моих руках. — Те обстоятельства, которые четвертый уже год не дозволяют мне свободного входа в жилище отеческое, исчезнут когда-нибудь; тогда надеюсь я угодить во всей полноте друзьям памяти отца моего. — Теперь, что я мог, то и сообщаю, полагая в том свой долг и находя свое утешение.

Начертания, в которых родитель мой показал себя человеком Государственным, я представил и буду представлять туда, где следует им быть для вящей пользы Отечества; сии же, в которых ум выражает излияния сердечные, сии одни подлежат изданию, предприятому единственно, чтобы услужить тем, кому почтенна память отца моего, кому любезны, как и мне, душа его и дарования. — Они скажут мне спасибо; их признательность, мне драгоценная, утешит любовь сыновнюю, что не тщетно она и не для себя исключительно занималась возбуждением памяти любезной. — Вот мой предмет — моя надежда и награда.

ПАМЯТИ ОТЦА МОЕГО

Вышед посредством отставки из жизни деятельной, где все минуты посвящены были на службу Отечества, не мог я оставаться в праздности. — Разными образами занимаю я мое время и между прочим нахожу удовольствие полагать на бумагу мои мысли на разные встречающиеся сходные с состоянием души моей обстоятельства. — Кроме моих собственных мыслей, иногда повстречаются тут и мысли авторов, которые согласуют с моими или кажутся мне подтверждающими мои мнения.

Сие марание прежде моей смерти света видеть не долженствует. А когда телесное мое существование престанет, а духовное начнется, пусть тогда сии бредни перейдут в руки детей или друзей моих.

 

РАЗМЫШЛЕНИЯ

 

I

О СМЕРТИ

Неужели сегодня только, о! человек! познал ты, что смерть должна кончить твое существование? Ты с сею мыслию должен уже был познакомиться со дня твоего рождения: и так престань ее бояться. — Если ты еще телесен и на смерть без ужаса взглянуть не можешь: то, по крайней мере, для того ее не бойся, что сей страх преждевременно разрушит все твои удовольствия.

Не в твоей власти продлить жизнь, но во власти твоей состоит украсить ее добродетелию.

Смерть есть дверь в обитель упокоения, и ты страшишься перешагнуть праг оной!

Видал ты умирающих людей, содрогался, слыша стон оных; но этот стон не был от смерти, а от болезни. — Всякий подагрик стонет и страждет: всякая женщина в родах мучится, и кажется, что состав ее тела не перенесет ощущаемого ею мучения; однако ж они живы остаются. — Человек, скоропостижно умирающий, нимало не мучится, а умирает. — Стало, не смерть мучение производит, а болезнь. — А смерть… может быть… приятное ощущение производит!

Не всякий ли день мы умираем? Всякий день жизнь наша истощавается: мы каждый день жизни нашей делим со смертию! — Кто испивает чашу вина, тот не прежде всю ее выпьет, как проглотит последнюю каплю оного.

Покамест ты живешь, учись умирать, невзирая на то, что сия наука, на одну минуту только, тебе полезна; ибо сия минута имеет последствия важные.

Умереть, есть возвратиться в то, что мы были телесно; а духовно — начать жизнь лучшую. — Наша смерть есть рождение духовное. — Когда ты рождался в здешний мир, не было ли рождение твое сопровождаемо страданием? — Ты плакал: мать твоя и ты страдали. — Часть тебя самого, которая тебя питала и необходима была к твоему существованию (placenta), умерла и при самом твоем рождении погребена; но ты однако ж существуешь, и бытие твое лучше прежнего. — Ежели бы кто спросил тебя прежде твоего рождения, хочешь ли ты оставить мрачную темницу тобою занимаемую? Ты бы, конечно, отвечал, что нет; ибо ты там сыт, согреян и покоен и не ведаешь ничего о лучшем мире, который тебя ожидает. Вышед же из утробы матерней и познав лучший мир, конечно, возвратиться не пожелаешь. — Смерть подобна сему. — Тело наше есть Placenta; человек и без него жив будет. Оно ему здесь было необходимо, а там оно излишне: ибо он отторгнут будет от элементарной или стихийной матки (matrice).

Смерть есть цель нашей жизни, однако ж мы жить не престаем, а, так сказать, переменяем платье или сбрасываем верхнее измаранное и изношенное.

Одна дорога в здешний мир войтить; но многое множество тех, которыми из оного выходим.

Древние языческие философы учили не бояться смерти; а изящный и спасительный Христианский закон учит любить ее. — В самом деле, путь смерти не есть ли путь вожделенный, поелику он меня к Творцу и Спасителю приводит? — Грешен я! Суд Его меня страшит; но милосердие Его меня ободряет. — Он мой Судия, но Он и Отец мой! — Ах! брошуся в объятия Его: Он примет меня как блудного сына и нечистоту мою очистит в один миг Своею Святынею, как огнем чистительным. — Так я сын Его! Сердце мое в сию минуту мне это подтверждает и уверяет меня, что не на пагубу, а на блаженство Он человека создал.

Боже! Боже! милостивый Боже! сохрани во мне сие усладительное уверение и подкрепи его Твоею благодатию! без сего уверения я буду наинесчастливейшая тварь на свете.

 

II

О МНЕ САМОМ

Положение мое, становясь день от дня теснее, заставляет меня обратить с большей точностью мое на себя внимание. — За сие благодарю Тебя, Господи Боже мой! ибо что может быть полезнее человеку, как познание самого себя?

В теперешнем моем положении, какую разницу я против прежнего примечаю?

Был я здоров, теперь дряхл и болен; жил я с довольством, теперь в недостатке; был от всех почитаем и уважаем, теперь в презрении и уничижении; был похваляем и ласкаем одами и похвалами, теперь злословим.

Рассмотрю же сии противуположности и постараюсь им изыскать причину.

Я был здоров. Не сам себе я жизнь и здоровье дал: была причина свыше меня, которая сие мне даровала. Для Христианина сия причина не неизвестна! Это есть Бог. Если Бог мне дал жизнь и здоровье и вразумил меня, как мне и то и другое сохранить, без сомнения имел он на сие какой-либо предмет. Закон Христианский и в сем случае вразумляет меня, что Тот, Кто меня сотворил без моей воли, и цель имел независящую от согласия моего. — Тщетно я буду искать сей цели: одна Религия Христианская мне сие сказует, то есть, что я жить должен к чести и славе Божией. — Жил ли я к чести и славе Божией? Ах! нет! во зло употреблял дарованную мне жизнь и крепость тела моего; утопал в сладострастиях, гордился и хвастал тем, что крепость нерв моих достаточна была и для скотских моих похотений. На 53 году моей жизни вижу я себя дряхлым; на кого пенять? Праведен ecu, Господи, и прави путие твои!

Жил я в довольстве, теперь в недостатке, так подлинно: ибо хотя я и никогда богат не был, однако ж занимая важные и знатные места, содержал я себя прилично оным (и сие не без промысла Божия было; как для поддержания меня в тогдашнее, так и для наказания меня в последующее время готовилось к тому потребное орудие). — Вопрошаю теперь сам себя: ко славе ли Божией обращал тогдашнее мое довольство? Ах! нет! более рассыпал и расточал оное на сладострастие. — На кого ж пенять, если Бог отнял у меня сии игрушки, которые я сам во вред себе обращал? Праведен ecu, Господи, и прави путие твои!

Был я от всех почитаем и уважаем: теперь в презрении и уничижении. — Бог от рождения моего одарил меня умом, способностями и дарованиями. Хвастовства тут нет, ибо сих бумаг глаз человеческий до моей смерти не увидит; единая любовь, дружеская доверенность и назидание ближнего сделают, может быть, иногда в сем правиле перемену. — В молодости моей учился я прилежно и понятно и почерпнул просвещения, какие только имел случай почерпнуть; вступя в служение Государственное, служил я отлично и шел исполинскими шагами. Заря жизни моей и самой день оные были не токмо светлы, но и блистательны. — Дошел я до первых Государственных степеней, и тут Бог благословил дела мои таким успехом, какового бы я от собственных моих способностей и ожидать не смел. — Воздал ли я тут должную и справедливую честь Богу? сознал ли его тут действие? нет! по самолюбию сделал сам себя себе идолом; сам собою любовался и впал в тяжкий грех самочестия, самолюбия и идолопоклонство. — Бог по правосудию своему должен бы был тут же истребить меня; но по милосердию меня помиловал, ожидая моего обращения: и для сего извлек меня из пропасти и поставил в такое положение, где бы я образумиться мог. — Праведен ecu, Господи, и прави путие твои! а к сему еще прибавить можно: наказу я наказа мя Господь, смерти же не предаде мя!

Был я превозносим ласкательствами, одами и похвалами; а теперь злословим. — Сии гласы сирен и тогда должны бы быть мною отвергаемы; но то же самочестие, о котором я выше сего сказал, делало мне оные приятными. Они наипаче упаивали меня духовным пьянством и препятствовали мне оглянуться на мои пороки. — Теперь меня злословят; это лекарство для истребления бывшего во мне ядовитого чада. — Что тут можно сказать более, как токмо то, что Бог, когда по милосердию обратит взор свой на кого, дабы совершенно не погиб, спасает способами, какие он един токмо знает? За сие буди ему хвала и благодарение, доколе не тело, а дух мой существовать будет.

Познав таковым образом правду и милосердие Бога моего в его о мне промысле, стану ли я роптать на теперешнее мое положение? Ах! нет! познаю тут милосердие Отца, а не строгость Владыки и Судии моего! С благоговением лобзаю жезл его, меня наказующий, и воскликну из глубины сердца моего: благо мне, яко смирил мя ecu, яко да научуся оправданием твоим.

Из бездны многих моих грехов усмотрев токмо малую часть оных, содрогаюсь и чувствую, что и сии достаточны уже погрузить меня во дно адово и лишить навсегда милости Божеской. — Впал бы от сего в отчаяние; но подкрепляет меня Вера, говорящая мне в каждое мгновение ока, что Христос, Искупитель наш, не токмо за грехи человека, но и за грехи всего мира пролил кровь Свою, и что я могу сим спасением воспользоваться, если покаюсь и раскаюсь о грехах моих.

Покаяние есть истинное грехов своих познание во всем пространстве их мерзостей, сердечное и сокрушенное болезнование о том, что я ими оскорбил Бога, Творца, Искупителя и Отца моего небесного. — К сему единому потребна благодать возделывающего сердца наши Духа Божия. — Засим нужно удовлетворение за грехи, не яко бы Бог оного требовал, ибо от Бога откупиться нечем, но удовлетворение потребно против грехов, как лекарство против болезни. Покаяние открывает мне самому мои болезни; врачи же мои и без того их знают. Удовлетворение же есть пластырь на раны, которой тем охотнее прикладываю, чем лучше сознаю болезнь мою. — Чем более болезнь укоренилась, тем прилежнее должно быть лечение; ибо и Бог установил, что где дважды два, там должно быть четыре; а установленный единожды от Бога порядок, по самому его совершенству, должен быть непременным.

И так необходимы удовлетворении! — Как же быть мне окаянному и бедному? — Где возьму я воздержание ко исцелению роскоши и сладострастия? — смирение против гордости? кротость против злобы? — и терпение ходатайствующее венец всему?

Должен бы я был взять все оное из моей неограниченной самим Создателем воли: в чистом своем источнике. — Она бы была на сие достаточна; но ах! она крайне повреждена и совсем расстроена. — Ты яснее это знал, Спаситель мой, нежели я сам, и для того против воли моей наложил на меня кресты, мною ныне носимые. — Помоги мне нести оные и приими слезную мою к тебе молитву.

Не так, как Бога, а как Отца моего милосердого и благоутробного прошу: дай мне совершенно день от дня наиболее познавать мое окаянство, и кроме заслуг твоих Христа и Спасителя моего ни в чем ином не ожидать моего спасения. — Дай мне источники и реки нелицемерных слез для оплакивания грехов моих; а поелику я не умею удовлетворить за оные, то даруй мне, Господи, возложенные на меня кресты нести не токмо без роптания, но с благодарением. — Сам Ты мне помоги в сем великом деле и безропотное и радостное терпение мне даруй. — Вмени мне оное по неизмеримой Твоей благости в добровольное удовлетворение и очисти меня от всех грехов моих, дабы я со всеми истинными Христианами возмог быть участником в преславном спасении, дарованном Тобою роду человеческому. Аминь! Аминь! Аминь!

 

III

О УЕДИНЕНИИ

Се, удалихся, бегая, и водворихся в пустыню, чаях Бога спасающаго мя от малодушия и от бури (Псалом 54, ст. 8 и 9). Видех беззаконие и пререкание во граде (того ж Псалма, ст. 10).

В теперешнем моем положении нужно мне было удалиться от мира. Изранено сердце мое ругательствами и пасквилями разных людей; изранено оставлением меня от моих друзей и приятелей и от многих свойственников, по слову Псаломника, и ближнии мои от далеча мене сташа. — Многие от таковых обстоятельств сделались бы мизантропами, но Бог сохранил меня от этой горячки. — Я рода человеческого не переделаю, и он таков же и теперь, каковым был и каковым впредь будет. — Обстоятельства делают человека и худшим и лучшим. — Да не ошибется никто в сем заключении! Благия мира сего, большею частию делают человека худшим, а злополучия лучшим; я по опыту говорю. Кто этому не поверит, желаю я по любви Христианской, чтобы тот испытал эту истину здесь, а не по ту сторону гроба.

Разогорчен будучи расстройкою моею, что мне оставалось делать? Жить в городе не могу: 1. по недостатку способов, ибо и в деревне не знаю как пробавляться; 2. в большом свете живучи, часто бы я подставлялся уничижениям, опыту жестокому, в котором я не предполагаю в себе ни довольно веры, ни довольно философии, чтобы не поколебаться. Итак, за лучшее нашел я от мира удалиться. — Скажут мне, что это знак малодушия; но я уже сказал, что я не имею столько веры и философии, чтобы на свою твердость понадеяться мог. Порфироносный Пророк, быв совершеннее меня, сказал: Се, удалихся, бегая, и водворихся в пустыню, чаях Бога спасающаго мя от малодушия и от бури.

Удалился от мира и избрал уединение: жертва эта не многого мне стоила, ибо я и в молодости моей, и в лучшем моем положении шумных бесед не любил, и часто года по два в них не бывал. — Праздность для меня всегда была убийственна, но в уединении не только можно быть не праздну, но не можно быть праздну, ибо скука уморит; а польза уединения есть та, что человек и к Богу и к себе удобнее близок делается, нежели в рассеянии. — Польза же из сего проистекающая так ясна, что не требует никаких изъяснений!

Человек, зараженный самолюбием, и люди большого света страшатся уединения: совести их и их предрассудки беспрестанно их мучат. Им необходимо нужно, чтобы шум и смятение многолюдства отвлекали их от их собственных ощущений. — Но для человека, чистого душою, уединение есть источник наиживейших удовольствий. Избавясь от шума и волнения, которыми обыкновенно сопровождается рассеяние мирское, он наслаждается сам собою, вкушает истинное блаженство чувствовать и мыслить по-человечески.

В свете видел я химеры человеческие. Видел часто глупые заблуждения владычествующими в обманчивых их предприятиях. Под личиною мнимого счастия видал жалостно страждущих. Под прикрытием маскарадного величества видел ничего незначущие мелкости; под прикрасою честности много и очень много видал подлых бесчестностей. — И после этого должен сказать внутри души моей: блажен, кто в тишине свободного уединения может жить забытым от мира, довольным без прихотей и свободным от своенравия слепой богини счастия! — Спокойная жизнь есть истинное блаженство для души чистой и совести спокойной; а по елику нужны душе нашей услаждения, то природа во всякое время восхищать и в восторг приводить ее может. — Кто не пленяется приятностями природы, тому видно при вступлении в свет определено, ничем не уметь наслаждаться.

 

IV

О БРИЛЛИАНТЕ

Бриллиант есть камень драгоценный и продается весьма высокою ценою; что же он такое? По мнению лучших натуралистов, он есть вода сгущенная, с примесом некоторых металлических и минеральных частей, которые чрез то делают сие тело прозрачным; а когда оное тело посредством искусства от грубой корки очищено будет и огранено так, чтобы поверхности в отношении геометрическом и оптическом взаимно лучи света принимали и, соединяя их чрез разные фокусы в один, преломлением их сколь возможно в отбрасывании их умножали, тогда это грань превосходная и камень весьма дорогой цены стоит. Что ж продаешь купец? — продаешь свет!.. но свет тебе даром и беспошлинно дает Создатель твой. На что ж ты его покупаешь ценой такой, которой бы чрез целый год мог прокормить несколько семейств голодных? — Ответ: — На то, чтобы удивить глупцов, которые еще глупее меня! — Правда, на правду слов мало или и вовсе нет; и сей ответ должен остаться без возражения.

Но скажешь, на это мир и мода: бриллиант грубый и неограненный уже дорого стоит. — Правда, но почему? потому что обрабатывающий их знает, что много есть дураков в мире, и уверен, что работа его не в убыток будет.

Истину ничтожности сих вещей доказывает и то, что есть времена и обстоятельства, где сии вещи теряют свою цену. — Недостаток денег на все места и истинное просвещение на некоторые лица имеют таковое влияние.

Тут Езопова басня петух и алмаз имеют свое место. Буде бы вещь сама по себе цену имела, как хлеб и прочие необходимости, не была бы она чрез большие периоды времени уничижаема. — Я не говорю о мнимых просвещенных и знатных обществах. Там все натянуто, от правил натуры удалилось и по мере напряженности одно пред другим скорее должно лопнуть.

 

V

МЫСЛИ О САМОМ СЕБЕ

Все несчастия, столь скоропостижно со мною случившиеся, суть кресты от Бога на меня наложенные.

Оные без воли Божией быть не могут. Не из гнева, а из милости Бог оные насылает; ибо грехи мои требовали очищения, а душа требовала исправления.

Для совершенства Христианского нужно было заставить меня быть не своевольным, не гордым, не сластолюбцем, не миролюбцем. — Человек доброю волею сего не делает. Бог тогда из любви и милосердия привлекает его к тому, что должно послужить к его блаженству.

Горьки мои обстоятельства! но если я углублюсь во внутренность души моей, то найду в ней такое состояние, в котором она едва когда бывала ли? — Частые к Богу обращения. — Охотная молитва. — Возвышение духа к Богу. — Умножающаяся вера и надежда. — Некоторое уже к миру равнодушие.

Благо мне, яко смирил мя ecu, яко да научуся оправданием твоим (Пс. 118, ст. 71).

 

VI

НАДОБНО БЫТЬ ЧЕЛОВЕКУ ДЕЯТЕЛЬНУ

Человек должен возлагать упование и всю свою надежду на Божественный о нем промысл, но не должен и с своей стороны быть беспечен: в таком смысле Бог все творит в здешнем мире чрез средства. — Неужели хочешь ты, чтобы Бог тебе все подавал готовое и чрез других? Неужели тебе не приятнее, чтобы тебе самому Господь подавал средства, а ты бы их обрабатывал? — Чрез то ты и в тягость другим не будешь, и менее одолжаться другими будешь. — Блаженнее даяти, нежели приимати!

Поступая иначе, будешь поступать противно воле Божией; ибо Бог никого не произвел на праздность в здешнем мире и нигде. — Возьми на то примеры Апостолов и других людей, богоугодно поживших: они никому в тягость не были.

 

VII

РАЗНЫЕ МЫСЛИ

ДУХОВНЫЕ

Для всех мудрецов мира крест Христов есть безумие, соблазн, ругательство и смех; но для меня он есть зерцало священной премудрости. — Он есть начало и конец науки сокровенной — Божественной.

* * *

Восстань, о грешный муж! воспряли от сна греховного! Се отверзты врата небесные: се зияют челюсти мрачной бездны! — Или гибни, иль стремись в день вечный и блаженный! откладывая до завтра, может быть, навеки опоздаешь.

* * *

Последуй примеру душ святых, о Христианин! подобно им вступи смело на тесный путь. — Сначала тесен он и скорбен, но при конце пространен и радостен. — Не иначе в жизнь вечную возлетают, как сквозь язвы крестные и сквозь бок прободенный.

В вере мы труждаемся. — В надежде от трудов отдыхаем. — А любовию за труды преизбыточно награждаемся.

* * *

Не надобно скорбеть, благ счастия не имея; не надобно гордиться, имея их; не надобно плакать о потере их.

* * *

Дешевы друзья при счастии, но в великой нужде так редки, как бриллиант на большой дороге.

Часто забываемый человеком Бог человека никогда не забывает.

Конец размышлениям.

 

ПИСЬМА

 

№ 1

Во все времена философы превозносили похвалами разум человеческий. Он есть лучшее украшение рода человеческого и наипрекраснейший дар, каковой человек от неба получил. Он его столь выгодно отличает от несмысленных скотов и дает ему поверхность и господство над ними. — Он есть светило миру. — Без него мир был бы смешение (из которого, однако ж, Творец его вывел и для того определил быть разуму: сие есть орудие Творческой воли); без него не было бы цели существованию нижних тварей, которые без сего повелителя были бы без всякого соотношения одни к другим. — Разум есть благородная способность познавать связь и сцепление истинных истин, составляющих великую и единую истину.

Многие просвещенные люди не так думали. — Излишнею горячностью ослепленные, разум почитали кичливостию на Бога. Но сие только отнести можно к тем, которые, отвергая веру, все ищут подвергнуть единому разуму, который для сего далеко недостаточен. — Сколь слаб разум сам собою, когда он по-земному действует, доказывается шутливым стишком одного французского автора:

Un peu de vin la trouble, un enfant la séduit.

То есть немножко вина его помрачает и маленький ребенок его соблазняет. Подлинно таково свойство разума в земных его упражнениях; но я, не помещая его ни в превыспренних, ни в подземных жилищах, постараюсь определить ему истинное место и лучшим руководителем возьму на сие Священное Писание, конечно, не буквально, ибо буквальный смысл на многое достаточного решения не дает.

Для сего нужно нам вознестись к первому нашему Праотцу Адаму и рассмотреть его и в его невинности и в его падении.

Адам в невинном состоянии был освещен светом самого Святого Духа, который с ним тогда соединен был и воспламенял чистейшим пламенем пункт несложный, простейший, который был центр его, то есть человеческого духа. — Сей пункт простой и несложный, то есть самый чистейший, соответствующий премудрости Божией, которая есть проста и несложна, на то и создан был, дабы ему быть просвещаему и освещаему Духом Святым. В сем пункте насаждено было ненасытимое желание наслаждаться тем светом, для коего человек был создан. И так, как всякая вещь и всякая тварь имеет непреодолимое влечение и желание к тому, к чему она создана и что к ее свойствам и к ее природе соображено, что мы видим и в самых грубых животных, то сообразно сему и Бог даровал внутреннему человеку влечение непреоборимое к первобытному свету, то есть к свету Божию, для которого он и создан; к коему не токмо человек по соестественности своей, но и вся тварь вообще стремится яко к цели, на которую вся она создана. Прочитайте со вниманием 8-ю главу послания Апостола Павла к римлянам. Она удивительна и поразительна для всех, кто ее понимать могут.

Итак, Дух Божий, соединенный или соединяющийся с сим простым и несложным пунктом, был свет и живот первого человека прежде его падения. Чистота жизни человека имела влияние на все его склонности и дела, то есть на душу, на воображение, на память и на чувства, так что все вышесказанное по размеру своей натуры и назначения получало сообразную меру чистоты и жизни.

Здесь должен я положить различительную черту между души и духа. Дух есть источник или приятелище наших понятий и рассуждений: душа есть источник и место пребывания наших чувствований. Духом я понимаю и размышляю, а душою я чувствую. — Душа есть и у животных, с некоторым различием от человеческой; но духом одарен человек. — Сим он различается от животных и сим их превосходит.

Языки греческий и еврейский различают сие весьма хорошо. В греческом, например, дух пишется νως, что значит разумение или понятие, а душа ψνχή, то есть дыхание жизни или жизнь животная. — Дух есть единствен, прост и неистленен; а душа, напротив, менее проста, более сложна, и будучи пред духом в нижайшей степени существ, может быть разделена и разделением убита не смертию первою, но смертию второю, которая не полагает конца чувствам и существованию, но паче изощряет их к мучению, на которое осуждаются отверженные проклятием Божиим. Сюда принадлежат слова Христовы, в Евангелисте Матфее сказанные: «Убойтеся же паче могущаго и тело и душу погубите в геенне» (Матф. гл. 10, ст. 28.) — Согласно сему и Св. Апостол Павел, сообразуясь учению своего Божественного учителя, различая дух от души, говорит так: «Сам же Бог мира да освятит вы всесовершенны о всем; и всесовершен ваш дух, и душа, и тело непорочно в пришествие Господа нашего Иисуса Христа да сохранится» (I к Солунян. гл. 5, ст. 23).

Я необинуяся скажу, что Священное Писание научает всякой истине, и для тех, кои имеют глаза, чтобы видеть, и уши, чтобы слышать, оно есть не токмо сокровище всякой премудрости, но и всякой науки, излиянной из Бога Слова, бесконечного в премудрости и излиявшего оную в Писании, в котором, однако ж, тщеславные слепцы и заблужденные мудрецы искать оную не хотят, а ищут на распутиях, где никогда ее не обретут, хотя Апостол Павел ясно сказал: «В нем же суть вся сокровища премудрости и разума сокровенна» (Колос: гл. 2, ст. 3).

Не надобно теперь спрашивать, как мог человек ниспасть из столь возвышенного состояния; но как, в таковом просвещении будучи, мог он сделать столь грубую и пагубную ошибку? — Для сего надобно бы было вознестись к падению непокорных ангелов с высочайшей еще степени. — Но чтобы доказать, что падение человека было, скажу только:

1) Что оно действительно есть, все в мире тому служит доказательством. Все, что существует в мире физическом и моральном, все вопиет о сем. Земля, погруженная в злодеяниях, оскверненная всеми наигнуснейшими пороками, идолослужение неограниченное (ибо все мы более или менее идолам покланяемся), заблуждения, суеверия, губительные страсти, гордость и бунт воли человеческой, оказывающейся даже в младенце едва родившемся, все ознаменовывает грех первородный, который есть источник всех неистовств человеческих. — А по плодам познается древо.

2) Истина неоспоримая есть, что хотя Дух Божий и воспламенял и освещал центр духа человеческого, сие, однако ж, не ограничивало его свободы и он яко свободный оставался в возможности и власти противустать злу или ему покориться. Свет, прежде падения его озарявший, по истине был сильнее того, который теперь существует в человеке натуральном и невозрожденном, каковыми мы все рождаемся; но он, однако ж, не препятствовал человеку в употреблении его воли, ни свободного избрания между добра и зла, при самом его сотворении ему данных. Правда, что прежде падения, свет, просвещавший человека, противился его падению более, нежели в потомках Адамовых; ибо уже после падения не тот свет человека просвещает, а дарован ему свет соответствующий теперешнему его естественному положению и несравненно менее ясный в сравнении того, которым первый человек прежде падения своего освещался. Свобода первого человека и прежде падения шествовала непринужденными шагами: и поелику Бог в дарах своих не раскаивается, зная, что они безошибочно не сего дня, то завтра к добру послужат, так как он то предусмотрел из начала веков, то и человек всегда дарованной ему свободой пользовался неограниченно.

3) Поелику человек создан разумною и свободною тварию, то легко понять можно и искушение, под которым он пал, и надобность оного искушения. Так как Бог есть Бог порядка, то во всех его делах порядок существует; так как он бесконечно премудр, то ничего не делает без цели и намерения, и без назначения всякой вещи и всякому существу конца, на который они созданы и для которого он их снабдил потребными способностями. Человек, яко тварь Божия, должен был признать, что будучи он создан, имеет он Владыку во Творце своем, и по сему праву Творец его дает ему правила и заповеди, дабы было повиновение и порядок между начальствующего и начальствуемого, и между имеющего наисправедливейшее право повелевать, и между имеющего наисвятейшую должность повиноваться: таков есть и был первый порядок вещей.

4) По подобной сему причине, извлеченной из самого порядка, по которому цели и концы всех веществ во взаимных соотношениях устроены, извлечен человек по особому благоволению Создателя из ничтожества и получил не токмо существование превосходнейшее, блистающееся, наслаждающееся, украшенное превосходнейшими дарами и господствующее над всеми тварями, но имеющее чрез то самое превосходную способность познавать, кому он всем тем обязан, и чувствовать по отношениям твари к Творцу, и благодетеля к предмету его благодеяния, что он всем и самим собою должен Творцу и Благодетелю своему.

5) Но как возможно было человеку, исшедшему из рук Божиих, сохранить и продолжать сии отношения к Богу, не разрушая цепи, оные составляющей? Кроме Светоносного Духа, просвещавшего человека, дарована была ему воля свободная и сердце любящее. Вот где была должна быть любовь покорная, соразмерная благодеянию! Вот любовь чувствования сердечного, питаемая благодарностию, которая границ других иметь не долженствует, кроме неиспорченного сердца, которое в благодарности никаких границ положить не умеет. Следовательно человек обязан Богу любовию во всей ее силе, и не токмо одними чувствованиями любви, но и действительностию такой, какую токмо его чувства снести могут.

6) А поелику сие чувствование любви покорной и благодарной не может изъявлено быть, как в обстоятельстве встретившемся или данном, ибо она может храниться в сердце; но изъявление ее не может последовать без случая оную обнаруживающего и в действие приводящего: то и необходимо надобно было, чтобы человек имел случаи употреблять все свои моральные свойства, свет, волю и свободу, соединять их в действо любви покорной и благодарной, как в такой центр, который должен быть их главною целью и предметом всех их упражнений и к которому все свойства человека должны были стремиться и в оном беспрестанно погружаться. Надобен был случай, чтобы человек мог сделать свободный выбор между сею любовию и противоположностию оной, дабы сила сей свободной любви могла его обратить на ту или другую сторону, и свободная его воля могла бы избрать непринужденно в повиновении добро, а в неповиновении зло; и таковым выбором доказать бы мог сам себе или беспредельную любовь к Богу, сохраняя верность в соединении с Богом или восставая против Бога преслушанием, предпочитая заповеданное сладкому с Богом соединению, и тем самым изменя Богу, оказать себя преданным Его противнику. В сем изображении рассматривается источник, откуда проистекли все развраты расторгнувшие цепь, которая соединяла человека с Творцом его и которые весь род человеческий погрузили в неисчислимые бедствия.

7) По всему вышесказанному ясно усматривается необходимость испытания, необходимого для всех духовных веществ, поелику все свойства их даны им для употребления их в верности и любви. Но сии свойства не иначе обнаруживаются, как когда противоположности встречаются: а без того нет выбора, нет свободы, нет доказательств верности, нет изъявления любви деятельной. И так все бы сии свойства даны им были тщетно, и надобно бы искать было тому причину в хаосе или в непостижимой бездне, где ни начала, ни концы не видны. — И так во Адаме потребно было искушение: по искушении невыдержанном следовало падение; а сие откроет нам путь показать, что такое разум, которым многие столь много кичатся, как и когда он в человеке поселился; а потому и возможем мы определить и его настоящую цену и границы, в которых он заключаться должен.

8) Здесь не стану входить я ни в причины, ни в действия падения взбунтовавшихся Ангелов, которыми отторглась третия часть неба, и не стану подробно рассуждать о тех несравненно изящных и счастливых последствиях, которые бы возымела верность Адама, если бы он соблюл ее во все время определенного ему опыта; но токмо примечу здесь к заключению моего рассуждения о его падении: 1. что если бы он остался верен, то бы вся натура, сотворенная для своего царя, то есть для человека, не была унижена и расстроена до той степени, в которой мы ее ныне видим, но напротив соучаствовала бы в удивительном согласии благородству человека, которое он мог удержать, сохраняя свою невинность; 2. сия верность, истинная и совершенная, чрез все определенное время доставила бы человеку награду превыше всякой цены, коею бы Бог увенчал его верность, то есть дарование безгрешности, и не токмо самому Адаму, но и его потомству, яко плоду доброго древа и отпрыску Божеского семя. — Таким образом, будучи утвержден, укоренен и твердо соединен с Богом, производил бы он потомство святое чрез плодоносную и чистейшую теплоту любви к Богу, а не так, как ныне чувственными и более или менее нечистыми действиями любви плотской и свойственной или соестественной грубым чувствам; 3. что воплощение Слова определено уже было в Предвечном совете прежде падения Адамова и независимо от падения. — Если бы человек не пал, то бы Слово соединилось наитеснейше с ним и с его потомством для облагородствования, возвышения и обожания человека в его невинности, дабы его вознести во славу Прототипа человеческого, то есть Богочеловека или Адама небесного, по образу которого человек создан. Чрез то Бог соединился бы с натурою человека и беспрестанно бы увенчивал человека более и более, то есть Самим Собою. Тогда бы воплощение или соединение Бога с человеком было без страдания; но после падения нужно было искупление от клятвы и удовлетворение за грехи: для того точно Слово Божие, воплотясь, страдало и принесло себя в жертву за грехи всего мира, дабы, не взирая на его падение, а исполняя в точности совет Предвечный, соединить человека с Богом вечным, возвышая его постепенно из славы в славу до самого Божества. — Но, о Боже! и Господи мой! кто посмеет любопытным оком воззреть на дела Твоея премудрости или испытать глубину Твоих советов, яко бездну превосходящую не токмо ум человеческий, но и Ангельский. — Не попустил бы Ты, о Боже! падению человека, которое в глазах краткозрящих человеков кажется быть унижением Твоея славы, если бы не предвидел Ты, что самое падение сие послужит способом к изъявлению Твоей непостижимой, всякое понятие превосходящей любви, удобной расплавить каменные горы или проклясть за неблагодарность навсегда нечувствительные сердца наши. Так, милосердый Господи! Ты попустил человеческой свободе возгордиться, дабы Самому Тебе быть удовлетворением за сие грехопадение пред Богом и Отцом Твоим! Ты предвидел падение человека, но и приуготовил потребное противу сего зла врачевство, вознамерясь претерпеть во свое время мучения, болезни, озлобления, уничижения и самую смерть, дабы удовлетворить за наши злодеяния. Таким образом, падение человека заставило Тебя снизойти от Престола вечные славы и всесовершенного блаженства. О любовь! о милосердие! едва измеримое Самим Бесконечным, который есть вне всякие меры! но с нашей стороны, о неблагодарность! никакому уму, который размыслить захочет, непостижимая! Боже милосердый! Ты хотел увенчать невинного человека венцом вечным и всегда более и более прославленным самою сущностию Божества: но когда пал человек, самое Твое правосудие не могло сознать невинности там, где уже она потеряна была. — Но не забыл ты, о Боже! щедрот Своих; не изменил Своим милосердым и человеколюбивым намерениям, не раскаялся о даре Своем, не отнял и не отменил его, а только переменил ход Своего о человеческом блаженстве смотрения. Твоя любовь столь же бесконечная, как и ты, и которая есть сам ты, не могла исчезнуть: приемлет она другой вид, и, не найдя человека в невинности, искупляет его из клятвы преслушания. Сам Бог уничижается, дабы человека возвысить в то достояние, которое ему любовь Божия определила.

Отправлено 6 ноября 1805 года.

 

№ 2

То, что обыкновенно называют падением человека, было не падение, а уже совершение и плоды оного; и сие внешнее падение, происшедшее от преслушания, было приуготовано прежде самим человеком и свободною его волею, внутренними движениями возмущения воли человеческой против воли Божией. — Адаму, так сказать, наскучило быть одному с Богом, и его внутренние чувства и способности, не довольствуясь чистым и святым соединением с Богом, множеством внутренних движений, похотствовали и жаждали соединения с предметами внешними, которые мир и прелестный сад Едемский, насажденный для человека, в котором человек водворен был, ему представляли. — В первом номере объяснена надобность опыта: к оному принадлежит и сие искушение в самой высшей степени, чтоб человек, не взирая на мечтательные прелести, научился предпочитать Творца твари. Сии внутренние движения воспалили в нем жажду наслаждения того, что хотя и Богом, но вне Бога существует. Чрез сие нечувствительно человек от Бога отделился: и сей Бог, испытующий сердца и утробы, видя, что человек недовольствуется уже простым и чистым употреблением предметов ему дозволенных, видя, что он презирает полноту единения, которым он его удостоил предпочтительно пред всякой другой, даже и духовною тварью, сей Великий Бог, достойный всей любви и уважения и нехотящий никакого в любви совместника, наказал человека в самом начале его преступления тем, что попустил ему делать то, чего он желал. Так сие я называю наказанием потому, что сим самым отверзлися пространные врата в то пагубное поле, где союз сердца человеческого со внешними предметами, усугубляя любовь к твари, погашал любовь к Богу, единый истинный залог и средство соединения Бога с человеком.

Вот как пал человек, преслушанием заповедей весьма легких и удобных во исполнении. Пал самым тем, чего он желал. Бог попустил сделать ему то, чего он желал; попустил ему соединиться вне Бога и вне порядка, от него устроенного; попустил ему презреть чистейшее и блаженное соединение духа человеческого с Богом, которое уже показалось человеку недостаточным, по воспалившейся в нем жажде к предметам чувственным, которе увлекали сердце за собою. — Сие преслушание составляет преступление, которого великости исчислить и определить невозможно. — Человек попрал закон, от Высочайшего Законодателя, от самого Бога и от Творца и благодетеля данный. — Человек помыслил волю свою поставить выше воли Божией. — Человек предпочел соединение с презренными и погибающими тварями чистейшему соединению с Богом, всесовершенным, вечным, непременным, от которого он все получил и который все в своей руке содержит. — О вы чада мира сего! вы, которые не употребления вещей дозволенных желаете, но наслаждения и пресыщения! чувствуете ли вы, что вы сами то же делаете, что сделал ваш Праотец Адам? — Исчадия бунта и преслушания! вся ваша жизнь есть сцепление тех преступлений, которые ввергли в пагубу род человеческий.

Все вышесказанное послужит к лучшему объяснению несчастных последствий, каковое произвело падение человеческое для духа человеческого. — Прежде сказано уже, что во время невинности человека, самый Дух Божий воспламенял чистым и святым светом тот неразделимый пункт, который составляет основание или substratum духа человеческого. Прежде уже сказано, что сие простейшее существо было сотворено для света и имеет в нем необходимую естественную надобность, ибо свет есть жизнь человека «и живот бе свет человеком» (Иоанна гл. 1, ст. 4). Человек без света обойтиться не может, ибо без него он бы преобратился в ничтожность, а потому и имеет он жажду и алчбу непреодолимые, сообразные необходимой его надобности к свету, без которого он пробыть не может. Как тело человеческое погибло бы без пищи, так и дух человеческий погас бы без света, который есть его пища и стихия. В сей пункт, сей substratum духа человеческого, который воспламенен будучи видит и производит столь великие вещи, без кого был бы caput mortuum ни к чему непотребной.

Итак, человеку необходимо нужен свет, без которого он обойтиться не может и которого он по врожденной склонности и по непреодолимому стремлению желаний своих призывает и привлекает.

Прежде падения человека высочайший и чистейший свет Духа Божия, сей огнь небесный, воспламенял и животворил в живот вечный тот тончайший пункт духа человеческого, управлял его действиями и был конец и награда, для коих человек был создан, и чрез то из сего малого существа делал существо величайшей важности, удобное занимать важнейшее место между существами видимого и невидимых миров.

Сей Дух Святый и Божественный не вдруг свой свет отнял от человека, но постепенно, и постольку, поскольку человек внутренними движениями своей воли преклонялся к чувствованиям низшим, которые назначены были местом пребывания похотей душевных и телесных irascible et concupiscible; чрез то самое соединялся человек теми же внутренними движениями с областью мрака, откуда восходящие мрачные пары в отверзтые волею человеческою врата в человека восходили и подобно облакам закрывали от духа человеческого чистейшее превыспренних небес светило; что самое и понуждало сие светило, нетерпящее никакого мрака, от человека удаляться по мере той, как человек действиями более и более развращающейся его воли преклонялся к областям мрака и привлекал их к себе.

Выше уже было сказано, что грубое падение было не что иное, как совершение прежде бывших падений во внутренности самой воли человека. Каждое из сих прежде бывших внутренних падений, будучи само по себе, так сказать, презорством чистого и простого с Богом соединения, навлекало необходимо отчуждение Духа Божия от человека по самому порядку правосудия Божия, которое определяет всякому свое, suum cuique, и по сему же самому порядку правосудия Божия отдалялся Дух Божий от человека соразмерно тому в точности, как он волю свою отклонял от Бога. Правосудие Божие ценя всякое движение внутреннее человека в совершеннейшей точности, постольку Духа Божия отвлекало, поскольку волею упадал человек, так что при совершенном падении совершенно и Дух Божий отступил от человека, по крайней мере в свойстве благодатном.

Поистине, невозможно определить в точности ни время совершенного отступления Духа Божия от человека, ни тех, так сказать, оттенков, частных и постепенных, того Духа удалений. Но то утвердительно сказать можно, что смрад развратившейся воли человека отвратил от себя Дух Божий. Кажется, как будто бы Бог падшему Адаму говорит: ты не хочешь быть со мною, я тебя оставляю. Несчастной и долговременной опытностью познаешь ты ту бездну пагубы, в которую вовлекло тебя неправедное предпочтение твари Творцу. Ты презрел твоего Бога, Который един и во всей полноте есть для тебя все: по всей справедливости восчувствуешь и мое презрение. И так отъемлю от тебя благодатный дух, которым ты дышал доселе. Был бы ты бесконечно жив, но ныне на то ты и потомство твое жить будете, чтобы смертию умрети. Но, о милосердый Боже! изрекая правый суд Твой на человека, не на вечную смерть Ты его определил. Твое милосердие, Твоя любовь в самую строгую минуту суда Твоего подписывала уже прощение кровию Единородного Сына Твоего, назначенного в жертву примирения между Тобой и падшим человеком. — О Боже, Боже чудный и достопокланяемый! Любовь Твою и милосердие не может ни ангельский, ни человеческий ум постигнуть, ниже сравнительно; ибо во всей природе Тебе подобного нет.

Таким образом, мало-помалу угас божественный светильник, и человек оставался бы бесполезной, невозжженною свечею, если бы Бог, создавший человека на то, чтобы он был царем и конечным предметом нашего мира, не даровал ему и по отступлении божественного света такого дара, который бы хотя несколько споспешествовал его назначению. Несчастный и своею собственною виною ослепившийся человек не мог уже пользоваться чистым и прямым лучом Божиего света; Бог даровал ему на место того луч косвенный, преломленный, несравненно, однако же, низший чистотою и ясностию против того света, которым он прежде пользовался. Показав таким образом не токмо в причинах, но некоторым образом и в последствиях, то лишение, которое человек несчастным образом испытал над собою. Рассмотрим существо светила, данного человеку вместо потерянного им. В сей картине усмотрим мы совершенно, что такое разум человека естественного, а потому можно будет определить и цену и ничтожность разума человеческого по падении.

Бог всеконечно по совершенству своему и премудрости не мог восхотеть, чтобы цель, на каковую он создал человека, разрушилась преслушанием или падением человека. И для того по мере, как Бог отвлекал от человека свет духа своего, по той мере допускал для его необходимого употребления свет другой, хотя поистине и несравненно низший пред первым, но соразмерный тому званию, которое человек отправлять был должен по падении своем в сем подлунном мире, который он безумно своею волею предпочел самому Богу, не умев, конечно, предвидеть всех пагубных и плачевных последствий, каковые падение его распространит на все его потомство на многие века. Прежде падения можно было назвать человека микрофей или малой Бог, ибо он воистину создан по образу и по подобию Слова Божия, то есть Богочеловека или Адама небесного. По падении же едва что осталось от прежнего великолепного совершенства, ибо человек сохранил только в себе микрокозм, соединяющий во уменьшенном виде все черты великого мира, и сим единым ограничился, быв прежде образом и подобием прототипа Слова Божия, в котором не только все миры, но и сам Богочеловек впечатлен был. Сей-то образ, сие-то подобие, хотя и помрачен и окалян грехами, но не истреблен совершенно, и мы должны стараться при помощи Божией его очистить. «Якоже облекохомся во образ перстнаго, да облечемся и во образ небесного» (1 Кор. гл. 15, ст. 49).

NB. В сем номере, говоря о низших чувствах или способностях человека, сказано, что они суть вместилище или местопребывание того, что схоластики называют irascible et concupiscible. Я в моем отечественном языке не находя изречения, в полной силе самую вещь изобразующего, назвал сии свойства похотию душевною и телесною. Дефиниция сим словам irascible и concupiscible есть следующая. — Под названием irascible помещаются гнев, смелость, страх, надежда, отчаяние и прочее сему подобное; под именем concupiscible разумеется сладострастие, радость, пожелания и прочая.

Известный философ Платон прибавлял к сему третье свойство разума. Сие последнее почитал он остающимся и по нетлении тела, с которым будто бы исчезали первые два. Он определял для irascible место в сердце, для concupiscible в печени, а разуму в голове. Это немножко похоже на Галелево черепословие. Как бы то ни было, но видно, что древние языческие философы о духовном человеке слабые имели понятия.

Если известны вам технические изречения на слова irascible и concupiscible, сообщите мне их: вы меня много обяжете.

В последующих номерах много будет латинских цитаций: сие вам докажет, что не я автор сообщаемых вам мною мыслей, ибо я латинского языка не знаю. Для моего употребления прошу вас те латинские изречения обращать ко мне на нашем отечественном языке. И так мы взаимно друг другу служить будем.

Отправлено Декабря 9 дня 1805 года.

 

№ 3

Так как теперь говорено будет о звездном или астральном духе, или разуме человеческом, то необходимо нечто сказать для приуготовления к понятию того, что сказано будет. Все истины, которые теперь предлежат к рассуждению, мудрено будет различать одну от другой, ибо все они почти от одного начала происходят. Но в действиях их, то есть в принимаемых влияниях и в употреблении оных, примечать их разность возможно. — Разум в человеке есть прилив мыслей о том, что чувства ему сообщали, возжгли, возбудили и привели в движение внутреннюю его плодоносность, в соотношении к тому, что они ему сообщили. Сия внутренняя плодоносность есть астральна. Это дух астральный или его возжжение. — О сем возжжении или воспламенении не можно иначе судить, как по его действиям. — Бывают такие случаи, где действует дух астральный, в особенности без всякого соучаствования чувств внешних. Тогда может это назваться восторгом астральным, который, однако ж, далеко уступает в чистоте и возвышении тем восторгам, которые иногда праведные имели, восхищаясь из себя самих или из собственной своей деятельности, и в совершенной отвлеченности от всего чувственного сосредоточивались в чистом духе Божии; и в минуты сих чистых восторгов (Коринф. 2. гл. 12), восхищаемы были превыше их сферы в самый свет Божий. — Восторги же астральные, которые и прежде бывали и ныне есть, суть обезьяны нечистыя и мало нечто уподобляющиеся тем восторгам чистым, которые во многих праведниках действовали. В сих астральных восторгах существует источник и начало пророчеств языческих и удивительных действий, каковые находим в Сивиллах, в Оракулах, в таинствах языческих и прочая. Все сии удивительные действия происходили из восторгов астральных. И так дух человеческий, в обыкновенном и естественном его свойстве привлекая и принимая дух астральный, составляет то, что мы называем разум, и тот же дух человеческий, когда при таковых влияниях астральных сам в себе сосредоточится и отделится от влияния внешних чувств, тогда бывает он в восторге астральном. — В таковом случае можно его назвать духом астральным, а в других обыкновенных его действиях называем мы его разумом. — В минуты восторга получает дух человеческий впечатления умственные вещей, предметов и событий. — Они впечатлеваются с большею или меньшею чистотой, но всегда в некотором подобии истины. — Самый вышний степень сего астрального духа почти близок к чистому духу Божию, но есть черта их разделяющая. — И потому, если восторги астральные действуют в человеке менее нечистом и более от страстей свободном, могут они получать и сообщать другим удивительные истины, подобные истинам, видениям и откровениям небесным, и мало разнствующие от оных. — Впоследствии покажем criterium, или правила, как распознавать их. Но сии случаи астральной чистоты суть весьма редки, ибо во оные всегда вмешивается много нечистого, по мере нечистоты человека или реципиента сих восторгов. — Низшие же степени тех восторгов суть ужасны, и не иначе могут почитаться, как происходящими от дьявола. Сверх того, часто оные качество свое заимствовать могут и от нечистоты агента, действующего иногда над первоначальным воздухом или эфиром, который на то время находится под влиянием духа злобы поднебесного. — Итак, степени различия чистоты и нечистоты астральной суть бесчисленны.

Объяснив таким образом свойства и действия влияний астральных, сколько то было возможно, приступим к дальнейшему рассмотрению и познанию главной цели рассуждений наших.

Пал человек. Что же сделал он по падении своем и чем заменил Бог человеку чистый, святый и высочайший свет, отступивший от человека при падении его? В необходимой нужде должен был человек искать света, ибо без него, так как и прежде сказано, он существовать не может. — Лишась духа Божия и алкая света, должен он был, как слепой, ощупью искать оного. И так человек, не будучи озаряем и просвещаем свыше, принужденным нашелся снизойти в низшие свои способности, то есть в воображение, в память и в чувства, и вместо небесного света, питать себя светом тем, который ему сии способности доставлять могли. Вместо потерянного им соединения с Богом вошел он посредством сих способностей в соотношение к земным предметам и чрез то соделался гражданином земного мира и в совершенном согласии со оным. — И так потерян свет небесный, и на место оного возжегся свет менее чистый, менее тонкий, менее небесный, воспламеняющий и просвещающий человека. Глубокомысленные и истинные философы назвали сей свет духом астральным, или огнем, уподобленным свету звезд. Сей свет, однако ж, есть квинт-эссенция огня пред огнем стихийным, но несравненно уступающий в чистоте и светлости тому свету, который изливается из духа Божия, который есть огнь высочайший, пламя чистейшее и светило превыспренних небес.

Вот в каком состоянии нашелся человек по падении своем. Вместо духа Божия воображение, память и чувства начали доставлять простому и неразделимому пункту его духа все материалы его понятиям, его мыслям и его знаниям. (Впоследствии показано будет частное изъятие некоторых человеков, коих чистота и обращение сердца к Богу приобрели им скоро возвращение благодатного света Божия.) Сии низшие способности, обращаясь во внешних предметах, составляют весь запас знаний ума человеческого и все то, что мы называем разумом человеческим; сей разум, столь благородный, столь гордый и о коем столь много шуму делают, есть не что другое, как результат утонченный всего того, что чувства видят и ощущают и что воображение человеку представляет; все оное разум собирает, соединяет, идеи отделяет и потом их утончивает, дабы сделать из того извлечения и на оных основать рассуждения свои. — Основываясь на сем, сказано: «Nihil est in intellects, quod prius non fuerit in sensu». И так ныне плодоносность духа человеческого происходит из огня астрального или света астрального. Сим действуются внутренние умственные его пружины, и в соотношении ко внешним предметам, его воспламеняющим, составляют все его знания.

Сей астральный дух огня, или свет астральный, есть наинизшая степень духов чистых, однако ж несравненно выше того, что называют дух природы или натуры, излиянный во все материальные существа и составляющий их силу, свойства и взаимную связь. — Статься может, что самая последняя степень духа астрального есть то, что мы называем инстинктом в бессловесных животных. — В сем обстоятельстве можно сделать такое предположение, что в них пункт воспламенения менее прост и менее чист, нежели в человеке, следовательно и воспламенение не может быть светло и ярко, подобно тому, как если одним и тем же огнем возжечь свечу воску ярого и другую из неочищенного сала, от одной будет свет яркий, а от другой мрачный, хотя и обе они возжжены от одного светильника. — Есть животные, у которых инстинкт возвышен удивительным образом и близко кажется подходит к разуму человеческому.

Сей астральный дух заступил в человеке и в его потомстве место духа чистейшего, который во время невинности человека его воспламенял и был ему светом и жизнью. К точному сего уразумению довольно воспомянуть здесь изречение предвечной премудрости, на земли явльшейся и с человеки пожившей: «аз есмь свет миру» (Иоанна гл. 8 ст. 12); изречение решительное и которое для умеющих понимать, много, или паче все, заключает. — Свет потребен и необходим для всех степеней видимых и невидимых миров, от бездны света бесконечного, которой есть Бог бесконечный, до самых светил вещественных, которые наши очи созерцают. — Слово Божие — Иисус Христос, посылает лучи своего бесконечного света на все существа. Разумным тварям посылает по мере чистоты их нравственности, а низшим тварям по мере того, что им по существу их потребно, относительно до надобностей их существования и соотношения их к другим тварям.

Отправлено Февраля 19 дня 1806 года.

 

№ 4

По вышесказанному заключить можно, что излияния и дары бесконечного света можно различить по их качествам и количествам. В мире находятся существа духовные, существа прославленные и существа телесные, и свет, получаемый каждым из них, есть соразмерен и принаровлен к естеству каждого, к делу, на которое каждый определен, или к месту, которое каждый в мире занимать должен. — Дародатель есть бесконечен; но дары ограничены и соразмерны. Духи небесные, небесные Гиерархии, в каждое мгновение получают свой участок постольку, поскольку их утонченное естество принять или снести может в небесном и чистейшем качестве и количестве, таким, однако ж, образом, что сей Божественный свет, их просвещающий, беспрестанные получает приращения, от приращения любви их. — Здесь нужно мне объясниться. — Говоря о приращении любви в духах, усовершенствованных в святости, не должно разумевать под сим, якобы сия любовь могла получить приращения в своем существе или качестве; но может и должна получить приращение в расширенности или в распространении. — Основание сей любви должно быть то, чтобы она была совершенно чиста и бескорыстна; без того не могла бы она помещена быть в небесах, где всякое своекорыстие и личность поселили бы разделение между блаженными духами усовершенствованными в любви; блаженными блаженством самого Бога, который есть любовь, и счастливыми, взаимным друг друга счастием.

Сверх того, буде бы сия любовь не была совершенно бескорыстна, не могла бы она удостоиться соединения с Словом Божиим, изливающего на сии духи свет, коим они наслаждаются; потому, чтобы оттого последовала остановка в излиянии света, который, задерживаясь в сих самых духах, много бы потерял своей чистоты, если бы не был отражаем каждоминутно для произведения беспрестанного и вечного взаимного приливу и отливу. Итак, повторяю, что любовь сия не может увеличиться ни в естестве, ни в качестве своем, но весьма увеличиться может и долженствует, производя беспрестанные и вечные приращения распространением и расширением. — Для лучшего понятия представлю я сему сравнительный пример из естества стихийного. — Семя какого-либо плода, например яблока, не переменяет своей сущности, ни своего качества, но распространиться может удивительно до бесконечности, ибо одно таковое семечко может произвести в беспрестанном расширении и распложении до нескольких миллионов деревьев, всех сокрытых и заключенных первоначально в одном том семечке, которое не переменяясь само в своем естестве, может покрыть единственно посредством своего, так сказать, развития, великие участки земли деревьями и плодами.

Познание производит любовь; а любовь, умножаясь сама собою, распространяет и расширяет познания. — Чем более Бог Слово познается, тем более Он возлюбляется, и наоборот: чем более Он возлюбляется, тем паче дает Он познавать бездну вечных и неизреченных красот Своих и так ведет возлюбивших его из света в любовь, из любви во свет и из славы в славу. Таков должен сделаться человек, когда он возрожден будучи придет из области разума в область веры и чистейшего света, им потерянного, и который он должен возвратить единственно силой жертвы Богочеловека. — Таков будет он, когда, возвратясь в первобытное и святое состояние, пойдет из успеха в успех, из любви в любовь, из света в свет, и как говорит Апостол, из славы в славу (Коринф. 2, гл. 3, ст. 8).

Не надобно, однако же, мыслить, что Бог Слово сей свет, неограниченный и неопределенный, изливает лучи свои непосредственно на всех духов небесных; нет: так как для света солнца стихийного потребно тело (воздух), которое волнениями и сотрясениями доставляет свет очам нашим: так точно и в превыспреннем есть такое же нечто в несравненно высшем роде, но подобное сему. И как в здешнем мире умнейшие и ученнейшие преподают познания невеждам, так точно и там свет Слова, изливаемый на высочайших и первейших духов, от них потом преподается низшим Гиерархиям и от одного чина к другому, от одной степени к другой излияния происходят в нисходящем порядке и каждое присоединяется по свойству способности и естеству принимателя или сосуда свет приемлющего. — Все сии чудесные и удивительные преломления лучей света, изливающегося от бесконечного Слова, производятся прежде на небесах небес, потом на небесах. Сокровище оного света есть на веки веков неистощимо. — Сии небеса, различествующие одно от другого в великолепии и славе, суть те подножия внутреннего храма Господа сил, о которых во многих местах Ветхозаконные Пророки упоминают. — И так постепенно свет изливается, сияет и преломляется во всех мирах, в превыспреннем, в небесном, в духовном, в прославленном и стихийном. — Небеса, однако ж, везде находятся; они в нас, так как и вне нас; они проникают человека, но человек по грубости и невежеству их не видит, а легкомыслие его препятствует ему их приметить. — Ибо ежели царствие Божие внутри человека есть (Луки гл. 17, ст. 21), то и все небеса в нем: сие достаточно для умеющих понимать. — Ложный и слепой разум, однако ж, очень может не понять сего.

Выше проскочило слово, прославленные; то и надобно нечто о сем сказать. — Есть особая материя или вещество просветленное, тонкое, прозрачное, так как есть вещество грубое, которое будучи в известном порядке устроено составляет тела грубые и в низшей степени стихийные. Тут заметить надлежит, что слово земля, столь часто в Священном Писании употребляемое, не относится к одной грубой нами называемой земле, но относится на все степени. Оная же материя прозрачная составляет тела прославленные (Коринф. I, гл. 15, ст. 40) и далее, небесные, служащие оболочкою Ангелам и духам небесным. — Человек и по падении своем удержал в себе под оболочкою грубого тела драгоценный сей зародыш. Сей зародыш есть квас или дрожжи, который в славном Воскресении мертвых приобщит и самое грубое тело человеков к своей прозрачности, так что и грубое учинится тонким и прославленным. — Бог Слово в человеческом еще свойстве показал оного образец и надежду, преобразився на горе Фаворской, где в одно мгновение «просветися лице его яко солнце, ризы же его быша белы яко свет» (Матф. гл. 17, ст. 2). В сем преображении Спаситель сделал некоторое изъятие из того беспрестанного сокрытия славы, которую он сокрывал под оболочкою во всем подобною нашей. На сей-то самой прославленной материи производят свои действия или впечатления все небесные художества, которые суть прототипы здешних художеств, производимых низшею и грубейшею материею. — Бессмертная архитектура небес, божественная небесная музыка, гармония, раздающаяся в небесных сводах и сотрясающая первоначальное и чистейшее основание эфира, бессмертные живописи и пр. и пр. Наконец из сей-то прославленной материи есть и будет составлено сие вечное здание небесного Иерусалима (Апокал. гл. 21 и 22), о котором Давид, Пророки и Святый Иоанн столь восхитительное делают описание. — Таким-то образом свет все собою исполняет: все места, расстояния, степени, роды и вещества, более или менее просветляемые, по мере их свойств и чистоты просвещает. И так во всей полноте исполняется решительное слово превечной истины Господа Иисуса Христа: «Аз есмь свет миру» (Иоанна гл. 8, ст. 12).

Отправлено Февраля 26 дня 1806 года.

 

№ 5

Сказано уже, что такое разум человеческий в своем начале, в человеке естественном, просто и более или менее разумном, по большему или меньшему степени света низшего или астрального и по большему или меньшему помрачению оного страстями, которые здесь играют весьма важную роль, в различении степеней сего света, оставляя оной или чистым совершенно по мере чистоты его, или покрывая тусклостью, ложными видами, превратными суждениями и большим или меньшим мраком, сверх ограниченности ему и без того естественной. — Сие-то и производит столь бесконечное различие в умствованиях человеческих, всегда между собой разнствующих и несогласных, хотя их и отделяет, так сказать, единая токмо черта от Божественной истины, всегда единой, простой, непременяемой и никогда самой себе непротиворечущей. — Но разум человеческий, как бы чистым мы его ни предполагали, есть не что другое, как свет, заступивший место света чистейшего и высочайшего, данного человеку во время его невинности и отступившего от него при его падении.

Сей высочайший свет, потерянный во Адаме, возвращен потом скоро, так сказать, участками некоторой части его потомства. Когда Каин братоубийца, собравший или всосавший в себя весь яд падения, предоставлен был со всем его потомством духу низшему или астральному, тогда Дух Святый, благоволив избрать своих светильников, сообщился чрез Сифа всем святым и праведным Патриархам Ветхозаконным, гораздо прежде данного письменного закона Моисею. — Первородный человек возродился в сих праведниках из пепла своего и чрез сие восстал из порабощения сатане, в котором он находился чрез победу, сатаною над ним одержанную. — Относительно до соединения с Богом Адам должен был быть все или ничего: должно было соединение быть неразрушимо, или преотупление падения выполниться совершенно. В порядке правосудия Божия, добро и зло должны доходить до своей полноты и до последних границ своих, ибо Бог не хочет ни полуправедных, ни полугрешных. — В сем-то смысле должно понимать следующие слова Священного Писания: «обидяй да обидит еще, и скверный да сквернится еще, и праведный правду да творит еще, и святый да святится еще. И се гряду скоро, и мзда моя со мною воздати комуждо по делом его» (Апокалипсиса гл. 22, ст. 11 и 12). — И так надлежало необходимо, чтобы Адам или выполнил весь грех свой, так как он то и сделал; или бы выдержал жестокий бой противу искусителя, которому внутренние его падения уже свободно доступ давали, и даже его к человеку призвали. И в сем его несчастном положении должен он был необходимо побежден быть, по отступлению от него полной благодатной силы Божией, каковую он имел первоначально посредством Духа Божия.

Повторим сказанное и сделаем из того заключение, основанное на истинном смысле Священного Писания. — Каин с своим потомством поглотил все следствия падения и всосал в себя весь яд оного; а Святые Патриархи, происшедшие от Сифа, собрали, так сказать, крупицы того небесного хлеба, которым пользовался Адам в праведности и в полноте своего невинного состояния. — С того времени оба потомства разделились: одно, составленное из людей оставленных собственной их развращенной волей, стремящихся из одного падения в другое и гибнущих в беззакониях и в бесконечных заблуждениях; другое разумеется Сифово, Енохово и пр., начинающее жить верою, светом, несравненно высочайшим пред светом астральным. Тогда владычество веры возникло, как искра из-под пепла. — Тогда начали различать сие потомство от потомства первого убийцы. — Первое называлось Сынове Божии; а второе сынове человечи (Бытия гл. 6, ст. 2). — Но когда по смещению соединились Сынове Божии с дщерями человеческими, и чрез то растлилась, как говорит Священное Писание, вся земля, тогда Бог употребил воды орудием праведного Своего мщения. — Но так как прежде потопа видели мы Еноха, угодившего Богу хождением в путех его и за то взятого на небо, так и потому же из вод потопа в чреслах Ноевых изшел Авраам, отец верующих, свидетель и проповедник истины, приобретенной им чрез веру, которой он нам примером и образцом поставлен к подражанию. — Таким-то образом Божественный светильник не угасал никогда в роде человеческом совершенно, но во все времена составлял единую веру и единый свет; то есть в Ветхом Завете вера праведных была во Иисуса Христа обещанного; а в Новом Завете вера Христиан есть во Иисуса Христа пришедшего: но все сие есть одна и та же вера, один и тот же свет, поелику предмет есть один и тот же и другого истинного не было, нет и быть не может.

Отправлено Марта 29 дня 1806 года.

 

№ 6

Упомянув в предшедшем номере о двух столь противуположных между собой потомствах, нужно здесь хотя сокращенно показать следствия оных и картину их действий. Сия картина есть весьма полезна в нынешние несчастные времена, в которые разгоряченные заблуждениями головы посевают в Европе обманчивые прелести астрального духа, кои несчастное потомство Каина прежде потопа, а Хамово после потопа, между человеками поселили и которые, казалось, доселе оставались в тех странах, где они первоначально возродились. — Но сопостат наш дьявол, который беспрестанно бдит и яко лев, рыкая, ходит, иский кого поглотити (посл. Петр. I, гл. 5, ст. 8), — имеет дозволение и данную ему власть обойтить всю вселенную в наказание беззаконий человеческих, от коего Бог Един соблюсти может по словам священного Писания: «Аз тя соблюду от годины искушения, хотящие приити на всю вселенную искусити живущия на земли» (Апокал. гл. 3, ст. 10). — Здесь разумеется о волхвованиях Халдейских, Вавилонских, как о том говорит стихотворец Гораций Babylonios tentare numeros. Сии волхвования произвели разные отпрыски и ветви, которые в нынешнем веке между нами появились под именами сомнамбюлизма и пр. и которые все в священных наших книгах заклеймены именами беззакония и мерзости. — Но поелику в последующих номерах будет о сем пространнее говорено, то здесь скажу я токмо нечто малое, которое ко следующему послужит введением и объяснением. — Дух астральный может производить бесчисленное множество оттенок; он имеет совершенное познание аналогиев или соотношений низших, он может следовать за всеми формами и силами первоначального воздуха или эфира и посредством сей одушевленной жидкости, приводимой иногда в движение развращенною волей человека (ибо Бог не отъемлет Своего дара и человека беспрестанно при его свободе оставляет), может производить чудеса наиудивительнейшие для всех тех, кои не имеют ключа к сим деяниям низшим и по неколику дьявольским. В сих действиях всегда бывает нечто из сокровенных причин природы и нечто из области сатанинской, который имеет власть и силу в таковых действиях примешиваться, ибо и он есть дух поднебесный, хотя, впрочем, дух злобы и назван миродержитель не света, но тьмы века сего (к Ефесеем гл. 6, ст. 12), — к каковой тьме деяния сии паче всего принадлежат. Таким точно образом от потомства Каинова, лишенного духа Божия, проистекли все действия астрологические предсказания, прорицалища, волхвования, чародейства и пр. и пр. — О всех сих мерзостях нечто находим мы в отрывках пророчеств Еноховых, упомянутых в послании Апостола Иуды. — В те времена, когда сии мерзости возникли, истина боролась с ложью; святые чудеса, проистекающие из источника веры, противопоставлены были чудесам ложным, которые волхвы Египетские вели столь далеко, сколько власть дьявольская идти могла, но чудеса Моисеевы показали разность между деяниями Владыки и Творца вселенной и его мерзкой обезьяны. — В те времена видимы были пророчества, духом астральным производимые, подражающие пророчествам истекающим из духа Божия, в несравненно низшей степени всеконечно, но достаточные прельстить неутвержденных в вере; а сие-то и есть цель дьявола. — В те времена поставлялись исцеления Эскулапиевы, сомнительные и ненадежные, наряду с исцелениями от Святых производимыми и бесстыдно одни другим уподобляемые. — Цельбоносная сила Духа Божия, оказанная Спасителем, Апостолами и другими Святыми, далеко превосходит целения древнего Эскулапа и подобных ему.

Отправлено Июня 4 дня 1806 года.

Конец письмам.

 

ОТРЫВОК

Изъяснение картин аллегорических в пустынниковом доме

№ 1

Сия картина, изображающая разные миры созданные и нечто более, то есть несозданное, поколику бренный человеческой ум изобразить то может, не может иметь никакого объяснения. — Кто из внутренности просвещен быть может, тот оную без объяснения удобно поймет. — А кто не в том положении случится, тому никакое объяснение внятно не будет.

На сию истину лучшие доводы суть следующие:

«Аще кто от вас лишен премудрости, да просит от дающего Бога всем нелицеприемне и непоношающего, и дается ему. — Да просит же верою, ничтоже сумняся» (Иакова глава I, ст. 5 и 6).

«Се сотворих по глаголу твоему; се дах ти сердце смыслено и мудро; якоже ты небысть муж прежде тебе» (Книги 3 царств, глава 3, ст. 12).

«И даде Господь смысл и мудрость Соломону многу зело, и широту сердца, яко песок, иже при мори» (той же книги глава 4, ст. 29).

И так верьте, сыны человеческие, что истиная, небесная, премудрость не от человеке, но от Бога дается.

№ 2

На сию картину краткое, но весьма внятное объяснение написано под самою картиною.

№ 3

Изображено отверзтое светлое небо, из которого ниспускается купина или куст горящий, но несгорающий. На земле виден коленопреклоняющий юноша с необутыми ногами, полагающий правую свою руку на сердце, а левою ударяющий по бедру, из глаз его текут слезы.

В сем изображении видны важные свойства истинной любви к Богу. Самому Богу угодно было в таковом виде показать угоднику Своему Моисею Свое величество, благость и всесовершенство. — Чрез юношеский же возраст изображено, что лучшие лета, которые мы на любовь миру посвящаем, должны быть посвящены на любовь к Богу.

Ничто так необыкновенно видеть, как слезы, текущие из очей человека, сильною любовию растроганного. — Так плакал Иосиф, увидя возлюбленного своего брата Вениамина; так плакал он же при свидании с отцом своим Иаковом, напав на выю его. Так и сей юноша испускает слезы от горячей и нежной любви к Богу.

Чрез коленопреклонение означает он свое ничтожество, и сколь он мал и недостоин того, чтобы сметь любить столь всесовершенное и верховное Существо.

Рука, на сердце положенная, означает, что он все свои желания и всю свою волю покаряет горячей любви к Богу. По бедру же ударяющая рука знаменует, что он все склонности и подстрекания плотских похотений приносит в жертву любви Божественной. — В таковое прообразование предписал Моисей в книге Левит глава 8, ст. 16: «И взя Моисей весь тук иже на утробе, и препонку яже на печени, и обе почки и тук иже на них, и вознесе Моисей на олтарь». Сему подобно сей же самый небом просвещенный законодатель и в 3-ей главе той же книги то же предписывает, ибо древние мудрецы местом пребывания плотских вожделений полагали утробу, печень и почки. Всякий разумный человек удобно поймет, что сие есть единое гиероглифическое образование того, что человек всеми своими вожделениями плоти и мира Богу жертвовать должен, ибо никто не может купно работати Богу и мамоне (Матф. гл. 6, ст. 24. — Луки гл. 16, ст. 13).

№ 4 Упование на Бога

Отрок, облеченный легко белым лентием, одною ногою отталкивает земной шар, а другой стоит на якоре, ниспущенном на цепи с небес. — В отверзтых небесах видно сияние чрезмерное. — Он держит в правой руке сердце, снабженное орлиными крыльями, из которого бьет фонтан чистой воды. — Над ним парит голубь, держащий над главою его масличную ветвь.

Отрок и белое лентие означают невинность и чистую совесть. — Отталкивание земного шара знаменует презрение земных и греховных похотей. — Орлиные крылья значат сильное стремление к Богу. — Голубь с масличной ветвью показует мир с Богом. — Фонтан, из сердца бьющий, значит радость о Духе Святе, коим сердце истинно на Бога уповающее преисполнено.

Какую пользу приносит упование на Бога, доказывается следующими из Священного Писания доводами.

Когда малорослый и юный Давид шел на исполина Голиафа, сказал тогда Саулу: «Господь, иже изъят мя от руки Львовы и от руки медведицы, той измет мя от руки иноплеменника сего» (Кн. 1 царств: гл. 17, ст. 37).

При нападении Зарая Царя Ефиопского с многочисленным войском на Асу Царя Иудина, что сказал Аса? Возопил ко Господу: «Господи, не изнеможет у Тебе спасати во многих и в малых; укрепи нас, Господи Боже наш, яко на Тя уповахом и о имени Твоем изыдохом на множество многое сие. Господи Боже наш, Ты еси Бог, да не превозможет противу Тебе человек» (Книга 2 Паралипоменон гл. 14, ст. 11). — Таковое упование Асы Царя Иудина не было тщетно. — Он совершенно поразил все воинство Ефиопское.

Той же книги в главе 16, ст. 8 и 9 слова пророка Анании подтверждают силу упования на Бога.

Порфироносный Пророк Давид в разных Псалмах говорит о сем сильно действующем уповании так:

«И да уповают на Тя знающий имя Твое, яко не оставил еси взыскающих Тя, Господи» (Пс. 9, ст. 11).

«На Тя уповаша отцы наши, уповаша и избавил еси я» (Пс. 21, ст. 5).

«На Господа уповая, не изнемогу» (Пс. 25, ст. 1).

«Господь помощник мой и защититель мой, на Него упова сердце мое и поможе ми» (Пс. 27, ст. 7).

«Аз же на Тя, Господи, уповах; рех, Ты еси Бог мой» (Пс. 30, ст. 15).

«Се очи Господни на боящиеся Его, уповающие на милость Его» (Пс. 32, ст. 18 и далее).

«Открый ко Господу путь твой, и той сотворит» (Пс. 36, ст. 5).

«Блажен муж, ему же есть имя Господне упование его» (Пс. 39, ст. 5).

«Не на лук бо мой уповаю, и меч мой не спасет мене» (Пс. 43, ст. 7).

«Бог нам прибежище и сила, помощник в скорбех обретших ны зело. Сего ради не убоимся, внегда смущается земля и прелагаются горы в сердца морская» (Пс. 45, ст. 2 и 3).

«На Бога уповах; не убоюся, что сотворит мне плоть. — На Бога уповах; не убоюся, что сотворит мне человек» (Пс. 55, ст. 5 и 12).

«Бог помощи моея и упование мое на Бога» (Пс. 61, ст. 8 и далее).

«На Тя, Господи, уповах, да не постыжуся в век. — Господи, упование мое от юности моея» (Пс. 70, ст. 1 и 5).

«Мне же прилеплятися Богови благо есть, полагати на Господа упование мое» (Пс. 72, ст. 28).

Конец отрывка.

 

СНОВИДЕНИЕ НЕСПЯЩЕГО ЧЕЛОВЕКА

Одним вечером, проводя все мое время в уединении, не выходила из головы моей мысль о душе. — Что есть она во мне, в том никакого сомнения нет; внутренние мои склонности и ощущения и стремление мое к бессмертию, доказывают ее во мне существование. Но что она? где она? откуда она? и как она во мне действует? Все сие кружило мою голову; и не понимая ее сущности, чувствовал, однако ж, чем более об ней думал, что она действительно есть во мне. Занимаясь таковыми мыслями более двух часов, лег я спать. — Едва только сон овладел моими чувствами и привел их в безмолвную тишину, удобную для созерцания великих таинств, увидел я приближающегося к моему одру лучезарного Ангела, который, взяв меня за руку, говорил мне так: встань и следуй за мною; Всевышний не попускает горделивому любопытству человеков проникать тайны непроницаемого завесой закрытые; ибо они ищут познаний не для славы Божией, не для своего исправления, не для пользы ближнего, но единственно для своего самочестия; следовательно излишнее познание для их будет иметь вящее осуждение; кому дано будет много, много взыщется от него (Луки гл. 12, ст. 48). Ты имеешь горячее желание к просвещению; блюди себе, да не превратишь приемлемого света во тьму и да не осужден будешь на жестокую казнь с рабом, погубившим талант дарованный ему. — Повинуясь повелению несозданного света, открою я тебе, сколько бренный твой сосуд вместить может о том существе, о котором ты прошедший вечер столь бесплодно размышлять усиливался. — Я хотел броситься к ногам его, но он меня не допустил, и подхватив меня, сказал: таковое поклонение принадлежит единому Богу, яко истинному всех Владыке; а я есмь един из тех служебных духов, которые посылаются во служение за хотящих спастися (ко Евреям гл. 1, ст. 14). Сказав сие, взял меня за руку, вывел из дому моего, и едва я увидел себя на открытом воздухе, как вдруг почувствовал, что я стремлюсь держимый его рукою в неизмеримое пространство воздуха с скоростью пущенной из лука стрелы, и в единое мгновение увидел себя поставленным в неизвестном мне мире. — Тут сказал он мне: воззри на запад. — Я обратил в ту сторону взор мой и увидел прекрасную долину, цветами испещренную, окруженную пригорками, покрытыми лимонными и померанцовыми деревьями, розовыми кустами и другими пленяющими взор и обоняние растениями. — С одного из тех пригорков увидел я сходящее вещество, имеющее при человеческом подобии тело прозрачное и блистающее, с величественной осанкой; вокруг оного толпились маленькие дети с приятной улыбкой и с свойственной детям резвостью. В очах их блистали веселье и радость. — Сопровождающий меня Ангел сказал мне: сие вещество лучезарное, которое ты видишь, есть душа человеческая; она есть дщерь неба, дщерь… Но более сказать не могу, и ты меня понять не можешь. — Она изгнана из Рая сладости за преслушание, которое разнообразно разным народам описано по мере их понятий; но истинное существо того преслушания есть тайна; одно только известно то, что она заразилась самолюбием и самочестием, и проистекающею оттого гордостью, по изблеванному на нее от ее собственной неосторожности яду древнего губительного змия, дерзнувшего восстать некогда противу своего Создателя. — Как бы то ни было, за ее преслушание была она изгнана из того места, где она наслаждалась непременяющимся блаженством, брошена на тот несчастный шар земли, на котором и ты обитаешь, и облеклась в бренное тело, которое она осуждена влачить и бороться противу его похотей, доколе угодно будет Всевышнему воззвать ее из сей мрачной темницы. — Окружающие ее дети суть желания; взор их означает простоту и легковерность; в них больше видна неопытность, нежели развратность.

После сих слов смотрел я на все сии предметы пристально. — Мне казалось, что окружающие душу дети имели все вид приманчивый и приятный, из-под которого видна была, однако ж, ветреность и неосновательность. Душа часто обращала взоры свои к небу, и по ее вздохам и по умозрительности, сквозь черты ее видимой, удобно познать было можно, что она сохранила некоторое впечатление о том божественном жилище, в котором она некогда обитала.

Предводительствующий меня Ангел сказал мне потом: воззри на восток и внимай тому, что в последствии оттуда происходить будет, ибо душа во всех ее подвигах беспрестанное имеет от той страны влияние, хотя она не всегда то чувствовать умеет. — Побуждаем сими словами обратил я мои очи на восток и увидел в весьма великом отдалении высокую гору, на которой видно было что-то весьма блистательное, превосходящее свет самого солнца. — На отлогости горы видны были семь уступов; на каждом уступе видны были толпы светлых Ангелов, но все оные уступы были закрыты от глаз моих некоторым тонким туманом, сквозь который невозможно мне было ясно различить все предметы. — На самом нижнем уступе, однако ж, весьма ясно видел я женщину, одетую в белое снеговидное одеяние, держащую в одной руке красный крест, изливающий неописанное сияние, а в другой отверзтую книгу; вокруг ее видел я множество благоговеющих Ангелов. — Путеводитель мой сказал мне: благообразная женщина, которую ты видишь, есть вера. Находясь на сем первом уступе, она беспрестанно устремляет бдительные взоры на сию долину и заблуждающую от истинного пути душу воззывает на путь спасения. Как сие делается и что далее ее находится на всходе горы, все сие ты усмотришь и познаешь после; следуй только за душою во всем ее путешествии.

Тут паки обратил я свое внимание на душу, сходящую с пригорка от запада так, как я сказал выше. — Едва только готовилась она сделать последний шаг с пригорка в долину, как вдруг невидимой рукой облечена она была в ризу довольно благообразную, но совершенно закрывающую прозрачность самого вещества души. — Сие одеяние имело, однако ж, на себе гнусное пятно, на которое сама душа с отвращением взирала. — Сошед в долину, надлежало душе перейти чрез поток весьма чистый и прозрачный, который, сколько мне казалось, тек из-под нижнего уступа горы, видимой на востоке. Только лишь душа вошла в средину сего потока, как вдруг увидел я с вершины той восточной горы летящего белого голубя, который, прилетя к потоку и паря над оным три раза, опустился на самую главу переходящей души. По исшествии ее из потока, одежда ее оказалась чиста совершенно и не имеющая ни малейшего знака пятна гнусного, которое она прежде на себе имела; и в самое то же время появился из-под крыла голубя Ангел с златоблестящими крылами, который тотчас приветствовал душу и пленительными взорами и нежным дружелюбным видом искал обратить на себя внимание души. — Душа, однако ж, пошла в предлежащий ей путь. Хотя дорога и довольно гладка была, но иногда рвы, водомойны и каменья угрожали ей претыканием. Во всех сих местах Ангел помогал ей переходить все сии затруднения безбедно. — Доселе все шло наилучшим образом, и казалось, что душа прямо идет к горе восточной; уже она отошла 20 верст от потока; по словам моего путеводителя еще ей оставалось шествовать до горы верст около 50; но вдруг пришла она к такому месту, где дорога разделялась надвое: вправо шла дорога узкая, неровная и которая казалась наполненной колючими терновыми кустами; а влево шла дорога, которая казалась широкой, гладкой и для глаз весьма приятной. Душа без дальнего размышления пустилась в сию дорогу, но Ангел остановя ее, говорил ей: что ты делаешь, несчастная? Сия дорога есть дорога, ведущая в пагубу; она проложена врагом твоим и отца твоего; сколько он ни бессилен, но по попущению Божию, Которого намерение и цель никому известны и понятны быть не могут, коварством и ухищрениями для удовлетворения своей зависти и злобы желал бы он, буде бы то было можно, вовлечь тебя и всех подобных тебе во дно вечные тьмы и смерти, где он сам пребывает. Приятности сей дороги суть один только волшебный призрак. — Послушайся меня: иди лучше по тесной дороге; она более кажется ужасна, нежели в самом деле есть; чем более ты по ней идти будешь, тем приятнее она для тебя будет. Окружающие тебя неопытные и легкомысленные дети доселе мною только воздерживаемы были: сколь скоро вступишь ты на широкую дорогу, я должен тебя буду оставить, и они вовлекут тебя в бесчисленные напасти. Ты не в силах будешь без моей помощи победить все искушения, которые тебя на той дороге ожидают. — Душа, будучи по естеству своему добра, послушалась своего наставника и решилась идти узкой дорогой; но едва сделала несколько шагов, наколола ногу на терновую иглу, оцарапала щеку веткой дерева, которое по узкости тропинки должно было зацеплять мимоходящих. — Между тем душа взглянула на другую дорогу, которой она еще из виду не потеряла, забыла все увещания своего наставника, бросилась на широкую дорогу и по ней помчалась как безумная; за ней пустилась и толпа маленьких резвых ее сопутников. — Ангел зарыдал, увидя ее стремящуюся в путь погибели, и издалека следовал назирая за нею. — Душа, однако ж, вступила на широкий путь и, шествуя по оному, пленялась приятностями той дороги. — Везде казалось гладко, и поля, сквозь которые она проложена была, изобиловали приятными ароматными растениями, испещрены были цветами и от некоторого расстояния до другого представляли взору приятные рощи, а чувствам прохладную тень. — При самом почти вступлении души на сию дорогу, встретился с нею юноша, имеющий приятную наружность, но сквозь которую видно было нечто зверское, злобное и лютое, и самая приятность его казалась не простой, естественной, но искусственной, обманчивой. — При самой встрече с нею сказал он ей: да будет благополучен вход твой в сии приятные места! Я давно тебя знаю, прекрасная душа, давно желал быть твоим путеводителем и с горестию видел, что ты чуть было не убедилась правилами угрюмых нелюдимов. На что тебе тратить бесплодно цвет твоей молодости? На то ли тебе даны приятности и чувства, чтобы не пользоваться одними и умервщлять другие? На то ли поставлена ты в здешнем мире, чтобы не вкушать его сладостей? Плюнь на мрачные правила пустосвятов; я поведу тебя сею дорогою, она также доведет тебя к той же цели, как и другая, несравненно покойнее и приятнее. Я знаю, что на той дороге представляют тебе законодатели; но можно ли верить всем басням, выдуманным человеческим воображением? — Рассудок, просвещенный ум, философия должны быть нашими путеводителями. — Душа невольным образом содрогнулась и сказала: да философия! Я что-то об ней когда-то слыхала; помнится мне ее различают на истинную и ложную; одна делает человека истинно благополучным, а другая… Незнакомец в крайнем смущении прервал ее речь и сказал: на что дальние рассуждения? Познаем вещь на опытах. Под моим руководством ты будешь наслаждаться всеми приятностями, для которых ты произведена. — При сих словах маленькие дети бросились к нему на шею; один кричал: я хочу быть богат, другой: я хочу быть знатен, третий: я хочу любоваться красавицами, четвертый: я хочу нежиться и роскошествовать, и множество других подобно сему требований. — Он, их обняв, прижал к сердцу и сказал: я давно знал, что вы со мной согласны будете; я вам все желаемое доставлю. — Душа задумалась, казалась быть нерешимою, но новопредставившийся вождь схватил ее за руку, а дети ухватились за ее платье и не токмо повели, но повлекли ее в дальнейший путь. — Душа, влекома будучи, следовала в глубоком молчании за ними. — Иногда казалось, что она хотела исторгнуться из рук их; но платье ее, которым они ее почти опутали, препятствовало ей в том. — При сем обстоятельстве мой путеводитель сказал мне: смотри, коль истинно то, что сказал некогда некоторый святой муж: «когда душа порабощается телу, тогда не седок на осле, но осел на седоке ездит». Между тем наши путешественники приблизились к одному хребту довольно отлогому, но который закрывал дальновидность. — Они не запыхавшись взошли на оный и вдруг увидели прекрасную долину, весьма обширную, на коей множество представлялось храмов прекрасной архитектуры, из коих каждый казался быть посвящен особому Божеству. — Около оных толпилось множество народа и каждый так самим собой был занят, что ежели один столкнул другого, то не токмо не помогал встать ему, но даже и попирал его, стремясь к своему предмету. — Долина была глубока, и казалось, должно бы в ней быть мрачно; но видно было много искусственных огней, разноцветных фонарей, шкаликов, плошек, смоляных бочек и тому подобного. — Сии огни придавали сему месту очарованный вид, столько для многих пленительный, что иные, покушаясь возвыситься из сей долины, не могли сносить естественного света, но подобно нетопырям повергались опять в мрачную долину. — Дети, однако ж, окружащие душу, восхищались видимыми ими предметами и удобно понимали, что это было то, что им обещал новый их путеводитель. — Они стремглав с высокого хребта бросились в глубокую долину и повлекли душу от одного капища к другому. — По всей долине разливалось некоторое благовоние, обонянию приятное, но которое производило действие подобное пьянству. — Душа скоро почувствовала оное и почти в беспамятстве упала на мягкую мураву. — Сон ее не весьма казался спокоен, но приятные мечты представляли ее воображению все, что может быть восхитительно для чувств. — Когда душа проснулась, или лучше сказать из обморока вышла, тогда желания ее потащили в другие капища, где им прежде побывать не удавалось. — Таким образом продолжалось пут пребывание души довольно долгое время. — Многие из окружающих ее детей достигли своей желаемой цели. Иной носил мешок с деньгами, который никогда не истощался; иной обвешан был знаками отличия; иной с презрением взирал на низкие поклонения мимоходящих; иной летал с цветочка на цветок, как бабочка в любовном жару; иной покоился на мягких диванах, прохлаждался редкими напитками и пресыщался вкусными яствами. — Разнообразно и в разных сладострастиях утопали они: душа, однако ж, при всем том не была спокойна; казалось, что во всем искала она удовольствия, но ни в чем его не обретала, и очень приметно было, что сфера, в которой она тогда находилась, не соответственна была существу ее. — Ангел хранитель, который сопровождал душу до самого ее вступления в дальний путь, последовал и по оному за нею и остановился на том хребте, с которого душа спустилась в мрачную долину. Оттуда он беспрестанно наблюдал ее и часто заплаканные очи устремлял на восточную гору. Наконец в одно время душа, воспрянув после долговременного сна, начала ощущать некоторое внутреннее беспокойство. — Резвые ее сопутники покоились каждый в глубоком сне, который казался быть действием большой усталости. — Душа, будучи от их докук свободна, начала размышлять и, объятая ужасом, хотела встать с того места, на котором покоилась. — Но в самую ту минуту предстала близ ее женщина с дебелым и безобразным телом; сопутник мой сказал мне, что ее зовут привычкою, возложила на нее свою тяжелую руку и будто как цепями ее оковала. — Тут душа, которая по естеству своему почитает свободу драгоценнее всего, увидела все свое несчастие, горько зарыдала. — В самое сие мгновение увидел я, что сидящая на нижнем уступе восточной горы вера взяла в руку свою стекло наподобие стекла зажигательного, и от сияния, изливаемого на всю ту гору, от храма на вершине оной находящегося, приняв один луч, навела стекло на страждущую душу. — Сей луч блеснул прямо на ее сердце и в том луче явственно прочитать я мог Слово Божие. — Из сего луча появилась женщина в белой одежде, держащая под одной рукой книгу, а в другой чашу, из которой возвышался блистающий крест, с коего в чашу капала кровь большими каплями. — Путеводитель мой сказал мне, что сия женщина есть Религия. — В то же самое мгновение и Ангел хранитель устремился к душе полетом быстрейшим молнии и в одну минуту при душе очутился. Душа, увидев его, вострепетала от радости, бросилась к нему. — Ах! любезный, милый мой сопутник! почто ты меня оставил? разлука моя с тобою доказала мне, сколько я тебя люблю. С тобою была я спокойна, а без тебя, увы! гонялась я за удовольствием и за спокойствием, но нигде их не обретала. — Так, отвечал ей Ангел, милая сестра моя, ибо мы с тобой единого происхождения; верю, что тебе без меня было грустно; но кто же виноват? не предупреждал ли я тебя, что дальний путь есть путь гибельный, что на оном я тебе сопутствовать не могу и что ты без моего охранения и советов не в силах будешь победить ожидающие тебя тут искушения? Для того-то небесный общий Отец наш, Коего благость и милосердие не токмо человеческий, ниже Ангельский ум постигнуть не может, для того-то, говорю я, зная с одной стороны слабость естества человеческого, а с другой болезнуя о бедности человека, приставил нас стражами, хранителями и сопутниками душ человеческих, с тем чтобы предостерегать их от коварств и ухищрений духа злого и наполненного ненависти и вражды против рода человеческого. — Сей злой дух есть сатана, который некогда бывши Ангелом светоносным, яко денница от солнца, тако будучи ближайшим к Богу, принимал первые лучи Божественного света, который чрез него изливался другим тварям постепенно от одного к другому. Но сия самая изящность его бытия была причиною его падения, сколь скоро он уклонил волю свою от воли Создавшего его: пожелал сделаться равен Вышнему; но сие высокомерное, безумное намерение сделало токмо бессильным его сопротивником. — Можно бы было Всемогущему Богу поразить его и разрушить: не трудно и не невозможно Создателю разрушить Свое создание; на сие потребно токмо одно мановение Создателя. — Но Бог не так, как человек; что Он создал, тому создану быть надобно. — Тварь, созданная с свободною волею, не принуждением, а убеждениями, должна побеждена быть. — Бог не предвидел, а предвидя, Бесконечно к лучшему все устроил. — Он благоволит, уменьшая свое всемогущество, сражаться с сим сопротивником, так сказать, равными силами, дабы чрез то доказать крепость доброй воли над злою. — На сей конец создан человек вместо Луцифера: он есть театр сего сражения, и для того-то и создан он так, что в нем есть небесное и земное, превыспреннее и преисподнее, доброе и злое, Божеское и сатанинское. — Велик человеку венец победы, буде он, сражаясь под знаменами Христовыми, преодолеет древнего врага! и, конечно, преодолеет, буде беспрестанно руководиться будет волею Божиею. — Сопротивник его надменен, горд, коварен, хитр, но слаб; содрогается и бежит от одного имени Иисусова; а если воин Иисусов станет уязвлять его оружиями, от Царя славы Иисуса ему данными, тогда он не токмо победит сего глубинного, гнусного змия, но и похитит из челюстей его тьмочисленные корысти, которые положит к ногам Иисусовым, и чрез то удостоится великой награды, яко споспешествовавший намерению Того, Который определил положить всех врагов его в подножие ног его (Псалом 109, ст. 1). По всемогуществу Своему мог бы Бог покорить все Ему сопротивное, единым мановением Своея воли; но видно, что по любви чрезмерной нечто лучшее и о нас предопределил. Несть наша брань к плоти и крови, но к началом и ко властем, и к миродержителем тьмы века сего, к духовом злобы поднебесным (к Ефес. гл. 6, ст. 12). — Но благо тебе, дщерь Отца небесного! Благополучно было твое рыдание! Видел я, как вздох твой, из глубины сердца испущенный, скорее молнии возлетел на восточную гору и видел, как луч Божественного света, ниспосланного чрез веру, озарил твое сердце словом Божиим, которое есть живо, действенно и острейше паче всякого меча обоюду остра, и проходящее даже до разделения души и духа, членов же и мозгов, и судительно помышлениям и мыслям сердечным (ко Евреям гл. 4, ст. 12). И се из оного предстала пред тобою спасительная Религия: внимай ее наставлениям, питайся ее пищею. — Она научит тебя всему истинно для тебя полезному, призовет на тя Духа Святого, который наставит тебя на всяку истину и не оставит тебя, доколе приведет во объятия трех сестр, при всходе на восточную гору обитающих: веры, надежды и любви. — Токмо ты беспрекословно последуй ее учению, а я не отступен от тебя буду и силой, данной мне от Вышнего, буду тебя укреплять и защищать от всех искусительных нападений, которые в путешествии твоем неминуемо должны с тобой встретиться. — Тут Религия с кротким и смиренным видом отверзла свои медоточные уста и начала говорить так: «Ничего я так не желаю и ни к чему столько не стремлюсь, как не токмо прибегать на помощь грешников кающихся, но даже на стогнах и распутиях к покаянию их призываю. Готова я помогать страждущим тем спасительным врачевством, которое одна я силой Святого Духа, меня помазавшего, преподать могу. — Но о! несчастная по падению, прекрасная по созданию и преблаженная по цели, на которую ты создана! Если желаешь моей помощи, которая тебе теперь необходима, нужно тебе прежде принятия врачевства сознать всю жестокость твоей болезни; без того лекарство не будет так действовать, как должно, и ты неохотно его употреблять станешь. — Который медик согласится лечить такого больного, который не познает своей болезни, следовательно и лекарств принимать не хочет? Чем менее видимы признаки болезни, тем она глубочае внедрилась и тем опаснее ее действия. — Во время несчастного твоего пребывания в сей мрачной долине широкого пути беспрестанно питалась ты осахаренным ядом. Гордость, высокомерие, тщеславие, суетность, корыстолюбие, сластолюбие, роскошь, лицемерие, злоба, зависть, ненависть, а паче всего неверие, вольнодумство и самолюбие тебя всю сделали прокаженною и покрыли лютыми и без моего пособия неудобь исцелимыми струпьями. Посмотри на себя». — Религия представила ей зеркало: душа взглянула и ужаснулась. — Религия продолжала: «Взгляни на свою ризу! — Когда ты, приходя от запада, невидимою рукою облечена была во оную, тогда на ней было одно только пятно, от весьма древних времен на нем оставшееся, но и то в спасительном потоке силой Духа вся действующего истребилось; а теперь вся твоя риза осквернена пятнами не менее гнусными, которыми ты ее осквернила и стечениями смрадных жертв, при которых ты не токмо присутствовала, но и участвовала в разных капищах сей мрачной долины. — Струпья лютой проказы, на тебе самой находящиеся, ничто не может исцелить, кроме крови твоего Искупителя, за тебя на кресте излиянные; а пятна ризы твоей ничем другим не омоются, кроме слез истинного покаяния. Я все сии врачевства в руках моих держу, вот книга слова Божия, возбуждающего истинное покаяние и сердечное сокрушение; вот чаша с телом и кровью твоего Спасителя: тело тебя напитает паче всякие естественные пищи, яко огнь попалит все корни и тьмочисленные отрасли греховные, и просветит тебя светом лучезарным, дабы тебе быть сообразной тому, с кем ты воедино тело и воедин дух соединяешься; а кровь исцелит твои струпы, истребит совершенно твою болезнь и оставит на тебе печать важнее и сильнее той, каковую Моисей возлагал на праги и двери домов Израильтян при исхождении их из Египта, помазанием их кровью агнца пасхального. (Исхода глава 12, стих 7 и далее.) Та кровь была токмо прообразованием сея крови Боготочные. — Теперь врачевство уготовано; сказала я тебе его цельбоносную силу: если хочешь им воспользоваться, приуготовь себя и очисти истинным нелицемерным раскаянием о всех твоих нечистотах и беззакониях».

Душа горько зарыдала, бросилась на землю, не смела обратить свои взоры на восточную гору, и казалась быть в совершенном отчаянии. — В сие время из долины выбегали к ней разные подобные ей лица; иной свистал, иной ругался, иной ее кликал пировать, веселиться, иной называл ее безумной, иной грозился навлечь на нее множество несчастий. — Душа так углублена была в своей горести, что ничего того не слыхала; а хранитель пламенным мечом отгонял от души сих соблазнителей. — Между тем Религия недолго оставила душу в ее мучительном положении. Подошед к ней с дружелюбным видом, подняла ее и так ей говорила: «Ободрись, благословенная! я уже вижу руку милосердого Отца, тебя благословляющую и отпускающую тебе твои прегрешения; один вздох, одна слеза покаяния Его умилостивляет: сквозь прободенное ребро Спасителя вижу льющийся уже в тебе источник горячей любви. Ободрись, взгляни на твою ризу. Уже многие пятна исчезли; а когда продолжать будешь, то и все их омоешь. Теперь приступи и приими от руки моей то врачевство, которое единым прикосновением ко устам твоим отымет все беззакония твои и все язвы твои исцелит». — Тут Религия из чаши в руке держимой напитала душу. Вдруг струпья все с души свалились, и она сделалась прекраснее, нежели была прежде. Религия, отирая ее уста, сказала ей: се здрава ecu, к тому не согрешай. — Ангел хранитель приветствовал душу и изъявлял радость неизъяснимую. — После сего душа, кажется, сосредоточилась в самую себя и наслаждалась удовольствием тихим, но сладостным; и самые буйные дети, ее окружающие, умолкли и как будто в изумлении были неподвижны во все время беседы Ангела и Религии с душой. — Религия взирала на душу в сем ее спокойном положении, любовалась ею и довольное время дала ей остаться в сем тихом состоянии. Наконец сказала она ей: «Теперь в крепости яди спасительной, принятой тобою, решись оставить сие смертоносное пребывание и под моим руководством спеши вступить на путь, ведущий к блаженной вечности, для которой ты создана. — Назад возвращаться далеко и невозможно: мы не так далеки от узкого пути; он почти параллельно идет с сим широким путем; я тебя проведу там, где ни дорог, ни тропинок нет, и мы скоро вступим на тесный путь». — Религия взяла душу под одну руку, Ангел хранитель взял под другую, желаниям велели они завернуться крепко в одежду души, и таким образом перенесли душу чрез широкий и похожий на пропасть ров, прокопанный с сей стороны широкого пути. — Чрез сей неудобь переходимый ров душа, так сказать, перелетев с помощью двух ее сопутников, увидела себя на поле, покрытом густой дикой травой и кустарниками. Ни одной птички, ни одного зверька тут не видно. Тут вся природа казалась ожесточенной; душа ужаснулась; но Религия сказала: не робей, иди за мной. Все это козни древнего врага твоего, который ищет устрашить всех уклоняющихся от его пагубного владычества в царство кротости и любви Богочеловека. — Душа покорилась наставлениям Религии и в одно почти мгновение очутилась у узкого пути. При оном увидела она колодезь, обделанный диким камнем; подле оного сидела женщина, коея черты изображали твердость без гордости и смирение без подлости; руки ее согбенны были крестообразно на персях; очи ее, возведенные к небу, казалось, изображали глас сердца ее. Помощь моя от Господа, сотворшаго небо и землю (Псалом 120, стих 2). Религия сказала душе: «я тебя привела ко кладезю терпения; ты должна сей воды в довольном количестве напиться, чтобы преодолеть все искушения, тебя ожидающие, ибо „Вси благочестно хотящий жити о Христе гоними будут“» (к Тим. 2, гл. 3, ст. 12). Душа приступила ко кладезю, терпение почерпнуло большую чашу воды и дало душе выпить. Выпив, она сказала, что во устах ее та вода была горька как полынь, но проглотив ее, почувствовала сладость, превосходящую сладость меда. — Религия ей открыла под рукой держимую книгу и в разных местах дала ей прочитать следующее: (Луки гл. 21, ст. 19) В терпении вашем стяжите души ваша. — (Матф. гл. 24. ст. 13) Претерпевый до конца, той спасется. — (К Рим. гл. 5. ст. 3, 4 и 5) Хвалимся в скорбех, ведяще, яко скорбь терпение соделовает, терпение же искусство, искусство же упование, упование же не посрамит. — (К Тим. 2, гл. 2, ст. 12) Аще терпим, ним и воцаримся. — (Ко Евр. гл. 10, ст. 36, 37 и 38) Терпения имате потребу, да волю Божию сотворше, приимете бетование. Еще бо мало, елико, елико, грядый приидет, и не укоснит: а праведный от веры жив будет. При сем случае Ангел хранитель сказал душе: терпение есть истинный друг человеку. Оно и величайшие скорби облегчает человеку, а без него малодушие и малые неприятности делает человеку несносными. Первое к Богу приближает, ибо покарает волю человека воле Божией, а второе от Бога отдаляет, ибо производит отчаяние. — Не трудно теперь тебе по влиянию Божественного света, издревле тебе дарованному, различить, которое из двух тебе не токмо полезно, но необходимо. Душа с нежной горячностью возблагодарила хранителя и сказала, что она так восчувствовала цену терпения, что лучше до конца своего путешествия желает терпеть, нежели лишенной быть случаев к оному. — Ангел одобрил такое ее подвиголюбное расположение. — Религия, взяв душу за руку и сопровождаемую хранителем, повела ее в предлежащий путь. Отошли они некоторое расстояние и приблизились к огромному зданию. Религия сказала, что это есть храм крестный. — Они вошли туда; душа устремила с жадным любопытством свои взоры на все предметы, в оном храме находящиеся. На самом возвышенном месте увидела она изображение Распятого на Кресте Иисуса. Религия подвела ее к сему спасительному изображению и сама, преклонив колена, повелела душе повергнуться пред оным и, возвысясь духовно к изображенному, почувствовать всю неограниченность Его любви, которая с небес свела Его на землю и заставила вкусить столь горькую смерть для спасения ее; и чтобы она просила Его благословения и всесильного руководства в предлежащий путь. — Душа исполнила веление Религии, повергнулась пред изображением Агнца закланного за грехи ее и произнесла со слезами молитву свою. — В самое сие мгновение последовал от креста глас: «Приидите ко мне ecu труждающиися и обремененнии, и аз упокою вы; возмите иго мое на себе и научитеся от мене, яко кроток есмь и смирен сердцем, и обрящете покой душам вашим; иго бо мое благое бремя мое легко есть» (Матф. гл. 11, стихи 28, 29 и 30). — Душа вскочила от ужаса и радости, бросилась во объятия Религии, которая ей сказала: «Не ужасайся, дщерь Отца небесного; видишь, колико Вышний желает твоего обращения; видишь, как Он тебя ободряет; старайся всегда следовать Вождю Сему и ты беспрепятственно достигнешь блаженной цели, на которую ты создана; ты пойдешь путем не новым, но издревле проложенным. По нем шествовали все те, которые желали возвратиться в отечество, первым человеком потерянное; шествовали, доходили до врат; но находили их заключенными и принуждены были тут останавливаться в ожидании того, который должен был их отпереть, а адские заключить. — Сей обещанный Духом Святым чрез Пророков вождь Израиля, сей примиритель Бога с человеком, сей Еммануил Сын Божий, Сын Девы, Истинный Мессия, не отступив Божества, облекся в человечество, кроме греха, и восприятую им плоть на кресте принес в жертву Отцу Своему. Оною истребил первородный и наследственный грех и сей самый крест и принесенную на оном жертву освятил в престол благодати для всех кающихся грешников и несомненно верующих в его искупление. Сим крестом отверз он заключенная врата Едема, да не будут они во веки веков заключенными для всех приходящих к оным под знамением креста; сим же крестом и ад заключил, дабы он не поглощал иных, как добровольно ввергающихся в оный, то есть невнемлющих гласу благодати. — Сим путем шествовали по Спасителе Апостолы, Мученики и все со страхом и верою житие свое преходящие. Путь и прежде, так как я тебе объяснила уже, проложен был, но Спасителем он сделан более безопасным; а отверзтием врат открыт свободный и невозбранный вход в рай сладости всем тем, которые туда приходят под знамением его. — Какое ж это знамение? Крест». При сем изречении раскрыла Религия свою книгу и показала ей следующие слова:«Иже хощет по мне итти, да отвержется себе и возмет крест свой и по мне грядет» (Марка гл. 8, ст. 34). Потом продолжала: «Крест сей, который необходимо должны подъять на рамена свои все путешествующие к восточной горе, есть для ветхого, внешнего, телесного человека горек, и потому-то путь сей назван путем тесным и прискорбным; но потом он делается сладок. — О пользе, необходимости, силе и славе креста я буду с тобою говорить после; а теперь осмотри ты все изображения здешнего храма: вот здесь видишь ты разные происшествия жизни Иисусовой на земле, видишь Его во яслех бедное рождение, видишь Его бежание в самом еще младенчестве от лютой злобы Иродовой; смотри потом, как Он под бедным кровом мнимого отца Своего в недостаточном и нужном состоянии жизнь Свою проводит, помогая ему в его работах; взгляни на сии изображения: видишь Его беспрестанно трудящегося в проповеди Евангелия, исцеляющего больных, воскрешающего мертвых и за все сие от большой части людей гонимого, ругаемого, порицаемого и при всем том не имеющего ни кровли, ни куска хлеба, кроме подаваемого в виде милостыни. Наконец, взгляни, как он связан, бит, осужден безгрешный и казнен, яко злодей. Теперь помысли, кто сей был толико пострадавший? И для чего он предпринял столь великий подвиг? Ты единая была предметом столь горячей и неописанной Его любви. — Почувствуй же всю цену сего спасительного о тебе смотрения и старайся уподобиться подобным тебе, которые за любовь платя любовию, сколько бренность телесная им позволяла, следовали за своим учителем. — Все они шли по дороге не розами, а терпением устланной, и другой дороги, ведущей к восточной горе, нет. Вот здесь видишь ты изображения Апостолов, Мучеников и других праведных мужей; все они были крестоносцы, а многие исповедание свое запечатлели излиянием крови и самой лютейшей смертию. Душа, внимая словам Религии, распалялась желанием скорее вступить в подвиг и, увидя на полу храма множество лежащих крестов разного виду и разной величины, бросилась и подхватила один, но Религия ее остановила, сказав ей: не должно самой тебе выбирать креста, но ожидать, какой на тебя возложит верховный крестоносец. Посмотри, они все разные: на ином видишь ты изображения болезней, на другом гонения, на иных нищеты, презрения, забот и разных тьмочисленных скорбей, попускаемых на человека. — Един врач душевный, знающий, каким болезням ты подвержена быть можешь, ведает, какое врачевство тебе полезно и для излечения, и для предохранения». — Едва Религия окончила сии слова, как от стороны, где видимо было изображение распятого Иисуса, появился Ангел, взял один из крестов, на полу лежащих, возложил оной на рамена души и благословил путь ее. — Душа, подняв крест, ужаснулась его тягости, но Религия ей сказала: «Не ужасайся; чем более ты с сим бременем познакомишься, тем легче он для тебя будет; и не токмо легче, даже он будет тебе сладостен. — И когда единожды ты вкусишь его сладость, не захочешь с ним никогда расстаться, ибо сия сладость будет предвкушение той, которую ты вкусишь, когда крестом прославлена будешь. — Здесь на земли крестом себя смиришь, а в небесах крестом себя прославишь. Ношение креста есть подвиг важный, а испорченной и изнеженной развратной волей внешний человек весьма для сего слаб; и для того нужна тебе необходимо молитва к небесному Отцу и твоему Искупителю». — «Бдите и молитеся, да не внидете в напасть» (Матф. гл. 26, стих 14). Под именем молитвы не почитаю я то пустое бормотание, где язык лепечет, а сердце и дух молитвой не занимаются. Нет, истинная молитва есть возвышение духа к Богу: сие-то называется покланяться Богу духом и истиной. Таковая молитва проникает небеса; Бог ее слышит и по неложному своему обещанию оную исполняет. Тут само собою разумеется, что таковая молитва не может заключать в себе прошений маловажных и недостойных величествах Божия; ибо и Христос Спаситель сказал: ищите прежде царствия Божия и правды его, и сия вся приложатся вам (Матф. гл. 6., стих 33). А когда душа просит того, что ей для вечного блаженства потребно, то Богу таковая молитва весьма угодна бывает и во мгновении услышана им будет и исполнена по той мере, как он по своей премудрости и милосердию за полезнейшее для души то находит. — По всему сказанному здесь мною тебе чувствуешь ты, конечно, и сама, что таковая истинная молитва есть дар Духа Святого, который непрестанно тебя возделывает, а в тебе самой «о тебе же ходатайствует воздыханиями неизглаголанными» (к Римл. гл. 8, стих 26). «То и повергнись в сердечном сокрушении пред Богом и Отцом твоим и проси у него сего вожделенного дара». — Душа исполнила совет Религии, преклонила колена и, в глубочайшем смирении сознавая свою немощь, просила дару молитвы. — Прошение ее тотчас услышано было; явился златозарный Ангел, имеющий в руке златую кадильницу, возложил на оную молитвы души и ея слезы. По всему храму распространилось благоухание, и сей Ангел вручил кадильницу хранителю, дабы он молитвы души возносил Богу в жертву приятную; а к душе обратясь сказал: Всевышний услышал твою молитву; я есмь Селафиил, один из седьми великих духов, приносящих Богу молитвы Святых; да будут молитвы твои всегда достойны Отца нашего небесного; не включай в оные ничего такого, что и Его величеству несовместно и благородству твоему неприлично. Одним словом, не проси безделиц, которые, буде тебе в здешнем твоем странствовании надобны, и без твоей просьбы даст тебе милосердый Отец твой; а проси важного, то есть, что для вечности надобно, и то не делая с Создателем твоим уговоров и не предписывая Ему то, что Он для тебя сделать должен, а отдавайся во всем в Его святую волю, веруя, что Он совершенно благ и всякое благо тебе дарует. Проси беспрестанно Его всесильной помощи в твоих немощах. Сие Ему приятно, ибо чрез то душа выходит из своего ослепления и перестает мечтать о себе более, нежели она есть, но сознает и свое ничтожество, и своего Творца всемогущество, и тем самым исцеляется от яда гордости и заносчивости, которым ее заразил сатана при падении первого человека. — Когда же ты будешь приносить твои молитвы Вышнему, старайся оные приносить всегда в смирении, кротости, незлобии и в нерассеянности помышлений, но сосредоточивая все твои мысли в единого Бога; а иначе твои молитвы не благовоние, а смрад производить будут, которым Бог гнушается. — «Иди, благословенная невеста Христова, в путь твой. Не уклоняйся ни вправо, ни влево. Восточная гора да будет единственным твоим предметом; придерживайся во всем советов и внушений Религии; они для тебя спасительны; придерживайся непрестанно твоего хранителя и знай, что я и множество духов Божеского и Ангельского миров бдим о твоей безопасности, поколику ты послушна будешь Божиим велениям. — Сколь же скоро ты нарушишь Божию волю, тогда мы тебя оставим: ибо мы друзья друзей Божиих, то есть тех, которые желают быть таковыми, и мы им в том по велению Божию помогаем». — Ангел ее благословил, и сердце ее видимым образом зажглось пламенем тихим, но весьма светлым; на чертах души показались умиление, кротость и незлобие. — Душа простерлась пред изображением распятого Сына Божия и Сына Девы, принесла живую и горячую благодарность за ощущаемое его доселе ей неизвестное внутреннее сладостное удовольствие; восстала, взяла крест оной и сама сказала Религии: «иду с радостью в царский путь креста; сопутствуй мне ради самого Бога». — Религия обняла душу, напитала ее из своей чаши и приветствовала ее краткими словами, но с радостными слезами: «да благословит Господь путь твой!» Душа, носящая крест свой, выступила из храма крестного в сопутствии Религии и хранителя, и вышла на узкую стезю, ведущую к восточной горе. — Лишь только она показалась на сей тропинке, как вдруг от восточной горы озарил ее луч, подобный тому, который озарил ее в мрачной долине, и во все время ее путешествия не преставал освещать ей путь наипаче в местах мрачных. Душа, увидя сие, во умилении восплеснув руками сказала: «Ах! как Творец милостив к своей твари! Боже, Боже мой! чем воздам Тебе за Твою ко мне любовь?» — Религия ей на сие сказала: «Взаимностию, сколько по тебе возможно; но ты все останешься в долгу, ибо ты так любить не можешь, как он, поелику не есть самая любовь». — При озарении сего луча душа продолжала свое путешествие; иногда и сначала довольно часто изнемогала она под воображаемой тягостью креста, но утешения и увещания Религии ее ободряли; когда же она в вящем находилась изнеможении, Религия ее подкрепляла пищей из своей чаши, и душа от сей пищи неимоверную крепость получала. Хранитель же отгонял от души все страшилища и мерзкие животные, на всяком почти шагу встречающиеся. — По довольно долгом путешествии пришли они на одно весьма приятное место; тут протекал журчащий ручей, на берегах которого росли тенистые благовонные деревья; тут на мягкой мураве пригласила Религия душу ко отдохновению, и когда они сели, то Религия ей сказала: «Употребим время отдохновения на пользу. — Во храме крестном я тебе сказала, что о пользе необходимости, силе и славе креста я буду с тобою говорить после; теперь я намерена сдержать мое слово и прояснить тебе сказанное мною.

Те весьма грубо ошибаются, которые болезни и разные несчастные случаи мирские почитают совершенным крестом Христовым: это есть только внешний крест. Но внутренний крест есть крест совершенный: это есть истинный крест Христов. — Оный состоит во внутреннем покаянии и умерщвлении внутренней плоти ветхого Адама, бывшей в нем прежде восприятия им плоти стихийной, то есть гордых побуждений и злобных стремлений. Свойство внутреннего креста, то есть креста Христова, есть с совершенным терпением уступать врагам своим, с нелицемерной кротостью терпеть клевету людскую и сердечным смирением побеждать гордость и кичение видимых и невидимых противников наших. — Сие есть истинное отвержение мира и всего, что в мире есть; сие есть умереть миру; сие есть распяться миру. — Что пользы человеку сокрыться в пустыню, а в сердце носить мир со всеми его похотьми, гордыми и мерзкими вожделениями? — Сам от себя человек нигде не укроется; и если он врага своего не победит в сердце своем, то никогда не будет свободен, но всегда будет раб его. — Когда же победит, то и в темнице, и в заточении, и в пустыне, и среди волнующегося мира наслаждаться будет свободой яко чадо Божие, вкушающее плоды искупления Христова». — Тут раскрыла свою книгу Религия и показала душе в подтверждение ею сказанного следующие слова: «Аще вы пребудете во словеси моем, во истину ученицы мои будете: и разумеете истину, и истина свободит вы. — Отвещаша и реша ему: семя Авраамле есьмы, и никому же работахом николи же; како ты глаголеши, яко свободни будете? Отвеща им Иисус: Амин Аминь глаголю вам, яко всяк, творяй грех, раб есть греха. — Раб же не пребывает в дому вовек: сын пребывает вовек. Аще убо сын вы свободит, воистину свободни будете» (Иоанна глава 8, от стиха 31 до 37). Закрыв книгу, Религия продолжала так: «Внешний крест, однако ж, весьма полезен, потому что он есть средство к поднятию внутреннего креста и к познанию его пользы, но один внешний крест не составляет еще полного Христианина. — Болезни, гонения, поругания и разные бедствия мало пользуют, если они не произведут постоянное, внутреннее, сокровенное раскаяние и сожаление, чрез которые человек внутренно от мира к Богу обращается и сердечным смирением и сердечной кротостью живет во Христе верой и в нем о благодати Божией утешается. В таковом смысле кажется должно понимать некоторые пророческие изречения». — Тут Религия, раскрыв книгу, показала душе следующее: «Да оставит нечестивый пути своя и муж беззаконен советы своя, и да обратится к Господу, и помилован будет, яко по премногу оставит грехи ваша (Исайи глава 55, стих 7). — И егда обратится беззаконник от беззакония своего, еже сотворил, и сотворит суд и правду, той душу свою снабдил есть (Иезекииля глава 18, ст. 27). — И егда реку нечестивому, смертью умреши, и обратится от греха своего, и сотворит суд и правду и залог отдаст, и восхищенное возвратит: беззаконник в заповедех жизни ходити будет, еже не сотворити неправды, жизнию жив будет и не умрет» (там же, стих 14 и 15). Потом Религия продолжала: «Видишь ли, что не одно только отвержение злых дел, но вместо оных и добрые потребны. Иначе и быть не может: человек не может перестать быть деятелен, ибо деятельность составляет частию его сущность. Когда он потеряет вкус ко злу, то по деятельности своей не могши оставаться празден, будет делать добро; и сие уже не есть внешнее покаяние, но внутреннее, без которого едва ли может участвовать человек в благодати и в плодах заслуги Христовой. — Плод смерти Христовой есть то, что человек чрез покаяние греху умирает; когда же вкусит человек плод смерти Христовой, тогда подастся ему и плод Воскресения Христова, то есть, что Христос жить будет в человеке и он в нем. — Не худо начинать внешним покаянием, то есть оставлением злых дел; но еще лучше и надежнее начать покаянием внутренним, то есть умерщвлением и самых злых желаний. — Вот на то доказательство». В раскрытой книге Религия душе показала следующее: «Фарисее слепый, очисти прежде внутреннее сткляницы и блюда, да будет и внешнее их чисто» (Матф. глава 23, стих 26). А сего без внутреннего креста кажется достигнуть не можно, ибо человеку необходимо нужно быть новой тварью и новым рождением во Христе, чтобы быть внутренно чисту. Сия же чистота единым внутренним крестом производится, которым все прежнее и наружное истребляется, и устрояется все новое к духовному возрождению. «Тем же аще кая о Христе нова тварь, древняя мимоидоша, се быша вся нова (Коринф. 2, гл. 5, ст. 17). — „О Христе бо Иисусе ни обрезание что может ни необрезание, но нова тварь“ (Галатом глава 6, стих 15).

Из всего выше сказанного ясно видеть можешь, сколь спасителен есть крест и сколь он необходим человеку, жаждущему своего спасения. Но тут же всякий сам по себе судить может, сколь тщетны будут все напряжения человека к достижению сего спасительного средства без особливой благодати Божией. — И для того, сознавая свою слабость и ничтожность, в истинном умилении сердечном должен пасть к престолу благодати, то есть к нашему Искупителю Иисусу, к единому истинному первосвященнику, ходатайствующему о спасении нашем пред Богом и Отцом своим, и просить его о благовременной помощи в сем столь ему угодном деле. — Воистину поможет и неукоснит. — Ибо он сам о себе сказал, что пришел в мир сей призвать грешных на покаяние и сотворить их блаженными. — Он приобрел нам благодать к применению сердец наших и сам хочет творити в нас своей благодати дело, дабы мы образу его подобными учиниться могли; он сам сотрет и сокрушит жестокий и нечувствительный ум наш, дабы мы совершенно увидели великость и гнусность грехов наших в зерцале закона его, ужаснулись бы оных, научились бы почитать их великими, ненавидели бы их, проклинали и гнушались ими от внутренности души нашей. — Сие есть внутреннее покаяние; сие есть печаль по Бозе: Печаль бо, яже по Бозе, покаяние нераскаянно во спасение соделовает» (Коринф. 2, гл. 7, стих 10). Сие есть очищение сткляницы в ее внутренности, дабы и внешнее было чисто, так как выше сказано. — «Когда таким образом душа человеческая будет очищена, все внешние ее дела будут благи». — В раскрытой книге душа прочитала следующее: «Тако всяко древо доброе плоды добры творит; а злое древо плоды злы творит. Не может древо добро плоды злы творити, ни древо зло плоды добры творити. — Благий человек от благого сокровища износит благая, и лукавый человек от лукавого сокровища износит лукавая» (Матф. глава 7, стих 17 и 18). — Религия продолжала: «Когда человек таким образом чрез внутреннее покаяние очищен будет, тогда восприимет он Иисуса Христа в истинной вере, присвоит себе правоту его и в нем восчувствует мир Божественный и спокойствие истинное испытает. — Крест Христов есть житие Христово, которому мы следовать долженствуем. Христос пострада по нас, нам оставль образ, да последуем стопам его» (Посл. Петр. 1, гл. 2, стих 21). — Но Христово житие для плоти и ветхого человека есть крест весьма горький, а для нового человека, духовного, внутреннего, есть иго благое, бремя легкое и спокойствие любезнейшее. — Кто любит Христа, тому Христа ради и самая смерть величайшею бывает радостию, как тому пример мы видим на Святых Мучениках. — Весьма приятно быть плоти высоко почитаемой и славимой, собирать богатства и провождать время во сладострастии; но все сие поработит игу Христову, то есть поруганию, презрению и убожеству Христову, и всего того отречься, что в мире высоким, славным, знатным и могущественным почитается; се есть крест Христов, который причиняет боль и распинание плоти. — Когда я говорю отречься, не разумеется под сим, чтобы убегать от всего того, к чему по званию своему в мире человек призван быть может, но разумею то, что ежели человек знатен, богат, могуществен, то должен он все таковые преимущества употреблять во славу Божию и на пользу ближнего, а не делать из того своих идолов; наипаче же чувствовать он должен, на колико скользком пути он шествует, и потому самому должен он более других иметь страх Божий пред очами своими. — Большая часть людей стараются быть значущими в мире сем; а мало таковых, которые учатся быть ничего незначущими в мире. Быть значущим в мире, то есть во Адаме, есть мечта и призрак; ибо кроме смерти, которая все состояния человеческие уравнивает, много есть других случаев, которые человеческие мнимые преимущества в ничто преобращают; а быть ничего незначущим в мире, по Христову правилу, есть, воистину, быть много и весьма много значущим: ибо будучи по плоти ничем, а сделавшись весь Христов, будет человек в нем превосходною, блаженною, обновленною тварию, чадом Божиим, Духом Святым возрожденным. — Когда человек совершит непреткновенно подвиг свой, удостоится почестей, превосходящих всю славу мира сего. — Не весте ли, яко Святии мирови хотят судити. — Не весте ли, яко аггелом судити хощем (Коринф. 1, глава 6, стих 2 и 3).

В истинном христианине ветхий человек должен ежедневно умирать, а новый человек ежедневно обновляться. Аще кто хощет по мне итти, да отвержется себе и возьмет крест свой и последует ми (Луки глава 9, стих 23). И согласно сему апостол Павел говорит о ветхом и новом человеке так: отложити вам по первому житию ветхого человека тлеющего в похотех прелестных, обновлятися же духом ума вашего и облещися в нового человека, созданного по Богу в правде и в преподобии истины (Ефесеем глава 4, стих 22, 23 и 24). — Сказав сие, и причины тому в другом месте показывает, говоря: Несте свои, куплени бо есте ценою. Прославите убо Бога в телесех ваших и в душах ваших, яже суть Божия (Коринф. 1, глава 6, стих 19 и 20). И так все страсти плотские должны умереть в истинном христианине: тогда в нем исчезнет дьявол и поселится Христос. — Умрет в человеке гордость, то родится смирение; умрет гнев, родится кротость; умрет сребролюбие, родится упование на Бога; умрет любовь к миру, родится любовь Божия. — Вот новый внутренний человек со всеми его удами; вот плоды Святого Духа; вот живая деятельная вера; вот Христос и благородное житие его; вот плод нового рождения, в котором человек жить должен, ежели хочет быть чадом Божиим. — Ежели ж человек по временному своему состоянию имеет какие-либо преимущества мира сего, богатство, знатность, могущество, то должен он так, как выше сказано, употреблять сие со страхом и трепетом, яко благо чуждое, и употреблять не к сладострастию, не к собственной корысти своей, хвале или чести, но во славу Божию и к пользе ближнего, как Господь повелевает. — Кто таким образом умрет сам себе, тот после сего и миру легко умереть может и оной со всеми его сладостями презрит; а всего будет искать и желать в едином Боге, и по истине обрящет паче, нежели понимает и ожидает; ибо Бог дает себя, следовательно дает то «их же око невиде, и ухо не слыша, и на сердце человеку невзыдоша» (Коринф. 1, гл. 2, стих 9).

Крест, сколько бы он жесток и горек ни казался, имеет свои утешения, которые почерпаются из Религии и веры.

1) Все скорби происходят от Бога, или лучше сказать, попускаются им: «Господь мертвит и живит, низводит во ад и возводит (Царств 1, гл. 2, стих 6). — Благая и злая, живот и смерть, нищета и богатство от Господа суть (Сирах, глава II, стих 14). — Господь да-де, Господь отъят; яко Господеви изволися, тако и бысть (Иова гл. I, стих 21). — Блажен человек, его же обличит Бог; наказания же Вседержителева не отвращайся. Той бо болети творит и паки восставляет; поразит, и руце его исцелят» (Иова глава 5, стих 17 и 18). — «Аз устроивый свет и сотворивый тьму; творяй мир и зиждяй злая: аз Господь Бог, творяй сия вся (Исайи глава 45, стих 7). — „Не две ли птице ценитеся единому ассарию, и ни едина от нею падет на земли без Отца вашего (Матф. гл. 10, ст. 29). — Посла на ня гнев ярости своея, ярость и гнев и скорбь, послание аггелы лютыми“ (Псал. 77, ст. 49). — И для того роптать на крест не должно, ибо это будет роптать на Бога: не ропоту требует Бог, но покаяния.

2) Бог насылает на нас крест не из гнева или немилости, но как отец чадолюбивый, дабы соделать нас блаженными. — В благоденствии мы Бога забываем. — Ежедневные опыты доказывают, что в счастии человек удобно от Бога к миру преклоняется; сего ради милосердый Бог, желая паче всего любви человеческой, насылает на него кресты и напасти, дабы он опамятовался, обратился бы от мира к своему Создателю, от идолов к истинному Богу и от твари к Творцу. „Его же бо любит Господь, наказует“ (Притч. Сол. гл. 3, ст. 12). — „Судими же от Господа наказуемся, да не с миром осудимся“ (Коринф. I. гл. 11, ст. 32).

3) По послании от Бога на человека креста, должен человек помыслить, не заслужил ли он наказание своими грехами? Буде заслужил, а Бог человека не наказывает, то стало, Бог перестал быть правосуден; а это невозможно, ибо Бог во всех его свойствах есть неизменен. — Ежели же Бог наказать человека должен, то не есть ли весьма сильное доказательство его милосердия и любви к человеку, что он человека наказывает здесь временно, дабы не наказывать его там вечно? — Тягостен ли человеку крест его или мучителен ему кажется, от него самого зависит облегчить его; да принесет он истинное покаяние, и крест его соделается из горького сладким. — Ежели бы Бог был только Господь и Владыка человеку, не имел бы он столько нежной любви к нему, как имеет будучи отцом его. — Утроба родительская удобно подвизается соболезнованием о страждущем чаде своем. И так верь, что все, что Отец небесный посылает человеку, служит к пользе его и блаженству: следовательно, хотя бы то было и горько, должен человек сносить с терпением, яко приходящее от руки любезного Отца его. — Сверх того, утешаться человек должен тем, что не благополучиями, а страданиями присоединяются человеки к стаду последователей Искупителя своего. — Он никому из них не обещал временного счастия, но предсказал напасти. „В мире скорбны будете“ (Иоанна гл. 16, ст. 33). Но из сих скорбей, буде оные с покорностию и терпением приняты будут, произрастут плоды сладкие. „Сеющии слезами, радостию пожнут. Ходящий хождаху и плакахуся, метающе семена свои; грядуще же приидут радостию, вземлюще рукояти своя“ (Псалом 125, ст. 5 и 6). — Непщую бо, яко недостойны страсти нынешнего времене, к хотящей славе явитися в нас» (к Римл. глава 8, ст. 18). — Посмотри на всех святых другое Божиих. Который не скажет тебе: «Многими скорьбми вошел я в царство небесное (Деяний гл. 14, ст. 22). И другой скажет тебе: „Я пришел от скорби великия“ (Апокалипс. глава 7, стих 14). Ни один не скажет тебе, что он пришел из неги, роскоши и беспечального жития. — Если они будучи непорочнее тебя должны были претерпеть толикие искушения, ты ли думаешь безбедно обойтися без них? Ах! познай себя! будь благоразумна и не отревай чаши горькой, но спасительной. — В прочем при всех твоих страданиях утешайся паче всего тем, что везде присущий Бог всегда с тобой пребывает, и тем паче, что он не обещал обитать в радующихся по мирскому, но в огорченных и печалящихся. — „Малодушным даяй долготерпение и даяй живот сокрушенным сердцем“ (Исайи гл. 57, ст. 15). — „Не бойся, с тобою бо есмь, не прельщаю: аз бо есмь Господь Бог твой, укрепивый тя, и помогох ти, и утвердих тя десницею моею праведною“. (Исайи гл. 41, ст. 10). — „И аще преходиши сквозе воду, с тобою есмь, и реки не покрывают тебе: и аще сквозе огнь пройдеши, не сожжешися, и пламень не опалит тебе“. (Исайи гл. 43, ст. 2). — „Яко на мя упова, избавлю и, и покрою и, яко позна имя мое, воззовет ко мне и услышу его; с ним есмь в скорби, изьму его и прославлю его (Псалом 90, ст. 14 и 15). — Близь Господь сокрушенных сердцем, и смиренный духом спасет“ (Псал. 33, ст. 19). — „По множеству болезней моих в сердце моем утешения твоя возвеселиша душу мою“ (Псал. 93, ст. 19). — Если человек восприемлет на себя ежедневно крест свой и за Христом его носит, то есть по Его примеру без роптания, а с благодарением, то возвысится с ним и во славу Его; ибо любящим его всяческая суть на пользу, и страдания нынешнего времени неисчислимо нагрядятся славою, некогда на нас явитися имеющею.

При несении креста необходимо нужно терпение, то есть покаряться Богу, во всем полагаться на Его всемогущество и премудрость; ни цели, ни времени, ни места, ни меры, ни образа ему не предписывать, а предаваться совершенно Его благой воле. На сие причины суть следующие: 1) Хотя напасти и несчастия приключаются человеку чрез дьявола и его орудия, но происходят по воле и попущению Божию, как то можно видеть по Иове. Что же? Неужели человек помыслит бороться с Богом? 2) Всякий крест и наказание заслужил человек грехами своими, и величайшие заслужил. Неужели Бог не должен его наказать ни здесь, ни в будущем? Сие было бы несправедливо, и сам человек в том признаться долженствует. — Лучше же, чтобы здесь человека Бог наказал временно, нежели там вечно. — Но ежели человек при наказаниях на Бога ропщет, то почитает Его Богом несправедливым; а это ужасно! в нем все правда и ни единыя неправды нет. — „Праведен Господь во всех путех своих и преподобен во всех делех своих (Псалом 144, ст. 17). — Праведен ecu Господи и прави суди Твои (Псал. 118, ст. 137). 3) Неложное обещание Божие должно во страданиях подкрепить терпение человека. — „Пождет Бог, еже ущедрити вас, и сего ради вознесется, еже помиловати вас“ (Исайи гл. 30, ст. 18). — Благ Господь надеющимся нань: души ищущей его благо есть, и надеющейся с молчанием спасения Божия (Плач Иеремии гл. 3, ст. 25 и 26). — Зоне щедр и милостив Господь, и оставляет грехи и спасает во время скорби (Сирах гл. 2, ст. 12). — „Блажен муж, иже претерпит искушение, зоне искусен быв, приимет венец жизни, его же обеща Бог любящим его“ (Иова гл. 1, ст. 12). 4) Терпение облегчает крест человеку и соделовает покой душевный. „Возьмите иго мое на себе и научитеся от мене, яко кроток есмь и смирен сердцем, и обрящете покой душам вашим“ (Матфея гл. 11, ст. 29). А нетерпение производит великое беспокойство; оно увеличивает вред и часто во временную и в вечную смерть человека ввергает. 5) Терпение получает великое награждение. „Господь же возрасти Иова, и даде Господь сугубая, елико бяху прежде Иову, во усугубление (Иова гл. 42, ст. 10). — Блажени кротцыи, яко тии наследят землю“ (Матф. гл. 5, ст. 5). 6) Христос все человеческие страдания освятил своими страданиями и превратил их в лучшее и драгоценное лекарство, так что человеку желать и просить должно, чтобы Бог не щадил его здесь, дабы в будущем вечно пощадил его. — О сем-то говорит Апостол Петр: „О нем же радуйтеся мало ныне, аще лепо есть, прискорбны бывше в различных напастех: да искушение вашея веры, многочестнейше злата гибнуща, огнем же искушена обрящется, в похвалу и честь и славу в откровении Иисус-Христове“ (Послания I, глава 1, стих 6 и 7).

Христос, Единородный Сын Божий, искупитель и примиритель человеков с Богом и Отцом, чрез воплощение принял на себя не одну плоть человеческую, но и все горести и бедности человеческие, не по принуждению и не по нужде, а по любви, с тем точно намерением, дабы собственным примером научить нас терпению и искусству шествовать неробко по царскому пути креста и побеждать несчастия. — Он от самого часа рождения своего, до последней минуты смерти своей на кресте не был без болезней, без горести и скорби. — Помысли же, кто Он и кто ты? — Ежели Он терпел не за себя, а за человека, и терпел так много, для чего же человек и малого за себя самого терпеть не хочет? — Христос нам предшествовал и показал нам путь на небо: „Христос пострада по нас, нам оставль образ, да последуем стопам Его“ (Петр. I, гл. 2, ст. 21). — Буде желает человек спасен быть, то должен он Христу последовать; ибо Христос сказал: „Аз есмь свет миру; ходяй по мне, неимать ходити во тьме, но имать свет животный“ (Иоанна: гл. 8, ст. 12). — Ежели бы мог человек хотя на единое мгновение узреть венец славы и вечную радость тех, которые в жизни сей без роптания, а с благодарностью претерпели горести и скорби, и в глазах человеческих казались яко отреби мира; возгнушался бы таковый человек всеми радостями мира и сам бы побежал навстречу креста и всей бы скорби его почел великим приобретением. — Но нужна вера; а где есть чувственная и ощутительная известность, там вера места не имеет: сие случится токмо по ту сторону гроба. А для чего сие так, а не инако? вопроси Бога, но и Он тебе не скажет, ибо сего твое понятие вместить не может. Бог объемлет целое бесконечное; а ты и частное во всех подробностях знать не можешь. Всякий, кто и каков бы ни был, должен нести крест свой, и ежели кто помыслил бы уклониться от одного, подпадает под другой, гораздо тягчайший. — И так неизбежен крест, и неизбежен потому, что Бог, любя человека, из любви и милости ему его определяет. — Покорися же, человек, Богу и неси крест свой. Если ты с покорностию и без роптания его примешь, то крест твой будет тебе весьма легок, ибо сам Бог понесет самую тягчайшую оного часть.

Сам Сын Божий Иисус Христос носил тягчайший крест и таковой же определил любезнейшим друзьям своим. — Неизреченное благо сокрывается в страданиях креста, ибо Бог налагает оный на человека из единой любви своей, дабы привлечь его к себе, сотворить его подобным Христу и доставить ему чрез то вечное блаженство. — Бог насылает величайшие и тягчайшие страдания на тех, которых он любит, дабы предохранить их от тайных и сокровенных сетей, которые злой враг человеков расставляет им ежеминутно и в которые они во время благоденствия удобно впасть могут. — Сего-то ради милосердый и нежно любящий нас Отец наш небесный беспрестанно во времени сем распинает плоть нашу различными и сокровенными образами, дабы нас отвлечь от любления тех вещей, посредством которых злые духи возмогли бы приобрести власть и силу нас обманывать и отвлекать от Бога. — Бог ни единого из друзей своих без страдания оставить не хочет: возьми все примеры Ветхого и Нового Заветов и не найдешь ничего против сея истины.

Посредством креста истребляется в человеке любовь к миру. А как человек без особливого посещения Божия не отвлекается от мира, но беспрестанно старается и ищет угождать миру; кто ж миру угождает, тот Богу угодить не может, и кто наполнен миром, в том Бога нет, ибо Бог не иначе входит в человека, как поелику из него исходит мир или он исходит из мира, то есть умирает себе и миру; то и поспешает Бог на помощь немощного человека и крестом пособляет ему исторгнуться из-под лютой и жестокой власти дьявола.

Ежели бы знал человек, чем приобретет он отличное благоволение земного Царя, не пожертвовал ли бы он в таком случае временем, здоровьем и жизнию своею, что мы ежедневно и видим? Ежели ж человек знает, что крест его благоугоден Царю небесному, вечному, которого царствие конца, власть границ и милосердие пределов не имеет, не должен ли он быть ему приятен, драгоценен, паче временного мнимого благоденствия?

Все праведные дары Божии должны приходить к нам чрез страдание. — Ежели ж приходят прежде страдания, то должны, однако ж, страданием искуситься. — Сему доказательства усматриваем мы не только во святых угодниках Божиих, но наипаче в Единородном и предвечном Его Сыне (Матф. гл. 4, от 1 до 12 стиха).

По крайней нашей развратности Бог не может усмирить нас иначе, как попуская на нас горести и напасти, дабы нас в самих себе унизить и погрузить в собственное основание наше, которое есть ничтожность. — Посредством таковых искушений познает человек, что он есть? — Многие люди были бы лучше, нежели суть, буде бы претерпели искушения. — Когда же человек познает свою ничтожность, познает пустоту свою, тут с воплем многим и великим обратится к Богу; и тогда Бог собою и дарами своими его исполнит, а без того сие случиться не может, ибо Бог совместничества не терпит, поелику ему равного нет; и Бог столько человека любит, что любви его ни с кем делить не хочет.

Все истинные Христиане должны со смирением принимать крест, на них возлагаемый от возлюбленного и их возлюбившего Отца их небесного; нести его с терпением, покорностью и благодарностью, откуда бы ни происходил он, за вину или невинно, внутренне или внешне, но всеконечно за вину, ибо и Христос не без вины нес неописанно жестокий крест. Ясно разуметь можно, что не за свою вину, ибо он был безгрешен, но по беспримерной и уму человеческому непостижимой любви к человеку нес он его за грех Адама и чад его, то есть всего мира. — Таковые смиренные, покорные и в духе Христовом труждающиеся Христиане, следуя за Христом страданиями, вместе с ним и за ним внидут и в славу Его. „Не сия ли подобаше пострадати Христу и внити в славу свою? (Луки гл. 24, ст. 26). Аще кто мне служит, мне да последствует; идеже еемь аз, ту и слуга мой будет“ (Иоанна глава 12, стих 26). Видим многих за честь и славу преходящую с радостью отдающих самих себя и все, что имеют для приобретения венца временного: не того ль охотнее должны бы были подвизаться о венце вечном?

В кресте, чтобы оный принес всю пользу, потребны три изящные степени терпения: 1. страдать без роптания, 2. сносить напасти (а буде возможно то) и желать оных из любви ко Христу, 3. посреди напастей радоваться. — Сие есть уподобление Христу, сие есть величайшая и сильнейшая победа. — Христос есть помазанник Божий, первосвященник, ходатайствующий о нас непрестанно жертвой тела и крови своея и поставленный от Бога Отца во главу церкви. — Сей Единородный Сын Божий, сие лице триединые Троицы, из единой любви и крайнего милосердия обожившее плоть нашу своим вочеловечением, беспрестанно в верующих своих человеках живет, действует, господствует, их освящает, святит, укрепляет, утешает, благословляет и справляет в них все то, что к полности духовного его тела принадлежит. Сюда следует сказанное Апостолом Петром: „сего Бог начальника и спаса возвыси десницею своею даты покаяние Израилеви и оставление грехов“ (Деяний глава 5, стих 31). Как же он в мертвенном человеческом теле сие действует? — Он возбраняет и преломляет злую волю, очищает сердце ежедневно верою, прогоняет тьму и заблуждение сердца, низвергает все, что против его возносится, разум, премудрость, власть, и смиряет крестом, который он насылает и чрез который делает он человека совсем другим человеком, в котором бы он мог жить и действовать по любви, а не по правосудию, ибо сие есть цель Его. — Потом утешает он человека благодатью, прощением грехов, правдой и многими дарами Духа Святого, дабы возрожденный человек жил уже не в себе самом, но во Христе, и Христос в нем. Сие есть крест внутренний с плодами его. — Ежели кто сего счастья не ощутил, тот не может сказать со Святым Павлом: „живу не к тому аз, но живет во мне Христос“ (к Галат. глава 2, стих 20). В заключение всего сказать должно, что без умерщвления ветхого человека не может возродиться новый, а без сего невозможно наследовать царствия небесного. — К достижению таковой спасительной цели надобно последовать примеру Христову и отвергнуть самого себя, дабы ветхий человек ежедневно в человеке умирал. — Сие для плоти есть горький крест, но сей крест есть единственный образ последования Христу, для спасения нашего необходимый.

Впечатлей крепко в памяти твоей, возлюбленная невеста Христова, все мною тебе сказанное. На пути твоем предлежат тебе искушения, от которых не иначе ты безопасна быть можешь, как памятуя данные мною тебе наставления; а без оных ты погибнешь. Пойдем теперь в путь наш: тебе не более дозволяется отдыхать на твоем пути, как сколько отдыхает странник, спешащий в отечество свое“.

Душа, приняв крест на рамена свои и сопровождаемая Религией и своим Хранителем, вступила опять на тропу, ведущую к восточной горе, и опять от оной появился луч, освещающий путь ее.

По некотором времени шествия из одного куста, близ тропины случившегося, выполз страшный змей и с подъятою головой и пламенным зевом прополз сквозь толпу детей, душу окружающих. Вдруг они начали беспокоиться, друг с другом перешептываться и наконец, все как будто согласясь, схватили душу за ее одежду и с великим воплем начали просить ее, чтобы она, оставя тесный путь, возвратилась на путь пространный. Иной из детей кричал: там я был сыт и пресыщался сладкими яствами, а здесь я голоден, ибо не прихотную, а только нужную имею пищу; другой кричал: я здесь валяюсь на голой траве, а там я нежился на бархатных диванах; третий говорил: здесь я в пустыне, а там мне покланялись и меня почитали; и другие подобное сему вопия, душу схватя за ее ризу, остановили. — Религия воскликнула душе: остерегись, это есть искушение первое, искушение плоти; потом, обратясь к детям, так им говорила: чего вы хотите, безумные? погубляя душу, вы и себя самих погубляете. На то ли вы сотворены, чтобы вам господствовать над душою? Вы лучшие ее орудия, но только тогда, когда она вами располагает в правилах воли Божеской. Свойство ваше есть желать: итак, соответственно естеству вашей владычицы, желайте не того, что тленно и преходящее, но того, что нетленно и вечно. Сим только себя вы приведете в то благородное состояние, для которого душе вы дарованы». — Сие Религия выговорила таким повелительным гласом, что дети сии вдруг усмирились, зарыдали, поверглись пред душою на землю, и поклялись быть ей во всем послушными.

По усмирении желаний пошла душа далее в путь свой, и дети, ее окружающие, шествовали за нею со смирением. На пути находила душа множество нищих, больных, печальных и тому подобное. Религия увещавала душу помогать всем сим, требующим помощи, поскольку то ей возможно, говоря, что таковыми жертвами благоугождается Бог и что по колику она доброхотна будет в оказании им помощи, то толику и Бог к ней помощью во благовремении податлив будет. Душа всем сим несчастным, или которые казались быть таковыми, по силе и возможности своей помогала.

Пройдя несколько расстояния, из стороны вступил навстречу душе царь, окруженный множеством вельмож, держащих на бархатных подушках короны, ордена и другие знаки отличия, дипломы на знатные звания, грамоты на великие владения и имущества; и сей царь говорил душе так: «Полно тебе странствовать и скитаться; что пользы, что ты безвременно себя изнуряешь? довольно уже ты сделала для спасения своего. Поклонися мне и я дам тебе честь, знатность и имения, сколько ты пожелаешь». — Религия, наклонясь на ухо, шептала душе, и душа возгласила: «Иди за мною, сатана; писано бо есть: Господу твоему поклонишися и тому единому послужиши» (Матф. гл. 1, стих 10). — Едва произнесла сии слова душа, как царь и вся его свита исчезли. Религия тут сказала душе: «Вот второе искушение. Первое было искушение плотского сладострастия, которым всегда дьявол начинает свои искушения; когда же оное будет ему безуспешно, тогда нападает сим вторым, которое есть гордость житейская. Теперь ожидай третьего и важнейшего искушения, то есть гордости духовной. Чем совершеннее победил человек плоть и гордость житейскую, тем более расположен он высоко о себе мыслить; а тут-то и готово ему падение духовное. На сей конец теперь вооружись смирением и удостоверься, что не ты, а сам Бог даровал тебе победу на врага твоего». Душа, воздохнув, отвечала: я памятую и теперь, что со мною прежде было. Где бы я была, окаянная, если бы не сам Бог извлек меня из пропасти, в которую несмысленное мое своевольство меня ввергнуло? и теперь, сознавая всю мою немощь, понимаю и чувствую, что помощь моя от Бога сотворшего небо и землю, а потому и прошу усердно сего Всемогущего Бога, дабы он не попустил мне быть добычею злокозненного врага моего. Тут услышан был громкий глас от горы восточной: дерзай! вера спасет тя; продолжай путь твой в мире. — Душа пала на землю и со слезами благодарила Бога за скорую помощь, восстала и сим Божественным гласом ободренна продолжала смело путь свой. — Перешед один холм, спустилась в долину, в которой явился ей Ангел лучезарный, который приветствовал ее сими словами: Поздравляю тебя, совершившую столь жестокий путь; нет уже тебе нужды далее странствовать; познай свою цену; посмотри, как ты светла и очищена. Воззови только к Богу, и он тебя восхитит, как некогда Еноха и Илию. — Душа вострепетала от радости, но взглянув на Религию, увидела, что она ее восторга не одобряет, оцепенела. В то самое время на низшем из семи уступов сидящая вера осенила крестом, держимым в руке ее, и подобно грому произнесла сии слова: «Неискусиши Господа Бога твоего» (Матф. глава 4 стих 7). С сим гласом мгновенно исчез мнимый лучезарный ангел; а на месте его остался мрак и смрад, которые едва сильный восставший ветр разогнать мог. — Душа, преклонив колена, благодарила Бога за его всесильную помощь; а Религия ей говорила так: «Теперь помощью Божией победила ты врага твоего; однако ж не преставай быть всегда осторожною. Доколе продолжается время подвига, необходимо нужно тебе быть бдительной. — Искушения с тобою бывшие суть самые те, которыми и Спаситель твой яко человек искушаем был и которыми искушаемы бывают все его последователи в разнообразных видах, какие удобнейшими находит злохитростный враг человека. Но если человек крепко придерживается Бога верой, молитвой и смирением, то враг сей со стыдом от человека отбегает». — Душа отвечала Религии: не мудрено, что в мрачной долине видела я себя во владычестве сатаны; но здесь, на сем пути крестном и под сим мною носимым крестом не мнила я встретиться с ним. — На сие Религия ответствовала: в мрачной долине не искушает сатана, а господствует, ибо на что ему кого искушать там, где все по его воле собою располагают? а здесь попускает Бог искушать ему тех, которые Богу себя посвящают. Цель сего Божеского намерения единому Богу известна; но помощь Его и в самом немощном человечестве бывает всегда победоносна; без помощи же Божией отнюдь не возможет человек противостать столь сильному духу, каков есть сатана. — Душа продолжала путь свой и находила уже в нем не токмо менее горестей, но паче начала им уже услаждаться. Путь становился час от часу глаже и пространнее. На разных местах находила она увеселительные сады, испещренные цветами долины, и вся натура представлялась в величественном и прекрасном виде, потому что душа начала уже и в натуре усматривать следы премудрости и благости Божеской. — Каждый цветочек, каждое деревцо восхищали ее более, нежели все великолепные здания мрачной долины; а сие потому, что она на натуру взирала не в отношении к миру, но в отношении к Богу. — В таковом расположении души часто и неожидаемо посылаемы были к ней от восточной горы Ангелы утешительные, которые едва прикасались до души, доставляли ей удовольствия, ее восхищающие. — Сим облегчался и услаждался неизреченно путь ее. — Продолжая таковым образом путь свой, принимала душа более и более вид веселый, шествовала с удовольствием и наконец, вдруг остановясь, говорит Религии: знаешь ли, что путь, который мне казался столько горьким, кажется мне ныне сладостным? вот и дети, меня окружающие, которые теперь и довольны и спокойны. Я уже почти готова воскликнуть то, что я некогда в твоей книге видела: «Им же образом желает елень на источники водныя, еще желает душа моя к тебе, Боже!» (Псал. 41, ст. 2). «Когда прииду и явлюся лицу Божию? (Там же, стих 3). Увы мне яко пришелъствие мое продолжися?» (Псалом 119, стих 5). На сие Религия отвечала: «Несть ваше разумети времена и лета, яже Отец положи во своей власти» (Деян.: гл. 1, ст. 7). Не спрашивался Бог, когда тебя производил в мир сей, хочешь ли ты в оном быть? а потому Он един и знает, для чего Он тебя в мир произвел и сколь долго в оном пребыть тебе должно. Жизнь твоя тебе в залог дана; ты ее обязана сохранять так, как благо чуждое, за которое ты, однако ж, ответствовать будешь. Сие есть урок богоненавистным самоубийцам, которые не умеют понимать, что разрезать узел не есть развязать его. — Продолжай терпеливо твое шествие. Бог возьмет тебя к себе точно в ту минуту, в которую ты готова будешь и для твоего блаженства и для той цели, для которой он тебя и для тебя самой, и для миров, предназначает, и сие последует, сколь скоро ты совершенно готова будешь. «Благоугоден Богови быв, возлюблен бысть, и живый посреде грешных, преставлен бысть; восхищен бысть, да не злоба изменит разум его, или лесть прельстит душу его» (Прем. Солом. глава 4, стих 10 и 11). «Видишь, как готов Господь восхитить готового, дабы он и паки не испортился. Если пал Адам в раю, может удобно и здесь пасть праведный. — Вездесущность Божия не просматривает зрелых плодов, но собирает их в житницу свою. Нечестивые также восхищаются в заслуженную ими муку, тогда, когда они нераскаянно исчерпают всю меру благодати, им преизбыточно определенную и всегда чрез край преливающуюся». — Выслушав сие, душа поверглась на землю и, поздвигнув главу, возвела очи к восточной горе и произнесла с сердечным чувством слова сии: «Отче! не молю, да возьмеши мене от мира, но да соблюдеши мене от неприязни» (Иоанна гл. 17, стих 15). Сказав сие, восстала и продолжала путь свой с бодростию и с веселым видом. — По кратком путешествии взошла душа на довольно высокий холм, встретившийся на пути ее. Когда взошла она на самую вершину оного, вдруг увидела, что самая малая равнина отделяет ее от горы восточной, которая вся объята была светом изливающимся от храма, на вершине горы находящегося; душа вострепетала от радости и воскликнула к Религии: Ах! до какого блаженства достигаю я с помощью твоею! Хотела броситься к ногам ее, но та до того ее не допустила, сказав: благодари Бога, единого виновника достизаемого тобою блаженства; а я токмо министр Его: скоро тебе и нужды более во мне не будет, и я сама всегда блаженна тем, когда доставляю новую овцу во ограду Христову. (Путеводитель мой сказал мне: Я тебе буду сказывать, что ты на сей горе увидишь; ибо без того ты многого ни видеть, ни понять не в силах будешь. И так я буду теперь описывать, что я видел и что мне сказывал мой путеводитель, ибо и подлинно без его прояснения я бы многого не понял.) Душа пустилась с холма и как стрела перелетела предлежащую ей равнину. Достигши до горы, Религия взяла ее за руку и возвела на первый уступ. На оном находилась вера, так как выше сказано, в виде женщины благообразной, держащей в одной руке крест красный, изливающий неописанное сияние, а в другой отверзтую книгу, точно кажется ту же, какую я и у Религии в руках видел, но с той разницею, что в книге, держимой верой, все буквы были пламенные, кои сердце всякого, кто взирал в сию книгу, вспламеняли огнем невещественным и несгораемым. Весь сей уступ около веры наполнен был бесчисленными тьмами Ангелов, которые все пред нею с благоговением предстояли. — Религия, подведя душу к вере, так ей говорила: нежная и беспримерно чадолюбивая мать! от твоих сосцев питалась я млеком вводящим в бессмертие; сим самым млеком воздоила я и сие чадо Божие, сию невесту Христову, которую я при помощи твоей, а паче всесильного и милосердого Бога, исторгла из челюстей змия пагубного. Приими ее из рук моих и веди к вожделенному предмету, ее ожидающему. Вера, обратясь к Религии, сказала: дщерь моя благословенная! от начала веков неизменно исполняешь ты мои препоручения, или лучше сказать, волю Отца нашего небесного, тобою наполняются брачные чертоги жениха небесного. Истинно слово всех Спасителя, что «и врата адова не одолеют тебя» (Матф. гл. 16, ст. 18). Потом обняв душу и прижав ее к своим персям, ее облобызала и так приветствовала: Гряди, благословенная! гряди, предназначенная невеста Христу жениху твоему! се обручаю тебя ему обручением вечным. — Сказав сие, возложила на перст правые руки перстень, коего сияние помрачило бы и самый свет нашего солнца. Вера, обратясь к Религии, ей так говорила: се прияла я от рук твоих плод, искупленный кровью Сына Божия; иди на распутия мира, спасай погибающих, доколе благоволит спасать тобою Спаситель мира. — Религия радостно обняла душу, и душа ее благодарила с таким чувством, которое между чадами мира мало известно.

Религия пошла с горы к месту своего назначения и к исполнению звания своего, а вера, взяв душу за руку, пошла с нею на второй уступ горы восточной, сказав ей, что она ее ведет к сестре своей Надежде, для того что невозможно не надеяться на того, кому кто всем сердцем верует. — Шествие души не так уже было медленно, как прежде; но она с верою весьма скоро перешла путь свой. Взошли они на второй уступ. Тут я увидел женщину, благообразностью совершенно подобную вере; она была облечена, сверх нижней белой ризы, ризою зеленой и сидела облокотясь на якорь, который (как мне истолковал мой путеводитель) знаменует то, что надежда при всех обуреваниях пребывает тверда и непоколебима. Надежда, увидя сестру свою с душой восходящую, сама пошла к ним навстречу и приветствовала душу наинежнейшим образом, говоря, что кто с сестрой ее соединился, тот имеет неоспоримое право и на соединение с нею. Сказав сие, заставила она душу прикоснуться к якорю, в руке ее держимому. Тут увидел я, что душа вдруг оказалась препоясанною по груди крестовидно поясом зеленым. — На сем уступе, так, как и на дальнейших уступах, видны были тьмо-численные полки Ангелов, которые все с чрезмерным удовольствием и радостью взирали на восходящую душу. Обе сестры вера и надежда повели душу на третий уступ к Любви. Оную увидел я одетую в белую паче снега блестящую одежду; поверх оной накинута была легкая пламенного цвета одежда. Сквозь грудь ее видно было пылающее сердце, огнем светлым, но не ярким, не ослепляющим, но просвещающим зрение. Увидев душу, любовь бросилась к ней и с неизъяснимою нежностью, которой я не видывал доселе, облобызала душу, и взяв пламенник, возжгла оной в пылающем своем сердце и оным возжгла и душу. Душа от того просветилась светом неизъяснимым, а любовь ей при сем сказала: В мире не токмо часто, но и всегда называют моим именем то, что не есть я. — Ты то испытала; сравняй же с оным то, что ты теперь чувствуешь. Мой огнь светит, но не палит; согревает, но не сожигает. Мой огнь просвещает на путь истинный; а тот есть огнь блудящий, заводящий в пагубу. — Душа так сделалась светла, что светлостью превзошла и самих Ангелов, коими все уступы горы наполнены были.

Потом три сестры якобы единым гласом ей сказали: видишь ли, что без Религии не достигла бы столь удобно сей горы? а достигнувши, посмотри, как неудобно и непреткновенно идешь ты из славы в славу; да уже видишь и ту неизъяснимую славу, которая тебя ожидает. — Посредством Религии ты уверовала; а в кого ты уверовала, на того и надеяться стала; а в кого ты несомненно веруешь и от кого ты всякое благо получить надеешься, невозможно тебе не любить того. Вот связь трех богословских добродетелей и вот их одно из другой происхождение. Увидишь далее такое же сцепление и тех даров Божиих, которые приуготованы на увенчание твоего подвига. — Теперь путь твой не тернием, а розами будет устлан.

Все три сестры возвели душу на четвертый уступ, где увидел я смирение в виде гения, имеющего в чертах образа своего нечто отменно кроткое, светлое и сладостное. Сие увидя душу в сопровождении трех сестр, ей так возгласило: Приступи ко мне, приходящая от скорби великия! ты помощию Религии преодолела искушения плоти и духа; а с помощью сих трех сестр утвердилась ты и в познании твоей ничтожности и в познании единой истинной и всемогущей помощи Отца Небесного. Се возлагаю на чело твое печать смирения, ибо сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит, и жертва Богу дух сокрушен (Псал. 50 ст. 19). Чем более человек мнит праведен быть, тем паче нужно ему истинное смирение, дабы не поселилась в нем гордость духовная, которою и сатана пал. Сказав сие, смирение положило на челе ее печать, от которой душа сделалась прелестна, и Богу, и Ангелам, и человеком.

Оттуда три сестры возвели душу на пятый уступ. Тут чистота в белой одежде, препоясанная по чреслам голубым поясом, объявила душе, что она скоро свою ризу оставит и для того надлежит ей облещися во брачную одежду. И так, не снимая с нее ее ризы, облачает ее ризой световидной чистоты и препоясует поясом целомудрия. — Когда чистота сие исполнила, тогда три сестры предложили пищу и питие душе из чаши совершенно подобной той, какую в руках Религии видел. — Душа, приняв сию пищу и питие сие, воскликнула: Ах! это точно то, что я от рук Религии принимала; но сколь ни сладка мне тогда была сия пища, ныне несравненно более чувствую сладость оной; сколь ни укрепляла она тогда изнемогающие мои силы, но ныне несравненно более от оной ощущаю я в себе бодрости и силы. — Три сестры ее благословили, вручили ее целому хору Ангелов, к которым и Хранитель присовокупился. Они, воспев слава в вышних Богу, начали возводить душу с пятого уступа.

Едва вступили на отлогость, ведущую на шестой уступ, как встретился им Ангел, имеющий в правой руке острую блестящую косу, а в левой песочные часы. Показав оные душе, сверкнул косою. — Внезапу верхняя ее одежда с нее слетела: стихии ее подхватили жадно, как некую добычу, помчали, куда? на сколько времени? и зачем? не известно. Крест же, который душа доселе на раменах своих носила, превратился из грубого дерева, из которого казался он быть сделан, в составленный из драгоценнейших каменьев, оспускающих от себя лучи блеска ослепляющего. Один из сопровождающих Ангелов взял его в свои руки и во все время дальнейшего души путешествия предносил его пред нею.

Душа, однако ж, не осталась обнаженною; но в том одеянии, в которое облекла ее чистота, она была так величественна, так прелестна, что никакое красноречие объяснить того не может. — В то самое мгновение, как верхняя одежда с души была сторгнута, увидел я с самой вершины горы парящего Ангела, держащего в руке своей знамя белое, с изображением на нем красного креста, коим он осенил над главою души. — Тут огромным пением воскликнули хоры Ангелов: — Слава воплотившемуся спасения человеков ради! слава пострадавшему, и умершему, и воскресшему из мертвых! слава смертию своею вечную смерть поправшему и разрушившему ея царство над человеками! — Душа озарилась неизреченным сиянием, прежнее превосходящим, и тьмочисленные полки Ангелов в великом торжестве вознесли душу на шестой уступ к престолу благодати.

Сей престол нимало не походил на то, что мы видали в здешнем мире. Воздвигнуты пять столпов из чистейшего мрамора; на оных положен был крест трисоставной, то есть: из певга, кедра и кипариса (Исайи гл. 60, ст. 13), так как мне мой путеводитель сказал. — Сей крест четырью своими концами лежал на четырех столпах, а самая средина, где два бруса перекрестно соединялись, лежала на пятом столпе, который не совсем был белый, но низ был черный, средина голубая, а верх белый, перемешанный жилами огненного цвета. Мой путеводитель сказал мне, что столпы означают высоту и глубину, а крест долготу и широту (к Гал. гл. 3 стих 18), а обе вещи вместе глубину любви, всемогущества, премудрости и разума Божия (к Рим. гл. 11, стих 33). — На средине креста лежал в превеликом сиянии закланный агнец, а близ его лежала книга седьмию печатьми запечатанная, над коею прочитал я надпись, пламенными буквами написанную: милость и истина, правда и мир. — Из раны, где заклан агнец, не кровь, а благовонное миро истекало в сосуд, из драгих камней устроенный, стоящий у среднего столпа под крестом. У сего престола стоял шестокрилатый в пламень облеченный Ангел. — Сколь скоро душа подведена была Ангелами к сему престолу, то шестокрилатый пламенный дух, приняв от рук Ангела снятый с рамен души и сияющий крест, благословил им душу и сказал: сим крестом в жизни временной была ты усмиренна, а в вечной будешь им прославленна. Потом, взяв миро из сосуда, под престолом стоящего, помазал им душу. Весь воздух наполнился несказанным благоуханием, и Ангелы воспели: Да возрадуешися о Господе, помаза бо тя миром благодати и радования: воня мира его есть паче всех аромат и миро излиянное имя его (Песни песней глав. 1 стих 2). Потом шестокрилатый ангел говорил душе так: О! коль блаженна ты, что во время странствования твоего во юдоли плачевной послушалась ты гласа Отца твоего небесного, возвещенного тебе Религией! Если бы она тебя не исторгла из пути сладострастного, пространного, ведущего в пагубу; что бы ты была? Обрати взор свой в левую сторону и рассмотри, куда ты стремилась. — Душа взглянула в ту сторону и увидела мрачную долину, из которой извлекла ее Религия; от оной долины шла дорога пространная, украшенная разными, сладострастие и гордость житейскую удовлетворяющими предметами, но сия прелестная дорога вдруг доводила до стремнины страшной и неизмеримой, в коей клокотало огненное необъятной взором величины озеро. Пламень его подобился пламени горящей смолы, а смрадный и черный дым совершенно помрачал и самое дневное светило. Множество несчастных, дошед до сей пропасти, ужаснувшись, желали спастись бегством; но злые и зверовидные духи, выскакивая из засад, в коих они сокрывались, сталкивали их в пламенное озеро. Душа, взирая на сие, умилилась, и сказала: я бы ужаснулась, буде бы в теперешнем моем положении ужасаться могла. Напоенна любовью небесной, сожалею о моих собратиях: но любя жениха моего, коему я обручена, паче их одобряю его определения: они, конечно, праведны. — Впрочем я знаю, что мой Иисус есть самая любовь, и когда восхочет и их помиловать, помилует ими же весть судьбами.

Оттоле душа понесена была Ангелами на седьмой уступ. Пред нею несен был Ангелом просветленный крест ее. На сем уступе находился пламенный многоочитый Ангел Царя славы. Вкруг его с благоговением предстояло множество Ангелов, держащих на златотканых подушках разные венцы. — Многоочитый, взглянув на душу, безошибочно избрал венец такой, который ей был в меру, и не превосходил, не уступал против собственного ее сияния, в которое она уже облечена была; возлагая на нее венец сей, возгласил сильным гласом так, что мне казалось колеблется вся вселенная: «Подвигом добрым подвизалась ты, течение скончала, веру соблюла: се возлагаю на тебя венец правды из тех, кои Господь уготовал возлюбльшим явление его» (к Тим. 2 гл. 4 ст. 7 и 8). Душа, просвещенная верою, надеждою и любовию, украшенная печатаю смирения, облеченная в одежду чистоты и целомудрия, благоухающая миром благодати и увенчанная венцом славы, казалась прекрасною паче, нежели язык человеческий изрещи может. — В сие время с вершины горы появилось множество светлых Ангелов, с которыми и глас достиг оттуда: «Гряди от Ливана, невесто, гряди от Ливана; прииди, и прейди из начала веры, от главы Санира и Аермона, от оград львовых, от гор пардалеов» (Песни песней гл. 4 ст. 8). — Се ecu добра, ближняя моя; се ecu добра (той же гл. ст. 1). — Душа встрепетала от радости и воскликнула: О! ты! которого возлюбила я всею крепостию моею! Возвести ми, где пасеши, где почиваеши в полудне. Се аз вся твоя и ты мой! (Песни песней гл. 1 ст. 6).

Ангелы подняли душу на руки свои, предносиму кресту ее пред нею, и вознесли ее на вершину горы. Последовав туда за нею, увидел я храм обширности неизмеримой и таким светом наполненный, что я не могши взирать на оной, упал лицом вниз: но путеводитель мой, подняв меня, сказал: слабы очи смертных созерцать свет сей. — Подлинно свет сей есть свет неприступный; но дабы ты и подобные тебе могли иметь хотя некоторое уподобительное о сем понятие, то при помощи моего толкования хотя слабо, но несколько рассмотреть можешь. — Сей храм есть храм славы Господни. Внутри оного видишь ты облак великий и светлый, который весь храм наполняет. — В средине оного облака видишь ты свет яркий, подобный илектру среди огня. По правую сторону сего ослепляющего огня, что ты видишь? — Вижу, ответствовал я, человека, красотою превосходящего всех сынов человеческих, вижу в руках, в ногах и в ребре его большие раны. Так, сказал мне мой путеводитель, это Богочеловек Иисус, это Сын Божий седящий одесную Бога Отца: между ими рассмотри парящего светозарного голубя. — В сем видимом тобою светлом облаке, объемлющем неизмеримое пространство храма, посмотри, какое неисчислимое множество людей. Все сии подобно сей душе путем крестным достигли до сего блаженного обиталища, где они наслаждаются сладостью некончаемой и блаженством непрестающим.

Когда же душа приблизилась к самому храму, то оттуда исшел глас громкий, но сладостный: «Прииди, добрая моя, ближняя моя, голубица моя; зима прейде и дождь отъиде; прииди, ближняя моя, услышан сотвори ми глас твой, яко глас твой сладок и образ твой красен» (Песн. песн. гл. 2, ст. 10 и 14). При сем гласе с стремительностью молнии погрузилась душа во свет, наполняющий неизмеримый храм тот. — Все ополчения Ангелов на горе и на уступах ее составили торжество, какого око человеческое видит, ухо слышит и ум человеческий постигнуть не может. Воспели хвалебную песнь в гармонии, превосходной пред согласиями мусикийскими известными. — От всего того, что видел и слышал, пришел я в такой восторг, от которого душа моя и тело пришли в столь сильное сотрясение, что мне показалось, будто я стремглав полетел с горы к низу. — Я от ужаса проснулся и подлинно увидел себя в маленькой моей спальне пустынного моего домика.

Едва мог я опомниться от столь чрезвычайного сновидения: оно мне столько показалось замечательно, что я решился его положить на бумагу. — Если кто не захочет поверить, чтобы это подлинно было сновидение, воля его: мне и самому кажется, что я не спя грезил.

Конец сновидению.