Да, я раскрыт, но тут уже ничего не поделаешь. Тень тоже раскрыли…

Стрелки часов на привокзальной башне сошлись над выведенной киноварью и позолотой восьмиконечной звездой – одном из сорока трех символов на циферблате. Сначала раздался звонкий щелчок, вспугнувший с карнизов мелких крылатых животных, затем зазвучал раскатистый медный перезвон. Но его почти сразу заглушил гудок паровоза.

Ливень прекратился, сквозь разрывы в седых тучах выглянул полосатый бок Бриарея. Гигантская планета отражалась в лужах на перроне. Профессор Брукс бросил недокуренную сигарету в одну из них, неторопливо свернул зонтик и поднялся в вагон, оставляя на стальных ступенях свежую грязь. Из-под колес локомотива хлынул пар, поршни пришли в движение, и состав плавно тронулся.

Я ждал профессора в тамбуре. Брукс хмуро посмотрел на меня, затем открыл дверь из мореного путникового дерева, махнул зажатыми в ладони перчатками из тонкой замши:

– Проходите, сударь. Располагайтесь.

В коридорчике стоял навытяжку юный проводник в синем двубортном кителе, брюках с лампасами и картузе с серебристым козырьком.

– Добро пожаловать на Южный экспресс, господа, – отчеканил он, глядя над нашими головами. – Меня зовут Руд.

Брукс небрежно кивнул парню. Обошел его и встал перед открытой дверью, за которой я увидел двухместное купе. На Земле бы такие апартаменты назвали «повышенной комфортности».

– Когда прикажете подать обед? – поинтересовался проводник. Я услышал в его голосе замаскированное волнение. И вдруг почуял запах предательства.

– Господин Айрус… – переадресовал вопрос профессор.

Я пожал плечами.

– Спасибо, я не голоден.

Тогда профессор снова взмахнул рукой.

– Позднее, Руд. Ступайте! Мы вызовем вас, как только в этом возникнет необходимость.

Проводник коротко поклонился и отправился к себе. Я вошел в купе. Профессор посмотрел в одну сторону коридора, затем – в другую, плотно затворил дверь.

– В своем мире вы, наверное, привыкли к удобству, – то ли спрашивая, то ли утверждая, произнес Брукс. Он, зажмурившись, опустился в кожаное скрипучее кресло, поерзал, удобнее устраивая свой геморрой.

Несмотря на то что тучи разошлись, день был сумрачным, и в купе царил полумрак. Я включил настольную лампу – под сиреневым абажуром вспыхнул яркий свет.

Стол, застеленный аккуратной скатертью, деревянные панели на стенах, зеркала в оправе из начищенной меди, журнальный столик, заваленный свежими газетами и журналами, кожаные кресла и диван, две кровати в разных концах купе под шелковыми балдахинами, на полу – ворсистый ковер, заглушающий звук шагов.

Само собой, я привык к удобствам, которыми баловала своих обитателей Земля. Монорельсовые поезда Генезии – донельзя загаженные, с разбитыми окнами, со стенами, разрисованными граффити. На сиденьях спят бездомные, а грезоманы, не стесняясь окружающих, закидываются видениями, стимулирующими центры удовольствия. Знал бы этот абориген с ученой степенью, к чему я привык…

Брукс подхватил со стола графин. Налил в стакан воды и тут же осушил его.

Я присел во второе кресло, отодвинул штору и выглянул в окно. Южный экспресс шел, набирая скорость, мимо стоящего грузового состава. За дощатыми вагонами виднелись серые здания паровозных депо.

– Сколько нам ехать? – спросил я.

Профессор отставил стакан, вынул из внутреннего кармана пиджака хронометр.

– Зима начнется часов через пять, – Брукс взглянул на циферблат. – К ее окончанию, если на то будет воля Ктулбы, мы доберемся до места назначения. – Он перевел взгляд на меня. – Но не стоит загадывать. Зимой горная дорога, сударь, не любит самонадеянных.

Я почувствовал раздражение. Тюльпан, отзываясь на мои эмоции, крепче сжал предплечье. Искоса взглянув на Брукса, я встал с кресла, снял плащ, повесил его на вешалку, что располагалась возле двери. Подошел к зеркалу, чтобы поправить галстук. Тюльпан выглянул из манжеты сорочки, точно хотел увидеть себя со стороны. Я запихнул его пальцем обратно.

– Какая на юге зима, профессор? – спросил я, глядя на отражение Брукса.

– На побережье климат, само собой, мягче, – ответил тот. – Лесогорье надежно защищено от северного и восточного ветров. Но на перевале может случиться так, что всем придется туго.

– Что вы имеете в виду? – я подошел к журнальному столику. Взял наугад газету.

– Метель, заносы, обледенение, – перечислил профессор. – Как вам, кстати, наше пиво?

На первой полосе я увидел статью под заголовком «Буря в Сенате». Текста было довольно много; политические страсти в Стране-под-Солнцем напомнили мне об агонии Соединенных Штатов Америки – так называлась Генезия до Великой Генетической Революции. Третья мировая выиграна, и нет больше на Земле других государств, лишь партизанят в сибирской глуши не представляющие реальной силы сепаратисты. Казалось бы, жить всем и процветать. Но страна, поглотившая земной шар, принялась пожирать саму себя. На Дожде не знали о том, что такое мировые войны, но единственное государство – Страна-под-Солнцем – было поражено той же болезнью. Без мудрого руководства Суперов здешнее человечество обречено. Впрочем…

– Пиво? Смотря какое… – я развернул газету. – Пиво! Вы бы еще, профессор, меня о столичных шлюхах спросили.

Брукс смутился. А я уже рассматривал фото холеного господина, вещавшего с трибуны в заполненный парламентариями зал. Что-то мне подсказывало, что это и есть первый магистр Ревнителей Ктулбы. Фигура похожа, кисти и еще – перстень, который я помнил совершенно четко…

Кто же он?

«Председатель государственного казначейства Фил Торн, – гласила подпись под фотографией, – оправдывается за перерасход бюджетных средств».

– Я просто подумал, что в своем мире вы, наверное, называете пивом какую-нибудь синтетическую гадость, которая производится по пока еще недоступным нам технологиям, – решил развить тему Брукс. – И вкус у нее – совсем не такой, какой должен быть у пива.

– Как вы угадали, профессор… – я все еще вертел в руках газету. – Сударь, а вы знакомы с этим человеком?

Брукс надел очки, подтянул газету к себе.

– Лично – нет, – соврал он. – Если мне не изменяет память, это…

– Ясно. Спасибо, – я отобрал у него газету, положил обратно на журнальный столик. Путь предстоит долгий, еще будет время прочитать от корки до корки. – Кто еще едет с нами в одном вагоне?

– Никого, – покачал головой Брукс. – Общество выкупило все места.

Я подошел к одной торцевой стене, прислушался. Затем – к другой. Ничего не услышал, кроме сопения Брукса и перестука колес. Приблизился к окну и отодвинул занавеску: мы ехали мимо укрепленного фермами каменистого склона. В небе сверкали молнии, и поезд то и дело накрывала непроглядная, как чадра, тень.

– Вас что-то беспокоит? – осторожно полюбопытствовал Брукс.

– Нет. А вас? – я вернул занавеску на место.

Брукс вздохнул и развел руками:

– Меня многое беспокоит, господин Айрус. Ваше присутствие, уж простите великодушно. Думаю, не нужно объяснять – почему. Эта командировка меня беспокоит. Время для нее выбрано крайне неудачно! Ведь на мне – кафедра! Студенты, лекции, пересдачи! – профессор перевел дух и уже невозмутимо договорил: – Но что поделаешь, если я – единственный магистр, чье лицо вы видели… К слову, если вы ищете подслушивающие устройства, то здесь их нет. Вагон чист. Агенты нашей организации зря свой хлеб не едят.

– А Руд?

– Руд – из неофитов, – профессор снова наполнил стакан водой и выпил.

– Каким был самый удивительный артефакт из тех, что вам доводилось видеть, профессор? – спросил я, усаживаясь напротив Брукса.

– Они все – удивительны, – замялся тот. – Человеческими руками их не сотворить, поверьте мне… – Было очевидно, что Брукс мог бы долгими часами и с удовольствием говорить на эту тему. Но ему приказали держать язык за зубами. И, по возможности, выуживать информацию из меня, что у профессора получалось плохо. Поскольку речь зашла о пиве, смог бы он понять концепцию, например, грезоманства, если бы я взялся объяснять? Не говоря уже о идеалах Великой Генетической Революции.

– В вашем мире есть что-то подобное? – его глаза сверкнули. – Артефакты, сходные с нашими?

– Нет, – ответил я, и, как мне показалось, Брукс понял, что я вру. Проклятые шпионские страсти! – Что же, профессор, теперь вы отреклись от своей теории автоэволюции? Вы полагаете, все эти поразительные устройства создал Ктулба?

– Я бы попросил вас не насмехаться над подобными вещами, – нахмурился Брукс.

– Ни в коем разе, – поспешил заверить я. – Приношу извинения, если я задел ваши религиозные чувства.

– Мои религиозные чувства стерпят, – пояснил Брукс. – Но среди магистров есть настоящие фанатики.

– Вы не разделяете их пыл, профессор?

– Концепция Ктулбы мне очень близка, – мечтательно произнес Брукс. – Но я не считаю эту сущность непознаваемой и сверхъестественной. Познакомившись с вами, я убедился в том, что мои догадки не безосновательны.

– Поясните, будьте так любезны, – насторожился я.

– Я полагаю, что какая-нибудь малоразвитая цивилизация могла бы и вас принять за божество, господин Айрус, – сказал, наморщив лоб, Брукс.

А ведь он уже почти додумался до Сверчков, – пронеслось у меня в голове.

– Что вы, – усмехнулся я. – Почти такой же человек, как и вы. Из той же плоти и крови.

– Кстати, о плоти, – профессор поднялся. – Уборная – в конце вагона, чтоб вы были в курсе. С вашего позволения…

И снова повеяло запахом предательства и лжи.

Я вышел за профессором в коридор. Остановился возле окна. За стеклом мелькали деревянные столбы линии электропередачи. Виднелось распаханное поле, которое больше походило на болото; в грязи, чадя сизым дымом, копошилось какое-то гусеничное чудовище.

В коридор выглянул Руд и спросил, угодно ли что-нибудь господам. Я жестом отправил юного Ревнителя Ктулбы восвояси. Вроде все чинно и гладко. Меня везут с ветерком и в комфорте туда, куда мне нужно. Да, я раскрыт, но тут уже ничего не поделаешь. Тень, в конце концов, тоже был раскрыт. Теперь я постоянно нахожусь на грани фола. Под огнем отрубаев я чувствовал себя уверенней, чем среди шелков и позолоты. Поэтому я излишне нервозен. Для призрака это недопустимо, так можно наломать дров.

Я вернулся в купе. Хотел было выпить стакан воды, но меня отвлек телефонный звонок.

Запах предательства превратился в настойчивую, шибающую в нос вонь.

Телефонный аппарат стоял на нижней полке журнального столика, его я заметил не сразу. Я покосился на приоткрытую тень купе. В коридоре плясали тени проносящихся мимо столбов и вечнозеленых берез.

Я снял трубку.

– Простите за беспокойство, господин Айрус.

Связь была неважной, хрипели и свистели помехи, но я узнал голос первого магистра. Похоже, ловушка вот-вот захлопнется. А я столько времени потратил на переговоры с этими джентльменами.

– Господин Торн? – с притворным удивлением откликнулся я.

В трубке хмыкнули.

– Не нужно имен, будьте так любезны…

– Вы первый начали, – резонно заметил я.

– Но впредь давайте обойдемся, – выкрутился магистр.

– Я слушаю вас.

– Мне придется повторить ту просьбу, которую я озвучил на собрании магистров в радиоцентре. Перенестись туда, откуда вы прибыли, чтобы передать предложение общества своему руководству.

– А как же экскурсия на строительство Великой Машины? – не выпуская телефонного аппарата из рук, я переместился к выходу из купе. Но дверь захлопнулась перед моим носом. И в ту же секунду на окно с лязгом опустился стальной ставень.

– Право, сударь… Даже неловко об этом говорить… Но как вы могли подумать, что мы поддадимся на шантаж и пропустим чужого агента в святая святых?

– Не де́ржите слово, магистр, а это нехорошо. Не подобает! – я врезал ногой по двери. Брызнули щепки, под деревянным покрытием оказался металлический лист.

Не выбраться…

– На кону – судьба наших цивилизаций, сударь. Не до игры в благородство, – ответил Торн.

– Что же будет дальше? Я ведь неоднократно уверял, что не собираюсь покидать ваш сырой, как половая тряпка, мир, пока не выполню свою работу.

– К счастью, в нашем сыром мире существуют силы, с которыми вам не совладать, сударь. Вы поступите так, как нужно нам, либо умрете. Нам бы искренне хотелось, чтобы вы остались в живых.

– Да, это очень мило. Вы уже говорили.

Поезд вздрогнул, мерзко заскрежетало железом по железу: Южный экспресс останавливался. Затряслись оба балдахина, стакан, из которого профессор пил воду, свалился с края стола и вдребезги разбился. Мне же пришлось вцепиться в дверную ручку, чтоб не потерять равновесие. Телефонный аппарат я держал под мышкой, а трубку прижимал к уху плечом. Из-под манжеты высунулся бутон встревоженного тюльпана. Против листовой стали его смертоносные семена были бесполезны.

– Ага, я слышу, что скоро остановка, – оживился магистр. – Я вынужден сообщить, сударь, что под вашим купе – дюжина ящиков со взрывчаткой. Запал, как мне сказали, будет гореть приблизительно десять минут. Может, восемь. Советую вам не раздумывать долго. Возвращайтесь в свой мир. С надеждой на взаимопонимание и дальнейшее сотрудничество. На тот случай, если мы больше не увидимся: был рад нашему знакомству. Честь имею!

Магистр повесил трубку. Я позволил себе разбить телефонный аппарат о стену. Деревянное панно возле двери чуть отошло, я отодрал его и снова увидел сталь.

Что ж, теперь понятно: Ревнители Ктулбы сделали из купе замаскированную тюремную камеру. И наверняка весь Южный экспресс – фальшивка.

А что еще могут подсунуть раскрытому агенту? Правильно: фальшивку, дезинформацию, троянского коня.

Я вынул из кармана брюк «оборотень», который выдавал себя за сложенный перочинный нож. В считаные секунды «оборотень» превратился в короткий ломик: тонкий, но несгибаемый. При помощи него я стал сдирать со стен деревянные панели.

Везде тускло блестела сталь – я понял, что теряю время, и прекратил метания.

Я вспомнил, как меня вырубил одним ударом Боров. Как я попал в плен к лесным людям. И теперь эта западня… Стыдно-стыдно, призрак. «На случай, если мы не увидимся…» – сказал первый магистр. Видит Ктулба, Молчаливые и остальные божественные уродцы Дождя, вы за это поплатитесь…

Нож-оборотень перешел в боевую ипостась.

Дюжина ящиков со взрывчаткой под купе, говорите? Сейчас проверим!

Я содрал и отшвырнул ковровую дорожку, вонзил клинок в пол. Лезвие потекло и затвердело, превратившись в крюк.

Теперь рывок! И вот доска с сухим треском поднимается над полом.

Я упал на колени и поглядел в отверстие. Снизу к вагону действительно крепилось несколько ящиков, заполненных брусками телесного цвета. Еще я услышал голоса и шарканье сапог по гравию. Можно было и не думать о том, чтобы расширить отверстие и выбраться этим путем. Снизу потянуло сквозняком. Ветер принес запах дыма.

Эти кретины действительно подожгли запал.

От ярости к лицу прилила кровь. Стало жарко. Еще жарче будет, когда рванет взрывчатка.

Я выдернул один брусок из ящика. Наверное, это был местный эквивалент динамитной шашки.

Действовать нужно было без промедления. Поэтому я сделал первое, что пришло на ум: свернул ковровую дорожку в рулон, приставил к двери так, чтобы верхний конец рулона упирался в стальное полотно на высоте замка, который мне не удалось высадить. Положил сверху динамитную шашку.

Перевернул кровать, нырнул за нее, словно за щит. Вытащил из внутреннего кармана пиджака револьвер, торопливо, стараясь успеть до того, как проснется здравый смысл, взвел курок и выстрелил в шашку.

В ушах зазвенело. Взрывная волна пихнула кровать на меня. По купе заметались, словно живые, простыни и занавески, а вместе с ними – перья из разорвавшихся подушек и перин.

Я вскочил: дверь была открыта. По ней словно врезали тараном. Проем заволокло дымом, сквозь который нехотя проникал лиловый свет, льющийся из окна в коридоре.

Ускорился и метнулся вперед. Я не видел, но чувствовал, что пол под ногами вспухает, что бегу я уже не по плоской поверхности, а словно по склону с холма. Это взорвались ящики с динамитом. От смерти меня отделяли наносекунды. И воздух в этом пространстве замедленного времени – обычно пресный и неподвижный – раскалялся, впитывая чудовищную энергию взрыва.

Я прыгнул щучкой в закрытое окно. Выбил стекло и раму, вылетел из вагона, словно пуля из револьвера. И только тогда вернулся в нормальное время.

Врезался всем телом в гравиевую насыпь. Застонал, но мой голос никто не услышал, потому что грохот взрыва все еще звучал. А затем заревело пламя, щедро освещая сумрачный вечер ранней зимы.

Усилием воли я не позволил себе погрузиться в беспамятство. В опасной близости стояли полтора десятка автоматчиков в камуфляже и черных беретах. Я увидел их сквозь дрожь горячего воздуха. Между мной и чернознаменниками образовалась полоса из горящих обломков, и только из-за нее бойцы Ревнителей Ктулбы не заметили меня в тот же миг.

Револьвер остался в вагоне. Вся надежда была на «нетрадиционное» оружие и на мои сверхчеловеческие способности.

Дымящийся, в прожженном костюме, с залитым кровью из рассеченного лба лицом я появился перед опешившими чернознаменниками. Нож-оборотень превратился в рапиру с двузубой вилкой на конце. Этим странным на первый взгляд орудием я подцепил ствол автомата ближайшего бойца. Тюльпан сжался в спазме; чмокнул, выплевывая семя. Я выдернул оружие из рук головореза, еще не успевшего осознать то, что он уже мертв. Упал на землю, стреляя с бедра. Веером. В кого-то попал, но в основном пули ушли в молоко.

Чернознаменники бросились врассыпную. Кто-то нырнул за шеренгу ржавых бочек, кто-то поспешил укрыться за бетонными конструкциями недостроенного перрона – станция, на которой остановился фальшивый Южный экспресс, была полузаброшенной. Спецназ Ревнителей Ктулбы с готовностью начал игру в войнушку. В эту суматоху не вписывался лишь профессор Брукс. Он крутил головой, чавкал лакированными туфлями в раскисшей глине и придерживал одной рукой шляпу. Похоже, профессор был не в силах сообразить, что следует делать в такой ситуации.

Я кинулся под водонапорную башню из красного кирпича. Несколько пущенных вдогонку пуль высекли искры из гравия под моими ногами. Я полоснул, не глядя, очередью: среди ощетинившихся арматурой бетонных блоков завыли рикошеты.

Рожок опустел. Пришлось выбросить автомат и снова схватиться за теплую рукоятку «оборотня». Обогнув башню, я столкнулся лицом к лицу с тремя парнями в мешковатых комбезах и шлемах, похожих на раковины улиток. Они прилаживали к патрубку, торчащему из кирпичной кладки, пожарный рукав. Эти люди уставились на меня с непередаваемым ужасом. Точно я был воплощением их детских и взрослых страхов.

– Не убивай… – пролепетал один из них. – Тушить огонь… Не потушим, если убьешь…

Остальные затрясли головами.

– Лежать! – рявкнул я и бросился дальше: сквозь клубы дыма, надеясь зайти чернознаменникам в тыл. Но те уже заметили мой силуэт. Замелькали вспышки выстрелов.

Пришлось ускориться. И вовремя, потому что рой пуль – таких крохотных, медленных и безобидных на вид – едва не врезался мне в грудь. Чернознаменники стреляли на отлично.

Я прыгнул вперед и в воздухе вернулся в нормальное время. Взмахнул ножом-оборотнем, который принял вид ятагана. Понесся от одного бойца к другому, раздавая удары направо и налево. Кровь била фонтанами, превращая лужи дождевой воды в вино. Я разил лезвием тех, до кого мог дотянуться. Остальных превращал в груды вареного мяса мой симбионт. Оружие-мутант, стиснув предплечье железной хваткой, трепетало, словно второе сердце. Оно целилось само, мне достаточно было лишь вытянуть руку в сторону неприятеля.

Не прошло и двух минут, как я разделался со всеми чернознаменниками, которые попали в поле моего зрения. Но я ждал, что с секунды на секунду враг получит подкрепление. Времени на передышку не было совсем. Я подхватил автомат, перерубив пальцы вцепившемуся в цевье мертвецу.

Профессор Брукс, прыгая с кочки на кочку, пробирался через грязь к грузовику с крытым брезентовым тентом кузовом. Позади меня шумели струи воды, вырывающиеся из пожарных рукавов. Слышались скорее испуганные, чем грозные крики и шарканье сапог. Чернознаменники готовились к контрудару.

Брукс сказал, что слаборазвитая цивилизация сочла бы меня божеством. Я не претендовал на место между Молчаливыми и Ктулбой – и в мыслях не было, – только я уже перебил половину взвода аборигенов, и, видимо, придется отправить в пропитанную дождевой водой землю остальных. У местных пока не хватает силенок одолеть меня.

– Профессор, погодите! – деликатно попросил я.

Брукс оглянулся; его губы задрожали крупной, видимой издалека дрожью, а глаза чуть не вывалились из орбит. Смешно подобрав полы плаща, точно героиня исторического фильма – оборки юбки, он понесся по грязи, больше не боясь испачкать туфли. Не сделав и пяти шагов, он оступился и непременно бы распластался, если бы я не подхватил его под локоток.

– М-нэ… – проблеял Брукс, вжав голову в плечи. – Вы что-то хотели? – невпопад поинтересовался он.

Из кабины грузовика выпрыгнул боец и, не теряя времени даром, выстрелил в меня из револьвера. Пуля пропела возле уха. В ответ я короткой очередью снес чернознаменнику половину головы.

– Пойдемте, профессор, – я дернул Брукса за руку.

– Да-да, – он поправил шляпу и с надеждой посмотрел на приближающихся цепью вояк в черных беретах.