«Дождь не может идти вечно». Любопытно, какой смысл вкладывал в эту фразу Тень?..

Скиллы!

Я встретил их раньше, чем мог предположить.

Рожденные или гражданами Страны-под-Солнцем, или лесными людьми. Украденные в младенчестве и перевезенные скиллами, действующими под покровительством Ревнителей Ктулбы, за горы, на южный берег континента.

Распознают ли они во мне не совсем человека, как когда-то это смог сделать Хтор? Примут ли за своего или встретят стрелами и свинцом? Эти птенцы боялись и от страха могли натворить глупостей. Но дети-скиллы – не взвод чернознаменников. Я не смогу недрогнувшей рукой пустить совят под нож.

Мой силуэт наверняка был отлично виден на фоне проема. Придется исчезнуть, точно призраку…

В центре эллинга темнел провал диаметром примерно два метра. Горловина была огорожена бетонным бордюром. С одной стороны провала я увидел лебедку, с другой – решетчатый подъемный кран, стрела которого едва не упиралась в свод эллинга. Пол был засыпан мелким гравием и плотно укатан.

Я ускорился. Рванул сквозь густую, словно мокрота, тьму. В один миг преодолел расстояние от ворот до бетонного ограждения, присел за лебедкой и вернулся в нормальное время.

Птенцы ничего не заметили. Но растяпа Брукс, который, само собой, не увидел ни мой маневр, ни тем более вооруженных до зубов маленьких скилл, вошел в эллинг, словно в университетскую аудиторию.

– Господин Айрус! – успел позвать он громким шепотом, прежде чем щелкнула тетива арбалета. Профессорскую шляпу сорвало с головы, словно порывом ветра. Брукс охнул и повалился навзничь.

Маленькие паршивцы ожили. Заерзали, забормотали. Самый смелый – светловолосый подросток с невероятно длинной по сравнению с его ростом винтовкой – пошел, крадучись, проверить, кого они там подстрелили.

Зажегся электрический фонарь. Белый луч рассек осязаемую темень, осветил залитое кровью лицо профессора.

Что ж, Брукс. От судьбы не убежишь. Ты вовремя ушел с Южного экспресса, но смерть нашла тебя несколькими минутами позже.

Я метнулся из своего укрытия к подростку. Схватил его за тонкие запястья, отобрал и отбросил подальше винтовку, отнял фонарь. Подросток запищал, забился. Птенец оказался девчонкой. Прежде чем остальные поняли, что к чему, я сграбастал их подружку одной рукой, а второй направил автомат в их сторону.

– Свои! Спокойно! – рявкнул я. Девчонка выгнулась дугой и врезала мне локтем под ложечку. Наверное, кто-то ей наврал, что от такого коварного удара взрослый человек должен упасть на землю, после чего его можно будет запинать ногами. Я лишь встряхнул строптивого птенца и крепче прижал к груди, не обращая внимания на острые коготки, которые резали мне ладонь с тыльной стороны.

– Свой! Почувствуй! – я не знал, как назвать то ощущение, которое мне пытался описать покойник Хтор. – Я не враг! – а затем рявкнул на остальных: – Опустите оружие!

Как бы не так! Совята были упрямее чернознаменников! Их обрамленные бесцветным пухом глаза светились решимостью драться. Они не думали, они действовали, точно загнанная в угол крыса. Снова щелкнула тетива, и мне понадобилось на миг ускориться, чтобы убрать голову с траектории арбалетного болта.

Девчонка неожиданно обмякла, когти перестали терзать мою руку.

– Это дух! – объявила она срывающимся голосом. – Это дух Великой Машины!

– Я сейчас тебя отпущу, – пообещал я, касаясь губами ее пахнущих пылью волос. – Только спокойно, ладно? Я – не враг.

– Ладно, – согласился птенец.

Я отвел руку в сторону. Маленькая скилла, ступая, словно кукольный человечек, сделала несколько шагов вперед. Затем обернулась, поглядела на меня, раскрыв рот. Ее приятели и приятельницы не торопились опускать стволы.

– Ты правда – он? – спросила девчонка.

– Правда, – на всякий случай сказал я. – Я похож на вас. Я – не враг.

– Тогда что ты здесь делаешь? – спросил меня уже сломавшимся голосом какой-то мальчишка.

– Ищу ваших взрослых, – честно ответил я и тут же перешел в контрнаступление: – А вы что здесь забыли? Почему вы вооружены?

– У нас испытание зимой и огнем, – рассказал новый голос. – А ты нам мешаешь.

– Из-за тебя могут не засчитать экзамен, – высказалась какая-то девочка. – И нас изгонят из деревни.

– А давайте его застрелим, а труп отдадим огнежорке, – предложил следующий. – И никто не узнает…

– Ну уж нет, – отказался я. – Вы и так натворили бед. Зачем убили человека? – я кивнул в сторону профессора. – Вас не научили, что сначала надо думать, а потом спускать курок? Этот господин вам ничем не угрожал!

– Ким, он говорит, как железноголовый, – обратился басовитый паренек к девчонке, с которой мне довелось обниматься. – А ты уверена, что он – дух Великой Машины?

Девчонка еще раз смерила меня взглядом. Сделала робкий шаг навстречу. Затем еще один. Протянула руку.

– А можно я…

Она не дождалась разрешения. Положила мне на грудь ладонь, и я ощутил ее тепло сквозь сукно пиджака и шелк рубашки.

– Ральф, попробуй сам, если не веришь! – бросила девчонка через плечо. И тут же посторонилась, пропуская юнца, чей лоб был украшен россыпью алых прыщей. Юнец протянул ко мне немытую, покрытую цыпками лапу и тоже положил на грудь. Шмыгнул носом, втянув зеленую соплю, и заблажил с хрипотцой:

– И правда! Ребята, пощупайте его! Он на самом деле из Великой Машины!

Стайка совят окружила меня. Восемь ладошек легли на грудь, я же стоял словно истукан, все еще не понимая, как лучше отыграть эту роль. Мне было любопытно: что же они ощущают? Хтор говорил, что это какая-то особенная вибрация. Она выдает мою связь с Картой. Мою зависимость от Карты.

Раздался протяжный стон. Ручонки совят отпрянули от моей груди и снова сжали оружие. Я же кинулся на звук.

Профессор Брукс обхватил окровавленную голову двумя руками и снова уныло замычал. Я склонился над ним, заставил убрать руки и осмотрел рану.

Ктулба сохранил своего верного Ревнителя. Тяжелая арбалетная стрела вскользь прошла по черепу, лишь подпортив магистру скальп. Совята сгрудились вокруг недобитого профессора.

– Я же говорила – ниже надо было брать! – вполголоса выговорила Ким прыщавому Ральфу.

– Я стрелял правильно! – развел руками тот. – Прицел сбит, я так и знал.

– Профессор! – позвал я. – Как вы?

– О-хо… – простонал тот. И снова схватился за голову.

– У вас есть чем обработать рану? – спросил я совят. Трое сразу же полезли в рюкзаки и поясные сумки.

А какой-то инициативный паренек запустил руку под полы профессорского пальто. Тест дал отрицательный результат.

– Он – железноголовый! – сказал, точно сплюнул, мальчишка и вытер руку о штанину.

– Ой, это плохо, – раздался девичий голос. И за ним последовал щелчок затвора винтовки.

– Бегом! Бинты, йод или что там у вас! – прикрикнул я. – И снежка еще принесите. Приложим к ране.

– Я живой? – прохныкал Брукс.

– Вполне, – ответил я. – Вам повезло. Вы меня видите? Слышите?

– Да, – ответил тот. – Как будто с похмелья.

Один из птенцов принес в ладонях снег, сжатый в тугой ком. Я приложил снежок к ране. Профессор заныл, не разжимая губ, закрыл глаза. Снежок потемнел, но кровотечение прекратилось быстро. Далее я вылил на рану полпузырька йода и соорудил повязку.

– А кто он, дядя дух? – спросил Ральф, вглядываясь в покрытое потеками крови и йода лицо профессора.

– Он? – я помог Бруксу сесть. – Он учитель. Учит молодых железноголовых.

– Как убивать скилл, да? – уточнили самым невинным тоном. Будто ничему другому юных железноголовых учить было нельзя.

– Нет, конечно! – мой ответ заставил совят удивленно переглянуться. – Он изучает предметы Оставшихся и передает свои знания молодым людям.

– А-а… – протянула Ким. – Тогда он совсем бесполезный. Потому что только скиллы могут правильно обращаться с этими штуками. Железноголовые не могут, они не чувствуют.

– Дядя дух! – обратился ко мне Ральф. – А что, Великую Машину уже построили?

– Нет, – насторожился я. – С чего вы взяли?

– Ну, как, – принялся пояснять Ральф. – Вы ведь появились. Как может быть дух у Машины, если самой Машины еще нет?

– Я иду к Машине, – ответил я честно, потому что совят следовало принимать всерьез. – И мне надо увидеться с вашими взрослыми.

– Через перевал можно будет перейти только летом, – сообщила Ким.

– И у нас тут экзамен, – добавила желтоглазая милашка, вооруженная двустволкой. – Если мы провалим экзамен, нас изгонят из деревни.

– Почему? – спросил я.

– Потому что так нам сказали, – ответили мне.

– Послушайте, – я развел руками. – Я не собирался быть помехой вашим испытаниям. И мы с моим спутником уйдем, как только он сможет встать на ноги. Чем вы будете заниматься дальше – это ваше дело. Но я уверен, что винтолеты пожалуют сюда, не дожидаясь, пока настанет лето. Я это знаю точно, и не спрашивайте – почему.

– Потому что поезд взорвался? – переспросили меня.

– А я видела, как облачник подзорвал паровоз, – подергав меня за рукав, прихвастнула желтоглазая.

– Железноголовые захотят проверить, что стало с поездом? – предположила Ким. Я решил, что она – старшая в этой группе.

– Непременно, – зловещим тоном пообещал я.

– Ну и что! – Ральф принялся натягивать тетиву арбалета. – Нас много, и все мы умеем драться.

– Не сомневаюсь, – дипломатично заверил я. – Вы сами решите, что и как нужно делать. Я лишь говорю, что заберу профессора и уйду своей дорогой. Где, вы говорите, находится ваша деревня?

– На нижнем плато, с южной стороны, – сообщила Ким. – Только вы туда не попадете, потому что надо ждать, когда настанет лето. И учитель ваш тем более не сможет пройти перевал. Он даже на склон не поднимется.

Мы посмотрели на Брукса. Тот виновато улыбнулся.

– Мне б прилечь. А, ребятки?

Я осмотрелся. Возле дальней стены эллинга громоздилась куча брошенных друг на друга рюкзаков, свернутых валиками спальников и одеял. По просторной пещере эллинга гуляли сквозняки. Через щель в приоткрытых воротах задувало хлопья снега, но они сразу же таяли. Из обнесенного бетонным бордюром провала поднимался теплый воздух.

– Давно вы здесь?

– С первых часов зимы, – ответил Ральф, шмыгнув носом. – А потом снег пошел, и вы пришли.

Меня снова дернули за рукав.

– А здорово облачник подзорвал поезд! – сверкая янтарными глазами, проговорила обладательница двустволки. – Ты видел, дядя дух?

– Видел…

– А из-за вас нам точно засчитают это испытание?

Кажется, разговор пошел по замкнутому кругу.

– Ким! – позвал я предводительницу отряда. – Если я оставлю своего спутника с вами? Это возможно?

– Нет, – отрезала девчонка. – А если и в самом деле прилетят винтолеты? Нам же придется очень быстро убегать и прятаться. А он не сможет. Извини, дядя дух.

– Значит, мы уйдем… – я повернулся к Бруксу, невольно думая о том, что если бы стрела Ральфа прошла чуть ниже, то у всех нас было бы на одну проблему меньше. А у Брукса не было бы проблем вообще. – Слышали, профессор?! Пять минут вам на то, чтобы прийти в себя. Кстати, что там?

Я подошел к провалу, заглянул за ограждение. Горловина была затянута колышущимся, будто студень, туманом. Луч фонаря уперся в непроглядную взвесь. Из провала тянуло тяжелым болотным духом.

– Железноголовые выкопали отсюда большую штуку Оставшихся, – пояснила Ким. – Распилили ее на части и увезли на поезде. Потом железноголовые ушли, а в яме теперь живет огнежорка. Чувствуешь тепло?

Вспомнилась клятва, которую я как-то дал Борову: «Клянусь духами Мороси: Облачником, Стыдливцем и Огнежоркой…» Облачников я видел не один раз, от стыдливца едва унес ноги. Остальная часть зоопарка явно тоже не была мифом.

Не удивительно, если даже я прописался в местном пантеоне.

Дух Машины…

Жаль, на Земле посмеяться по этому поводу будет не с кем. Разве только с Ником Брагинским, оперативный псевдоним Мрак, но у главного призрака чувство юмора практически атрофировано.

Туман в горловине то поднимался, то опадал, вызывая не очень приятные ассоциации с дыханием большого существа. Иногда луч фонаря как будто отражался от серебристой взвеси. А может, свет шел из провала.

– Я никогда не видел огнежорок. Они опасны?

– Не-а, – Ральф перегнулся через ограждение и плюнул в провал. Белый комок канул в тумане. Через секунду внизу зашипело, словно влага попала на раскаленную поверхность. – Только надо знать, как с ними обращаться. Огнежорки глупые и медлительные. Но от них много тепла. Видите, можно даже не разводить костер.

Меня подергали за рукав. Желтоглазой снова хотелось чем-то поделиться.

– Когда мы вырастем, то будем жить там, где много огнежорок, – сообщила она.

Когда вы вырастете, – подумал я, – то, в лучшем случае, будете строить очередную Великую Машину для Ревнителей Ктулбы. В худшем – вам найдут применение Суперы. Быть может, скрыться в краях, где «много огнежорок», – не такое уж и плохое решение. Знать бы только, где эти края находятся.

– Все мы будем жить там, где много огнежорок, – пробормотал я без всякого умысла.

Совята переглянулись.

– Да, дядя дух, – согласилась Ким. – Потому что дождь не может идти вечно.

Я невольно вздрогнул. Вспомнилось жилище слуги Дэна Крогиуса – старого, чокнутого Боцмана. И надпись над дверью, нацарапанная на штукатурке рукой Тени: «Дождь не может идти вечно».

Сказанная на языке аборигенов, эта фраза обрела новый смысл.

Дождь – не единственный мир, в котором может пройти твоя жизнь. Если ты захочешь, то дорога уведет за хмурые тучи. Туда, где сияют звезды и луны, где висит багровый серп Жнеца, и еще дальше.

Испытания зимой и кровью – не просто посвящение во взрослые, вроде ловли детеныша стреножника, это подготовка к жизни у иных звезд, на других планетах. Я сам когда-то проходил подобную практику вне Вертикалов, в старых кварталах Генезии. Маленькие скиллы – это поколение будущих колонистов и первопроходцев. Недаром у них с собой такая сложная экипировка.

Что же касается огнежорок…

Сверчки наследили на всех землеподобных мирах окрестностей. Если огнежорка – такой же автономный биомеханизм, как и облачник, то вполне вероятно, что где-то может отыскаться планета, на которой огнежорки обитают во множестве.

Следуя этой логике, стыдливец – ужас лесных земель – такой же продукт биоинженерных работ Сверчков. Страшно даже представить, для каких целей его понадобилось создавать повелителям Космоса.

Впрочем, все это догадки. Я смогу их подтвердить или опровергнуть, лишь добравшись до Лесогорья.

– Чем же питается огнежорка? – спросил я у шмыгающего носом Ральфа.

Мальчишка пожал худыми плечами.

– Она в землю всегда зарывается. Ну, может, червями?

Неожиданно подал голос профессор. Я уже и не рассчитывал на то, что от него может быть в ближайшее время прок.

– Огнежорка обыкновенная, – проговорил он, едва шевеля бледными губами, – поглощает энергию полураспада радиоактивных элементов.

Я вспомнил слоеный пирог геологических пластов, который увидел в береговых обрывах Беспутной в первый день своего пребывания на Дожде. Как же давно это было… Меня тогда удивил и впечатлил слой метровой ширины, состоящий из мертвых нанитов. В тех высокотехнологических отложениях действительно могли содержаться тяжелые элементы, которые со времен Сверчков еще не успели распасться.

– Ясно, профессор, – отозвался я. – Тогда полагаю, что огнежорку можно назвать живым существом весьма условно.

– Почему же? – возразил Брукс. – Извините, я не в состоянии спорить… Я не специалист в этом вопросе, но на Дожде многие виды живут так…

– Конечно, – согласился я. Действительно, на Дожде полным-полно биоинженерных конструкций Сверчков. Для аборигенов они нечто само собой разумеющееся.

– Растения! – со стоном проговорил Брукс. – Они ведь живут за счет солнечного света. Вы ведь не сомневаетесь в том, что деревья – живые? Или в вашем мире нет растений?

Совята удивленно посмотрели на меня. А ведь Брукс почти угадал. В Генезии растения можно увидеть только в оранжереях. Или в цветочных горшках на подоконниках. Остались, правда, тайга и амазонские леса, но там все давно мутировало, и уже непонятно, к какому биологическому царству отнести местные формы жизни. Тем более что в эти гиблые края никто носа не сует.

– Все-все, профессор, – я поднял руки. – Успокойтесь!

Брукс замолчал, задергал губами, обхватил виски ладонями. А я вдруг вспомнил.

– Друзья мои! – обратился я к совятам. – А нет ли здесь поблизости Оставшихся и жертвенного камня?

Желтоглазая дернула за рукав Ким.

– А теперь он говорит, как лесной человек… – заметила она недоуменно.

– Ну, он ведь дух, Урсула, – ответила Ким. – Он может говорить, как ему захочется.

Склонность к мифотворчеству у аборигенов Дождя была в крови. Живя в удивительном и практически непознанном мире, они на ходу придумывали объяснения тому, чего не понимали. Почему-то вспомнились Боров и Мира; они решили, будто я – беглый чернознаменник, и с ходу поверили в это. Интересно, живы ли они еще? Или растащили их косточки по сырым лесам вечно голодные шерстни?

– Скиллы называют жертвенные камни Дланями Оставшихся. Длань может дать то, что ты попросишь, а может отнять жизнь. На все – воля Оставшихся.

– Где же мне отыскать эти Длани? – спросил я совят.

Ральф хмыкнул, почесал давно не мытую голову.

– Мили две на юг, но вы можете не найти. Там много камней и скал. Была тропинка, но ее замело снегом, – он робко поглядел на меня. – Но если вы возьмете меня с собой, дядя дух, то я покажу вам это место.

Мне хватало обузы в виде раненого профессора. Позволить усесться себе на шею и мальчишке с арбалетом? Еще чего…

Но неожиданно для себя самого я согласился:

– Добро. Проведешь до Дланей и вернешься к остальным.

Ральф шмыгнул носом, сверкнул глазами и высокопарно сказал:

– Я буду вашими глазами на затылке!

Профессор глядел на нас с кислой усмешкой. Всем своим видом он показывал, что силы его иссякли и он готов отправиться на свидание с Ктулбой.

– Не смотрите жалобно, – сказал я ему. – Ваша рана не такая уж и серьезная. Две мили одолеете. А если есть возражения, то я оставлю вас этим юным скиллам на растерзание. Кажется, у них с вами, железноголовыми, свои счеты.

Брукс горестно вздохнул.

– Нашли кем пугать, господин Айрус. Детьми…

Я не стал отвечать на эту реплику, а обратился к Ким:

– В таком случае мы уйдем сейчас же. Не забудьте о моем предупреждении. Винтолеты будут здесь, как только погода позволит им подняться в воздух.

Ким кивнула, нахмурившись.

– Мы перенесем лагерь в другое место. Не очень, честно говоря, хочется это делать. Возле огнежорки было тепло.

– Да! – спохватился я. – Мне нужен кусок хлеба или сухарь. Можете выделить из своих припасов?

Желтоглазая Урсула в сию же секунду принесла черствую лепешку. Я поблагодарил, разломил лепешку пополам и сунул в карман пиджака.

– Этого вам не хватит на то, чтобы перейти горы! – округлила глаза Ким.

– Не волнуйся, дорогуша, – улыбнулся я. – Дядя дух что-нибудь придумает. Подстрелит стрекуна.

Метель прекратилась. Кругом было белым-бело, но кое-где снег успел посереть; дул сырой, пронизывающий ветер. С крыш текло, капель звенела, как весной. Над крышами брошенных построек бурлила хмарь, рисунок туч менялся, словно узоры в калейдоскопе. Со стороны низины доносился вой шерстней. Чадили обломки Южного экспресса. Изуродованный взрывом локомотив все так же стоял на рельсах.

Брукс огляделся и зябко поежился. Бедолага привык сидеть в ненастье в своем кабинете возле камина, кутаясь в плед и попивая местный виски. Наверное, мысленно он проклинал и меня, пришельца, свалившегося на голову с враждебной Земли, и магистрат Ревнителей Ктулбы, поручивший ему сопровождать беспокойного гостя.

А вот Ральф был в своей тарелке. Он забросил арбалет за спину, натянул капюшон, подбитый шерстью крохоборки, с шумом принюхался к ночному воздуху. Не знаю, что был способен унюхать маленький скилл, но я не чувствовал ничего, кроме запаха гари, который исходил от Южного экспресса, и всепоглощающей сырости.

– Вперед, – бросил я, и мы потащились мимо пакгаузов в сторону гор.

Под нашими ногами жалобно всхлипывал мокрый снег.