Куда еще заведут твои следы, Тень?..

Ральф вел нас по одному ему знакомым приметам. Я вынужден был согласиться, что без этого сметливого совенка мы с профессором быстро бы заблудились. Тем более что Брукс еле волочил ноги. Метель то утихала, то начиналась снова. Сырой снег облепил нас с ног до головы, творожистой массой сползал по щекам. Только юного скилла непогода словно не касалась. Он шел легкой, пружинящей походкой; он перескакивал с камня на камень, а когда видел, что мы едва плетемся, возвращался, чтобы подставить крепенькое плечо и помочь мне тащить профессора.

Наконец Ральф сказал:

– Пришли!

Я завертел головой. Никаких Дланей я не видел.

– Да вот же они!

Совенок показал на два неприметных среди других камней столбообразных валуна, похожих на причальные кнехты. Хоть сейчас швартуй к ним «Рассвет».

Я помог профессору опуститься на ближайший камень, а сам приготовился к ритуалу. Попросту говоря, смахнул снег с одного из «алтарей». В розовато-желтом камне обнаружилось знакомое углубление. Я достал из кармана кусок лепешки. Раскрошил над углублением. Несколько минут ничего не происходило. Неужели пустышка? Тогда раненого профессора придется бросить. Оставить юным скиллам. Вряд ли они его растерзают, не звереныши. Другой вопрос, сможет ли он дождаться помощи от своих? Рана пустяковая, но не думаю, что стрела была стерильной. Может загноиться…

И словно в ответ на мои мысли над жертвенным камнем вспучилась черная поросль.

Крошки исчезли мгновенно. Голодные наниты утилизировали доступную органику. Осталось убедиться в их целительских свойствах. Вдруг вместо того чтобы заживить раны, они сожрут самого пострадавшего? Благо на мне хватало свежих царапин, чтобы испытать Молчаливых. Я протянул над столбиком нанитов ладонь, на которой алела недавно полученная ссадина. Нанороботы оживились. Черный столбик отрастил щупальца, охватил ими мою ладонь, но не остановился, а потянулся выше, вдоль предплечья к плечу, а оттуда к голове. Ведь там тоже была ранка. Наниты были почти неощутимы. Так – легкое жжение и зуд…

И бормотание. Молчаливые заговорили.

Мое сознание затуманилось, зрение потеряло четкость. Стало мерещиться, что вокруг – жаркий день. Слепой дождь сеется на ярко-зеленые заросли, посреди которых возвышается громадная пирамида, не имеющая четких очертаний. Она словно окутана знойным дрожащим воздухом. У подножия пирамиды какая-то возня. Строительные леса. Стрелы лебедок. Грузовые дирижабли. И всюду – на лесах, у лебедок, в кабинах дирижаблей – скиллы. Поодаль от пирамиды – длинные одноэтажные строения. Бараки. Рядом с ними тоже скиллы. Они не выглядят несчастными или измученными. Они деловиты, сосредоточенны. Никто не бродит нога за ногу, все бегают. Никто не ходит с пустыми руками, у всех они заняты. Внутри одного из бараков кульманы. Белые полотнища ватмана. Серая паутина чертежей. У кульманов тоже скиллы. Рядом обитые жестью столы. На столах артефакты. Скиллы соединяют их в причудливые узлы, а то и в целые агрегаты. В другом бараке – школа. Вполне обыкновенная для Дождя. Грифельная доска. Парты. За партами – юные скиллы. Внимательно слушают учителя, старательно, высунув язык, записывают. Ни один не вертит попусту головой, не дергает за косички девчонок, не пялится в окошко. А за бараками, в глубине джунглей, – казармы. Колючая проволока, вышки, бронетранспортеры, мокрые полотнища черных знамен. В казармах и на вышках – люди…

Видение длилось секунд тридцать. Вдруг Молчаливые смолкли, отпрянули от меня, втянулись в жертвенник. Я обалдело потряс головой, все еще не веря, что вокруг по-прежнему ночь, посмотрел на ладонь. От ссадины не осталось и следа. Ощупал голову – цела. Лесные дикари не лгали и не приукрашивали действительность. Наниты Сверчков и в самом деле исцеляли, утилизируя омертвевшую плоть и ускоряя регенерацию клеток. Любопытно, какова была функция нанороботов в глобальном функционировании биотехнической сферы Дождя? Может быть, они поддерживали экологическое равновесие? Пожирали все отжившее и восстанавливали то, что оставалось жизнеспособным?

Впрочем, это праздное любопытство. Особенно в моем нынешнем положении. Пора браться за профессора.

Брукс сидел на холодном валуне, понурив перебинтованную голову. Снег покрывал его плечи и шляпу, отчего профессор выглядел неживым. Я отряхнул снег, приподнял Брукса за подбородок, заглянул в тусклые глаза.

– Вставайте, профессор! – сказал я. – Пора подлечить вам голову. Мою уже подлечили…

Он недоуменно уставился на меня, спросил:

– Что значит «подлечить»? Каким образом?

– При помощи ваших излюбленных артефактов.

– Не понимаю…

Я взъярился.

– А ничего и не нужно понимать, профессор! Делайте, что я вам скажу, и доживете до второго пришествия Ктулбы!

Брукс покачал головой.

– Не кощунствуйте, сударь, – пробормотал он. – Тем более в присутствии этого юного…

Я не дал ему договорить. Время дискуссий прошло.

Метель прекратилась. Небо быстро очищалось от туч. Луна Снег заливала окрестности призрачным сиянием. С минуты на минуту должны были показаться винтолеты. Я сгреб профессора под мышки, поставил на подгибающиеся ноги и повел к жертвеннику. Брукс не сопротивлялся, будто и впрямь был овцой, влекомой на заклание. Я же чувствовал себя жрецом, исполняющим жестокий, но необходимый ритуал.

Для того чтобы дать возможность нанитам поработать над профессором, я содрал с него шляпу и бинты. Рана снова начала кровоточить. Далее я поставил Брукса на колени и наклонил его голову к «алтарю». Профессор замычал, попытался вырваться, но я держал крепко. Молчаливые облепили его голову и мою руку. Брукс задергался еще сильнее.

– Терпите, магистр, – увещевал его я. – Можете считать, что сам Ктулба снизошел на вас…

…Блестящей в сиянии Снега шкуркой наниты сползли с профессорской головы, и больше ничего не нарушало мертвенного покоя камня. Я отпустил Брукса. Он медленно выпрямился, воззрился на меня безумными глазами. Осторожно пощупал макушку.

– Жнец! Не больно… И… – Он посмотрел на пальцы, которыми только что прикасался к несуществующей более ране. – И крови нет.

– Это все наниты, профессор, – сказал я. – Иными словами – микроскопические механизмы, созданные, если хотите, вашим Ктулбой как раз с целью заживлять поврежденное и устранять безнадежно мертвое.

– Но ведь это же сродни чуду! – воскликнул Брукс. – Вы не находите, господин Айрус?

– Пожалуй, – согласился я. – Один мудрец в моем мире как-то заметил, что на определенном уровне технология неотличима от волшебства.

– Замечательно сказано! – воодушевился профессор. – Увы, человеческая технология на Дожде еще очень далека от волшебной.

– Зато у вас полно нечеловеческой, – подхватил я. – И самое главное ее достижение, я имею в виду Великую Машину, мне еще не довелось увидеть. Если мы и дальше будем предаваться философии на такой холодрыге, то и не доведется…

Я осекся. В чистом, холодном воздухе явственно послышался звенящий гул. Винтолеты возвращались. Я поискал взглядом совенка. Мальчишка, нахохлившись, прислушивался к гулу винтов, держа арбалет на изготовку.

– Ты беги к своим, Ральф, – сказал я ему. – Спасибо тебе. Теперь мы сами…

– А мне зачтется, дядя дух, что я помог вам? – поинтересовался практичный совенок.

– Обязательно! – уверил его я. – Экзаменаторы будут просто в восторге от твоего поступка, парень!

Он деловито кивнул, сделал нам с профессором ручкой и радостно поскакал к пакгаузам, крыши которых смутно чернели внизу.

Хищный силуэт появился в прозрачном ночном воздухе, шаря щупальцами прожекторов по камням. Винтолет был один. Он шел низко, взметая лопастями снежные вихри. Гул становился все громче.

– Что вы намерены делать? – прокричал Брукс.

– Увидите! Главное – не вмешивайтесь! Повторяйте за мной!

Я принялся подпрыгивать на месте, размахивая руками. Профессор нехотя последовал моему примеру.

Разумеется, не было никакой гарантии, что вояки не шарахнут по нам из пулеметов. И если у меня был шанс увернуться от пули, то у Брукса – ни малейшего, но гораздо глупее было бы пытаться скрыться. Я рассчитывал, что армейские захотят захватить меня и профессора живыми. Это уже наученные жизнью чернознаменники залили бы все здесь напалмом, не пожалев даже магистра, а вояки Страны-под-Солнцем еще не сталкивались с призраками в ближнем бою.

Расчет мой оправдался. Винтолет прошел над нами, ослепил прожекторами, умчался к горам, развернулся, снова ослепил и начал снижаться. Он завис в нескольких метрах от неровной поверхности каменистого плато. Сдвинулась широкая дверь десантного отсека, и оттуда начали выпрыгивать солдаты в плащ-палатках и всенепременных массивных касках. Железноголовые…

Я поднял руки. Профессор – тоже. Нас мгновенно окружили дюжие молодчики. Меня обыскали, отняли автомат и «оборотень» – как будто я и без них не обойдусь, – пинком направили к винтолету. А мне только того и надо было.

К Бруксу отнеслись куда снисходительнее. Его даже обыскивать не стали. Взяли под локоток и повели. Меня – следом. У самого винтолета я сделал вид, что поскользнулся. Да так неловко, что сшиб несчастного профессора с ног. Солдаты бросились на меня: почувствовали, гады, – что-то здесь нечисто. Да только ничто им уже не могло помочь.

Я ускорился. Темные фигуры бойцов застыли в самых причудливых позах. Я отнял у одного из них автомат и хладнокровно расстрелял всех, кто носил каски. Меня заботили только две вещи: как не зацепить Брукса и как самому ненароком не обогнать пулю. Когда я вернулся в нормальное время, у винтолета, все еще висящего в воздухе на натужно ревущих лопастях, не осталось ни одного уцелевшего солдата. Я подхватил профессора, едва ли успевшего уразуметь суть происходящего, забросил его в отсек, запрыгнул сам. Бортстрелки встретили меня изумленными взглядами. К счастью, взгляды убивать не могли, а вот мой симбионт – мог. Покончив в две секунды с бортстрелками, я кинулся в кабину пилотов.

Они дружно оглянулись на меня. В глазах – непонимание и гнев. Командир сдвинул наушники, чтобы услышать, что я скажу.

– Через перевал! – скомандовал я. – Живо! Ориентир – Целеста!

Пилоты оказались ребятами понятливыми. Командир кивнул второму. Винтолет пошел вверх. Я наклонился к командирскому уху и распорядился:

– В эфир не выходить. Будете плохо себя вести, погибнете вместе с нами.

Командир опять кивнул. Набирая высоту, винтолет нацелился в седловину между двумя вершинами. Мой путь на Юг продолжался.

Похоже, пилоты хорошо знали этот маршрут. Иначе нам было не уцелеть. Ночь. Иззубренные вершины. Темные провалы пропастей, в которые то и дело срывались снежные лавины, потревоженные громовым эхом. Но винтолет уверенно обходил скалистые пики, лавировал в ущельях, реял над долинами.

В кабине трясло неимоверно. Сесть было не на что, одной рукой я цеплялся за спинку командирского ложемента, а другой придерживал автомат, чтобы не лупил по ребрам. Время шло. Меня стало укачивать. Глаза слипались. Гул винтов навевал воспоминания о ночной Генезии… Переполненный бар… Бешеная музыка… Мечущиеся по лицам танцующих лазерные прожекторы… Блестящие глаза немножко пьяной и счастливой Милен…

Винтолет тряхнуло сильнее обычного. Движки взвыли на пределе слышимости. Я едва не вывалился из кабины в десантный отсек. Все-таки задремал… Винтолет лег в разворот, потом выпрямился и снова – набок. Как будто уходил от самонаводящихся ракет. Только какие ракеты в этой космической глухомани?..

– Да что за…

Командир повернулся ко мне, что-то сказал. «Облачник», прочитал я по губам. И «пулеметы».

Все понятно. Винтолет преследует облачник, а на пулеметах никого. Поубивал я всех пулеметчиков. Придется самому…

Я знаками показал командиру, что беру облачника на себя. Винтолетчик кивнул. Волей-неволей нам пришлось стать одной командой.

В десантном отсеке я встретился взглядом с профессором. Брукс цеплялся за ременные петли, прикрепленные к борту; его укачало до зелени на лице. Я подмигнул магистру и прошел в хвостовой отсек. В нем и размещались пулеметные турели, прикрытые плексигласовыми полусферами. Я выглянул в правую полусферу. Ничего, кроме звезд и смутной громады горной цепи в отдалении, я не разглядел. Бросился в левую. Облачник был тут как тут. Его тускло отблескивающая мантия заслонила небо. Никогда я еще не видел эту исполинскую гадину так близко.

Я оглядел казенник пулемета. Слава Ктулбе, лента была заряжена. Некстати вспомнилось, что точно такими лентами любил украшать свой посох Дед. Понятно, откуда в его деревне взялся пулемет. Сняли со сбитого винтолета…

Опустив зад в полукруглое металлическое в дырках сиденье, я взялся за гашетку. К грохоту винтов добавился грохот пулемета. Оказалось, лента была заряжена трассирующими. Огненный пунктир протянулся к облачнику. Полетели желеобразные комки, но они были крохотными по сравнению с исполинской тушей летающей медузы. Я давил на гашетку, всаживая пулю за пулей в одно и то же место. Особого впечатления на облачника мои усилия не производили. Он даже приблизился. Тогда я перенес огонь вдоль мантии, надеясь зацепить что-нибудь жизненно важное, хотя одному Ктулбе известно, где у этой твари жизненно важные органы. Может, у нее их и нет вовсе…

Винтолет встряхнуло так, что пулеметная гашетка выскользнула из моих потных ладоней. Я было вновь взялся за нее, но плексиглас вдруг лопнул, и студнеобразный поршень вдавил пулемет внутрь отсека. Облачник вплотную сблизился с винтолетом. Я кинулся обратно в десантный отсек. Увидел белые от ужаса глаза профессора и только в это мгновение сообразил, что больше не слышно гула винтов. Фюзеляж винтокрылой машины накренился. Кабина пилотов оказалась наверху. Цепляясь за ременные петли, я по-обезьяньи полез туда. В лицо мне хлестал холодный воздух пополам с невыносимой вонью. Я вцепился в спинку командирского ложемента, подтянулся и увидел, что фонарь кабины смят, будто яичная скорлупа, и пуст. Привязные ремни и кабели наушников были оборваны. Облачник забрал экипаж.

Неожиданно стало легко. Я узнал эту легкость, хотя никогда не бывал в открытом Космосе. Она означала свободное падение. Воздушная медуза удовлетворилась добычей и бросила изуродованную машину. В моем распоряжении были считаные секунды. Я оттолкнулся от спинки ложемента, перегруппировался и перешел в ускорение. Сдвижная дверь десантного отсека оказалась открыта, за ней на фоне багровеющего неба маячили кроны деревьев. Я схватил за шиворот Брукса, который невесомой лягушкой раскорячился посреди отсека, и вынесся наружу. Короткий полет, жесткий удар о древесный ствол, треск ломающихся под двойной тяжестью сучьев, хруст суставов и…

Пришел в себя я уже на земле. И первое, что увидел, были круглые совиные глаза, обрамленные серым пухом. Скилл наклонился надо мной, в руке его был факел. Черная ночь сменилась красной, но светлее от этого не стало, а пламя факела лишь сгущало темноту.

– Кро ато, – произнес скилл с вопросительной, как мне показалось, интонацией.

– Меня зовут Странным, – прошептал я и добавил по наитию: – Я ищу знахарку Тину…

Не знаю, почему именно свою нечаянную жену я вспомнил в этот момент. Мог бы сказать, например: «Я друг Хтора». Видимо, все-таки здорово приложился о дерево. Голова кружилась. Мутило. Опираясь на жилистую руку скилла, я поднялся, сделал несколько шагов. Похоже, легкое сотрясение мозга, но ноги держат, слава Ктулбе…

– Кто ты такой и почему тебя зовут, как лесного дикаря? – спросил скилл.

Ага, пошел допрос…

– Я не дикарь, хотя прожил среди лесных людей какое-то время. Там и встретил Тину. Она стала моей женой…

Произнося это, я следил за реакцией скилла, который, видимо, был главным в этом отряде, но скилл остался невозмутимым.

– Ты железноголовый? – осведомился он.

– Нет.

На это скилл только кивнул и словно потерял интерес к моей персоне. Он присел на корточки, принялся разглядывать лежащего в груде опавшей листвы профессора.

Бруксу повезло меньше, чем мне: он сломал ногу. Профессор тихо стонал. Скилл что-то быстро сказал на своем наречии. Молодые охотники принесли ему несколько крупных щепок и кожаные ремешки. Скилл, который, видимо, был знахарем, быстро и ловко вправил сломанную профессорскую ногу и зафиксировал ее. Брукс постанывал, но не открывал глаз. Он впал в полубеспамятство. Вконец измотали беднягу все эти передряги. Не удивительно, даже меня укатали местные горки. Хотя горки только начинались. В прямом и переносном смысле.

Ледяные вершины и заснеженные пропасти остались далеко на севере. А здесь было Лесогорье – цепочка холмов, заросших лесом, распадки между ними, скрытые сейчас багровым туманом.

Скиллы посовещались и принялись делать носилки. Жерди из гибких, но прочных ветвей путникового дерева, плащ-палатка – и вот профессор уже воспарил над землей, слегка раскачиваясь. А иногда – и не слегка. В зависимости от рельефа местности. Я брел рядом, опираясь на подобранную жердину. Брукс то приходил в себя, то снова терял сознание.

Наша поневоле торжественная процессия двигалась вдоль не слишком широкой горной тропы, то взбирающейся на кручи, то сбегающей в распадки. Охотники, свободные от ноши, иногда бросались в чащу и возвращались с добычей – с мелкими, похожими на бредовые видения артефактами. Время от времени охотники ускорялись. Я думаю, это получалось у них само собой и не требовало особого проявления воли. Что-то вроде рефлекса. Из нормального времени они вываливались всего на секунду-две, не больше. Из-за этого их движения казались необычайно плавными, как будто размытыми.

Глядя на них, я прозревал будущее. Не жалкая кучка призраков покорит Вселенную, а тысячи и тысячи скилл. Сейчас они запросто переходят в ускорение, а завтра точно так же, на раз плюнуть, станут преодолевать межзвездные расстояния. И никакая Великая Машина им не понадобится. Им вообще не нужны будут никакие технологические костыли. Юные скиллы, те, которые сейчас сидят за партами или с арбалетами в руках проходят школу выживания, покорят великое множество миров. Они придут в них с пустыми руками, но этими самыми руками превратят чужие миры в родной дом. Как превратили в него гористые чащобы Лесогорья.

Ну что ж, прекрасно. А мы придем сюда и сделаем Дождь своим домом. Нам, задыхающимся в смрадных ущельях Генезии, выбирать не приходится. Пусть скиллы нагишом ныряют в джунгли других планет. В конце концов, они потомки Сверчков и заслуживают того, чтобы унаследовать Галактику. С нас, землян, хватит для начала и системы Восемнадцатой Скорпиона…

Размышляя таким образом, я еще не подозревал, что уже принял решение. Оно медленно созревало во мне, возможно, с самых первых моих шагов по болотистым хлябям Дождя, и теперь оставалось лишь выполнить его…

Внезапно идущий впереди охотник поднял когтистую руку. Все замерли, прислушиваясь, – в совиных глазах застыла тревога.

– Что случилось? – спросил я у одного из носильщиков.

– Горный стыдливец, – сказал скилл. – Затаился на тропе.

– Хочет отнять раненого, – добавил второй.

– Дайте мне оружие! – потребовал я, отшвыривая свой посох.

Ни с кем не советуясь, ни у кого не спрашивая разрешения, молодой охотник, который шел в арьергарде, протянул мне карабин.

Похоже, законы лесных дикарей в племени скилл не действовали. Лесогорцы не собирались отдавать стыдливцу раненого. Это мне по душе. Я тоже не собирался повторять то, что сделал когда-то с Седобородым. Спасибо Борову, теперь я знал, как убить стыдливца.

Я проверил заряд, перехватил карабин поудобнее и двинулся вверх по тропе.

– Что ты задумал, Странный? – осведомился знахарь.

– Собираюсь убить стыдливца, – отозвался я.

Знахарь кивнул. Жестом подозвал четырех охотников – самых крепких, сказал:

– Пойдете с ним.

Охотники как один уставились на меня немигающими круглыми глазами. Они ждали приказа. Моего приказа.

– Двигаетесь быстро, насколько можете! – сказал я. – Окружайте стыдливца, но не останавливайтесь. Ходите по кругу, чтобы сбить его с толку. Берегитесь желудочного сока. Остальное я сделаю сам. А если попадусь, кто-нибудь из вас должен повторить то, что попытаюсь сделать я.

Охотники синхронно кивнули. Понятливые ребята.

– Вперед! – сказал я и перешел в ускорение.

Стыдливец вовсе не затаился. Он нагло торчал посреди тропы, похожий на гигантского краба, опоясанного по закраинам округлого панциря люминесцентными глазками. Каждый глазок – на отдельном стебельке. Даже в ускорении было видно, что гигант то и дело в нетерпении переступает голенастыми, заостренными, как пилы богомола, конечностями. В утоптанной земле чернели глубокие борозды. Мучительно медленно, хотя на самом деле – стремительно, стыдливец выпростал красноватую влажно поблескивающую трубку. Инжектор желудочного сока. Сейчас тварь начнет плеваться им направо и налево, чтобы достать невидимого противника.

Скиллы-охотники хорошо играли свою роль. В полном молчании они хороводили вокруг свирепого хищника, дразня его своим запахом. Факелы в их руках сливались в сплошное огненное кольцо. Стыдливец топтался на месте, плевался секретом, но раз за разом промахивался. Привык, гадина, убивать малоподвижные жертвы. Думаю, священный ужас, который стыдливец внушал аборигенам, был для него главным охотничьим навыком. По крайней мере, когда дело касалось охоты на человека. Даже странно, как эта не слишком сообразительная тварь могла обрести столь грозную славу…

Я вспомнил наставления Борова. Вернулся в нормальное время. Стыдливец мгновенно кинулся на меня, но это ему не помогло.

Выстрел.

Брызнули осколки хитина, покрывающего правую переднюю лапу. Конечность подломилась. Стыдливец не успел перестроиться, потерял равновесие, накренился. Трубка бешено завращалась, разбрызгивая жгучую жидкость веером. Кого-то из охотников зацепило. Раздался крик, полный боли.

– Все назад! – заорал я. – Отходите!

Скиллы дружно прыснули по кустам. Двое успели подхватить обожженного. Я смог полностью сосредоточиться на стыдливце. Пытаясь выпрямиться, он раздвинул свой складной панцирь, обнажив розовые тяжи мышц. Я перевел карабин на стрельбу очередями. Вдавил спусковой крючок. Карабин затрясся, зарявкал. Из-под панциря стыдливца полетели кровавые ошметки. Гигант рванулся в сторону. Попытался вновь сомкнуть панцирь, но что-то уже разладилось в этом идеальном механизме для убийства. Стыдливец заскреб лапами, силясь выпрямиться. Выпростал длинную иззубренную конечность, от одного вида которой у меня по спине мурашки забегали. Но и эта пила не помогла хищнику спастись. Карабин в моих руках рявкнул еще несколько раз. Ноги стыдливца подломились, и он рухнул в вонючую лужу собственного желудочного сока.

Я вернулся к отряду, опираясь на карабин, как на посох. Силы мои были на исходе. Никто ничего не сказал. И слава Ктулбе. Знахарь жестом приказал продолжать путь. Скиллы подняли носилки, и отряд двинулся по тропе.

В полном молчании мы миновали останки стыдливца, только шагу прибавили. И правильно сделали – не хватало на наши головы его сородичей, которые непременно появятся. Красная ночь была в самом разгаре. Вот-вот должен был начаться рассвет. Кровавая капля Восемнадцатой Скорпиона уже набухала на лезвии Серпа.

Неожиданно лес кончился. Тропа влилась в широкую торную дорогу. Она почти не петляла, спускаясь к подножию Лесогорья – обширному обрывистому плато, за которым туманной чашей выгибалось море. Плато было обжито. В красном сумраке я различал темные силуэты остроконечных башен с редкими огоньками на вершинах. Если бы не эти огоньки, башни можно было бы принять за термитники. Да вот только нет на Дожде термитов.

Завидев родные крыши, охотники заметно прибавили шагу. Поселение скилл ограждала стена – деревянный частокол, укрепленный валунами. Дорога упиралась в портал запертых ворот. Невидимые с дороги стражи зажгли прожекторы. Теперь они могли расстрелять нас, будто свору шерстней, застигнутую врасплох. В небе тяжко захлопало, словно мокрой тряпкой по спине; раздалось унылое бормотание. Крылатая тень, странно смешанная с человеческим силуэтом, промелькнула почти над самой головой. Я вскинул карабин – мне показалось, что это бредун, схвативший ребенка. Знахарь твердой рукой перехватил ствол.

– Это крыльщик! – буркнул он.

Как будто это слово что-то для меня значило. Но возражать я не стал: крыльщик так крыльщик.

Ворота отворились, и наш отряд начал втягиваться в пределы поселка. Несколько вооруженных скилл подошли к нам. Кто-то забрал мешки с добычей, кто-то перехватил рукоятки носилок.

– Раненых – к Тине! – велел знахарь.

К Тине?! Значит, она жива! Значит, она все-таки здесь!

Я кинулся к носильщикам.

– Возьмите меня!

Парни посмотрели на знахаря.

– Да, – сказал он. – Захватите его с собой. Это Странный. Он муж Тины.

Вот так просто? А вдруг я шпион чернознаменников? Или контрразведчик! По всем законам меня надобно посадить в карантин. И проверять долго и пристрастно. Но, похоже, у скилл – свои законы и своя логика. Может, с их точки зрения предстоящая встреча с Тиной – лучшая проверка для человека, который отказывался называться и дикарем, и железноголовым…

Все эти мысли вылетели у меня из головы, когда мы подошли к дому Тины – «термитнику» с четырьмя островерхими башенками, округлыми с наплывами стенами и с окнами, напоминающими немигающие глаза сов или – скилл…

У входа стояла женщина, закутанная в бесформенную хламиду. В красноватом сумраке ее глаза светились как угли, а пух, обрамляющий их, казался окрашенным охрой… или кровью…

– Тина! – окликнул я ее. – Это ведь ты? Знахарка из племени Деда!

– Странный… Откуда же ты взялся? – ровным голосом осведомилась она.

– А ты?.. Куда запропастилась ты?.. – спросил я, осознавая, что сейчас совсем не о том надо спрашивать. А лучше – вообще ничего не спрашивать, но я не мог удержаться. – Я думал, тебя увели отрубаи… или убили стыдливцы… – бормотал я, как помешанный или… как бредун. – Я так тосковал по тебе, Тина…

Она кивнула, принимая сказанное к сведению, и произнесла:

– Иди в дом, Странный! Мне нужно заняться ранеными. А потом я приду к тебе.