Константин Феоктистов, Герой Советского Союза, летчик-космонавт СССР, доктор технических наук, профессор

"Салют-6": к орбитам будущего

В середине 1981 года был закончен очередной этап работ на орбитальной станции "Салют-6". Двадцать семь космонавтов социалистических стран трудились на станции, проведено тридцать пять стыковок, выполнен огромный объем научных исследований, технических экспериментов, наблюдений и фотографирования Земли в интересах народного хозяйства. В целом сделан важный новый шаг на пути освоения околоземного космического пространства.

Это необходимо для дальнейшего расширения и развития деятельности человека в космосе. Ведь решение таких задач, как практически неограниченная междугородная связь, работающая на уровне обычной городской телефонной связи, передача телевизионных программ через спутники-ретрансляторы непосредственно на телевизионные приемники, вывод на околоземные орбиты радио- и оптических телескопов, заводов по получению сверхчистых полупроводников, медицинских препаратов и других изделий, космических электростанций, потребует строительства грандиозных сооружений — гигантских антенн, солнечных батарей, конструкций размерами в десятки, сотни метров и даже километры. Причем многие из конструкций нужно создавать на геостационарной орбите высотой около 36 тысяч километров.

Эти и подобные им проекты уже поставлены в повестку дня логикой развития космонавтики. Однако для их практического осуществления требуется решить ряд серьезных технических проблем. О чем идет речь?

Например, необходимо создать легкие и дешевые солнечные батареи пленочного типа, чтобы на каждый киловатт мощности приходилось не более двух килограммов массы батареи. Встает вопрос и о создании еще более экономичных транспортных ракет, о средствах транспортировки конструкции с низких околоземных на геостационарную и другие высокие орбиты. Здесь, по-видимому, потребуются межорбитальные корабли, использующие для своего движения солнечную энергию и электрореактивные двигатели.

И наконец, нужны средства ведения строительных и монтажных работ в открытом пространстве. Имеются в виду фермопостроители, манипуляторы с дистанционным управлением, роботы, средства индивидуального перемещения человека в космосе.

В наше время и происходит этот процесс освоения околоземного пространства. Для его отработки надо было создать базу на орбите, обеспечить ее снабжение, возможность смены специалистов, изучить возможности длительного пребывания человека в условиях невесомости, выполнения им самых разнообразных операций — от тонких астрофизических наблюдений до ремонта и монтажа оборудования как внутри станции, так и в открытом космическом пространстве.

Орбитальный блок станции "Салют-6" стал основой выполнения таких работ. Чтобы можно было менять экипаж и снабжать станцию, на ней создали два причала для кораблей, объединенную двигательную установку, которую можно заправлять в полете. Была обеспечена возможность установки и подключения вновь доставляемого оборудования, ремонта и замены отдельных приборов и агрегатов.

Пилотируемые транспортные корабли "Союз" и "Союз Т" доставляли на станцию и возвращали на Землю космонавтов, а автоматические грузовые корабли "Прогресс" снабжали ее кислородом, пищей, водой, топливом, дополнительным научным оборудованием, запасными приборами и т. п.

Во время эксплуатации "Салюта-6" получен большой опыт сближения, стыковки и герметичного соединения космических аппаратов, заправки станции жидкостями и газами, проверена возможность выполнения космонавтами самых разнообразных операций. Проведено значительное количество астрофизических, технических и прикладных, в интересах народного хозяйства, исследований и экспериментов — всего около 150 наименований. Причем большинство из них повторялось многократно.

Так, было выполнено приблизительно 60 астрофизических наблюдений, отснято около 13 тысяч фотокадров в интересах геофизических исследований и контроля природных ресурсов, проведено несколько сот визуальных наблюдений, сопровождавшихся съемкой (около 2000 кадров), примерно 200 технологических экспериментов по получению чистых материалов в условиях невесомости, около 900 медицинских и биологических экспериментов. Впервые осуществлены полеты человека в условиях невесомости длительностью до полугода, разработаны и успешно апробированы методы профилактики воздействия невесомости на организм человека. Созданы бортовая система охлаждения до температуры жидкого гелия, система дозаправки в полете, орбитальный радиотелескоп с антенной диаметром 10 метров. Для космического аппарата размерами в десятки метров достигнута точность ориентации порядка единиц угловых секунд, осуществлена телевизионная передача с Земли на борт станции, доставлены в научные лаборатории пластины со следами воздействия на них микрометеоров.

Эти достижения не означают, конечно, что мы уже все знаем и можно переходить с космосом на "ты". Новая область, осваиваемая человеком, имеет слишком необычные и трудные условия для работы, а новая техника требует многократной и длительной проверки в реальных условиях эксплуатации.

Нужно продолжать дальнейшее накопление опыта работы на орбите, апробируя методы исследований, инструменты, оборудование, улучшая условия жизнедеятельности космонавтов, повышая ресурс оборудования. Таким образом шаг за шагом и закладывается фундамент для дальнейшего освоения космоса в интересах народного хозяйства и науки.

 

Космическая смесь

Жарче солнца

Самая горячая область солнечной системы обнаружена с помощью космического корабля "Вояджер-2". Расположена она вдалеке от Солнца — около Сатурна, но ее температура в 200 раз превышает температуру солнечной короны.

 

Олег Макаров, дважды Герой Советского Союза, летчик-космонавт СССР

Знакомый незнакомец

Говоря о космических кораблях и станциях, мы должны помнить о том, что на орбиты их выводят ракеты-носители и их качества — мощность и экономичность двигателей, надежность системы управления и ракеты в целом — во многом предопределяют облик космического корабля.

Прекрасно зарекомендовавший себя носитель определил весовую категорию "Союза Т" (примерно 6,5 тонны) и габариты, в пределах которых использована общая компоновочная схема "Союза". Она оказалась настолько удачной, что основные решения (последовательное расположение отсеков и агрегатов, форма спускаемого аппарата) сохранены в новом поколении советского космического корабля, а потому оставлено неизменным и основное название — "Союз".

Однако за годы, прошедшие со времени разработки и начала эксплуатации корабля "Союз", в развитии космической техники произошли изменения, заставившие конструктора существенно модернизировать корабль. Модернизация коснулась прежде всего автоматики, обслуживающей динамические операции. Эти операции — маневры на орбите, сближение, причаливание, спуск — связаны с затратами ракетного топлива и требуют высокой точности исполнения, в том числе и по времени.

Аппаратура, управляющая динамическими операциями корабля "Союз", отличается высокой степенью надежности, воплощает в себе лучшие достижения своего времени. В наиболее ответственной части она опирается на датчики и системы, объединенные специализированными вычислителями, каждый из которых решает порученную ему задачу.

На корабле "Союз Т" практически при том же наборе датчиков вместо специализированных вычислителей установлен универсальный вычислительный комплекс для решения всех динамических задач. Например, при сближении космических аппаратов на орбите берутся в расчет не только информация бортового радиолокатора о взаимном положении корабля и станции, но и предварительно полученные данные о положении центра Земли относительно сближающихся объектов. Эти сведения, обрабатываемые совместно, помогают более экономно и точно вести процесс сближения.

Высокое быстродействие комплекса, память ЭВМ вместе с различными измерительными приборами дают возможность не только точно знать, как проходит полет и каково состояние корабля на данный момент, но и прогнозировать их на некоторое время вперед. А это, в свою очередь, позволяет наиболее рационально, с минимальными погрешностями распоряжаться поступающей информацией, критически оценивать ее и, следовательно, глубоко контролировать бортовыми средствами характеристики и исправность оборудования. В случае необходимости автомат сам принимает решение об использовании резервных устройств, не прерывая выполнения маневров по ориентации, сближению или спуску. Такой уровень автоматизации, естественно, повышает надежность решения динамических задач, а они для транспортного корабля главные.

Экипаж "Союза Т", как уже сообщалось, работает с вычислительным комплексом при помощи дисплея. Этот метод "общения" человека с машиной в настоящее время широко применяется в вычислительной технике. Ликвидацию традиционных трудностей такого "общения" в основном берет на себя машина, переводя информацию на привычный человеку язык.

Можно сказать, что основное отличие автоматики "Союза Т" от автоматики "Союза" состоит в том, что разносторонний контроль на борту в рамках поставленной задачи на новом корабле способна осуществлять сама машина.

Кроме автоматических, предусмотрены полуавтоматические режимы работы вычислительного комплекса, когда на каждое важное действие (например, включение двигателя для коррекции траектории сближения) машина запрашивает разрешение у экипажа и действует, только получив на то добро. Естественно, предусмотрено и ручное управление, тогда корабль подчиняется лишь командам космонавтов. Но и в этом случае машина информирует экипаж о том, правильно ли он работает с точки зрения логики, заложенной в ЭВМ разработчиками. Многие динамические операции могут выполняться космонавтами и при полностью отключенном бортовом вычислительном комплексе.

Таким образом, разработан и испытан в полетах надежный и удобный вариант, сочетающий автоматическое и ручное управление транспортным космическим кораблем. Как видим, экипаж "Союза Т" всегда может вмешаться в действия автомата, главная роль как на Земле, так и в космосе по-прежнему принадлежит человеку. Но роль эта с усложнением техники меняется.

На кораблях "Союз", столь успешно работавших на околоземных орбитах, экипаж мог и должен был предсказывать любое действие автомата. Роль космонавтов во взаимодействии с автоматикой корабля состояла в том, чтобы сопоставить свои прогнозы с решениями машины и в зависимости от того, совпадает одно с другим или нет, разрешить или запретить машине действовать.

На "Союзе Т" логика автоматов резко усложнилась. Во многих случаях экипаж не может точно предсказать решения ЭВМ. Действия его обусловлены множеством "если". Если задача поставлена правильно и по силам автомату, если заложенные в него алгоритмы верны, если создавшиеся на борту условия не требуют изменения целей рабочего процесса, то вмешательство человека нецелесообразно, а может быть и вредным: ведь машина обладает высокой степенью надежности и быстродействием, нам недоступным. С другой стороны, все это лишь до тех пор, пока есть уверенность, что техника правильно решает задачу. Словом, возникает нужда в новом, более высоком уровне контроля и понимания работы автоматических систем. А это потребовало, в частности, и совершенствования подготовки экипажей к полетам на "Союзе Т".

При модернизации "Союза" разработчики стремились в полной мере использовать многолетний опыт полетов этого корабля. Так, двигательные установки теперь имеют единые баки с топливом для работы как маршевого (основного) двигателя, так и двигателей ориентации, что позволяет оперативно маневрировать запасами топлива, использовать его более рационально.

Опыт предшествующих полетов весьма существенно влияет на работу проектировщиков. При этом нужно учитывать следующее. Когда разрабатывали "Союз", опирались на сравнительно небольшой материал, полученный при эксплуатации "Востоков" и "Восходов". Потребности экипажей в полете не были достаточно изучены, соответственно и конструкторы не были готовы к удовлетворению возникающих запросов. При создании "Союза Т" опыт имелся богатый: корабли "Союз", орбитальные станции "Салют" активно действовали в околоземном пространстве. Поэтому большое внимание было уделено улучшению условий работы экипажа на борту. Учтены многие предложения космонавтов при компоновке культового хозяйства корабля, оборудовании орбитального отсека и в его интерьере.

Для безопасности корабля и экипажа при возникновении на борту непредусмотренных, нештатных ситуаций поставлены дополнительные средства автоматики и предупреждения космонавтов. В то же время в сервисных системах, например при регулировании температуры воздуха в жилых отсеках, отказались от жестких условий, задаваемых автоматом, и перешли к простому и удобному ручному способу регулирования.

Полет на "Союзе Т-3" мы выполнили втроем. Стоит отметить, что, собственно, для пилотирования корабля вполне достаточно двух членов экипажа — командира и бортинженера. Тем не менее третье место очень нужно. Это место специалиста, исследователя, ученого, наилучшим образом подготовленного для работы в избранной области науки или техники.

Давно уже остался позади период становления космонавтики, когда основной вопрос ставился так: можно ли летать, жить и работать в космосе? Можно. Нужно. И основные задачи сегодня формулируются иначе. Необходимо добыть и доставить на Землю людям новую информацию о нашей планете, ее строении, состоянии, запасах. Необходимо исследование других планет, звезд, галактик в интересах фундаментальных наук. Необходимо и впредь продолжать прикладные работы на пользу технике, народному хозяйству страны.

Годы кропотливого труда советских ученых, конструкторов, инженеров, рабочих, космонавтов позволили определить, что оптимальными для решения этих проблем должны стать космические комплексы, основной частью которых являются орбитальные станции. Создание и использование таких станций Л. И. Брежнев назвал магистральным путем развития нашей космонавтики. Мы знаем теперь, что продолжительность работы станций на орбите может составлять годы. Об этом наглядно свидетельствует опыт эксплуатации "Салюта-6".

На примере "Салюта-6" мы видим также: чтобы космический комплекс действовал долго и эффективно, мало построить и вывести на орбиту одну станцию. На "Салюте-6" до нас успешно потрудились двенадцать экспедиций, мы тринадцатая. Для плодотворной работы требовалось бесперебойно снабжать станцию воздухом, продовольствием, топливом, запасами магнитной и фотопленки, приборами и оборудованием для исследований и экспериментов. Для смены экипажей, возвращения на Землю полученных материалов, технического обслуживания орбитальной станции служат пилотируемые и грузовые транспортные корабли, живой нитью связывающие "Салют-6" с Землей.

Высоконадежной, хорошо унифицированной машиной показал себя на трассах к "Салютам" давно знакомый всему миру "Союз". Опыт первых полетов его преемника, "Союза Т", убеждает в том, что новый советский транспортный космический корабль поможет еще лучше, с большей отдачей продолжать то дело, ради которого мы выходим на околоземные орбиты,

 

Космическая смесь

Космический тандем

1 марта 1982 года спускаемый аппарат автоматической межпланетной станции "Венера-13", стартовавшей 30 октября 1981 года, совершил мягкую посадку на поверхности Венеры. Через 4 дня в другом районе Утренней звезды (удаленном на 1000 километров) произвел посадку спускаемый аппарат станции "Венера-14", стартовавшей 4 ноября 1981 года.

184 минуты в общей сложности передавалась научная информация с поверхности горячей планеты. С помощью автоматов был проведен анализ элементного состава грунта Венеры, получены цветные панорамы Утренней звезды… Эти и целый ряд других важных исследований были проведены впервые. Интересные результаты уже получены учеными. Например, установлено, что в облаках Венеры основным элементом является сера. Водяного же пара в атмосфере очень мало, и его распределение по высоте необычно. Большая часть ультрафиолетового излучения Солнца не доходит до поверхности, а поглощается на высоте 60 километров. Определен изотопный состав инертных газов (эта информация является ключевой для разгадки тайны происхождения солнечной системы).

 

Валерий Рюмин, дважды Герой Советского Союза, летчик-космонавт СССР

Космический дневник

Около двух лет прошло с момента окончания моего последнего полета в космос. И сейчас кажется, что многое уже забыто из этой космической одиссеи. Но когда я беру свои полетные дневники, перечитываю их, перебираю в памяти дни, события — нет, все осталось. Только одно помнится ярко, словно высвечено из всего остального, а до другого добираешься как по цепочке. Удивляешься: надо же, не забыто.

Когда меня спрашивают, что больше всего запомнилось в полете, начинаю думать. А если отвечать с ходу, не задумываясь, то навсегда врезалась в память такая картина. Желтое неяркое солнце, небо и белые облака, только не внизу, как привык их уже видеть за долгие месяцы полета, а над головой. Мы сидим в шезлонгах, невдалеке девушка с ромашками. Запах полыни. А рядом спускаемый аппарат, еще горячий, и оранжевый с белым шелк парашюта.

Радость встречи с домом после долгой разлуки всем знакома. Но лишь немногим более двадцати лет назад человек впервые ощутил то, что сегодня довелось испытать и нам, — радость встречи с Землей. Но так я думаю сейчас, а тогда с трудом верилось, что мы уже на Земле. Все происходящее казалось как во сне. Только уж очень реально Земля давила своей тяжестью.

Мы выполнили свой долг, отработали программу. Сколько же мы летали? Зима, весна, лето, а мы все над Землей. Мы делали виток, и, пожалуйста, все времена года проходили перед нами за полтора часа. Но жили мы на орбите по московскому времени…

Закончился 175-суточный полет. Мой первый космический марафон. Небольшой перерыв, и второй марафон: 185-суточный полет. Новый командир и прежняя станция. Работа знакомая, но масса новых нюансов. И привычка вести в полете дневник. Отрывки из него я и предлагаю читателям.

Первый марафон

25 февраля 1979 года

Это был день нашего с Володей Ляховым старта. А начался он с того, что врач экипажа Роберт Дьяконов, разбудив нас без всяких церемоний ровно в восемь, сказал:

— Мужики, у меня к вам предложение, работенка есть суток этак на 170 там, где, говорят, есть какая-то сенсорная депривация, невесомость. Все время вдвоем будете. Ну, гости разок прилетят. Еще можно отказаться, но, я думаю, вам стоит попробовать. Если согласны, сейчас мои коллеги вас слегка осмотрят, потом позавтракаем, и вперед.

Мы рассмеялись. День начинался хорошо. А накануне шел сильный снег, в ста метрах ничего не видно. Мы боялись, что старт, если он будет, будет невидимым. Сегодня погода была чуть лучше. После завтрака я позвонил из нашей гостиницы "Космонавт" домой — поговорил с женой, как мог, успокоил ее. Предстоящая долгая разлука со мной восторгов не вызывала. Чтобы подбодрить сына (у меня двое детей: дочь Вика и сын Вадим), я назначил его как теперь единственного оставшегося в доме мужчину на время моего отсутствия "главой" семьи, чем Вадим очень гордился впоследствии.

Дорога на специальном автобусе от гостиницы до стартовой площадки длиной в час мне хорошо знакома. Много ездил, когда еще работал здесь специалистом по наземным испытаниям. Проехал по ней и с Володей Козленком к первому своему старту. Тогда мы оба так рвались в космос и не знали, какой горький сюрприз он нам приготовит. Не смогли мы состыковаться со станцией, возвратились на Землю ни с чем. Судьба развела нас потом. Как людей, имеющих опыт, пусть небольшой, зато поучительный, нас включили в разные экипажи. Володя к этому времени успешно закончил свой второй, 140-суточный, полет, а теперь предстояло лететь мне, уже с Володей Ляховым, запланировали нам командировку 173-суточную.

Еще недавно люди не представляли, возможно ли так долго быть вдвоем. Вот в рассказе американского писателя О"Генри "Справочник Гименея" есть такие слова: "Если вы хотите поощрять ремесло человекоубийства, заприте на месяц двух человек в хижине восемнадцать на двадцать футов. Человеческая натура этого не выдержит". И написано это всего-навсего 70 лет назад. О"Генри — писатель юмористический. На "полном серьезе" это высказывание воспринимать, конечно, нельзя, но доля правды, и причем немалая, в его словах есть: длительное пребывание с глазу на глаз даже с самым приятным тебе человеком само по себе испытание.

Кроме того, полет — это всегда риск. Как ни проверена, ни испытана техника, никогда не знаешь, какой отказ она может преподнести тебе в невесомости. И человек нашей профессии это всегда понимает и должен быть готов к любым неожиданностям. Но, с другой стороны, мы всегда помним, что нам доверяется огромное дело: завершать работу больших коллективов рабочих, инженеров, ученых. Мы, космонавты, являемся последним звеном в той цепи, которая начинается с замысла космической машины в умах проектантов и заканчивается написанием отчета о полете уже после приземления и осмысливания всех деталей полета. И вот эта огромная ответственность за труд целых коллективов, с одной стороны, окрыляет, а с другой — давит на тебя тяжким грузом. Все эти мысли промелькнули у меня в голове, пока я ехал в космодромовском автобусе…

Но предстояла работа, и я постарался на ней сосредоточиться. Я еще раз воскресил в памяти первый полет, особенно его начальную фазу — участок выведения. Дело в том, что на этом участке от космонавта мало что зависит. При нормальном ходе полета работает автоматика, но надо быть готовым ко всему, и поэтому еще и еще раз продумывались возможные аварийные случаи и связанные с этим последствия. В случае аварии ракеты мы бы садились в малолюдные просторы Сибири. А в зимнее время это не очень-то приятное занятие.

За этими размышлениями время пробежало незаметно. Мы прибыли к зданию, где нам предстояло облачиться в космические доспехи. Не спеша переодеваемся. Это и последние наземные проверки скафандра, в котором предстоит преодолеть участок выведения. Скафандр нужен для страховки: на случай разгерметизации спускаемого аппарата.

Последние напутствия Главного конструктора и его заместителей. Это даже не напутствия, а просто пожелания удачи в столь длинную дорогу.

Опять в автобус — к стартовому столу. Снег прошел, и теперь заправленная и готовая к работе ракета хорошо видна. Выкуриваю последнюю сигарету. В полете курить нельзя, а до этого курил 28 лет. Предстоит период отвыкания от никотина. Нас сопровождает врач экипажа Роберт Дьяконов и помогает дойти до лифта. Оттуда еще раз оглядываемся на провожающих, так хорошо знакомых по многолетней работе, тех, кто сейчас будет обеспечивать нашу работу, на заснеженную степь, на хмурое зимнее небо. Хочется все вобрать в себя, запомнить, сохранить на весь полет.

И вот лифт несет нас к ракете, все земное уже позади, и, хотя до старта еще два часа, теперь надо думать только о работе. Время тянется мучительно долго. И хоть страшновато отрываться от Земли-матушки, всем сердцем стремишься скорее в полет. Ведь столько лет готовился к этой работе!

Наконец следует команда "Зажигание!", слышен гул, он нарастает, вдруг толчок. Это значит — ракета пошла. Прощай, Земля! Девять минут длится участок выведения, и минуты эти кажутся бесконечно длинными. Постепенно растут перегрузки, и вот наконец наступает невесомость. Что-то напоминающее невесомость испытывает и обычный авиапассажир, когда самолет стремительно проваливается в воздушную яму. Только здесь, в космосе, это не мгновения, а отныне наше постоянное ощущение. Радости оно вроде не должно доставлять, а мы вот рады: первый этап путешествия прошел удачно.

Правда, разбираться в своих чувствах здесь некогда, начинается уже работа, а она строго регламентирована временем, и надо успевать поворачиваться. Первый день на орбите очень напряженный: надо успеть и проверить все системы корабля, и выполнить коррекцию орбиты для стыковки на следующий день со станцией, и хочется хотя бы краем глаза посмотреть на Землю с такой высоты. Обязательная часть программы заканчивается только через 9 часов после выведения. Чувствую, как устал. Наверное, это от волнения и новых впечатлений. Я уснул как убитый и проспал 6 часов.

26 февраля 1979 года

Вообще-то этот день не стоило бы описывать. Но лично для меня он был трудным чисто психологически. Я помнил, как полтора года назад я вместе с Владимиром Коваленком на корабле "Союз-25" уже летел к "Салюту-6". Мы были совсем рядом со станцией, но стыковки тогда не получилось и мы не попали в наш космический дом. Те, кто связан с техникой, знают, что порой и налаженная машина не всегда работает. Тем более сложнейшая космическая техника. Да и человек, впервые попавший в такие необычные условия, бывает не всегда точен в своих действиях. Поэтому для меня это была как бы вторая попытка. Я понимал, что третьей уже может не быть. Это ведь не спорт…

16 часов 29 минут. Мы состыковались со станцией. Трудной была стыковка. Касание произошло как раз в тот момент, когда день сменился ночью. Если на Земле темнота наступает сравнительно медленно, то в космосе сумерки длятся считанные секунды и глаза не успевают привыкнуть к темноте.

Проверяем герметичность соединения и наконец вплываем в станцию — наш новый дом на долгое-долгое время. Все эти операции потребовали огромного нервного напряжения. Сейчас оно спало. Мы почувствовали страшную усталость. Да и невесомость давала о себе знать. Лица наши опухли до такой степени, что в зеркале себя не узнаешь. Нет навыков в координации движений, постоянно обо что-то ударяемся и в основном головой. Все из рук уплывает. А работа ждет, ее делать здесь, кроме нас, некому. Надо проводить расконсервацию станции. Володя поработал немного, и я отправил его спать. Он тут же пристроился на боковой стенке, а я еще часов 5–6 работал. Я бортинженер, все это по моей части. Под конец устал так, что привязал спальный мешок на потолке и не раздеваясь лег спать. Пол и потолок в космосе — понятия условные.

27 февраля — 7 марта 1979 года

Этот отрезок времени я бы назвал периодом привыкания. Мы обживали станцию — свою новую квартиру и, естественно, чувствовали себя подобно новоселам: когда из своей старой квартиры, где все знакомо и понятно, переезжают жить на новое место. И хотя они в общем знают, где что должно лежать, какие вещи для чего предназначены, они еще все сами не пощупали, не покрутили все ручки и краны… И здесь еще раз убеждаешься в правильности старой русской пословицы: "Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать". Надо было осмотреть каждый уголок, чтобы запомнить, что где лежит и для чего это может пригодиться. Кроме того, станция к этому моменту отработала в космосе более полутора лет и кое-что сломалось. Надо было разработать стратегию проведения ремонтных работ. Этим мы в основном и занимались.

Другая проблема — научиться быть в этом доме вдвоем. Как ни тяжело было положение Робинзона Крузо на необитаемом острове, но в одном он точно имел преимущество перед нами: он решал вопросы только за себя одного. Каждый из нас должен был их решать, учитывая и мнение и характер своего напарника. До полета мы вместе долго готовились, но вся подготовка велась в окружении людей, а это совсем не одно и то же, что очутиться вдвоем. Здесь каждое слово имеет значение, даже тон важен. Надо было научиться чувствовать своего товарища как себя, даже лучше…

Что я знал о своем партнере? Володя был младше меня на два года. Опыта конструкторской работы не имел. Родился за день до нападения гитлеровской Германии на Советский Союз в одном из городов Донбасса. Отец работал на шахте. Через месяц отец ушел на фронт и погиб, защищая Родину. Мать была вынуждена пойти работать на шахту. Трудное детство закалило характер. В старших классах школы стал увлекаться музыкой. Играл в школьном оркестре. А после окончания школы неожиданно поступил в летное училище. Закончив в 1964 году Харьковское училище, служил на Сахалине, летал на истребителях. К моменту окончания училища уже действовал отряд космонавтов. В космосе побывали Гагарин и Титов, Терешкова и Быковский. В 1967 году Володя был зачислен в отряд космонавтов. Двенадцать лет ждал своего часа — изучал космическую технику, сдавал бесчисленные экзамены и наконец завоевал право на полет.

По характеру он человек общительный, быстро сходится с людьми. Всем видам отдыха предпочитает рыбалку. Вот с таким парнем мне и предстояло пролетать полгода вместе.

В эти дни мы много работали. Вставали в 8 часов утра, а ложились не раньше часа ночи. Мы ведь попали в дом, где до нас уже жили и кое-что переставили, перевесили по-своему. Поэтому нам пришлось "переклеивать обои", под свой вкус.

Много занимались ремонтными работами. Нельзя было откладывать опыты с живыми организмами. Мы привезли с собой восемь перепелиных яиц и одну из установок приспособили под инкубатор. Рассчитывали на длительный полет, поэтому были заинтересованы в собственном "огороде". В первые дни мы посадили лук, чеснок, огурцы, помидоры, перец, землянику, редис. Естественно, на большой урожай не рассчитывали, но вырастить в космосе свой огурец нам хотелось. Еще мы надеялись, что растительный мир будет как-то скрашивать наше пребывание в мире машин и агрегатов. Забегая вперед, скажу, что до плодов дело ни в одном эксперименте не дошло. Растения на определенном этапе гибли. Но мы вернули на Землю образцы и думаем, что они помогут в будущем ученым найти пути выращивания этих растений в космосе.

8 марта 1979 года

Сегодня на Земле праздник — Международный женский день. А у нас на борту день ремонтных работ. Заменили несколько приборов и впервые в космосе попробовали пайку. Хорошо, что взяли с собой паяльник, очень он нам пригодился и не раз выручал.

Но главным сегодня все же была не работа, а встреча с семьями. Они пришли в Центр управления. Жена Володи Зина с сыном Юрием и дочерью Ольгой и моя жена Наташа с дочерью Викторией и сыном Вадимом. Они нас наблюдали по телевидению и слышали, а мы их не видели, а только слышали. Это была наша первая встреча, и прошла она довольно сумбурно. Каждый пытался что-нибудь рассказать и как можно быстрее. Дети мешали друг другу. А жены, по-моему, очень волновались. Основной вопрос, и это естественно, был, как мы себя чувствуем. Шел 11-й день нашего полета, и мы уже почти привыкли к невесомости. Видимо, выглядели бодро. Это их успокоило. Нам зачитали массу приветственных телеграмм от родных, знакомых, друзей и от совершенно незнакомых людей и даже целых коллективов. Мы почувствовали, как много людей следят за нашим полетом.

Ну а у нас был естественный вопрос: "Как дела дома? Как дети учатся?" Хотя и понимали, что неприятных сообщений на борт жены не передадут. Ведь помочь мы им никак не — могли. А поддержку друзей на Земле они всегда имели. Мы это знали. Люди у нас хорошие, всегда первыми готовы прийти на помощь. И это нас всегда ободряло. Потом было много встреч с семьями, но первая запомнилась особенно отчетливо.

15 марта 1979 года

Мы окончательно привыкли к невесомости, организм больше не протестовал против странностей этого мира. Вроде бы даже сил прибавилось. Появился первый листочек у огурцов, и остальная рассада вот-вот должна была взойти. Ухаживали. Мы очень надеялись, что огурцы вырастут и скрасят нашу жизнь в этом машинном зале. У нас были "официальные" объекты для биологических экспериментов, но мы и сами набрали разных семян.

Рассказывали в сеансах связи, как работаем паяльником — это было впервые. Пошел в дело универсальный электропривод, с помощью которого можно и гайки закручивать, и сверлить, и резьбу нарезать. Мы так расхваливали этот инструмент, что Земля язвительно поинтересовалась, не пробовали ли мы им бриться.

Сегодня мы открыли люк прибывшего к нам грузового транспортного корабля "Прогресс-5". Запустили его два дня назад. Он привез нам массу вещей, необходимых для полета, в том числе приборы для получения кислорода и поглощения углекислого газа и примесей, пищу, воду, приборы для ремонта станции, новую научную аппаратуру и еще письма родных и близких, посылки от жен, сувениры и вещи, не обязательные для полета, но весьма приятные. Ну, например, книгу "Природа Подмосковья". Знаете, как хорошо ее перелистывать и еще раз посмотреть реки, ручьи и озера, вспомнить рыбалку, ночи у костра, земные восходы и заходы. Это наша связь с Землей, это то, от чего мы ушли, но куда всегда будем стремиться. Это Родина. И мы всегда были благодарны тем, кто иногда, нарушая инструкции, укладывал незапланированные посылки в грузовой корабль, кто хотел облегчить нашу космическую вахту.

Конечно, с прибытием космического грузового корабля наша жизнь несколько изменилась. Мы старались в первую очередь все выгрузить и перенести в станцию. Мало ли что могло быть? Вдруг его придется срочно отстыковать. Следующая задача была загрузить его всем ненужным на станции, тем, что уже отработало.

Кроме того, его емкости пригодились и для слива остатков топлива из одного бака объединенной двигательной установки станции. Дело в том, что еще в конце предыдущей длительной экспедиции была замечена неисправность разделительной мембраны в одном из баков горючего. И сейчас нам предстояло спасти горючее в этом баке. К ремонту двигательной установки мы готовились на Земле. И от исхода этой операции зависела дальнейшая работоспособность двигателя станции. Это была довольно тонкая операция, где ошибаться было нельзя ни нам, ни Центру управления полетом. Все прошло четко. Была проведена специальная закрутка станции с целью отделения жидкости от газа в неисправном баке, перекачка отсепарированного горючего, длительное вакуумирование бака, закрытие пиротехнических клапанов, проверка герметичности всей системы. Забегая вперед, скажу, что успех этой операции позволил станции летать вот уже более четырех лет.

Как просто пишу об этом сейчас, а сколько волнений было у нас на Земле! Промоделировали все до старта, но невесомость могла выкинуть что угодно — предложить свои условия, свои задачи.

Я люблю машины. С детства был неравнодушен к "железкам". Немного завидую людям, которые наиболее остро чувствуют мир и себя в нем через музыку, цвет, художественные образы. Для меня же, например, в хорошем, остроумном техническом решении, удачной конструкции, любовно, с душой сделанной детали не меньше живого, человеческого.

Годы работы на испытаниях в КБ обострили это чувство. Поэтому мне кажется, что станцию я ощущаю как живую, со всеми ее слабостями и силой. Отсюда отчетливее видно, что сделано не по-космически, а по-земному. Замечания накапливаются. Не все оказалось достаточно продуманным — нельзя что-то созданное для решения земных задач прямо приспосабливать для космоса. И вообще мне не нравится, когда кто-то или что-то к кому или чему-либо приспосабливается.

24 марта 1979 года

"Прогресс-5", кроме всего прочего, привез нам телевизионный приемник. Экран небольшой, где-то 280 миллиметров по диагонали. Дело в том, что когда станцию делали, то телеприемник не предусматривали. Идея возникла позже. И сейчас пришлось приспосабливать имеющуюся телевизионную систему к приему изображения с Земли. Ведь здесь просто в окно не вылезешь и антенну не установишь. Но мы смонтировали приемник, и сегодня была пробная передача изображения на борт. Все прошло замечательно. Мы читали газету, которую на Земле держал руководитель полета Алексей Елисеев, у нас появилась возможность иметь не просто связь, а видеосвязь. Кроме того, теперь можно передавать на борт схемы, таблицы, чертежи. И впоследствии это нам так пригодилось. Да и встречи с семьями теперь будут более оживленными. Мы имеем возможность видеть их.

26 марта 1979 года

Сегодня пошел второй месяц нашего полета, и по программе у нас день медицинских исследований. Такие обследования бывают раз в 10 дней. Не так давно, когда мы начинали делать станцию, полет длительностью в один месяц казался пределом человеческих возможностей. Тогда медицинские обследования проводились через каждые три дня. Сейчас на космонавтов врачи смотрят уже спокойнее, да и нам легче. Потому что эти дни отнимают у нас время от проведения научных исследований. А время космическое ведь очень дорого.

Итак, что же это такое, медицинский день? На борту имеется система медицинского контроля. Основана она на датчиковой аппаратуре, которая накладывается на тело, голову космонавта и позволяет передавать сигналы о работе сердца, кровеносной системы, мышечного аппарата на Землю в сеансах связи. Мы сами можем видеть на экране своего осциллоскопа, как работают наши органы. Но на Земле сидят медики — специалисты самых разных направлений, и они, конечно, гораздо грамотнее нас в своей области. Они не пропустят даже незначительных изменений. Поэтому такие обследования и проводятся совместно с Землей. Кроме того, у них есть время на составление различных таблиц, сравнения наших данных с дополетными, есть время на проведение тщательного анализа с выдачей прогноза нашего состояния на следующие 10 дней. Наша задача заключается в том, чтобы к сеансу связи наложить датчики туда, куда нужно, все подключить, проверить показания по бортовому осциллоскопу и далее отработать заданную программу. С самого первого обследования у нас организовался самый тесный контакт с врачами на Земле. Забегая вперед, скажу, что ни одно обследование за весь полет не было сорвано. Все проходило с шутками, весело. А это, надо сказать, в невесомости очень нелегко. Наложить надо на себя около 20 датчиков. От них тянутся провода. Все это переплетается, запутывается, плывет. И ты сам плаваешь. Да со всеми этими проводами ты вынужден крутить педали велоэргометра. Но зато в конце дня мы получаем полную информацию о состоянии нашего здоровья и кое-какие рекомендации относительно режима труда и отдыха, рекомендации по занятиям физкультурой, по нагрузкам… Такие обследования вселяли в нас оптимизм. Мы верили, что ничего страшного не происходит и мы к концу полета сохраним достаточный запас сил.

11 апреля 1979 года

В тот день мы ждали гостей. По программе "Интеркосмос" накануне стартовал корабль "Союз-33". Экипаж — советский космонавт Николай Рукавишников и болгарский космонавт-исследователь Георгий Иванов. Ждали интересную совместную работу. Мы немного соскучились. Следили за каждым этапом их путешествия. Знали, что старт, выход на орбиту, все коррекции прошли нормально.

С утра убрали станцию, приготовили хлеб-соль, традиционное русское приветствие. И вот они уже рядом, расстояние примерно километров пять. Наблюдаем их все ближе, ближе. Вдруг видим, при включении двигателя факел какой-то необычный. Двигатель, который так хорошо себя зарекомендовал, безотказно работал в многочисленных полетах, и вдруг отказал?! Верить не хотелось, но тем не менее стыковку Земля отменила. Наше состояние трудно описать, огорчение невероятное. Волновались уже не за себя, а за ребят. Ведь именно на этом двигателе происходит спуск с орбиты. Есть, конечно, дублирующий, но уже не было уверенности и в нем. Да, ребята попали в трудное положение. При плохом раскладе они могли оказаться пленниками космоса.

На Земле всю ночь анализировали положение, чтобы безаварийно посадить космонавтов.

И вот 12 апреля. Слышим в эфире голос Рукавишникова:

— "Заря", я "Сатурн" — идем на баллистический спуск!

Такой спуск не шутка, перегрузки у них будь здоров, в восемь-десять раз увеличивается вес человека! Фактически до ввода парашюта падаешь как камень. На центрифуге в процессе подготовки мы таким перегрузкам подвергаемся. Но, как говорится, не дай господи. Очень сильно давит. А лицо во время такой перегрузки делается большим и плоским, как блин. Томительные минуты, и, наконец, мы слышим, что они благополучно идут к Земле. Очень мы были рады за ребят.

А наша жизнь осложнилась. И растения, которые так хорошо пошли в рост, стали чахнуть. Запланированную совместную работу теперь предстояло выполнить нам одним. И было очень грустно еще оттого, что больше никто к нам не прилетит. Кроме того, ведь у нас на корабле стоял тот же двигатель. Это наводило на некоторые размышления, отнюдь не успокаивающие. А летать еще нужно было больше четырех месяцев. И здесь есть два пути. Первый — предаться унынию. И второй — как у нас говорят, "закусить удила" и, несмотря на все трудности, идти вперед. На этом пути единственное средство — это работа с утра до ночи, чтобы никакие лишние и ненужные мысли не лезли в голову, чтобы не мучили сомнения.

А работы много. Программа научных исследований чрезвычайно обширна и разнообразна. Здесь каждый может найти достойное применение своим способностям. Я просто перечислю направления научных исследований. Это астрофизические исследования с использованием полутораметрового телескопа. Такой инструмент впервые был выведен на орбиту. С его помощью можно заниматься и исследованием Земли. Весьма перспективны технологические эксперименты, связанные с получением новых материалов и сплавов. Для этого предназначены две специальные печи, в которых проводились плавки. Есть на борту и целый набор спектральной аппаратуры для исследования Земли, ее природных ресурсов, а также комплект фотокамер для подкрепления этих наблюдений. Надо заниматься и визуальным наблюдением по заявкам различных специалистов: геологов, метеорологов, гляциологов, представителей лесного, сельского хозяйства, рыбаков… Они нас рвали на части, и мы как могли старались удовлетворить их интересы. На нас лежала ответственность за летные испытания новых приборов и агрегатов. Кроме того, надо ухаживать за биологическими объектами. Не говоря уже о том, что и мы сами представляли некоторый интерес для исследователей.

Вот эту программу мы и начали выполнять. Я говорю "начали", потому что начальный этап был этапом ремонтных и профилактических работ. А сейчас наступил этап выполнения программы научных исследований.

15 мая 1979 года

Сегодня к нам прибыл очередной "Прогресс-6". Трудяга-грузовик привез нам аппаратуру, запасы топлива и воздуха, воду и пищу. Были, конечно, и письма, посылки, сюрпризы. Операции по разгрузке были нам уже знакомы. Мы, опережая график работ, все сделали, включая дозаправку станции топливом. Используя лишнее топливо в "Прогрессе", подняли орбиту комплекса. Все идет по плану, и жизнь наша стала размеренной по сравнению с первым этапом.

Дни летят за днями. Наш распорядок дня уже устоялся и выглядит следующим образом. Подъем в 8 часов утра, будит противным звуком сирена. Зарядка, в основном упражнения с эспандерами, минут на 30–40. После этого туалет и завтрак. Мы брились каждое утро электрической бритвой со специальной насадкой для сбора волос. Чистили зубы щеткой с вмонтированной в нее электрической батарейкой без зубной пасты. Протирали лицо и руки салфетками, пропитанными специальным лосьоном. Завтрак, как правило, состоял из консервированного мяса, творога в тубах, хлеба, чая или кофе по желанию, печенья или бисквита. Все в подогретом виде. Набор консервированного мяса был очень разнообразным: свинина, говядина, антрекоты, язык, бекон, колбаса, куры, индейки, различные паштеты. Нам больше всего нравился паштет из гусиной печени и колбаса. Завтрак занимал минут 10–15. Сразу после подъема я обычно закладывал пищу в подогреватель, и, пока мы занимались зарядкой, все уже было готово. Чай и кофе быстрорастворимые, и нужно было только в специальный пакет с сухим экстрактом залить горячую воду. Ее мы получали в основном от системы регенерации воды из конденсата. Конденсат — это водно-воздушная смесь, которая образуется из нашего пота и влаги. Она оседает на холодных трубах системы терморегулирования. Система дает около 0,85 литра воды на человека в день. Остальную часть воды нам доставляли с грузовыми кораблями. Естественно, что количество получаемой воды из конденсата во многом зависело от того, как мы занимаемся физическими упражнениями, с какой интенсивностью и как мы потеем. Но об этом чуть позже.

Где-то в 9.30 утра начиналась работа по программе на 2,5–3 часа. После этого в течение часа физические упражнения. Один из нас на велоэргометре, а другой — на бегущей дорожке. На велоэргометре программа состояла из вращения с различными нагрузками и различной длительностью. Каждый сам подбирал приемлемый для него цикл нагрузки, ускорений и расслаблений. На бегущей дорожке выполнялись бег и ходьба. Володя в основном бегал на дорожке в медленном темпе. Я больше ходил в быстром темпе и бегал также в быстром темпе. Перед началом занятий мы надевали специальные спортивные костюмы, а рядом клали полотенца, чтобы пот вытирать. Где-то минут через 10–15 после начала занятий лицо и открытые участки тела покрывались каплями пота, а в невесомости они не скатываются с тела, имеют шаровидную форму и не соединяются друг с другом. Этот водяной горох можно убрать только полотенцем. К концу занятий вся форма была мокрой от пота, и мы ее сушили на вентиляторах.

После занятий обед. Он состоял из первого блюда — какого-нибудь супа в тубе, второго блюда обычно в виде консервированного мяса, картофельного пюре и различных соков, или чая, или кофе, или молока по желанию. По воскресным дням в качестве деликатеса у нас была клубника с сахаром. Первые, вторые блюда и хлеб мы ели подогретыми. Кроме того, к обеду всегда был репчатый лук и чеснок. Из приправ предпочитали горчицу и хрен, фруктово-яблочные соусы.

После обеда обычно минут 40 личное время, которым каждый мог распорядиться по-своему, но, как правило, занимались подготовительными операциями к следующим экспериментам.

И опять работа по программе часа на 2–4, иногда больше, когда это требовалось, если ее нельзя было прервать. Дальше следовали занятия физкультурой в течение часа. И если, допустим, я утром занимался на велоэргометре, то после обеда тренировался на бегущей дорожке.

Не было желания заниматься физкультурой. На Земле это удовольствие, а здесь каждый раз приходилось себя заставлять. Ведь кроме того, что это просто тяжелая физическая работа, она еще и очень однообразная. Если бы можно было ее с чем-нибудь совместить, а то гляди в потолок — нудно же. Вот есть у нас такой прибор для электростимуляции мышц — "Тонус". Наденешь электроды и сидишь 10–15 минут. За это время я успевал два рассказа Зощенко прочитать. И не только себе и Володе, но и смене в ЦУПе. Зощенко действительно тонизировал. А вообще-то мы еще далеки от понимания, как действует невесомость. Может быть, надо не все мышцы нагружать, а выборочно? А вдруг наоборот? Но мы понимали, что в столь длительном полете пока другого средства нет для сохранения здоровья. В качестве ориентира мы имели предыдущий длительный полет наших товарищей — Коваленка и Иванченкова. Для себя мы увеличили нагрузку примерно на 40–60 процентов по сравнению с ними. И в конечном итоге это дало свои плоды. После приземления мы относительно быстро восстановили свою форму.

Ужин, как правило, состоял из сублимированного картофельного пюре, сублимированного мяса, творога. Далее следовал чай или кофе с печеньем или бисквитом. У нас много было сладостей, конфет и т. д., но ели их мало. Больше хотелось чего-нибудь соленого. Но этого на борту недоставало.

За ужином следовало личное время. Его мы использовали для изучения программы на завтра, продумывали ее, выясняли у Земли неясные места. В это же время выполняли мелкий ремонт, всякие усовершенствования. Вечером же я вел записи в дневнике. В космосе, как ни странно, выяснилось, что оба мы малоразговорчивы. Редко беседовали о чем-то отвлеченном, не связанном с работой. Разве что в те дни, когда были сеансы связи с семьями. Разбередят душу, и предадимся потом воспоминаниям вслух. Мы слушали последние известия, новости спорта. Иногда нам передавали по телевидению на борт некоторые программы, в основном эстрадные, спортивные. В субботние дни группа психологической поддержки организовывала нам встречи с артистами. Это были приятные минуты для нас и очень "волнительные", как нам уже потом рассказывали сами артисты, для них. Обычно такие встречи продолжались в течение двух, даже трех сеансов связи. Нам пели Понаровская и Ротару, рассказывали о своих планах и работе Матвеев и Ульянов. Запомнилась встреча с Леонидом Утесовым. Мы потом говорили, что считаем всех тех, кто принимал участие в таких встречах, прямыми соучастниками полета. Мы всем им очень благодарны за эти минуты отдыха.

Спать мы должны были ложиться в 23 часа, но, как правило, делали это с опозданием на час-полтора. Наблюдали Землю, делали съемки ручными камерами, разговаривали с Землей, слушали музыку. На борту у нас был кассетный магнитофон "Весна" и набор кассет. Успехом в основном пользовались эстрадная музыка, песни советских композиторов, лучшие зарубежные программы.

Был на борту и видеомагнитофон с запасом пленок. В основном это были юмористические фильмы и эстрадные программы. Иногда мы их смотрели. Были и мультфильмы.

В общем работали мы по земному расписанию при двух выходных днях. Правда, один из них был санитарным. Мы или убирали станцию, или мылись. Ох эта космическая баня! Целый день уходил, чтобы подготовить ее, подогреть воду и все убрать после мытья. Видели, как собаки из воды вылезают? И отряхиваются? Вот и мы в этой целлофановой трубе, что те собаки, так же стряхивали водяную пыль с себя. Но все равно хорошо!

Как-то в сеансе связи комментатор телевидения Саша Тихомиров упрекнул нас в чрезмерной аккуратности, вот, мол, готовимся к телесеансу, все раскладываем, убираем, а ему нужна рабочая обстановка. Его бы сюда! Понял бы, что в космосе лирический беспорядок не проходит. Космос любит аккуратность. Мне кажется, что я с закрытыми глазами мог любую вещь на станции найти. Что же касается "готовится" — это да, я до сих пор не привык выступать перед телекамерой. Каждый раз волнуюсь.

8 июня — 14 июня 1979 года

Сегодня утром мы отстыковали "Прогресс-6", а вечером приняли к этому же причалу беспилотный корабль "Союз-34". Необходимость в "Союзе-34" обусловливалась двумя причинами. Первая заключалась в том, что у корабля, на котором мы прилетели, "Союз-32", кончался ресурс нахождения на орбите. С начала нашего полета прошло более 100 суток. А вторая причина заключалась в том, что необходимо было проверить доработанную после неудачи на "Союзе-33" двигательную установку. За время, прошедшее после полета "Союза-33", специалисты на Земле выяснили причину аварии, провели, сотни стендовых включений доработанного двигателя, и теперь это нужно было подтвердить летными испытаниями. "Союз-34" привез около 200 килограммов грузов, письма, контейнер с тюльпанами. Они уже были около 20 сантиметров длиной, и биологи надеялись, что в космосе они зацветут. Они у нас выросли до полуметра, даже дали бутоны, но так и не зацвели. А мы так на это надеялись!

За эту неделю мы загрузили наш "Союз-32" результатами научных исследований, приборами и агрегатами, вышедшими из строя или с законченным ресурсом, для выяснения причин отказов уже на Земле. "Союз-32" был отстыкован и на 109-е сутки полета вернулся на Землю. А мы уже на "Союзе-34" расстыковались со станцией и перестыковались на тот причал, где всегда находится транспортный корабль. Дело в том, что только один причал оборудован системой дозаправки топливом, только к нему стыкуются грузовые корабли и на этом узле предполагалось смонтировать 10-метровую антенну, которую мы ждали со следующим грузовым кораблем. А нам оставалось летать еще около двух месяцев.

Одно из писем, пришедшее на борт с "Союзом-34", было от железнодорожника, и поэтому там были чисто железнодорожные термины: стыковка называлась сцепкой, перестыковка — перецепкой. А вообще, как он написал, лично ему эти сцепки и перецепки, надоели. И пора мол, на Землю.

Четыре месяца мы уже живем в космосе. Привыкли к невесомости, сжились со станцией. Что самое ценное сейчас? Начинаем лучше видеть Землю. Длительный полет, оказывается, наделяет космонавтов прекрасным качеством — обладанием взгляда. Раньше смотришь то в иллюминатор, то на карту, а нужный объект уплывает. А сейчас в считанные секунды успеваем "ухватить" объект, определить, что и где происходит.

И складывается общее впечатление о Земле как о едином организме. Кажется, что материки не разъединены океанами, а, напротив, объединены. Днем Земля серо-коричневая, а ночью так хорошо видны яркие огни городов. В Европе лучше всего просматривается Франция, а точнее — Париж. А проплывая над Америкой — она ярче всех континентов ночью, я всегда испытывал желание проехать на машине, так четко видны стрелы ее шоссейных дорог.

Нам часто задают вопрос, не видели ли мы в космосе таинственных пришельцев. К сожалению, ничего такого, что было бы можно принять за инопланетян, не встретили. Но вот что касается тайн в космосе, то их очень много. Например, свечения типа полярного сияния, но только в средних широтах перед восходом Солнца. Или такое наблюдение — коричневая тень от станции на дневной стороне Земли, которая имела переменные размеры. Что это? Не знаем мы о природе возникновения красивейшего явления атмосферы — серебристых облаков. Или вот в Индийском океане видели вспучивание воды. Видели оба. Будто два огромных, километров на сто, вала сошлись в борьбе. Что это? Из космических полетов привозят много ответов, а вопросов, кажется, появляется еще больше.

Мы много времени уделяем визуальным наблюдениям, съемкам. По нашим данным поисковые суда выходили на рыбные косяки. На географические карты наносились новые разломы и кольцевые структуры. Я часто запирался в переходном отсеке на темное время витка и снимал на сверхчувствительную пленку второй эмиссионный слой и зодиакальный свет. Советами по этим съемкам с нами делился Георгий Гречко, который начал эти наблюдения еще в первой длительной экспедиции.

В нашей программе было и изучение биосферы с целью совершенствования методов охраны окружающей среды. Вспоминал поселок Загорянка, где прошло детство. Уютные домики, сосны, подступающие прямо к дому, туман над утренней Клязьмой, тогда еще чистой. А сейчас Клязьма у Щелкова просто черная. И это сделал человек совсем за короткое время. И чтобы будущее поколение могло увидеть природу хотя бы такой, а может быть, и чуть лучше, чем она сейчас, мы все на Земле должны изменить отношение к тому "небольшому", что рядом с нами, что порой нам кажется мелочью. Мол, не сказывается на огромном мире, Земля велика. Да нет, не так уж она велика.

30 июня 1979 года

К нам пришел последний из планируемых грузовых кораблей "Прогресс-7". Кроме обычных грузов, доставлена нам в разобранном виде большая 10-метровая антенна KPT-10. Ее необходимо собрать в специальной переходной камере станции и грузовом отсеке "Прогресса-7" с тем, чтобы после отделения грузового корабля раскрыть зонтик антенны, а затем провести серию радиоастрономических исследований пульсаров и некоторых радиоисточников. Кроме того, эта антенна работала и по Земле, чтобы измерить радиояркостную температуру отдельных участков земной поверхности.

15 июля 1979 года

Сегодня наши предшественники Коваленок и Иванченков пришли в Центр управления полетом и поздравили нас с достижением их рекорда по длительности полета. Они часто выходили на связь и здорово помогали своими советами.

Вот сто сорок суток позади, значит, остался месяц. Выдержим? Выдержим! Я предполагал это до полета, а теперь могу сказать точно, что двое нормальных людей могут сколь угодно долго пребывать с глазу на глаз, если этого требует дело, если есть серьезная задача. Даже если они разные по характеру, вкусам, интересам.

Мы же, кроме выполнения программы научных исследований, начали монтировать антенну и ждали момента, когда отойдет "Прогресс-7", чтобы ее раскрыть. Надо сказать, что сборочные работы подобной сложности на орбите еще никем не выполнялись. А при их успешном завершении это сулило открыть дорогу монтажным работам на орбите еще большей сложности. И мы были горды, что такая работа досталась нам.

18 июля 1979 года

Как только "Прогресс-7" отошел, я через несколько минут выдал команды на выдвижение антенны и ее раскрытие. Телекамера, установленная на отходящем "Прогрессе-7", передавала на Землю и нам на экран весь процесс выдвижения и раскрытия антенны. И вот зонтик размером 10 метров, то есть с трехэтажный дом, постепенно раскрывает на втором причале нашей станции свои лепестки.

Начиная с этого дня и до 9 августа мы занимались с радиотелескопом и получили первые результаты. Наша антенна работала в паре с наземной 70-метровой антенной в Крыму как интерферометр с переменной базой. Подобного в мировой практике радиоастрономических исследований еще не было. Хорошо, думали мы, что заключительным аккордом нашей экспедиции явился такой эксперимент.

9 августа 1979 года

Вот и заканчивается наша работа. Мы уже начали потихоньку закруглять исследования. Так, с утра отключили печи, за полет выполнили на них более 50 экспериментов.

Тратим последние метры пленки. Снимаем Памир в снежных шапках.

Представляем себе, как возвращаемся, как нас встречают, как пахнет степь…

Остается отделить антенну от станции, чтобы освободить второй причал и подготовить станцию к беспилотному полету.

Включили телекамеру наружного обзора. Я выдал команды на отделение антенны. По этой команде подрываются специальные пироболты, и после этого пружинные толкатели должны отбросить антенну. К нашему удивлению, антенна дернулась, но от станции не ушла. Такого не ожидали ни мы, ни Земля. Последующий осмотр по телекамере и через иллюминатор показал, что по крайней мере в одном месте антенна имеет зацеп за крестовину стыковочной мишени. А все зеркало мы не могли осмотреть. Антенна сместилась в сторону. Какая неудача!.. С зацепленной антенной станция не умеет летать в беспилотном режиме: у нее не будет работать система ориентации.

Что делать? Пробовали раскачивать станцию и таким образом отцепить антенну. Безрезультатно. С плохим настроением закончили мы этот день.

10 августа 1979 года

Думали на Земле, думали мы. Или бросить все как есть и погубить станцию, или сделать попытку ее спасти, выйдя в открытый космос. Первый вариант тоже рассматривался. Станция свое отработала. Всю ранее запланированную программу выполнила. Но проведенные нами ремонтно-профилактические работы значительно обновили ее аппаратурную часть. Поэтому она могла еще работать и давать отдачу. Жалко свой труд.

Вариант же с выходом в открытый космос таил в себе много неясностей. Первое — неоднозначно был определен характер зацепа. Одно место мы видели, но, может, есть еще зацепы в других местах? Скафандры для выхода находились на орбите уже около двух лет и, естественно, внушали беспокойство. Мы к этому моменту уже летали шестой месяц, а работы по выходу требуют больших физических усилий. Никогда еще в конце столь длительного полета такая тяжелая работа не проводилась. Да и психологически мы уже были настроены на завершение работ. Кроме того, этот вариант нами на Земле не отрабатывался, а значит, надо было работать "с листа". И как будет вести себя подобная нежесткая конструкция, тоже вопрос… А вдруг она накроет космонавта как сетью? Ведь поверхность ее была сделана из тончайшей металлической сети. Да и для того чтобы добраться до места зацепа антенны, нужно было пройти по всей длине станции к самому торцу.

Я перечислил только основные трудности, но был еще целый ряд мелких, но тоже важных вопросов. И вот в сеансе связи Алексей Елисеев спросил нас, согласны ли мы выполнить эту работу. Он сказал, что мы выполнили свой долг, отработали программу и вправе отказаться. Но мы сами уже загорелись. Надо! Стали рассматривать детали этой операции.

На Земле в Центре управления наступили бессонные ночи. И у нас работы было невпроворот. Мы перестали заниматься физкультурой. Надо было провести расконсервацию выходных скафандров, заменить в них воду, провести все проверки. Здесь пригодился и телеприемник, по нему нам передавали некоторые схемы и варианты наземной проработки этой операции. А как пригодился паяльник! С его помощью мы срочно ремонтировали один из пультов.

Выход планировался на 15 августа, а спуск в связи с этим переносился на два дня позже намеченного, то есть на 19 августа. Один из дней полностью был отдан медицине, врачи потребовали проведения тщательного медицинского обследования. Все подготовительные работы были закончены 14-го поздно вечером, и я, приняв таблетку снотворного на всякий случай, лег спать… Что день грядущий нам готовит?..

15 августа 1979 года

Сама операция "выход" планировалась на вторую половину дня. С утра мы перенесли в спускаемый аппарат возвращаемое оборудование. В основном это были пленки, кассеты магнитных регистраторов, ампулы с зафиксированными биологическими объектами, результаты наших космических плавок, некоторые возвращаемые приборы, личные вещи.

После обеда, подготовив станцию, мы стали облачаться в скафандры. При моем немалом для космонавта росте — 185 сантиметров — это не совсем простая задача. Володя помогал, а точнее, запихивал меня туда. К 17 часам московского времени все операции, предшествующие открытию выходного люка, были выполнены. И через 16 минут я открыл выходной люк. Если говорить честно, то выходить из этого люка не очень хотелось. Внизу плыла Земля, и перемещение станции ощущалось очень заметно — все-таки 8 километров в секунду. Мы начали выход над Средиземным морем. У нас был как раз сеанс связи. В "говорящей" шапке голос Виктора Благова: "Ребята, работайте спокойно, не волнуйтесь".

"И вы не волнуйтесь, все будет хорошо", — говорю я больше для жены, зная, что она сейчас в ЦУПе, и представляя, как она волнуется.

До входа в тень оставалось минут десять. Выйдя из люка, я должен был откинуть специальный поручень, чтобы, закрепившись около него, переждать темное время. А поручень не откидывался. Наконец мне удалось его отбросить. Володя оставался внутри отсека и должен был там находиться всю ночь. Солнце вдруг быстро зашло за горизонт, и еще быстрее наступила ночь. Внизу была видна ночная Земля. Связи с ней уже не было. Мы в это время пролетали над Японией, и освещенные города были отчетливо видны. Луны в это время не было. Темнота!.. Только хорошо были видны звезды, яркие, горячие. Работать в такой темени было нельзя, да это и не требовалось. Так я и висел, как потом говорили, на подножке трамвая около получаса. Время подходило к рассвету. На орбите рассвет смотрится совсем на так, как на Земле. Все происходит очень быстро. Сначала появляется на границе Земли и атмосферы тоненькая синеватая или зеленоватая полоска над тем местом, где потом должно показаться Солнце. Полоска очень быстро, буквально за несколько минут, разрастается в большую полосу, светящуюся всеми цветами радуги. Это Солнце, подсвечивая снизу атмосферу, заставляет ее играть такими красками. От состояния этого слоя атмосферы, наличия там облачности и зависят эти цвета и сочетания. И хотя за мой полугодовой полет я неоднократно наблюдал восход Солнца, все равно каждый раз смотрел на это чудо с восхищением. Так и сейчас, находясь снаружи станции и обдумывая все трудности предстоящей работы, я тем не менее с восторгом встречал рассвет. Это был уже юг Тихого океана, и впереди должна была показаться оконечность Южной Америки, там в это время была зима. Горы и ледники ослепительно сверкали, А в проемах гор виднелись не замерзшие, наверное соленые, озера с зеленоватой водой. Солнце еще не взошло, а я уже пошел по станции.

Володя начал выход из отсека. Он должен был занять мое место и травить мой фал, через который к скафандру подводилось электропитание, а также на всякий случай страховать меня.

Итак, я начал двигаться к антенне. Ориентация станции была такова, что антенна была направлена к Земле, а вся станция стояла как бы на попа. Поэтому мне пришлось идти головой вниз по отношению к Земле.

Я довольно быстро добрался до торца и осмотрелся. Кроме этого мертвого зацепа, жесткие элементы конструкции антенны вошли в мягкую обшивку станции и как бы расклинили ее. Но начинать надо было с основного места зацепа, и я стал туда подбираться. Во что бы то ни стало перекусить четыре стальных тросика, чтобы освободить основной зацеп. А дальше посмотрим.

Инструмент для перекусывания у меня был привязан к перчатке. Медленно начал перекусывать первый тросик. Толщина его была около миллиметра, и он был натянут как струна.

Антенна качнулась и прямо на меня. Слышу, в наушниках Володя кричит: "Осторожно, вправо!"

Постепенно колебания затихли. Отрезал второй тросик, и антенна качнулась в другую сторону. И так все четыре.

С собой у меня была длинная, метра полтора, палка со специальными усами. Этим инструментом я должен был защититься в том случае, если бы антенна стала меня накрывать, и ей же я должен был оттолкнуть антенну от станции по направлению к Земле как можно дальше. Мне удалось это сделать, и антенна довольно быстро стала удаляться от станции. Пошла!

Мы оба радостно закричали: "Все! Освободились!" Связи еще не было. Мы подходили к Африке. И тут мне очень захотелось вернуться в станцию. Уж слишком удачно все вышло. Как-то неправдоподобно даже. Честно говоря, я очень сомневался, что все это получится. А теперь… Нет, еще нельзя уходить — надо осмотреть станцию. Да, поработал над ней космос, поизмывался — обшивка кое-где порвалась, выцвела.

Слышим, начинается сеанс связи, ну мы так спокойно доложили, что, мол, антенны уже нет. По тишине в Центре управления поняли, что нам не очень-то верят. Это потому, что все сделали в два раза быстрее, чем планировала Земля. Нас снова запросили, и мы снова подтвердили, что идем назад, что почти у люка уже, а антенна гуляет в космосе. И тут в Центре управления грянули аплодисменты, да такие, что мы подумали, что подключились к огромному зрительному залу.

А я тем временем дошел до люка, салфеткой, которую предусмотрительно прихватил с собой, протер иллюминаторы. Подумал, что для специалиста эта космическая пыль пригодится для исследований. Собрал и образцы материалов и покрытий, которые оставила предыдущая экспедиция, тоже для анализа на Земле. А с Земли все неслись благодарности и поздравления. Завтра у меня день рождения.

16 августа 1979 года

Итак, мне сегодня исполняется 40 лет. Возраст немалый. Дни рождения на орбите были у многих моих товарищей. Такие праздники в свое время отмечали на орбите Севастьянов, Климук и Иванченков. Совсем недавно мы отметили 38-летие моего напарника Володи Ляхова.

В первые рейсы в космос отправляли молодых парней, а когда полеты усложнились, сорок лет — это как раз тот космический возраст, когда, по словам Евгения Евтушенко, "умна, почти как старость, наша зрелость, но эта зрелость вовсе не стара". Во всяком случае, здоровье есть и, надеюсь, будет даже после такой длительной экспедиции.

Я родился 16 августа 1939 года в городе Комсомольске-на-Амуре. Родители участвовали в строительстве этого города, основанного после установления Советской власти на берегах Амура. Потом они работали на заводе.

Перед самым началом войны семья переехала в Подмосковье, где я и вырос. Окончил 8 классов, техникум. Затем служил в Советской Армии. Был командиром танка. А уже после окончания службы в армии закончил институт, факультет электроники и счетно-решающей техники. По специальности инженер-электрик. Работал в конструкторском бюро, которое ранее возглавлял Сергей Павлович Королев. Сначала работал испытателем по беспилотным аппаратам, которые облетели Луну. Затем занимался разработкой станций, начиная с самой первой. Знаю всю историю их создания, все нюансы подготовки и их испытаний. Когда представилась возможность, прошел медицинскую комиссию и был зачислен в отряд космонавтов. Это был естественный ход, хотелось после наземных испытаний перейти к летным. Когда на орбите была станция "Салют-4", сидел в Центре управления сменным руководителем полета. И вся предыдущая работа как инженера пошла на пользу.

В этот день была масса поздравлений от друзей, космонавтов и знакомых, от Центра управления. Одной из первых пришла на связь жена. Наташа тоже инженер. Мы вместе заканчивали институт. Она знала все сложности нашей подготовки и полета. Мне кажется, что на Земле ей было еще тяжелей, чем мне на орбите, но она мужественно справилась со всеми трудностями. Выходя на связь, она всегда была веселой и никогда не давала мне повода для тревожных мыслей. Если бы этот день был не в конце полета, то он бы был выходным, но сейчас у нас дефицит времени, и поэтому, как только кончался очередной сеанс связи, мы продолжали готовиться к возвращению. Вечером устроили праздничный ужин со всеми оставшимися к этому дню деликатесами.

Я вспомнил, как восемь лет назад написал заявление с просьбой зачислить меня в отряд космонавтов. Инженеры, имевшие опыт наземной испытательной работы, были нужны. Меня сразу же направили на медицинскую комиссию. И вот здесь я понял, как непросто пройти этот рубеж. Очень высокие требования к здоровью будущих космонавтов предъявляются при отборе. Бесчисленные анализы, пробы с нагрузкой и психологические тесты, барокамеры и центрифуга. И все это с применением новейшей медицинской аппаратуры.

Я проходил эти обследования с двумя своими товарищами по совместной работе. И оба комиссию не прошли. Один по зрению, а другой в связи с замечаниями по сердцу. Мне тоже одно записали: "Нечеткое выговаривание буквы "р". Врачи по специальной методике пытались даже выяснить, врожденное это свойство или следствие какого-нибудь удара. Но заключение мне дали. Мне кажется, что в настоящее время люди никакой другой профессии таким сложным медицинским обследованием не подвергаются.

Но, с другой стороны, столь тщательный отбор позволил мне выдержать нелегкий этап подготовки и самый тяжелый за всю предыдущую историю космонавтики марафон. А в самом полете я больше всего боялся аппендицита, он у меня еще не удален. Да еще если заболят зубы. И однажды мне приснился сон, что у меня болят зубы. Я сразу проснулся, чувствую, действительно болит зуб. Но к утру все прошло.

19 августа 1979 года

Вот он, наш последний день на станции. Все предыдущие дни готовились к спуску, укладывали оборудование, чистили станцию, и на сон больше четырех часов не оставалось.

Устали, даже эмоций особых уже не было, а может, все дело в том, что нам грустно было расставаться со станцией, которая полгода служила нам верой и правдой. Было такое ощущение, как будто навсегда расстаешься с хорошим другом.

Напоследок пролетели по всем отсекам, погасили свет, присели по нашему обычаю на столе и пошли к люку-лазу, ведущему в корабль.

В расчетное время мы расстыковались со станцией. Медленно уходил от нее наш корабль, и мы все глядели и глядели напоследок…

Наступил последний сеанс связи. Обменявшись информацией, мы попросили Елисеева поблагодарить Центр управления полетом.

Прощай, космос! Мы провели все операции, предшествующие спуску, и в нужное время включили двигатель. Он должен был отработать чуть больше трёх минут. Зная, что был отказ на "Союзе-33", немного поволновались, но двигатель прекрасно отработал сколько ему положено.

Дальше был спуск. Для меня это было уже во второй раз. Я предупредил Володю о тех ощущениях, которые нас ждут. Когда космический корабль входит в плотные слои атмосферы, то его обшивка начинает гореть. Огненные языки срываются, и через иллюминатор это похоже на рисунок художников-фантастов. Корабль при этом испытывает перегрузки и слегка подрагивает, а нас с огромной силой вдавливает в кресло. Наконец этот участок кончился, вышел парашют, и вот мы уже ведем разговор с поисковыми вертолетами. Они видят нас, вернее, купол парашюта и спускаемый аппарат. Мы понимаем, что уже почти все позади. Остается момент касания Земли. Наконец хлопают двигатели мягкой посадки, аппарат ударяется, покачивается и переворачивается набок. Земля!

Мы висим на привязных ремнях. Я внизу и на боку, а Володя тоже на боку и надо мной. Через минуту-две слышатся голоса, и снаружи открывается люк. Мы видим вдалеке небо и лицо врача из поисковой группы. Я думал, что воздух Земли, который мы не ощущали почти полгода, будет отличаться от атмосферы в кабине, но ничего подобного не заметил. Отвязав ремни, Володя стал вылезать. Рядом с аппаратом уже стояли два шезлонга. В один из них он и сел. Я не спешил вылезать. Надо найти в толпе знакомых и передать только им некоторые вещи, в основном личные и сувениры. Потому что в этой толпе встречающих всегда много любителей, готовых весь аппарат разобрать на сувениры. После того как я все передал, начал вылезать. И здесь я почувствовал, как это нелегко. Забыта привычная координация, а все тело, руки, ноги были необычайно тяжелы. И, сидя в шезлонге, я ощущал это тяготение Земли, словно кто-то на плечах сидит.

На месте посадки уже были журналисты, представители телевидения. И первые цветы. Это были простые ромашки, но до чего же приятно их было держать, вдыхать степной аромат. Тут же импровизированное интервью, шутки, смех. Эти же корреспонденты нас провожали, освещали весь полет. У всех приподнятое настроение.

Нас отнесли в палатку, сняли скафандры, абсолютно мокрое от пота белье, и мы надели полетные костюмы, в которых были на станции. Попробовали стоять и ходить. Плохо, какая-то необыкновенная слабость. Простоял меньше пяти минут. После этого лоб покрылся испариной, пульс участился, врачи сразу же попросили лечь. Для них ведь это тоже было впервые.

Дали нам чаю, а мне еще и сигарету. Я с удовольствием ее выкурил. После этого нас отнесли в разные вертолеты. По трапу вертолета я уже шел сам. И весь полет просидел (около часа) в кресле, в основном давая автографы. Мы сели в Джезказгане, перешли в ожидавший нас самолет и через час. прилетели на космодром Байконур. В самолете с удовольствием поужинали. Из самолета по трапу сходили сами. Врачи на всякий случай стояли по бокам.

На аэродроме встречали представители города, цветы, радостные лица, улыбки. Эти люди много сделали для того, чтобы наш полет успешно прошел, поэтому это была и их победа, и их радость.

Автобусы доставили нас в гостиницу, которую мы покинули 25 февраля. Путь до своего номера я прошел сам. Первым делом позвонил домой. Радостный бессвязный разговор. Меня все поздравляли, а дома было человек 40–50, и я всех поздравлял. После этого я пошел в баню, потом поужинал и лег спать на настоящую кровать. Полет позади. Ученым, я думаю, года на два, на три хватит работы, чтобы окончательно выяснить результаты наших исследований. Но для меня, инженера, все же полет — дело временное. Что говорить, я стремился полететь. Это настоящее мужское дело. Интересное и трудное. Здесь требуется выложить все, чему ты научился, может быть, за всю жизнь. Каждый инженер хочет увидеть, ощутить, как работает в реальных условиях техника, в разработке которой он принимал участие. Надо проверить свои личные идеи. Честолюбие тоже, наверное, сыграло не последнюю роль. Быть допущенным к космическому полету да еще к такому, как наш, значит, ты чего-то стоишь.

Итак, к исходу своей четвертой декады я завершил главное, что мне пока удалось. Написал эти слова и засомневался. Неужели личное участие в космическом полете — это самое главное? Ведь несправедливо считать сам космический полет основным делом твоей жизни. Жизнь велика, а полет, пусть даже такой долгий, все же событие хоть и важное, большое, но быстротечное. И пусть в нем сфокусирована вся жизнь, это событие, а не дело жизни. Дело моей жизни — космонавтика. Я живу и работаю, чтобы моя страна, давшая миру первый спутник и Гагарина, имела сильный и развитый космический флот, который бы людям приносил пользу.

А для этого всем нам, работающим на космонавтику, надо хорошо знать свое дело и исполнять его хорошо. А перспективы для тех, кто пойдет за нами, кажутся мне бескрайними, как вселенная с. орбиты.

Второй марафон

10 апреля 1980 года

Апрель — месяц космический. В памяти всего человечества апрель всегда будет связан с первым стартом человека в космос, с именами первого космонавта Земли Ю. А. Гагарина и Главного конструктора ракетно-космических систем академика С. П. Королева. Поэтому полететь в апреле и встретить День космонавтики на орбите — дело почетное. Но мне и новому моему командиру Леше Попову для этого нужно было сегодня состыковаться со станцией. И только тогда бы 12 апреля, День космонавтики, я бы отметил на орбите второй раз подряд на той же станции "Салют-6".

Сегодня вторые сутки нашего полета. Вчера было выведение. Оно прошло нормально, хотя и не совсем так, как те два предыдущих, которые мне довелось испытать. Обычно первая ступень ведет себя спокойно, и только в конце, когда вырабатывается топливо из баков, начинаются вибрации. Так было в двух предыдущих полетах, и я это запомнил. Здесь же вибрации начались почти сразу после подъема и в дальнейшем на протяжении всей работы первой ступени усиливались. И хотя они, наверное, не превышали допустимых величин, мне такое поведение носителя было незнакомо и вызывало некоторое беспокойство.

Две же другие ступени отработали просто великолепно. Обычно их работа сопровождается вибрациями и некоторой раскачкой. В этом полете их как будто не было, а может быть, такое ощущение сложилось после работы первой ступени. Старт был во второй половине дня. И когда между второй и третьей минутами полета сбросился головной обтекатель, в иллюминаторы хлынул яркий свет. Но так как ракета идет на восток, а там уже было темно, то к концу выведения этот свет померк и мы вошли в ночь. Участок выведения длится всего около десяти минут, но каждый раз он заставляет волноваться. Возможно, это происходит и потому, что, пока работает носитель, космонавт не может вмешаться в автоматическое управление, не может повлиять на ход процесса. И хотя внешне в переговорах с Землей внутренняя напряженность, как правило, не видна, лица на экранах телевизоров беспристрастны и голос уверенный, напряженность все же есть. Просто люди моей профессии должны уметь владеть своими чувствами, своими эмоциями. Мы всегда помним, что за каждым движением, за каждой неверной интонацией последует какое-то действие или реакция наземной службы управления, у которой и так дел много. Поэтому в наших словах и даже в интонациях голоса мы должны быть очень осторожны и без крайней необходимости не давать волю эмоциям. Может быть, поэтому нам всегда и кажутся эти девять минут выведения такими длинными.

Выведение заканчивается отделением корабля от носителя и наступлением невесомости. В первом полете в этот момент у меня появилось ощущение, что я завален вперед градусов на 45. Во втором уже градусов на 15. Сейчас же никакого ощущения наклона не появилось. Наверное, организм перестал реагировать на переход от весомости к невесомости. Отделение от носителя производится с помощью пиросредств, поэтому как-то невольно первой реакцией является проверка герметичности кабины, в которой мы сидим. И ты невольно бросаешь взгляд на индикатор давления.

Первые минуты очень насыщенны. Вначале ты обязан убедиться, что автоматическое отделение действительно произошло, а если нет, то в течение нескольких секунд должен выдать команды на отделение вручную. Через пять секунд после отделения ты обязан проверить, что двигатели ориентации корабля начали гашение возмущений, полученных при отделении. Одновременно надо проверить параметры двигателя, системы исполнительных органов и системы жизнедеятельности.

В течение первых секунд производится раскрытие антенн и солнечных батарей. Здесь ты должен убедиться, что команды прошли, а если не прошли, то продублировать их. Все это надо выполнять в скафандрах и перчатках, потому что проверка герметичности кабины занимает полчаса. А инструкции и документация, почуяв невесомость, от тебя убегают, и все надо придерживать. Спасает нас, пожалуй, то, что на многочисленных предполетных тренировках мы по многу раз отрабатываем эти ситуации и знаем их наизусть.

Со следующего витка и до конца первого дня идут тестовые проверки аппаратуры и коррекция орбиты, с тем чтобы на второй день, то есть сегодня, после еще одной коррекции можно было войти в зону радиозахвата для стыковки со станцией. Машина пока еще новая, и поэтому первое время чаще, чем, может быть, нужно, проверяешь ее. После перехода на станцию, когда там обживешься, иногда по нескольку суток в транспортный корабль и не заглядываешь, хотя он всегда стоит в готовности принять экипаж в случае аварийной ситуации на станции.

Первый рабочий день на орбите длился около девяти часов. И только к концу его, выполнив всю запланированную программу, замечаю, что устал. Кровь перераспределилась в организме, и какая-то лишняя ее часть прилила к голове, и от этого весь опух. Вспоминаю, что ничего еще не ел и голоден как волк и что еще ни разу, по сути дела, спокойно не посмотрел в иллюминатор на Землю.

Завтрак, обед и ужин мы с Лешей съели за один присест и после этого принялись устраивать себе спальные места. Леша обосновался в спускаемом аппарате, а я в бытовом отсеке. На Землю мы все же немного посмотрели, правда, корабль был в неориентированном положении, а наблюдать из такого положения неудобно.

Утро сегодняшнего дня начали с завтрака. Сегодня с утра было время, и все делали не спеша. Потом приступили к выполнению двухимпульсного маневра дальнего сближения. Все сработало отлично, без малейших отклонений. Мне даже показалось все как-то обыденно и скучно. Ни одного замечания. Леша Попов, мой новый командир, работал четко. Такая идеальная работа техники породила у нас уверенность, что и самый напряженный участок — сближение — пройдем без отклонений. Получив данные на сближение, мы все точно высчитали и, еще не состыковавшись, уже стали уговаривать руководителя полета Алексея Елисеева сократить время на проверку герметичности стыка с тем, чтобы на виток раньше перейти в станцию. Он, правда, наших предложений не воспринял и настоял на том, чтобы мы от программы не отклонялись и вперед не забегали.

Сближение действительно прошло без отклонений, хотя самый ближний участок пришелся на неприятный момент перехода от света к тени. Темнота наступает за считанные секунды. Быстрая смена освещенности вызывает неприятные ощущения. Глаз не успевает перестроиться, и контроль причаливания в такой ситуации дело трудное. Тем не менее мы состыковались и, затратив два витка на проверку герметичности стыка и выравнивание давления между отсеками станции и корабля, открыли люки.

И вот я вплыл в переходной отсек, который покинул 19 августа 1979 года. Тогда мы с Володей Ляховым покидали станцию после 175-суточного полета. И, уж конечно, не думал, что всего через восемь месяцев мне придется вернуться сюда для выполнения не менее длительного полета. Уходя со станции, мы оставили следующему экипажу напутственное письмо. И вот теперь мной же написанное письмо я прочитал сам. Случай редкий. Самому себе мне еще писем писать не приходилось.

После предыдущего полета я собирался заняться работой на земле. Готовился к работе в Центре управления полетом. Когда-то я немного работал в ЦУПе. Работа эта мне нравилась своей сложностью, обилием неожиданных вопросов, необходимостью решать их в короткое время, оперативно. Нравились люди, которые там работали, их опыт и знания, которые совершенно невозможно почерпнуть ни из каких учебников, потому что таковых пока нет, а можно накопить благодаря длительной работе, по крупинкам собирая все то ценное, что дает каждый полет. Работа эта занимает человека целиком, не оставляя времени ни для чего другого. Она не укладывается ни в какое рабочее время, она требует напряжения всех сил — физических и умственных. В общем я уже настроился на эту интересную работу.

В полет же готовился очередной экипаж — Леонид Попов и Валентин Лебедев. Леша собирался в первый полет, а Валентин уже летал на "Союзе-13". Они были нашими дублерами, и я хорошо их знал. С 1977 года мы готовились параллельно. В начале марта этого года я присутствовал на их заключительной комплексной тренировке в Центре подготовки космонавтов. Они хорошо отработали. Но во время занятий на батуте Валентин неудачно прыгнул и порвал связки в коленном суставе. Сначала показалось, что это просто растяжение и через день-два он встанет на ноги. Но прошел день, второй, и стало ясно, что быстро он не поправится, а нужна операция. А старт приближался, и надо было решать, кем Валентина заменить. Я о его травме еще не знал.

Елисеев позвонил вечером. Мы должны были вместе ехать на какое-то совещание, и нужно было договориться, где встретиться. В конце разговора он как бы между прочим сказал, что у Валентина разрыв связок и что я думаю, если меня попросят поддублировать этот полет. "У тебя еще есть ночь, подумай, а завтра поговорим" — были его слова.

Предложение было совершенно неожиданным и требовало решения целого ряда вопросов. Прежде всего для себя. Зачем мне дублирование? Хочу ли я лететь? Не на несколько дней, а опять на полгода? Если да, то смогу ли я отлетать такое время с новым командиром? Как к этому отнесутся дома? Полетное снаряжение на меня не готовили и успеют ли теперь? Ведь это производство, а оно упирается в технологический цикл. У нас с новым командиром нет ни одной совместной тренировки, а до вылета на Байконур остается около трех недель. Как отнесется Главный конструктор к такому варианту, ведь в конечном итоге выбор зависит от него? И целый ряд других, более мелких вопросов, мелких, но решить которые было необходимо.

Пока что был решен только вопрос с медициной. Словно предвидя такой вариант, я прошел годовую медицинскую комиссию. Это целый комплекс испытаний и нагрузочных проб, включая барокамеру и центрифугу. Дисциплина обязывает раз в год пройти эту комиссию. В общем, с медициной у меня вопросов не было и заключение лежало на столе.

Итак, вопрос первый: хочу ли я лететь? Здесь никаких сомнений не было. Хочу! И никаких дублирований. Многим это казалось удивительным. Но мне не казалось. И дело здесь в том, что первый длительный полет много дает, но еще больше ставит вопросов. Эти вопросы занимали и меня. И ответить на них мог только следующий полет, равнозначный по длительности. Короткие полеты строго регламентированы, в них программа рассчитана по часам. Совершенно нет времени для творчества. И не успеешь оглянуться, как надо спускаться. Это меня не устраивало. Мне нужен был полет достаточной длительности, чтобы можно было наряду с основной программой выполнять эксперименты, которые нигде не оговорены официально, но необходимость в которых я чувствовал. В основном меня интересовала верхняя атмосфера, а конкретнее, второй эмиссионный слой. Моменты его появления, характер свечения, интенсивность, районы распространения. Это был неизведанный уголок, и тут я мог помочь ученым. В основном статистическими наблюдениями и съемками. Я уже знал, где искать этот слой, как он выглядит, как его снимать и что нужно для его распознания. Первые черно-белые снимки второго эмиссионного слоя были получены во время полета экипажа Романенко и Гречко. По ним можно было замерить высоту его над горизонтом, но состав его определить было нельзя. В своем предыдущем полете я снимал второй слой на хорошую цветную пленку, с большими выдержками, и мы получили впервые цветные фотографии. Их можно было фотометрировать, что и было сделано. Но так как эти работы не планировались, а выполнялись в свободное время и без соответствующего аппаратурного обеспечения, то и снимки были невысокого качества. Мне казалось, что сейчас, имея опыт предыдущего полета, можно будет сделать качественные фотографии с соответствующими их привязками к земным ориентирам.

Второй вопрос — изучение зодиакального света: свечения атмосферы, связанного с заходами и восходами Солнца. С Земли эти процессы наблюдать невозможно, и я, имеющий уже опыт подобных наблюдений в предыдущем полете, мог бы получить много материала по этому явлению.

В ходе полета возникли и другие вопросы, связанные с уточнением модели атмосферы с помощью наблюдений за Солнцем и Луной. Дело в том, что можно исследовать атмосферу по характеру их заходов и восходов. Это была совершенно новая задача, и ей было интересно заниматься. Но это уже в процессе полета. А до него я решение этой задачи не планировал. Были и прикладные задачи, например, по выявлению районов, интересных для рыбаков. Такие работы мы начинали в предыдущем полете, и их интересно было бы продолжить.

И поэтому, когда появилась возможность снова полететь, у меня сомнений не было. Лететь надо.

Другой вопрос. Смогу ли я? Или, вернее, сможем ли мы? Ведь в экипаже двое. Так вот сможем ли мы полгода проработать и прожить в станции? Здесь я был старший и по возрасту, и по количеству полетов, и по опыту. Я уже знал, что такое полугодовой полет. И в любой ситуации моральная ответственность лежала на мне.

А что я знал о командире? Мы готовились параллельно. Конечно, посматривали, как готовятся дублеры. Это стимулировало. Мы вместе летали на всякие тренировки: по решению визуальных задач, по навигации, по отработке операции "выход". Невольно мы наблюдали друг за другом. Кто лучше делает какой-то элемент, кто тщательнее пытается понять что-то при визуальных наблюдениях. Естественно, что я видел в деле и Лешу Попова. Не применительно к себе. Ведь он был тогда в дублирующем экипаже. Я просто смотрел. И он мне еще тогда нравился. Спокойствием и уверенностью. Знаниями и какой-то мягкой теплотой в обращении с остальными ребятами из отряда космонавтов. Контактностью и желанием все спорные вопросы решить с наименьшими потерями. В общем, он запоминался.

И когда появилось это неожиданное предложение, я, взвесив все "за" и "против", решил, что в таком сочетании мы можем отработать программу.

Но был еще вопрос с домашними. Они, естественно, никаких восторгов не выразили. И жена Наташа, и мама просто заплакали, и вид у них был такой, как будто мне нужно было идти на казнь. Дети тоже были решительно против. Сразу срывались все их планы проведения летних каникул. Длительные разъяснительные беседы с Наташей несколько сняли остроту, но не убедили ее в необходимости моего участия в таком полете. Понять ее было можно. Она только что пережила 175-суточный полет со всеми его нюансами. А ведь у нее еще есть и своя работа, и двое наших детей требуют постоянного внимания и заботы. Я, конечно, понимал, что ей будет нелегко, но такая у нас работа, и жена космонавта должна уметь переносить все тяготы не только своих забот, но и нашей работы. Если говорить честно, то мне всегда казалось, что нашим близким, остающимся на Земле, гораздо тяжелее, чем нам, улетающим на свою работу.

Это были вопросы, на которые должен был дать ответ я. А ведь не все от меня зависело. Как отнесется Главный конструктор к такому сочетанию? И первая из состоявшихся бесед дала мне основание надеяться, что все будет в порядке. Я говорю "надеяться", потому что хотя мы и обговорили с Главным все вопросы, но у нас с Лешей не было ни одной совместной тренировки, а они были нужны для определения степени нашей совместной подготовки и нашей совместимости при выполнении хотя бы основных элементов программы полета. Эти тренировки мы провели за 10 дней, оставшихся до вылета на космодром. Они все прошли хорошо и были высоко оценены специалистами Центра подготовки космонавтов и представителями организаций, участвующих в подготовке космического полета.

За это же время мне подготовили необходимое снаряжение, костюмы полетные и нагрузочные, отлили ложемент. Правда, защитный скафандр сшить не успели, и пришлось использовать тот, что остался после предыдущего полета. Он был в приличном состоянии и после всех проверок был допущен и к этому полету.

За десять дней до предполагаемого старта вылетели на космодром Байконур. Окончательное решение о нашем назначении еще принято не было. Однако мы твердо верили, что полет доверят выполнить нам, и продолжали готовиться, хотя неопределенность все же несколько нервировала. В основном это была работа с бортовой документацией, состоящей почти из двух десятков инструкций и описаний.

За несколько дней до пуска после продолжительной беседы с Главным конструктором решение о нашем назначении было принято.

И вот я снова оказался на станции. Ощущение было такое, что я и не уходил отсюда.

Но сразу бросились в глаза изменения, которые произошли во время беспилотного полета. Два иллюминатора в переходном отсеке потеряли почти полностью прозрачность. Впечатление было такое, что снаружи их чем-то замазали. На многих иллюминаторах появились каверны от попадания микрометеоритов. Они были невелики, но многочисленны. Такие попадания постоянно беспокоили Землю, и со следующим "Прогрессом" нам даже прислали специальные защитные крышки на случай, если стекло все-таки лопнет. Через прозрачные иллюминаторы видны были и другие изменения снаружи станции. Космос оставляет постоянно свои следы…

Зато внутри на первый взгляд все сохранилось так, как мы и оставили. Но мы-то знали, что полет хотя и беспилотный, но все же съедает ресурс многих систем и надежность всего комплекса падает. И наше счастье, что станция нас дождалась, хотя и старенькая, но хорошо знакомая и готовая принять нашу помощь, чтобы еще и дальше послужить науке. Ждали и готовились и экипажи с участием представителей социалистических стран — Венгрии, Вьетнама, Кубы. Они надеялись на нас, и мы должны были оправдать их надежды и помочь в осуществлении их мечты.

Мы долго сидели, а вернее, висели за столом в тот вечер. Спешить нам было некуда. Напряжение, связанное с интенсивной работой истекших суток, спадало. А поговорить было о чем. Мы выполнили крайне важный, но только первый, этап. А впереди была очень длинная программа…

27 мая 1980 года

Прошло чуть больше полутора месяцев нашей работы на орбите. У нас сложился дружный экипаж с просто чудесными отношениями, без обид и недомолвок, с постоянными шутками и доброжелательными розыгрышами. Леша, летая первый раз, не чувствовал себя новичком и с первых дней включился в работу.

За это время мы разгрузили два "Прогресса". Заменили на станции около двух десятков приборов, выработавших свой ресурс или пришедших в негодность. Это была очень важная работа, от результатов которой зависело дальнейшее состояние станции. Ошибки здесь недопустимы. Параллельно выполнялась и научная программа, как плановая, так и по собственной инициативе. Благодаря опыту предыдущего полета мы, например, за это время выдали рыбакам столько же координат, сколько за весь предыдущий полет. Начали работы по наблюдению Земли в интересах самых разных специалистов: геологов, лесников, работников сельского хозяйства, гляциологов… Работа эта требовала определенных навыков: умения с первого взгляда привязываться к местности при нашей скорости восемь километров в секунду, замечать то, что необходимо зафиксировать.

Начали мы работы и по второму эмиссионному слою, зодиакальному свету, по мерцанию звезд, по определению ночью линии видимого горизонта. Несколько отснятых пленок лежало, готовых к возвращению на Землю. Эта, казалось бы, простая работа по съемке требовала большого объема сопутствующих данных. Так, надо было, чтобы каждый кадр имел точную привязку к номеру витка, точное время начала и конца съемки, характер ориентации объекта и величины остаточных угловых скоростей по трем каналам вращения, название созвездия, в котором наблюдается явление, и ряд других данных. Без такого подробного описания каждого кадра он бы не представлял никакого научного интереса и превращался бы в лучшем случае просто в интересную фотографию. А так как съемка производилась в полной темноте, то от нас требовалась синхронность действий. За всеми этими работами время пролетело незаметно.

А сегодня должна состояться стыковка с "Союзом-36", который пилотируют Валерий Кубасов и Берталан Фаркаш. Это были бы первые гости у нас на станции, и как нам бы ни было хорошо вдвоем, но прибытия товарищей мы ожидали с нетерпением. Новые люди. Новые эмоции. Да и просто принять гостей на орбите было приятно.

Экипаж этот мы знали давно. Конечно, больше Валерия, чем Берталана. Я знаю Кубасова уже около 10 лет. Знаю еще с того времени, когда он готовился на первую станцию "Салют", а я, в свою очередь, готовил эту станцию и только собирался подавать заявление Главному конструктору с просьбой о зачислении меня в отряд космонавтов. Он уже к тому времени совершил один полет на "Союзе-6". Мечтал поработать и на станции. Но в 1971 году перед самым полетом на "Салюте" уже на Байконуре врачи отстранили его. Это был тяжелый удар. Но здесь и проявился характер Валерия. Он хотел летать и добился, чтобы врачи не имели к нему претензий. Прошел вновь все обследования и был опять допущен к подготовке к полетам. Но момент был упущен, и другие экипажи уже готовились к полетам на станции. А ему и Алексею Леонову доверили первый международный полет по программе "Союз" — "Аполлон". Это было в 1975 году. И вот после некоторого перерыва опять подготовка, уже в новом качестве — в роли командира международного экипажа. Валерий имел опыт двух полетов и многие годы подготовки, и поэтому назначение его командиром было вполне обоснованным. До него только Николае Рукавишников, будучи не летчиком, а инженером, бы; командиром корабля. Тогда он блестяще справился с очень тяжелым полетом на "Союзе-33".

Берталана Фаркаша и его дублера Белу Мадьяри мы знали меньше. В Центре подготовки космонавтов они появились в 1978 году. И сразу же обратили на себя внимание. Оба с усами, что у нас в армии не принято. Оба они выделялись своим бравым видом, подчеркнутой аккуратностью, веселым нравом, своей неразлучностью, хорошим знанием русского языка. Молодым задором веяло от них. В начале своего пребывания в Звездном городке они занимались общекосмической подготовкой. Комнаты в служебном помещении у нас были рядом.

Мы быстро познакомились. В перерывах даже успевали иногда сгонять с ними партию в шахматы. С самого начала был виден их интерес к новому делу, жажда знаний. Я бы сказал, что у них всегда был "блеск и глазах". По технике они хотели знать все, вдавались во все подробности, может, даже глубже, чем это надо было космонавту-исследователю, который готовился для выполнения научной программы, в основном предложенной учеными своей страны. С ними всегда приятно было беседовать. Это люди с открытой душой. Нравились они мне оба. Было жаль, что полетит только один.

Потом их развели по двум экипажам: Валерия с Берталаном, а командиром у Белы стал Володя Джанибеков, уже летавший на станцию "Салют-6", грамотный и надежный командир. Кубасов и Фаркаш вчера стартовали. Мы внимательно следили за всеми этапами их полета. Корабль "Союз-36" должен был остаться у нас после стыковки, а им предстояло улететь на нашем "Союзе-35". Такая замена кораблей производится по ресурсным соображениям.

К встрече гостей мы начали готовиться заранее. Нужно было подготовить интерьер станции. Многие бытовые приборы не имели своего места. Просто они приходили с "Прогрессом" и должны были размещаться на временных местах. Мы решили все установить солидно. Продумали эти вопросы и взялись за доработки. Рационализация в данном случае не касалась штатных систем. В основном это относилось к экранам телевизоров, размещению документации, предметов туалета и быта. Убрали все лишнее. Устроили два новых спальных места. Установили запасной подогреватель пищи в районе стола, сделали новое кресло, с тем чтобы вновь прибывшие товарищи могли разместиться прямо перед телекамерой. Продумывали ритуал встречи. Как они вплывут, где мы их встретим, где вручим хлеб-соль. Приблизительно из пятидесяти бортовых буханочек хлеба изготовили каравай. Для этого пришлось взять кусок поролона, изготовить из него основу, а потом на нее пришить эти буханочки хлеба. После этого каравай пришили к полотенцу, а полотенце к металлической заглушке от иллюминатора. Сверху пришили заглушку от разъема, в которую положили три таблетки поваренной соли. Получился отличный хлеб-соль.

И техника и ребята поработали хорошо, и поздно вечером "Союз-36" состыковался со станцией. После проверки герметичности стыка открыли люки, и Берци, как мы звали Берталана, вплыл в станцию. Мы обнялись, вручили ему хлеб-соль. Следом за ним появился и Валерий. Осуществилась его мечта десятилетней давности — попасть на станцию. Рады мы были и за Берци. Еще одна социалистическая страна послала своего представителя в космос на работу ради мира и прогресса на Земле.

Берци на станции нравилось абсолютно все. Он в силу своего характера был просто в восторге и от станции, и от того, что увидел, прильнув к иллюминатору.

И хотя над Венгрией мы пролетали в ночное время, Берци потом постоянно стремился найти Будапешт в скопище городов ночной Европы. И мы его понимали, потому что сами так же, когда предоставлялась возможность, высматривали вдали Москву. Вдали, потому что наша трасса проходит южнее и Москву мы могли наблюдать только издали.

Мы долго просидели в первый вечер. Ведь нечасто на орбите приходят к тебе гости, тем более твои друзья. Пробовали венгерские блюда, а гостей угощали нашими, которые нам уже порядком надоели. Разговоры продолжались до утра. Потом гости легли спать, а Леша и я читали письма. Как приятно получать письма на орбите! Мы все уже привыкли на Земле к телефону, и постепенно он нам заменяет старинное — посредством писем — общение. А вот оторвавшись от Земли, начинаешь остро ощущать отсутствие писем. И ничего так не ждешь в длительном полете, как почты.

3 июля 1980 года

Дни совместной работы пролетели как один миг. И сегодня, провожая ребят, мы очень жалели, что их программа закончена. Они и сами об этом жалели. Космос не доставил им неприятностей. Он их принял хорошо и понравился обоим. Ведь на Земле невозможно даже на воде вот так промчаться от одного стыковочного узла к другому, причем в любом положении. А какие виды открывались в иллюминаторы!

У них была своя, разработанная учеными ВНР и СССР, программа научных исследований. Чем могли, мы им, конечно, помогали.

За стол собирались все вместе. Ели второпях, но мы с Лешей старались, чтобы гости голодными не уходили. Они сразу приняли этот порядок, который у нас установился, и съедали все, что им выделялось. Поэтому мы крайне удивились, узнав, что Берци после полета похудел. Правда, спали мы в эти дни мало. Часа по три-четыре. Им хотелось как можно больше посмотреть, ну а нам — показать.

Как только у Берци освобождалось время, он брал фотоаппарат и располагался в переходном отсеке, где семь иллюминаторов, с тем чтобы снять что-либо интересное на Земле. Естественно, что больше всего его интересовала Венгрия. В программе у него был большой перечень задач, в основном от геологов по опознанию и обнаружению разломов и различных геологических структур. Он добросовестно старался их выполнить. А это нелегко. Венгрию мы проходили всего на двух витках в сутки. Да и скорость у нас большая. Хорошо еще, что есть прекрасный ориентир — озеро Балатон. Вообще на Земле, наверное, есть всего два таких озера. В Венгрии Балатон, а у нас Балхаш. Они имеют совершенно удивительный цвет воды, не голубой, а зеленоватый. Да и очертания у них схожие. Поэтому мы их всегда легко узнавали. И это была хорошая привязка. Много времени отнимали телерепортажи. Они были каждый день, а к ним надо хоть немного подготовиться. Мы понимали их необходимость, но внутренне всегда этому сопротивлялись. Ведь времени мало, и хотелось его использовать поэффективнее. Такое же отношение у меня было и к внутренним кинофотосъемкам. Это только кажется, что все просто. Заправляй пленку и нажимай на кнопку. А на самом деле надо выставить свет, подобрать сюжет, собрать тех, кого надо снимать… А у каждого своя работа. Это по фото. А с киносъемками вообще все сложнее. Ведь кино — это не набор отдельных фотографий.

К нашему огорчению, у нас отказала кассета киноаппарата. Запасной не было. И нам пришлось своими силами изготовить две бобины и вручную перематывать пленку с 60-метровых бобин на 30-метровые. Несмотря на эти трудности, основные операции и этапы полета остались запечатленными.

Вчера был последний совместный ужин. Хотелось спокойно посидеть всем вместе. Но перечень дел, которые нужно было выполнить, оставался еще большим. Спать легли часа в 4 ночи, а встали в 6 утра. Настроение у нас и у улетающих несколько грустное. Берци до последнего момента не отходил от иллюминаторов и старался все отснять. Кубасов больше был озабочен предстоящим спуском, и мысли его, казалось, заняты только этим. Мы за эту неделю от постоянного недосыпания очень устали и думали, что после ухода гостей сразу завалимся спать. И хотя мы знали, что ребята уже сегодня будут на Земле, в объятиях друзей, мы им не завидовали. У нас была своя программа, на которую мы настраивались еще на Земле. Мы знали, что уже на старте стоит готовый к пуску корабль "Союз-Т2" и готовятся экипажи с участием представителей Вьетнама и Кубы. Впереди были новые встречи… До конца моего второго космического марафона оставалось 129 дней.

…И вот наконец наступило 11 октября 1980 года. "Отдаем швартовы" и плавно отходим от салютовского причала. Еще почти два полных витка над планетой, а затем всегда волнующее, выверенное до доли секунды включение тормозного двигателя. Все идет по программе, спуск, по заключениям баллистиков, штатный. Скоро Земля…

 

Геральд Соловьев, Николай Шахмагонов, журналисты

Такая профессия

Уже более 20 лет пилотируемой космонавтике. Но полет в космос пока удел немногих. Интересен путь каждого из первопроходцев звездных трасс. 25 лет назад запуск первого спутника определил во многом жизненный путь бывшего студента МАИ В. Севастьянова, ставшего преподавателем первого гагаринского отряда космонавтов, а затем и летчиком-космонавтом СССР. Журналисты Г. Соловьев и Н. Шахмагонов рассказывают о дважды Герое Советского Союза В. Севастьянове.

Когда отзвенели в репродукторе торжественно-тревожные переливы сигналов, известивших о том, что по радио будет передано важное правительственное сообщение, студент Московского авиационного института Виталий Севастьянов, которого они застали на шумной улице Горького, замер в ожидании чего-то необычайного, значительного.

Виталий догадывался, что могло произойти в стране в эти дни, догадывался потому, что был близок душой и сердцем к этим новым необычайным свершениям.

В институтском кружке высотного полета он вместе с товарищами проектировал ракету-носитель для запуска искусственного спутника Земли. Конечно же, ему было известно, что подобные работы ведутся в созданном специально для этого конструкторском бюро.

Знакомый голос Юрия Левитана объявил о том, что 4 октября 1957 года в СССР произведен запуск первого искусственного спутника Земли.

"Свершилось! — едва не воскликнул Виталий и тут же, продолжая слушать голос диктора, отметил: — Восемьдесят три и шесть десятых килограмма, а мы вели расчеты на пятьдесят…"

Он еще долго стоял на месте, том самом, где его застало радостное сообщение, не замечая шума машин, многоголосого гула прохожих, и думал о том, что немногие, очень немногие из тех, кто слышал только что слова Левитана, понимают сейчас истинную значимость свершившегося. Ведь этот запуск — первый решающий шаг в новую эру — эру космических исследований и межпланетных полетов.

Еще с большим энтузиазмом, чем прежде, стал работать Виталий в кружке. На очереди новый проект, старые расчеты потеряли всякий смысл. Нужна еще более сильная, более мощная ракета, ракета, которая выведет на орбиту спутник весом в сто килограммов… А 3 ноября 1957 года на орбиту был выведен второй советский искусственный спутник Земли весом 508,3 килограмма. На борту взлетела в космос собака Лайка.

Тягаться с КБ не под силу, поняли кружковцы. Однако их работа была ненапрасна, ведь в кружке высотного полета они сделали свой первый шаг к будущей исследовательской работе. В характеристиках студентов было отмечено то, что они имеют склонность к научной работе, что занимались проектированием космических аппаратов.

И работа эта продолжалась. В голове молодого исследователя Виталия Севастьянова зарождались новые идеи, новые мысли. 26 февраля 1958 года в многотиражной институтской газете "Пропеллер" под рубрикой "Заявка на дипломный проект" он опубликовал статью "Аппарат возвращения: космический экипаж держит путь к Земле".

"Эта статья посвящается проблеме возвращения космического корабля на Землю, — писал в ней Виталий Севастьянов. — Сейчас, когда человечество после запусков Советским Союзом первых искусственных спутников Земли вступило в эру космических сообщений, эта проблема из области гипотетической переходит в область практическую и становится одной из насущных задач, стоящих перед мировой наукой. Проблема возвращения пассажирского космического корабля является, образно выражаясь, порогом, перейдя который человек непосредственно вступит в космос…"

После выхода в свет газеты Виталия Севастьянова пригласил к себе в кабинет доктор технических наук, заслуженный деятель науки и техники РСФСР профессор Юрий Александрович Победоносцев.

— Кто вам подсказал те выводы, что вы сделали в своей статье относительно конструкции аппарата? — спросил он с интересом.

Виталий пожал плечами, тихо ответил:

— Сам докопался…

— Дельная, очень дельная статья. Хвалю, — сказал профессор. — Рад за вас!..

Похвала окрылила, ведь Ю. А. Победоносцев был одним из пионеров советского ракетостроения, соратником С. П. Королева. Еще на заре создания ГИРДа (Группа изучения реактивного движения) он работал в ней.

Институт Виталий окончил с отличием и был направлен в конструкторское бюро Сергея Павловича Королева. О лучшем он и мечтать не мог.

Работа, учеба в аспирантуре, кандидатская диссертация — таковы дальнейшие шаги молодого ученого. Значительную роль в его судьбе сыграл Герой Социалистического Труда, известный советский ученый и конструктор, заслуженный деятель науки и техники РСФСР Михаил Клавдиевич Тихонравов, который был одним из руководителей работ по созданию космического корабля "Восток".

В этот период начиналось формирование отряда исследователей космоса, получившего вскоре наименование "Отряд космонавтов".

Первую обзорную лекцию по космической технике прочитал для будущих летчиков-космонавтов сам Тихонравов, а затем он представил аудитории Виталия Ивановича Севастьянова, который продолжил дальнейшие занятия.

И вот наступил день 12 апреля 1961 года.

— Я находился тогда в Центре управления первым космическим полетом, — вспоминает Виталий Севастьянов. — Хорошо помню предстартовые часы и минуты. Все были в огромном напряжении. За несколько секунд до старта Главный конструктор академик Сергей Павлович Королев спросил по связи Гагарина: "Кедр (это позывной Юрия)! Как чувствуете себя?" А тот в ответ: "Я-то чувствую себя хорошо, а как вы себя чувствуете?" Ну а затем знаменитое гагаринское "Поехали!". Как по-иному мы тогда взглянули на окружающий мир!

Мы задали вопрос Виталию Ивановичу, думал ли он в те дни, что и ему придется бороздить космические просторы на одном из кораблей, преодолеть силу земного притяжения и взглянуть на мир с высоты в сотни раз большей, чем высота птичьего полета.

— Вряд ли, — ответил он. — Ведь, постоянно занятый сложными техническими расчетами и задачами, я как-то не задумывался об этом. Полет Гагарина волновал меня несколько иначе, нежели людей, которые узнали о нем неожиданно. Этот полет был испытательным, меня волновало, как он пройдет, все ли сложится удачно…

Но прошло еще немного времени, и Виталий Севастьянов понял, что человеку предстоит много и квалифицированно работать в космосе. Из преподавателя он превратился в ученика: вступил в отряд космонавтов и начал подготовку к будущему полету в космос.

Он совершил два полета. Первый — с 1 по 19 июня 1970 года совместно с А. Г. Николаевым на космическом корабле "Союз-9" в качестве бортинженера; второй — с 24 мая по 26 июля 1975 года с П. И. Климуком.

Его профессией стала космонавтика. А ведь в детстве Виталий мечтал о море. Первая книжка, которую он прочитал в своей жизни, называлась "Водители фрегатов". По ней он и учился читать, с каждой страницей все быстрее и быстрее, перед глазами бушевали штормы, сражались с неукротимой стихией мужественные мореплаватели…

Что же повлияло на выбор профессии?

— Моя юность прошла на море, — рассказывает Виталий Севастьянов. — И естественно, первые мечты были связаны с ним. Сочинской дождливой весной, когда несколько суток подряд моросит нудный дождь и набережные города пустынны, я любил бродить около моря и мечтать, я смотрел на корабли, большие и маленькие, палубы которых тоже были пусты. Лишь иногда открывалась дверь камбуза и кок отправлял за борт завтрак для чаек. Я тогда жил романтикой моря, навеянной морскими рассказами, путешествиями. На всю жизнь запомнился запах холодного моря ранней весной и теплого, как парное молоко, в жгучий полдень. Я заглядывал и в подводный мир, мир, который и на сегодня остается для меня тайной…

— Но почему же тогда не сбылась мечта? — поинтересовались мы.

— После седьмого класса я собрался поступать в Батумское среднее мореходное училище, даже медицинскую комиссию прошел, но отец воспротивился. "Кончи десять классов, — сказал он, — тогда будешь выбирать профессию!" А в восьмом я увлекся физикой. Манило могучее таинство ядерной энергии, но увлечение морем не прошло. Летом я пропадал в яхт-клубе, работал матросом на небольших теплоходах. В ту пору я познакомился с утренней морской зарей и с яркими красочными вечерними закатами, с черным морским небом, усеянным звездами, которые манили к себе.

…Однажды в ясную солнечную погоду 22 июня 1975 года, на 30-е сутки полета он увидел Сочи, увидел отчетливо порт, свой дом — маленький двухэтажный дом, в котором вырос и в котором остались родители.

Чтобы отыскать его, он сперва высмотрел мыс Адлер, затем реку Мзымту, которая, впадая в море в районе Адлера, подкрашивала морскую воду своим илом. Чуть ниже нашел Сочинский порт, а прямо по оси от главного причала у основания телевышки увидел свой дом — маленькую точечку среди кипарисов.

Виталий Севастьянов вырос в Сочи, он учился в знаменитой школе, носящей имя Николая Островского, и теперь, проносясь в бездонной дали неба, вспоминал, как приходил в дом-музей писателя, снова и снова окунаясь в героический, романтичный мир Корчагина.

Роман "Как закалялась сталь" Виталий прочитал, когда ему исполнилось тринадцать лет. Зажег мальчишеское сердце образ Павки Корчагина, запал в сердце на многие годы. Недаром он перечитывал роман юношей и затем уже взрослым, каждый раз находя для себя много нового, интересного, не замеченного ранее.

Город Сочи неразрывно связан с именем Островского. Здесь писатель работал над второй частью романа, здесь в "Сочинской правде" печатались главы романа "Рожденные бурей". 16 мая 1935 года бюро Сочинского горкома партии слушало отчет писателя-коммуниста Николая Островского о его работе, здесь он окончательно сформулировал известные каждому советскому человеку со школьной скамьи слова: "Самое дорогое у человека — это жизнь. И прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, чтобы не жег позор за подленькое и мелочное прошлое…"

Позднее Виталий Севастьянов сказал:

— Может быть, потому, что детство мое прошло в Сочи, что оно буквально пропитано воспоминаниями об Островском, а взрослая жизнь связана с Гагариным, эти два человека постоянно мне видятся рядом. В них дух нашего советского времени, в них наша коммунистическая убежденность, твердость характера и человеческое очарование…

Пролетая над Сочи в день 22 июня 1975 года, Севастьянов вспомнил другой такой же день, но года 1941-го, вспомнил другой дом — в Красноуральске Свердловской области, где он родился 8 июля 1935 года. Вспомнил, как стоял возле своего дома в летний воскресный день и слышал, что все повторяют слово "война", повторяют с тревогой и болью…

Немного лет было тогда Виталию — всего-то шесть, но он запомнил, твердо запомнил, как спустя три дня уходил на фронт отец. Он и два его брата загнали на открытую платформу свои полуторки, перекрашенные в защитный цвет. Поезд отошел, и потянулись долгие трудные годы… Мать работала в пошивочной мастерской, готовила для фронта телогрейки и ватные штаны, Виталий учился в школе, учился с такими же, как он сам, детьми фронтовиков, полуголодными, полуодетыми, и часто, очень часто видел на глазах друзей слезы — то в одну, то в другую семью приходили похоронки.

Отлично помнит он и тот радостный день, когда после победы вернулся отец домой. Он был совершенно седым в свои три с половиной десятка лет.

А вскоре семья Севастьяновых перебралась в Сочи, где и началась трудовая жизнь Виталия, откуда он ушел в институт.

И вот за плечами два полета — каждый из них в глазах соотечественников, в глазах всего мира — подвиг.

Но Виталий Иванович расценивает их иначе.

— Многим, вероятно, кажется, — говорит он, — что полет в космос — это прежде всего подвиг, а потом заслуженная слава. Главный конструктор академик Сергей Павлович Королев, обращаясь к летчикам-космонавтам, прозорливо заметил: "Знайте, друзья, если вы начинаете понимать, что готовы к подвигу, значит, вы не готовы к полету в космос. Эта оценка верна не только для космонавтов, она верна для любого, кто занимается большим, интересным и нужным делом. Если внимание будет сосредоточено на самом факте, что это ты делаешь, ты летишь, а не на содержании задачи, то вряд ли вообще возможно выполнять работу наилучшим образом".

Для Севастьянова космонавтика стала профессией, недаром, отвечая на вопросы корреспондентов перед очередным полетом, он сказал:

— Да, программа предстоит насыщенная и емкая, но полет будет обычный, рабочий!

 

Борис Герасимов, специальный корреспондент газеты "Советская Россия"

Колумбы вселенной

Космонавт-сто

В эти часы на карте планеты, занявшей добрую половину Главного зала, ярко горят две точки. Первая замерла неподвижно — это космодром Байконур. Вторая расчерчивает океаны и континенты, величаво сопровождает орбитальную станцию "Салют" над земным шаром. И здесь же на лаконичных дисплеях бегут, сменяя друг друга, ручейки всевозможных цифр — информация о стоящем "под паром" новом космическом корабле "Союз Т-4", доклады с наземных и плавучих станций слежения, расчеты баллистиков, выверивших мгновение очередного старта.

Объявляется пятиминутная готовность. Скоро, совсем скоро взревут ракетные двигатели, помчат на орбиту Владимира Васильевича Коваленка и Виктора Петровича Савиных. Этот открывающий одиннадцатую пятилетку пилотируемый старт можно считать вдвойне праздничным. Происходит он в преддверии двадцатилетия звездной эры — полета Гагарина. Да и бортинженер нового корабля является теперь сотым (!) космонавтом планеты. А разве не примечательно, что уже девять стран, причем восемь из них социалистические, стали полноправными космическими державами, обрели своих звездных героев. По дороге, открытой Гагариным, идут все новые и новые Колумбы вселенной. От той легендарной кругосветки протяженностью в 108 минут мы перешли к планомерному обживанию околоземного пространства — полугодовым научным экспедициям, перед которыми дрогнула даже коварная невесомость.

На телевизионных экранах Центра управления мы видим спокойные лица космонавтов, слушаем их деловые реплики. Впечатление, что они сейчас не на космодроме в томительном ожидании запуска, а на очередном занятии в тренировочном комплексе Звездного городка.

— Экипаж сложился опытный, досконально знает программу, не спасует перед любыми трудностями, — рассказывает начальник Центра подготовки космонавтов генерал-лейтенант Г. Т. Береговой. — "Фотонов" (позывные экипажа) мы отпускаем на орбиту со спокойной душой.

Для Виктора Савиных Владимир Коваленок явился отличным наставником, передал ему свои знания, стиль работы, опыт — все то, что сам накопил за долгие месяцы внеземной вахты. И надо сказать, что космонавт-сто явился способным учеником, на деле заслужил право на свой сложный полет.

…Виктор Петрович Савиных из крестьянской семьи. Еще в сельской школе он полюбил технику, научился водить комбайн и трактор. Затем решил учиться. Переехал из Кировской области в Пермь и поступил в техникум железнодорожного транспорта. И вот уже Виктор работает по новой специальности. Его направляют на Север, назначают бригадиром строительной бригады. Вместе со многими сверстниками комсомольско-молодежный коллектив прокладывает железную дорогу от Урала к Оби, строит мосты и туннели на сложной трассе, которая явилась затем важной артерией на пути к нынешним знаменитым кладовым нефти и газа.

В армии он приобрел еще одну специальность, работал геодезистом-топографом, в совершенстве изучил геодезические приборы, которые необходимы на любой стройке, а тем более при прокладке транспортных магистралей. Именно тогда Савиных понял, как важно правильно составить карту местности, к каким большим издержкам могут привести малейшие неточности. Конечно, в душе и мыслях будущего конструктора, испытателя рождались и новые идеи, схемы автоматических приборов, способных облегчить нелегкий труд изыскателя, поднять его эффективность.

Но для всего этого были нужны знания, одного желания здесь мало. И Савиных много занимался, готовился к поступлению в Московский институт инженеров геодезии, аэрофотосъемки и картографии. Как он говорит сам, вступительную сессию сдал нормально. Однако учиться пришлось довольно трудно, да и стипендии не хватало: Виктор обзавелся семьей, так что нужно было заботиться о жене и дочери. Словом, трудолюбивый, способный парень умело совмещал дневные занятия с работой. Понятно, что при этом он вставал так часиков в пять утра, а ложился спать соответственно за полночь.

Тем не менее такой "двужильный" студент успевал сделать главное: не только сдать в срок экзамены и зачеты, но и выполнить еще научные "внепрограммные" исследования, особенно интересуясь оптико-электронной аппаратурой.

— Учились мы все с увлечением, — вспоминает Виктор Петрович. — Наш вуз всегда отличался хорошими традициями, многие разработки, родившиеся в его стенах, имели прямое отношение к электронике, авиации, а затем и к космосу. Кстати, недавно организованная в вузе кафедра так и называется: "Исследование природных ресурсов земли из космоса".

С какой гордостью Савиных воспринял распределение после вуза! Молодой инженер с большим жизненным опытом, с навыками инженера-исследователя был направлен в знаменитое КБ, которое разрабатывало и внедряло на космических трассах уникальную технику.

Виктор Петрович удачно вписался в коллектив, а вскоре ему доверили и разработку оптических визиров и секстантов, которыми оснащались стартующие к звездам машины. И когда после полета в КБ приезжали многие космонавты, Савиных буквально засыпал их вопросами: как там вела себя наша система, что следует сделать для ее улучшения? А в глубине души мечтал о собственном полете, ведь только побывав на орбите, окунувшись в гущу событий, можно уже мыслить более предметными категориями в нелегком деле космического созидания. Здесь ему ориентирами, я бы даже сказал, маяками являлись старшие товарищи по КБ — А. С. Елисеев, К. П. Феоктистов, Н. Н. Рукавишников…

Понятно, что столь упорное стремление, талант испытателя, отличная спортивная форма сделали свое дело, и Савиных был зачислен в звездный отряд. Там и перекрестилась его дальнейшая судьба с Владимиром Коваленком, вернувшимся из рекордного 140-суточного полета. Коваленок совершил длительный полет на орбитальной станции "Салют-6" вместе с Александром Иванченковым. Поработали космонавты на славу, много занимались астрофизикой, выплавляли в "доменном цехе" различные материалы, выращивали в бортовой оранжерее всевозможные растения, следили за развитием микроорганизмов. Радушно принимал экипаж и зарубежных гостей — космонавтов, представленных гражданами Польши и ГДР.

— А какие из научных экспериментов вам особенно памятны? — спрашивали Коваленка накануне нового старта.

— Все и не перечислишь, но выделить в первую очередь хотелось бы изучение природных ресурсов. Сейчас трудно, например, назвать космонавта, который бы не дружил с геологами. Сколько с орбиты подсказано перспективных районов, новых адресов возможных месторождений нефти, газа, других полезных ископаемых. В одних ведется разведочное бурение, а в других уже встречаешь и действующие промыслы. Здесь нам здорово помогает фотоаппарат МКФ-6М, другие зондирующие приборы, способные "сверху" заметить многое, представляющее наибольший интерес для геолога, геофизика, практически для всех специалистов, которые занимаются прикладной наукой — космическим землеведением.

А возьмем, к примеру, наблюдения океана. Здесь особенно много "белых пятен", необъяснимых явлений.

Наконец, мы еще по-настоящему не знаем закономерности "кухни погоды" и только приближаемся к составлению ее глобальной модели. Крайне важны и рыбацкие проблемы: оперативный поиск с орбиты скоплений планктона, а в идеале и безошибочное обнаружение крупных косяков.

И не случайно после каждого полета космонавты и ученые, как правило, встречаются за "круглым столом", подводят итоги исследований, высказывают взаимные пожелания, предложения, замечания. Это естественно, ведь каждый новый эксперимент должен быть эффективнее предыдущего. Так, Коваленок неоднократно беседовал с океанологами, представителями Министерства рыбного хозяйства. Вместе все изучали сделанные с орбиты снимки. Ведь как ни хорош любой такой снимок, но его еще надо грамотно прочитать, как говорят, провести точное дешифрирование. Именно по крошечным нюансам, штрихам, оттенкам дается полное представление о каждом изучаемом районе.

И вот Коваленок, на этот раз вместе с Савиных, вновь держит звездный штурвал. Ночная мгла Байконура отступает перед морем огня, оглашается мощным ракетным громом. А спустя сутки и намеченная стыковка: очередной экипаж заступает на вахту в салонах научной станции.

Работы впереди очень много, к тому же Коваленку и Савиных предстоит вскоре встреча желанных гостей.

Космический взгляд на Гоби

— У нас полный порядок, — докладывают новоселы научного комплекса "Салют" — "Союз". — Программу с грузовиком завершили, отстыковали его. Так что второй причал свободен. Ждем…

Полный порядок и на Земле. Корабль "Союз-39" вместе с величавой ракетой вывезен на стартовую позицию. В креслах звездной машины 8-й интернациональный экипаж — космонавты Владимир, Джанибеков и Жугдэрдэмидийн Гуррагча, достойные сыновья СССР и братской Монголии.

И Джанибеков и Гуррагча упорно шли к своему старту, долго занимались в аудиториях и на тренажерах Звездного городка. Вместе осваивали все сложности эксперимента, съев, как они сами подчеркивают, "пуд соли".

Сейчас даже трудно сказать, кому больше досталось: или опытному наставнику, или, наоборот, его трудолюбивому ученику. Ведь нашему монгольскому другу пришлось начинать с азов космонавтики. Не было у него и необходимых летных навыков. Но у него зато были сила воли, специальность радиоинженера, отличные спортивные данные и самое главное — желание работать на новой стезе, ответственность за порученное дело. Эти качества удачно дополнились опытом и знаниями командира, его терпением, стремлением воспитать достойного космонавта. "Делай как я!" — этот принцип стал неизменным в долгой повседневной работе Джанибекова, в становлении международного экипажа.

Жизненный путь Гуррагчи — яркое свидетельство тех успехов, которых добился братский народ в канун 60-летия образования государства. Давно ли, кажется, Монголия была феодальной отсталой страной. А ныне ее граждане облачаются в космические доспехи, бросая дерзкий вызов силам земного тяготения.

Ему не было еще и трех лет, когда отец, активный участник движения за коллективизацию, посадил его в седло, напомнил о настоящей мужской профессии. "Будешь помогать пасти овец, — говорил отец, — учись ездить верхом. Скоро и в школу тебе. А она далеко — вон за теми холмами. Все лучше, чем пешком".

На занятия ездили кавалькадой, стреноживали лошадей и бежали в класс. А потом, конечно, скачки. Самые острые тогда моменты в забегах ныне привыкнувший к космическому лексикону Гуррагча вспоминает как… нештатные ситуации. Как видим, преодолевал их он еще с детства.

В школе Гуррагча полюбил геометрию, тригонометрию, астрономию. Хорошо дается ему и русский язык. Он свободно читает советскую литературу.

В армии будущий космонавт стал классным специалистом по радионавигационному оборудованию вертолетов. В значительной степени ему помогла учеба в Советском Союзе. А затем он вновь направляется в нашу страну, занимается в Военно-воздушной академии имени Н. Е. Жуковского.

Наконец исполнилось самое заветное: молодого капитана монгольской Народной армии зачислили в отряд (Центра подготовки космонавтов имени Ю. А. Гагарина. Вскоре здесь и встретился он в одном экипаже с Владимиром Джанибековым.

…Маршрут Земля — "Салют-6" — Земля для командира экипажа был отработан давно. Еще три года назад он возглавил первую в истории экспедицию посещения на орбитальную станцию, вместе с Макаровым прибыв "в гости" к ее хозяевам Романенко и Гречко. Немало Джанибеков занимался и по международным программам — вначале готовился к эксперименту "Союз" — "Аполлон", а в 1980 году дублировал Кубасова, когда тот был командиром советско-венгерского экипажа.

В редкие часы досуга Джанибеков по-прежнему увлекается домашними поделками, столярничает, конструирует магнитофоны, усилители. Впрочем, домашними те изделия назвать можно лишь условно. Иные превзойдут и заводскую электронику. Так, его уже не устраивают возможности стереозаписей, он настойчиво стремится овладеть и более объемным звучанием (квадрафонией). На новую аппаратуру Джанибеков думает записать любимые песни. Некоторые из них он собирается подарить монгольскому другу.

— А какую свою конструкцию вы считаете лучшей? — спросили Владимира Александровича незадолго до старта. Но он остался верен себе:

— Лучшая та, что еще не создана.

И в этом весь Джанибеков — никогда не успокоится на достигнутом, критически осмыслит не только прошедший полет, но и малейшие нюансы любой тренировки, подчеркнет, выкристаллизует каждый неиспользованный ранее шаг. С ним и легко и трудно, говорят его товарищи по работе. Слишком уж обязательный даже там, где вроде все ясно.

Тем не менее эта пунктуальная обязательность пришлась по душе космонавту Монголии. Он жадно впитывал в себя наставления командира. От первых робких движений, даже боязни нажимать десятки "удивительных кнопок", способных закрутить вдруг корабль, ускорить или затормозить его бег над планетой, Гуррагча постигал "высший пилотаж" операторского искусства, осмысливал каждый жест, каждую реплику. Именно единство взглядов и цели сроднило будущий экипаж, позволило ему на "отлично" выдержать комплексные зачетные тренировки, которые усложняются неизменно и которые без соответствующей подготовки могут оказаться не по силам и бывалому космонавту.

Также на "отлично" экипаж выдержал и все этапы реального полета, точно по графику справив новоселье на орбитальном комплексе.

Да, разительный путь прошел наш монгольский друг — от юного джигита до классного космонавта, чувствуя себя на равных с товарищами по "Салюту". А научная программа на борту, как всегда, была насыщена до предела. Эксперимент следовал за экспериментом. Возьмем хотя бы один из них: "Биосфера-Мон". Государственным центром "Природа" (Москва) совместно с ведущими научными организациями братской страны разработана комплексная программа изучения природных ресурсов. И надо сказать, что условия для космической съемки в последние дни полета оказались весьма благоприятными.

Солнце как бы "учло" пожелания экипажа и на отдельных витках исправно высвечивало заданные районы. В число их попала и знаменитая пустыня Гоби, которая только формально ныне называется мертвым пространством. В действительности это уникальный природный заповедник. Ученые намечают задачу — восстановить этот когда-то цветущий край. "Где вода, там жизнь", — гласит народная мудрость. И не случайно экипаж интересовался древними руслами высохших рек. Ведь изучив их "географию", можно судить о многом. Хотя бы о том, куда все-таки делась вода? В перспективе это позволит прогнозировать новые источники, а в ряде случаев и целые подземные моря. И здесь хотелось бы провести аналогию с космическим изучением пустынной Мангышлакской степи. Прежние наши полеты на кораблях и орбитальных станциях, визуальные наблюдения "сверху", наконец, многочисленные снимки позволили взглянуть по-новому на это "гиблое место", которое по праву сейчас начинает вторую жизнь. Сколько там нашли месторождений нефти и газа, которые тем более нам дороги, что дополняются открытыми по соседству источниками пресной воды. Хочется надеяться, что столь радужная судьба будет уготовлена и Гобийской пустыне.

Новые районы Монголии ждут своего звездного часа. Но начинать их комплексное освоение, конечно, надо с научного конкретного прогнозирования, инвентаризации земельных угодий, оценки ледовых "шапок", которыми покрыты высокогорные массивы и которые представляют все больший интерес для гидрологов, гляциологов, специалистов по сельскому хозяйству.

Вот какой широкий диапазон охватывает только один орбитальный эксперимент, какие безграничные перспективы у новой науки, лаконично называемой космическим землеведением. Но здесь, бесспорно, нужны преемственность, непрерывные систематические наблюдения многих районов в различные времена года под различными углами освещения. Только такой всесторонний подход позволяет взять максимум информации со звездной трассы.

Максимально использовать дорогое полетное время! Этого принципа придерживаются неизменно все экипажи. К их услугам здесь и бортовая автоматика, способная обеспечить одновременное выполнение многих исследований. И вполне естественно, что в минувшем полете металлургический цех "Салюта" поработал так же достойно. На этот раз интересную программу подготовили Институт физики и техники (Улан-Батор), Институт космических исследований и Институт кристаллографии (Москва). Джанибеков и Гуррагча загрузили в орбитальную "домну" исходный материал для производства пятиокиси ванадия. Плавка прошла успешно, и "слиток", на котором по праву можно поставить штамп "Сделано в космосе", уже поступил в земные лаборатории. Материал этот весьма интересен для многих специалистов, его синтез в условиях традиционной гравитации крайне затруднителен, да и сопровождается большими издержками, невысоким показателем качества.

А вот другой опыт ("Эрдэнэт") из технологической серии не требовал столь высоких температур, и выполнить его решили на… бортовой электроплите, на которой экипаж обычно подогревает космическую пищу. Пусть вас не смущает, что и кухню превратили в научную лабораторию, скорее здесь заслуживает внимания использование всех резервов техники, полное освоение космической мощности. Ну а результаты эксперимента определяются в первую очередь корректностью его проведения. Вспомним великие открытия по химии и физике, родившиеся с помощью примитивной горелки, работающей на обычном керосине.

И снова старт

Тишина в Байконурской степи обманчива. Редкие месяц, неделя проходят без ракетного грома, когда все содрогается окрест и появляется в поднебесье рукотворное солнце, освещая путь на орбиту посланцу с Земли. А уже через час-другой мир узнает о рождении новых спутников "Космос", телевизионных ретрансляторов "Молния" и "Экран", дозорных службы погоды "Метеор". Отсюда идет штурм и планет солнечной системы.

Однако работа в космосе человека еще долго останется в центре внимания, работа, полная героизма и мужества, требующая предельной собранности, знаний, способностей. Эту важнейшую миссию над планетой сейчас выполняют Коваленок и Савиных. Недавно они проводили на землю Джанибекова и Гуррагчу. А Байконур уже готовит новое "подкрепление". И не случайно на космодроме в эти дни царит особое оживление: из многих городов страны прибыли сюда специалисты, в задачу которых входило обеспечить пилотируемый старт с участием граждан Советского Союза и Социалистической Республики Румынии.

А в тенистых аллеях парка, окружающего уютную гостиницу "Космонавт", можно встретить и сам экипаж: Леонида Попова и Думитру Прунариу. Космонавты спокойно беседуют на отвлеченные темы, но нет-нет их разговор вновь направляется в рабочее русло. Тогда лучше к ним не подходить с интервью, подождать, пока утихнут жаркие споры. Однако ждать порой приходится долго. Случается, что экипаж вдруг спешит обратно в свои апартаменты и заходит в зал, который не предусмотрен как инвентарь ни в одном из отелей планеты. Речь идет о натурном макетном образце космического корабля, оснащенном сложным вычислительным комплексом, где проигрываются любые моменты намеченных на орбите операций.

— Кашу маслом не испортишь, — говорит в таких случаях Попов, — повторим мы еще разок, например, участок сближения.

И вновь видишь нашего Леонида, как он вместе с Прунариу слаженно дирижирует необычным электронно-космическим оркестром. Работает экипаж на равных. И в этом, несомненно, заслуга обоих космонавтов: и опытнейшего наставника, обладателя полугодового достижения на орбите, и совсем молодого его товарища, пожалуй, самого юного из тех, кто ныне отправляется в сложный полет.

В самом деле, в том легендарном 1957 году, когда подброшенный волей и умом человека "шарик" впервые не упал обратно на землю, Думитру Прунариу только исполнилось пять лет. Но любознательный малыш дотошно пытал отца, что же это за спутник, который не имеет крыльев, но летает так долго. Тогда, кстати, не все взрослые понимали суть небесной механики, однако ребенок уяснил: "Космос — это то, что выше любого самолета". Сколько старания, например, вложил он в детском саду в урок рисования, замысловато изобразив на бумаге рукотворную советскую звездочку.

Известие о старте Гагарина застало Думитру, когда он учился в начальной школе. Конечно, будущий космонавт не мечтал о собственном полете, но вот авиацию полюбил на всю жизнь. Пожалуй, ни у кого другого в классе не было столь большой коллекции фотографий самолетов из многих журналов, никто другой не мог так быстро воспроизвести эскиз любой сложной конструкции. И вполне логично, что юноша, получив аттестат зрелости, ни минуты не сомневался в выборе дальнейшей судьбы: подал заявление в Бухарестский политехнический институт на авиационный факультет, где "самый большой конкурс, но где учиться особенно интересно". Приемные экзамены он сдал блестяще, правда, вот потом приходилось трудно. Еще в студенческие годы появилась своя семья, родился ребенок. Да и премудрости высшей математики, аэродинамики, других дисциплин давали о себе знать. Однако Прунариу умел правильно организовать время. К каждой сессии готовился не скоропалительно, надеясь "на авось", а заранее, вникая и во многие научные книги, явно не предусмотренные учебной программой.

— Прунариу прирожденный конструктор, — говорили товарищи на выпускном вечере. Сам же он скорее считал себя испытателем новой техники, летчиком. Видимо, потому-то и проработал инженером на Брашовском самолетостроительном заводе, кстати, в городе, где родился, всего год и затем запросился в военную авиацию. Ему сопутствовала удача. Впрочем, и здесь не было никакого секрета: только упорство, трудолюбие, знания. Эти качества оказались решающими и при отборе кандидатов на первый космический полет. Молодой офицер румынской армии успешно прошел сложные испытания и был зачислен в отряд Звездного городка.

Он тогда еще не знал, с кем судьба сведет его в одном экипаже, но невольно испытывал большую симпатию к Леониду Попову и Валерию Рюмину, целых полгода работавших над планетой, принявших три интернациональные экспедиции. "Но мы, кажется, догадались о сокровенном желании нашего румынского друга, — заметил генерал А. А. Леонов, — и уже планировали ему в наставники одного из них, за плечами которого был опыт 185-суточной космической вахты".

Однако Леонид Попов после полета не сразу приступил к совместным тренировкам, так что космонавт из Румынии вначале занимался в общей группе. "А "Днепров" тем временем "донимали" многие специалисты, просили дать пояснение к тому или другому снимку, уточнить характер экспериментов. Впрочем, "Днепры" только радовались вниманию, понимая, как важно внедрить в практику любой достигнутый результат. Даже отдыхая на горном курорте под Кисловодском, они попросили установить в лечебной палате "прямой провод" для связи с космосом, консультировали работающих на "Салюте" своих преемников: Кизима, Макарова и Стрекалова…

Вот с каким опытнейшим асом скрестился жизненный путь румынского космонавта!

…В теплый весенний день космодром Байконур украшен государственными флагами Советского Союза и Социалистической Республики Румынии. В назначенное время прибывают партийно-правительственная делегация братской страны, советские ученые и, специалисты, обеспечивающие полет космического корабля "Союз-40". "Это уже девятый старт по программе "Интеркосмос", завершающий принципиально важный этап сотрудничества в околоземном пространстве.

Как и планировалось, девятый корабль дружбы взял уверенный курс на звездную трассу, точно по расписанию пришвартовался в "салютовской" гавани. Вскоре после стыковки началось по традиции и дружеское застолье, которое затянулось до утра. Земля даже вмешалась: пора и по койкам. Прунариу, как и его предшественнику, предложили занять самое почетное место — на потолке орбитальной станции. Понятно, что румынскому космонавту очень понравилось такое внимание.

Именно с первых впечатлений о невесомости, возможности плавать в большом пространстве и начал Прунариу свою деловую беседу с врачами вскоре после того, как в два часа, дня на станции прозвучал сигнал побудки. Заключение медиков было единодушным: новичок успешно адаптируется на орбите.

Неделя в космосе теперь не считается большим сроком. Но дело здесь, конечно, не в числе дней и ночей, проведенных на орбите. Дело прежде всего в достигнутых результатах, качестве каждой экспедиции, обеспечивающей развитие мировой космонавтики, науки и техники.

Уже с первых дней вахты Попов и Прунариу активно включились в работу, причем ряд экспериментов выполняли впервые в мировой практике. Экипаж брал под контроль буквально все: и родную планету с ее атмосферой, и ближайшую нашу космическую соседку Луну, и далекие звезды, и даже саму межзвездную материю…

Это только на первый взгляд космическое пространство кажется, безжизненным вакуумом. А в действительности в нем многие процессы "бьют ключом"… Взять хотя бы вечных скитальцев Галактики — потоки космических, лучей, шквалы метеоритной пыли, наконец, солнечный ветер. Конечно, от всех этих "прелестей" мы на Земле защищены надежной воздушной броней, но тем не менее их изучение носит конкретный прикладной характер. Более того, отголоски далеких миров нет-нет да и вмешиваются в нашу повседневную жизнь. Выражается, например, это в полярных сияниях, во многих сюрпризах радиосвязи, когда две мощные соседние станции не "слышат" друг друга и, наоборот, когда сигналы простого любительского передатчика уверенно принимают на "краю земли" — в суровой Антарктике. А как не вспомнить сенсационное сообщение одного из ленинградских ботаников, который установил прелюбопытную закономерность… Ученый исследовал срубленное дерево (можжевельник), которое много веков росло на Памире. В высокогорье меньше толщина защитной атмосферы, и там заметнее "дыхание" открытого космоса. Так вот, оказалось, что можжевельник трижды замедлял свой рост в 1572, 1604 и 1668 годах — это легко определили на срезе ствола по годовым кольцам (точным визитным карточкам развития любого дерева). Но именно в эти годы в нашей Галактике с колоссальной силой взорвались три так называемых сверхновых звезды, обрушив мощный поток жесткого излучения на Землю. Таких "совпадений", связывающих звездные и земные процессы, ныне подмечено много.

Вот почему закономерен интерес ученых к околоземному пространству, где ныне наблюдают в первозданном виде материю. Именно в "высших инстанциях", над планетой, можно набрать богатую статистику, чтобы затем от отдельных догадок и домыслов перейти к более обстоятельным представлениям. И не случайно наши "Днепры" немало витков посвятили новым экспериментам "Астро-1" и "Астро-2", разработанным в Москве и Бухаресте. Сверхчуткие приборы познания на орбите позволяют заглянуть в природу космических лучей, взять на учет составляющие их атомные ядра, определить заряд и энергию каждой тяжелой частицы.

Одновременно Леонид Попов и Думитру Прунариу решали и другую научную задачу: выполняли цикл внеземных исследований, призванных выяснить, как влияет космическая среда (те же лучи, метеоритная пыль, бешеная пляска температур) на конструкционные материалы. Вопрос очень важный для будущих космических разработок. Вспомним, например, недавнюю 175-суточную орбитальную вахту, в самом конце которой Ляхов и Рюмин выходили за пределы "Салюта". Бортинженер тогда, осматривая наружную обшивку станции, невольно вздохнул: "Поизмывался над ней космос". Понятно, что на прочности корпуса четырехлетний полет практически не сказался, но вот о защите элементов солнечных батарей неплохо подумать и сейчас, при проектировании более совершенных звездных лабораторий. Например, специалисты предлагают панели электростанций покрывать тонкой прозрачной пленкой из двуокиси кремния. Но как поведет себя такая пленка в долгом полете, не растеряет ли свои защитные свойства? Оказывается, ответ на сложный вопрос можно найти и в краткосрочной экспедиции, взвесив образец до и после экспонирования в открытом космосе. Понятно, что "усушка" покрытия за два-три дня здесь составит миллиардные доли грамма. Однако новый бортовой прибор "нановесы" способен различить даже столь ничтожную долю. Согласитесь, такую точность крайне редко встретишь и в современной земной лаборатории, а тут реальный орбитальный полет, наконец, невесомость, в которой вроде бы уравнены в правах легкие и тяжелые предметы, где даже взвешивание самих космонавтов еще недавно было серьезной проблемой.

Решить ювелирную задачу советским и румынским ученым удалось обходным путем, вместо земных традиционных гирек и стрелок они взяли в союзники чувствительный кварцевый резонатор. И надо сказать, что "бдительный" электронный блок на любые нюансы тут же реагировал изменением частоты собственных колебаний. Словом, экипаж справился с оригинальной трудной задачей, а Земля по каналам телеметрии получила первые результаты необычных для мировой практики измерений. Затем в шлюзовой камере, имеющей прямой выход в открытый космос, вновь смонтировали электрическую установку "Сплав". Уже не один год звездная "домна" радует нас все новыми сплавами, кристаллами, другими материалами, которые экипажи "Салюта" маркируют лаконичными, но столь обещающими надписями "Сделано на орбите".

Чего только не было в научной программе "Днепров", прибавьте сюда сотни экспериментов Владимира Коваленка и Виктора Савиных, их ежедневные, ежечасные наблюдения.

…Быстро пролетели дни совместной космической вахты, пришла пора собираться в обратный путь. Все чаще "Днепры" совершали заплывы в свой корабль, укладывая в его трюмах материалы исследований, документацию, другой инвентарь. Пользуясь оказией, Коваленок и Савиных отправили родным письма, передали через гостей приветы товарищам.

Друзья расстаются на орбите, чтобы затем встретиться на Земле. И вскоре обратный путь своих дорогих гостей так же четко повторяют и сами хозяева звездного комплекса, не забыв, конечно, подготовить станцию к дальнейшей работе. "Салюту-6" предстоит еще долгий автономный полет.

Все новые бастионы

На фоне блистательных достижений как-то буднично выглядят сообщения о запусках искусственных спутников Земли. К ним вроде все привыкли, да и счет их давно перевалил за тысячу. Однако эти "незаметные" труженики выполняют миссию огромной важности. Одни проводят конкретные исследования, другие являются полигонами, позволяют отрабатывать новые системы и аппараты, призванные стать узловыми звеньями будущих орбитальных комплексов.

…Как и положено, ему дали скромный порядковый номер — 1267. Очередной спутник серии "Космос", стартовавший с Байконура еще 25 апреля. Но с первой секунды своей биографии новый спутник привлек внимание многих специалистов, в том числе и работающий на орбите экипаж: Владимира Коваленка и Виктора Савиных. Космонавты на одном из причалов укрепили дополнительный переходник, чтобы станция могла принять необычный аппарат.

Денно и нощно, каждые полтора часа операторы Центра выходили на связь с "Космосом-1267", по каналам телеметрии снимали данные по всем бортовым системам. А когда "Салют-6" покинул пятый основной экипаж, наступил новый, принципиально важный этап орбитальных исследований.

На космической повестке дня внедрение могучих модулей, которые будут представлять собой целые научные лаборатории, способные взять в полет тяжелое оборудование, большие запасы топлива, приборы самого широкого назначения. Не случайно испытываемый сегодня аппарат отличается большой массой — свыше десяти тонн. Фактически это может быть и крупный внеземной телескоп, и промышленная электропечь, и высокопроизводительная установка для исследования природных ресурсов. А разве не заманчиво рассматривать такой модуль как дополнительную площадку для работы и отдыха экипажей, которым со временем потребуются более просторные апартаменты.

Словом, комплексное использование грузовых и транспортных средств, неизменное их улучшение, сборка на орбите мощных промышленных и научных комплексов — непременный залог эффективности нашей программы. Хочется надеяться, что и новые звездные модули, скромно именуемые пока спутниками, впишутся в плеяду наших прославленных "Союзов", "Прогрессов", "Салютов", которые уже не один год обеспечивают успешный штурм далекой вселенной.

Испытания "Космоса-1267" позволяют сделать далекоидущие выводы. Подтверждение тому и успешно выполненная стыковка звездных машин. В точно назначенную минуту тяжелый спутник, словно ведомый опытным экипажем, плавно пришвартовался к орбитальной станции, образовав уникальный научный комплекс. И пусть пока не слышны на нем голоса наших космонавтов. Все еще впереди. Создание на орбите еще более масштабных лабораторий, целых внеземных поселений, назначение которых служить миру, прогрессу — дело реальное. Над воплощением великих предначертаний упорно работают советская наука, техника, промышленность. Космонавтика покоряет все новые и новые бастионы.

Дозорные солнца

Природа только пробуждается от ночной спячки и до орбитального старта еще добрых полсуток, но на советском космодроме давно наступил час "пик". В центре внимания новый искусственный спутник Земли. Его оригинальная научная аппаратура разработана учеными Болгарии и СССР. И пусть на спутнике нет кресел для космонавтов, ритуал проводов на орбиту не менее торжествен.

Очередному посланцу планеты дано ко многому обязывающее имя: "Интеркосмос Болгария-1300". В эти дни в братской стране идет подготовка к всенародному празднику — 1300-летию основания государства. Знаменательными достижениями встречают свой юбилей болгарские ученые и специалисты, участвующие в сложных космических исследованиях.

…Всего месяц назад, например, мир узнал о рождении спутника "Метеор-Природа", на котором спрарили новоселье и приборы братской страны. Фактически этот спутник явился уникальной научной базой, которая призвана работать не только на службу погоды, но и заботиться об интересах многих других специалистов: геологов, геофизиков, энергетиков, строителей. А разве не пригодятся данные "сверху" работникам сельского хозяйства, рыбакам, мореплавателям. Вспомним, например, недавний бросок к Северному полюсу атомохода "Арктика", штурманы которого выбирали маршрут с помощью спутниковой ледовой разведки. Снимки с орбиты позволяют определить оптимальный путь морских караванов, продлить сроки навигации в "белом безмолвии".

Не менее важны инвентаризация и анализ природных угодий, умение понять добытые на орбите данные. Именно для этих целей в СССР и Болгарии созданы специальные полигоны, которые синхронно изучаются "взглядом с трех горизонтов" — с Земли, с самолета, со спутника.

— Главная задача нового эксперимента, — рассказывает заместитель директора Института космических исследований АН СССР В. М. Балебанов, — изучение процессов переноса энергии от Солнца к Земле. Эти процессы в конечном итоге определяют не только погоду на каждый сезон, но и возможные изменения климата в планетарных масштабах, особенности развития многих живых организмов. Да и вспышки на Солнце, другие отголоски происходящих в его недрах и на поверхности "событий" сопровождаются определенными, порой нежелательными, факторами. Так, в ряде случаев "гнев" Солнца замечают медики, фиксируя более частые инфаркты, некоторые другие заболевания. Понятно, как важно предвидеть, правильно прогнозировать возможные последствия, а в дальнейшем — с развитием науки и техники — научиться и активно управлять рядом процессов, обусловленных солнечно-земными связями.

Словом, болгарский спутник — серьезная заявка ученых в познании генератора вечной энергии, генератора загадок, смелых гипотез.

 

Андрей Тарасов, специальный корреспондент газеты "Комсомольская правда"

Орбита людей

"Завидую вам, потому что вы открываете для себя великую, неизвестную вам страну, приходите в восхищение от машин, которые создали ее инженеры, чтобы совместно с вами осуществить требующую полной самоотдачи миссию.

Завидую вам еще и потому, что на протяжении всей долгой подготовки, предшествующей космическому полету, и во время самого полета вы познакомитесь с советскими людьми. Познакомитесь глубоко, как то бывает только тогда, когда люди совместно по доброй воле прилагают все свои силы для достижения общей цели, когда делят друг с другом радость успеха и трудности…"

Такими словами напутствовал в космический рейс своих младших коллег и соотечественников вице-президент ассоциации бывших летчиков полка "Нормандия — Неман" генерал де Сен-Марсо. Адресатами его "Письма к французскому космонавту" стали молодые французские летчики Жан-Лу Кретьен и Патрик Бодри. Думается, вместе со старым авиационным генералом к ним обратилось все поколение людей, вставших плечом к плечу с советскими друзьями в один ряд бесстрашных борцов против коричневой чумы. "В небесах мы летали одних…" Какое прекрасное и современное продолжение у песни, рожденной в те дальние годы крылатого подвига!

Около четырехсот человек подали заявления, чтобы попасть в первую группу французских кандидатов в космонавты. Это были гражданские и военные летчики, моряки, ученые, инженеры. Но только 60 из них, в том числе 10 женщин, оказались допущенными к первым тестам. Здесь играло роль все — возраст, вес, рост, характер профессиональной подготовки, тончайшие оттенки здоровья.

И вот наконец двое элегантных, худощавых, интеллигентных летчиков вошли в состав советско-французских экипажей, приступивших к тренировкам.

Внешне они довольно разные. Жан-Лу, подполковник французских ВВС, голубоглазый и сдержанно-внимательный, родился в 1938 году в Ла-Рошели. Пятнадцати лет записался в аэроклуб в Бресте, затем военно-воздушная школа. Отец четырех сыновей. В спокойные минуты он бывает задумчив, и этому настроению подходит игра на органе, который Жан-Лу привез с собой и в Звездный. Впрочем, не уклоняется он и от спора с ветром и волной, уходя довольно далеко в море под парусом яхты. "Дух яхтсмена", считает Кретьен, помог ему успешно пройти отборочные испытания, а затем достойно подготовиться к полету.

Майор Патрик Бодри на восемь лет моложе своего товарища. Он родился в Камеруне в семье военного синоптика и долгое время жил с родителями в Африке. Это ли сказалось, неизвестно, но Патрик, на взгляд, подвижнее и темпераментнее. Впрочем, так и подобает темноволосому южанину рядом со спокойным бретонцем. Увлечения Патрика — лыжи, парус, мотоцикл…

Несмотря на разницу в возрасте и темпераменте, оба они классные летчики-испытатели, прекрасно подготовленные к операторской работе в любых самых сложных и полных неожиданностей условиях. Оба успешно прошли курс предварительной общекосмической подготовки, технические "университеты" Звездного. Одна только мысль о разнообразных экзаменах на этом пути может отпугнуть робкого. Комиссия — человек из пятнадцати, и каждый — глубокий и придирчивый знаток своей системы, каждый требует досконально разобрать ее "по косточкам", и все это на недавно еще незнакомом языке.

Конечно, тут не обойтись без действительно всеобщей помощи, без самой искренней доброжелательности. Ее был избыток от каждого члена своего экипажа, от "тренеров" этих небольших космических команд — инструкторов-методистов, от преподавателя русского, приезжавшего каждый день из университета имени Патриса Лумумбы…

Сплочение же собственно экипажей началось на морских испытаниях. Неспокойной была в прошлый сентябрь черноморская волна. Покачало французских ребят что надо и при экстренном покидании приводнившегося корабля, и при "спокойном" (попробуй побалансируй втроем в тесной "фаре" спускаемого аппарата, прыгающего как поплавок) переодевании в специальные спасательные костюмы "Форель".

И покатало с "горок" неплохо в самолете-лаборатории Ил-76, где отрабатывалась невесомость. Десять-пятнадцать полуминутных "нырков" за вылет с парением внутри салона. И не просто парением, а отработкой сложнейших элементов будущего полета.

Но на воде и в воздухе французские летчики чувствовали помощь товарищей по экипажу. Жан-Лу вошел в экипаж с Владимиром Джанибековым и Александром Иванченковым. Владимиру Джанибекову довелась быть командиром первой экспедиции посещения на "Салют-6". Эта экспедиция была прелюдией будущих международных пилотируемых полетов, которые стали качественно новым этапом развития космонавтики. С первого же знакомства французский летчик проникся к Владимиру доверием и симпатией. Большой летный опыт, невозмутимость и уверенность в самых сложных ситуациях во время тренировок, живейшее чувство исследователя в научных экспериментах, наконец, художественная одаренность, огромный интерес к искусству, философии, истории…

А говорить об Александре Иванченкове — это значит вспомнить и 140-суточный, рекордный в свое время его полет с Владимиром Коваленком на станции "Салют-6", сотни тончайших экспериментов и наблюдений и, конечно, перебор гитарных струн, полный душевности и теплоты негромкий голос. Песни для Земли — потому что не выдержали друзья, отправили туда, наверх, гитару для Саши.

В другом экипаже получилось наоборот — двое новичков на одного летавшего. Но этот летавший был командиром уникальной по сложности "хирургической" экспедиции на "Салюте-6". Леонид Кизим, невысокий крепыш, человек веселой и доброй смелости, вместе с Олегом Макаровым и Геннадием Стрекаловым сделал сложнейшую операцию для продления жизни нашей знаменитой орбитальной станции.

Владимир Соловьев, бортинженер, ровесник Патрика Бодри. В 1970 году он окончил МВТУ имени Баумана, с 1978 года в отряде космонавтов. И в день его старта бауманцы с гордостью пополнят список своих космических питомцев.

Два экипажа одинаковым путем, с равным напряжением идут к дню старта, зная наперед, как расписан не только каждый день до него, но и каждый час. Порой тренажерный зал, насыщенный сложнейшей техникой, напоминает заводской цех, где работают в две тяжелые смены. И когда Жан-Лу или Патрик, сменяя друг друга, снимают обувь на пороге тренажера, чтобы в носках войти в его святилище, сразу вспоминается этот же жест Юрия Гагарина у первой модели космического корабля…

Десятки стартов, стыковок, посадок. Сотни острейших аварийных ситуаций, пережитых в кабине тренажера всерьез — до 120-ударной частоты пульса. Центрифуга, вестибулярные тренировки, научные эксперименты на уровне профессорских знаний… Все меньше перерывов для игры на органе или авиамоделизма. И все-таки в малейший свободный час общая поездка с семьями на выставку "Москва — Париж". Или на концерт. Или попросту по грибы, на лыжную прогулку вокруг Звездного.

Они прекрасно знают, что в день старта место в кабине космического корабля занимает один экипаж. Это, может быть, грустно для второго, но это профессиональная необходимость. Второй остается на Земле. На Земле людей — быть ее связующим звеном с орбитой людей. И это тоже участие в полете. Как сам полет — участие в нашем общечеловеческом развитии. "Мне кажется, — сказал Патрик Бодри о подготовке в Звездном, — что совместные полеты в космос могут сблизить людей разных стран, сгладить противоречия между ними".

"Я не утопист, — добавил Жан-Лу Кретьен, — но верю, что освоение космоса поможет достичь взаимопонимания между народами. В будущем планета будет посылать космонавтов, а не какая-то отдельная страна. Это хорошо понимают советские люди, поэтому с ними легко работать".

24 июня 1982 года с космодрома Байконур стартовал "Союз Т-6". На его борту Владимир Джанибеков, Александр Иванченков и Жан-Лу Кретьен. Спустя сутки хозяева орбитальной станции "Салют-7" Анатолий Березовой и Валентин Лебедев радушно приняли гостей. Одиннадцать научных совместных экспериментов, успешно проведенные за неделю полета, — новый шаг в освоение космоса.