Пролетая, как фанера над Парижем, над своей жизнью (эпитеты к которой я вставлять пока что воздержусь), я обнаружила в себе два капитальных порока, потому что недостатками их назвать, наверное, будет слишком мягко.

Первый и, пожалуй, главный – я была абсолютной снобярой, хотя в других это мне было смешно. У меня было два близких человека, ярко выраженных сноба. Один из них – Саша Круглов. Мы были знакомы с ним уже 35 лет, когда-то в золотой юности учились вместе в Академии художеств, мечтая стать искусствоведами. Саша им таки стал, и тридцать лет проработал в Эрмитаже, в античном отделе. Он был, помимо всего прочего, очень честолюбив и мечтал сделать карьеру – занять в итоге место заведующего этим отделом. Но его главный шеф Пиотровский терпеть не мог «голубых», и Саша так и остался скромным научным сотрудником. Саша в итоге разочаровался в своей работе, хотя достиг в ней не так уж маленьких результатов: мотался по заграницам, устраивая выставки, знал в совершенстве два языка (английский и французский), даже чего-то там открыл новенькое, атрибутируя какое-то античное произведение искусства. Но, меняя любовников как перчатки, он, наконец, набрёл на большую любовь и слинял в Штаты к своему «обожаемому Маркуше».

В чём заключался его снобизм? Да он у него чувствовался на каждом шагу, был в каждой его фразе. «Когда я ел устриц на Пляс Пигаль…», «Эрмитаж – это большой гадюшник» (впрочем, может быть, так и было!), «Тирренское море какое-то загаженное…», короче, перечислять можно без конца.

Вторая невозможная снобка была Ляля. Она была такой крутой снобярой, что просто «тушите свет». И доказала это всей своей жизнью – осталась старой девой. Я смею утверждать, что именно поэтому! Во всей огромной Москве ей не нашлось подходящего мужика, в том числе и в бл**ском мире артистов кино и театра (хотя в то время, когда она была известным театральным журналистом, артисты были посерьёзнее нынешних). Какая-то пузатая мелочь в качестве мужа её не устраивала, а народные артисты, с кем она водила дружбу, все были женатые. Знаменитый дирижёр Евгений Мравинский, в которого она была страстно влюблена, до такой степени, что чуть ли не каждую неделю моталась из Москвы в Питер на его концерты, был очень умным человеком и, хоть считался редкостным бабником, Лялю не соблазнил, потому что, видимо, сразу понял, что она из себя представляет.

Эти два моих близких человека, может быть, имели право быть такими – они чего-то добились в этой жизни. Но я-то, я?! Я кончила тем, что потеряла квартиру и стала настоящим, хоть и нетипичным, бомжом… И, будучи просто редкостным снобом, испытываю от этого совершенно невыносимые мучения.

Я не люблю общаться с примитивными, недоразвитыми интеллектуально людьми, а теперь я от них завишу на каждом шагу. Я вынуждена жить в их домах, терпеть их ежеминутные глупые разговоры, с которыми они ко мне пристают, их неряшливость и бардак, то, что они на каждом шагу влазят в мою личную и даже интимную жизнь, тыкание меня мордой об стол… Недалёкие, убогие во всех смыслах, жалкие обыватели – они считают себя несравнимо выше: как же, у них есть дома, машины и деньги, а тётка «гол как сокол» и унизительно голодает на их глазах! К тому же, эта нищенка ещё вообразила себя писателем – и, хоть некоторые из них не могут и двух слов связать, когда приходится что-то написать, они считают, что мне не фиг выпендриваться. По их «просвещённому мнению» – не имею я на это права!

Второй мой огромный порок – я ем мясо. И не только ем, но ещё и больше всего люблю всё мясное и не люблю мучное, сладкое и все эти овощи-фрукты. Я должна быть вегетарианцем, но не могу себя заставить. Ведь я считаю самым страшным грехом – убивать и пожирать животных, птиц и вообще всех живых существ. Это – самое удручающее меня условие существования человека! Его жизнь и так сплошь состоит из садизма – и по отношению к окружающему миру, и к нему самому. Я твёрдо знаю: есть симпатичных телят и умных свинюшек – великое свинство! Но если мне сейчас поднесут жареную уточку в золотистой корочке… я ведь не смогу отказаться. Слопаю только шум стоит.

Вот эти два основных момента и обусловили тот крах, который настиг меня в итоге. Всякая там доверчивость (меня всё время обманывают по мелочи и по-крупному), дикие в наше время принципы (ненормальная честность и порядочность, полная бескомпромиссность и неумение прощать человеческие слабости как другим, так и себе) – это уже мелочёвка, не играющая особой роли в моём бедственном положении, когда любой, самый страшный сценарий может начать стремительно и неуправляемо развиваться, что приведёт меня, наконец, туда, где будем мы все – умные и глупые, развитые и недалёкие, благополучные и нищие, талантливые и бездарные…