1

Когда запас слов и жестов у Шумова иссяк, он отпустил мою куртку, отдышался и, как бы подводя итог всему вышесказанному, пробурчал, глядя в покрытый лужами асфальт:

— Я, конечно, понимаю — вышибала из кабака, что с тебя возьмешь... Ну хоть какая-то интуиция должна быть! Ну что-то должно было в тебе шевельнуться, когда увидел ключ у него на шее!

— Никакого ключа я не видал. Я вообще старался на него не смотреть, — вяло оправдывался я. — Ему же в лицо выстрелили... И там вместо глаза такое было...

— Какие мы нежные! — фыркнул Шумов. — На шею посмотреть было боязно, а попасть «на счетчик» за двести пятьдесят штук тебе не боязно?

Я попытался представить двести пятьдесят тысяч долларов, но цифра эта оказалась настолько чуждой мне, настолько оторванной от моей реальной жизни, что у меня ничего не получилось. Я понял — да, я действительно не боюсь попасть «на счетчик» за двести пятьдесят штук. Как можно бояться того, чего не можешь представить?

Поймать такси на Пушкинской было проблематично даже днем, поэтому мы шлепали минут десять по лужам, прежде чем вышли к трамвайной линии. Дождь кончился, но порывы ветра все еще стряхивали с веток холодные капли, минут через пять ожидания трамвая я понял, что дрожу от холода. Шумов поднял воротник пальто, но, видимо, это не очень помогало, потому что вид у него был как у большого нахохлившегося воробья, обиженного злой осенней погодой.

— Значит, надо искать тело гражданина Мухина, — говорил Шумов, поглядывая в сторону возможного появления трамвая. — У которого на шее золотой ключик. А потом еще нужно будет искать дверцу, которая открывается этим ключиком. Тут все понятно. Непонятно, при чем тут Треугольный, он же Хруст. Непонятно, что это вообще за компания, откуда они узнали про ключ на мухинской шее... Есть какие-нибудь идеи? — Шумов вопросительно посмотрел на меня.

Идея у меня была все та же — поскорее свалить отсюда в какое-нибудь теплое место, принять граммов по пятьдесят коньяку и завалиться спать. Но вслух я ее не высказал — слишком уж это все было банально.

— С идеями у нас бедновато, — сделал вывод Шумов, налюбовавшись на мою синюю от холода физиономию. — У меня тоже по такой погоде как-то ничего больше не рождается...

— А что там с картиной? Ты пялился на нее, как будто это была «Джоконда». И приговаривал: «Интересно, интересно...»

— Неудачное сравнение, — Шумов стал постукивать ногой о ногу. — Если бы это была «Джоконда», я бы на нее и не взглянул. Чего я там не видел? Я вообще считаю, что это не портрет, а средневековый рекламный плакат стоматологического кабинета. А у Марины Мухиной картинка поинтереснее была... Господи, слава тебе! — Шумов всплеснул руками при виде дребезжащего синего вагончика с рогами. У меня сразу пропал интерес к живописи, я резво вскочил в трамвай вслед за Шумовым, протиснулся на заднюю площадку и облегченно вздохнул, когда вагон тронулся с места.

— Н-надо было рискнуть и поехать на мухинском «Форде», — сказал продрогший Шумов. — Если бы нарвались на ментов, то сказали бы, что едем сдавать найденную машину родной милиции. Зато не замерзли б-бы...

Я хотел высказать по этому поводу свои соображения, но тут дыхание у меня перехватило, а металлический поручень въехал мне в ребра, так что я мог только высунуть язык, вытаращить глаза и слушать призывный голос могучей кондукторши, только что двинувшей меня бедром:

— Кто еще тут необилеченный? Кто сейчас зашел? Вы, мужчина?

Ее рука в перчатке с обрезанными пальцами уперлась мне в живот, и мне ничего не оставалось, кроме как признаться, что я мужчина, что я вошел и пока не обилеченный.

— Оплачиваем проезд!

Это прозвучало как предложение о капитуляции. Я стал продвигать руку в сторону кармана с деньгами, но Шумов, которого, по счастью, бедро кондукторши не коснулось, подмигнул мне и сказал:

— Расслабься... Вот, — он тронул кондукторшу за плечо и показал ей свою красную книжечку. — У меня удостоверение. И у него тоже...

Если Шумов рассчитывал, что кондукторша испугается золоченых букв «Министерство внутренних дел», то он жестоко ошибся. Широкобедрая дама выхватила удостоверение из замерзших шумовских пальцев и сунула себе под нос.

Через тридцать секунд был вынесен вердикт:

— Ну и что вы мне тут показываете?! Негодное уже ваше удостоверение, у него срок действия в январе закончился!

Пассажирская масса ехидно захихикала, обсуждая разоблаченного лжемилиционера. Шумов немедленно выдернул книжечку у кондукторши и возмущенно пробасил:

— Это все в отделе кадров — насобирали идиотов, которые не могут печать вовремя поставить!

Он стал рыться в карманах пальто, видимо, стараясь найти более подходящую книжечку из своей богатой коллекции, но я решил все проще, протянув кондукторше горсть мелочи.

— Фокус не удался, — самокритично заметил Шумов, когда трамвай добрался до центра и сгрузил основную массу пассажиров. — Но это естественно, я же все это со старых времен хранил, а потом полтора года до них не дотрагивался...

— А вот интересно, — сказал я, — кондукторша заметила, что удостоверение просрочено. А Марина Мухина заметила? Она ведь тоже внимательно рассматривала твою книжку...

— Тебе интересно? — Шумова передернуло, как от удара током. — Если тебе интересно, то езжай обратно на Пушкинскую и спрашивай у нее... Ха! Если бы она заметила, она бы тоже сказала! И не стала бы с нами откровенничать о своем брате, а послала бы нас к чертовой бабушке!

— Да ладно тебе, успокойся, — я похлопал по плечу, и Шумов недовольно поморщился. — Лучше скажи, как ты вычислил, что она — сестра Мухина?

Сам вопрос подразумевал интеллектуальное превосходство Шумова надо мной, не сумевшим вычислить ничего. Поэтому прокол с удостоверением мог считаться сущей ерундой. Настроение Шумова постепенно поднялось, он снисходительно взглянул на меня и отчетливо произнес:

— Э-ле-мен-тарно. Я как увидел эти руины под номером сто сорок два, сразу подумал: по доброй воле сюда не попрешься с чемоданом алмазов. Тут все дело в женщине. И сначала я думал — жена. Или любовница. А потом, когда уже зашел в комнату, увидел на столике рядом с косметикой старую черно-белую фотографию: мальчик и девочка. Оба тощенькие и белобрысые. Девочка чуть повыше, мальчик чуть пониже. Мальчик в очках. Получается, что это ее брат...

— Потрясающе, — сказал я с подобострастной улыбкой.

— Ага, — сказал Шумов. — Особенно с удостоверением. Вот что значит долгое воздержание от работы. Теряю былую хватку.

— Найдешь, — приободрил я сыщика.

— Я знаю, — ответил тот и уставился в окно.

 

2

Удивительно, но в трамвайном вагоне я не только постепенно согрелся, но даже и задремал. Впрочем, счастье было недолгим — Шумов бесцеремонно растолкал меня, чтобы, лучась счастьем, сообщить:

— Я понял.

Я тупо моргал, глядя ему в лицо и соображая, а где это я вообще нахожусь. Потом я вспомнил Пушкинскую улицу, вспомнил томительное ожидание трамвая, вспомнил бдительную кондукторшу... Я только не понял, что же понял Шумов. Я ему прямо так и сказал.

— Насчет Треугольного, — пояснил Шумов. — Он тоже ищет тело Мухина. Вопрос: откуда он знает про алмазы и про деньги, ведь он же не участвовал в сделке, как Тыквин? Ответ: Треугольный — это человек, у которого Мухин спер алмазы.

— Иди ты, — сказал я, чтобы хоть что-то сказать.

— Смотри сам, — предложил Шумов. — Мухин сказал тебе сначала, что пахал на алмазных рудниках. Но сейчас мы выяснили, что ни на каких рудниках он не был, а освободился полтора месяца назад из лагерей. И вот он появляется через полтора месяца весь упакованный с ног до головы, в позолоченных очечках, а в руках у него два чемодана алмазов, которые он торопится толкнуть. Откуда на него свалилось такое счастье?

— Нашел? — предположил я.

— Это еще Ильф и Петров писали: все крупные современные состояния нажиты нечестным путем. Твой Мухин спер алмазы у Треугольного. А Треугольный, который Хруст, сел Мухину на хвост и теперь носится по городу, чтобы вернуть алмазы. Они ждали его в гостинице, но он туда уже не вернулся, зато туда приперся ты. И оставил администраторше свой адрес. Как последний кретин.

— Иначе бы она меня не пустила в мухинский номер, — виновато сказал я. — Да и адрес я оставил не свой, а лимонадовский.

— Тем не менее они узнали, кто ты такой, и сели на хвост. Но, — Шумов горестно вздохнул, — по твоему внешнему виду было понятно, что ты не тянешь на организатора кражи алмазов. А им был нужен именно главный человек. Тогда они следят за тобой, а ты приезжаешь ко мне...

— Да, — я горестно вздохнул, — но и ты не показался им настолько умным, чтобы умыкнуть два чемодана алмазов...

— Ты забыл — они вломились ко мне ночью. Они не успели разглядеть моего лица. Они выяснили, чья это дача, и решили, что Орлова — это как раз тот самый заказчик ограбления. Директор крупной коммерческой фирмы. Они не подумали, что алмазы попытается толкнуть тот же самый прыщ, что и умыкнул их...

Тут я окончательно проснулся и вспомнил про мухинский «Форд». И про мобильный телефон, что валялся в машине.

— Знаешь, — сказал я Шумову. — Если он мелкий прыщ, то он не потянул бы такое дело. Я имею в виду — в одиночку. Чтобы забрать алмазы у Хруста-Треугольного, нужно сильно напрячься. Ты же видишь — людей у него навалом. Наверняка при алмазах была неслабая охрана...

— Ух ты, — оценил мои соображения Шумов. — У тебя активизировались клетки мозга! Значит, ты еще не совсем потерян для общества. А что до охраны, то Мухин, наверное, пригласил на дело каких-нибудь знакомых по зоне, способных на мокрое дело. Потом расплатился с ними и даже не сказал, что же именно они взяли...

— Он с ними не расплатился, — уточнил я.

— Откуда ты знаешь?

— Они мне звонили.

Я думал, что Шумов сейчас снова схватит меня за горло и начнет орать про подробный пересказ, но ничего подобного не случилось. Он просто сидел рядом со мной и слегка раскачивался взад-вперед, беззвучно шевеля губами.

— ...сорок девять, пятьдесят. Все, я совершенно спокоен, — сказал он, прежде чем снова посмотреть на меня. — Значит, те люди, с которыми Мухин взял у Хруста алмазы, звонили тебе. Приглашали на чашку чая?

— Они спрашивали, где Мухин. Они сидят в Москве и ждут его. И ждут денег за какую-то новую работу. Он подписал их на какое-то новое дело, пообещал заплатить, но потом исчез. Они очень расстроились, когда узнали, что Мухина убили. Наверное, они до сих пор его поминают.

— Будем надеяться, что поминают и не просыхают, — кивнул Шумов. — Будет хуже, если они приедут и потребуют с тебя неустойку за нарушение контракта.

— Почему с меня?

— Потому что у тебя мухинская машина, мухинский телефон. И на тебе мухинские долги. Этот парень обеспечил тебя проблемами на сто лет вперед.

— Это меня Тамара с ним познакомила, — пробормотал я.

— Чудесная девушка! Она умеет выбирать себе друзей — сначала Мухин, потом Тыква! Бывают у нее, правда, досадные сбои вроде тебя, но она быстро ускользает в сторону от таких сбоев.

— Она не ускользает от меня, ее силой заставили...

— Ага, они все так говорят. Это из серии: «Невиноватая я, он сам пришел».

— Это ты мне просто завидуешь, — сказал я Шумову. Если он и был неискренен в этот момент, то он умело маскировался.

— Между прочим, трамвай уже едет в обратную сторону, и скоро мы снова окажемся на Пушкинской. Ты, кажется, хотел еще раз поговорить с Мухиной насчет удостоверения?

— Нет! — Я вскочил с нагретого сиденья. — Туда я больше не ездок...

Спрыгнув с подножки, я угодил прямо в лужу. Видок, наверное, у меня был еще тот, потому что Шумов сочувственно заметил:

— Ничего, могло быть и хуже...

— Это как?! — яростно прошипел я.

— Это если бы сейчас с одной стороны к тебе подъехал Хруст, а с другой — тот поцарапанный тип, который пытался засунуть тебя в джип возле «Белого Кролика».

Мне нечего было на это сказать.

 

3

Под фонарным столбом мы с Шумовым провели краткий военный совет и решили, что нам нужно срочно попасть в место, которое было бы: а) безопасным, б) теплым, в) укромным, г) чтобы там было чего пожрать, д) и выпить тоже.

— Ну, это явно не моя квартира, — сказал я в конце обсуждения.

— И не моя тоже, — ответил Шумов. Мы некоторое время смотрели друг на друга, чувствуя, что военный совет зашел в тупик, а потом меня вдруг осенило.

— "Золотая Антилопа", — сказал я с гордостью.

— О господи, — сказал Шумов и поморщился. — Заносило меня как-то в этот гадюшник... Впрочем, — он тут же сменил тон, — других вариантов ведь нет?

Мы двинулись в сторону «Антилопы», Шумов свистел про странников в ночи, а я вдруг вспомнил, что Карабас меня вроде как выгнал. А еще вроде как в «Антилопе» случилось убийство, да не какого-нибудь сутенера, а подполковника милиции. И все это славное заведение может быть до сих пор опечатанным. Или же там до сих пор шастают милиционеры, производя следственные действия. Кажется, я погорячился со своим предложением.

— А что тебе не понравилось в «Золотой Антилопе», когда ты был там в последний раз? — осторожно спросил я у Шумова.

— Все, — просто сказал Шумов. — А в первую очередь люди, которые там были.

— Ну, прошло много времени, — заметил я. — Все меняется. Может, этих людей там уже нет...

— Я знаю, что их нет, — сказал Шумов, весело пиная камушек. — Их убили.

— Ты серьезно?

— Абсолютно. И я лично при этом присутствовал.

У меня как-то сразу отпала охота к дальнейшим расспросам. Я не стал интересоваться, что именно делал Константин Сергеевич Шумов при гибели неприятных ему людей из «Золотой Антилопы»: то ли просто наблюдал, то ли принимал непосредственное участие...

Я поспешил перевести разговор на более безопасную тему.

— Тех гавриков, что сидят в Москве и ждут мухинских бабок, — сказал я, — зовут Циркач и Пистон. Один из них был вместе с Мухиным на зоне. Но кто именно — не помню, хоть убей...

— Я-то не убью, но других желающих будет навалом, — жизнерадостно уточнил Шумов. — Значит, Циркач и Пистон? Не, таких не знаю. Не местные, должно быть, ребята. Хотя можно узнать наверняка — позвонить Гиви Хромому. Или в милицию, у меня там тоже знакомые ребята есть, если их еще Гиви не переманил к себе. Так эти двое тебе сказали, что они взяли с Мухиным алмазы?

— Ну они же не идиоты, — обиделся я за Циркача и Пистона, которые в это время наверняка пьянствовали в каком-нибудь из московских кабаков. — Они так не говорили. Они сказали, что Леха обещал им деньги за новую работу. Ну а я подумал: где новая работа, там и старая. То есть — алмазы. Ты же сам сказал — Мухин взял на это дело кого-то из друзей по зоне...

— Ладно, все сходится, — признал Шумов. — Поговорить бы с этими ребятами по душам, порасспросить бы их про ту, старую работу... Ну да это подождет. Главное, что мы знаем, — Треугольный гоняется за своими алмазами и подозревает в этом Орлову.

— И тебя, — напомнил я.

— И тебя, — напомнил Шумов. — А Мухина он не подозревает, он его просто замочил. Но алмазов не нашел и теперь гоняется за телом. Нам бы тоже неплохо отыскать это самое тело... Кстати, это еще один повод позвонить моим старым приятелям в милиции. Представляешь, твой Мухин лежит в ментовском морге. Мы приезжаем, спокойно заходим, спокойно снимаем с шеи ключик... Допустим, на ключике написано, какую ячейку какой камеры хранения он отпирает... Мы культурно едем туда и забираем все три чемодана.

— Это научная фантастика, — уныло сказал я.

— Особенно если это ячейка в банке, — согласился Шумов. — Тут мы ничего не получим без санкции прокурора. У тебя есть знакомые в прокуратуре?

Я хотел было гордо заявить о своем прокурорском происхождении, но потом решил не портить с Шумовым отношения и отрицательно помотал головой.

— Значит, придется идти к Гиви, — сделал неожиданный вывод Шумов. — У него половина банков под колпаком, а если банк государственный, то у Гиви есть специалисты, которые нарисуют нам ордер. И это не фантастика.

Тут за деревьями засверкала вывеска «Антилопы», и я облегченно вздохнул — если вывеска зажигается, значит, кому-то дали на лапу, и бар работает как ни в чем не бывало, несмотря на убийства и прочие мелкие неприятности.

Мы пересекли автомобильную стоянку, которая была почти пустой, и тут перед нами возник Фарид. Он упер руки в бедра, смерил меня высокомерным взглядом и заявил:

— Карабас не велел тебя пускать. Карабас тебя больше не любит.

— У меня тоже никогда не было к нему большого светлого чувства, — сказал я, пытаясь обойти Фарида и понимая, что сделать это невозможно. — Тем не менее... Да уйди ты с дороги!

— А вот этого не хочешь? — с восточным коварством Фарид двинул меня животом, а потом еще и показал согнутую в локте руку. Я с горечью подумал, что сильнее нелюбви подчиненного к начальнику может быть только нелюбовь подчиненного к только что уволенному начальнику, Фарид злорадно скалился в подтверждение моих мыслей. Я сжал кулак, чтобы заехать им в жирную морду, но тут во мне заговорил бывший начальник службы безопасности «Золотой Антилопы» — негоже устраивать свалку на входе, нужно отвести Фарида за угол и уже там отметелить от всей души...

— Минутку, — это был Шумов. Он встал вплотную к Фариду и негромко проговорил, что называется, с выражением: — Я очень хочу есть. И еще я хочу пить. И еще снаружи холодно. А это значит, что мне нужно войти внутрь. Не мешай мне, пожалуйста.

И тут случилось чудо. Гора сдвинулась с места и пошла к Магомеду. В смысле, Фарид мелкими шажками отошел от дверного прохода.

— Спасибо, — сказал Шумов, проходя внутрь «Золотой Антилопы».

— Ты его загипнотизировал? — потрясенно прошептал я, догоняя сыщика.

— Дешевыми фокусами не занимаюсь, — ответил Шумов, расстегивая пальто. — Просто самые простые слова приобретают особое значение, если при этом приставить человеку пистолет к пузу. К большому пузу, в которое невозможно не попасть.

— Ах вот оно что... — понимающе закивал я.

— Я на самом деле очень хочу есть, — виновато сказал Шумов, усаживаясь за столик. Я сел рядом, и первое, что бросилось мне в глаза, был сверлящий взгляд Карабаса. Кажется, он действительно меня больше не любил.

Только что же мне теперь — плакать, что ли?

 

4

Основной контингент посетителей «Антилопы» еще не пришел в себя после милицейского шмона, устроенного по поводу скоропостижной кончины подполковника Лисицына. Поэтому людей было немного, а свободного времени у Карабаса, наоборот, навалом. Первую же свободную минуту он использовал для того, чтобы подойти к нашему с Шумовым столику и выплюнуть изо рта изжеванную зубочистку, целясь мне на плечо.

— Мимо, — сказал я. — Обломись, Карабас.

— У меня таких зубочисток два ящика, — угрожающе сообщил Карабас.

— Зачем мучиться? Просто пристрели меня, — предложил я. — Это тебя утешит.

— Вот именно, — поддержат меня Шумов. — Проше застрелить человека, чем накормить его. Как тут была дыра при прежнем хозяине, так и осталась...

Карабас в бешенстве переводил взгляд с Шумова на меня и обратно, не в силах решить, кого он ненавидит больше.

— А кто из вас, козлов, явился сюда со стволом? — гневно просопел он. — У кого хватило наглости...

— У меня, — сказал Шумов и поднес к самому носу Карабаса очередную красную книжечку из своей коллекции. На этот раз он не стал затягивать демонстрацию удостоверения и тут же убрал его в карман, добавив для изумленного Карабаса: — Отдел общественного питания при ГУВД. Проводим рейд-проверку эффективности служб безопасности на предприятиях общественного питания. Оценка вашей службе безопасности — «ноль». Я пронес в обеденный зал пистолет, а ваш жиртрест на входе не смог меня остановить. У второго вашего охранника, кажется, начался брачный сезон, и он вообще ничего не замечает...

Карабас покосился в сторону Антона и тихо выматерился.

— Это что еще за отдел у вас там завелся? — запоздало отреагировал он на удостоверение Шумова. — Я ничего такого не знаю...

— Может, вы не знаете и то, что сейчас в городе проходит месячник «За безопасное питание»?

— Э-э...

— По лицу вижу, что не знаете, — заявил Шумов. — Боюсь, что с вашей лицензией придется что-то решать... А вы, Александр, — Шумов серьезно посмотрел на меня, — начинайте составлять акт.

Слово «акт» Карабаса добило окончательно. Он тихо присел на соседний с Шумовым стул и, заискивающе поглядывая то на меня, то на Шумова, проговорил:

— Неужели все так серьезно?.. И неужели нельзя ничего решить по-хорошему? Я вот с Александром в очень хороших отношениях был... То есть — и сейчас тоже. Я, наверное, зря предложил ему покинуть пост начальника нашей службы безопасности...

— Это даже не вопрос, — сухим официальным тоном объявил Шумов, приглядываясь к стройной шатенке за соседним столиком.

— Саша, ты не хотел бы вернуться? — быстро сориентировался в обстановке Карабас. — Об окладе потом переговорим...

— Хм-м, — мстительно ухмыльнулся я, чувствуя соблазн расквитаться с Карабасом за вчерашнее его предательство: иначе я не мог это назвать. — Я подумаю...

— А пока он будет думать, я буду есть, — деловито сказал Шумов. — И пить. И говорить по телефону. Мне нужно срочно отчитаться перед начальством о проведенном рейде.

Я еще никогда не видел в «Золотой Антилопе» такой скорости обслуживания.

 

5

После яичницы с беконом и салата Шумов снова вспомнил о своей теории позитивного пьянства и так заактивизировал красным вином свои клетки мозга, что идеи из него поперли со страшной силой.

— Карабас разбавляет вино, — предупредил я Шумова.

— Ну и что? С этим борются так — во сколько раз его разбавили, во столько раз больше его нужно выпить.

По мере усиления борьбы с разбавленным вином Шумов становился все болтливее, но болтал он не со мной, а со своими телефонными собеседниками. Одного он громко именовал «товарищ подполковник», и Карабас, слыша это, морщился, как при звуке зубоврачебного сверла. Вторым шумовским собеседником, насколько я понял, был некто из окружения Гиви Хромого. Про третьего собеседника Шумов рассказал мне сам:

— Это секретарь Орловой. Она назначила нам аудиенцию на одиннадцать вечера. И она настроена очень свирепо — в больнице умер ее шофер. Двое других тоже вряд ли вы карабкаются.

— А что мы будем делать до одиннадцати? — спросил я, взглянув на часы.

— Сами будем принимать посетителей, — весело сообщил Шумов и подмигнул шатенке за соседним столиком. — Они скоро появятся...

Вот насчет этого Шумов не соврал, и минут через сорок в «Антилопе» появился первый из запланированных гостей. Это был высокий мужчина с короткой стрижкой и — это я заметил уже позже — с непроходящей печалью в карих глазах. Мужчина чувствовал себя не очень уверенно среди антилоповской публики, но и публика сразу испытала некоторый дискомфорт, памятуя о вчерашнем печальном происшествии и о последовавшем налете милиции. Самые нервные немедленно потянулись к выходу, а самые умные отправили делегата пошептаться с Карабасом. Кара-бас проследил путь мужчины от входа до нашего столика, облегченно вздохнул и успокоил делегата. Вечернее веселье продолжилось в прежнем ключе, и все старались не обращать внимания на мужчину с короткой стрижкой, который сел напротив меня. Он ничем бы не отличался от остальных, если бы не эта грусть в глазах. И если бы не форма подполковника милиции.

— Я не пойму, зачем ты меня заставил вырядиться в форму, — проворчал мужчина, тиская ладонь Шумова в своей. — Чувствую себя полным идиотом...

Я мог бы объяснить вновь прибывшему суть просьбы Шумова, но не был уверен, что Шумов одобрит мою откровенность. Тем не менее форма сделала свое дело, и у Карабаса, видимо, исчезли последние сомнения насчет сотрудника отдела общественного питания при ГУВД. Шумовского приятеля обслужили еще быстрее, чем нас, и в довершение всего официантка поставила на столик вазочку с тремя красными гвоздичками. На моей памяти такое последний раз случилось, когда в «Антилопу» неизвестно каким ветром занесло Ирину Салтыкову.

Подполковник тем временем тряс шумовскую ладонь, а потом вдруг, не сдержавшись, обнял сыщика за плечи и стиснул их, шепча Шумову на ухо какие-то слова. Карабас внимательно следил за этой сценой, и по выражению его лица я понял, что сейчас нам пришлют бутылку неразбавленного вина. На моей памяти такую честь оказывали лишь одному Гиви Хромому, потому что в мозгу Карабаса твердо засела истина: грузины знают толк в вине.

— Это Гарик, — представил Шумов подполковника. — А это Саша... Саша здесь как бы начальник службы безопасности. Поэтому нас тут так душевно принимают.

При этих словах Шумова на столе появилась бутылка французского красного вина.

— Действительно душевно, — согласился подполковник по имени Гарик и снова уставился на Шумова. — Так ты все-таки вылез на белый свет? А я уж думал, ты там до старости просидишь...

— И просидел бы, — сказал Шумов, пристально разглядывая наклейку на бутылке. — Там хорошо: свежий воздух, полный пансион, работка непыльная... Вот этот товарищ испортил мне всю малину, — Шумов кивнул в мою сторону. — Втравил меня в какую-то жуткую историю, да не только меня, а еще и Орлову. Слышал небось, как ее лимузин подорвали?

— Слышал, — Гарик откинулся на спинку стула и внимательно оглядел интерьер бара. — А это что, та самая «Золотая Антилопа»?

— Какая — та самая? — не понял Шумов. — О чем это ты?

— В которой вчера ночью подполковника милиции убили, — пояснил Гарик. — Причем не просто убили, а с фантазией, с выпендрежем — отравленным шипом в плечо. Я такое только в кино видел, честное слово...

Шумов поставил бутылку и посмотрел на меня тем нехорошим взглядом, который обычно предшествовал крикам о «подробном пересказе» и попыткам удушения.

— Действительно, — заторопился я, пока Шумов не принялся меня душить. — Прошлой ночью здесь умер подполковник Лисицын. Но это не имеет никакого отношения к нашему делу, никакого отношения к Мухину и алмазам...

— Ого! — присвистнул Гарик. — А у вас, значит, дела с алмазами. Ты, Костя, в своем репертуаре — только выбрался из своего санатория, а уже увяз по самые помидоры.

— Нигде я не увяз. И не увязну, если ты мне поможешь. Гарик работает в отделе по борьбе с организованной преступностью, — пояснил мне Шумов. — Потому что он лентяй. С организованной преступностью бороться куда проще, чем с неорганизованной. Организованная сама организуется, сама составляет на себя списки, сама ведет учет преступлениям, потом сама организованно собирается в каком-нибудь кабаке, и нужно только подогнать «воронок», чтобы все поместились. То ли дело неорганизованные подонки — это же за каждым нужно индивидуально бегать!

— Мне это в лом, — признался Гарик. — Я уже старый и медленно бегаю. И вообще, подполковникам бегать не положено, подполковникам положено проводить совещания и отращивать животы. Хочешь, Костик, я проведу с тобой совещание? У меня это получается все лучше и лучше.

— Нет, лучше проконсультируй меня по другому вопросу, — предложил Шумов. — В последнее время не случалось ли где кражи алмазов? Не было такой информации? Может, это проходило не в официальных ориентировках, а через информаторов? У какого-нибудь авторитета не уводили два чемодана алмазов?

— Авторитеты к нам за помощью в таких случаях не обращаются. И по официальным каналам тоже такой информации не было.

— А такого авторитета по кличке Хруст ты случайно не знаешь? У него еще такая рожа треугольная... Я ведь на своей даче от жизни отстал, многих новых деятелей не знаю...

— Хруст? — Гарик задумался. — Авторитета такого я не знаю, это точно. Кидала такой был лет пять назад, но его зарезали в Питере, когда он там гастролировал.

— Этот живой и здоровый, бегает только, ну, и не карты у него в кармане, а кое-что совсем другое. И народу у него хватает.

— Думаешь, орловский лимузин — его работа?

— Думаю, да. По крайней мере есть мотив. У Хруста пропали алмазы, и он думает, что это организовала Орлова. Только это между нами, ладно?

— Между нами столько всякого уже было, — усмехнулся Гарик, — что еще два чемодана алмазов и взорванный лимузин там тоже уместятся. Я только не знал, что Орлова занялась криминалом и ворует алмазы...

— Она не ворует алмазы, — пояснил Шумов. — У нее чистый бизнес, насколько бизнес в этой стране может быть чистым. На нее думают, что она украла алмазы, понимаешь? Вот этот Хруст думает.

— Ты что, в башку ему залез? Откуда ты знаешь, что он думает про Орлову? И откуда такая уверенность, что у нее чистый бизнес? Ты же полтора года на даче просидел, ты же не следил за Орловой — А она баба умная и шустрая, насколько я знаю. Впрочем, ты моего мнения о ней не спрашивал, ты спросил про Хруста, а я сказал, что такого не знаю. Что там еще тебя интересовало? Ах да, ты спрашивал по телефону про труп в районе Пушкинской улицы...

— И что? — напряженно подался вперед Шумов.

— А ничего. Я посмотрел сводки за последние пять дней — не было никакого трупа на Пушкинской. Все тихо и мирно.

— Вот ведь гадство! — Шумов слегка пристукнул кулаком по столу. Карабас, неотрывно следивший за дорогими гостями, вздрогнул и стал усиленно чесать щетину на щеке, видимо, соображая, чем еще порадовать нашу компанию.

— Как это так, — встрял я в беседу старых знакомых. — На Пушкинской за пять дней — никаких трупов? Нам говорили, что там каждую неделю кого-нибудь да пристукнут...

— Вообще-то, район еще тот, — согласился Гарик. — Труп там был шесть дней назад...

— Ну-ка, — насторожился Шумов, — поподробнее...

— Бомж умер от переохлаждения. Ночи сейчас холодные. А тебе, кажется, был нужен труп с огнестрельными ранениями? Извини, но в ассортименте отсутствует. Еще какие будут вопросы?

— Циркач и Пистон, — снова влез я.

— Впервые слышу, — коротко ответил Гарик.

— Барыня, — внезапно вырвалось у меня, и первым удивился даже не Гарик, а Шумов:

— Это еще что за... А, это в записке было, да?

Я кивнул. И еще я подумал, что если Орлова — умная и шустрая баба, то почему бы ей не иметь в узком кругу кликуху Барыня. И Мухин был с ней как-то связан. И сделал что-то по ее просьбе. Причем он знал — «что-то» направлено против Хруста. И в гостинице он оставил предупреждение для Хруста: мол, не рыпайся, а то Барыня будет сердиться. Хруст не послушался, сел мне на хвост и совершенно случайно попал к стене орловской дачи. Это окончательно убедило его в том, что за всеми пакостями стоит Орлова. И он начал войну со взрыва орловского лимузина...

Черт, все это пронеслось у меня в голове за какие-то несколько секунд, и я даже испугался, что сейчас все это забуду. Я схватился за салфетку и защелкал пальцами. Гарик и Шумов меня не поняли, а заботливый Карабас принесся с ручкой. Я принялся царапать на салфетке основные тезисы своей версии, а Гарик задумчиво смотрел на куриный шашлык и говорил:

— Барыня? Это что-то новенькое. Я что-то не припомню ничего похожего. Судя по кличке, это женщина. Но женщина, которая стоит наверху. Которая рулит кем-то. Она — заправила, она — хозяйка... Нет, у нас такого не водилось. Женщина-авторитет — до этого мы еще не доросли. Это будет уже следующая стадия эмансипации. Женщина за рулем, женщина-космонавт, женщина-футболист... Может, когда-нибудь появится и женщина-авторитет. И то сначала не у нас, а в Москве.

Я только хотел ляпнуть о своей сумасшедшей, но очень логичной версии насчет Орловой, как Шумов, регулярно прикладывавшийся к французскому вину, вылез из-за стола и решительно направился в туалет. Я зажал салфетку с тезисами в кулаке и приготовился вывалить на сыщика свое озарение, когда тот вернется.

— Эй, служба безопасности, — негромко позвал меня Гарик. — Говоришь, на Пушкинской каждую неделю труп находят? А у вас не каждый ли день подполковников милиции убивают? А то я сижу тут, как дурак в форме, действую людям на нервы...

— Первое убийство за все время, что я здесь работаю, — немедленно среагировал я, не отрывая глаз от звездочек на Гариковых погонах. — И потом, Лисицын был в штатском.

— Ладно, расслабься, — махнул шампуром Гарик. — Это я так, неудачная шутка... Ха-ха. Меня на самом деле другое волнует. Ты давно Костика знаешь?

Я посчитал на пальцах и честно признался:

— Два дня.

— Шумов сказал, что это ты втравил его в эту историю.

Я признался и в этом, но в подробности вдаваться не стал. Все-таки этот подполковник под началом у моего отца не ходил, а значит, мог и не проявить такой терпимости к моим прегрешениям, как покойный Лисицын.

— Как он? — спросил Гарик, и глаза его при этом были грустными, как у побитого дворового пса. — Ну, вообще?

— Что значит — вообще? — не понял я. — И что значит — как он? Вот так же, как пять минут назад за этим столом. Нормально.

— Ты, наверное, не в курсе, — проговорил Гарик, глядя мимо меня. Я потом сообразил, куда он таращился своими печальными глазами. Он смотрел, не идет ли Шумов из туалета. — Ты думаешь, чего он засел на этой даче на полтора года?

— У него был запой, — повторил я слова Гиви Хромого.

— Запой — это уже следствие. А причина-то в другом... Костик как-то упек одного козла на зону. Ну, не сам упек, естественно. Помог упечь. И за дело. А тот субчик с зоны переправил послание своим корешам на воле и велел им Костика убрать. Те, как положено, наняли киллера. Денег не пожалели, наняли самого лучшего. Но у киллера ничего не вышло...

— Я понял, — сказал я, гордясь своей сообразительностью: если Шумов только что хлестал французское красное, то ежу понятно, что киллер тогда облажался.

— Ничего ты не понял! — с внезапной резкостью сказал Гарик. — Костик-то выкарабкался, а вот девушку его тот киллер убил. Девушка-то тут ни при чем была, понимаешь?

Ее убили просто потому, что она была Костиной девушкой...

Я хотел сказать «понятно», однако, наученный горьким опытом, удержал язык за зубами. И продолжал слушать.

— Костик, как из больницы вышел, немного не в себе был, — неторопливо говорил Гарик, прищурившись и глядя словно и сквозь меня, и сквозь стены — в прошлое. — Но вроде бы потом пришел в себя. Так тогда казалось. Только это было не так. И в один прекрасный день он сел на поезд и поехал в колонию, где мотал срок тот козел, заказчик. Костя взял с собой кучу разных удостоверений и справок из милиции — ума не приложу, как он сумел все это стащить, — поэтому в колонии ему дали возможность встретиться с заключенным. Костя сказал тамошнему начальству, что нужно провести допрос и выяснить какие-то дополнительные подробности старых дел... А в комнате для допроса Костя вынул из кармана нож, ну и...

— Понятно, — сказал я.

— Да что тебе понятно?! Тоже мне, понятливый нашелся... — Гарика аж передернуло. — Тот тип не слепой был, он Костика еще в дверях признал, понял, что ему сейчас кишки выпускать будут, да конвоирам на шеи полез... У Костика времени почти и не было, — с сожалением заметил Гарик. — Успел пару раз в ляжку ткнуть. Тот сначала обделался со страху, потом отрубился. Костика скрутили, но потом все выяснилось... И что, спрашивается, делать? Судить человека за то, что тот подонку ляжку порезал? Начальству лагеря тоже не в лом раздувать дело, они же пустили Костика по липовым документам да еще с ножом. Короче, замяли скандал, но Костика отправили лечиться. Нервы успокаивать. А Орлова, у которой сына убили, а Костик этих убийц нашел, предложила ему пожить в ее коттедже. Вроде как сторожем работать, а в то же время подальше от людей, поближе к природе. И он там застрял. Я уж думал, так он там до пенсии и проторчит. Нет, — Гарик вздохнул, то ли радостно, то ли с тревогой. — Вернулся. Будем надеяться, что нервы у него успокоились. И что он больше не рванет в колонию, добивать того козла. А если заметишь что подозрительное в смысле поведения или разговоров — звони мне. Запиши телефон...

Я послушно нацарапал Гариков телефон на обратной стороне салфетки.

— Все, — скомандовал Гарик. — Кончаем этот базар. Объект возвращается из сортира. Имитируем разговор о футболе. Начинай.

— "Спартак", — выпалил я и замолк, потому что Шумов до нашего столика не дошел, а внезапно приземлился за столик соседний, где до его появления мило общались три молодые девушки и один краснорожий лысоватый дядька, живо напомнивший мне Тыквина. Прежде чем кто-то успел что-либо сказать или сделать, Шумов достал из кармана красную книжечку и жизнерадостно заявил:

— Отдел общественного питания при ГУВД. Жалобы на обслуживание есть?

Девушки переглянулись, похихикали и сказали, что жалоб нет. Дядька оказался не таким снисходительным к Карабасу и стал что-то говорить насчет недожаренного бифштекса.

— Есть претензии? — обрадовался Шумов. — Пойдемте, составим акт.

— Какой акт? — замахал руками дядька. — У нас тут совсем другие акты...

— Не хотим акт составлять? — Шумов нахмурился. — А что так, собственно? Составления актов боится только тот, у кого совесть нечиста, это наша милицейская народная мудрость... У вас что, совесть нечиста?

Дядька поспешно заявил, что совесть у него чиста до невозможности, что он честный труженик и вместе с сотрудниками своего планово-финансового отдела отмечает сдачу квартального отчета.

В ответ на это Шумов подозвал Карабаса и поинтересовался, на какую сумму нагулял в «Антилопе» планово-финансовый отдел. Карабас немедленно ответил:

— На данный момент — восемьсот сорок три рубля.

— Ничего себе! — сказал Шумов, сурово сводя брови на переносице. — Это сколько же тут минимальных зарплат пропито? — Он, видимо, попытался посчитать в уме, но не пришел к конкретному результату и сказал просто: — Много. Придется все же составить акт, только не про бифштекс, а про то, на какие доходы вы тут гуляли... Девушки, расслабьтесь, это не вас касается, только этого гражданина. Ведь это он инициатор загула?

— Он, — хором пропели девушки.

— Увести, — скомандовал Шумов Карабасу. — Пусть где-нибудь там сядет и пишет про свои доходы... Извините, девушки, я сейчас вернусь.

Он подскочил к нашему столику и прошептал с неподдельным возмущением:

— Что вы тут сидите как идиоты? Я там только что трех классных девок взял в оборот, причем они уже и напоенные, и накормленные, осталось только подпустить обаяния...

— А мы тут про футбол разговариваем, — сказал я согласно Гариковой инструкции.

Шумов покрутил пальцем у виска, прищелкнул языком и вернулся к планово-финансовым работницам.

— Кхм, — сказал я, показывая Гарику на Шумова. — Вот про такие вещи мне звонить? Это подозрительно или не очень?

— Это... — Гарик вздохнул. — Это нормально. Для Кости — это нормально.

 

6

Девушки были хороши, особенно та шатенка, которой Шумов положил руку на плечо. Я чувствовал себя злобным кайфоломщиком, но ничего поделать с собой не мог.

— Костя, в одиннадцать нас ждет Орлова, — напомнил я.

— Это что, жена? — хихикнула шатенка. — Или начальница?

— Орлова — это Орлова, — вздохнул Шумов. — А что, уже одиннадцать?

— Почти, — скорбно сообщил я.

— Между прочим, — остановился за моей спиной Карабас, — вон тот мужик уже минут пятнадцать на вас пялится. Тоже, наверное, мент. Или это за подполковником приехали?

Я прошептал все это на ухо Шумову, и тот моментально утратил интерес к девушкам и к вину. Впрочем, вино в него уже, наверное, просто не вливалось. Некуда было вливать.

Шумов сказал что-то негромкое Гарику, хлопнул его по плечу и потащил меня к дверям, где маялся плотный бородатый тип в кожаной куртке. Встретил бы я его на улице — принял либо за университетского профессора, либо даже за переодевшегося в цивильное священника.

— Это крупнейший специалист по мокрым делам, — успел сказать Шумов по пути. — Работает на Гиви. Не вздумай раскрыть рот. Говорить буду я.

Поэтому я не успел уточнить: бородач — специалист-теоретик или специалист-практик? Я молчал и слушал.

— Ты меня пугаешь, — вымолвил бородач, когда мы вышли из «Антилопы» на улицу. — Прихожу, а рядом с тобой подполковник-мент.

— У меня широкий круг общения, — весело сказал Шумов и ткнул в меня пальцем. — Этот тоже из моего круга. Зовут Саня. В принципе, я сейчас работаю в его интересах. Поэтому можешь говорить при нем.

— А чего говорить? — солидно отозвался эксперт по «мокрухе». — Ты спрашивай, я отвечу.

— Тыква, — сказал Шумов.

Бородач поморщился.

— Я понимаю, что это несерьезно. Тыква, конечно, не самый крутой в своем районе... Но мне нужна информация именно про него, — настаивал Шумов. — Ведь мокрые дела за ним водятся?

— Ясный пряник, — сказал бородач. — Как же без этого? Он все старается солидным купцом прикинуться, чтобы в газетах про него писали и по телевизору показывали. Но замашки-то у него прежние, блатные. Деловые люди все знают, кто он и откуда, так что не получается у него пока быть солидным господином...

— У нас с ним только что был разговор по этому поводу, — усмехнулся Шумов. — И я ему сказал: «В сказке про Золушку тыква долго прикидывалась золоченой каретой, но в полночь пробили часы, и карета снова стала тыквой».

— Ты дошутишься, — предупредил бородач. — У него ведь это пунктик. И злопамятный он, Тыква.

— Черт с ней, с солидностью, — махнул рукой Шумов. — Давай про «мокруху». Представим, что у Тыквина на руках оказался покойник. С дыркой в башке.

— У самого Тыквы? — уточнил Борода.

— Лично у него. Он сам даже переодеться не успел, сидит в пижаме на заднем сиденье своей тачки, а перед ним лежит труп.

— Дырку в башке Тыква сделал?

— Не он и не его люди. Но они имеют отношение к покойнику. Тыква имел претензии к покойнику.

— Все понятно, — кивнул бородач. — То есть это не ты-квинская «мокруха», но светить ее смысла тоже нет. В каком примерно районе это было?

— Пушкинская, — сказал Шумов.

Бородач еще поразмышлял с минуту, а потом сказал:

— Думаю, так. Там Молодежный парк неподалеку. А в глубине парка — озерцо. Там еще летом на лодках катаются. Ну а осенью и зимой там нет никого.

— В озере? — уточнил Шумов.

— Ага. В прошлом году там всплыл один сутенер, Мыло его звали. Так я точно знаю, что тыквинских ребят дело. А поскольку они ленивые, то место менять не будут. Будут сваливать в озеро всех своих покойников. Разве что только груз потяжелее к ногам привяжут...

— Вот что значит специалист! — Шумов уважительно пожал бородачу руку. — Таких спецов даже у ментов нету!

— Ну, откуда ты знаешь, чего у них есть, а чего нет? — засмущался польщенный бородач. — Там тоже не дурачки сидят.

— А я у них сначала спросил. Они не знали. А ты знаешь. Один — ноль в твою пользу.

Бородач попрощался и уехал на своем «Чероки», а Шумов обеспокоенно взглянул на часы и заметил:

— Опаздываем. Ольга Петровна будет вне себя. И, между прочим, у тебя нет знакомого водолаза?

— Зачем?

— Не хочешь же ты лично лезть в это чертово озеро! Вода сейчас, — Шумова передернуло, — просто ледяная...