1

— Нет, нет, это не мы. Честное пионерское.

— Не вы?! Ну а кто же тогда, если не вы?! Некому, кроме вас. Понимаешь?! Ты же меня тогда пас в Москве! Я что, слепой? Я же тебя видел! Ты шел за мной от самого вашего офиса! Ты в метро за мной полез...

— Было дело, — согласился Коля. — Но дойти до метро — это одно, а тащиться куда-то там за тобой... Куда-то в Ростов... Это уже совсем другое. Это не по мне.

— Ты только что сказал...

— Что я сказал?

— Ты сказал — Ростов! Ты знаешь, где мы!!!

— Ну так ведь ты же мне звонишь по телефону, Вася, — пояснил Коля. — И ты орешь на меня бешеным сусликом уже четыре минуты. За это время можно определить, откуда идет звонок. Да, теперь я знаю, где ты. Но пока ты мне не позвонил — я и понятия не имел.

— Я тебе не верю.

— Твои проблемы.

Вот это было верно. Это были проблемы Мезенцева, и они росли, как катящийся с горы снежный ком. Этот снежный ком грозил под конец стать величиной с Луну и раздавить в пыль всех, имеющих несчастье оказаться на пути.

— Ну так что, — сказал в телефонной трубке далекий Коля. — Будешь и дальше орать или хочешь обсудить свои проблемы?

Мезенцев посмотрел на Лену. Из-под солнцезащитных очков тянулись две темных полосы — слезы, смешанные с тушью.

Плотно стиснутые губы. Побелевшие костяшки пальцев, сжимающих сумочку с оборванным ремнем.

— Буду обсуждать, — сказал Мезенцев.

 

2

Прошло уже больше двух часов после гибели Славы, но Мезенцев по-прежнему не знал, что им теперь делать. Он лишь знал, что оказался совершенно не готов к случившемуся. Он ждал глупостей от Лены. Но не заметил, как сам наделал таких глупостей, которые едва не закончились смертью дочери Генерала.

Мезенцев вспомнил поспешно выскакивающего из дверей Колю, вспомнил его же на платформе метро с пакетиком орехов в руках. Колин невозмутимый взгляд скользнул по уходящим в тоннель вагонам, и Мезенцев решил, что стряхнул с себя слежку. Оказалось — нет. Непонятно как, но его проследили до Ростова, подождали, пока он выведет Лену на свет божий, и вот... Мезенцев вспомнил свое раздражение насчет белобрысого очкарика Славы и запоздало попенял себе — Слава-то как раз сделал все, что мог. Он принял в себя пулю, назначавшуюся Лене. Кто мог бы сделать больше?

Мезенцев увез Лену на другой конец города, посадил в самый темный угол пивного бара, сам сел напротив и стал думать, стараясь не слышать ее приглушенных всхлипов. Страх и боль потери накрыли Лену именно здесь, в темно-синем полумраке бара. Или же она позволила страху накрыть себя, отложив бледную маску напряженной бесчувственности, которая пугала Мезенцева не меньше свиста пущенной снайпером пули.

Мезенцев подошел к стойке, взял пятьдесят грамм коньяка, но этого оказалось мало, и он повторил. С помощью коньяка ему стало понятно, что мир вокруг него предельно сузился, и в данный момент безопасным пространством является лишь этот бар. А что там, снаружи, что ждет их на квартире Лены или дома у Мезенцева — об этом лучше не думать. Пока не думать.

Он вернулся к столу, схватил мобильник и решительно направился к выходу, чтобы подняться на один лестничный пролет и в этом закутке без посторонних ушей обсудить кое-что кое с кем по телефону.

Лена внезапно вцепилась ему в руку.

— Не оставляй меня одну.

— Хорошо, — сказал Мезенцев.

И вот она стояла, прислонившись к стене и глядя на Мезенцева черными пятнами солнцезащитных очков. Дочь Генерала была похожа на собственную тень, забытую на узкой лестнице между входом и основным залом бара. У Мезенцева почему-то защемило сердце.

Он набрал номер московского Коли, понимая, что, наверное, делает еще одну ошибку. Однако Мезенцев и Лена сегодня оказались в такой ситуации, что любой их шаг мог стать ошибкой. Проверенных и безопасных маршрутов вдруг не осталось, и единственным безошибочным вариантом было бы оставаться на месте и ничего не делать. Пока кто-то аккуратный и исполнительный не подойдет сзади и аккуратно не выстрелит в затылок. Это был бы беспроигрышный вариант.

Но Мезенцев двинулся путем ошибок.

 

3

— С кем ты разговаривал? — Лена по-прежнему не отлипала от стены, темнея печальной тенью на светлом фоне.

— С Колей, — вялым голосом ответил Мезенцев. — Это человек Левана.

— Ты сказал ему, что в нас стреляли?

— Да, сказал...

«В нас». Она так сказала. Отчаянный фальцет в голове Мезенцева вдруг завопил: «Не в нас, не в нас, дура, а в тебя! Это не я затевал заговоры против Жоры Маятника! Я здесь вообще ни при чем! В меня не должны стрелять! Я всего лишь... Всего лишь...»

Вот именно. Он всего лишь застрелил Генерала и теперь должен тащить на себе крест вины и ответственности за непутевую генеральскую дочь.

— Да, я сказал, что в нас стреляли.

— И что Леван? В смысле, что сказал его человек?

— Говорит, что это не они.

Лена как-то странно замолчала. Потом сняла очки и посмотрела на Мезенцева глазами, в которых главным был уже не страх, а усталость.

— Ч-что? Что ты имеешь в виду?

— Я подумал, что люди Левана в тебя стреляли. Понимаешь...

И он рассказал ей про Колю. Он рассказал ей про слежку, от которой он вроде бы оторвался.

Лену передернуло, словно от резкого приступа боли.

— И ты мне не сказал... А если ты думал, что стреляли люди Левана... То какого черта ты им звонил?!

— Потому что я не знаю, что мне делать. Не знаю, кому звонить. Не знаю, — он обреченно пожал плечами. — Я думал, что здесь ты пока в безопасности. Оказывается...

— Я тебе верю, — сказала Лена. — Я верю, что ты придумаешь способ...

— Ну какой способ?! Ну что я могу придумать?! Вся моя придумка — это переговорить с Леваном и попросить его разрулить ситуацию с Жорой Маятником. Эта придумка сработает, если Леван по старой памяти решит за тебя вступиться. Если Левану не до тебя, если Жора или собственный покой для него важнее, то вся моя придумка не стоит ни черта. Может, Леван даже захочет помочь Жоре. Помочь — в смысле...

— Я поняла. Но ты все же позвонил в Москву людям Левана...

— Они говорят, что это не их рук дело. Они говорят, что Леван попробует убедить Жору, что тебя можно простить. Они говорят, что не помогают Жоре убить тебя.

— Но это же хорошо...

— Да. Только я не знаю, можно ли верить этим словам. В этом-то вся проблема.

— Никому нельзя верить, — устало произнесла Лена. — Верить нельзя никому, но... Но кому-то же надо верить.

Она достала из сумочки косметичку, сняла очки, посмотрелась в зеркало и негромко ужаснулась, после чего принялась ликвидировать последствия катастрофы на собственном лице. Мезенцев счел это хорошим знаком.

— Никому нельзя верить, — повторила она некоторое время спустя, когда темные подтеки под глазами были ликвидированы. — Но Левану я бы поверила. Папа считал его порядочным человеком.

— О господи, — отреагировал Мезенцев. — Опять легендарные мемуары? В которых Генерал видел всех людей насквозь?

— Насчет тебя он не ошибся.

— А Леван в этих мемуарах — образец порядочности?

— Я же говорила тебе — отец не писал про Левана в книге. Но кое-что я знаю про него и без книги... Видишь ли, когда Левану было восемнадцать лет, его отца убили местные бандиты. У Левана не было оружия, чтобы отомстить, поэтому он просто взял из сарая топор. И отомстил с помощью этого топора. Мне кажется, Леван должен меня понять.

— Ну, если тебе хочется так думать о Леване... А кто же тогда в тебя стрелял? Если это не люди Левана, которые проследили меня от Москвы, то тогда все получается еще хуже — это люди Жоры, которые проследили тебя от Питера.

— А какая разница?

— То есть?

— Какая разница — кто стрелял? В любом случае здесь нам больше оставаться нельзя.

Она была права, но Мезенцеву было тошно от этой правоты. Генеральская дочка все-таки испортила ему жизнь, все-таки сбылись те дурные предчувствия, которые мучили Мезенцева с прошлой осени. Ему предстояло бросить дом, бросить бизнес и пуститься в бега с Леной на пару, не зная наверняка, от кого они убегают и как долго им придется бегать...

У Мезенцева от предвкушения бегов заранее заныли мышцы ног, но потом он вспомнил лицо Славы на пластиковой поверхности стола и решил, что лучше боль в мышцах ног, чем полное исчезновение боли по причине попадания пули в головной мозг.

 

4

Потом Мезенцев позвонил в свой ресторан, велел Алику забрать из сейфа его, Мезенцева, поясную сумку с документами и пачкой денег на «черный день». Как всегда бывает в момент наступления «черного дня», пачка оказалась недостаточно толстой.

Алик подъехал на перекресток возле бара, где отсиживались Мезенцев и Лена, и ждал в машине с полчаса, прежде чем осторожный Мезенцев не решился к нему подойти.

— Чего случилось-то? — вытаращил глаза Алик. — Что за тревога?

— Тебя это не касается, — успокоил его Мезенцев. — Пока не касается. А чтобы совсем не коснулось — не воруй, пока меня не будет в городе.

— А вы уезжаете? — догадался Алик.

— Точно. Еду с девушкой на море, — почему-то брякнул Мезенцев и уже секунду спустя ужаснулся сам себе. С девушкой на море? Показать Лене точное место, где он пристрелил ее отца? Прикуси язык. А лучше проглоти его. Так вернее будет.

Они поехали не на море. Точнее, они и понятия не имели, куда им стоит отправиться. Они стояли рядом с железнодорожными кассами, как вдруг мобильник Мезенцева запищал, и на дисплее высветился номер Коли.

— Леван договорился, — сказал он деловито. — Приезжайте.

— Девушке обязательно приезжать?

— Да.

— Гарантии? Леван дает гарантии?

— Ты слишком много про себя думаешь, Вася, — недовольно отозвался Коля. — Кто ты такой, чтобы требовать с Левана гарантии?

— Гарантии не мне, а девушке.

— Девушке?.. Хм. Ну, вообще-то Леван сказал, что не позволит, чтобы дочь Генерала зарезали у него на глазах.

— Понятно.

— Так что вам просто надо следить, чтобы Леван не моргнул.

Мезенцев не сразу понял, что это была шутка.