Чапа впервые в своей жизни бежала не по следу, а куда глаза глядят. Альдебаран был так устроен, что чем быстрее вы бежите, тем меньше вы создаете шума и всяческих помех. Чапа щадила чужие глаза и уши и бежала настолько быстро, что скоро превратилась по виду в настоящего скворча, который легкой тенью скользит в этих местах по каменистому альдебарану. Почти никто ее не видел и поэтому не трогал. Однако же почти никто — не значит совсем никто. В одном из перелесков Чапа как бегущий скворч была подстрелена воином Гияном, который в качестве подарка принес ее в шатер Кинды.

Кинда принял дар воина, поблагодарил его и пообещал через хартинг жениться на его сестре. Гиян ушел довольный, что не за зря провел в перелеске трудную горячую ночь.

Чапа подняла простреленную голову и огляделась — нет ли поблизости Вити, но Вити она не увидела, а увидела прямо перед собой Гута. Он — намного чернее, чем обычно — сидел у огня, скрестив на груди руки, и смотрел прямо на нее, не узнавая.

— Я, наверное, совсем закружилась, Гут, — сказала собака, — потому что снова вернулась к тебе. Понимаешь, мне это не нравится. Ты, конечно, очень хороший, но мы — собаки — всегда верны одному человеку и нас не исправишь. Прогони меня снова, и я опять от тебя убегу.

Гут замахал руками, закричал что-то непонятное, и на его зов в шатер ввалились еще несколько таких же Гутов. Чапа закрыла глаза и сказала себе, что бредит от раны на голове.

— Это не скворч! — закричал пастух Кинда всем входящим. — Гиян, ты меня обманул! Кого же обмануть мне?

— Обмани Мулле, — сразу нашелся Гиян. — Он стал хингом. Цытирик писал: дуракам — всегда счастье. Вот мы и проверим Мулле — окончательный дурак, или есть еще надежда. Пускай поразбирается для начала в скворчах. Если он не дурак, обидится на нас из-за этого нескворча и объявит Кеоркии войну. Так мы его проверим и заодно получим новую интересную войну. А уж за нами не станет: быстро прихлопнем его со всеми его гороховыми потрохами и довесками. И будет им тогда, каркам, полный каюк — хватит портить нам пейзаж.

— Дело! — воскликнул Кинда. — Вот ты, Гиян, и отправляйся в Кваркеронию. Если Мулле ненароком снесет тебе голову своей тяпкой, Кеоркия как-нибудь это переживет. Так что — вперед!

Отступать было некуда.

Завернув Чапу в лимский лист и бросив ее в мешок, Гиян отправился к Мулле, без устали кляня себя за длинный язык. Чапа всю дорогу не переставая скулила: было неудобно лежать в мешке у Гияна за плечами, вдобавок лимский лист был очень колючий и вонзался ей то в нос, то в лапы, не давая ни на минуту забыться, к тому же ужасно хотелось пить и дотронуться языком до раненой головы, чтобы хоть как-то унять боль.

Гиян со своим беспокойным грузом добрался до Кваркеронии и остановился в раздумьи, стоит ли ему переходить границу. Он увидел, как недавно выкупленные из плена братья Горохи — этим закончилась предыдущая война — строили Мулле новое жилье, как Грибошек собирал щепки и крест-накрест складывал их в яму. Мулле важно расхаживал перед ними туда-сюда, сложив на большом животе натруженные руки, и подавал им советы, как лучше обустраивать Кваркеронию.

«Вроде бы сейчас с виду он не такой уж большой дурак, — подумал Гиян. — Положу-ка фальшивого скворча у него на виду и посмотрим, что будет… убежать мне, если что — пара плюнуть».

Не успел он скинуть мешок на альдебаран, как Мулле посмотрел в его сторону и радостно закричал:

— Кого я вижу?! Ну заходи, Гиян, заходи, пересекай границу! Теперь это ничего не значит. У меня больше не будет войн, хоть пересекай границу пятьсот раз!

«Посмотрим — увидим!» — Гиян нащупал в мешке Чапу. Сжав ее подмышкой, он пошел навстречу хингу.

— Извини, я тебе руки подать не могу — смутился Мулле. — Руки приклеены к животу, чтобы я не хватался за работу. Ох, и трудно же сперва было не работать, но привыкаю — достоинства надо набираться. Третий день набираюсь. Ну как я, Гиян, по-твоему, а?

Гиян сощурился и, насмешливо оглядев Мулле, заставил его поворачиваться, прокрутил его на все триста шестьдесят градусов да еще и не один раз.

— А что — вполне! — он с чувством хлопнул Мулле по животу, а сам подумал: «Сейчас ты у меня запоешь по-другому!». — Я тут, кстати, принес тебе привет и наилучшие пожелания от Кинды. Поздравляет тебя с новой должностью и в подарок шлет тебе вот этого прекрасного скворча.

Гиян передал Мулле мешок с собакой, тот с трудом оторвал от живота руки и принял мешок.

Чапа — хоть и была вся в огне — услыхав имя Мулле, встрепенулась и, с трудом прокусив лимский лист, цапнула Мулле за палец, потому что Гут не хотел ему кланяться.

Мулле от боли затрясся и заорал на всю Кваркеронию, уронив Чапу на альдебаран.

Чапа погрузилась в опавшие листья, их была здесь огромная куча, — единственное, что напоминало ей на Альдебаране далекую землю. Она спрятала в листьях голову и оставалась под ними долго-долго.

— Ты кого это мне, Гиян, принес?! — грозно вопросил Мулле и воинственно подбоченился. — Войны захотел?

Гиян захихикал:

— Ага, войны! Только кто у тебя воевать-то будет, эти, овощи, что ли? — Гиян показал на братьев Горохов и на Грибошека.

Мулле сразу смягчил свой тон:

— Твоя правда — воевать у нас некому. Мои слова не считаются, ладно, Гиян?

— Не знаю, не знаю… — уклончиво ответил Гиян. — Я передам их Кинде, а уж как он там решит…

— Нет — я воевать больше никогда не буду! — заявил Мулле с непривычной для себя решимостью. — Мне все это ужасно надоело. Как себя помню, мы все время с вами воюем. А зачем, для чего? Если хотите — нападайте, а я и пальцем не шевельну, чтобы от вас защититься.

— Интересно! — воскликнул Гиян. — Как же это ты не будешь защищаться, если мы на тебя нападем?

— Ну нападайте-нападайте, а мы будем убитые вами из-за вас лежать! А зато Ноленс сделал нам одно свойство, про которое я тебе не скажу — как ты меня не пытай. Вот убьете нас — тогда запляшете! Правда же, Горохи?!

— Ваша воля, хинг Мулле.

— Видишь, они согласны. И тогда мы с нашим свойством до того вас доведем, что вы сами запросите пощады и вечного мира, а мир заключать вам будет уже не с кем, потому что вы всех нас перебили, а мы со своим свойством не отстанем от вас никогда, вот!

— А мы вас вместе с вашим свойством второй раз пригробим!

— Ну уж дудки! Кого хочешь спроси — хоть самого Гвадария! — дважды никто не умирает.

Гиян почесал ногу об ногу и сказал:

— Передам Кинде — пусть он кумекает, а мне недосуг. Я спец по другим терам!

И он повернул назад.

Братья Горохи вместе с Грибошеком после небольшой передышки кинулись продолжать строительство мирной жизни, а Хинг Мулле Первый снова приклеил руки к животу.

Во время мирного строительства Грибошек вдруг услыхал неподалеку чье-то тяжелое и прерывистое дыхание, которое никак не вязалось с мирной обстановкой. Отложив в сторону строительную щепу, он припустил к Чапе.

Папа Гришка в свое время долго и терпеливо учил Грибошка, что, мол, когда кто-нибудь рядом с тобой тяжело дышит, тому первым делом надо поднести стакан воды, после чего следует ласково погладить того по шляпке — тогда, мол, тот непременно выздоровеет.

Грибошек смочил Чапину голову водой, потом дал ей попить, после чего поискал у нее шляпку — не нашел, и тогда нежно погладил ее по спине и по голове. И от этой его любви и заботы Чапа моментально выздоровела.

— Спасибо, малышик, век не забуду твоего доброго сердца, — она благодарно лизнула Грибошика в мордочку.

— Это не сердце — это мой папа меня так научил, — глаза у Грибошка повлажнели.

— Привет и собачья благодарность твоему папе.

— Погиб мой папочка… Я сирота. Передай от меня привет моим братишкам-сестренкам, если где их встретишь. Узнать их легко — по шляпкам. Скажи — без них я сохну, пропадаю, и шляпка у меня уже поехала, — Грибошек всхлипнул и покивал Чапе.

— Об чем говорить, — сказала Чапа, оглянувшись на прощание. — Передам. Мне б только Витю найти. Он тебе поможет.

Грибошек долго стоял, надвинув на глаза шляпку, а его слезы, длинные и холодные, ползли на альдебаран, размягчая его — хотя и ненамного. Маленьким грибам всегда хочется к маме-папе, а у него никого не было, вот он и плакал от вечной разлуки с ними.