Серафима Петровна Трескунова — старушка в лисьем потрёпанном полушубке, в огромной лохматой ушанке с оторванным ухом — гуляла по улице с карликовой собачкой Расстегаем Иванычем.

Пёс весело бежал с ней рядом, поблёскивая по сторонам огромными, как блюдца, шоколадными глазами. А Серафима Петровна, кутаясь в свой дряхлый полушубок, охала, что нынче лето не то — холоднющее и в дождях, вот и осень такая же, как лето, — какая разница?!

Расстегай Иваныч слушал ворчание хозяйки, а сам прикидывал, чем обрадовать старушку, чтобы она стала весёлой.

Расстегай Иваныч происходит из семейства королевских тойтерьеров. На первый взгляд он производит впечатление кроткого и глуповатого пса: ростом каких-нибудь двадцать сантиметров и в длину чуть побольше, с большими оленьими глазами, полными печали, но был он настоящим забиякой.

Видел бы кто-нибудь, как он лаял на больших собак, как бросался на них!

Однако большие собаки лишь отмахивались от него хвостами. Как заливался тогда Расстегай Иваныч, какой оглушительный лай стоял вокруг! От этого лая просыпалась вся улица. А Расстегай Иваныч печально смотрел на уходившую вдаль большую собаку и начинал ещё больше страдать: она его не уважает! Она не уважает его!

— Расстегай Иваныч, вам не холодно? — спросила хозяйка и наклонилась, чтобы взять его на руки и спрятать за пазуху.

Но Расстегай Иваныч побежал вперёд по блестящему мокрому асфальту, быстро перебирая своими игрушечными лапками. Вдруг непонятное и неизвестное существо налетело на Расстегая Иваныча. Оно загородило собой дорогу. Расстегай Иваныч хоть и был гладкошёрстным, но тут вся шерсть у него от страха затопорщилась и завилась в колечки, как у пуделя.

Неизвестное существо, невыразимо чёрное и мокрое, с единственным хмурым глазом на животе — глаз этот запотевал и слезился, — упрямо стояло поперёк дороги. Оно не лаяло, не прыгало, не кусалось и даже спокойно дало себя обнюхать. Тут вздыбленная шерсть Расстегая Иваныча стала раскручиваться и пришла в порядок.

От неизвестного чудовища пахло старой кожей, чернилами, дождём, грустью, разбитым стеклом, дракой, непонятным отчаяньем и тысячью разных вещей, которые собаки чувствуют на расстоянии, но не могут рассказать о них людям. Поэтому люди эти вещи никак не называют, а всегда говорят о них: «И так далее… и тому подобное… и прочее… проч… проч…»

Расстегай Иваныч дружелюбно ткнулся мордой в нестрашное теперь чудовище, и оно в два счёта опрокинулось на спину. Расстегай Иваныч возгордился и принялся лаять: «Какой я сильный! Какой я храбрый! Самый смелый на свете!..»

Серафима Петровна наклонилась и подняла неизвестное чудовище за ухо.

— Смотри-ка, Расстегай Иваныч, это чей-то портфель! Кто его мог потерять? Не понимаю: как вообще можно потерять портфель?

Она оглянулась по сторонам — не увидит ли того растяпу, который потерял такую важную вещь, но никто не бросился к ней, никто не выхватил у неё из рук её находку — свою потерю.

Серафима Петровна подняла Расстегая Иваныча, сунула его за пазуху, чтоб не путался под ногами, и попробовала вручить портфель нескольким торопливым прохожим, но торопливые прохожие отмахнулись от неё дождевыми зонтиками и побежали дальше по своим дождливым делам.

— Что же мне делать с ним? — воскликнула, совсем растерявшись, старушка. — Поставлю-ка я его, где стоял. Авось хозяин вернётся. Вспомнит, где потерял, и прибежит. А возьми я его — когда ещё они встретятся. И мне тоже будет мороки. С меня одного Расстегая Иваныча довольно.

Серафима Петровна торопливо поставила портфель на асфальт и, не оглядываясь, поспешила к дому. Но не суждено ей было избавиться от этого портфеля. Каждый прохожий, который нагонял её, обязательно отдавал ей портфель.

— Извините, бабуся, вы посреди улицы свой портфель обронили.

Сначала она пробовала объясняться и отнекиваться. Но потом брала его и брала и брала. А когда она в последний раз взяла его с собою, у неё вдруг так закружилась голова от этого мелькания рук и портфелей, что Серафима Петровна захотела немедленно избавиться от этого наваждения, закрыла глаза и отвернулась в сторону. Но даже сквозь закрытые глаза она вдруг увидела, как что-то большое и огненное прорезало сумрачную стену дождя и явилось перед ней совсем близко в небе. Серафима Петровна открыла глаза и увидела в небе огромную тарелку. На тарелке по краям сидели какие-то странные существа, свесив вниз ноги в красных сапожках, на лбу у них светились прозрачные рожки — у каждого по одному. Они махали Серафиме Петровне руками-прутиками и радостно кричали:

— Привет тебе, весёлая старушка! Наш козерогский тебе привет!

— Свят, свят! — вскричала Серафима Петровна, с трудом приходя в себя и отгораживаясь от необыкновенного ладошкой. — Только не это!

И необыкновенное испугалось её протеста и пропало в рябом мглистом небе.

«Не было этого, — продолжала она испуганно уверять себя. — Или я и впрямь с ума посходила с этим портфелем, или этого просто не было. Если это просто было, то оно и сейчас будет, если я на него опять посмотрю!»

И Серафима Петровна уставилась на небо, но ничего не увидела, холодный надоедливый дождь ослепил её, и она разумно ему сказала:

— Вот видишь, и не было.

И больше она не вспоминала об этом случайном чуде, потому что всего боялась, а больше всего боялась необыкновенного — вдруг что-нибудь случится, что она тогда будет с ним делать, одно беспокойство… хватит с неё и портфеля, никак от него не отвяжешься. Вот он снова клонится к ней и просит: возьми!

Она воровато взглянула туда и сюда и, никого не заметив, со всех ног бросилась бежать — не нужен ей портфель! — это в её-то годы!

Но Расстегай Иваныч не дал ей умчаться далеко: он выскочил у Серафимы Петровны из-за пазухи, покатился кубарем вниз, хромая подбежал к портфелю и схватил его за оборванное ухо.

— Ты простудишься! Давай с нами! — пролаял он на собачьем языке. — Ты — моя единственная находка. Я тебя люблю.

Портфель слабо сопротивлялся: он был слишком лёгкий и тощий для того, чтобы кому-нибудь сопротивляться, хотя бы и Расстегаю Иванычу.

Тут набежала Серафима Петровна, схватила непослушного пса на руки и опять затолкала на место.

— Ах, непослушник! — рассердилась она. Но поступок собаки так удивил старушку, что она поняла: портфель придётся взять.

Она открыла портфель и заглянула в него испуганно — нет ли там дохлых мышей. Теперь ей всюду мерещились дохлые мыши, потому что какие-то хулиганы всё время подбрасывали их в её почтовый ящик.

Никаких мышей в портфеле не оказалось, а были книжки и тетрадки, размокшие под дождём.

Серафима Петровна вздохнула и потащила портфель к себе на восьмой этаж.