Выйдя от Яворского, Бладхаунд положил сумку с нейрокристаллом на переднее сидение своей «Тойоты» и скомандовал навигатору:

— К Емельянову.

Мишка Емельянов когда-то учился вместе с Бладхаундом, однако диплом искусствоведа так и не получил, ушел к программистам. Недавно появившиеся нейрокристаллы целиком увлекли его и, ведомый этой страстью, он проделал немалый путь от истока до самых глубин: от завораживающего свечения поверхности кристалла, через передачу электрических импульсов в наноструктурированных полимерах, до химических процессов в живом еще мозге. До запрета он с увлечением читал студентам лекции по устройству нейрокристаллов, после же наука его оказалась никому не нужна, и он с легкой руки Бладхаунда подался в эксперты. Таким мелочам, как полулегальный статус, он не придавал значения, любимым делом зарабатывал неплохо, а полученное им образование не позволяло более сноровистым, но менее подкованным коллегам занять его нишу.

Дверь Бладхаунду открыла супруга Емельянова.

— Миша дома?

Та лишь развела руками и указала на лестницу, ведущую в подвал.

Бладхаунд спустился и постучал.

— Минуточку! — послышалось из-за двери.

Бладхаунд прислонился к стене и приготовился ждать. Минут через пять дверь открылась, и на пороге возник хозяин. Он близоруко посмотрел на Бладхаунда, словно бы не узнавая, потом наконец отступил:

— А, это ты! Проходи, проходи… Рад, рад, только у меня тут… беспорядочек…

Бладхаунд вошел в большую, ярко освещенную комнату. Беспорядочек ничем не отличался от того, что творилось в этой комнате во время других визитов ищейки — картотека, баночки с реактивами за стеклянными дверцами шкафа и на столе у стены, стопки бумаги, устало мерцающий экран терминала, а в дальнем углу, у двери в морозилку — коробки с нейрокристаллами. Очевидно, не все образцы были удачными — от коробок изрядно попахивало.

Центр комнаты занимал огромный стол, центр стола — микроскоп. Рядом с микроскопом, под мощным светом лампы располагался насквозь проржавевший нейрокристалл, иглы, несколько шприцев, скальпель, предметные стекла, банки, мензурки — чистые и с образцами.

— Что-то интересненькое принес? — поинтересовался Емельянов, занимая место у стола. — Погоди, мне еще недолго… Принесли, понимаешь, на анализ, надо закончить… Ситуация смешная — да ты садись! — бабка у заказчика померла… Так, сейчас мы тебя чуть-чуть уколем, воооот сюда… Ага, есть! О чем я? А, да. Бабка. Бабка, понимаешь, решила внуку подарочек сделать… Завещала себя прошить, да не просто, а у Серова, ты же понимаешь, что это значит. И вот Серов, значит, ее прошил, и получилось у него этакое дерьмецо. А внук на Серова в суд, значит, подавать собирается. Потому что у бабки, оказывается, сертификат был, что мозги ее стоят, прости господи… Так, секундочку, образец органики возьмем… Ой ты мой хороший, давай к дяде Мише воот сюда… О чем я? А, сертификат. Стоят мозги ее, ежели их прошить хорошо, ни много ни мало двадцать тысяч европейских денег… Эдакое богатство! Ты кофе будешь? Я сейчас руки вымою и сделаю. Ну вот. И Серов виноват, потому что сертификат, понимаешь. И хочет он — не Серов конечно, Серову-то что, он мастер, с большой буквы мастер — заказчик хочет, чтобы я выдал экспертное заключение, мол, виноват Серов, работка-то дрянная… Ну, мы-то с тобой цену сертификатам этим знаем. А что Серов даже на таком дрянном материале сработал отменно я тебе и без экспертизы скажу… Ты с сахаром? Молоко, может быть? Сейчас, в холодильник сбегаю…

Он бросился к двери в углу, растолкал ногой мешающие открыть ее коробки, засунул нос в кладовку. Бладхаунда обдало прохладой и запахом подгнивающей плоти.

— Да ты садись, чего стоишь-то? — хозяин вернулся, сдвинул к стене миску с темными ошметками, поставил на ее место добытый пакет молока. Выудил из-под стола два табурета, подвинул один гостю.

Бладхаунд сел. Достал из сумки и молча положил на стол взятый у Яворского кристалл.

Емельянов присвистнул, отставил чашку и осторожно, двумя руками взял образец.

Бладхаунд отхлебнул горького кофе и отметил про себя, что Яворский прав — пятнышки, совсем недавно походившие на веснушки на детской коже, теперь превратились в оспины. Голубой цвет местами выцвел и потемнел. За какой-то час нейрокристалл потерял на черном рынке тысяч пятнадцать и, похоже, не собирался останавливаться на достигнутом.

Емельянов перестал крутить кристалл в руках, осторожно отнес его на рабочий стол и вернулся к Бладхаунду и кофе.

— Бладхаунд не приходит без работы, — сказал он вполне довольным голосом.

— Нужна экспертиза. Срочно.

— Что именно надо узнать?

— Все, что сможешь. Особенно меня интересует технология прошивки.

— Технология? — удивился Емельянов. — С каких пор ищейку интересуют технологии?

— С тех пор, как запахло фальшивками. Ты когда-нибудь слышал про фальшивые нейрокристаллы?

— Тю! Ты забыл, что ли, дело Уилкса? Да, не у нас, в Штатах, но…

— Вспомни еще Дюбуа, — поморщился Бладхаунд.

— А что такое с Дюбуа? Вот чего не могу понять — почему кристалл Дюбуа считается шедевром, а тот, другой, как две капли воды — понимаешь, поделка! Ну да, Дюбуа был вроде как политиком, а второй, говорят, студентик, калибр не тот…. Но цвет-то! Вещица-то изумительная!

— Студентика этого продали за полмиллиона, — отмахнулся Бладхаунд. — Потом, когда разобрались. Я о другом. Похожие и искусственные кристаллы — трюки для публики. Меня интересует подделка мастерская, такая, чтобы даже профессионал не отличил.

Емельянов молча поднялся, подошел к столу и снова взял кристалл в руки.

— Он теряет цвет, — сказал Бладхаунд. — Несколько дней назад он выглядел как нейрокристалл Разумовского. Даже владелец не заметил подмены.

Емельянов присвистнул.

— Первый раз слышу про такое! Как же это можно… Их же многие пытались, ну, ты знаешь, подкрасить, чтобы, значит… Сейчас, погоди, мы возьмем одну штуку и проверим… Тааак, сеть у нас подключена… Где же оно?

Эксперт пошарил рукой под столом и достал скатанный в рулон валидатор.

— Это портативный, — оправдывался он, раскладывая на столе рядом с терминалом прозрачную пленку с укрепленными на ней чипами и проводами. — Когда будет время изучу повнимательнее на томографе…

Нейрокристалл лег на пленку. Емельянов аккуратно подключил датчики.

— Погоди-ка… Сейчас дадим ток… Хм… Ну, ты знаешь, он работает, а вот как… Ты же мне оставишь его на недельку?

— Слишком долго, — отрезал Бладхаунд.

— Есть у меня мыслишка, — Емельянов почесал в затылке. — Как это могли сделать. Проверить надо… Ну, хоть на пару дней? Все равно биоорганика быстро не делается, а случай действительно уникальный. Надо же разобраться…

Когда Бладхаунд появился в баре, Серый глушил уже третью кружку пива. Это был высокий человек, едва ли старше Бладхаунда, но совершенно седой. Нейрокристаллами он уже не занимался — после того, как, выполняя задание, попал в переделку и потерял подвижность левого колена. Зато новости коллекционировал с прежним пылом и теперь торговал информацией. Бладхаунд слышал, что новички звали Серого Торгашом.

— А, Блад! Здорово, здорово! — приветствовал он Бладхаунда, радушно протягивая правую руку. — Темного, светлого?

— Я по делу, — Бладхаунд кивнул в знак приветствия, скупо пожал протянутую руку и уселся напротив.

— Ну как всегда, — улыбнулся Серый. — Что тебя интересует?

— Разумовский.

— Сам или нейрокристалл?

Бладхаунд поморщился.

— Кристалл.

Серый налил себе еще пива, с наслаждением сделал глоток и только потом заговорил:

— Нейрокристалл Разумовского изготовлен за пару недель до принятия закона об экстракции и изменения статуса нейрокристаллов молодым прошивщиком, неким Витько. Вся эта история очень мутная, и никто ничего не знает наверняка. Но точно известно, что это первая и единственная работа Витько, заслуживающая какого-то внимания. Между нами, нечаянная удача, принесшая ему славу и деньги. Но не надолго. Вскоре его убили. По словам самого Витько, Разумовский был его другом и лично просил прошить его после смерти. Случай представился, когда Разумовский полез на баррикады. Некоторые говорят, что Витько стоял рядом и нарочно толкнул Разумовского под пули. Дело было в двух шагах от его мастерской и нельзя было пренебрегать такой оказией. Лично я не очень в это верю, Разумовский — между нами — был идиотом, лез куда не просили, и если бы его не пристрелили в тот раз, пристрелили бы через недельку-другую. Есть и другое мнение: Витько был среди любопытных и снимал все на допотопную камеру — ролик, кстати, до сих пор по Сети ходит. Ну а как увидел, что дело пахнет керосином, быстренько подсуетился и отволок Разумовского в мастерскую.

Серый снова промочил горло. Бладхаунд терпеливо ждал, пока он дойдет до неизвестной ему части истории — а именно, как нейрокристалл Разумовского попал к Яворскому.

— В общем, свеженький труп был доставлен в мастерскую Витько, мозг изъят и прошит якобы по завещанию самого Разумовского любящими руками друга. Что, однако, не помешало лепшему другу пустить приятеля с молотка. Витько сразу понял, что у него получилась отличная штука, а учитывая, что имя Разумовского не сходило с первых полос, нейрокристалл был продан за очень кругленькую сумму в частную коллекцию. Потом хозяин ее помер, не оставив наследников, и его имущество пустили с аукциона. Нейрокристалл Разумовского оказался самым ценным лотом, но тем не менее его выкупил какой-то филантроп и подарил музею современной истории. Там сей лакомый кусочек, понятно, не задержался и года, его тут же выкрали. Поговаривали, что за этим стояли родственники Разумовского. Почти тут же убили Витько. А кристалл объявился пару лет назад на Сотбисе, но потом выяснилось, что это Билл Скунс. Кстати, история тоже занимательнейшая…

— Знаю, — кивнул Бладхаунд.

— А ты знаешь, что его купил очередной Буш? Позавчера сделка состоялась. Роб Уилкинз мне звонил, он занимался поисками. Билли сыграл на руку нам всем, когда придумал в клипе обрядить президента в костюм Скунса. Яркий пример того, как один поступок носителя поднимает цену до небес. Он на сегодняшний день стоит полтора миллиона.

Серый пристроил поудобнее негнущуюся ногу.

— Итак, к нашим баранам. Разумовского долго искали, связывали кражу, как я сказал, с убийством прошивщика. Кто там в итоге оказался убийцей, так и не выяснили, но братец Разумовского пострадал — тогда как раз запретили экстракцию личности, а у него оказался адам неплохого качества. Кристалл брата он то ли не брал, то ли уже успел сбыть. Это был последний случай, когда нейрокристалл Разумовского напоминал о себе миру.

— Миру? — хмыкнул Бладхаунд. — Может, персонально кому?

— Ты о чем, Блад? — поднял бровь Серый.

— О нейрокристалле Разумовского. Не так давно был приобретен неким коллекционером здесь, в Москве. Мне интересно, кто из ищеек мог приложить к этому руку.

Серый задумался.

— Вообще Разумовским интересовались многие, — наконец сказал он. — Хью не так давно спрашивал, думал, браться за заказ или нет. Но отказался, поскольку кристалла-то несколько лет никто не видел. Левшин вроде намекал на то, что сорвал недавно большой куш… Из европейских ребят вполне мог кто-то заинтересоваться — в общем, кто угодно мог. Но я бы знал, если бы кто-то из них отхватил Разумовского. Между нами — я не верю в Разумовского. Фикция. Нет его. Ну были слухи то и дело, что нашли Разумовского, но неизменно это оказывалось что-то другое. А ты сам посуди, кто его видел-то? Было описание, данное Витько, было несколько фотографий, гуляли по Сети. Хозяин, тот самый, первый и официальный, на том свете ангелам свидетельствует о том, что видел. Потом — экспозиция в музее, и все говорят — ну вот же он, лежал на видном месте, все видели! Но кто поручится, что выставлялся именно Разумовский, а не кто-то похожий? А потом и вовсе след простыл. Я вот думаю, может, и не прошивал Витько вовсе Разумовского. А может, пытался, да не вышло. Тем более, что ни до, ни после этого у него ни одной достойной работы не было… Ты вот говоришь, у кого-то он на полке — а сам-то ты видел его?

— Нет.

— Вот и я о том же говорю. Так что давай с тобой выпьем за настоящий товар и настоящие деньги. А, ты не пьешь… Ну, я за тебя выпью.

Серый приналег на пиво, а Бладхаунд задумался. Вполне вероятно, что Торгаш прав, и Разумовский — вымысел. А Яворский, значит, приобрел что-то другое, что у него впоследствии подменили поддельным кристаллом. Или не подменяли, а он сразу приобрел подделку, которая только теперь начала менять цвет? В том числе и на этот вопрос должен ответить Емельянов. А был ли кристалл — это надо спросить у эксперта, выдавшего заключение. Цепкая память тут же подсказала фамилию — Чистяков.

Тоша встретила хозяина на пороге.

— Накрывать на стол? — спросила она. — Все готово.

— Накрывай, — на ходу бросил Бладхаунд.

Тоша едва успела откатиться с дороги — хозяин быстро прошел к себе. Провел рукой по сенсорной панели терминала, запросил информаторий и вызвал инфотеку института мозга. Уж тамошние-то умники должны что-то знать.

Пройдя процедуру верификации — сперва ткнув в сенсорную панель подушечками больших пальцев, затем введя пин-код — наконец получил доступ к файлам.

Из-за непонятного юридического статуса нейрокристаллов ученые утратили интерес к этой области. Нейрокристаллы почти полностью перешли во власть коллекционеров, а значит — прошивщиков, экспертов и таких же, как сам Бладхаунд, ищеек.

Бладхаунд вбил в строку поиска Чистякова. Нашлось двое — отец и сын. Работают в институте мозга. Стало быть, экспертизы проводят официально. По крайней мере, некоторые. И разыскать их несложно.

Поиск технологий ничего не дал. Все статьи были старыми, из архива. Бладхаунд просмотрел их — все касались прошивки и изменений цвета в первые несколько часов существования нейрокристалла. Это Блада не интересовало — было совершенно очевидно, что подделка изготовлена давно, и цвет меняла в течении нескольких дней.

В процессе поиска Бладхаунд почти случайно нашел видеозапись гибели Разумовского, о которой говорил Серый. Запись была плохая, изображение сильно зашумлено, место действия Бладхаунду опознать не удалось — впрочем, как раз это не проблема, место смерти Разумовского указано во всех биографиях. Зато звук был на удивление чистым.

Поперек узкой улицы стояло несколько автомобилей со следами аварии на лакированных корпусах. Поверх них красовалась инсталляция из оконных рам и мебели. На этом сооружении стояло несколько человек, один из них Разумовский — среднего роста, крепкий, с веселым и злым лицом.

«Выходите по одному! Вас не тронут, если вы не станете оказывать сопротивление!»

«Черта с два! — Разумовский вскарабкался на самую вершину нагромождения. Он был весь на виду. — Мы станем оказывать сопротивление, потому что все, что вы говорите — ложь! Ложь, что моих людей отпустят с миром! Ложь, что бессмертие будет отменено! Оно останется для паршивых правительственных сук! А я требую его для всех!»

«Спуститесь, и мы начнем переговоры. Мы не хотим применять силу…»

— Все готово! — доложила Тоша, приоткрыв дверь.

«Мы открываем огонь!» — предупредили Разумовского.

«Черта с два!» — закричал Разумовский, из-за его спины кто-то выстрелил первым. Разумовский покачнулся, а может, это камера задрожала в неопытных руках, потом все потемнело. Бладхаунд сохранил запись, хотя особого смысла в ней не видел.

За ужином Бладхаунд планировал свои дальнейшие действия. Побеседовать с господами Чистяковыми, наверное, придется завтра. Еще нужно навестить Януша — это уже сегодня.

А вечером нужно будет поторопить Емельянова и заодно проверить, как идут дела.

Тоша поставила перед ним чашку с кофе, и чуткое ухо Бладхаунда уловило легкий щелчок, с которым разжалась механическая ладонь.

— Есть проблемы? — спросил он.

— Не функционирует система самоочистки, — доложила Тоша. — С коммуникацией что-то — последний курьер не уловил около двадцати байт сообщенной ему информации. Последний техосмотр был год назад.

— Вызови Степана, — велел Бладхаунд. — Я все оплачу.

— Спасибо, — сказала Тоша и отправилась на кухню — мыть посуду.

Бладхаунд хлопнул дверью и сбежал по лестнице вниз.

Тошу давно стоило бы сменить. Старенький домашний робот Toshiba-215HR работал у него уже больше десяти лет. Гарантия на Тошу давно кончилась, а искусственный нейрокристалл прошлого поколения потреблял слишком много энергии. С другой стороны, он привык к Тоше, он удобно настроил ее, все ее механизмы до сих пор работали исправно, а заниматься подбором и настройкой новой прислуги было недосуг. Дом она поддерживала в порядке, с разговорами не лезла, если не забыть выставить режим «работа». А в режиме «сиделки» подключались контуры нейрокристалла, в которых были заложены медицинские навыки. Бладхаунд следил за всеми обновлениями в Сети и своевременно обеспечивал Тошу новейшими внешними модулями и справочной информацией. Ему и в голову не приходило требовать от домашней прислуги человечности. Человекоподобия было достаточно.

Бладхаунд тряхнул головой, выкидывая мысли о Тоше, и велел навигатору проложить по вечерним пробкам пусть к Янушу.