После разговора с Бладхаундом Кривцов чувствовал возбуждение. Он не мог понять, что было нужно этому человеку с именем и нюхом собаки. И почему он, Кривцов, так много сказал ему.

Когда Бладхаунд позвонил и попросил о встрече, Кривцов сначала отказался — подумал, что тот от Бражникова и будет снова уговаривать его поставить свои умения на поток. Но Бладхаунд обосновал свой интерес совершенно иначе, и Кривцов подумал, что, может, он хочет предложить сотрудничество. Но ищейка и не заикнулся об этом.

Кривцов не мог отделаться от мыслей о Бладхаунде. Собак он недолюбливал с детства — их внимание всегда было слишком навязчиво и утомительно. Впрочем, ничего собачьего в этом человеке он не заметил. Пристальный взгляд, неприметная внешность. Скупые движения, сдержанная мимика. А еще — Кривцов не смог увидеть его нейрокристалл. Это больше всего нервировало Кривцова. Он почувствовал себя слепым.

«Слепой видит больше, чем смотрящий в другую сторону», — сказал голос.

— Уймись, — раздраженно отозвался Кривцов.

Бладхаунд уже ушел, а он продолжал сидеть за столиком, выкуривая сигарету за сигаретой и смакуя горячий кофе. Расслабиться не получалось.

Домой не хотелось. Дома не было никого, кроме Андрея, который стал слишком много себе позволять. Вчера он долго расспрашивал про Жанну. Кривцов не хотел отвечать. Андрей настаивал, и Кривцов снова разозлился.

Проблему нужно было решать, причем в самом скором времени. Иначе кипящая в Андрее злость на весь мир выйдет из берегов.

Впрочем, дома был хотя бы Андрей.

Кривцов почувствовал острое желание с кем-нибудь поговорить. Увидеть живой, человеческий нейрокристалл, сбросить проклятую слепоту, вызванную человеком-собакой, и, наконец, успокоиться.

Кривцов достал телефон. Ольга? Нет. Ольга, конечно, обрадуется и с радостью примчится, но ее любовь в последнее время стала слишком активной, полной обожающих взглядов и разговоров «по душам». Чересчур собачьей. А Кривцову хотелось выкинуть из головы все мысли о собаках.

Жанна. Вот кто ему нужен.

Воспоминания о прошлой их встрече вызвали у него улыбку.

Поначалу она и слышать не хотела о том, чтобы сделать то, о чем он просит. Вытащить кристалл из тела казалось ей убийством. Она так и сказала, впрочем, не слишком уверенно:

— Мне кажется, это убийство, Веня.

Как раз перед этим он сам предложил не называть его по имени-отчеству.

Ее кристалл мерцал сквозь позолоту огненно-рыжим и бордовым. Кривцов давно не видел столь чистых оттенков. Он протянул руку, словно пытаясь дотронуться до сияния. Нежно провел по волосам девушки.

Она мягко отвела его руку.

— Это убийство, — повторила она.

— Тише, тише, — успокаивающе проговорил Кривцов, поймав ее ладонь. — Давайте порассуждаем. У нас с вами большие планы. Мы с вами хотим добиться того, чтобы ваши друзья остались жить, верно?

— Да, но…

— Для этого мы должны доказать, что подобное решение безопасно.

— Я не понимаю…

— Жанна, — он придвинулся ближе и понизил голос, — если мы убедим суд, что ваши… наши друзья достойны жить в мире людей, а они через некоторое время запросят эвтаназии, как те, прошлые, обратной дороги не будет, вы понимаете? Если хотя бы один из них захочет умереть, головы полетят со всех. Мы не можем рисковать. Мы должны доказать, что они смогут и будут жить.

— Как? Как это можно сделать?

— Тише, прошу вас! — Кривцов понизил голос. — Я, я знаю метод. Я разрабатывал его в институте. Я уже готов был показать результаты, но меня связали по рукам и ногам… Если бы я сказал, что знаю, как можно подготовить сознание к бессмертию, это было бы или бездоказательно, или преступно. И тут, как манна с небес, явились вы. Значит, я смогу заявить, что само время проверило мои результаты! Ошибка, никто не виноват. Простая халатность, приведшая к доказательству моей теории на практике.

— Я поняла, — кивнула Жанна. Она задумалась, а нейрокристалл теперь остывал, становясь светло-кирпичного цвета. Что за женщина! Сменой оттенков можно было любоваться вечно.

— Я только не очень понимаю, зачем мне нужно приносить нейрокристалл вам.

— Я должен убедиться в том, что он соответствует моей теории. Жанна, — он взял ее руки в свои, и на этот раз она не сопротивлялась. — Жанночка, верьте мне. Я, я хочу только поговорить с вашими друзьями.

— Но как вы сделаете это без тела?

— Тсс! — Кривцов наклонился к самому ее уху и прошептал:

— У меня есть тело!

— У вас?!

Он рассмеялся.

— Знаете ли, прикупил для себя, пока еще было можно. Или вы думаете, я так легко сдамся смерти?

Она неуверенно улыбнулась.

— Мне… нужно подумать. И посоветоваться с ними…

— Если они так хотят выбраться, как вы говорите — они согласятся.

Жанна сделала неуверенное движение головой. Ее кристалл совсем потух — она ушла в себя. Кривцову захотелось снова разбередить его, увидеть его опьяняющий блеск. Кривцов казался себе голодным, почуявшим запах пищи, или — он усмехнулся — собакой, взявшей след.

Жанна заметила его усмешку.

— Вы смеетесь?

— Меня, Жанна, чрезвычайно будоражит мысль о том, что, если вы согласитесь, мы с вами будем сообщниками.

Нейрокристалл заиграл ярче. Она улыбнулась.

— Так — гораздо лучше, — тихо сказал Кривцов и снова провел рукой по ее волосам.

Жанна сдалась легко. Когда они расстались, он уносил с собой тепло ее поцелуя и обещание сделать все возможное для осуществления их планов. Ей понадобится только немного времени, чтобы еще раз все обдумать и собраться с силами. Кривцов разрешил.

Когда они зашли выпить по чашке кофе, Жанна говорила о себе и своих взглядах на жизнь. Кривцов слушал вполуха, размышляя о том, что гораздо легче работать с единомышленниками. Неуверенность — это пустяки, пройдет. Гораздо важнее — гибкость мышления.

Иногда для работы Кривцову приходилось редактировать правду — иначе люди вряд ли смогли бы довериться ему. А для того, чтобы работать с мозгом, нужно полное доверие. Кривцов всегда шел на это с неспокойным сердцем. Впрочем, работать с теми, ради кого приходилось бы сильно пересматривать свои взгляды на жизнь, он не собирался. Пришлось бы откровенно лгать, а этого он не терпел. К тому же у них не было даже минимального шанса — к чему тратить время? А Жанна… Жанна была идеальна. Ее кристалл почти не нуждался в обработке. Хоть сейчас прошивай!

Однако это был тот редкий случай, когда кристалл хорош в теле. Кривцов ощущал это слишком отчетливо.

И поэтому набрал номер Жанны.

Она была смущена. Она не могла решиться. Она, похоже, плакала.

— У тебя есть домашний робот? Нет? Смотри, — Кривцов положил перед собой замызганный блокнот, рисовал в нем схемы и старался говорить самым обыденным тоном:

— Вот тут — рычажок. Его трудно обнаружить, если не знаешь, что он тут, на затылке. Спрятан в углублении, прикрыт волосами, но на ощупь ищется довольно быстро. Открываешь. Нейрокристалл внутри, в чехле. Чехол лучше не таскать — он тяжеленный, в нем помимо защиты еще куча свойств, и, самое главное, много электронной начинки, обеспечивающей взаимодействие тела и мозга. Аккуратно вынимаешь чехол, внизу будет отверстие, через который просто достаешь кристалл. Поняла?

— А если я поврежу что-нибудь?

Кривцов взял ее руки в свои. Холодные.

— Чехол повредить трудно, но даже если вдруг у тебя получится — это совершенно не страшно. Найдем другой. Единственная незаменимая часть этого механизма — сам нейрокристалл. А его практически невозможно повредить, оболочка очень надежна. Ты же не будешь пинать его ногами или выбрасывать из окна?

— Наверное, не буду, — она улыбнулась.

— Ну вот видишь. Главное запомни — доставать память надо до того, как отключишь кристалл. Поняла? Иначе автоматически запустится форматирование — это свойство такое дурацкое у пробной модели. Блок памяти вот тут, доставать можно все разом. Он покажется тебе большим и тяжелым — не пугайся. Кристалл тоже, кстати, тяжелый, будь к этому готова. Тяжелый и твердый. А то часто новички покупаются на его прозрачность, а потом роняют, потому что не ожидают такого веса. Кстати, — вдруг спохватился Кривцов. — Ты же в институте мозга работаешь. Почему я тогда тебе все это объясняю?

— Потому что я библиотекарь. И архивариус. Копаюсь в книгах и файлах…

Она покачала головой:

— Я просто не вижу другого выхода. Я никогда бы не пошла на это, если бы…

— Если бы не желание помочь, — подхватил Кривцов. — Послушай. Ты все делаешь правильно. Скажу тебе честно, с твоим появлением в моей жизни появилась надежда, что все, что я делаю, не пропадет зря. Ты спасаешь не только своих друзей. Ты спасаешь и меня тоже, и я, я не могу не быть тебе за это благодарен.

Он смотрел ей прямо в глаза, но видел нейрокристалл — яркий, сверкающий. Удивительный. Уникальный. Восхищение переполняло его, затапливало изнутри, лишало контроля. Вот она — цель его работы, его мечта, его надежда. Его будущее и его бессмертие. Протяни руку — и коснешься. Кривцову захотелось коснуться. Интересно, как она засияет в момент высшего наслаждения. Кривцов дал себе слово проверить это. Когда-нибудь.

До сих пор он видел только один кристалл, который мог бы сравниться с этим по красоте. Он до сих пор стоял перед глазами. Но Кривцов выпустил чудо из рук и больше не видел. А ему было так необходимо рассмотреть его получше. Увидеть на сверкающих гранях одно-единственное крошечное пятнышко — ошибку, сломавшую ему, Кривцову, жизнь.

Он провалился памятью в другое кафе. Он видел себя — помолодевшего на шесть лет, без седины в волосах, без дрожи в пальцах, без ранних морщин. Напротив сидел другой человек. Кривцов любил сравнивать себя с Давидом, а его — с Голиафом. Большой, мощный, широкий в плечах. Сашка Левченко. Он был еще жив — или надо было бы сказать «как живой»?

— Пойми, Веня, они личности! — глубокий баритон Левченко легко заглушал шум, доносившийся с улицы, заполнял собой все помещение, наступал на Кривцова со всех сторон. Это было неприятно. — Посаженные в клетку, они не в состоянии оттуда выбраться. Они так же чувствуют, так же видят, так же помнят! Они умерли уже по нескольку раз каждый — и это мы с тобой, Веня, заставляем их умирать. Беззастенчиво смотрим их память, сажаем в ущербные японские тела…

— Мне нужно полгода, — тихо и упрямо сказал Кривцов.

— У нас нет полугода, Веня! Мы и так натворили дел… Ну что я тебе буду объяснять, ты же и сам знаешь — американские коллеги подтвердили мои выводы, в Штатах и Канаде экстракция личности уже запрещена, нейрокристаллы отделены от тел. Европа недавно приняла законопроект и теперь массово разбирает адамов. Заметь, Веня, их даже никто не ищет! Потому что они сами приходят. Потому что бессмертие неестественно! Что, кстати, с самого начала и заявили японцы. Молодцы ребята. Разбогатели, поставляя нам, дуракам, тела, а сами в стороне, с чистенькими ручками. А теперь смотрят на всю эту суету с высоты своей Фудзиямы.

— Я не говорю, что ты не прав. Я только говорю, что из твоего правила есть исключения. Их мало, но они есть. И мне нужно полгода, чтобы это доказать.

— Веня, пойми, мы не можем ставить опыты над людьми!

— Ты, ты сам ставил их! — крикнул, не сдерживаясь больше, Кривцов.

— Да! — тоже повысил голос Левченко. — Да, Веня! И именно это заставляет меня сейчас торопиться. Именно ужас, Веня, ужас от того, что наделал я сам! Я почти перестал спать. Я вижу их во сне — эти кристаллы, этих людей, и я кричу, просыпаясь! Я должен это прекратить!

— Я прошу тебя только об одном. Дай мне шанс. Оставь маленькую лазейку. Дай себе право на ошибку!

— Я уже совершил множество ошибок. Сейчас, Веня, я делаю так, как подсказывает мне совесть. Я бы хотел, чтобы ты понял меня.

Левченко поднялся из-за стола — большой, грузный. И вышел. Сквозь стеклянную дверь Кривцов видел, как тот медленно осел на землю — неестественно, словно в дурном кино. Хрипел, сипел и хватался за грудь. Кривцова раздирали два страха, и он понимал, что одному из них придется покориться. Он поспешно выскочил за дверь кафе, огляделся, подхватил приятеля под мышки.

— Здесь недалеко, Саша, чуть-чуть потерпи, здесь недалеко…

Память закружила, затянула. Он снова был тем собой, он снова тащил огромного, задыхающегося Сашку, тяжело дышал и боялся. Прошлое наступало со всех сторон, поглощало его, и он сам уже начал задыхаться. К горлу подступил комок. Хотелось кричать. Хотелось оказаться дома, где можно позволить себе быть любым — хрипеть и закатывать глаза. Где, рядом с кроватью, в тумбочке, лежат ампулы с эглонилом, а за стеной — Андрей.

— Веня?

Холодные пальцы на его кисти. Кривцов тряхнул головой. Темнота отступила. Мельтешение прошлого перед глазами ушло. Перед ним сидела Жанна и с беспокойством глядела на него.

— С вами все хорошо?

— Да, — ответил он. — Похоже, что в этот раз — да.

Домой. Слишком тяжелый день. Слишком много людей. Слишком много воспоминаний.

Надо было успокоиться. Отдышаться. Сосредоточиться. Он не справлялся одновременно с настоящим и прошлым.

«Прошлого нет», — изрек голос. — «Сущее существует во взвеси настоящего».

— Это так, — подумалось Кривцову. Он вышел на улицу и поежился — начиналась зима.