К этому «крутому маршруту» вела его неумолимая судьба. В нашей стране такой исход для новатора искусства в те времена был неизбежен. Не он первый, не он — последний. Лемурам «разведчики будущего» были ни к чему, им нравились парадные портреты, и чтоб похоже было...

Электронная музыка, телевидение, светомузыка, экзотическая хореография «терпситона», «телеосязание» — все, чем занимался Л. С. Термен как художник, отягощенный знаниями инженера (а инженер он был отменный, в отличие от Фауста Гете) — относится к «искусству будущего». Или, как принято говорить, — к «Gesamtkunstwerk». Еще в середине прошлого века прогнозировал его композитор Рихард Вагнер, который, кстати, по молодости лет тоже связывал революционные преобразования в искусстве с пребыванием на баррикадах из обломков мебели. Наиболее яростно и последовательно проповедовал близкие к «Gesamtkunstwerk» идеи в России начала XX века его коллега Александр Скрябин — автор первого в мире светосимфонического произведения «Прометей», мечтавший о существенном обновлении звукового материала в музыке, о всеобщем синтезе искусств и разнородных чувственных ощущений в некоей гигантской «Мистерии». Творчество Скрябина стало символом «Gesamtkunstwerk» на новом, нынешнем этапе. В его футурологических прогнозах угадывается предчувствие электронной музыки, световой архитектуры, театрализованных представлений «Звук и Свет», «пространственной» музыки... Он умер сравнительно молодым, в 1915 году, незадолго до революции, и, как любой чуткий художник, он жил тогда и творил в ожидания грядущих потрясений и перемен. А если б не случайная гибель от заражения крови, если б он дожил до революции? Вероятнее всего, Скрябин оказался бы в конце концов за границей — как И. Стравинский, С.Рахманинов, С.Прокофьев, Н.Черепнин. Оказался же там близкий Скрябину по духу музыкальных новаций А.Лурье, пытавшийся заигрывать с новой властью, как Мейерхольд, но только потому выживший, что испугался вовремя и убежал. За границу уехали и композиторы И.Вышнеградский, Н.Обухов, непризнанные, поздно признанные русские гении, сохранившие в своем творчестве преклонение перед скрябинской идеей «Мистерии» до конца своей зарубежной жизни. А кто стал первым в Америке композитором электронной музыки — ну, конечно же, наш соотечественник В.Усачевский, тоже уехал вовремя... Все это — уже после Скрябина, его уже не было. А если бы он был, жил в это время? Что было бы, если остался? Не станем гадать. Обратимся к реальности, к фактам.

Проходит несколько лет после знаменитой революционной световой премьеры его «Прометея» в Большом театре, и Скрябин надолго зачисляется в мракобесы, в мистики — вместе с другим его современником, великим литовцем М.-К. Чюрленисом, пионером необычной «музыкальной живописи». Дело дошло до того, что, анализируя дневники, письма, наивные любительские стихи Скрябина, наиболее ретивые, дотошные музыковеды, коллеги усматривают в его мировоззрении... элементы фашизма. Выручает от полного забвения, наверно, лишь то, что В.И.Ленин в свое время, с подачи народного коммисара просвещения А.В.Луначарского, упоминал имя Скрябина среди тех, кто удостоился чести быть увековеченным в декретированном им плане советской монументальной пропаганды.

В иные, черные списки формалистов попали сразу А.Лентулов, В. Татлин — они продолжают жить и работать в СССР, но о «Gesamtkunstwerk», об «искусстве будущего» уже и мечтать не приходится: натюрморты, пейзажи, с робкими попытками освоения достоинств социалистического реализма... Эмигрирует Л.Сабанеев, биограф Скрябина, автор многих работ о светомузыке, пытавшийся изучать и развивать скрябинские идеи в послереволюционном Питере, в Москве. Такова же судьба великого нашего художника В.Кандинского.

Реализовать на практике свои светомузыкальные замыслы ему удается лишь в Германии, в художественной коммуне «Баухауз». В 1928 году Кандинский осуществляет музыкально-живописную постановку «Картинок с выставки» М.Мусоргского в г. Дессау, но продолжить подобные эксперименты и здесь ему не удается. В 1933 году «Баухауз» разгромлен. И в Германии тоже наступает мода на парадную живопись, тоже торжествуют лозунги: «Искусство должно быть национальным по форме и национал-социалистическим по содержанию!». Следующая эмиграция, следующий побег — во Францию... Недавно в ФРГ была выпущена видеокассета с современной реконструкцией «Картинок с выставки» двух русских гениев, Мусоргского и Кандинского. У нас эта синтетическая «сценическая композиция» так до сих пор и не исполнена...

В стране, где торжествует электрификация, где строится «новый мир», где грохочут Магнитка, Днепрогэс, нет места и таким тихим певцам «Gesamtkunstwerk», как К.Бальмонт. Златокудрый поэт был влюблен в светоносную музыку своего друга Скрябина:

В революционном 17-м Бальмонт пишет и издает книгу «Светозвук в природе и световая симфония Скрябина». Ее переиздают повторно в 1922-м, при коммунистах... Но, не дожидаясь этого, он уже в 1920-м неотвратимо оказывается вне родины, во Франции. Там же вскоре оказывается и художник В.Баранов-Россине, изобретатель светомузыкального инструмента «оптофон». Его эксперименты потихоньку удушают. Его покровителя — Мейерхольда постоянно преследуют и затем зверски убивают в 1940-м, а сам Баранов-Россине погибает во время фашистской оккупации Франции в 1942 году. Сейчас его «оптофон» находится как реликвия «Gesamtkunstwerk» в парижском Центре искусств им. Ж.Помпиду.

По зарубежным коллекциям разбросаны подготовительные листы «Цветовых ритмов» — первая попытка создать абстрактный (светомузыкальный!) мультипликационный фильм, предпринятый еще до Первой мировой войны П. Сурважем, уроженцем Москвы. Гением музыкальной мультипликации еще при жизни был признан французский — увы, французский, но с русской фамилией, — художник и режиссер М.Алексеев (кстати, родился в Казани). Да, об этом мало кто знал и мало знает в мире, о вкладе наших — русских, российских, советских — соотечественников в развитие идей «Gesamtkunstwerk».

Многие уехали, были вынуждены уехать за границу. Этот исход продолжался, кстати, и в наши дни, на наших глазах. В 70-е годы страна, тихо и незаметно, распрощалась с Эрнстом Неизвестным, который всю жизнь мечтал и мечтает создать свой светокинетический памятник — «Древо жизни», гигантскую ленту Мебиуса, облепленную барельефами, всю пронизанную лучами и звуками. Конечно, и «там» ее реализовать не удалось — слишком уж «Gesamtkunstwerk», и по нынешним временам. В начале 80-х уехал за рубеж художник-кинетист Лев Нусберг, руководитель группы «Движение», с мечтами приручить для целей искусства лазеры, плазму, с наивными планами создать «Всемирный институт кинетизма». Тоже — до сих пор что-то ничего неслышно. Уехали А.Шнитке, С.Губайдулина — лидеры нашего музыкального авангарда — начинавшие заниматься электронной музыкой в музее А.Н.Скрябина. Мечутся и сегодня меж родиной и заграницей, в поисках лучшей доли для творчества композиторы электронной музыки Эдуард Артемьев, Алексей Рыбников, Андрей Родионов. Иных сегодняшние обстоятельства заставляют, увы, стать беженцами. Ереван — Москва — Мадрид — Мюнхен: я не успеваю отследить маршруты автора идей «светомузыкального сольфеджио» Л.Григорьяна из многострадальной Армении... Но сегодня это уже, так сказать, обычные, общие планетарные хлопоты. Тогда, в 20-ые годы, это была неожиданная, непонятная беда, наша беда, — уход, чтобы остаться живым.

Многие из тех, кто не уехал, просто сгинули, затерялись на далеких окраинах нашей огромной родины, на «великих стройках коммунизма», куда их направляли по «крутым маршрутам» под конвоем! Лет 25 назад я и мои товарищи проводили анкетный опрос всех членов творческих союзов СССР — художников, музыкантов, писателей, кинематографистов — об их отношении к скрябинским идеям, к «цветному слуху». Приходили неожиданные ответы из Сибири, Хакассии, Средней Азии. Корреспонденты вспоминали о своих давних опытах, об экспериментах, которые проводились в Ленинграде М.Матюшиным, Г.Гидони, о художниках из группы «Амаравелла», последователях великого Чюрлениса. Поначалу я поразился, — как они оказались там, так далеко, в Хакассии...

Кому-то повезло, выжили в ссылке. Но не все. И не всех, наверно, мы знаем, до сих пор. Был репрессирован и погиб автор кинетического, светозвукового памятника «Интернационал» латыш Г.Клуцис. Оказывается, — узнал об этом из писем родственников и из архивов, — этим же кончил и ленинградский художник Г.Гидони, певец электричества. Тоже удивительная судьба, — как у Термена. Среди его предков — пионер итальянской авиации, в честь которого в свое время был назвал авиационный учебный центр под Римом — «Гидония»... После того, как в 1925 году Г.Гидони создал макет своего Светового памятника Революции, после показа его на заседании ВЦИК, где присутствовали Киров, Сталин, знакомый нам «папа Иоффе» пригрел Г.Гидони у себя в институте (случилось это уже во время американского путешествия Термена, — жаль, что не успел я расспросить Льва Сергеевича, были они знакомы с ним до этого или нет...). Построить этот огромный памятник на Марсовом поле Ленинграда не удалось, но через несколько лет Гидони был приглашен участвовать в проектировании печально известного Дворца Советов в Москве (на месте разрушенного Храма Христа-Спасителя). Планировалось в этом дворце создать зал на 15 тысяч зрителей со светомузыкальным оборудованием. Но не стоило в те времена подыматься столь высоко, приближаться столь близко к огню, нельзя было вообще попадаться на глаза лемурам. Арест, тюрьма, и через много лет — справка о посмертной реабилитации, с трудом выхлопотанная сыном. Сохранился в наших архивах проект того, дворцового зала светомузыки, завершенный его коллегами. Сам Дворец Советов так и не построили — заменили на время бассейном «Москва»... Осталось от Гидони несколько книг и макет Светового памятника Революции, реконструированный в Казани по пожелтевшим архивным фотографиям (авторский макет пропал под бомбежкой во время блокады). Жив его сын, — эмигрировавший уже в наши дни в США, успевший принять до этого участие в нашей конференции «Свет и музыка».

Чем же не угодили «родной» советской власти эти восторженные, наивные певцы новой жизни, эти революционеры от искусства? За какие такие грехи лишали их не только возможности творить, но и жизни?.. Лишь одного уж очень «виноватого» нашел я в поминальном списке советских пионеров «искусства будущего». В 30-е годы в Твери жил я трудился руководитель колористической лаборатории знаменитой текстильной фабрики «Пролетарка» П.П.Кондрацкий, писал интересные книги о теории цвета, о цветодинамике, сделал световой инструмент, о нем писали советские газеты. После войны его не стало, исчез. Мой московский коллега и приятель журналист В.Орлов долго искал «концы» и выяснил: Кондрацкого репрессировали за коллаборационизм. Когда Тверь находилась под немцами, он, оказывается, делал мыло в своей лаборатории и продавал на базаре, чтоб выжить. Приговор расстрельный — сотрудничество с оккупантами. Других, виноватее — не оказалось? Тех, кто допустил немцев за несколько недель войны до ворот «Пролетарки»...

Вальпургиева ночь из гетевского «Фауста» — лишь добрая сказка по сравнению с тем, что творилось тогда. Варфоломеевская ночь — лишь репетиция... Все смешалось, все перевернулось, еретики стали иезуитами, под лозунгами социальной справедливости свирепствовала инквизиция. И никак не могу понять до конца, — как все-таки это случилось? Как могло быть? Дело в том, по-моему, что в нашей великой, но отдельно взятой великой стране — как расплата за несвоевременный рывок во времени — к власти пришли лемуры, которым даже Мефистофель не указ, слишком интеллигентен. И имя им, лемурам — легион. Как ни заклинал поначалу В.И.Ленин уважать все знания, «которые выработало человечество», — старая культура, бывший уклад и быт были уничтожены. Образовался вакуум. И вырвалась, выплеснулась наружу темная, нечистая сила, — как при кессонной болезни. Чужая душа, как известно, — потемки. Их душа, если есть она, душа, у лемуров, — тьма. Одним словом, нелюди. И людям понять их, наверно, просто не дано.

Люди делали свое дело, несмотря ни на что, продвигались вперед и идеи «Gesamtkunstwerk» — и у нас, и в других странах, где хватало своей, быть может, более привычной и ухоженной нечисти, своих упырей. В течение многих лет я переписывался с известным английским светомузыкантом Ф.Бентамом. Он прислал мне свою книгу, где высказывалось сожаление о подчиненности нового искусства на Западе низким коммерческим целям, не в пример социалистическим странам, где возможно создание такого уникального аудиовизуального театра, как «Латерна магика». Недавно я встречался в Праге с режиссером «Латерна магика» Иозефом Свободой. Он признался, что, невзирая ни на что, сам он остается социалистом по убеждениям. В этом с ним я солидарен. Но добавлю, большую часть из своих 600 постановок ему удается осуществлять все же на Западе... Человечество еще долго будет читать «Фауста» и «Коммунистический манифест». И там, и там — много о призраках.