Не знаю, почему мне захотелось побывать в этом известном сербском ресторане, где собирались старые политические беженцы, патриоты, чтоб не забыть свой родной край. На родину они поехать не могли, как будто были ее изгоями, а не живой ветвью. Вот и приходили сюда послушать музыку, поговорить по-сербски о былом, хоть на несколько часов ощутить близость отчизны. Кто не пережил изгнания, тому не понять значения таких собраний одиноких людей после тяжелого рабочего дня. Большинство эмигрантов из поколения солдат королевской армии умирали, так и не увидев родины, не услышав ни единого слова утешения или благодарности за жертву, принесенную ими во имя любви.

Старый гимн Королевства Югославия и знамя – то же, что покрыло когда-то гроб короля, – были последней почестью исторической памяти о временах, промчавшихся как вихрь. Коммунизм разрушил не только легитимную систему, но и обыденную жизнь людей, создав целый архипелаг насильственно изгнанных и униженных.

Я из второго поколения сербов, родившихся в Америке, но и я люблю отечество, чувствую ностальгию и хочу вернуться на родину предков. Во сне слышу сербскую речь, говорю на родном языке. Как вечная лампочка, первородный язык согревает мою душу, оплодотворяет сердце добротой, мечту – способностью творить, слух – магнетическим гулом монастырских колоколов, глаза – ветром, уносящим в поля и леса, к звездам. Здесь, только здесь, даже когда я трепещу во тьме и страхе, душа моя поднимается к небу, а небо защищает нас Божьей любовью, которая принадлежит всем и обнимает все мироздание. Небо повсюду одно, но не везде его одинаково видно, шепчут вынужденные кочевники.

Меня влекут монастыри – священный мост нашей истории и православия. На этом метафизическом, нематериальном, незримом мосту рождены мой интерес и любовь к молитвам, живописи и кириллическим буквам, что обязаны именем одному из святителей. Мне, покоренной их любовью, было не трудно во имя любви принять второй мир как первый. Под небесным сводом мы не пришельцы, а странники, устремленные к сути. Поэтому путешествия благословенны, даже когда обретаешь новую родину, а изгнания – прокляты. Духовная почва моих предков, которую они чтили, это и моя почва, на ней росла моя связь с верой с самых ранних дней, я помню. И знаю: когда меня больше не будет, где бы ни рассеялся мой земной прах, я пребуду с верой моих предков.

Живя подле монастыря, я лучше поняла себя. Была удивительна сила пробужденной веры. В каждого, кто посетил монастырь, вера вселяет доброту, связует его с небом. Здесь меньше ощущается нестабильность и бренность земной жизни. Поэтому все, кто здесь бывал, говорят о преображении, пережитом в сокровенных святынях, где богослужения – словно дыхание Божье. В тиши монастыря песнопения и молитвы соединяют небо и землю. Вернувшись отсюда, мы жаждем новой встречи с монахами и монахинями, одаренными языком мудрой любви. Материальный мир для нас все менее важен, и скромность чаще осеняет нас. Мы хотим меньше грешить и делать больше добра.

Хотя бы на время и я становлюсь спокойней благодаря жизни подле монастыря и беседам с матерью-игуменьей. И сегодня, помня наши беседы, я могу точнее понимать происходящее со мной и с другими. Тело избавляется от сетей, сотканных лукавым невидимым врагом, из века в век искушающим человека. Духовный и душевный мир освобождается от ненависти, в нем поселяется истинная полнота любви.

Я повстречала Ненада во времена своего душевного надлома, но это была встреча с мелодичным родным языком, родным краем, родными небесами. Я помнила их и рядом с ним вновь открывала красоту тихих холмов Шумадии, мощь горных кряжей, чистоту родников, откуда пригоршней черпала вкусную студеную воду, высокие колокольни церквей… Это всегда во мне, где бы я ни была. Он был частью отчизны, которую я любила и о которой тосковала. Дрожала ли я в его объятиях лишь потому, что узнала в нем воспоминания и тоску, которые он своей нежностью пробудил во мне? Не знаю точного ответа, знаю только, что не хотела его ранить. Я убежала от него, от бытия, от жизни, как раненая серна.

Быть может, я испугалась, что и он исчезнет? Боялась, что отношения, насыщенные дыханием эротики, возникшие внезапно, в дни после измены и смерти Андре, не имеют права на жизнь и продолжение? Целуя его в синем кресле в моем рабочем кабинете, – в самозабвенном желании, которое мы оба ощутили, – я не могла избавиться от страха, что его любовь не что иное, как желание помочь мне вынести смерть мужа, своего рода предупредительность, пробуждающая особое качество страсти.

Быть может, я испугалась, что близость смерти вызвала у нас обоих телесное вожделение как защиту от физической бренности? Он понимал мою тоску, но не мой страх. Шептал, что хочет, чтоб я стала матерью его ребенка. Пока наши тела, извиваясь, льнули друг к другу, мысли мои безотчетно роились, как пчелы, которых растревожил незваный гость. Когда в безумии страсти он начал, отрывая пуговицы, расстегивать мою блузку, я вдруг ужаснулась и убежала в холодную ночь. Не знаю, сколько я мчалась, вся в поту. Не знаю, в какой части города села в такси.

Его письма и содержанием и почерком выдавали существо опустошенное. Он тонул в алкоголе, как тонут в абсурде. Не только от тоски по мне, но и от разочарования тем, что происходит в нем самом. Не мог этого ни контролировать, ни остановить.

– Я пью, – писал он, – и не могу перестать. Это как дьявол: он тебя постоянно искушает, а ты хочешь ему доказать, что ты сильней и не боишься смерти. На другой день все затянуто мглой, не вспомнить, ни где ты был, ни с кем разговаривал или спал. Руки трясутся, болит желудок, и ты снова пьешь, сперва – чтобы уменьшить физическую тяжесть, но инстинкт гонит дальше, к неизбежной смерти, и ты уже зовешь смерть составить тебе компанию. Как врач я знаю все последствия алкоголизма. Вместо того чтоб испугаться смерти, я зову ее, умоляю прийти поскорей, вызволить меня из этого ада.

В браке без любви Ненаду довелось стать отцом, но это не стало его жизненной миссией. Роль врача тоже не давала ему самореализации и удовлетворения. Он ощущал смятение в себе и в тех, кто вместе с ним предавался оргиям и пьянству. Эти люди не верили в себя, не заботились о будущем. Потерянные, они жили мгновением, жадно за него хватаясь. И не осознавали, что жизнь пресеклась, – алкоголь замутил их сознание. Освоив безысходность, они уже были по ту сторону жизни.

Ненад избрал бегство от современного хаоса и бессмыслицы. Недовольный собой и миром, он перестал отличать явь от кошмара. Так было, пока он не столкнулся с видениями, о которых не хочет говорить. Часть его личности была уже испепелена. Это кончилось бы биологической гибелью, если б не произошел тот контакт, который он таит, боясь в затертых словах растратить энергию, что возвратила его к жизни, вновь спеленала смыслом. Знаю, что он ежедневно исповедался, рассказывал об этом таинственном испытании. Видимо, он обязан жизнью неизвестному мне смелому и доброму духовнику. С тех пор его надежда устремлена к открытому небу, которое он впервые опознал как назначение человека. Теперь его слезы, покаяние и молитвы принимает духовное небо, а не просто безличный эфир, природная оболочка планеты. Пока он не веровал, он ничего не мог для себя сделать. Он прозябал в бездуховности, был человеком без свойств. Впервые он ощутил способность измениться, когда открылся молитвенной речи. И только в монашестве постиг свою душу.

Отбросил прежние привычки, цинизм, борьбу за престиж, даже одежду (прежде он наряжался, как молодая девица, желающая соблазнять). Снял золотые часы «ролекс», с которыми не расставался, даже когда ложился спать. Он вспоминает, что жил одним днем, одним мгновением. В алкогольных галлюцинациях соперничал с Фаустом. Смеялся над ним, потому что сам не верил ни в Бога, ни в черта. Смерть была для него концом, ибо он не признавал существования души. Он не боялся наказания Божьего за грехи, издевался над теми, кто верил в рай и ад. Был человеком, каких вокруг немало, удачным продуктом клонирования, воином медиократической цивилизации – сообщества посредственностей, которое Бога приговорило к смерти.

Теперь все это в прошлом. Ненад нашел себя и свою душу через молитву и мощь соборного языка. Я желаю ему всяческих радостей и счастья на пути духовного восхождения.