Действие первое
Балкон номера гостиницы в Амстердаме. В больших окнах отражаются небо, крыши и верхние этажи зданий на другой стороне канала. С набережной поднимается праздничный гул толпы, музыка оркестров.
Только что проснувшийся Скворцов , в трусах и босой, выходит на балкон. Ему за сорок, красивый, сильный, с рельефным атлетическим телом. В ослабевшей руке звонящий, видимо, разбудивший его телефон. Сквозь пьяную дрёму, прищурясь, смотрит на экран, с трудом пытаясь понять, кто звонит.
Скворцов (по телефону). Да, Лид… Ну да, я уже в Амстердаме… Лидок, а зачем кому-то говорить, где я?.. Рустама Ильдаровича я наберу. Всё, привет… Всё, всё, никаких дел. Ты услышала? Меня ни с кем не соединять. Я в понедельник буду на месте, вот и соединишь. Давай-давай, не скучай. Всё! Я на выходные пропал с радара.
Выключает телефон, оставляет его на небольшом столике, возле которого стоят два кресла. Идёт к балконным перилам, какое-то время наблюдает за происходящим внизу.
Чему вы так радуетесь, болезные! (Кричит.) Аллё! Мужики! С какого хрена вы там беснуетесь?
В распахнутую балконную дверь выглянула Лариса , в наскоро накинутом на мокрое тело гостиничном халате. Под стать мужу, красивая, статная. Торопливо вытирает полотенцем волосы.
Лариса. Господи, это ты орёшь? Я в ванной услышала…
Скворцов. Ларис, ты глянь на них!
Лариса. Проснулся наконец?
Скворцов (смеётся). Лариска, туда посмотри. Вон на мосту два мужика мне руками машут – к себе зовут. Слушай, они меня за своего приняли, что ли? (Кричит вниз.) Ребята, я не по этой части.
Лариса. Не трогай их.
Скворцов (кричит). Ребята! Как у вас праздник называется? День гомосека?
Лариса (выходит на балкон). Ты что! Прекрати! Это тебе не Россия! Если там кто-то русский понимает – позвонят в полицию. Тебе это нужно?
Скворцов. Пацаны, у вас День дровосека сегодня?
Лариса. Ну пожалуйста, успокойся уже. Идём в номер.
Скворцов (жене). Лариска, нет, ты посмотри…
Лариса. Что я буду смотреть, мне надо ещё собраться. Пойдём, Коленька, у меня к тебе разговор есть.
Скворцов. Ларис, ну хоть поцелуй мужа… (Целует её, потом отстраняется.) Чего ты, как не родная?
Лариса. Родная, родная.
Скворцов. Я скучал…
Лариса. И я скучала.
Скворцов. Принеси, что там есть в минибаре.
Лариса. Колька, я серьёзно, нам надо поговорить, пока Вити нет. Я ждала, когда ты в себя придёшь. Оденься.
Скворцов. Там мужики по улице в трусах ходят – и ничего, а я на своём балконе. (Смеётся.) А на баб посмотри!.. Или это мужики плывут? Глянь!
Лариса. Господи! Ты оставишь их в покое или нет?!
Скворцов. Слушай, а вообще это у них государственный праздник, что ли? Типа как у нас красный день календаря?
Лариса. Откуда я знаю! Прошу тебя, пойдём!
Скворцов (остаётся у перил). А чего праздновать! Делов-то! Ну кинул палку товарищу, и что, по этому поводу хороводы водить? (Кричит вниз.) Ну чего вы машете мне? Чего вы машете? Лариска, ты глянь, какие они упорные! Сюда смотрите, дровосеки!
Неожиданно поднимает жену на руки.
Лариса. Что ты делаешь, прекрати!.. Колька! Ну прекрати!..
Скворцов, с женой на руках, ходит вдоль перил.
Скворцов (кричит). Ребята, сюда смотрите! Смотрите, какая у меня баба!
Лариса (наконец освободилась). Ты доиграешься!
Скворцов. Чего ты! Боишься, что ли? (Обнимает её.) Давай покажем болезным, как это делается. (Кричит.) Дровосеки, сюда смотрите!
Демонстративно целует жену.
Лариса (сопротивляется). Ты что!
Скворцов. Я что, не имею права? Я собственную жену три месяца не видел.
Лариса. Совсем с ума сошёл? Пусти!.. Что ты делаешь?!
Скворцов. Тихо… Ларис…
Лариса. Больной, что ли?!
Скворцов. Ларисочка, ну расслабься…
Лариса. Ты дождёшься, нас арестуют!
Скворцов. За что арестуют? За то, что мы с тобой нормальные?
Лариса. Всё, пусти!
Скворцов. Ну, Ларис!.. Это же круто! Пусть наша нота протеста прозвучит.
Лариса вырвалась, оттолкнула его.
Лариса. Ты меня ни с кем не спутал?! Думаешь, я могу на глазах у всех?!
Скворцов. Ты же артистка, вы на глазах у всех целуетесь.
Лариса. Я была артисткой, а не шлюхой! Одичал там совсем!..
Скворцов (смеётся). Ух ты, ух ты, «та-а-ам»! Звонила мне, звонила… «приезжай в Амстердам» – и динамишь! Я думал: «Ей там без мужа невтерпёж»… Или я чего-то не так понял?
Лариса. Так, так.
Скворцов. Я думал – прилечу, она мне песню споет. Ларка! (Поёт.) «Казаки, казаки… Едут, едут…»
Лариса (оборвала). Я не пойму, ты не протрезвел ещё, что ли, казак?
Скворцов. Лариска, ну пойдём в номер… (обнимает её) нам надо как-то завершить…
Лариса. Ты услышишь меня наконец? Пока Витьки нет, давай поговорим.
Скворцов. Поговорим, дай в себя сначала прийти… Мне бы выпить чего-нибудь, голова гудит… В минибаре… чего там есть, принеси.
Лариса достаёт из кармана халата телефон.
Лариса. Сам иди и возьми. И оденься наконец!
Скворцов. Ни о чём тебя нельзя попросить… Вы, бабы, тут на Западе совсем расковались, все из себя раскованные такие, – местных ребят можно понять.
Скворцов выходит.
Лариса (по телефону.) Витя! Ну вот отец проснулся… А чего ты иронизируешь? Он ночь не спал: сначала в Москву летел, потом сюда… Плохо тебя слышу… У нас тоже тут какофония. Ну всё, мы тебя ждём и пойдём обедать. Ты с кем?.. Ну конечно, вместе с ним заходи. А девочки с вами?.. Пригласи их всех с нами обедать. Ну пока. (Выключила телефон, вошедшему Скворцову.) Колька, ну прошу, оденься: Витя придёт не один.
Скворцов. Сейчас… Слушай, для кого они ставят этот минибар? (Показывает бутылочки.) Ну что это такое?! Какие-то мензурки для лилипутов!
Выливает одну за другой бутылочки в стакан.
Лариса. Ну зачем столько? Можно с тобой поговорить наконец?!
Скворцов. Мне надо как-то мозги пробить, я чуть-чуть.
Лариса. Поставь, я прошу.
Скворцов отпил, поставил стакан на столик.
Скворцов. Ну что тут у вас? Давай.
Лариса. Всё у нас на бегу. Не мог прилететь хотя бы на несколько дней?
Скворцов. Лариска, да я еле вырвался! Вообще я не пойму, зачем вам надо было в этот хренов Амстердам? И мне зачем?
Лариса. Ты прилетел к семье и спрашиваешь зачем?
Скворцов. А что, нам нельзя было в Лондоне встретиться?
Лариса. Вите нужно было в Амстердам… Его друзья сюда поехали.
Скворцов. И что?
Лариса. Ну… это выглядело бы нехорошо: друзья едут на этот парад, а он демонстративно остался на кампусе, потому что он из России. Получается, что он как бы против этого всего…
Скворцов. Давай со мной по-русски. Кампус!.. Как этот кампус по-нашему?
Лариса. По-нашему тоже кампус.
Скворцов. Нет у нас такого слова.
Лариса. Все слово «кампус» понимают.
Скворцов. Кто «все»? (Берёт со стола телефон.) Подожди. Я сейчас бате позвоню, спрошу про кампус.
Лариса. Да чёрт с ним, с кампусом!
Скворцов. Сейчас… У него позавчера сердце хватануло, я его в больницу отвёз, так он оттуда сразу дёру дал… Сейчас…(В телефон, изменив голос.) Товарищ Скворцов? Это вам из приёмной английского премьер-министра звонят. (Хохочет.) Чего «слушаю»! Это я, батя… Да, Колька. Виктор Викторович, как сердчишко?.. Ну молодец. Я чего ещё звоню, вопрос к тебе: ты слышал такое слово – «кампус»?.. Нет, не камбуз. Я знаю, что есть камбуз… Ну да, да, типа кухни на корабле… Кампус, буква «сэ» на конце… Да не камбуз! Услышь: кампус ! «Скотина», «сволочь» с какой буквы начинаются?
Лариса. Других слов нет, что ли?
Скворцов (Ларисе). «Снегурочка» тебе подойдёт? (В телефон.) Да, кампус. Ты такое слово знаешь?.. Правильно, нет у нас такого слова. Спасибо, батя… Как там мать?.. Ну дай ей трубку… Да, мамуля, я в Европе… Я только на выходные… Да, Лариса рядом… Тебе тоже привет передаёт…
Лариса. Да, и ей привет, и отцу.
Скворцов. Заеду к вам во вторник. Давайте. (Выключил телефон.) Кампусов у нас нет.
Лариса. Ну хорошо, нет кампусов.
Скворцов. Кстати, чтоб ты знала: меня просто наждаком по ране дерут за этот ваш кампус. Всё напряглось, ребята в Москве борзеют не по дням, а по часам.
Лариса. Я смотрю телевизор, читаю. Я в курсе, не надо меня пугать.
Скворцов. Я не пугаю. На мне теперь ваш Лондон, как пятно: семью спрятал в тылу врага… Надо вам дома показаться…
Лариса. А теперь послушай меня…
Скворцов. Скоро День города, губернатор нас собрал, просил на мероприятие прийти с женами и детьми. Когда мы потом остались вдвоём, спросил: «Твоя всё по заграницам?» Я мямлю: «Сын учится, поехала к сыну…» И он, знаешь, так кисло поморщился… Надо, говорит, показать жену и сына на Дне города. И тихо так, не под запись: «На тебя уже доброхоты телеги пишут – и мне, и в «контору»… Так что Витьку обязательно надо привезти.
Лариса. Коля, послушай, не надо Витю туда везти.
Скворцов. Почему? Я ему из Москвы позвонил – он обрадовался, сказал, в любой момент прилетит, сказал, хочет товарища взять с собой. Я сказал – нет проблем! Милости просим.
Лариса. Ну вот ты, прежде чем ему звонить, со мной бы посоветовался. Выслушай меня наконец.
Скворцов. А чего это ты так говоришь: туда! Не «туда», а «домой»… Сейчас установка: бизнесу пора определиться, с кем он. Наглядно. Понимаешь? Отец у меня теперь почётный казачий атаман.
Лариса. Я смотрю, ты уже совсем двинулся на этих казаках. Ты на них, извини, денег тратишь больше, чем на собственного сына.
Скворцов. Говорю тебе: времена другие.
Лариса. Хорошо, об этом потом. Я против, чтобы Витя туда летел.
Скворцов. Почему?
Лариса. Витя сильно изменился… Я не знаю даже, как с тобой на все эти темы говорить…
Скворцов. Какие темы?
Лариса. Это… Ты должен сам всё увидеть, я уже голову сломала…
Скворцов. Про что ты?
Лариса. Господи, уже и времени-то на разговор нет. Понимаешь, я тут узнала, что у него появился новый друг на кампусе… Витя хочет, чтобы он к нему переехал… Я с ним познакомилась… Очень странный. Очень… Я тебя только прошу, ты не лезь сразу к Вите с вопросами по этому поводу… присмотрись сначала…
Скворцов. С какими вопросами?
Лариса. Хотя, может, и надо тебе прямо его спросить, по-мужски… Не знаю.
Скворцов. Да про что ты, я нить потерял! Случилось с Витькой что?
Лариса. Понимаешь, этот его друг, будущий сосед, он… вызвал у меня опасение… Он наполовину мексиканец. Мать у него русская, уехала, нашла себе здесь мексиканца. Красивая… Этот друг мне показывал её фотографию… Отец у него знаменитый музыкант. Сейчас живёт здесь, в Амстердаме. Он дирижёр с мировым именем… Уже давно с ней разошёлся. Она нашла себе какого-то богатого египтянина, уехала к нему с сыном в Лондон…
Скворцов. К чему ты мне всё это рассказываешь?
Лариса. Сейчас поймёшь. Почему Витя так подружился с ним – я не знаю… Может быть, на почве того, что оба по-русски говорят… Очень странный молодой человек… очень… Мне показалось, что он не в ту сторону смотрит…
Скворцов. В смысле?
Лариса. В смысле девочек… Вернее, он совсем на них не смотрит. Так мне показалось… Я не знаю…
Скворцов. Та-а-ак…
Лариса. Наверняка я не могу этого утверждать, но я подумала, зачем моему сыну такой сосед… Он и старше его.
Скворцов. Так. И что дальше?
Лариса. Я, конечно, хотела с Витькой поговорить, но у меня язык не поворачивается. Тем более я ни в чём не уверена… Понимаешь, во всём остальном этот его друг, он очень хороший, очень воспитанный, слава богу, не наркоман, начитанный… вежливый… Прекрасный парень… Но ужасно странный…
Скворцов. Витька с ним прилетел сюда?
Лариса. С ним… Когда Витя мне сказал, что хочет в Амстердам на этот парад, – тут я в первый раз испугалась. Я испугалась по-настоящему, я знаю, чем этот Амстердам славится! Я спросила: «Сынок, почему Амстердам?» – «Я должен!» Но с таким выражением сказал… очень враждебно. И взглянул исподлобья.
Скворцов. Подожди, а что ты мне раньше не сообщила? Ты слова мне не говорила про это.
Лариса. Про это?! По телефону говорить такие вещи про сына?! То ты мне твердишь: будь осторожна, эфэсбэшники всех прослушивают… – теперь: почему не сообщила!
Скворцов. Дальше.
Лариса. Больше мы с ним про это не разговаривали, а позавчера, накануне вылета сюда, встретились в городе. Он пришёл вот с этим своим другом, и с ними были две девушки. Наши, русские. Одна, по-моему, по уши в Витьку влюблена. Но не могла же я её спросить, спят они или нет… Ну вот… так что, может быть, я всё это себе напридумывала, а на самом деле всё у Витьки нормально. Понимаешь?.. Я присмотрелась – и тот мне показался вроде ничего, нормальным… Может, потому что они с девушками приехали…
Скворцов. Ё-моё, так пугать человека! Я аж протрезвел. У деда атамана – внук дровосек!
Лариса. Я не про Витю говорю, а про его соседа. Сплюнь!..
Скворцов. Тьфу, тьфу, тьфу!
Лариса. Я их по театру знаю, они знаешь какие! Положит глаз – и всё!
Скворцов. Ты что хочешь сказать: если он на меня глаз положит, то что? Да ты, мать, рехнулась, Витька – нормальный мужик. Ты вспомни, каких он девок домой таскал!
Лариса. Ты только Вите не сболтни лишнего. Ты присмотрись к его другу… Осторожно только. Я уже ничего не понимаю: они и сюда с этими девушками прилетели. Гостиница у них, оказывается, давно была заказана, какой-то студенческий приют, что ли…
Скворцов (берёт стакан). Ну ты меня развеселила!..
Лариса. Поставь стакан!
Скворцов. Успокойся, я глоток только.
Лариса. Всё! Хватит! Пойдём, надень брюки хотя бы.
Скворцов (поставив стакан). Лариска, брюки я облажал в самолёте, их надо выбросить. На меня цыплёнок упал, весь в масле, прям туда, куда не надо. У меня в сумке шорты.
Лариса. Ты что, только шорты взял с собой?
Скворцов. Жара же.
Лариса. А в чём ты в ресторан пойдёшь?
Скворцов. В шортах. Сядем где-нибудь на канале. Посмотри, там все в шортах.
Лариса. А назад ты в чём полетишь?
Скворцов. Ну куплю здесь какие-нибудь джинсы себе.
Лариса. Подожди, о какой ты сумке говоришь? Ты с одним портфелем прилетел.
Скворцов. Как с портфелем? Я с сумкой улетал. Ты её никуда не сунула?
Лариса. Я никакой сумки не видела.
Скворцов. Стоп! Я что, её из багажа не забрал?
Лариса. Как не забрал?
Скворцов. Кретин! На бухарезе попёр сразу к такси: привык, что по России со мной помощник летает… Ёлы-палы! Сел в машину, поехал в отель… Кретин!..
Лариса. Там что-то важное?
Скворцов. Да нет, всё важное в портфеле. Портфель здесь?
Лариса. Здесь. А что в сумке?
Скворцов. Ну там бельё, пара рубашек, шорты… вам с Витькой подарки… Надо позвонить в аэропорт.
Лариса. Витя сейчас придёт позвонит. Надень брюки.
Скворцов. Да не надену я их! Ну чего, я обоссанный, что ли?
Лариса. В трусах, ты считаешь, лучше? Девушки придут.
Отдалённо слышен дверной звонок.
Там в дверь позвонили, или мне показалось? (Прислушалась.) Да, звонят! Это они. Господи… Родители!.. Мама в халате, папа пьяный, в трусах – День города просто!.. Я побежала в ванную. Иди в спальне надень второй халат, открой им. Пусть они пока побудут здесь, на балконе: я себя в порядок привести должна. Пойдём.
Идёт в номер, Скворцов следует за ней. Через короткое время на балконе появляется Долорес . Он в сверкающем платье и с такой же сверкающей сумкой через плечо, на высоких каблуках, в женском парике. В руках подарочный пакет и букет цветов. Звучит увертюра к «Травиате»: это рингтон его телефона. Долорес достаёт телефон, смотрит на дисплей, бросает телефон назад в сумку. Телефон не умолкает, Долорес упорно не отвечает. В дверях балкона появляется Виктор . На нём только обтягивающие шорты; лицо и тело в ярких радужных полосах.
Виктор (задержался в дверях балкона, громко, в номер). Папа, да не волнуйся, никто на тебя не смотрит, мы уже на балконе. (Выходит на балкон, Долорес.) У тебя телефон надрывается.
Долорес (измученно). Он же понимает, что я не хочу с ним разговаривать, – и продолжает звонить! Я ему сказал: уйди из моей жизни. Исчезни! Он – звонит! (Не выдержал, достал телефон, выключил. Взял паузу, справился с собой.) Викто р, у тебя такой молодой отец!
Виктор. Не старый.
Долорес. Мой тоже не старый, но, по сравнению с твоим, он дедушка. Ты знаешь, что у тебя отец вылитый Марлон Брандо?
Виктор. Не знаю.
Долорес. Можешь мне поверить. (Подходит к перилам.) Смотри, как отсюда всё видно, внизу такого впечатления не было. Кажется – просто весь мир там!..
Виктор (громко). Пап, ты скоро?
Скворцов (в балконных дверях, прикрывается шторой). Ну подожди… Мать сказала, чтобы я этот чёртов халат надел, я его найти не могу. (Прищурясь, смотрит на сына.) Витька, тебя прям не узнать, ты чего это так раскрасился?
Виктор. Пап, здесь… карнавал. Познакомься, это Долорес. (Долорес.) Подойди, не бойся.
Скворцов. Девушка, девушка, подождите. Витька, ну я же без штанов!
Виктор (смеётся). Папа, сегодня весь Амстердам без штанов.
Скворцов. Девушка, вы меня извините… Я тут загорал на балконе…
Долорес. Спасибо, конечно, за комплимент, но я не девушка.
Скворцов. В номере темновато было, я подумал – Витина подруга…
Долорес. Я друг. (Смеётся.) Платье – это карнавальный костюм. И это – парик.
Скворцов выходит на балкон, смотрит на Долорес.
Скворцов. Все свои, что ли? Ты мужик?
Долорес. Вы так сразу о главном. Не знаю, заслужил ли я титул мужика?.. Я парень, парнишка. Зовут меня Долорес.
Опять возникает Верди. Долорес с измученным видом достаёт телефон, выключает его.
Извините.
Скворцов. Долорес? Имя вроде женское…
Долорес. В Испании Долорес женское имя, а в Мексике – и женское, и мужское. А, например, в Парагвае, там все мужчины – сплошные Долорес.
Скворцов. Понятно. Ну, Долорес так Долорес. А я Николай.
Долорес смутился под прямым взглядом Скворцова. Напряжённое молчание.
Скворцов. Для русского уха, конечно, необычное имя для мужчины. У нас в городе есть улица Долорес Ибаррури. Была такая коммунистка, пламенная пассионария… Не слышал?
Долорес. Да! Конечно! Она великая женщина! Я её очень почитаю. У нас в семье все левые. Отец левый, но у него кумир Троцкий. Я тоже левый, даже, можно сказать, в душе я коммунист. Свобода, равенство и братство!.. Что может быть прекраснее этого, правда?
Скворцов (напряжён). Да-да… У нас народ, конечно, улицу переименовал… Имя оставили, а фамилию видоизменили. В такси, например, сядешь: «Мне на улицу Долорес…» (Запнулся.) Ну, дальше я не буду никого обижать…
Виктор (смеётся). Да, папа, лучше не надо.
Долорес. Кличка? Какая? Викто р, ну мне тоже хочется посмеяться. Какая?
Виктор. Похабщина.
Долорес (подумав). Ой! Я понял! И что? Ничего обидного я тут не вижу. У неё этого вдоволь было в жизни. (Скворцову.) Знаете её историю с молоденьким французским антифашистом? Ну это такое голливудское кино!.. Французика немцы посадили, так Долорес до Сталина дошла. Так его достала, что тот Гитлеру звонил по её просьбе. Представляете? Она его из тюрьмы вытащила, а он…
Скворцов (не слушая Долорес, смотрит на сына). Витька, а ты под кого так намазался?
Долорес. Это я его раскрасил. (Смеётся.) Викто р – наш флаг.
Скворцов (мрачно). Понятно. Ну что же, весело… Мать говорила, с вами девушки собирались прийти.
Виктор. Придут. Там у нас тусовка небольшая в кафе. Мы, пап, туда слетаем ненадолго, потом вернёмся. Тут недалеко, на набережной. Просто Долорес уже изнемог от благодарных чувств, с утра рвётся быстрее тебя увидеть тебя. (Подражая Долорес.) «Я должен поблагодарить твоего падре за приглашение…» (Смеётся.) Достал всех.
Долорес. Николай Викторович, это такой подарок для меня! Вот… цветы Ларисе, а вам я хочу подарить… Сейчас…
Копается в пакете.
Я это получил скорой почтой из Мексики, потом в Хитроу пришлось сдать в багаж, поэтому столько упаковки…
Скворцов. Долорес, ты не обижаешься, что я так на имя среагировал?
Долорес. Ой, вы не первый и не последний.
Скворцов. Тогда – с именем разобрались. А вот твой внешний вид? Это ты всегда так ходишь?
Долорес (замер с пакетом). Вас что-то смущает?
Скворцов. Платье это… что означает? Брюки на мужике как-то привычнее.
Долорес. Обычно я хожу в брюках, но сегодня здесь прайд.
Скворцов. Это что?
Виктор. Парад.
Скворцов. Народное гуляние по-нашему. Долорес, как брюки по-испански?
Долорес. Pantalones.
Скворцов. Долорес, мой род идёт от уральских казаков. Самых-самых первых. У нас на Урале казак без панталонес только в самом крайнем подпитии может выйти на люди, то есть уже практически когда казак передвигается на четвереньках.
Виктор. Пап, мы о чём сейчас говорим?
Скворцов. Витёк, спокойно. Я с Долорес только что познакомился, сказать, что я от её внешнего вида испытываю большую радость – не могу. Не испытываю. Но у неё… у него свои родители, а у тебя свои. Давай-ка ты иди мать поторопи, пусть она ванну быстрее освободит, и смой с себя это всё. И мы с тобой поговорим. Тет-а-тет, так сказать.
Неловкое молчание.
Долорес. Викто р, я правильно понял, мне надо уйти?
Виктор. Неправильно.
Долорес. Знаешь, давай я пойду к ребятам…
Виктор. Не надо, я сказал.
Долорес. Мне как-то неловко, Викто р…
Скворцов. Вить, мы тебя с мамой нарекли Виктором. Твой прадед был Виктором, мой отец Виктор… А ты когда это Викто ром стал? Долорес, он Виктор по-нашему.
Долорес. Я знаю. Но мне больше нравится – Викто р.
Скворцов. Не надо. Викто ры во Франции. Мы же не зовём Викто ра Гюго Ви ктором. Ви ктор Гюго. Кто его тогда читать будет?! Мы французов не обижаем. И нас не надо обижать. У нас – Ви кторы. Ты понял?
Виктор. Папа, на Западе в русских именах ставят ударение на последнем слоге.
Скворцов. Долорес, ты мексиканка… тьфу, ё-моё!.. ты мексиканец?
Долорес. Да, я мексиканец, по отцу.
Скворцов. Тебе твоё имя дал отец, понимаешь? А Виктор русский, по отцу. Понимаешь, у русских Викто ров нет. Зачем искажать? Это режет ухо.
Долорес. Хорошо… извините. Я попробую… Викто р, я всё-таки пойду… Передай маме от меня цветы.
Скворцов. Долорес, куда ты так заторопилась… извини, заторопился? Присядь. Пока Витька помоется, мы с тобой побеседуем.
Долорес. Ой, я запутался… Викто р, мне остаться?
Скворцов. Присядь, Долорес. Садись, садись.
Долорес, совсем растерявшись, садится.
Виктор. Падре, ну чего ты допрос устраиваешь? «Платье», «Викто р»…
Скворцов. Какой допрос?! Парень ходит в женском, – естественно, я хочу узнать: он всегда так ходит или только в такие, как тут… праздники?
Долорес (поднялся). Ну, конечно, я обычно в джинсах хожу. Что вы ещё хотите узнать?! Спрашивайте!
Скворцов. Сиди, сиди, Долорес. Не обижайся. Ты же в курсе: у нас будет скоро День города, тоже намечается народное гуляние, я попросил Витю приехать, он сказал, что хочет пригласить товарища. Я сказал: «Давайте, ребята, приезжайте, буду только рад…»
Долорес. Спасибо. Я поэтому так спешил с вами познакомиться и поблагодарить. Когда мне Витя сообщил, что вы меня пригласили…
Скворцов. Послушай, Долорес, какая проблема у нас с тобой. Она буквально сейчас возникла, поэтому я и спрашиваю про платье. В таком прикиде ты метров пять пройдёшь от самолёта самостоятельно, а потом тебя уже понесут.
Долорес. На руках?
Скворцов. На носилках. Поэтому с нетерпением ждём тебя у нас, просто всем миром будем встречать – но в панталонес. Поэтому знаешь, какая просьба у меня? Я тебе сейчас денег дам, и ты, Долорес, пойдёшь купишь себе и мне панталонес. Договорились?
Долорес (растерян). Панталонес? Вам? Я не понимаю…
Виктор. Папа, что ты хочешь?! Оставь моего друга в покое, ладно? Ты выпил, я вижу.
Скворцов. Сынок, сколько мне пить – это мамина тема, не твоя. Не наглей. Долорес, чего тут непонятного? Я остался без панталонес: у меня на ширинке пятно от курицы.
Долорес (страдая). Не понимаю… От курицы?..
Скворцов. Может быть, от петуха, я не уточнял.
Долорес. Петуха?..
Скворцов. Ну чего ты, Долорес? Какая тебе разница, кто на меня упал? Купи себе панталонес, сними эту срамоту, и мне купи заодно.
Долорес (испуган). Викто р, это шутка?
Виктор. Пап, может, закончим про панталонес?
Скворцов. Долорес, какая шутка! Мне не в чем на улицу выйти. Ну можешь ты мне какие-нибудь брюки купить? Ты же местный. Я не знаю, где тут магазины.
Виктор. Пап, успокойся, ладно? Всё, что тебе надо, я куплю.
Скворцов (сыну). Ты иди принеси портфель, там кошелёк.
Долорес. До меня дошло наконец! Конечно, я всё куплю! Не надо денег, это будет от меня подарок.
Скворцов. Долорес, ты услышал меня? Сначала ты панталонес себе купишь. И ты, прежде чем сюда вернёшься, переоденешься. Я тебя об этом просто прошу! А в остальном ты мне нравишься.
Долорес. Вы мне тоже… Очень. (Вспомнил про пакет.) Сейчас… Когда Викто р сообщил мне, что вы прилетите в Амстердам, я стал думать, что вам подарить. Спросил о ваших предпочтениях. Викто р, сказал, что вы коллекционируете экзотические машины и напитки. Я позвонил отцу и попросил его помочь. (Смеётся.) Он у меня, как и вы, с юмором, спросил: «Ты что хочешь подарить: машину или напиток?..» В общем, он связался с Гвадалахарой, и мне прислали напиток, который пили древние ацтеки. Это, как бы это сказать… прабабушка всех текил. Называется «пу льке». Он намного старше текилы и намного страшнее. Но такой пульке пьют только очень подготовленные люди.
Виктор. Папа подготовлен.
Скворцов. Витёк, красный цвет! Алкоголь – это мамина тема. Ты лучше иди, я сказал, смой это всё с лица. Долорес, я сегодня с Борисычем уложил полтора килограмма коньяка, я подготовлен.
Долорес (Виктору). Кто такой Борисыч?
Виктор. Не знаю.
Скворцов. Сынок, я пить не хотел. Летел сюда через Франкфурт, на прямой рейс из Москвы первого класса не было, а через немцев нашли одно место. Сел – вижу, рядом знакомый человек, главный специалист министерства, он один там, кто вообще рассекает в металлургии. Ему тоже через Франкфурт, но в Нью-Йорк… Взлетели. Вижу: он в окно смотрит и вроде… как плачет. Я ему: «Чего ты, Александр Борисыч?» Он мне: лечу в Нью-Йорк, с концами… Не могу, говорит, больше смотреть на весь этот бардак.
Виктор. Пап, может, потом расскажешь? Нас ждут.
Скворцов. Нет! Послушай. Он смотрит в окно, на слезе весь: «Какая могла бы быть страна!» И мне: «Давай выпьем за Россию, не чокаясь». Я ему: «Александр Борисыч, да выкарабкаемся как-нибудь. Давай чокнемся». Не стал он чокаться. Выпил, ещё налил… Он питерский: давай выпьем за Питер. Мог я ему отказать? Потом – давай за твой Урал. Выпили. Он в Череповце начинал – выпили за Череповец. Рассказал, как он какую-то прокуроршу по молодости отчеканил в Якутске, выпили за Якутск…
Виктор. Пап, это урок географии?
Скворцов. Дослушай. Я говорю: «Борисыч, ну если ты такой патриот, чего ты туда летишь?» Я говорю: «Во Франкфурте бери билет назад, лети в Москву»… Короче, я его сговорил! Всё, сказал, лечу назад! Смеётся, радуется. Ну и за это выпили, конечно… Когда долетели, я встал, а он не смог. Я нашим, аэрофлотовским, всё объяснил, проплатил – обещали тем же самолётом его назад… Ты всё понял? Отец не пил, отец учёного человека для страны сохранил. Сейчас сколько времени? Два часа есть?
Виктор. Половина первого.
Скворцов. Через полтора часа Борисыч полетит домой. И последнее тебе, сынок, для полноты картины: в полёте мы пили только «Огни Москвы».
Виктор. Это теперь положено подавать в первом классе? Патриотично…
Долорес. «Огни Москвы» – это ведь коктейль? Где же я про него читал?
Скворцов. Не бери в голову, Долорес… Не волнуйся, я подготовлен.
Долорес. Я в этом не сомневаюсь. (Достаёт из пакета и разворачивает бутылку.) Здесь и стаканчики ещё, именно такие, какие нужны для этого напитка. Называются «cabalito», по-русски – «маленькие лошадки». (Разворачивает.) Вот… Пони… Дивно, правда? Это вам.
Скворцов. Спасибо, Долорес. Это очень кстати.
Долорес (Скворцову). Я могу за вами поухаживать?
Скворцов. Смотря в каком смысле?
Долорес (смеётся). Только в смысле – налить. Мне Викто р говорил, что глагол «налить» имеет сакральный смысл для русского человека. (Виктору.) Ты попробуешь?
Виктор. Нет, спасибо, не надо. Пошли, нас ждут.
Долорес. Ну подожди… Я ещё Николаю Викторовичу не рассказал. У ацтеков, как и у всех народов, есть ритуалы, связанные с алкоголем…
Виктор. Так, это надолго. Я пошёл за девочками.
Идёт с балкона.
Долорес. Я действительно очень хотел вас увидеть.
Наливает в стаканчик, ставит его на ладонь и с поклоном обращается к Скворцову.
Acepta de las manos de tu esclavo, mi señor.
Скворцов. Переведи…
Долорес. Прими из рук твоей рабыни, мой господин. Эти слова любящие женщины говорили древним ацтекам.
Скворцов. Повезло ацтекам. (Выпил). Так… Говоришь, серьёзная бабушка была у текилы? Я чего-то не понял ничего. Ну-ка налей ещё.
Долорес (наливает). Отец просил меня вас предупредить – это очень коварный напиток.
Скворцов. Правда? (Выпил.) Ну тогда давай ещё одну лошадку… Знаешь, что такое русская тройка?
Долорес. Конечно! «В поле чистом серебрится Снег волнистый и рябой, Светит месяц, тройка мчится По дороге столбовой…» Боже! Дух захватывает!.. Обожаю Пушкина! Правда чудо? Я переводил Пушкина на испанский, но это так трудно, любое неточное слово – и всё сразу меркнет. А кажется – всё так просто. «Я вас любил: любовь ещё, быть может, В душе моей угасла не совсем…»
Вдруг замолчал, закусил губу. Скворцов тяжело смотрит на него.
Скворцов. Давай выпьем за Пушкина… Я за него сегодня не пил…
Долорес (опасливо). Ещё? Вы уверены? (Наливает.) Я уже волнуюсь…
Скворцов. Не волнуйся. (Выпил.) Наливай. (Долорес подливает.) Давай, Долорес, за панталонес! Вот и я стихами заговорил.
Долорес. А хотите, мы вместе пойдём за панталонес? Тут рядом есть прекрасный магазин.
Скворцов. Не хочу.
Долорес. Я не знаю, какие у вас предпочтения. Я люблю Риккардо Тиши, но он весь разноцветный, очень узкий, он любит, чтобы у мужчины всё было выпукло.
Скворцов. Долорес, держи себя в руках. Мне попроще и пошире.
Долорес. Если пошире, то это Кензо. Он настаивает на широком, уже который год.
Скворцов. Ну вот я, кажется, и протрезвел. Наливай, наливай, Долорес.
Долорес (наливает). Николай, это не «Огни Москвы»…
Скворцов. Мать тебя хорошо русскому языку обучила, молодец мама. Ты говоришь чисто, грамотно. Молодец.
Долорес. Я много читал на русском языке и читаю. Пишу, перевожу… У меня есть книга переводов.
Скворцов. Да? Молодец. В Москве был?
Долорес. Конечно. Первый раз ещё ребёнком. Отец выступал с концертом, взял меня с собой. Я так люблю смотреть на кремлёвские звёзды, особенно ночью… Правда, непонятно, что они теперь символизируют…
Скворцов. О звёздах потом, иначе мы с тобой уйдём от главной темы. Давай о другом. О том ху из ху… Долорес, вот такой вопрос тебе: ты как сам себя позиционируешь: парнем или девушкой? Только не обижайся.
Долорес. Меня ничего не оскорбляет в этом вопросе. Я не девушка, и уже давно… Ой! Как я нехорошо пошутил! (Смеётся.) Вы меня хотите спросить, гей я или нет?
Скворцов. Ну-у-у, если есть желание поделиться такой радостью – поделись. Ты меня тоже пойми, Долорес, у меня сын. Прилетает отец к сыну, входит с ним по виду девушка, зовут Долорес – потом оказывается, что она мужик. Ты не обижайся.
Долорес. Да что вы! (Смеётся.) Викто р анонсировал друга – а появляется подруга. Я вас понимаю… Я гей.
Молчание.
Скворцов. Значит, давай так поступим, Долорес. Ты своим хозяйством распоряжайся, как тебе нравится, но на нашу народную любовь не рассчитывай. Уловил? Не надо тебе к нам приезжать. И запомни главное: если ты к Витьке прикоснёшься, я тебя везде найду и задницу суровой нитью зашью. Всё понял?
Долорес испуганно молчит.
Тебе на моём месте любой нормальный отец то же самое скажет. К Викто ру ты не переедешь. И лучше тебе вообще забыть про него. Не обижайся. Наливай.
Молчание. Долорес дрожащей рукой наливает.
Скворцов (выпил). Мне сказали, твоя мать русская…
Долорес. Да… русская…
Опять звучит рингтон телефона Долорес.
Скворцов. Не уехала бы твоя мама, родился бы ты не в Мексике, а где-нибудь… допустим, в Донецке. И вот представь себе, представь, зовут тебя не Долорес, и фамилия по батьке у тебя другая.
Долорес. Я часто это представлял.
Скворцов. И как ты себя там видел, Долорес? Вот окажись ты там в таком платье, парике и на каблуках, ты вот так и пойдёшь среди таких же, как ты, пацанов, разорванных минами?
Долорес плачет. Рингтон телефона продолжает звучать.
Откуда музыка? Что за страдания?
Долорес. Это у меня рингтон в телефоне. «Травиата», увертюра. Сейчас я выключу его…
Достаёт телефон, выключает.
Скворцов. Подожди, Долорес, ты не плачь… Долорес! Не плачь… Не обижайся, пойми. Я, такого же возраста, как ты, ребят, казачков… оттуда принимал, и хоронил… У тех, кто их посылал, денег на ребят не нашлось. А у некоторых пацанов матери остались одни. Я им помогаю… Не знаю, что ты там себе представлял… Мне вообще, если честно, Долорес, трудно на тебя смотреть… Жалко тебя. И противно. Я ничего не могу с собой поделать… Не ты виноват, что таким стал.
Долорес. Каким я стал?
Скворцов. Родился бы ты там, был бы нормальным мужиком.
Долорес. Если бы я там родился, и что бы я там сейчас делал? Я не могу стрелять… Я боюсь даже столовых ножей, я не могу… муравья раздавить, я его обхожу. Разве это я виноват, что там всё так ужасно?
Скворцов. Закончили, Долорес! Про Витьку мы вопрос закрыли. Ты понял? Лады?
Долорес. Викто р – мой друг. Я сейчас совсем один, потому что мой близкий человек… он теперь с другим… Если бы не Викто р, я бы не выкарабкался из этой муки. Меня предали! Викто р меня спас, он самый лучший человек, которого я в жизни встречал. И если я полюблю вашего сына, то я не смогу себя заставить его не любить. Не смогу!
Скворцов. Да я тебя, гад, сейчас задавлю!..
С невероятными усилиями поднимается, но дальше двинуться не может.
Что с ногами? Что такое?!
Долорес (опять плачет). Это пульке.
Скворцов. Я к тебе, сучок, подойти не могу… Помоги…
Долорес. Давайте… садитесь…
Скворцов (с помощью Долорес садится). Ты всё понял про Витьку, гад?
Долорес. Пожалуйста, не пугайте меня. Я не перееду к нему. (Не выдержал.) Я исчезну! Растворюсь в воздухе! Что вы ещё от меня хотите?!
Скворцов. Не ори! Это во-первых… Раз уж ты взяла… тьфу ты! – взял на себя ответственность за всё, иди загляни в минибар: там я видел шампанское. Оно не в мерзавчиках, а побольше, в таких чекушках. Мне эту пульке срочно надо чем-то разбавить. Ноги как чугуном оковали… Ты понял? В минибаре шампанское в чекушках, шампанское.
Долорес, плача, идёт к двери.
Стой! Иди сюда!.. Сядь.
Долорес возвращается, садится. Скворцов говорит всё медленнее, немеющими губами.
Давай, успокойся… Не дрожи… Чего тебя трясёт?
Долорес. Я вас боюсь.
Скворцов. Не бойся. Если ты меня понял – всё будет хорошо. Витьке ни слова. Иди… Не спутай чекушку с мерзавчиком.
Долорес (поднимается). Я знаю, что такое чекушка.
Скворцов. Откуда? Ты там не жил, ты не можешь знать, что такое чекушка.
Долорес. Что вы от меня хотите?! Я родился в Мексике, и что?! Я не представляю свою жизнь без русского языка. Мы с вами говорим на одном языке, и я вас очень хорошо понял. Сейчас принесу чекушку, принесу панталонес – и исчезну. Не буду всем мешать жить!
Скворцов (видит на столике недопитый стакан). Долорес, ты не истери. Дай стакан, вот стакан стоит… Я рукой не могу пошевелить… Стакан сам взять не могу… Помоги!..
Долорес помогает Скворцову взять стакан. Скворцов с титаническим усилием пытается поднести стакан ко рту. Безуспешно.
Скворцов. Нет, руки не подниму…
Долорес. Попоить вас?
Скворцов с трудом кивает. Долорес осторожно, понемногу вливает содержимое стакана ему в рот.
Скворцов. Вроде полегче… Хоть язык шевелится. (Опять безуспешно пытается встать.) Ибарурри, ты что со мной сделал?
Долорес. Это пройдёт.
Скворцов. Долго ждать?
Долорес. Я не знаю… Я пульке не пил никогда.
Скворцов. Осталось в стакане?
Долорес. Осталось.
Скворцов. Влей.
В дверях балкона появляется Лариса . Одета, накрашена.
Лариса. Вы чем тут занимаетесь?
Скворцов. Вот и служба контроля.
Лариса выходит на балкон.
Лариса (мужу). Что с тобой?
Скворцов. Ларис, Долорес… принёс мексиканскую бабушку…
Лариса. Что?
Скворцов. А бабушка не в голову ударяет…
Лариса. Долорес, какая бабушка?
Долорес (не выдержал, зарыдал). Я подарил…
Скворцов (быстро). Долорес подарил пульке. Теперь видишь, как переживает, а я пил, не чувствовал ничего.
Долорес. Лариса, это пройдёт, но не сразу.
Лариса. Долорес, ради бога, успокойтесь… Принести вам воды?
Долорес берёт в руки букет.
Долорес. Не надо, всё хорошо. Это вам.
Лариса. Спасибо, Долорес. (Мужу.) Ну куда мы теперь пойдём! В какой ресторан!..
Долорес (всхлипывая). Да! Викто р говорил, вы же хотите пойти в ресторан… А куда?
Лариса. Где-нибудь тут рядом… на набережной.
Долорес. Сегодня везде всё забито. Я помогу: у одного моего друга в Амстердаме два ресторана. (Скворцову, с обидой.) А у другого – магазин. Я всё сделаю, не волнуйтесь! Там есть Кензо, я попрошу для вас самые широкие джинсы. С запасом.
Лариса. Кензо? Ничего не понимаю!..
Долорес. Я обещал Николаю помочь с панталонес. (Всё ещё всхлипывая, Скворцову.) А может быть, шаровары? В Париже сейчас носят шаровары.
Скворцов. Почему нет!
Лариса. Господи, зачем это? Долорес, извините, мы сами справимся… Витю пошлём.
Долорес. Нет! Я обещал. Лариса, я закажу столик.
Быстро идёт с балкона.
Скворцов (вслед Долорес). Долорес, но мы не забудем наш разговор.
Лариса. Что тут было? Что ты ему такого наговорил? Витя мне сказал, ты этого несчастного Долорес здесь буквально распинал.
Скворцов. Лариска, с Витькой плохо…
Лариса (растеряна). О господи! Ты подожди так сразу, они же с девушками приехали. Познакомься сначала.
Скворцов. Я познакомился, с девушкой…
Лариса. Хватит! Не надо так шутить! Это твой сын! Что ты хочешь мне сказать?
Скворцов молчит.
Ну говори, что ты так смотришь на меня?
Скворцов. Зачем ты его на этот кампус проклятый отпустила! Он уже идейный стал. Это хуже всего! Крещёный – раскрашивает себя в их цвета, показывает, что он с ними!.. Он смыл эту мразь с лица?
Лариса. Тебе Долорес что-то сказал?
Скворцов. Да что он мне скажет! Видно всё невооружённым глазом.
Лариса. Ужас…
Скворцов. Надо с Витькой говорить. И тебе, и мне.
Лариса. И что делать, если это правда?
Скворцов. Откуда я знаю! У меня в роду таких не было.
Лариса. Он сейчас придёт с девочками. Иди брюки надень, рубашку не заправляй – закроешь это чёртово пятно.
Скворцов. Я пошевелиться не могу.
Лариса. Ну хорошо, я хотя бы халат принесу, наденешь.
Скворцов. Я встать не могу.
Лариса. Господи, да что с тобой?
Скворцов. Ног нет, задница как не моя… Сижу, не чувствую на чём… Первый раз такое: тела нет, а голова ясная, хоть песни пой о родине.
Лариса. То брюки, то задница!.. Прилетел на несколько часов!.. В каком ты виде?! Как ты домой полетишь?
Скворцов. Ничего, и не такое бывало.
Далёкий звонок в дверь.
Лариса. Пришли. Ничего не успела спросить… Сумасшедший день просто!
Выходит. Оставшись один, Скворцов с невероятными усилиями пытается встать – на это уходят последние силы, падает на стул.
Скворцов. Ничего-ничего… Маресьев на протезах ходил, и мы пойдём. Пульке, ты что со мной делаешь? Поплыл куда-то Коля Скворцов…
На балкон выходят Карина и Марина . Обе одеты в форму российских полицейских.
Откуда менты здесь? Белая горячка у меня, что ли?
Карина. Здравствуйте!
Скворцов (зовёт). Лариса! Откуда менты? Ребятки, вы наши, что ли? Откуда?
На балкон входят Виктор и Лариса . У неё в руках халат.
Лариса (пытается улыбаться). Что ты кричишь? Я здесь. Какие «ребятки»! Это девушки.
Скворцов. Девушки?
Лариса. Девушки. Дай я тебе надену халат. Подними руку.
Скворцов. Не могу.
Виктор. Пап, тебе помощь нужна? Что с тобой?
Скворцов. Меня бабушка-пульке забетонировала.
Лариса (накинув мужу на плечи халат). Тем не менее жизнь продолжается. Девочки, это Витин отец, Николай Викторович. Он только что прилетел… немного не в форме – ещё не отдохнул как следует.
Виктор. Папа, это Карина, она сейчас в Англии живёт, со мной учится…
Карина. С тобой?
Виктор. Извини, это я с тобой учусь.
Карина. Я имела в виду – мы на разных факультетах.
Виктор (усмехнулся). Да, это важная деталь. Что ещё, чтобы не забыть?.. Ах да! Мы учимся в одном университете, Карина будущий великий математик.
Карина. А почему такой сарказм?
Виктор. Папа, Карина уже великий математик.
Марина. Я Марина. Живу под Москвой, уже отучилась.
Виктор. Марина – публицист, активист…
Скворцов. Ларис, там в минибаре чекушки… Не те, которые мензурки… Мне самому не дойти.
Лариса. Николай Викторыч, а можно потом с минибаром?
Виктор (отцу). Это тебя так ацтеки приговорили? Тебе что, идти тяжело?
Скворцов. Сынок, мне жить тяжело. Смотрю туда – не могу понять: ху из ху? Какие-то черти хороводят! Сперва с тобой девушка пришла – оказался мужик, теперь пришли оборотни в погонах, говорят – девушки.
Лариса. Оборотни! Николай Викторыч, ну и шутки у тебя! Может, тебе действительно поспать?
Скворцов. Да и так как будто сон смотрю… чумной. Никак не проснусь. Сынок, с кем ты?
Карина (Скворцову). Мы не оборотни, мы участвовали в акции.
Лариса. Ой, Кариночка, Николай Викторыч шутит.
Скворцов (сквозь туман). Капитан, какие акции?
Виктор. Пап, акции – не биржевые.
Карина. Протестные.
Виктор. Вот это слово ты сейчас напрасно произнесла.
Карина. Что ни скажу – всё не так! (Скворцову.) У нас был перформанс, мы пробовали себя в акционном искусстве.
Скворцов (перебил). В искусстве? Почему одета не по форме?! В полиции у женщин своя форма, им юбки положены. Панталонес снять!
Лариса. Николай Викторыч, ну хватит всех разыгрывать.
Марина. Я не врубилась: что за панталонес?
Скворцов (Марине). Лейтенант, я разговариваю со старшим по званию. (Кричит.) Пасть закрой!
Виктор. Батя, у тебя тоже перформанс?
Лариса. Господи, Коля, хватит так шутить, я сказала. Не пугай девочек.
Скворцов. Молчать всем! Старший по званию сейчас говорит! (Карине.) Ты чего смеёшься, капитан?
Карина (смеётся). Не знаю…
Скворцов. Что за искусство?
Карина. Я сказала: перформанс. Мы с Мариной должны были символизировать насилие власти над человеческой личностью. Мы избивали Долорес дубинками, потому что он не выпускал из рук Витю…
Скворцов. В каком смысле не выпускал?
Марина. Витя… ну он как бы символизировал собой флаг нашего движения.
Скворцов (Марине). А ты что символизируешь?
Марина. А что, не понятно?
Карина. Марина, ну, может, действительно это трудно понять. И вообще, в городе карнавал, а мы с этим перформансом. Это всё равно как позвать на свадьбу похоронный оркестр: люди счастливы, хотят веселиться – а мы каких-то узурпаторов изображаем. Если честно – ты не обижайся, пожалуйста, – Николай Викторыч вообще, по-моему, первый, кто на нас сегодня внимание обратил.
Скворцов. Ларис, ну прошу, принеси… у меня уже с этой стороны ухо не слышит. Капитан, ты можешь перейти к другому уху?
Карина. Могу. (Громко.) Я хотела сказать, вы невольно довольно точно обозначили проблему.
Скворцов. Моя проблема в минибаре. Ларис…
Лариса (мужу). А я на оба уха не слышу! (Спасая ситуацию.) Кариночка, это очень интересный разговор. Мне провокативное искусство не близко. Я принимаю весь его пафос, конечно, оно направлено против тоталитаризма, – но мне кажется, что зрелище, невольно вынуждающее человека становиться зрителем и соучастником, тоже в чём-то тоталитарно. Нельзя никого принуждать. Я актриса, я понимаю, что в театр люди приходят по своей воле, их никто не принуждает на меня смотреть. Вот я об этом, о принуждении…
Скворцов. Ларис… сходи, там в таких чекушках…
Лариса (мужу). Я могу закончить мысль?!
Марина. Лариса, я не поняла, вы предлагаете нам билеты продавать?
Лариса. Да нет. Мне однажды режиссёр придумал идиотскую мизансцену: спуститься в зал и сесть к зрителю, мужику, на колени. Я играла женщину без предрассудков. Зритель, естественно, ничего не подозревал. На первом спектакле, слава богу, попался такой зажатый, стеснительный дядька, а на следующем достался – этакий креакл. Я к нему присела, кокетливо чубчик ему распушила, хотела встать… Извините! Не тут-то было. Он, не при муже будет сказано, держит меня за задницу, довольно крепко, и не отпускает. Зрители смотрят, думают, что так и задумано. Я ему шепчу: «Пожалуйста, отпустите меня!» – он не отпускает, и вижу: глаз у него злой, умный… всё мужик понимает – просто решил меня проучить. А мне на сцену пора, артисты там окаменели, стоят не знают, что делать… Всё остановилось, зрители уже ржут… Прибежал администратор… Короче, кончилось тем, что Николай Викторыч примчался из буфета, они сцепились… Это был ужас! Муж – главный спонсор театра… Вызвали охрану, этого зрителя стали выводить… И зал встал на его сторону, начал протестовать…
Марина. Гениально! Человек поднял людей! Нам сегодня не хватало нашего зрителя. Карина, ты представить себе не можешь, как бы это всё прозвучало, если бы мы то же самое показали в Москве, – нас бы сразу повязали! Нас бы волокли по земле, в тебя бы плевали!
Карина. Если честно, я бы не хотела, чтобы в меня плевали.
Марина. Да?! Ну значит, можешь просто постоять помахать плакатиком, выложить фотку в сети – и получить полтора лайка… А если тебя будут за волосы тащить и ты будешь визжать от боли – ты в топе. Я не фанатка чужого слюноотделения, но такое время: или о тебе знают, или ты сидишь дома на диване и думаешь, как защитить себя от чужих бактерий.
Лариса. Смотрите, какой получился интересный разговор. Девочки, Николай Викторыч вас принял за настоящих полицейских – это большой успех.
Скворцов. Я пульке принял, а то бы я тоже плюнул.
Карина (смеётся). Этого Марине как раз и не хватало.
Марина. Ну я же вижу: наш человек.
Скворцов. Я бы и по роже дал… Жаль, лейтенант, я к тебе подойти не могу…
Виктор (решительно перебивает отца). Девочки, вы хотели душ принять? Я маме сказал.
Лариса (торопливо). Да-да, идёмте, девочки. Я там в ванной всё уже вам приготовила.
Карина (Ларисе). Вы извините, у нас в гостинице душ один на всех, в коридоре.
Лариса. Господи, какие проблемы… Мужчины, мы вас оставим.
Девушки идут с балкона, Лариса – следом. Выходя, повернулась к мужу, гневно на него посмотрела.
Скворцов. Ну что, Виктор? Дровосекам ты помог – помоги отцу-инвалиду, принеси шампанское.
Виктор молча выходит, возвращается с маленькой бутылкой шампанского, открывает, наливает в стакан. Скворцов выпивает залпом.
Ну вот, слава богу, полегче.
Виктор. Папа, меня мама просила – просто умоляла – показать тебе этих девушек. Видимо, для того, чтобы ты им хамил. Как ты говорил с Долорес! Так в цивилизованных странах с людьми не говорят.
Скворцов. Значит так, сынок! Я за этот номер заплатил, и заплатил не хило, поэтому сейчас здесь – наша цивилизация. Плохая, отсталая – но наша. Я тебя просил смыть эту гадость – ты меня не услышал. Ты русский человек, твой предок был атаман уральского казачьего войска.
Виктор с усмешкой качает головой.
Скворцов. Ты не смейся.
Виктор. Папа, ты вспомни ещё что-нибудь… Что ты сказал Долорес? Что у тебя тут с ним было?
Скворцов. У меня ничего. А у тебя?
Виктор. Он мне только что позвонил, сказал, что в Россию со мной не поедет и переезжать ко мне тоже не будет.
Скворцов. А чего ты так переполошился? Я спросил его: что он от тебя хочет? – но внятного ответа не получил. Может, ты мне расскажешь?
Виктор. Пап, я никак не въеду: мы кого судим? Меня? Что ты как обвинитель?.. Или ты шутишь?
Скворцов. Что у тебя с этим пидорком? Давай, пока матери нет. Мне можешь признаться.
Виктор. Если ты про Долорес, то мы закончили разговор. Я пошёл.
Скворцов. Подожди… я тебя не догоню… Сынок, ты что, в голубые подался? Или, как тут говорят, – в геи?..
Молчание.
Ну что ты смотришь на меня? Не тебя тут судят и казнят, а меня. У меня другого сына нет.
Виктор. Когда французы депортировали цыган, мы с ребятами поехали в Париж. Из нас семерых только один был француз, остальные – «дети разных народов». Мы все ходили по Парижу в цыганской одежде. Два полицейских амбала волокли меня по земле, решив, что я цыган. Так что я – цыган, гей!..
Скворцов. Нет, сынку, гей у вас этот Ибарурри. А ты хуже гея: ты идейный стал. Придёт момент, ты отца на вилы поднимешь.
Виктор. Пап, ты бредишь? Про что ты? Какие «вилы»!.. Я тебя никогда таким не видел.
Скворцов. Я тебя тоже таким не видел. Я в твои годы в тюрьме сидел, и я там не закукарекал. Ты маленьким спрашивал, откуда у меня шрам на спине… Оттуда. На меня четверо навалились – я их зубами грыз! А там были волки – не чета этим, что там внизу сейчас хороводы водят. Мне хрен с ними, кто и как там друг с другом упражняется – пусть они ко мне не лезут!
Виктор. Кто к тебе лезет?!
Скворцов. Они залезли в твою жизнь: ты мой сын! Кто теперь твои друзья? Пидорок и эти две лесбиянки?.. Всё! Закончили лирику. Париж, Амстердам!.. Я денег на тебя не жалел, думал – на дело. Мать что-то про Париж говорила, но она мне про цыган не сказала. Вы обманывали меня. Все эти годы обманывали. А я вам верил. Я думал, ты выучишься, вернёшься, продолжишь моё дело. А оказывается, я инвестировал в «союз дровосеков». Да, на родине твоей живут, как ты тут процедил, люди не цивилизованные. Но какие есть – такие есть. Собирайся домой! А другу твоему я сказал: не надо ему к нам приезжать.
Виктор. Ну тогда и мне не надо.
Скворцов. А про тебя мы ещё с матерью поговорим. Сядем втроём. Это была её затея тебя сюда отправить… Значит, я ещё за последний год денег в университет не перевёл. И не переведу. Увидишь, как они, цивилизованные, с тобой поступят. На карточки твои с этого дня переводить денежку не будут уральские варвары, лучше я бедным эти деньги раздам.
Виктор. Не хватит денег: бедных много.
Скворцов. Иди смой с себя эту мразь! С Долорес попрощайся навсегда.
Виктор. Папа, я с тобой попрощаюсь.
Идёт с балкона и в дверях сталкивается с матерью. Не сказав ни слова, уходит.
Лариса (Скворцову). Что такое?! Куда он? (Бросилась назад.) Витя, куда ты? (Мужу.) Что тут было?!
Скворцов. К своей Долорес побежал… Витьку спасать надо. (Кричит.) Спасать!
Лариса. Не кричи! Там люди, хватит уже.
Скворцов. Лариска, Витьку надо домой везти срочно.
Лариса. Коля, послушай меня…
Скворцов. Нет-нет! Даже не начинай. Вы, артистки, красиво говорить умеете – чужими словами. Ты мне много чего говорила. Ты мне говорила, он вырвется в свободный мир. Я помню – ты стонала: «Пусть хоть он вырвется!..» Ну?! Он вырвался – и что?! Зачем я его сюда отправил? Погубил сына сам, своими руками. Зачем? Зачем? Зачем?!
Лариса. Коля! Но даже если он… этот… Но он же не умер, он живой…
Скворцов. Да это хуже смерти! Позор! Конец нашего рода. Ты хоть понимаешь это?! Вон там эти все… – их природа забраковала!.. Всё! Ты детей от него не дождёшься!
Лариса. Ах вот ты о чём! Ну значит, я тебе такого бракованного родила! Ничего, найдёшь себе другую! Какую-нибудь казачку найдёшь. Она тебе нормального родит! Я своего сына вам не отдам. Звери! Звери! (Метнулась к дверям, остановилась.) Куда он побежал?!
Скворцов. Ларка! Стой!..
Лариса выбегает с балкона. Скворцов сумел подняться, сделал несколько шагов к перилам, чтобы ухватиться.
Чего-то мне нехорошо… плывёт перед глазами… Амстердам… (Кричит вниз.) А вы всё гуляете?! Празднуете победу?! Опять ты лыбишься, гад! Смеёшься?! Тебе смешно, тварь позорная? Что ты руками машешь?.. Меня зовёшь? Ну стой там, я сейчас выйду! Слышишь? Стой, стой!..
С трудом передвигаясь, направляется к двери. Но обессиленный, сумел только добраться до кресла. На балконе появляется Долорес . Он в казачьем костюме: папаха, бурка, архалук с галунами, но по-прежнему на высоких каблуках и со сверкающей сумкой на плече; на поясе – сабля в ножнах; в руках – лёгкое складное инвалидное кресло.
Долорес. Дверь распахнута, в номере никого нет… Кто-то моется в ванной, кажется…
Скворцов (тяжело поднимает голову, тихо). Казак, а ты откуда тут?
Долорес. Опять вы мне льстите. Я не казак, я казачок.
Скворцов. Казачок, ты в чём это обут?
Долорес. Извините, сапог в «Русском мире» не было. Они сначала позвонили в другой русский магазин, «Пётр Алексеевич», но он уже накрылся… закрылся, я хотел сказать. Они позвонили в Брюссель: там тоже есть русский магазин, – нашли, обещали сегодня же прислать.
Скворцов. Это ты, Долорес?
Долорес. Это я. Когда вы попросили меня уточнить, как вы сказали, прикид, я сразу понял, куда я должен пойти. Побежал в «Русский мир»…
Скворцов. Куда побежал?
Долорес. Тут рядом магазин «Русский мир». В этом «Русском мире» сейчас такая трагедия!.. Этот магазин был всегда, сколько себя помню, – теперь они всё распродают. Русским туристам матрёшки и самовары не нужны, а голландцы и остальные больше ничего у них не покупают в знак протеста. Хозяин мне так обрадовался!.. Николай, вы меня слышите?
Скворцов. Ты что со мной сделал, Долорес?
Долорес. Я уже позвонил отцу, спросил, какое есть радикальное средство от пульке, он сказал, самое радикальное средство – это инвалидное кресло. Я подумал, что в кресле мы с вами легко доберёмся до магазина. Вы выберете панталонес, какие понравятся.
Скворцов. А это что на тебе? Бурка?
Долорес. Да, бурка. Какое красивое слово!.. Я не мог не купить. По-испански «capote el cosaco».
Скворцов (сурово). Накинь-ка, брат Долорес, на меня капоте.
Долорес, с удивлением и опаской, выполняет.
В ножнах что висит?
Долорес. Сабля. Сказали – настоящая. Стали показывать, как ею пользоваться, я говорю: не надо, не надо!.. Мне её страшно в руки-то взять!
Скворцов. Ну-ка дай посмотреть.
Долорес осторожно извлекает из ножен оружие, передаёт Скворцову.
Долорес, это не сабля, это фуфло. Подделка. Как всё здесь. Тут и людей настоящих нет – всё подделка… Так! По коням!
Долорес. Что?
Скворцов. Давай кресло сюда. Поехали за панталонес. Это далеко?
Долорес. Всё рядом, на соседней набережной.
Скворцов. Поможешь?
Долорес. Дайте вашу руку, а этой крепче меня обхватите…
Усаживает Скворцова в кресло.
Скворцов. Ну вот, другое дело. Теперь вперёд. Поскачем с саблей наголо!
Долорес. Николай, это шутка?
Скворцов. Конечно. Поехали, казачок, поехали за панталонес. Повеселим народ.
Долорес. Николай, вы парализовали мою волю.
Скворцов. А ты меня, гад, не парализовал?
Долорес толкает кресло к выходу с балкона – и оба исчезают в номере. Через несколько мгновений на балконе появляется Карина . Она в юбке и в майке.
Карина (говорит по телефону). Мне твоя мама такую юбку красивую подарила, с майкой! Я готова. Марина из ванной выйдет, и мы сразу спустимся…А когда мать пошла наверх?.. Нет, её здесь нет… Ну хорошо, жди нас у входа в гостиницу.
Подходит к перилам, смотрит вниз: оттуда доносятся музыка, шум, голоса. На балконе появляется Марина , по-прежнему в форме.
Карина. Слушай посмотри, кто это там?
Марина (подходит, тоже смотрит вниз). Где?
Карина. Вон, справа от моста, вон, где люди бегут… По-моему, это Николай Викторыч саблей машет…
Марина. А в папахе Долорес, что ли? Вон Витя идёт…
Карина. Там полиция? Я не поняла, их забирают?..
Марина. Ну вот! Это по сути! Классно! Я дура! Нам надо было не Долорес вязать, а зрителей дубинками гонять.
Карина. Чему ты радуешься, их же забрали!
На балкон входит озабоченная Лариса .
Лариса. Девочки, я только что с Витей простилась, он попросил меня вас поторопить. (Не увидев на балконе мужа.) А где Николай Викторыч?
Марина. А его только что повязали.
Лариса. Что значит «повязали»? Кто?
Марина. Полиция. Там, внизу. Лариса, да вы не волнуйтесь, тут полиция нормальная: если он саблей никого не порезал, штраф выпишут и отпустят. А сегодня и штрафа могут не дать.
Лариса. Какой саблей? Что произошло?!
Карина. Я две минуты как вышла из ванной, в номере – никого, посмотрела – тут тоже, на балконе, никого. Смотрю – Николай Викторыч внизу в кресле саблей машет… рядом казак…
Лариса. Какой казак? Откуда у него сабля?!
Карина. Я не знаю. Все кричат, разбегаются…
Лариса. Господи!
Марина. Ребята классно тут винтят! Наши пока тебя доволокут до автозака, в голубятню запихнут – вся жизнь мимо пролетит.
Карина. Витю тоже забрали…
Лариса. Господи!
Марина. Да это во всём мире так: метут всех, кто под руку попадётся – разбираются потом.
Лариса торопливо достаёт телефон.
Лариса. Кому надо звонить? Консулу?
Марина. Да какому консулу! Их в будни-то не достанешь – а в выходной!.. Лариса, успокойтесь, может, у них тоже был перформанс… Долорес что-нибудь придумал на ходу.
Карина. Какой перформанс! Они в полиции!
Лариса. Господи, что делать?! У него же самолёт вечером! Я еду в полицию. Как узнать, куда их повезли?
Марина. Лариса, спокойно.
Карина. Мы пойдём с вами.
Марина. Карин, меня Сизый будет ждать… Мне надо Сизого забрать сначала…
Карина. Иди уже к своему Сизому. Разберёмся мы.
Лариса. Какой Сизый?
Марина. Это моя девушка.
Лариса. Так, что делать, что делать?!
Карина. Поехали, Лариса.
Марина. Куда ты собралась ехать?! Тут полиция, по московским меркам, вообще в нескольких шагах. Пошли, я вам покажу. Я в прошлом году там побывала, такое удовольствие получила!
Торопливо идут с балкона.
