Сна не было. Ночная прохлада, такая желанная после дневного зноя, не приносила облегчения, и в некоторые минуты казалось даже, что в доме душно и нечем дышать. Мина приподнялась на локте и обеспокоенно смотрела в темноту, словно пыталась рассмотреть что-то, пока невидимое. Ночь обступала ее со всех сторон — оттого и тревожно ей было, наверное, потому что и тогда была ночь, и тоже душно было перед дождем. Ночь, деревья, малыш, оставленный на тропе…

К завтраку она вышла измученной и больной. Джагдиш всполошился:

— Ты плохо чувствуешь себя?

— Нет, нормально. Только вот спала плохо.

Завтракали молча. Потом Мина спросила словно невзначай:

— Ты сегодня идешь в суд?

— Да. Там слушается дело этого мальчика.

— Который сумку украл?

— Не крал он, — поморщился Джагдиш. — Глупо там все получилось.

— Возьми меня с собой.

Джагдиш взглянул на жену изумленно. Никогда прежде она не обращалась к нему с подобными просьбами.

— Зачем это тебе? — спросил он после долгой паузы.

— Я скучаю дома. И еще — хочу посмотреть на этого мальчика.

— Суд — не самое веселое зрелище.

— Я знаю.

— Так что лучше уж побудь дома.

— Я поеду с тобой!

Джагдиш заглянул в глаза жене и смешался.

— Если ты настаиваешь, — пробормотал он.

В зале суда Мина села в заднем ряду. Она даже себе не могла объяснить — почему, и только позже поняла, что боится. Ей казалось, что если она сядет ближе к месту, где сидят подсудимые, то выдаст себя, не сдержится. Она уже решила, что знает, кто этот мальчик — ведь совпадало все, и желала, чтобы это был он, ее сын, желала — и боялась одновременно.

Она часто думала о своем покинутом сыне, пыталась представить, как он живет, что делает, и все у нее получалось так славно — ему хорошо, он счастлив и живет беззаботно. Ее вина перед ним была безмерна, и она хотя бы мечтами о его счастливой жизни пыталась эту вину искупить. В какой-то момент даже поверила в то, что все хорошо у ее малыша, и вдруг, как удар — жестокий, не знающий пощады — эта встреча с несчастным стариком. Неужели он ее сын, этот мальчик? И ее мечты оказались лишь несбывшимся оправданием своей вины.

Открылась дверь, в зал вошел полицейский, а следом за ним — мальчик, невысокий, худенький. Он прошел за перегородку, отделявшую его от остального зала. Присутствующие затихли, слишком несоответствующе тому, что должно было сейчас произойти в зале суда, выглядел этот мальчуган. Этот зал видел многое и многих, и это было всегда ужасно и омерзительно, потому что все людское зло и несправедливость сходились здесь, а мальчик смотрелся в этих стенах как нечто чужеродное.

Мина встала в первый момент, когда дверь распахнулась, и осталась стоять, словно забыв обо всем.

Это был ее сын! Она узнала его, не могла не узнать. Конечно, он. Покинутый и найденный, но еще не обретенный. Она не может подойти к нему, прижать к себе, погладить по волосам. Он сейчас в чужих руках и ей не принадлежит.

Вошел судья, сел в свое кресло, отчего картина суда приобрела недостающую ей завершенность, но Мина словно не замечала этого, и тогда кто-то из сидящих рядом шепнул ей:

— Сядьте, пожалуйста! Суд начинается!

Мина наконец увидела судью и села, охнув негромко, как от внезапно подступившей сердечной боли. В кресле судьи восседал Махеш. Он слушал, как секретарь зачитывает материалы дела, смотрел куда-то в сторону чуть рассеянно, а Мине хотелось подбежать к судейскому столу и крикнуть:

— Что же ты смотришь в сторону? Взгляни на этого мальчика! Ты разве не узнаешь его?

Секретарь тем временем закончил чтение, поклонился присутствующим, сел, став сразу неприметным среди прочих людей. После этого Махеш дал слово представителю обвинения.

Мина в суде присутствовала впервые и не представляла себе, как обычно строится процесс, поэтому речь обвинителя оказалась для нее полной неожиданностью. Она думала, что этот человек встанет на защиту Рошана, ведь ясно, что мальчик не виноват, но речь обвинителя оказалась неожиданно злой. Он употреблял множество специфических терминов, которые Мина не понимала, но основное она уловила в этой длинной и неприятно жесткой речи. Рошана этот человек считал виновным, и наказание должно быть таким, чтобы отбить подсудимому охоту попадать сюда повторно, а именно: два с половиной года тюрьмы, так обвинитель и сказал. Мина смотрела на говорившего широко раскрытыми глазами и не верила, что он может быть так жесток. Но обвинитель, сказав о двух с половиной годах тюрьмы, не извинился и не поправился, а, закончив речь, спокойно сел на свое место.

Мина повернулась к Махешу, тот безмятежно перебирал бумаги на столе, словно ничего не произошло. Мина уже готова была вскочить со своего места, закричать, как несправедливо все происходящее здесь, но Махеш предоставил слово Джагдишу, и Мина замерла в ожидании.

Речь свою Джагдиш начал с того, что отдал должное обвинению, отметив, что выступление его предшественника было безукоризненно выстроенным, все пригнано одно к одному, как детали в детском конструкторе, и большое счастье иметь дело с такими профессионалами, каким является господин обвинитель.

Невозможно было поверить, что это говорит Джагдиш, ее Джагдиш! Разве он так слеп? Разве он не видит, что ребенок не виновен? И не сам ли он говорил Мине об этом сегодня утром?

— Но!..

Джагдиш при этом слове вскинул руку, и жест его выглядел так, словно он что-то от себя отбрасывал, решительно отодвигал в сторону. Мина при этом непроизвольно напряглась, а в следующий миг поняла, что Джагдиш в сторону отбросил все, что до этого сказал. Потому что дальше он говорил:

— Но есть в этом деле один момент, который не прояснен до конца, и может все изменить, если в нем разобраться.

И все присутствующие почувствовали смену интонации.

— Итак, мальчик был задержан с сумкой потерпевшего в руках. Что говорит нам потерпевший? Он говорит, что подсудимый его сумку не брал, он вообще этого мальчика не знает.

Обвинитель сказал со своего места с усмешкой:

— А этого никто и не отрицает. Мальчик — всего лишь сообщник.

— Чей? — быстро спросил Джагдиш.

— Он входил в преступную шайку.

— Я не встретил доказательств существования какой-нибудь шайки в материалах дела, — сказал адвокат.

Обвинитель посмотрел на Махеша. Махеш посмотрел на обвинителя.

— Других членов шайки задержать не удалось, — пожал плечами обвинитель. — Но их ищут.

— Ищут, но пока не нашли. И у обвинений нет никаких доказательств того, что подсудимый является членом шайки.

— Нет, — неохотно признался обвинитель.

— Но ведь все обвинение строится на том, что подсудимый — член шайки.

— Подсудимый был задержан с краденой сумкой в руках! — сказал обвинитель, раздражаясь.

— Это так! Но на следствии он показал, что сумку ему передал некто Черпак, настоящего имени которого он не знает. Кстати, описание этого Черпака, данное подсудимым, совпадает с описанием вора, которое дал потерпевший. Значит, подсудимый говорит правду? По моему мнению, следствие проведено предвзято и поэтому некоторые моменты, столь важные для подсудимого, были проигнорированы.

— Я протестую! — сказал обвинитель.

— Протест принимается, — кивнул Махеш.

— Но, господин судья… — начал было Джагдиш.

— Протест принимается, — повторил Махеш. — У вас есть что еще сказать суду?

— У меня складывается впечатление, что вы, еще не дослушав мою речь до конца, уже приняли сторону обвинения — заранее.

Махеш пожал плечами.

— Я был знаком с подсудимым еще до суда, — произнес он.

Мина вскинула голову и посмотрела на Махеша с изумлением.

— Я могу сказать, что еще тогда этот мальчик не казался мне воплощением добродетели.

— Вот как? — удивился адвокат.

— Именно так. Я думаю, в этом случае мы имеем картину плохой наследственности. Мальчик был оставлен своими родителями, и даже не известно, кто они. Думаю, что люди недостойные, если поступили так. И теперь перед нами результат происшедших событий. Закономерно, наверное, что он оказался втянутым в такую неприятную историю…

Махеш хотел сказать еще что-то, но Мина вдруг резко поднялась, отчего все присутствующие обернулись к ней, и выкрикнула, не в силах сдерживать себя:

— Как можно судить этого ребенка, если его родители виноваты в происшедшем больше, чем он?

Махеш смотрел на нее изумленно, он обязан был сейчас прервать Мину, потому что не положено присутствующим вмешиваться в работу суда, но ее появление было настолько неожиданным, что он остался сидеть молчаливо-безвольно. Он узнал ее, конечно, хотя прошло уже немало лет, узнал — и эта встреча легла на его плечи тяжелой ношей, его словно придавило чем-то очень тяжелым, отчего даже вздохнуть было невозможно.

— Он виноват?! А мы, которые от него отказались, — не виноваты?! — кричала Мина. Она, казалось, вот-вот потеряет сознание. — Я его бросила, маленького и беззащитного, и я виновата безмерно, но ведь он не только мой сын, у него и отец есть!

Она захлебывалась в крике. Махеш еще не понял все до конца, но догадка уже закралась в его душу, и он, боясь, что все поймут это прежде, чем покинут зал, крикнул поспешно:

— Перерыв! Суд удаляется на перерыв!

И стремительно вышел из зала. После этих слов Мина потеряла сознание.