91

Архиепископ Новерганский Гумбольт Первый быстрым шагом вошел в приемный зал замка Твисса и остановился, глядя по сторонам. Огромный сводчатый зал был пуст, никакой мебели, не считая тяжелого стола из неструганных досок и пары старых кресел. На столе ютилась плетенная бутыль и пара простых серебряных кубков. Где-то высоко, среди потолочных балок попискивали крысы. Фердинанд стоял посреди пустого зала и внимательно смотрел на толстого священника.

— Приветствую вас, Ваше Преосвященство! Я, признаться, не ожидал увидеть вас в такое время и в таком месте…

— Да? Действительно, отвратительное место… Просто ужасное… — Архиепископ прошел к столу и тяжело опустился в кресло, глядя на герцога недобрыми крошечными глазками из-под седых кустистых бровей. — Дороги Бадболя забиты голодной чернью… Паства безумствует, словно сам Джайллар направил к нам свои божественные ступни… К тому же, холодный дождь преследовал нашу миссию от самого Данлона…

Последние слова священника прозвучали как скрытая угроза. Фердинанд сделал вид, что не понял намека и подошел к столу. Он медленно наполнил кубок и протянул архиепископу.

— Выпейте вина, Ваше Преосвященство. Это согреет вас… Не предлагаю вам обильной трапезы, ибо предполагаю, что ваша миссия весьма срочная и судя по тому, что ваши монахи не стали расседлывать лошадей, вы недолго пробудете моим гостем.

— Как проницательно, герцог… — Архиепископ, казалось, намеренно не называл Фердинанда его полным титулом. — Действительно, моя миссия важна и направляюсь я в Баргу. Впрочем… — Священник жестом отстранил предложенное вино и поднял на Фердинанда маленькие злые глаза, — Церковь требует от вас объяснений, герцог…

Фердинанд вежливо улыбнулся и покачал головой:

— Неужели мои скромные потуги на поприще правителя затронули интересы церкви? И с каких это пор Святой Престол стало интересовать что-то, кроме его собственного благополучия? Вы старались не вмешиваться в дела Аведжии ранее, так откуда такой интерес на данном этапе?

— Вы получили отчасти духовное образование, герцог, и потому должны знать до какой поры Церковь не вмешивается в дела светские… К тому же, позволю вам напомнить, герцог, что право престолонаследия за вами так и не было доказано… В глазах Церкви вы по прежнему всего лишь герцог Ганфский, несостоявшийся епископ, узурпатор Аведжийского престола и захватчик земель Прассии и Бадболя…

Фердинанд зло оборвал священника:

— Мне не нужны признания церковников и тем более, их указания… Я стал правителем, потому, что мой отец и брат были не в состоянии контролировать не то, что бы страну, они не могли контролировать даже свои желания…

— Почему же тогда вы не дали Долгорским монахам подтвердить ваше право законно занимать престол?

— Я не доверяю им и не верю в их нечеловеческие способности… Слишком много интриг плелось вокруг Аведжии, слишком много заговоров и предательств. Я отразил все свои мысли и подозрения в тайном меморандуме, отправленном на имя главы церкви.

— Читал-читал, герцог… Набор ругательств и ереси. Фальшивка, способная обмануть только архиепископа Вальтера. А что касается другого вашего послания… Что именно вы хотите преподнести церкви, в оправдание ваших завоеваний?

Фердинанд на мгновенье задумался. Потом осторожно начал:

— Ваше Преосвященство… В действительности, я никогда не был противником Святого Престола… И сейчас, как никогда нуждаюсь в помощи церкви… Но Глава Святого Престола почтенный архиепископ Дрирский Вальтер, потерял, как мне кажется, авторитет среди населения Лаоры… Люди не боятся Истребителей Зла, многие правители отказываются платить полагающиеся подати и побуждают чернь и мещанство на противостояние Церкви. Святому Престолу нужен новый правитель…

— И вы полагаете, герцог, что лучшая кандидатура на этот пост — это я? Несмотря на то, что Новерган издревле поддерживает правителей Атегатта?

— Молодой Император демонстрирует замечательные успехи в деле ведения внешней политики, даже не имея за спиной великого старца Россенброка. Правители Атегатта — давние враги Аведжии, но со временем, мы можем изменить эту историческую несправедливость… И вы, Ваше Преосвященство, могли бы сыграть немаловажную роль в этом процессе.

— Лукавите, герцог, лукавите… Пока вам нет особой нужды договариваться с правителями Атегатта. В случае смерти короля Венцеля вы становитесь реальным правителем половины земель Лаоры, даже, если церковь и не признает это. Но король еще жив, и потому вы идете войной на королевство. Необъявленной войной, герцог… Что есть нарушением подписанной вами Маэннской конвенции. Если вы рассчитываете на мою помощь в случае поражения — тогда вы встали на неверный путь… И если слово Вальтера — это слово малой части темного духовенства, по странному недоразумению ставшего инквизицией, то мое слово — это слово истинной Церкви. А я не поддержу узурпатора и захватчика. Но… Теперь, вернемся к второй части вашего послания. Весьма и весьма интересная точка зрения на события, происходящие в Лаоре. Более, чем оригинальная, я бы сказал… И тем не менее, заслуживающая внимания. Я не стал воспринимать написанное вами, как шантаж… С другой стороны, почему бы Церкви не извлечь определенной выгоды, при удачном раскладе? И я так понимаю, что у вас есть доказательства, позволяющие вам вести экспансию, пренебрегая всякими правилами… Где они, герцог? Где доказательства, способные пошатнуть этот мир?

— Тридцать дней, Ваше Преосвященство, тридцать дней и эти доказательства будут у вас… Вы могли посодействовать, удержав Императора от необдуманных действий, а в дальнейшем, наше сотрудничество на этой ниве может дать обильные плоды и превознести авторитет церкви на недосягаемую прежде высоту!

Архиепископ неуклюже поднялся и махнув рукой, направился к выходу.

— Я надеюсь, что ваши солдаты не станут препятствовать отъезду нашей миссии?

Фердинанд остался стоять, задумчиво поглаживая ухоженную бородку. Его темные глаза смотрели в спину удаляющемуся священнику с презрением и неприкрытой ненавистью. В дверях архиепископ Гумбольт остановился, накинул на голову капюшон, и не поворачиваясь, произнес:

— Все это слишком похоже на блеф, герцог. Я не доверяю вам и не верю в древние легенды. Тридцать дней — это слишком долго, по нынешним временам… Император не станет ждать. Даже если вы сбросите короля и захватите Баргу, вам не дадут спокойно править. Вы затронули слишком могучие силы, герцог, и пожалеете об этом…

92

— Мы не можем больше ждать, Ваше Высочество… Армия короля движется на запад, как вы того и хотели. Император подтягивает войска к Норку. На рейдах Канцы и Урта замечены бантуйские шхуны-разведчики. Нам нужно атаковать… — Седой маршал Эрих Нойя стоял рядом с Фердинандом, и водил темным пальцем по карте Лаоры.

— Вы правы, маршал… Мы не можем больше ждать… Дорога на Тарр чиста?

— Да, Ваше Высочество! Регулярной армии в Тарре нет. Городская стража, несколько небольших отрядов, которые привели дворяне, пренебрегшие вашими благородными предложениями. Да ополчение…

— Распорядитесь отправить в Тарр бригаду Единорога… Город взять, но не грабить. Блокировать все дороги в Рифдол и Рифлер. Укрепиться и ждать помощи. Первой, второй и третьей бригаде сигнал готовности. По готовности выдвинуться в сторону Барги. Высылать вперед отряды разведки. Бригаде Смертоносных захватать и удерживать все переправы через реку Тойль-Динна, и все дороги, ведущие в Дрир и Данлон. Готовность моей гвардии…

— Ваше Высочество, прикажите выдвинуть по направлению к Барге осадные машины?

— Нет, маршал. Осадные машины и молниеносная война не совместимы… Осада Барги не входит в мои планы. Распорядитесь по отправке войск, и направляйтесь на юг… Я хочу, что бы вы лично возглавили разгром пиратов.

— Да, Ваше Высочество…

— Во главе наступления встану я… Выполняйте, маршал, или отправляйтесь в старческий приют Канцы, где вам и место!

Эрих Нойя развернулся и с каменным выражением лица покинул зал. Маршал просто кипел от переполняющей его злости. Его, героя последней Марцинской войны, отстранили от командования. Его, водившего свои сотни против железных пант Империи… Он, маршал Эрих Нойя, отправлен в вонючие, пропахшие тухлой рыбой, гавани, для того, чтобы сражаться с кучкой оборванцев!

Маршал сбежал по ступеням башни вниз. Во дворе замка стояли адъютанты и курьеры. Один из лейтенантов, совсем сопливый, сынок какого-нибудь вельможи, сделал шаг вперед на встречу маршалу, и обратился с льстивой улыбкой на смазливом лице:

— Наконец-то мы наступаем, господин маршал! Прикажите собрать ваши вещи?

Эрих Нойя резко повернулся и со всей силы врезал льстеца маршальским жезлом по зубам.

93

Аттон, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота, смотрел на рубиновые глаза мумии. На четыре, пылающих красным пламенем, глаза.

— Зачем они сделали это, монах? Зачем? — он пнул огромный клыкастый череп, лежащий в ногах у мумии. — Не проще было бы сжигать их в ямах с известью?

Мерриз вытащил меч и, подсвечивая себе факелом, подошел к мертвецу. Факел, многократно отражаясь в хрустальных стенах усыпальницы, высветил чудовищные трехпалые ступни с загнутыми когтями, кривые колоноподбные ноги, покрытые темным металлом доспеха, мощное, утыканное острыми шипами тело, увенчанное огромной безобразной головой. Мерриз обернулся и посмотрел на Аттона большими зелеными глазами. Потом размахнулся и обрушил клинок на хрустальную стену усыпальницы. Стена отозвалась мелодичным звоном, и вдруг, рухнула тысячью искрящихся огнем, осколков.

— Опять ложь. Это не мумия. Это воск…

— Что? — Аттон подошел ближе, и заглянул монаху через плечо.

— Мне кажется, что она сделаны из воска…

Аттон протянул руку к древнему чудовищу. Пальцы его слегка подрагивали. Темная сталь доспеха при прикосновении рассыпалась в прах. Показалась кожа цвета старого сала. На ощупь она была гладкой и холодной, как стекло. Аттон вытащил нож и одним движением отсек трехпалую руку. Мерриз подхватил обрубок и посветил факелом на ровный срез.

— Великий Иллар! Это действительно воск…

— Кто же прав? — Аттон тихо засмеялся. — Я не понимаю… Они чудовища… Они лгут нам даже после смерти… — Он протянул Мерризу мешок. — Положи сюда, монах, мы должны отнести это Фердинанду.

— Подожди… — Мерриз осмотрел аккуратно разложенные вдоль усыпальниц странные черепа. — Фердинанд тоже не сказал нам всей правды. Он говорил, что правители-оборотни пришли с севера, во времена Великого Завоевания. Но это не так. Я точно знаю. Люди начали сжигать тела своих королей намного позже, после изгнания нелюдей. Вспомни, Птица-Лезвие, что говорил тебе Отец Семьи?

Аттон посмотрел на обрубок в руках монаха.

— Он говорил мне о Проклятии, преследующем людей. О том, что мой бывший хозяин знает об этом. Но я уверен, что слепой, если что-то и знал то не все.

— Зачем твой отец приносил в подземелья Норка кости?

— Не знаю, монах, он никогда не говорил об этом… Он свято верил Торку и бросался на край света выполнять любую его прихоть… Мой отец встречался с ограми, он был в развалинах замка, у подножия Колл-Мей-Нарата, и в гробницах Предела Пустынь. Он дважды проникал в Циче, и даже нырял к затопленной Гинтейссе… Там он нашел что-то, что погубило весь его отряд. Что он нашел там, монах? Ведь это святые братья ста ли у него на пути…

— Я не знаю, что нашел твой отец. Я знаю лишь, что после кражи костей из крипты Императора Юриха, за твоим отцом тщательно следили. А началось все с бунта в Эркулане, много лег назад. Этот бунт возглавил твой дядя Степ Кузнец Сорлей. Восстание длилось всего одну ночь, и закончилось смертью барона Джупры, и его семьи. Монахов заинтересовало, как малочисленная и плохо вооруженная группа ремесленников смогла захватить мощный замок, в одну ночь. При этом, было удачно организованно нападение банд разбойников и мародеров на Джассу, и когда войска герцога ворвались в город началась такая кровавая резня, что у переживших это, до сих пор при воспоминаниях, встают на голове остатки волос. Герцог, вначале, рьяно взялся за наведение порядка в городе и выяснение причин бунта. Но ни пытки, ни казни, не привели к успеху. Никто не мог сказать, что послужило причиной восстания, и кто его поднял. Было похоже на то, что целый город вдруг сошел с ума… Вот тогда-то этим и заинтересовались монахи Обители. И лишь, спустя много лет, они выяснили, что восстание поднял твой дядя, после убийства одним из членов баронской семьи, его матери. И матери твоего отца. Ардо всегда находился в тени своего брата, и монахов он не интересовал. Но за похитителями костей из крипты Юриха, последовала имперская разведка. Тогда столкнулись интересы канцлера и Отца-Настоятеля. И в центре событий оказался твой отец. Благодаря вмешательству торговых кругов Норка ему удалось уйти, но монахи прочно сели ему на хвост. И выяснили, что за всеми этими, и другими событиями, стоит некая тайная личность, в определенных кругах, именуемая Великим Торком. Спустя несколько лет, святые братья вплотную приблизились к разгадке тайны Торка, продолжая следить за твоим отцом. Но хозяин подземелий просто подставил твоего отца. Ардо, как раз возвратился с берегов Сельдяного моря. Он привез что-то очень важное, я знаю лишь, что это были древние каменные таблички, которыми пользовались ученые гномов, для длительного хранения записей. Что было на этих таблицах, я не знаю…

— Каменные таблички… Я был за Пределом Холода, монах. — Аттон задумчиво взял у Мерриза восковую руку и сунул ее в мешок. — Там, в развалинах ХортДинна, я видел гранитные плиты, с надписями на Древнем Языке. Многие из них почти стерлись, но некоторые, мне удалось прочитать…

— Ты знаешь Древний Язык? Это многое объясняет…

Аттон, глядя на кусок воска в мешке, рассеяно махнул рукой.

— Я много чего знаю, монах… Я, как ни как, сын Ардо Могильщика… Так вот, эти надписи предназначались молодым мастерам гномов, как посвящение, что ли… Речь в них шла о создании каких-то предметов, позволяющих управлять живыми существами.

— Час от часу не легче, воин… Древнее Искусство… Святые братья столетиями изучали мастерство гномов и гремлинов, но ничего не добились. Более того, они пришли к выводу, что Древнее Искусство, всего лишь, один из мифов.

— Магии не существует… Но ведь есть оборотни… Или нет? Или это тоже ложь? Кто правит этим миром, монах? Должно быть какое-то объяснение. Ты начал говорить о том, что Фердинанд… Подожди! — Глаза Аттона вспыхнули, он встал, закинул за плечо мешок и поправил за спиной меч. — Ты помнишь украшение на груди Фердинанда? Серую семиконечную звезду?

— Помню. Что из этого?

— Отец Семьи при расставания сказал мне, что бы я отыскал человека, который носит Большую Звезду Вернигора. Почему-то мне кажется, что это и была та самая звезда.

— Звезда Вернигора? Верховного Демона мира Этру, который по преданиям правил землями Лаоры задолго до пришествия людей? Это чушь, воин. Нет и не было никаких демонов Этру. Это просто легенды, вымыслы. Как и древние артефакты, похищенные в заброшенных храмах. Это просто безделушки, Аттон. Овеянные легендами, для придания им коммерческой ценности. Никакой кусок металла не способен никак повлиять на Спираль Бытия, Созданную Илларом. А у Фердинанда на груди болталась аведжийская звезда, это знак его древнего рода.

Аттон внимательно дослушал и покачал головой.

— И все-таки, ты ничего толком не знаешь, сколько бы колец Истины тебе не присвоили твои бывшие братья. Я держал в руках Глаза Вернигора, и знаю, какая сила была в них заключена, поэтому, послушай меня… Нам нужно найти Великого Герцога.

Мерриз покачал головой. Факел вспыхнул, разбрасывая искры, и погас. Они остались в полной темноте, в окружении жутких восковых фигур, под хрустальными колпаками.

— Нет. Я не пойду, Птица-Лезвие. Я не верю Фердинанду. Он правит заброшенным замком, населенном чудовищами, которые ему подчиняются… Он, словно, в обычные двери, ходит в порталы Баньши… Он, используя свои знания, желает завладеть миром. Он возможно убил своего отца и брата, для того чтобы прийти к власти… Я не верю ни единому его слову…

— Пойдем со мною, Мерриз… — устало проговорил Аттон. — Пойдем со мной. Мы прошли вместе длинный путь, так пройдем его до конца… Быть может, мы узнаем правду…

— И что ты будешь с ней делать, Птица-Лезвие? Убивать правителей, как это делал твой хозяин? Объявишь Императора Конрада чудовищем? Будешь добиваться власти? Что ты будешь с ней делать, воин?

— Не знаю, Мерриз… Но, я не смогу спать ночами, я буду думать о том, что в моих руках была величайшая тайна этого мира и я отступил… Я хочу знать, ради чего погиб мой отец. Я хочу знать о чем говорил Глава прайдов. Разве тебе не знакомо подобное чувство, монах? Я всю свою жизнь прожил, как дрессированный скорпион. Я всегда не задумываясь делал то, что мне поручали. А теперь я хочу, что бы что-то изменилось, и для этого я пойду к Фердинанду. А потом… Потом… Уйду на большак. В этом мире всегда найдутся люди, готовые платить за быстрый меч.

— Ты можешь сделать это и сейчас, разве нет?

— Нет, монах… Я не отступлю. Пойдем со мной…

— Нет, Птица-Лезвие… Это не мой путь.

— Куда пойдешь ты? Обратно в Долгор? В Барагму?

— Не знаю… Может в Норк…

— Тогда мне с тобой не по пути… Пока жив слепой, в Норке мне делать нечего…

— Ты не хочешь отомстить?

— Мстить? При всей своей власти этот человек стар и убог. Он кажется чудовищем только тем, кто не знает его близко. Он сдохнет сам, в своих вонючих подземельях…

— И унесет с собой многие тайны…

— Я устал от лживых тайн, монах… Устал… Я узнаю правду, и уйду на большак, даже если этим миром правят земляные черви.

— Наши дороги вновь расходятся, воин. Ты хороший человек, храбрый и честный… Но герцог был прав, этому миру не нужны храбрые и честные люди. Прощай…

— Ты спас мне жизнь, Мерриз… — Аттон улыбнулся, глядя на горящие зеленые глаза, — Но, все равно, ты — хитрый и изворотливый монах… Спасибо, за твои мечи, за то, что ты был рядом… Прощай…

94

Фердинанд, упираясь обеими руками в стол, смотрел на карту и слушал, как собирая войска, заливаются походные горны.

Времени на ожидание практически не оставалось. Архиепископ предложенную приманку не заглотил, но Фердинанд на это не сильно и рассчитывал. Но зато теперь церковь напугана, иначе Гумбольт не примчался бы сюда, в Боравию.

Фердинанд посмотрел вниз, где происходила обычная, перед наступлением суета. Огромный лагерь перед замком Твисса бурлил. Рыцари выводили лошадей и строились в походные порядки. Между рядами мечников и копейщиков проносились курьеры с флагами, походный обоз выдвигался изломанной линией в сторону востока. Выкрики командиров, звон оружия и ржание лошадей сливались в один сплошной гул. Глядя на свою армию, Фердинанд почувствовал необычный душевный подъем. Все сомнения и мелкие заботы уходили прочь, перед этим чувством могущества и осознания своей, почти вселенской, власти.

Фердинанд вгляделся в желтую дымку, скрадывающую горизонт и представил себе как там, с трудом разворачиваясь и мешая друг другу, торопятся королевские войска. Жадные бароны выводят свои дружины, бросая правителя на произвол судьбы, а продажные интенданты сжигают обозы и фураж. Подкупленные вельможи готовят ключи от фортов и крепостей, а сельские старшины угоняют скот в леса.

Фердинанд глубоко вздохнул и сжав в кулаке Звезду, провел лучем перечеркивая карту Лаоры. Он не нуждается в услугах сестры. Он не нуждался в помощи церкви. Он не станет ждать наемников. Он сам завоюет себе вечную славу и землю для своих Владений. Он, Фердинанд Восьмой, наследник древних Правителей, истинный Император этого мира. И никто не устоит перед его могуществом…

Сзади послышалось тихое покашливание. Фердинанд резко повернулся. Перед ним стоял адъютант, со свитком в руке. На свитке виднелась сургучная печать, с гербом Атегатта — меч, рассекающий камень.

— Ваше Высочество… Из Вивлена прибыл господин Долла. — Лейтенант замешкался. Фердинанд вырвал у него из рук свиток, пробежал глазами и вдруг почувствовал, как часто и сильно бьется его сердце.

Империя объявила ему войну.

95

— Сколько стрел ты сможешь отбить сейчас, армельтинец? — Темнолицый, мощного телосложения аведжиец в потертом кожаном доспехе поднял руку и оскалился как голодный гурпан. Аттон замер, придерживая рукоять меча. Пятеро головорезов с готовыми к стрельбе тяжелыми арбалетами быстро окружили его. За ними, раздвигая ветки, появились другие, с копьями и булавами.

— Неплохо для здешних мест. Далековато от моря забрались… — Аттон убрал руку с меча.

Корсар развел руками.

— Ну так дела… А монах-то где? Неужели ушел? Да… Ну, да Иллар с ним… — он подошел поближе. По правую руку громила носил короткий и широкий данлонский меч, а с левого бока свисала длинная бантуйская абордажная сабля. На широком, вышитом мелкими жемчужинами поясе болтался маленький кривой нож в ножнах.

Аттон оценил слаженность действий морских разбойников, да жесткие лица их, иссеченные шрамами многих сражений, говорили о многом.

— Судя по всему, вы ищете меня? И на кого работаете?

— Такое дело вот… Работодателя нашего укоротили в Циче. Щуколовом звали… Уж не твоих ли рук дело, Птица-Лезвие? А знатный был боец. Не чета, тебе, конечно… Уж наслышаны… Потому и арбалеты в упор. Имя Дибо тебе что-нибудь говорит?

Аттон промолчал, вглядываясь в сосредоточенные лица арбалетчиков. Корсар заметил его взгляд и предупредил.

— Только дернись, и эти ребята сделают из тебя анбирского ежа…

— Угу… Ну и чего медлите?

— Вот так сразу? Может и не мешало бы, с твоей-то репутацией… Но мы не палачи, а вольные рыцари! — Громила засмеялся. — Там, в ущелье — это вы их всех порешили?

— Нет… — Аттон, сообразив, что сейчас его убивать не станут, скинул заплечный мешок и уселся на траву. — Сами управились, без нас. Видимо что-то важное понадобилось от меня господину Дибо, раз уж за мной погнали в такую даль уртских корсаров…

Арбалетчики продолжали держать его под прицелом. Громила подошел ближе, и усевшись напротив, достал флягу из складок широкого пояса.

— Водки хочешь? Наша, аведжийская, на тертых орехах химмы…

Аттон отрицательно покачал головой, вытащил из мешка кусок лепешки, сушеное мясо и принялся жевать, равнодушно поглядывая вокруг.

— Да уж… Кровищи, как в праздник Лун, на жертвенной площади Зиффа… Ты нашел, то, о чем тебя просил герцог?

Аттон вытер рот ладонью и утвердительно кивнул.

— Это хорошо… Теперь отдай нам, мы отнесем это в Циче.

— Я и сам дорогу знаю…

Громила отхлебнул из фляги и поморщился.

— Как же, знаешь, кто бы сомневался. Вот коня у тебя нет… И оленя тоже — нет… Даже мула какого завалящего, и то нет. А до ближайшего городка, где можно животину объезженную купить, ногами дней восемь топать. А Первая Луна на исходе…

— Вот и дайте мне коня, коль уж вы такие добрые тут собрались…

— Коня? Конь, Птица-Лезвие, в этих краях больших денег стоит… Да и не в коне дело. Отдай нам то, зачем пришел, и иди с миром. Господин Дибо сам управиться перед герцогом. И все будут довольны. И тебе хорошо — и живой, и не надо в Аведжию топать, и нам в радость — денег заработаем дитям малым на прокорм…

— Так катакомбы рядом… И охраны никакой нет. Спуститесь и возьмите, что нужно… — Аттон доел, запил водой из бурдюка и зевнул. Бережно складывая остатки еды, он незаметно освободил крепления лезвий в потайных карманах и чуть поправил перевязь с мечом за спиной.

Громила прищурившись смотрел на него.

— Э-э-э, нет… Чего это нам в пещеры лезть? А вдруг там монах твой притаился, тот, который с двумя клинками… Или, упаси Иллар, нелюдь какой оттуда выскочит?

— Ну, тогда проводите меня к вашему герцогу, да и все… И мне хорошо, и вам, опять-таки выгода…

— А нам Фердинанд не указ, армельтинец… Герцог про нас может и знать не знает, ведать не ведает. И вообще, воюет Его Высочество с королевством. Заняты они, понимаешь ли… А нам господин Дибо хозяин, ему мы и ответ держать будем. Но без тебя, Птица-Лезвие…

— В странные игры играет ваш хозяин… Гнева Великого Герцога не страшитесь? Я, вроде как, добровольно вызвался, и слово свое держу… А монах Дибо мне, господа корсары, и не хозяин вовсе… Мне надо к Фердинанду явиться, воюет он где, или раков в пруду ловит. — Аттон улыбнулся вожаку.

— Ну-у, так дело не пойдет, армельтинец… — Громила легко вскочил на ноги и сделал пару шагов назад, зайдя за спины головорезов.

Ближайший к Аттону стрелок уже истекал потом, стараясь удержать тяжелый арбалет, направленный на цель. Аттон, все это время прислушивавшийся к далеким странным звукам, приблизительно установил, где наемники оставили своих лошадей. Он напрягся, собирая все силы для мгновенного броска, внутренне представил траектории полета стрел и сосредоточился на низкорослом черноусом аведжийце, ниже всех опустившем арбалет.

Краснолицый громила поднял руку для команды. По его лицу пробежала легкая тень сожаления.

— Я не могу отступить. Мы уже послали весточку о твоей находке. И к тому же… Наверное, я все равно приказал бы убить тебя, армельтинец. Отомстил бы за Щуколова, да и шлюхам было бы что рассказать в таверне… Вот и все, Птица-Лезвие! Твой черед отправляться к Джайллару! Передавай привет Гайсеру, если встретишь…

Аттон рванулся в сторону, брошенное им лезвие глухо чавкнуло, войдя в переносицу усатому стрелку. Арбалет его дернулся, толстый зазубренный болт пробил горло стоявшему напротив корсару. В мгновенье вся поляна пришла в движение. Аттон, бросив все четыре лезвия в разные стороны, метнулся обратно к мешку, арбалеты взвизгнули почти одновременно с предсмертными криками. Пока ошеломленные корсары оторопело таращились по сторонам, Аттон уже бежал, что было силы продираясь сквозь колючий кустарник.

96

Алан Сивый плевал себе под ноги и с мольбой в глазах поглядывал на капрала.

— Господин капрал, ну что… Ну, хоча бы чарку одну… Как за Норк выйдем, тама ведь только воду пьют, безбожники…

Остальные мечники зашумели, с тоской глядя на корчму. Рыжий как огонь, без единого седого волоска, пожилой капрал, по прозвищу Людоед, потряс перед носом у Сивого огромным мозолистым кукишем.

— Во, видал! Это тебе чарка, рыбий глаз… А вот это… — Людоед показал остальным мечникам многохвостую плеть из жил мантикоры, — А это вам девки гулящие… Никак на войну идем. Лейтенант придет, толку, что молодой… Как начнет вам, пьяным, кулачищем зубы считать, да и мне за одно, что не углядел…

— Так это, господин капрал, воевать-то рыцари будут… — Сивый махнул рукой на железную панту, стоящую в стороне, на пригорке. — А мы что? Мы и пить то не будем, чуток, только… И травки пожуем сразу…

— Все ты не уймешься, рыбий глаз… Сказал нет, значить нет… — Людоед повернул голову и заметил сигнальщика с зеленым флагом, объезжающего на олене ряды войск. — Становись, заразы… Сейчас выход трубить будут.

Сивый, посмотрев в сторону сигнальщика, подпрыгнул от досады…

— Эй, господин капрал, это что… Жалованье получили ведь… Это, как же так, в бой с полными карманами идтить?

— Эх, рыбий глаз… Какой ты прямо змей степной… Ну бери баклагу и бегом… В корчму и обратно… Не помирать же, при таких деньгах…

97

Восседая на огромном белом олене, король Могемии и Боравии осматривал поле выбранное им для решающей битвы. За спиной короля зеленела свежей молодой листвой дубрава, а впереди расстилалась ровная степь, покрытая жесткой колючей травой. Армия Фердинанда из четырех конных бригад и бесчисленных отрядов пехотинцев приближалась с юга, неотвратимо, как осенняя буря. Король посмотрел на свои войска, расположившиеся на кромке леса, и покачал большой седой головой.

Его собственная армия насчитывала до пяти тысяч человек, из них едва ли не половину составляли ремесленники, крестьяне и прочий сброд. Вся Боравия присягнула на верность Фердинанду, а маркизы Суолларра и Готтолаора предали его, беспрепятственно пропустив аведжийцев. Да что там говорить, его бароны позорно бежали со своими дружинами… Но у короля еще остались верные люди, и теперь головы предателей, насаженные на колья, украшают вход в его шатер.

Проезжая мимо своих солдат, король напялил на голову шлем в виде медвежьей головы. Мечники и копейщики, рыцари и простолюдины, смотрели на него одинаковыми взглядами, в которых король видел преданность. Простые люди всегда любили его. Король Венцель Добрый… Король-сумасшедший… Король-пьяница… Он разбрасывал во время праздников горсти монет вокруг себя, и выпив лишнего, а по-другому он и не пил, выходил под бурю оваций бороться с любым желающим, и всегда щедро вознаграждал победившего его. Он миловал преступников, и даровал свободу каторжникам. Люди, ненавидевшие своих лордов, жили, подчас, одной лишь надеждой, что где-то в замке Барга, живет добрый и справедливый король. Теперь они, оставив свои дома, пришли и встали под его знамена.

Венцель неторопливо проезжал, вглядываясь в лица всех встречных. Знать, вовсю трубившая о своей ненависти к аведжийцам, и не простившая ему брака с княгиней Нестской, первая бросилась к ногам Великого Герцога. А этим людям было все равно. Они пришли воевать за свого короля.

Венцеля нагнал генерал Итен, молодой рифлерец. Итен привел тысячу лучших в Лаоре пехотинцев, дань королю от Великого Герцога Рифлерского Вильгельма Третьего, в честь многолетней дружбы.

— Ваше Величество! Разведка сообщает, что аведжийцы приближаются. Завтра утром они будут здесь.

— Хорошо, генерал! — Венцель остановил оленя.

Итен остановил своего коня рядом. Король окинул взглядом молодого генерала и усмехнулся в усы…

— Я знаю, генерал, что вам нашептывают члены военного совета. Что король совсем тронулся умом, и что, мол надо немедленно отводить войска к Барге и укрепиться в городе… Так, генерал?

На красивом тонком лице рифлерца появился румянец смущения.

— Посмотрите, генерал, вокруг… И скажите, что вы видите? Скажите, вы видите регулярную королевскую армию? Нет? И я не вижу… — Король стянул перчатку и вытер высокий лоб ладонью. Он не пил пятый день, и поэтому губы его слегка дрожали. — Моя армия уже делит те крошечные земельные наделы, что швырнул им Фердинанд… Швырнул — и они бросились, как стая голодных гурпанов, рвать и давить друг друга. В Барге нас задушат, генерал, задушат спящими, и смерть наша станет позором. Укройся я в Барге — и Фердинанд продолжит жечь деревни и уничтожать мой народ… Вы слышали донесения разведки? Вы, солдат в двадцатом поколении, вы представляете себе сад, где на каждом дереве висит по ребенку? Огры, генерал, убивали только воинов и только в бою… Они не травили колодцев и не насиловали женщин… Мы примем этот бой, даже, если нас останется только двое…

— Да, Ваше Величество! — Молодой рифлерец вытянулся в седле и замер с выражением отчаянной отваги на лице.

Венцель улыбнулся.

— Укройте своих мечников в лесу. Командир рифдольцев атаман Кнут обеспечит вам прикрытие от аведжийской разведки. Я поведу в бой войска лично. Если атака будет удачна — постарайтесь прикрыть мне фланги. Аведжийская конница способна перемещаться удивительно быстро. Они обязательно постараются зайти с флангов и с тыла. В тылу будут стоять сельские дружины. Воины они не ахти, конечно, но продержатся смогут. — Король увидел, что невдалеке солдаты разливают по кружкам пенящуюся жидкость… — Вперед, генерал! Ведите свои войска… А я пойду, побеседую с солдатами, перед боем…

Король пришпорил оленя. Завидев его, солдаты смущенно опустили головы и прикрыли кружки ладонями. Король, как в молодости, спрыгнул с оленя на землю и швырнул поводья подскочившему адъютанту. Потом с легкой улыбкой сдернул с седла огромный, изукрашенный резьбой, серебряный рог.

— Эх… Пейте, пейте, солдатики! И мне налейте… На том свете точно не нальют!

Со всех сторон к ним начали сходится воины. Кто-то затянул песню. Венцель хлопал солдат по плечам и сыпал шутку за шуткой. Солдаты радостно хохотали и гордо поднимали головы.

Их добрый король был рядом, он был с ними. И на его медвежьем шлеме блестел девиз древних могемских правителей:

«Первые среди равных!»

98

Ук горестно вздыхал и жаловался самому себе на свою тяжкую судьбу. Ему было холодно, и он очень хотел есть. Четыре дня назад на завод полный рыбы, набросился двурог. Сети пришлось опустить. Рыбаки, почесав грязные чубатые головы, ушли в порт, оставив его, Ука, на вышке, посреди моря, в пяти лигах от Канцы, ждать когда чудовище уйдет. Но день проходил за днем, а двурог плавал вокруг завода, выставив на поверхность грязно-желтое брюхо и уходить не собирался. Стаи тунца, чувствуя чудовище, в завод не шли. Они, словно издеваясь, резвились в отдалении, гоняя летучих рыб, и высоко выпрыгивали при этом из воды.

Уходя, рыбаки швырнули на грубо сколоченный стол несколько черствых лепешек и соленую рыбу и пообещали через два дня его сменить, если чудовище к тому времени не уберется. Но шел четвертый день, а смены все не было. Все, что ему оставили, он уже подъел. Противная вода, в кожаном бурдюке, подходила к концу. Брюхо сводило от тупой, ноющей боли. Порой, боль становилась нестерпимой, и тогда, мальчик прижимался лицом к вонючим доскам вышки, и тихонько плакал. Но, потом, боль отпускала, и Ук забивался в угол, прячась от ночного холода под тряпье.

Светало. Ук высунул лохматую веснушчатую голову за ограждение вышки и плюнул от досады. Недалеко от завода, чуть не касаясь зазубренными черными плавниками толстых, плетеных тросов, лежал, выставив уродливую голову двурог. Чудовище пускало пузыри, довольно похрюкивало, и таращилось на вышку четырьмя горящими оранжевым пламенем глазами. Ук с сомнением посмотрел на большой бронзовый колокол над головой. Конечно, он мог позвонить, и тогда сюда непременно явятся рыбаки. Но это будет стоить ему хорошей порки, а может его и зашибут, под горячую руку. Мальчишка с ненавистью посмотрел на далекие, редкие огни Канцы.

Двурог мощно хлопнул хвостом по воде и заревел. Ук стиснул зубы и повалился на пол. Он злился на рыбаков, бросивших его здесь, на этих, вечно пьяных трусов и подлецов. Ук знал что только бантуйский гарпунер мог одолеть двурога. Но бантуйцы ушли, все как один. В одну ночь, ровно полнолуние назад. Они ушли тихо, побросав дома и скарб. Купцы, мореходы, ловцы и гарпунеры. Все. Ук вспомнил, как его хозяин, толстый и неуклюжий аведжиец радовался тогда, и орал пьяный, о том. как он ненавидит это отребье. И вот теперь, некому прийти и прогнать двурога.

Ук, подавив очередной приступ голодной боли, перегнулся через ограждение и оглядел светлеющий горизонт. Над горизонтом, в слабой дымке, появились какие-то смутные пятна, словно над самым морем ползла полоса темного тумана. Мальчишка долго всматривался вдаль, пока не заболели глаза. Потом, с тайной надеждой, посмотрел в сторону города. Лодки не было. Он сел на пол, и, закрыв лицо руками, заплакал. Так, в слезах, он и уснул.

Ему снились жареные на углях омары. Он разбивал камнем панцири и, обливаясь горячим соком, высасывал нежное мясо, заедая мягкими лепешками. С синего неба падали толстые зеленые листья салата, он подхватывал их и заталкивал в рот. Рядом сидела добрая мама, живая, с пушистыми черными волосами, развевающимися на ветру. Она гладила его мягкими руками по голове и что-то говорила…

Ук проснулся от нестерпимого голода. Он сидел, прижимая руки к животу, и качал лохматой головой, соображая, где он находится. В глаза ему бил яркий солнечный свет. Гулко хлестали об опору вышки волны. Со всех сторон доносилось хлопанье и странный скрип. Ук оцепенел, мгновенно забыв о голоде. Он узнал эти звуки — это бились на ветру паруса, и скрипел такелаж. Мальчишка вскочил, с горящими от возбуждения глазами. И в нерешительности, замер…

Впереди, насколько хватало глаз чернели квадратными парусами огромные многовесельные корабли. Ук резко повернулся и увидел, что город еще покрыт тяжелым утренним туманом. Он снова повернулся к приближающемуся флоту. Потом медленно, не сводя глаз с ближайшей, идущей прямо на вышку, галеры, Ук потянулся к языку колокола, и вцепился в него обеими руками, что есть силы. Тревожный гул понесся к спящему в тумане городу. Он звонил долго, с ужасом глядя, как галера приближается и разворачивается к нему бортом.

Пьяный рыбак выбрался из смрада таверны, в сырой, пропитанный запахом гниющих водорослей, туман. Остановившись, он долго вслушиваясь в далекие удары сторожевого колокола. Потом, шатаясь, вернулся к дверям таверны, просунул внутрь голову и заорал, перекрикивая пьяную песню:

— Эй! Вы там… Подымайте свои задницы… Мальчишка звонит в колокол, наконец-то тварь убралась… Надо выводить фелюги, сегодня будем с рыбой, мать её…

Таверна задрожала от громких возгласов. Рыбаки, один за другим, выбирались в туман. Колокол звонил не переставая.

— Чтой-то он раззвонился, рыбий хвост… — Хозяин завода, толстый бородач весь покрытый багровыми лишаями, позвякивая золотыми браслетами, обратился к капитану фелюги:

— Если рыбы будет много, дашь мальчишке пару монет…

Капитан молча кивнул и сбросил за борт носком сапога вонючую раковину. Колокол ударил еще раз и умолк.

Сирота Ук смотрел невидящими глазами на развевающиеся в голубом небе черные флаги, пригвожденный к столбу длинной стрелой с красным оперением.

99

Король словно смерч разметал всадников вокруг себя и вырвался из боя. Из его окружения осталась лишь горстка рыцарей. Прикрывая короля, они продолжали неравную битву. Отовсюду наседали аведжийские всадники. Венцель приподнялся на стременах и увидел, что в его сторону, прорубая себе дорогу топором, прорывается Итен. Панцирь молодого генерала был весь иссечен, по лицу его стекала кровь. Король взмахнул длинным мечом, пришпорил оленя и бросился в самую гущу боя, на встречу рифлерцу. Его капитаны гвардии, прикрываясь щитами, отражали боковые атаки, тесня огромными, закованными в сталь оленями аведжийских всадников Венцель проткнул мечом рыцаря перед собой, освобождая дорогу генералу, и бросил оленя вправо, сминая вооруженных крючьями солдат. Итен, прикрываясь щитом, заорал, стараясь перекричать шум боя:

— Мы разбиты. Ваше Величество! Рифлерцев вырезали всех… Ополчение выдержало три атаки и полегло… Рифдольцам в тыл ударила конница, маркиз Им-Крейц предал вас… Он отвел свои войска в лес… С запада сюда прорывается атаман Кнут, он ведет оставшихся рифдольцев…

Король на глазах Итена вдруг обмяк, и выронив меч, ткнулся шлемом в загривок оленя. Из спины его торчали две стрелы. Генерал перегнулся через седло и подхватил Венцеля одной рукой, не давая упасть.

— Стрелы… — Король поднял голову, изо рта его толчками шла кровь.

— Что? — Итен не расслышал. Он старался, сдерживая шпорами коня, выровнять короля в седле.

— Стрелы сломай… — Прохрипел Венцель, глаза его закатывались.

Итен одну за другой, сломал стрелы и, поддерживая короля, заорал гвардейцам:

— Проход! Сделайте нам проход! Король ранен!

Гвардейцы, на мгновенье оборачивались на короля, и тут же с удвоенной силой бросались на врага. Но пробиться не удавалось. Кольцо вокруг них постепенно сжималось. Все прибывающие отряды аведжийцев теснили их подальше от леса.

Венцель нашарил флягу у пояса, сорвал зубами пробку и присосался к горлышку. Сделав три мощных глотка, он откинул флягу в сторону и схватил Итена за руку, притянув его к себе. Генерал увидел лицо короля, и ему стало жутко. Из-под шлема на него смотрели багровые, нечеловеческие глаза.

— Генерал… — голос короля стал глухим и напоминал рычание зверя. — Генерал… Уводи солдат в лес… Прорывайтесь к Барге… Помоги королеве… Помоги ей, рифлерец… Она обманула него… И Фердинанд идет только за ней…

— Ваше Величество… Я… Как же вы…

— Хр… Помоги королеве… — С черных губ короля в лицо Итену летели капельки крови. — Дай мне топор…

Итен, позеленевший от ужаса, сунул в бурую волосатую лапу с длинными когтями, свой топор. Чудовище, бывшее королем Могемии и Боравии, взмахнуло над головой оружием, и издав ужасающий вопль, бросилась в битву, круша направо и налево, и через мгновенье исчезло в кровавой пляске мечей.

100

— Король? — Фердинанд бросил на землю перчатки и подставил руки под струю воды из бочонка. Полковник гвардии Роут, покрытый с ног до головы кровью, глядя на льющуюся воду, сглотнул слюну.

— Ищут, Ваше Высочество… Король Венцель лично отражал наступление, и возглавил несколько контратак. Его окружили и начали оттеснять от леса, но тут в окружение прорвались проклятые рифдольцы, и части гвардии короля удалось уйти в лес. Но самого короля среди них не было.

Фердинанд, хмуро глядя на полковника, вытер руки об захваченный могемский штандарт.

— Мы потеряли целую бригаду, полковник. Целую армейскую бригаду, брошенную на каких-то крестьян, вооруженных вилами…

— Позволю заметить, Ваше Высочество… Там были рифдольцы…

— Да, полковник… Рифдольцы… Как сложно договориться с этими излишне честными убийцами… И если бы этот маркиз не забрал своих вояк, открывая нам путь, вы бы до сих пор штурмовали их ряды… Джайллар! Ненавижу предателей. Найдите маркиза Им-Крейца и отрежьте ему голову тупой пилой. Повесить всех офицеров, предавших своего короля. Всех дворян, сдавших замки без боя — утопить в дерьме. Такие подданные не нужны Великой Аведжии. Захваченных в плен хорошо кормить, кому нужна помощь лекаря — обеспечить. Рыцарям предоставить отдельные палатки… Полковник, кто был ваш отец?

Роут замер, глядя на герцога широко раскрытыми глазами.

— Мой отец был капитаном гвардии, Ваше Высочество!

— Отлично, отлично! Теперь вы маркиз Им-Роут! Думаю, король не будет возражать! — Фердинанд рассмеялся. — Идите, генерал Им-Роут, распоряжаетесь… Войска должны отдохнуть день и ночь. Завтра утром, выступаем на Баргу.

— Да, Ваше Высочество!

— И распорядитесь, генерал, чтобы нашли рыцаря Ульера. Он нужен мне немедленно…

101

Алан Сивый бродил по лагерю в поисках выпивки. Вторую неделю их отряд маршировал в сторону Прассии, глотая пыль от скачущих впереди пант. Аведжийцы под натиском имперских арионов и данлонской армии отступали к озерам ХемЛаора, собираясь для решительной битвы. Но отряду Сивого вступить в бой так и не пришлось. Их бросали на марши, прикрывать фланги от прорывов аведжийской конницы, но враг не спешил атаковать. Однажды, Сивый увидел самого Великого Императора Конрада Четвертого. Император в простых белых латах проскакал мимо в окружении маршалов, торопясь к месту сражения. Сивый, с восхищением и завистью смотрел на молодого правителя, и даже сбился с шага, за что и получил по морде от капрала Людоеда.

Лагерь гудел извечной походной суетой. Сивый потолкался у костров приятелей-вилайярцев, послушал последние сплетни и новости. Узнал, что Фердинанд разбил короля и вывел войска к Барге, и осадил город. Узнал о том, что бантуйские пираты, которых у него дома, в Армельтии и за людей-то не считали, напали на порты Аведжии. Услышал последнюю шутку об архиепископе, но выпить, так нигде и не нашел. В конце концов, чутье безошибочно привело его к костру, возле которого сидело с десяток данлонцев. Они пили вино. Хотя Алан с трудом представлял себе данлонца, пьющего воду. Он в нерешительности потоптался возле костра. Наконец его заметили. Пожилой широченный данлонец, с нашивками капрала, поднял седую голову и спросил:

— Ты чей будешь?

— Его Императорского Величества солдат… — Сивый изобразил на испитом лице самую свою любезную улыбку.

— Экая у тебя рожа мерзкая… А родом откуда?

— Армельтинец я…

Седой данлонец пристально посмотрел на него и зачем-то погладил пару черных кинжалов, висящих на перевязи поперек груди.

— Армельтинец, говоришь… Его Императорского Величества солдат? Вошь ты мелкая, а не солдат… Пшел вон отсюда…

Сивый, со злости плюнув, побрел обратно к своему костру.

102

Фердинанд медленно прочитал послание. Руки его, державшие свиток, заметно дрожали. Окружающие его военные, зная крутой нрав своего герцога, подались в стороны. Курьер, клацая зубами от страха, попятился.

— Маршал Нойя покинул Канцу?

Курьер закивал, продолжая пятиться назад.

— Маршал сообщает, что пиратов в десять, в двадцать раз больше, чем думал я… Они захватили Урт, Канцу и подымаются по реке к Циче. А с запада идут орды варваров. Император прижал мои войска к озерам Хоронга. Генерал Им-Роут… Вы остаетесь держать блокаду вокруг Барги. С вами остается вторая бригада. Отдайте приказ остальным войскам готовиться к выступлению. Убирайтесь…

Фердинанд, играя желваками, заходил по шатру. Король Венцель исчез. Ульер шел по его кровавому следу, но так и не настиг. Шелона отказалась сдать Баргу и признать его повелителем Могемии. Она отказалась от встречи. Она предала его…

Она предала его…

Одним приступом замок не взять. Это, конечно, не Циче, но гномы всегда строили на совесть. Конрад освободил Данлон. Его железные панты двигаются на Прассию, сметая все на своем пути. С юга напирают бантуйцы, их много, очень много… Никто не мог бы и подумать, что пиратов окажется так много. Две сотни кораблей…

Еще и варвары… Они идут к Циче. Их мало, но против этих камнелобых безумцев бессильна любая конница. У него нет союзников… Весь мир ополчился против него…

Фердинанд сжал в кулаке Звезду и поводил пальцем по карте.

— Поражение. Неужели это поражение? Конрад движется отсюда… Здесь данлонцы… Отсюда идут пираты…

Фердинанд хлопнул в ладони. Появился адъютант.

— Лейтенант, отправьте курьера к маршалу Нойе… Пусть собирает оставшиеся войска и укрепляется в столице. Стянуть все войска в Бадболе и Прассии к озеру ХемЛаор. Мы дадим сражение Императору, но на наших условиях.

103

Алан Сивый, сжимая потной рукой меч, вертел головой из стороны в сторону, разглядывая построение. Рядом с ним, в первом ряду, стоял Людоед. Капрал, опираясь на двуручный топор, грозил огромным кулачищем стоявшим рядом солдатам, воинственно вращая бельмами под огненными бровями.

По рядам пролетела команда готовности. Из строя рыцарей выехал на огромном, черном в подпалинах олене, сам генерал Коррон. По сравнению с могучим животным, старик казался карликом, не смотря на тяжелую броню доспехов. Генерал держал поперек седла двуручный меч, его редкие длинные седые волосы трепал ветер, и издалека Алану казалось, что голову генерала окружает легкое белое облако. Коррон, махнул латной рукавицей в сторону аведжийской армии и что-то прокричал, но из-за ветра и шума вокруг Сивый не расслышал ни слова. Генерал пришпорил оленя и скрылся за стоявшими пантами. Вдоль рядов поскакали сигнальщики с красными флагами.

— Во, щас начнется… — Сивый подобрал лежащий перед ним щит и посмотрел на Людоеда. Капрал вскинул на плечо топор и указал на скачущего в их сторону лейтенанта. Молодой рыцарь верхом на стройной пятнистой оленихе остановился напротив Людоеда, и указал рукой на южную оконечность озера.

— Капрал, ведите своих людей туда… Генерал Коррон считает, что аведжийцы будут обходить нас с тыла. В случае атаки, удерживайте конницу до подхода подкрепления… Все, выполняйте!

Сивый сплюнул себе под ноги.

— Как же… Удерживайте конницу… Знамо мы эту конницу. Ее хрен удержишь…

Людоед выразительно посмотрел на него и заорал как медведь-вампир на случке:

— Вперед, мечники… Бегом, мать вашу, джайлларское отродье…

Сивый, подхватив на плечо щит, побежал за капралом. Справа от них, стройными рядами выступали в атаку железные панты. Над головами, в предчувствии близкой поживы, вились кругами летучие коты.

104

Фердинанд смотрел с холма, как плотный, гремящий клин ариона врезается в ряды его войск. Закипел бой. За первым арионом шли два других, черные, неумолимые, как поступь Иллара. Ряды защитников смялись, правое крыло, состоявшее из бадбольской пехоты, распалось и двинулось назад, рассыпаясь на отдельные пятна бегущих людей. Фердинанд махнул рукой.

С места сорвался сигнальщик, и размахивая полосатым флагом, устремился к стоявшим в резерве войскам. Фердинанд указал на южную оконечность озера и повернулся к командиру бригады.

— Кто стоит на этих позициях, полковник?

— Никого, Ваше Высочество…

— Неужели Коррон не прикрыл себе фланги?

— Разведка доложила о том, что основная часть войск Императора стоит перед нами…

— А не основная?

— Есть отряды пехоты, они разбросаны по всей линии атаки… Но они немногочисленны… Ударная сила Императора — это железные панты…

Фердинанд смотрел как рыцари в черных доспехах медленно, но уверено теснят его оборону.

— Полковник! Распорядитесь, пусть три сотни из третьей Бригады ударят в обход озера. Если прорыв удастся, бросить туда всю бригаду. Бригаде Единорога атаковать в обход двигающихся арионов. Панты не успеют развернуться, слишком они медлительны. Выводите стрелков на позиции. Обстрелять арион, прорвавшийся на первую линию. Выполняйте!

Полковник ускакал, громко выкрикивая приказания. Фердинанд смотрел, как арион, наступающий последним, начал разворачиваться и пошел в прорыв, где показались арбалетчики. Рыцари, пригибаясь к закованным в броню оленям, мчались, низко опустив длинные копья, не обращая внимания на тучи визжащих стрел. Фердинанд рассмотрел зеленое с серым знамя «Бирольских Палачей», и указал адъютанту на прорывающийся арион.

— Выводите первую бригаду из боя и ударьте в бок бирольцам. Тесните их к озеру… Как откроется проход, бросайте на прорыв Смертоносных…

105

Сивый почесал впалую грудь и улегся прямо на землю, подложив под голову щит. Тут же, как гремлин из кувшина, выпрыгнул Людоед.

— Ну, че разлегся, рыбий глаз… По зубам дать?

Сивый приподнял голову, но не встал.

— Господин капрал… Солнышко вон какое светит… Полежать маленько перед смертью-то…

— Смертью-то… Оно, конечно, полежи… Вот, только, если не темнолицые, так я тебя зашибу. Прям не солдат какой пошел в эту войну, а хлыщ болотный… Тьфу на тебя…

Сивый улыбнулся жабьей улыбкой и прикрыл глаза.

С юга донесся стук копыт. Солдаты загомонили, и поднимая щиты и копья, стали строиться. Людоед бегал по рядам, раздавая тычки и матерясь. Сивый нехотя поднялся, но, увидев несущуюся в их сторону конницу, подхватил щит и побежал к первому ряду.

— Стоять! — орал над ухом Людоед.

Алан укрепил перед собой щит и упершись в него плечом, вытащил меч. Аведжийские всадники, все как один, подняли луки. По щитам застучали стрелы. Кто-то заорал, кто-то упал, заливаясь кровью.

— Копья! — заорал Людоед, и ткнув Сивого локтем, взмахнул над головой топором. Стоявшие за ними подняли копья. Сивый пригнулся, глядя на древко над головой. Всадники приближались. От лязга и грохота Алан втянул голову в плечи. Он хотел высунуться между щитами, что бы посмотреть, но тут древко над ним лопнуло с сухим треском. Сивый поднял глаза и обомлел, увидев над головой копыта и грудь лошади, в которой торчал обломок копья. Сивый дико заорал и, взмахнув мечом, ударил животное в бок. Лошадь повалилась. Над ним сверкнул меч. Прикрываясь щитом, Сивый бросился к упавшему рыцарю. Перед его лицом мелькнуло широкое лезвие копья. Сивый пригнулся и обрушил меч на упавшего аведжийца, и подхватив брошенный кем-то крюк, и размаху вогнал его ближайшему всаднику в щель под шлемом.

Атака конницы захлебнулась.