Камин. Ротшильд33 и Терещенко. Терещенко знакомится с документами.
– Бесценный подарок, Метр! Вы рисковали? Эти бумаги! А потом, вы же не знаете, как я ими распоряжусь.
– Ну, во-первых, Мишель, я твой должник. А во-вторых, обрати внимание на уровень моего обслуживания. Кожаная папка «от Тиффани»! И бонус – два свинцовых клише высоко качества контракта с подписью фигуранта, – он весело показывает папку и свинцовые листы клише. – Можно сразу ставить в набор газетного листа. Такого качества клише тебе в России не сделать. Ну и, в-третьих, чем хуже, тем лучше для основных игроков в этом безумном всемирном казино.
– Почему смеёмся, Эдуард?! – вчитывается в текст Терещенко. – Ведь это страшно своей очевидностью.
– Я смеюсь по другому поводу. Дело в том, что ты держишь в руках оригинал договора. Да-да! Наш агент испугался, заторопился и не стал делать копию. Просто подхватил сам документ.
– И вы думаете, что никто не заметит пропажи?
– Ну, это моя любимая тема. Где особенно педантичны, там самый большой беспорядок! Агент сообщает, что пока никто… Они по-прежнему уверены, что им есть чем держать Ленина на коротком поводке. Ну, а вот эти банковские проводки – копии. Но если потребуется подтверждение, то банальная аудиторская проверка… Такие огромные суммы спрятать невозможно.
Эдуард говорит и в это время заряжает кинопроектор тех лет. Маленькая коробочка с лампой и ручкой, чтобы крутить плёнку.
– А я освоил новую специальность! – хвастается Эдуард. – И если меня мой клан Ротшильдов выгонит из миллиардеров, пойду в киномеханики. Дамы их любят до одури. Профессия будущего. Ну что ты уткнулся в бумаги?! Лучше смотри хронику с полей войны.
На экране бегут солдаты, летят самолёты, плывут корабли.
– Но неужели вам не отвратно?! – Терещенко трясёт бумагами. – Это предательство Родины!
Эдуард смотрит на него. Терпеливо достаёт из портмоне сто франков, и фунт стерлингов. Просит у Мишеля российскую ассигнацию. Потом вынимает из ящика стола брусок золота:
– Вот эти бумажки имеют национальность. А вот это нет. Господи, ну, кому это я рассказываю! Блестящему финансисту! Банкиру! Нет, видно, славянская сущность перевешивает в тебе. Как и во мне – любовь к Франции…
– Может всё дело в Парвусе, который Гельфанд?
– Ну, что ты, Мишель. Этот Парвус-Гельфанд клоп, пытавшийся заработать на посредничестве. Подносчик дров в костёр. Первыми гибнут именно они. Смотри, это испытания нового танка!
Эдуард крутит ручку кинопроектора. На экране огромная махина. Башни, пушки.
На экране один из первых в кинооператорских изысков: ракурс снизу – огромная гусеница закрывает экран. Танк как бы наваливается на зрителя.
Эдуард выключает проектор, наливает коньяк, присаживается рядом:
– А что если ты, мой друг, забросишь всё это к чёртовой матери! Ну, поиграл мальчик в министра. Целых три правительства продержался. Слава Б-гу, ты выходишь хоть и с долгами, но не раздетый догола, как бывало, из казино. Неужели тебе не хватило общения с твоими как бы «соотечественниками». Ты человек мира. Ведь очевидно, что где-то в две недели там, увы, с твоим участием или без твоего, но взорвётся. Оставайся. Чтобы не задело осколками. Я выдерну за три дня оттуда всю твою маму, сестру. Слышишь, как счастливо хохочет наверху твоя Марго…
– Это дело чести, Метр. Моей чести.
– Принимаю. Но зачем тащить туда любимую женщину?!
По лестнице вниз сбегает сын Ротшильда восьми лет, а за ним хохочущая Марго34.
– У Вас чудный мальчишка. Он так по-взрослому рассуждает!
– А что если вам, Марго, остаться здесь слушать философствования моего сына, а Мишель съездит на недельку в Петроград и вернётся. Уже насовсем – предлагает Эдуард.
– Я?! Здесь!? – смеётся Марго. – Вы даже не представляете, Эдуард, какое количество женщин запрыгнет сразу же к нему в постель. В Санкт-Петербурге будет стоять очередь на километр.