Вычислительная машина УМ-1 была первой работой Староса и Берга в области реальной цифровой вычислительной техники, с которой они до этого были знакомы только понаслышке, а также по статьям в американских журналах. В это время серийно выпускались и успешно работали машины на вакуумных лампах, появлялись и первые разработки на полупроводниковых элементах.

Замечу: один из исследователей творчества Староса отметил в своей публикации, что знания вычислительной техники, которые позволили столь успешно стартовать в новой области на новой Родине, были получены Старосом не в Америке, а в Чехословакии, где он некоторое время работал с крупным учёным, первооткрывателем вычислительных машин в остаточных классах профессором Свободой. Это вполне справедливое замечание, которое делает творческий взлёт моих учителей ещё более ярким.

Я готов считать, что они приехали к нам совсем неподготовленными, но так успешно развернули свои работы, что и опытному разработчику вычислительных машин было за ними не угнаться. Главное, что они привезли к нам, — это поразительная общеинженерная подготовка, солидный научный багаж и удивительное чутьё к новому, способность заглянуть за линию горизонта. А уж самое главное – многогранный человеческий талант. Можно сказать, что таким путём Америка частично рассчиталась с Россией за талантливого музыканта Джорджа Гершвина, авиаконструктора Сикорского и многих других российских людей, получивших признание и долгую память в Америке.

В 1956 году, когда Старос и Берг начали работы по проекту портативной ЭВМ сразу по всем направлениям – вычислитель, память, преобразователи входных-выходных данных, никто в мире ещё не думал, что вычислительную машину можно построить в НАСТОЛЬНОМ варианте.

В самой молодой и быстро развивавшейся области науки и техники тем не менее уже сумели сложиться свои стереотипы, и их надо было снова опровергать, показывать и убеждать людей, что всё может быть сделано совершенно иначе. Такой подрыв привычных представлений и произвела машина УМ-1.

Но, кроме того, она изначально строилась для работы в замкнутых системах управления и измерения, для чего одновременно разрабатывались механические преобразователи «угол-код» типа КПВК-11, а потом КПВК-13, а также полупроводниковые преобразователи напряжения в код и кода в напряжение. Была создана интегральная ферритовая память, без которой невозможно было создать настольную ЭВМ: ведь малогабаритную память даже при малой информационной ёмкости создать на тороидальных сердечниках практически было невозможно. Даже разрядность машины воспринималась многими как простое издевательство над основами ещё не канонизированной науки, 14 разрядов – как об этом говорить! Тогда ещё не принято было выбирать разрядность слова в ЭВМ в терминах «бит» или «байт» – и слов-то таких не было! И уж тем более никто тогда не мог предположить, что через двадцать лет очень близкая разрядность, 16, станет стандартной для многих машин и систем.

Выбор разрядности машины УМ-1 был произведён просто: разрядность устройств преобразования входных и выходных данных увеличивалась на несколько разрядов, чтобы иметь запас на погрешность вычислений. Ещё одно гениальное решение было принято на самых первых этапах создания машины – не гнаться за быстродействием, отказаться от динамических логических элементов, работать на статической схемотехнике с непосредственными связями. Тогда эта схемотехника только появилась, и многие считали её совершенно неперспективной из-за низкого быстродействия.

Была ещё одна задача, которая решалась в этом проекте по заданию, а точнее, по просьбе Александра Ивановича Шокина. В то время склады полупроводниковых заводов были переполнены транзисторами, которые имели низкие рабочие частоты. Их никто не применял, они старательно отбраковывались и кончали свою жизнь на свалке.

Нужно было убедительно показать, что машины можно строить на таких элементах, это была важнейшая экономическая задача. Никто тогда не предполагал, что именно статическая схемотехника с непосредственными связями, переросшая в схемы с резистивными связями, станет на многие годы основой развития многих направлений микроэлектроники.

Ещё одна черта этого проекта, совершенно непривычная для советской практики: продвигать новую идею нужно, не дожидаясь, пока она полностью станет отработанной, пригодной к передаче в производство, — надо как можно скорее создать макет, обозвать его опытным образцом, начать показывать всем самым перспективным заказчикам и иерархам (теперь меняется только термин: не иерархам, а олигархам). Уметь убедить, что если сегодня машину удалось разместить на столе, то завтра, «раздев» многочисленные транзисторы, увеличив за счёт этого плотность их упаковки, можно повторить весь проект в таком конструктиве, что он может быть размещён на борту самолёта, а в недалёком будущем – и на борту ракеты.

Ведь одновременно велись работы и над бескорпусными элементами.

Но убедить вождей и потенциальных заказчиков – это полдела. Надо поверить в это самому и заразить верой людей, которые пошли за тобой и готовы идти до конца.

Это тоже составная часть успеха прорывных проектов в технике, и это отлично понимали Старос и Берг.

Но подобное ведение дел давало возможность противникам находить все слабые места, выпячивать их самым неприличным способом и пытаться утопить интереснейший проект. Как правило, такова была линия защиты у людей, для которых появление новых идей, новых коллективов грозило крахом тем работам, которые эти люди вели сами. Их меньше всего волновало, что они пытаются не просто устранить завтрашнего конкурента, но и отбросить собственную страну на годы назад, создать отставание от мира, лишить приоритета в какой-либо отрасли экономики или обороны. Многие не отказались от своих бредней и через двадцать, и тридцать лет.

Вернёмся к машине УМ-1. По состоянию на конец 1959 года это была совершенно замечательная машина, но это был МАКЕТ машины. Он позволял показать, что ещё через два-три года на этой базе, переведя все цифровые схемы на бескорпусной вариант, можно создать современную бортовую машину, работающую в самых жёстких условиях климатических и механических воздействий. Забегая вперёд, можно сказать, что это был прекрасный макет будущего семейства бортовых вычислительных машин УМ-2. Именно в этом качестве машина УМ-1 могла занять достойное место в Политехническом музее, а могла и просто попасть на свалку. Но судьба распорядилась иначе.

Было принято решение, что на базе УМ-1 параллельно с разработкой бортовых машин следует создать промышленную версию этой машины, поставить её на серийное производство и активно внедрять в самые разные отрасли народного хозяйства. При этом не ждать, пока найдутся умные дяди, которые отыщут нишу для абсолютно нового класса машин, а начать самим активно искать для неё совершенно нетривиальные применения. Делать системы, становясь не только разработчиками элементной базы, не только разработчиками ЭВМ, но и системным коллективом, способным, а, главное, стремящимся самостоятельно строить управляющие системы и учить этому потенциальных заказчиков.

Так появился ещё один лозунг на знамени КБ-2 – «вертикальная интеграция». Этот лозунг означает стремление и умение в рамках одного коллектива выполнять работы по созданию элементной базы, унифицированного набора конструктивных узлов, на их основе – законченных радиоэлектронных приборов, а в предельном случае – законченных систем управления.

Именно этот момент стал переломным в моей судьбе. До этого я не очень понимал, чего от меня ждут мои шефы. Меня заставляли заниматься математикой. Подбирать молодых и немолодых программистов и заниматься некими довольно абстрактными системными исследованиями. А тут вдруг цель вышла из тумана, приобрела ясные очертания и захватила меня на всю оставшуюся жизнь.

Это же в дальнейшем определило судьбу десятков ярчайших личностей, которые шли вместе с нами по неизведанным путям. Втянулся в эту орбиту и Виталий Михайлович Вальков, который и привёл меня к порогу старосовской фирмы. Но случилось всё немного позже, его звёздный час пока ещё не настал. Пока что он создавал лабораторию надёжности, занимался партийной работой, очень тесно сотрудничал с Бергом – их объединял здоровый инженерный авантюризм и просто человеческая привязанность. Берг любил Виталия и всячески стимулировал его профессиональный рост. Чувствовалось, что его потенциал используется далеко не полностью. Но об этом – в дальнейшем повествовании…

Для того чтобы макет УМ-1 превратить в серийную машину УМ1-НХ, был необходим человек производственного склада, с большой напористостью в характере и обязательно с хорошими производственными связями. Такой человек нашёлся за пределами ЛКБ. Это был профессор Военно-механического института, заведующий кафедрой Сергей Александрович Майоров.

С. А. Майоров

Прежде чем прийти в институтскую науку, он был главным инженером одного из серьёзных оборонных заводов. Сейчас трудно восстановить историю его появления на нашем горизонте, но, как я помню, они просто жили со Старосом и Бергом в одном доме на углу Московского проспекта и Кузнецовской улицы и познакомились именно как соседи.

Вскоре в ЛКБ высадился малочисленный десант молодых ребят из Военмеха, и они вместе с нашими ребятами начали в аварийном порядке превращать макет УМ-1 в серийнопригодную машину, получившую название УМ1-НХ.

Во многих публикациях обыгрывается это название как попытка понравиться тогдашнему руководителю страны Никите Сергеевичу Хрущёву. Нет, в названии изначально делался упор на то, что это машина ДЛЯ НАРОДНОГО ХОЗЯЙСТВА. Это уже через два года, когда готовился визит Хрущёва в ЛКБ, кто-то обратил внимание на такое совпадение и предложил использовать и этот подвернувшийся шанс.

Разработкой опытного образца машины занимались молодые ребята набора 1959-60 годов. Они же разрабатывали и макет микроминиатюрной модели машин, предназначенных исключительно для военных применений в авиационной и ракетной технике. Руководил работами Николай Иннокентьевич Бородин, занимавший должность начальника отдела. Его ближайшими помощниками были Иван Фёдорович Шилин, Евгений Иванович Жуков и Владимир Яковлевич Кузнецов. Разработать серийный вариант машины – большое дело. Но это лишь часть дела. Предстояло ещё найти завод, который хочет и может взяться за такой проект.

В начале 60-х годов звезда наших шефов светила ярко. И этому во многом способствовали отношения Филиппа Георгиевича с тогдашним первым секретарем ленинградского Обкома партии Василием Сергеевичем Толстиковым. Как только основные контуры серийной управляющей машины стали понятны, Филипп Георгиевич попросил первого секретаря принять его, и сразу был принят. Старос изложил свою идею, Толстиков отнёсся к ней весьма одобрительно. Немедленно было дано поручение двум отделам обкома – оборонному, на который замыкались мы, и промышленному. Работа была поручена инструктору оборонного отдела Юрию Ивановичу Данилину.

Ю. И. Данилин

Юрий Иванович очень быстро подготовил предложение по двум ленинградским предприятиям, из которых был выбран завод ЛЭМЗ в Сосновой Поляне, называвшийся до войны «Пишмаш». Так его долгие годы называли коренные ленинградцы. В книгах об обороне Ленинграда можно найти фразу: «Немцы дошли до „ПИШМАША”».

Старосу пришёлся по душе молодой, энергичный и одновременно деликатнейший Данилин, и он попросил первого секретаря «отдать» его для работы в должности заместителя главного инженера ЛКБ. Несмотря на сопротивление руководства оборонного отдела и нежелание самого Данилина, которого перевели на партийную работу за полгода до этого, вопрос с его переходом был решён.

Честно говоря, сложившемуся человеку непросто было работать с Филиппом Георгиевичем. Но в данном случае отношения сразу стали взаимоуважительными и деловыми. Юрий Иванович взял на себя очень тяжёлую часть работы, в которой наш коллектив, быстро сформированный из молодых необстрелянных инженеров, прямо скажем, оказался не очень силён. Это был стык между неопытными, хоть и талантливыми, разработчиками и заводом, который отважился начать свой путь в неизведанное – в организацию серийного производства вычислительных машин.

Юрий Иванович проработал в ЛКБ с 1961 по 1967 год. После этого был переведён на ещё более ответственную должность – генеральным директором крупного научно-производственного коллектива «Лентеплоприбор». За эти годы Данилин успел сделать очень много важных дел, и крупных, и, на первый взгляд, повседневных, не очень заметных, но без которых нормальное развитие ЛКБ было бы невозможным.

Отношения Данилина и Староса лучше всего подтверждаются двумя вещами. Во-первых, на всех фотографиях визита Хрущёва в ЛКБ Данилин (всего через полтора года после вхождения в коллектив!) виден рядом со Старосом и Бергом, но он явно старается не выпячивать себя на первый план и при этом быть готовым в любой момент включиться в разговор, помочь шефу в трудную минуту. Во-вторых, Юрий Иванович был включён в авторский коллектив при представлении УМ1 – НХ на Государственную премию, а ведь это было в 1969 году, уже через два года после перехода Данилина на другую работу.

Первым делом Данилина была подготовка проекта Постановления ЦК КПСС и Правительства об организации на ЛЭМЗ серийного производства УМ1-НХ и заодно – изменении категорийности предприятия и строительстве новых производственных площадей. Сегодня термин «категорийность» не всем понятен: он означал не только повышение статуса в экономике страны, но и серьёзные преференции экономического плана, в том числе, и значительное увеличение заработной платы. Неплохое начало новой работы!

В команду создателей УМ1-НХ входил и член команды С. А. Майорова молодой инженер Юра Чугунов, который взял на себя всю рутинную работу по организации освоения новой машины на первом нашем заводе ЛЭМЗ – Ленинградском Электромеханическом заводе.

Мне удалось найти лишь один снимок Юры Чугунова в те годы, когда он работал над проектом УМ1-НХ. Он бодро шагает в колонне демонстрантов рядом с Борисом Клейманом – живой легендой нашего коллектива. Боря делает приветственный жест, как будто он стоит на трибуне Мавзолея. Слева от них другие герои этого повествования – Геша Жуков и Володя Кузнецов. И все так молоды!

Юра, а в последующем Юрий Андреевич Чугунов, человек необычайно контактный, доброжелательный, пришёлся ко двору в ЛКБ и скоро перешёл к нам на постоянную работу, возглавив отдел, которому были поручены все дела по УМ1-НХ и заводу. Отдел Чугунова напрямую подчинялся Данилину вместе с конструкторским и отделом главного технолога. Мы ещё не раз встретимся с Юрой Чугуновым в нашей истории.

Что касается профессора Майорова, то может казаться, что его роль в судьбе УМ1-НХ столь кратковременна, что о ней можно было бы и не вспоминать. Однако это совсем не так. Не зря Сергей Александрович впоследствии получил Государственную премию за эту работу вместе со Старосом, Бергом, Вальковым, Данилиным, Панкиным и работниками завода. Именно он увидел в нашей машине черты серьёзной технической новинки, которая может иметь большой успех, если она появится в нужное время и в нужном месте. Он считал, что нужное время – это как можно скорее, а нужное место – это ЛЭМЗ. Они стали близкими друзьями со Старосом и оба очень дорожили этой дружбой. Вскоре Майоров перешёл в ЛИТМО, возглавив кафедру вычислительной техники. Позднее он стал также заместителем ректора этого института по научной работе и председателем Учёного совета по вычислительной технике. Через этот совет прошли свой путь в науку многие способнейшие инженеры ЛКБ.

Роль Майорова в судьбе Староса выходит далеко за пределы истории с машиной УМ1-НХ. Наиболее ярко это видно из следующей истории.

…В тот вечер в роскошном зале ресторана «Астория» Филипп Георгиевич Старос отмечал свой 50-летний юбилей. Зал был полон, настроение у всех праздничное.

Позади бешеный успех и последующее поражение в зеленоградском проекте (но всё же удалось сохранить ЛКБ!). Постепенно затянулись душевные раны, движение вперёд стало не столь стремительным, но приносило всё более весомые плоды. Незадолго до этого Старос стал доктором технических наук, профессором. Успешно развивалась работа над проектом системы для подводных лодок «Узел». Казалось, впереди успех и ничего кроме успеха. Таково было настроение всего застолья. Все тосты и пожелания – только вперёд! Слово попросил Сергей Александрович Майоров. Его поздравление прозвучало в полном смысле как гром среди ясного неба.

Сначала, как и следовало ожидать, были обозначены все успехи юбиляра. А потом прозвучали примерно такие слова:

«Знаешь, Филипп, вся жизнь человека идёт по синусоиде. Мы все видим, что твоя судьба сейчас находится в высшей фазе. Но ты должен понимать, что за ней почти неизбежно падение, крушение надежд и разные несчастья»…

Разговоры за столом стихли, свою мысль Майоров продолжил в напряжённой тишине:

«Так запомни, Филипп, что если беда случится, своих самых верных друзей ты найдёшь в нашем родном Институте точной механики и оптики».

Эти слова вызвали длительные аплодисменты, прежде всего своей неожиданностью. Все восприняли их просто как застольный приём опытного оратора. Однако время показало, что это выступление было не только пророчеством, но и клятвой верности, которую не часто услышишь в нашей жизни. Через семь лет, когда бессмысленно и беспощадно был прерван творческий полёт, ЛКБ было расформировано, а Старосу предложена унизительная должность в новой структуре, именно профессор Майоров в невообразимо короткий срок организовал в ЛИТМО новую кафедру микроэлектроники и предложил Старосу её возглавить. Трудно было Филиппу Георгиевичу продолжить свою жизнь в городе, где для него горела звезда удачи, творчества и непрерывного труда, и он, поверив пустым обещаниям и отказавшись от предложенного, поехал на Дальний Востоке третий раз начинать жизнь сначала.

Но профессор Майоров сдержал слово и сделал максимум возможного в той ситуации. Он знал цену мужскому слову и умел держать его.

Прошли годы, я пришёл на эту же кафедру к Майорову в качестве совместителя и при его поддержке поставил новый курс, которого тогда ещё не было в других институтах. Это был курс микропроцессоров и микро-ЭВМ, основой которого были работы нашей команды, команды учеников и последователей Староса. В этом курсе, как и в самих работах, продолжали развиваться на базе технологии микроэлектроники, созданной под руководством Староса и Берга, структурные решения, которые впервые в мире были приняты при построении первой мини-ЭВМ УМ 1 – НХ. Легко убедиться, что по своей структуре и параметрам, с интервалом в десять и двадцать лет, соответственно, машина УМ1-НХ была повторена сначала в виде одной платы (одноплатные микро-ЭВМ «Электроника С5-11, С5-12»), а затем и в виде одной интегральной схемы («Электроника С5-31»). 

Вот что пишет в своей книге «История вычислительной техники в лицах», в главе «У истоков развития микроэлектроники», Борис Николаевич Малиновский, крупнейший советский учёный, с которым я знаком многие годы и которого считаю честью и совестью советской вычислительной техники: 

Одной из ярких страниц в истории развития вычислительной техники явились работы, начатые во второй половине 50-х годов в Ленинграде Филиппом Георгиевичем Старосом и его ближайшим помощником Йозефом Вениаминовичем Бергом. Особенностью этих работ была изначальная ориентация на микроэлектронные технологии. Это позволило получить первые в СССР крупные результаты в создании и внедрении образцов микроэлектронной управляющей вычислительной техники и инициировать организацию Научного Центра микроэлектроники в Зеленограде с филиалами в ряде городов Союза…

…Приоритет УМ1-НХ как первой в мире мини-ЭВМ фактически признали американские специалисты. В обзоре советской вычислительной техники, опубликованном в журнале Control Engineering, 1966, № 5 под рубрикой «Настольная модель (Desktop Model)» УМ 1-НХ была названа «замечательной» по своим размерам и потребляемой мощности.

Я адресую эти строки, эти отточенные формулировки непосредственно некоторым современным «историкам-старосоведам» с комментарием, что они принадлежат человеку, который практически в то же время создал вместе со своими коллегами из киевского Института кибернетики Управляющую Машину Широкого Назначения (УМШН).

Рождённые практически в одно время, довольно близкие по параметрам, эти две машины имели одинаково успешную судьбу и в производстве, и в применениях, и в промышленном долголетии. Аесли, в отличие от УМ1-НХ, киевская разработка не получила высокой премии, то ещё неизвестно, кому больше повезло. Старос и Берг заплатили слишком дорогую плату за полученную через много лет, в 1969 году, Государственную премию – неистребимую ненависть ленинградского рядового партийного функционера, которого судьба превратила через несколько лет в одного из самых первых лиц партийной верхушки страны и который, возможно, стал бы в смутное время девяностых генсеком, если бы ему не помешала слишком неудачная для этого фамилия – Романов.

Так что уж позвольте считать слова и оценки Бориса Николаевича Малиновского более весомыми, чем те публикации, что появляются уже в наше время, когда может возникнуть обманчивое ощущение, будто их уже некому оспорить…

Сотрудничество с ЛЭМЗ началось в 1960 году. Это был первый, но далеко не последний в нашей жизни случай, когда очередное изделие рождалось практически одновременно с рождением нового завода или нового производства на одном из старых и явно непрофильных заводов. ЛЭМЗ получил своё название в послевоенные годы, когда он начал производство важнейшей в то время для всей страны продукции – электромеханических счётчиков электроэнергии. В 1960 году это был благополучный завод с хорошим производством, стабильным спросом, отработанной технологией и конструкторскими службами, вполне обеспечивавшими потребности производства.

Казалось бы, всё замечательно, у завода не было никаких проблем: работай, пользуйся заслуженным уважением, получай переходящие знамёна и правительственные награды. Но одна проблема была, и очень серьёзная. Руководили заводом люди, которым было тесно в сложившихся рамках, и хотелось им, чтобы новые веяния технического прогресса не пронеслись мимо них.

Слово «веяния», пожалуй, больше подходило директору завода Виктору Викторовичу Инкинену. Он был сторонником перемен, но человеком, наученным жизнью, а потому сторонником он был довольно осторожным.

Я помню только одну деталь, которая могла облегчить контакт между заводским руководством и моими шефами: Виктор Викторович Инкинен тоже увлекался игрой на саксофоне. А вот главному инженеру, Виктору Васильевичу Рыбакову, которому тогда было чуть больше тридцати, скорее подходило слово «ураганы». Он был и остаётся до сих пор человеком волевым, решительным, способным на смелые решения и жёсткое их исполнение. В те годы я, ещё совсем зелёный инженер, пожалуй, не мог этого оценить, но жизнь неоднократно давала мне такую возможность. Такой тандем директора и главного инженера был вполне работоспособным. Директор сосредоточился на управлении традиционным производством, а главный инженер начал строить современный завод вычислительной техники.

Первое, что вспомнил В. В. Рыбаков, когда я позвонил ему в самом начале работы над книгой, что самый решительный шаг по реконструкции имеющихся производственных площадей он сделал, когда директор ушёл в отпуск: переломав все и всяческие перегородки, он построил опытный участок. Через него в последующие годы прошли многие новые изделия вычислительной техники, которые рождались в результате наших совместных усилий, а также и те, которые самостоятельно создавал завод в последующие годы. Тогда уже выросли собственные инженерные кадры, появился опыт и совершенно естественные деловые амбиции. Новый завод в заводе строился и рос очень быстро. «Вы дали нам шанс вытащить завод на новую дорогу», — сказал мне Рыбаков.

Идея создания нового производства в Ленинграде и сотрудничества двух предприятий была встречена весьма благожелательно не только первым секретарём обкома В. С. Толстиковым, но и А. И. Шокиным. Это было время совнархозов, и именно новые контакты на региональном уровне находили у руководства полную поддержку. Юрий Иванович Данилин вспоминает: «Для производства УМ1-НХ необходимо было также наладить выпуск кубов памяти на многоотверстных ферритовых пластинах. За освоение кубов тоже взялся ЛЭМЗ.

Но он мог исполнять только операции сборки кубов, их монтажа и проверки. А для этого надо было наладить производство многоотверстных ферритовых пластин. Довольно быстро удалось подключить к их освоению Ленинградский Ферритовый завод (ЛФЗ), который был одним из основных производителей ферритовых сердечников для запоминающих устройств и ферритовых изделий для сверхвысокочастотной техники. С тех пор прошло почти сорок лет, эра ферритовой памяти завершилась. Но ЛФЗ сохранил это производство кубов до сих пор, потому что для ряда применений они остаются незаменимыми прежде всего из-за своей высокой радиационной стойкости.

Но и этим не ограничивался круг заводов, которые должны были включиться в работу по кубам. Для изготовления ферритовых пластин, для прошивки в них отверстий с помощью ультразвука требовались специально разработанные «ерши», которые выпускались только опытным производством ЛКБ в совершенно недостаточных количествах. Эти работы были поручены заводу «Прогресс», обладавшему оборудованием, технологиями и главное – рабочими высочайшей квалификации. Завод специализировался на изготовлении оснастки».

Кооперация, сформированная под руководством Юрия Ивановича Данилина и Виктора Васильевича Рыбакова, показала высочайший уровень работоспособности и долголетия. Её основой на всех этапах было полное уважение друг к другу на всех уровнях, готовность в тяжёлую минуту подставить плечо товарищу, и уж никогда не подставлять подножку.

Какое простое, но золотое правило!

А пластины, выпускаемые ЛФЗ с помощью ершей, освоенных заводом «Прогресс» под общим руководством Данилина, позволили в дальнейшем организовать производство нескольких поколений кубов памяти на ВОСЬМИ заводах. Среди прочих – Хмельницкий завод «КАТИОН», который обеспечивал производство системы «Узел» кубами памяти КУБ-1.

Про кубы памяти с увлечением вспоминает и Виктор Васильевич Рыбаков. Он сразу учуял, что КУБ-1 станет особо востребованным изделием широкого применения, и вцепился в него двумя руками. Даже по прошествии десятилетий мой вопрос о КУБ-1 вызвал у Виктора Васильевича мгновенную и бурную реакцию: «О, КУБ-1, у него сложились собственная жизнь и история», — и тут же с возмущением вспоминает, как один из крупных чиновников Совнархоза обозвал это уникальное изделие «фитюлькой».

«Сам ты фитюлька!» – готов и сейчас вступиться за своего любимца Рыбаков.

ЛЭМЗ не только обеспечил себя необходимыми кубами памяти, но и сделал из них предмет самостоятельной поставки, стал ПЕРВЫМ заводом в мире, выпускавшим интегральные ферритовые кубы памяти. Это уже потом появится ещё несколько заводов, выпускавших подобные кубы нескольких моделей, которые разрабатывались в бюро Староса.

Одновременно с подготовкой серийного производства машины была начата активная работало поиску для неё в различных областях техники таких применений, которые бы наиболее ярко показывали её преимущества перед другими машинами, существовавшими в то время в Союзе и в зарубежных странах.

Решено было, что наиболее убедительными будут системы автоматического управления достаточно сложными технологическими агрегатами. В числе первых были выбраны два объекта: установка по откачке сложных и больших вакуумных ламп на заводе «Светлана» и химический реактор на Воронежском заводе синтетического каучука.

Очевидно, с этих работ началось моё участие в проекте УМ1 – НХ, и не просто как организатора команды программистов, но и как «промоутера» этого нового класса изделий вычислительной техники. На первых этапах мы сотрудничали с маленьким отделом, собранным Юрой Чугуновым. А где-то в 1963 году появились первые «внед- ренцы» и на заводе. Работы было так много, что думать о том, кто выхватит себе кусок послаще, просто никому не приходило в голову – эти системные работы поглотили нас с головой. А Чугунову приходилось ещё и тащить воз внедрения в производство. Активно участвовал в этой работе и начальник конструкторского отдела Анатолий Степанович Соболев, один из немногих руководителей в ЛКБ, кто имел опыт работы с серийными заводами.

Всё это Юра делал не спеша, без суеты и очень солидно, немного даже надувая щёки, и как-то всё у него получалось легко.

Особенно в те годы он выделялся тем, что у него появилась первая в нашей команде машина BMW явно трофейного происхождения – очень вместительная, с кожаными сидениями, огромным рулём и неторопливая, как её хозяин. И какой бы машиной в последующие десятилетия ни управлял Юра, мне всегда казалось, что это всё равно тот же самый величественный немецкий броневик.

Очевидно, в память о нашем сотрудничестве в эти непростые, но памятные годы, вдень моего 50-летия Юра подарил мне фотографию машины УМ1-НХ, рядом с которой меня усадил фотограф, заставив делать вид, что я умею управляться с этой машиной, а чтобы сюжет был более убедительным, ещё и облачил меня в белый халат. Это было признаком работы в полупроводниковом или другом суперпроизводстве.

М. П. Гальперин. 1962 год

Вскоре работы по подготовке будущих потребителей стали выходить за рамки конкретных двух-трёх систем, которые мы могли осилить в то время. Ведь изначально планировалось выпускать машины весьма серьёзным тиражом. В работу активно включился Берг. Естественно, что слово «маркетинг», которое нам ничего не говорило, для него содержало ряд чётких и простых правил, которым надо было следовать. Идеи к этому времени уже имелись. Теперь надо было их должным образом оформить, а потом донести до массового потребителя. Такими потребителями были выбраны основные отрасли народного хозяйства, а в каждой из них – проектные институты, занимающиеся автоматизацией производства. Такие производства существовали во всех областях металлургии, в цементной, химической и нефтехимической промышленностях. Начали готовить проспекты, рекламу, сами стали придумывать разные фантастические применения. Постарались задействовать и механизмы централизованного планирования как через министерства, так и через совнархозы.

Этот способ оказался на удивление эффективным.

Тогда идея автоматизации производства обсуждалась довольно широко как способ достижения полного торжества социалистической экономики над загнивающим капитализмом. В итоге в ряде отраслей появились заявки на весьма серьёзное количество комплектов машин.

Этому способствовали невысокие цены по сравнению со стационарными машинами, обещания высокой надёжности. Привлекало, что машины рекламировались не для комплексной автоматизации заводов, а то и целых отраслей, а для отдельных технологических процессов. Для любого главного инженера большого завода не составляло труда выделить пару молодых инженеров по автоматике, дать им какой-нибудь старый и не очень нужный промышленный агрегат и разрешить с ним поиграть в своё молодое и амбициозное удовольствие.

Летом 1962 года, когда ещё шли Госиспытания опытных образцов, и шли не всегда успешно, мы уже вовсю развернули оголтелую рекламу. Конечно, это раздражало, чтобы не сказать «бесило», людей, которые заранее знали, что их разработки будут освоены в плановые сроки, будут заказаны и оплачены по разнарядкам министерств, что было бы правильным и привычным путём. Но для нас это был путь в никуда, нас бы просто не выпустили на просторы необъятной советской плановой экономики.

Поэтому мы рисковали, рисковали собственной, ещё не заработанной, репутацией, но у нас не было другого выхода, мы верили в себя, своих партнёров с серийного завода и своих потребителей.

Весьма плодотворной оказалась передвижная выставка, которую мы организовали на Выставке достижений народного хозяйства, ВДНХ. Мы привезли в Москву целое купе аппаратуры и плакатов, все изготовленные опытные образцы. Берг приехал в Москву на собственной машине. Мы несколько дней демонстрировали свою экспозицию в нескольких отраслевых павильонах. В результате сложилось впечатление, что мы уже выпускаем машины в таких количествах, что можем заполонить главную выставку страны. А на самом деле мы перетаскивали одно и то же оборудование, меняя лишь плакаты, да и то они отличались друг от друга в основном названиями заводов и отраслей промышленности. Всё это, вместе взятое, мы называли теорией разумного блефа.

Много лет спустя мы применили такой же приём при появлении следующего поколения вычислительной техники, так же отличавшейся от предыдущих, как УМ1-НХ отличалась от стационарных ламповых машин.

Следует быть объективным: именно в это время, в начале 60-х, наши очень официальные оппоненты и увидели те огрехи, которые были в первых образцах нашей аппаратуры, и они решили, что это всё просто липа. Свою уверенность они сохранили на многие годы. И сильно просчитались!

В конце 1962 года мы, наконец, закончили Государственные испытания машины УМ1-НХ. Акт подписал академик Дородницын, директор вычислительного центра Академии Наук СССР, крупнейший авторитет в своей отрасли науки.

Практически одновременно с окончанием Государственных испытаний началась передача на завод конструкторской документации. В начале 1963 года она закончилась, а в конце 1963 года ЛЭМЗ выпустил первую промышленную партию машин в количестве пяти штук. Всего через несколько месяцев завод вышел на мощности по выпуску десяти машин в месяц. Таких темпов наращивания производства новой машины на новом заводе тогда никто не мог представить.

Своими воспоминаниями делится Алексей Андреевич Корбут. Опытнейший инженер, пришедший на завод в 1963 году совсем молодым и проработавший там до 2006 года, он много повидал новых машин, систем и их производств – отечественных и зарубежных. Он пережил годы взлёта завода, его устойчивого роста и годы полного развала машиностроения в девяностые, а потом новую эру завода уже на стыке веков. Словом, у него есть с чем сравнивать.

Машина была простая, нормальная. Настраивалась очень легко. В исходном конструктивном исполнении мы продолжали выпуск машин до 1967-68 годов. Состав устройств ввода-вывода расширялся. Появлялись всё новые области применения, и машине стало тесно в том конструктиве, который был ей дан изначально. Тогда В ДОПОЛНЕНИЕ к нему была создана модель в виде шкафа. Она оказалась более технологичной, там был широко применён печатный монтаж.

Государственная премия за УМ1-НХ была присуждена в 1969 году, а новая конструкция машины была создана в 1967-68 годах. Совершенно понятно, что многочисленные успешные применения, которые определили успех выдвижения на премию, были построены на традиционных машинах в настольном исполнении.

Таким образом, рассыпается ещё один миф, придуманный «старосоведами», что исходная настольная версия машины была надуманной и не имела смысла.

Когда машину выдвинули на Государственную премию, мне довелось много поездить по стране, надо было получить отзывы. Задача эта обычно непростая. Здесь же всё было настолько очевидным, что все отзывы рождались сами собой. О многих заводах, на которых была задействована и успешно работала машина, мы вообще раньше не знали – люди получали её по разнарядке, сами запускали, делали системы и спокойно работали.

Необычным оказалось и долголетие машины. Её производство продолжалось до 1980 года, целых 17 лет. За это время появились новые управляющие машины, разработанные различными коллективами, министерствами и ведомствами. Система управления экономикой менялась неоднократно, касалось это и управляющих вычислительных машин. Электронная промышленность свои потребности всегда обеспечивала машинами собственной разработки, как и практически полным набором оборудования для разнообразных производств электронной техники. Поэтому на смену УМ1-НХ в начале 70-х годов пришла новая разработка ЛКБ – «Электроника К-200».

А пока успешно внедрялась машина УМ1-НХ.

Ярким примером успешной системы, состоящей из многочисленных кирпичиков, объединённых в сложную систему машин, стала система централизованного контроля ядерного реактора второго блока Белоярской атомной электростанции.

Сейчас даже представить трудно, что нашлись люди, которые настолько поверили в наши маленькие машины с их большими возможностями, что доверили им контроль над столь сложным и опасным объектом. Для этого требовалось появление многих, не связанных ранее, людей в разных предприятиях, институтах, министерствах, которые Верят, Надеются и Любят свою работу, понимают друг друга, готовы пойти на разумный риск и отвечать за его результаты.

Человеком, положившим первый камень в фундамент этого проекта, был наш ровесник, инженер одного из московских проектных институтов Юра Проферансов. Отчества его я просто никогда не знал, мы вполне обходились именами. Скажу, что Юра сыграл важнейшую роль не только в этом крайне ответственном проекте. Он одновременно дал нам шанс войти в неформальный клуб настоящих системщиков.

Очень жалею, что нам не удалось вместе поработать ещё над каким-либо проектом. Но и один лишь проект Белоярки позволил с восхищением и благодарностью вспоминать этого человека до сих пор.

Вторым человеком был Йозеф Вениаминович Берг. С первых шагов общее техническое и организационное управление этим грандиозным проектом Старос отдал ему. И не ошибся.

Третьим человеком стал Владимир Ефимович Панкин. Он был реальным идеологом проекта, просто никто не подумал назвать его Главным конструктором. Но жизнь исправила эту ошибку: я считаю, что именно за эту работу он был удостоен Государственной премии в составе команды по машине УМ1-НХ. Награды, предназначенной одновременно и самой системе, и её создателю.

Работа над белоярским проектом была серьёзной подготовкой к нашей главной системной работе над БИУС «Узел» и по времени, и по ряду системных решений, и по составу основных участников. Например, если на Белоярке Панкин и его верные соратники построили отличные следящие системы с использованием КПВК, то совершенно объяснимыми становятся удивительные технические решения, которые они реализовали в трактах ввода данных в торпедное оружие в системе для лодок, которые используются до сих пор в самых последних разработках и не имеют себе равных!

Ну как можно не назвать имена членов такой необычной команды системщиков, с которыми мы вместе прошли и «Узел», и последующие поколения работ в области микропроцессоров и систем на их основе: Валера Городецкий, Женя Потапов, Феликс Леваневский, Лёва Шапиро. Под стать им были и программисты: Боря Алексеев, Миша Иванов, Фира Раскина и Женя Фридман.

Работа на Белоярке обогатила наш коллектив ещё одной новинкой: оттуда мы привезли рецепт коктейля, который так и остался под именем «Белоярский»: это смесь томатного сока, сметаны, соли и чёрного перца, – отличная замена самой вкусной части салата из свежих помидоров, которую всегда хочется выпить через край из тарелки, даже рискуя подвергнуться удивлённым взглядам соседей по застолью.

Трудно сказать, что случилось: то ли УМ1-НХ вовремя родилась, то ли её появление ускорило рождение и становление нового направления работ – создание Автоматизированных Систем Управления Технологическими Процессами (АСУТП)?

Очевидно, так уж совпало. Работы росли, как на дрожжах. Потребность в системах была во всех отраслях промышленности, а в рамках электронной – особенно.

Вот тут-то и настал звёздный час Виталия Валькова. Ему было предложено возглавить отдел проектирования систем, куда вошёл коллектив Юры Чугунова, составивший костяк системной лаборатории. Две другие по старой памяти назывались лабораториями математиков, но направленность их работ была различной. Я руководил программистами для всех направлений применения управляющих машин. Вторая лаборатория взяла на себя вопросы структуры вычислительных машин и систем, автоматизации программирования, а также работы, которые через много лет позволили нашей команде занять ведущие позиции в области машинного проектирования – без них появление современных Больших Интегральных Схем (БИС) в начале 70-х годов было бы невозможно.

Этими направлениями блестяще руководил Эрик Фирдман. Именно такие взрывные направления работ были его стихией. Он всегда умел быть на несколько шагов впереди – только тогда чувствовал себя комфортно и был способен творить чудеса.

Со временем все три лаборатории превратились в самостоятельные отделы и существовали в таком виде до окончательного расформирования ЛКБ-ЛКТБ.

А сейчас вернёмся к системам управления и роли Виталия Михайловича Валькова в развитии этих работ в стране.

До этого времени он не занимался разработкой систем, но внимательно приглядывался к этим работам. Его успех в этом направлении предопределился его общей инженерной квалификацией, опытом, который он перенял у Берга при совместной работе по многим проектам, а также здоровыми амбициями, умением наладить деловые связи в техническом, научном и бюрократическом мире.

Особенно успешно он делал это в рамках родного министерства, во всех коридорах власти которого он чувствовал себя, как рыба в воде. Старос и Берг поручали ему самостоятельное ведение многих вопросов в этих коридорах, и Виталий всегда делал это с блеском.

«Категорически вас приветствую!» – эту коронную фразу Виталия часто можно было слышать в наших электронных коридорах власти.

Многие годы продолжали работать системы управления, построенные на основе машины УМ1-НХ, а в дальнейшем и «Электроника К-200». Они стояли в цехах по производству вакуумных ламп, конденсаторов и резисторов, интегральных схем и фотошаблонов для них, осуществляли контроль готовой продукции. Кроме того, Виталий помог очень многим предприятиям пойти по его следам, создавая системы в машиностроении, металлургических производствах, энергетике и других отраслях.

Особое место занимала созданная под его руководством система оперативного диспетчерского учёта работы предприятий электронной промышленности, опередившая на многие годы появление подобных систем в стране. В то время единственно доступным каналом связи была телеграфная линия, чиновники разного уровня и представить не могли, что можно потребовать и добиться получения всех сводок и справок с отдалённых предприятий практически в реальном масштабе времени. Потребовались огромные усилия, напористость, умение убедить противников и не подвести сторонников новой идеи – Виталий был мастер своего дела. И что ещё важно: он умел добиться поддержки главного человека, который знал, насколько необходимо стране то, что они делали вместе с Вальковым.

Этим человеком был Александр Иванович Шокин.