ВВЕДЕНИЕ

Наряду с насилием лицемерие — важнейшее оружие буржуазии в борьбе за сохранение власти. Лицемерием проникнута вся жизнь буржуазного общества — от личных отношений до крупнейших политических акций.

Это очень важно помнить при оценке позиции империалистической буржуазии в национальном вопросе. Буржуазия охотно изображает себя защитницей национальных интересов. Обвинение в национальной измене — излюбленный метод, применяемый ею, чтобы опорочить в глазах народа коммунистов, интернационалистов, борцов за социальную справедливость. Играя на национальных чувствах и раздувая шовинизм, буржуазия не раз втягивала народы в кровавые войны.

Однако «патриотизм» буржуазии всегда тесно связан с интересами ее кармана. Стоит патриотизму прийти в столкновение с интересами наживы, как он сразу же увядает. Буржуазные дельцы и их политические адвокаты охотно жертвуют интересами своей страны, если это связано с выгодной сделкой. А если под угрозой оказывается экономическое господство буржуазии, то она, не задумываясь, готова на любой вид национальной измены.

«Мы всегда говорили, — и революции это подтверждают, — подчеркивал В. И. Ленин, — что, когда дело доходит до основ экономической власти, власти эксплуататоров, до их собственности, дающей в их распоряжение труд десятков миллионов рабочих и крестьян, дающей возможность наживаться помещикам и капиталистам, — когда, повторяю, дело доходит до частной собственности капиталистов и помещиков, они забывают все свои фразы о любви к отечеству и независимости».

Истории известно немало примеров, ярко подтверждающих эту мысль. Напомним, например, как в период Парижской Коммуны французская буржуазия в страхе перед революционным порывом своего народа вступила в сговор с прусскими милитаристами, т. е. с милитаристами страны, с которой Франция тогда воевала. В России разбитые в ходе Великой Октябрьской социалистической революции правящие классы призвали себе на помощь иностранных интервентов и т. д.

Известно, что особо агрессивным шовинизмом всегда отличался германский империализм. Это, однако, не мешало германской буржуазии предавать национальные интересы, когда это казалось ей целесообразным.

Предлагаемая вниманию читателя книга посвящена весьма характерному эпизоду, дающему ключ к так называемой «национальной политике» германской буржуазии. Она рассказывает о том, как вели себя «патриоты» из правящего лагеря в 1918–1919 годах, когда над Германией пронеслись революционные бури и оказались под угрозой привилегии господствующих классов. Жалкое зрелище представляли тогда «радетели нации», еще недавно ссылавшиеся на ее интересы, чтобы оправдать и море пролитой крови, и обнищание миллионов трудящихся. Пышное одеяние из фраз о патриотизме было брошено как ненужные лохмотья. Бывшие ура-патриоты наперегонки предлагали планы, как лучше расчленить свою страну, чтобы спасти таким путем хотя бы часть своих привилегий и власти. Те, которые еще вчера призывали к завоеванию всей Европы, спешно искали иностранного патрона, который бы взял их под свою опеку, гарантировав от «революционной заразы».

Естественно, что с точки зрения идеологов германской буржуазии этот эпизод — один из самых неприятных. После первой мировой войны вся пропаганда германского милитаризма строилась на утверждении, будто в поражении Германии и в тяготах Версальского договора виновны революционные рабочие, нанесшие нации «удар ножом в спину». Для поддержания этого мифа позицию правящих классов в национальном вопросе всячески приукрашивали. В то же время линию революционной левой, в первую очередь коммунистов, всемерно чернили. Но в эту концепцию никак не укладываются события, о которых говорится в книге. И поскольку материалы, относящиеся к этому периоду и разоблачающие неблаговидную роль буржуазных партий, чересчур очевидны, говорить о них стало считаться своего рода «плохим тоном».

Вокруг событий, связанных с позицией германской буржуазии в национальном вопросе в конце 1918 и в начале 1919 года, возник своего рода заговор молчания. После второй мировой войны такое отношение к этой теме в буржуазной исторической литературе стало еще более очевидным. К лежащим в основе этого идеологическим соображениям добавились еще и конкретные политические интересы. Решающую роль в той политике национальной измены, которую проводила германская буржуазия в 1918–1919 годах, играла партия центра. Но после второй мировой войны прямой преемник партии центра — Христианско-демократический союз стал главным выразителем интересов германского империализма, сохранившего свои позиции в Западной Германии. В этих условиях компрометация прошлой политики партии центра связана с компрометацией, а значит и с ослаблением политических позиций Христианско-демократического союза. Более того. В проведении антинационального курса в 1918–1919 годах были замешаны политические деятели, играющие видную роль в современной Федеративной Республике Германии. Разоблачение их роли в прошлом, естественно, проливает свет на их роль в настоящем.

Сегодня возродившийся западногерманский империализм вновь бросает вызов миру. В этих условиях очень важно сорвать лицемерное «национальное» покрывало, используемое его идеологами, чтобы обмануть народ и морально мобилизовать его в интересах политики агрессии и реванша. Таким образом, правдивое раскрытие исторического прошлого тех, кто претендует ныне на роль защитника интересов немецкого народа, становится составной частью борьбы против идеологии германского империализма. Многое в этом отношении уже сделано историками Германской Демократической Республики. Если настоящая книга сыграет в такой борьбе свою скромную роль, это будет самой большой наградой для автора.

 

ГЛАВА ПЕРВАЯ

АНТИНАЦИОНАЛЬНЫЙ ЗАГОВОР

Рейнское левобережье

Обычно под Рейнской областью понимают районы Германии, расположенные по обе стороны Рейна от голландской границы до отрогов Шварцвальда. Эта обширная область включает богатейшие промышленные и сельскохозяйственные территории, в том числе основную промышленную кузницу Германии — Рур.

В конце первой половины XIX века Рейнская область играла ведущую роль в борьбе за демократическое объединение Германии. Относительно высокий уровень промышленности, окраинное положение по отношению к центрам германской феодальной реакции — Берлину и Вене — создали благоприятную почву для влияния освободительных идей французской буржуазной революции. Здесь протекала деятельность идеологов в то время еще прогрессивной немецкой буржуазии. Здесь, в Кёльне, издавалась самая прогрессивная и демократическая из всех буржуазных газет Германии «Рейнише цайтунг», во главе которой в 1842–1843 годах находился К. Маркс. Во время буржуазной революции 1848–1849 годов Рейнская область, и, в частности, Кёльн, была центром, вокруг которого собирались все действительно живые силы немецкого общества. В Кёльне протекала в эти годы деятельность К. Маркса и Ф. Энгельса; здесь они выпускали боевую революционную газету — первый действительно пролетарский орган «Нейе рейнише цайтунг». В Кёльне находился и центральный комитет первой международной рабочей организации — Союза коммунистов. Положив начало буржуазной революции 1848–1849 годов, Рейнская область оставалась и ее последним бастионом, павшим под напором объединенной прусско-австрийской реакции.

Однако в конце XIX века, после реакционного объединения Германии «железом и кровью», Рейнская область постепенно начала терять свое значение центра немецкой прогрессивной мысли. Промышленный подъем конца XIX века затронул только одну часть Рейнской области — ее правобережье и в первую очередь Рурский бассейн. Из-за отсутствия значительных запасов полезных ископаемых (за исключением бурого угля), левобережье Рейна потеряло свое былое значение. Центр революционного движения переместился в Саксонию, в Берлин, в Рур.

К началу первой мировой войны от передовых традиций на левобережье Рейна не осталось и следа. Наряду с восточнопрусскими районами, Мекленбургом, Померанией и Южной Баварией левобережье Рейна стало обычным провинциальным районом. Таким оно и осталось к началу событий, описанию которых посвящена настоящая работа.

В административном отношении левый берег Рейна не представлял собой единого целого вследствие сравнительно недавней феодальной разобщенности Германии. Северное левобережье представляло собой часть Пруссии — ее Рейнскую провинцию, вернее пять правительственных округов: Трир и Ахен (полностью), Кёльн, Кобленц и Дюссельдорф (частично).

Центральные районы левобережья являлись составной частью Гессена (так называемый Рейн — Гессен) и Ольденбурга (графство Биркенфельд). На самом юге находился Рейнский Пфальц, владение королевства Баварского.

Поскольку левобережье не представляло собой замкнутой административной единицы, а границы районов не совпадали с течением Рейна, сводных данных о площади левобережья и количестве его населения не составлялось. Согласно нашему подсчету, площадь левобережных районов Рейна составляла 25 930 кв. километров, а население к 8 октября 1919 года насчитывало 4 651648 человек.

Как указывалось выше, отставшее в своем экономическом развитии левобережье в первые десятилетия XX века было преимущественно сельскохозяйственным районом. Это, конечно, не означало, что здесь совсем не было промышленности. Севернее Бонна была расположена цепь шахт, тянувшаяся вплоть до районов севернее и северо-западнее Кёльна. Здесь же размещались брикетные заводы. Это был центр рейнской буроугольной промышленности.

К северо-западу от Кёльна были расположены рабочие городки Крефельд и Мюнхен-Гладбах — центры рейнской текстильной промышленности. В этом же районе находилось несколько металлургических и сталепрокатных заводов. Дальше на юго-запад шли ахенские каменноугольные разработки и сам Ахен, с его традиционной промышленностью мелких металлических изделий. А еще дальше — промышленный Людвигсгафен — центр химической промышленности («Бадише сода унд анилинфабрик И. Г. Фарбен») и Пирмазенс — город 91 обувных фабрик.

Особое место занимал в то время Кёльн. Это был самый большой город левобережья. В нем размещались предприятия различных отраслей промышленности: большие машиностроительные заводы, кабельные заводы, фабрики по производству извести. Здесь же находилась крупная промышленная группа предприятий, изготовлявших взрывчатые вещества и удобрения, — «Кёльн-Ротвейлер пульверфабрикен».

Однако основное значение города заключалось в другом. Кёльн являлся одним из крупнейших банковских центров Германии. В двадцатых годах XX века через него проходило 28 % всего денежного оборота Рейнской области, включая и правобережье. В Кёльне находился главный филиал (хауптштеле) Рейхсбанка. В 1926 году по обороту (17,2 млрд, марок) этот филиал занимал четвертое место в Германии (ниже Берлина, Гамбурга и Франкфурта на Майне, но выше Эссена и Дюссельдорфа).

Кроме филиала Рейхсбанка, в Кёльне была расположена банковская группа «Шаафхаузеншер банкферейн АГ» (акционерный капитал и резервный фонд 110 млн. марок), теснейшим образом связанная с одним из трех крупнейших банковских концернов Германии «Дисконтогезельшафт».

Большую роль в кёльнских банковских операциях играли крупнейшие в Германии традиционные частные банки: «Дейхман унд компани», А. Леви, «Соломон Оппенгейм юнгер унд компани». Располагая крупным свободным капиталом, они оказывали большое влияние на промышленное развитие далеко за пределами бассейна Рейна.

Одно из ведущих мест занимал Кёльн в западногерманском ипотечном кредите. В Кёльне имелся ряд ипотечных банков, входивших во всегерманский концерн «Гемайншафтсгруппе Дейчер гипотекенбанкен ин Берлин» и западногерманское объединение «Арбейтсгемейншафт Зюддейче гипотекенбанкен». Кроме того, Кёльн был вторым после Берлина центром эмиссионных операций.

Так как Кёльн являлся крупным банковским центром, в нем обосновались правления некоторых значительных промышленных групп и влиятельных предпринимательских организаций.

Непрерывный процесс концентрации капитала еще в конце прошлого века ликвидировал обособленность, замкнутость, характерную в свое время для кёльнской и вообще для левобережной промышленности. Промышленность Кёльна и всего левобережья оказалась связанной с промышленностью остальной Германии.

Однако Кёльн, как говорилось выше, не был типичным населенным пунктом рейнского левобережья. Большая часть 472-миллионного населения этого района жила в деревнях. Здесь на плодородных почвах при благоприятных климатических условиях собирали большие урожаи винограда, технических культур, пшеницы. В отличие от восточных окраин Германии, в сельском хозяйстве западных районов были сильно развиты капиталистические отношения. Крупное землевладение было фермерским. Но это фермерское землевладение спокойно уживалось с традициями, носившими на себе явный отпечаток пережитков феодализма.

Крупный помещик-виноградарь был главным хозяином деревни. Власть помещика официально оформлялась путем его избрания бессменным председателем крестьянского союза данной местности. Рейнский крестьянский союз, правление которого размещалось в Кёльне, не имел ничего общего с крестьянством. Это была типичная аристократически-буржуазная реакционно-монархическая организация.

Вторым хозяином левобережной рейнской деревни была католическая церковь. Католические власти в Германии издавна рассматривали Рейнскую область как свою вотчину. Наряду с Баварией это был район наибольшего сосредоточения католического населения. Полные данные о числе лиц католического вероисповедания, проживавших в то время на левобережье, отсутствуют. Однако можно указать, что в 1921 году из 20 млн. германских католиков 5 млн. составляли жители Рейнской провинции Пруссии, причем число католиков было наиболее велико именно в ее левобережных районах.

Конечно, далеко не все лица, отнесенные официальной статистикой к римско-католическому вероисповеданию, были в действительности ревностными католиками. Однако в сельских местностях, где царили бескультурье и темнота, слово католического священника определяло настроение большинства жителей. Традиционно католической была и почти вся рейнская буржуазия. Не удивительно поэтому, что политическое лицо Рейнской области и рейнского левобережья было несколько своеобразным. Гегемоном среди буржуазных партий Рейнской области была католическая партия центра.

Отражая идеи так называемого политического католицизма и верно следуя указаниям Ватикана, эта партия в то же время была очень чутким выразителем интересов буржуазии, ухитряясь не терять при этом массовой базы, создаваемой ей католической церковью.

Влияние рейнской организации партии центра выходило далеко за пределы Рейнской области. Депутаты Рейна обычно составляли чуть ли не большинство фракции центра в рейхстаге и прусском ландтаге. Выходцы из Рейнской области занимали важнейшие посты в центральных партийных органах, где усердно защищали интересы выдвинувших их на политическую арену групп буржуазии.

Кроме партии центра, к концу первой мировой войны на левобережье Рейна действовало еще несколько буржуазных партий. Самыми крупными из них были национал-либеральная и консервативная. Национал-либеральная партия имела сторонников среди части городской буржуазии в крупных городах левобережья (в Кёльне, Ахене и особенно в Майнце и Кобленце). Консерваторы опирались на реакционную буржуазию в районах с компактным протестантским населением, в частности в Пфальце. Большое влияние на левобережье Рейна имело малоизвестное в других районах Германии «Дейче ферейнигунг» («Немецкое объединение»), куда входила рейнская католическая аристократия, для которой был невыносим «слишком плебейский» дух партии центра. Члены этого объединения называли себя также национальными католиками и фактически составляли крайне правую фракцию правого крыла центра. Влияние этой группы объяснялось не столько ее численностью, сколько поддержкой примыкавших к ней так называемых крестьянских союзов, в которых заправляли помещики.

Рабочее движение на левобережье Рейна было сравнительно слабым. Отсутствие крупных промышленных центров, наличие большого количества мелких фирм, широкое развитие полукустарного производства не могли не оказать своего влияния на идеологию и уровень классового самосознания рабочих. Доминирующее влияние шейдемановцев в рейнской организации социал-демократической партии привело к тому, что в 1917 году, в момент создания Независимой социал-демократической партии, большинство членов СДПГ пошло за официальным, шейдемановским руководством. Удельный вес независимцев на левобережье Рейна был меньше, чем в остальной Германии, а позиция их местных лидеров — еще менее решительной, соглашательской. Влияние спартаковцев, развернувших в соседней Рурской области активную антивоенную, антиимпериалистическую деятельность, на левобережье ощущалось слабо.

Таково было рейнское левобережье к моменту «внезапного» возрождения идей сепаратизма.

Рождение планов «германской Вандеи»

На первый взгляд антинациональное движение, возникшее на левобережье Рейна в конце первой мировой войны, напоминает антипрусское движение на Рейне в период германской революции 1848 года и в первые годы после объединения Германии вокруг королевства Пруссии. В действительности же оба эти движения не только резко различны, но и, более того, противоположны друг другу.

Антипрусское движение XIX века вплоть до объединения Германии в значительной степени являлось отражением борьбы за демократический путь объединения немецких земель, против так называемого малогерманского варианта, т. е. без участия Австрии.

После 1871 года антипрусские выступления на Рейне, с одной стороны, являлись отзвуками прошедшей борьбы, а с другой, отражали борьбу интересов местной (рейнской) и центральной (прусской) буржуазии. Внешне это выливалось в борьбу между католической церковью и имперским государственным аппаратом.

Однако бурный промышленный подъем последней трети XIX века, серьезно укрепивший хозяйственные связи немецкой буржуазии всех частей созданного Бисмарком германского рейха, сделал эту борьбу беспредметной. Она затихла, а потом окончательно сошла на нет.

Сепаратистское движение на Рейне в 1918–1919 годах не могло быть отражением и продолжением антипрусского варианта объединения Германии, как это утверждали в своей пропаганде рейнские сепаратисты. Германское государство, объединенное вокруг Пруссии, было реальностью в течение почти полустолетия, и всякое выступление в защиту «новых вариантов» объединения было на практике выступлением против существующего национального государства.

Сепаратистское движение на Рейне в 1918–1919 годах не могло быть также отражением борьбы рейнской буржуазии против буржуазии центральной Германии по той простой причине, что к началу XX века в Германии фактически уже не существовало ни рейнской, ни центральногерманской буржуазии, а была лишь одна немецкая буржуазия.

Таким образом, для уяснения вопроса о причинах и движущих силах рейнского сепаратизма необходимо обратиться к другим факторам и прежде всего к общей политической ситуации в Германии.

* * *

К началу 1917 года уверенность правящих кругов империалистической Германии в возможности военной победы была серьезно поколеблена. Прошло два с половиной года первой мировой войны. В ходе боев на восточном и западном фронтах германским войскам удалось добиться значительных тактических успехов. Однако внешне благоприятное военное положение не могло скрыть от посвященных слабости германских позиций. Военное хозяйство Германии работало с большими перебоями. С возрастающей силой сказывался недостаток сырья и людских резервов. К 1918 году промышленное производство сократилось почти наполовину по сравнению с уровнем последнего довоенного года. В стране начался голод, особенно обострившийся в связи с неурожаем картофеля. Основным продуктом питания населения стала кормовая брюква.

Усилились антивоенные, революционные настроения среди самых широких слоев немецкого народа. Зимой 1916/17 года Германию захлестнула волна голодных демонстраций. Февральская революция 1917 года и дальнейшее усиление революционных настроений в России дали мощный толчок углублению революционных настроений среди трудящихся Германии. «Я глубоко убеждена, — писала в то время из заключения Роза Люксембург, — что теперь начинается новая эпоха и что война не может больше долго длиться».

16 апреля 1917 года в знак солидарности с русской революцией в ряде городов Германии были проведены массовые забастовки, носившие политический характер. В середине 1917 года начались открытые антивоенные выступления в военно-морском флоте.

Вступление в войну Соединенных Штатов Америки, с их свежими резервами, обеспечивало странам Антанты превосходство на западном фронте. Стало труднее держать на привязи сателлитов-союзников. К началу апреля 1917 года австро-венгерское правительство начало серьезно подумывать о сепаратном мире. 22 апреля 1917 года император Карл принял доверенного представителя германских правительственных кругов Эрцбергера и сообщил ему, что австрийское правительство настаивает на проведении мирного зондирования.

На необходимости приступить к мирному зондированию настаивал и до тех пор доброжелательно относившийся к германскому империализму Ватикан. В конце июня 1917 года вновь назначенный в Германию (в Мюнхен)папский нунций Пачеллипосетил в Берлине германского рейхсканцлера Бетман-Гольвега, а затем направился в главную ставку, где имел продолжительную беседу с германским императором Вильгельмом II. По свидетельству Эрцбергера, во время переговоров были обсуждены конкретные условия возможного мира.

Все это привело к тому, что среди правящих классов Германии, составлявших в первые годы войны сплоченный аннексионистско-шовинистический блок, возникли разногласия по вопросу о дальнейшей тактике во внешних и внутренних вопросах. В рамках правящего блока наметились различные фракции.

Первая фракция, тесно связанная с окружением кайзера и наиболее реакционными бюрократическими, юнкерско-помещичьими и крупнокапиталистическими кругами, считала необходимым мобилизовать все имеющиеся у центральных держав людские и материальные резервы, усилить режим военной диктатуры в тылу, активизировать фронты, добиться решающих успехов еще до подхода свежих американских контингентов и заставить страны Антанты заключить мир на благоприятных для Германии условиях. Выразителями точки зрения этой фракции были фактические диктаторы Германии фельдмаршал Гинденбург и генерал Людендорф, а в рейхстаге — блок консервативных партий и национал-либеральной партии.

Вторая фракция, представлявшая более дальновидные круги немецкой буржуазии, считала необходимым лавирование как во внешней, так и во внутренней политике. Ее представители искали путей, которые позволили бы Германии, сохранив захваченные трофеи, благополучно перейти от империалистической войны к империалистическому миру. В этом повороте они видели единственную возможность избежать военного краха и угрозы революции.

«Объективные условия, вынуждающие прекращение войны, дополняются таким образом воздействием классового инстинкта и классового расчета обожравшейся военными прибылями буржуазии», — так оценивал подобные настроения среди правящих классов воюющих держав В. И. Ленин.

Появление и укрепление фракции сторонников поворота к империалистическому миру ознаменовалось образованием в рейхстаге парламентского блока партий центра, прогрессистов и шейдемановской социал-демократии, и принятием в рейхстаге так называемой мирной резолюции (июль 1917 года).

Но, кроме этих двух основных фракций, существовала еще одна группа, которая делала ставку на «благополучный» выход из проигранной войны путем отказа от принципа единства Германии. Сначала эта группа была сравнительно немногочисленной. В нее входили главным образом баварские аристократы и кулаки, упорно цеплявшиеся за фикцию независимости Баварского королевства. Влияние этой группы постепенно увеличивалось. Шли месяцы, а положение Германии не улучшалось.

Мирное зондирование не дало результатов. Военный перевес Антанты стал очевидным и для непосвященных. Великая Октябрьская социалистическая революция в России еще больше форсировала революционизацию войск восточного фронта.

Первая в мире социалистическая революция оказала решающее влияние и на германский тыл, показав немецким рабочим единственно правильный выход из мировой войны. Брестский мир в конечном счете не дал германским империалистам желанных результатов. Он разоблачил перед всем миром, и в первую очередь перед самим немецким народом, лживость германских миролюбивых заявлений. Солдаты, переброшенные с восточного фронта на западный, перенесли туда «микробы революционной заразы».

В Германии встал вопрос о революции.

В этих условиях во влиятельных буржуазных кругах Западной Германии, в частности в Баварии и Рейнской области, начал приобретать популярность проект, предусматривавший в случае революции и поражения Германии создание федерации западногерманских земель и объединение этой федерации с Австро-Венгрией и Польшей. Это новое государственное объединение должно было стать консервативно-католическим барьером против наступающей с Востока революции и в то же время быть приемлемым для победительницы — Антанты. Осуществление этого проекта, по мнению его авторов, помогло бы западногерманским землям избежать неприятных последствий поражения, обеспечило бы консолидацию самых отсталых, реакционных районов Центральной Европы и изолировало бы самые «опасные» по своему революционному духу районы Германии (Берлин, Саксонию, портовые города Севера).

Этот проект смыкался с планом создания так называемой дунайской федерации, выдвигавшимся близкими к Ватикану кругами.

Так, в статье, называвшейся «Старая, новая и будущая империя», говорилось о необходимости создать после войны центральноевропейскую федерацию, которая должна будет объединить Германию, Австро-Венгрию и вновь созданное королевство Польшу в рамках государственного союза, в котором главную роль будут играть его католические части — Австрия, Польша и Бавария.

Пропагандируя эту идею, автор статьи подчеркивал, что «принцип национальности — опасный принцип, созданный атеистическим духом современности, и что мнение, согласно которому оправданным и желательным является образование государств только на национальной основе…. представляет собой заблуждение».

Таким образом, взгляды части германской буржуазии, продиктованные страхом перед революцией и последствиями грядущего поражения, и выдвинутый Ватиканом план создания католической реакционной центральноевропейской державы во многом совпадали.

Не удивительно, что проводниками подобного рода идей в Германии явились в первую очередь представители партии центра — партии, «счастливо» сочетавшей защиту интересов немецкой буржуазии с пунктуальным выполнением директив центра международного католического движения — Ватикана.

Поскольку создание западногерманской и дунайской федераций требовало в качестве предварительного условия «выхода» западногерманских земель из состава германского государства, отдельные представители партии центра в Западной Германии стали пропагандировать и эту мысль.

Один из руководителей Баварской народной партии (БНП) — своего рода филиала партии центра в Баварии — Хельд, выступая 28 октября 1918 года в баварском ландтаге, заявил: «Нельзя связывать свою судьбу с рейхом в тот момент, когда приходится считаться с возможностью его развала. Возникает вопрос: не должны ли южногерманские земли объединиться с Австрией?»

В Рейнской области в качестве проповедника отделения западных земель от Германии и создания нового государственного образования выступил влиятельный деятель партии центра католический священник Фробергер.

В течение долгого времени Фробергер был руководителем «немецкой провинции» международного католического ордена «белых отцов».

В 1911 году Фробергер вышел из ордена «белых отцов», чтобы посвятить себя политической деятельности, и сразу же был назначен на пост руководителя международного отдела ведущей рейнской, а фактически и общегерманской газеты партии центра «Кёльнише фольксцайтунг».

Осенью 1918 года Фробергер посетил Швейцарию, встречался с швейцарским бундесканцлером и с официальными представителями Франции. После возвращения из Швейцарии Фробергер стал все более откровенно выступать за создание Рейнской республики, которая смогла бы заключить сепаратный договор со странами Антанты.

3 ноября 1918 года в результате провокаций со стороны морского командования в Киле — главной военно-морской базе Германии — вспыхнуло восстание моряков. К морякам немедленно присоединились рабочие. Кильское восстание сыграло роль спички, поднесенной к пороховому погребу, каким был в то время германский тыл.

Действия людей типа Хельда и Фробергера говорили о наличии определенных сепаратистских тенденций. Однако это еще не было сепаратистским движением в прямом смысле слова, так как настоящим движение становится тогда, когда в него включаются не отдельные представители, а целые группы господствующих классов, и сепаратистские идеи превращаются хотя бы для части господствующих классов из проблематичных проектов в насущный лозунг дня.

Это и произошло в тот день, когда немецкая буржуазия ощутила, что почва уходит из-под ее ног, в день начала германской революции в ноябре 1918 года.

4 ноября в Вюртемберге начались массовые забастовки.

5 ноября выступили рабочие Саксонии. 6 ноября восстание матросов перекинулось из Киля в Любек, Гамбург, Куксгафен и другие города северного побережья. 7 ноября днем началось восстание в Мюнхене, 8 ноября победило восстание в Лейпциге и Хемнице. В этот же день последний баварский король покинул свою столицу. К концу дня 8 ноября почти по всей Германии образовались рабочие и солдатские советы. Отставал только Берлин.

9 ноября союз Спартака и революционные старосты призвали трудящихся столицы Германии к всеобщей забастовке и вооруженному восстанию. Пытаясь помешать развитию революции и направить движение масс в «законное русло», социал-демократы и все буржуазные партии, за исключением консерваторов, потребовали отречения кайзера. Но народное движение уже перехлестнуло это требование. Когда рабочие с окраин двинулись к центру города, правые социал-демократы отозвали своих представителей Шейдемана и Бауэра из правительства. Канцлер Макс фон Баден передал свои полномочия лидеру правых социал-демократов Фридриху Эберту. В Люстгартене Карл Либкнехт провозгласил социалистическую германскую республику. Через 2 часа Шейдеман, пытаясь перехватить инициативу, провозгласил свободную Германскую республику. Правые социал-демократы возглавили революцию для того, чтобы ее обезглавить.

Так закончился первый этап германской революции 1918 года. Лишенные действенного руководства, не имеющие боевой пролетарской революционной партии, обманутые социал-демократическими вождями, немецкие трудящиеся, свергнув кайзера, оставили в неприкосновенности старый государственный аппарат, поставив во главе его адвокатов капиталистического строя — шейдемановцев. Тем самым был во многом предопределен ограниченный характер этой буржуазно-демократической революции. Но буржуазии это стало понятным лишь некоторое время спустя. В те дни, когда массы владели улицами, когда повсюду, по русскому образцу, возникали рабочие и солдатские советы, буржуазии казалось, что пробил последний час ее господства.

Чтобы предотвратить социальный переворот, она была готова пойти на все, даже на национальную измену.

Наряду с другими проектами организации контрреволюционного движения буржуазия выдвинула план отсечения «зараженных революцией частей страны». Она мечтала на худой конец расчленить Германию и консолидировать контрреволюцию в каком-нибудь одном районе.

Буржуазию явно манил образ немецкой Вандеи — ордунгецелле.

В конце 1918 года, когда в восточных районах происходили кровавые столкновения с польским населением, а в Баварии приобрели большое влияние революционно настроенные рабочие и солдаты, такой Вандеей могла стать только Рейнская область, а именно ее левобережье.

Сторонников создания немецкой Вандеи привлекали уже указанные характерные особенности левобережья: немногочисленность крупных промышленных центров, засилье буржуазных партий в мелких городах и деревне, большое влияние шейдемановцев на рабочих, максимальная отдаленность от «зараженного большевизмом Востока».

Впоследствии добавились еще и следующие соображения.

Во-первых, через Рейнскую область компактными массами проходили отступающие с западного фронта воинские части. Здесь они вступали на территорию родины, охваченной, по словам офицеров, «анархией и революционным безумием». Не попав еще под влияние революционного тыла, эти воинские части сыграли значительную роль в разгоне местных советов и тем самым еще больше способствовали возможности использования Рейнской области в качестве «орднунгсцелле».

Во-вторых, с декабря 1918 года левобережье Рейна было оккупировано войсками Антанты. Иностранные штыки казались буржуазии лучшей гарантией от революции.

Настроения, характерные для всей немецкой буржуазии, вполне понятно, нашли особо яркое выражение в кругах буржуазии рейнских районов. Следствием этого и было возникновение сепаратистского движения в Рейнской области.

«День рождения идеи рейнской свободы совпадает с днем немецкой революции», — писали впоследствии авторы сепаратистского манифеста «Рейнская республика».

«Дело шло о том, — справедливо отмечает видный немецкий публицист и политический деятель, секретарь ЦК СЕПГ Альберт Норден, — чтобы избежать последствий возможной победы пролетариата во всей Германии и, используя оккупацию Рейнской области войсками Антанты, создать сепаратную республику, в которой хозяйничали бы крупные капиталисты».

Лозунг дня: «Прочь от Берлина»

Руководство сепаратистским движением в Рейнской области взяла на себя основная партия буржуазии в этой части Германии — партия центра. К ней на первых порах присоединилась и основная масса членов других буржуазных партий.

Роль главного рупора движения играла газета «Кёльнише фольксцайтунг» — орган кёльнской организации партии центра. В течение всей войны эта газета занимала крайне шовинистическую позицию, отстаивая идею «войны до победного конца». Во внутренних вопросах она защищала политику неограниченной военной диктатуры Гинденбурга — Людендорфа и яростно отстаивала непоколебимость монархического принципа.

Даже 9 ноября 1918 года, сообщая об отречении кайзера Вильгельма, газета критиковала буржуазные круги, присоединившиеся к требованию об отречении, и писала:

«Деятели нового времени и нового курса не должны в собственных интересах забывать о том, какое значение для нашего народа и всего человечества имеет прусско-немецкая государственная идея, осуществляющая гармоническое единство власти, прав и обязанностей».

Но выступление 9 ноября было последним выступлением газеты в пользу «прусско-немецкой государственной идеи и системы». С этого дня началась ее резкая переориентация. В тот момент, когда абоненты газеты читали ее страстный панегирик «прусско-немецкой государственной идее», в доме исполняющего обязанности председателя правления рейнской партии центра прелата Кастерта состоялось совещание группы видных деятелей этой партии. Как следует из воспоминаний участника совещания д-ра Карла Мюллера, на нем присутствовали также депутаты городского собрания от партии центра Ринге, Мауз и Боллинг, главный редактор «Кёльнише фольксцайтунг» Хебер и Фробергер. Брюггеман среди участников этого совещания называет и Тримборна.

После непродолжительного обмена мнениями участники пришли к выводу о необходимости создания Рейнской республики и решили ввести в курс дела наиболее влиятельного деятеля кёльнской организации партии центра — обер-бургомистра Кёльна Конрада Аденауэра. К обер-бургомистру была направлена делегация.

Впоследствии сам Аденауэр признавал, что вечером 9 ноября 1918 года к нему в ратушу явились несколько господ из партии центра и изложили свои планы создания Рейнской республики. Среди этих господ были Фробергер, вероятно Хебер и Кастерт, возможно также Тримборн.

Сразу же после ухода посетителей Аденауэр связался с лидером рейнских либералов советником юстиции Фальком и с вождями рейнских социал-демократов, шейдемановцами Сольманом и Меерфельдом, и поделился с ними идеями, изложенными делегацией.

Вторая беседа Аденауэра с либералами и правыми социал-демократами по вопросу о Рейнской республике состоялась 13 ноября 1918 года. Обе беседы носили характер предварительного обмена мнениями.

Тем временем руководимая Хебером и Фробергером «Кёльнише фольксцайтунг» начала все более резко выступать с требованиями отделения западных областей от Германии.

15 ноября 1918 года газета писала: «Мы не можем больше надеяться на Берлин, ибо Берлин не может больше нас защищать».

А через два дня в ее передовой были напечатаны следующие строки: «Во время войны… мы все на собственной шкуре с горечью познали, как военно-хозяйственные органы позаботились о том, чтобы слово Берлин ассоциировалось во многих случаях с насилием, беспощадностью, невежеством. Однако то, что произошло после революции, выходит за границы возможного… Ни Кёльн, ни Франкфурт не позволят опекать себя Берлину… Берлин давно уже не Германия. Для нас Германия находится на берегах нашей прекрасной реки».

Движение, начавшееся в Кёльне, постепенно охватило и остальные районы Рейнской области. В Бонне инициаторами сепаратистских планов выступили крупные помещики-виноградари братья Лимбург и финансируемая ими газета «Рейнише фольксштимме».

На юге Рейнской области, в Майнце, в роли активного проводника сепаратистских идей выступал влиятельный в кругах партии центра искусствовед Клингельшмидт. В Висбадене во главе сепаратистского движения встал прокурор Дортени учитель гимназии Клаус Кремер. 26 ноября висбаденский орган партии центра «Рейнише фольксцайтунг» начинает печатать серию статей, доказывающих «права немецких племен на самоопределение».

Особую активность проявляли ахенские сепаратисты. 13 ноября они составили проект «обращения к населению земель на Рейне», в котором «в связи с глубокими изменениями в Германской империи» провозглашали создание Рейнской республики. Эта республика, по мнению авторов манифеста, должна была охватить все земли и части земель по обеим сторонам Рейна. Во главе республики предполагалось поставить комитет уполномоченных следующего состава: от совета социального обеспечения Кёльна — Аденауэр; от партии центра — прелат Кастерт и советник юстиции Менниг, от социал-демократов — Сольман и Меерфельд, от кёльнских либералов — советник юстиции Фальк.

Тот факт, что в проекте, составленном ахенскими сепаратистами, первое место в будущем комитете отводилось Аденауэру, доказывает, что уже к этому времени (13 ноября 1918 года) для сепаратистов даже за пределами Кёльна была бесспорна руководящая роль кёльнского обер-бургомистра в движении за создание Рейнской республики. Об этой его роли свидетельствует также и письмо, направленное ему одним из первых пропагандистов идеи рейнского сепаратизма Фробергером. Из этого письмавидно, что с ноября 1918 года последний признавал руководство Аденауэраи действовал в качестве его непосредственного сотрудника.

Деятельность буржуазных политиков в пользу Рейнской республики проходила публично. Ее не в состоянии отрицать даже близко стоящие к ним историки и публицисты. Несколько иначе обстоит дело с вопросом об участии в сепаратистском движении самих промышленных магнатов. Буржуазные историки пытаются обойти этот вопрос, лишь вскользь упоминая о «некоторых влиятельных людях». В этом единодушны все: от историков, близких к партии центра, до ярых националистов и прямых нацистов.

Кто же эти «влиятельные люди», дававшие деньги на сепаратистское движение, мечтавшие о нейтральном Рейнском государстве? Источники называют несколько фамилий: д-р Зильверберг, Луи Гаген, Оппенгейм, Генрих фон Штейн, консул А. Эме, Макс Шарлие.

Брюггеман и составители сборника «Предательство центра на Рейне», упоминая об этих лицах, пытаются создать впечатление, что они якобы представляли собой группу, выражавшую узкие, сугубо кёльнские интересы, и не отражали точки зрения влиятельных кругов германской промышленности. Анализ связей этих лиц свидетельствует об ином. Д-р Зильверберг, председатель правления «Рейнише акциен гезельшафт фюр браунколенбергбау унд брикетфабрикацион», к 1918 году считался наряду со Стиннесом одним из буроугольных королей германской промышленности. Кроме того, он состоял членом наблюдательного совета «Дейче банк» и ряда крупнейших акционерных обществ, рассеянных по всей Германии.

Луи Гаген, председатель кёльнской торговой палаты и владелец банка А. Леви, пользовался в немецких промышленных кругах репутацией дельца с самыми широкими интересами. В 13 акционерных обществах он был председателем наблюдательных советов, в 11 заместителем председателя, в 39 обычным членом (всего 63 мандата). Его связи простирались от буроугольной промышленности до АЭГ. Он был одним из владельцев и руководителей крупнейшего кёльнского акционерного общества по производству взрывчатых веществ «Кёльн-Ротвайль» и влиятельнейшим деятелем кёльнской банковской группы «Шаафгаузеншен банкферейн».

Барон Симон фон Оппенгейм олицетворял собой могущественный и разветвленный банкирский дом Оппенгеймов. Сам он состоял членом центрального совета Рейхсбанка, членом наблюдательного совета «Дисконтогезельшафт», «Шаафгаузеншен банкферейн», «Дейче-Азиатише банк» и десятка других кредитных и промышленных предприятий. Его брат Гуго Оппенгейм был также членом центрального совета Рейхсбанка и членом наблюдательного совета «Дейче-Азиатише банк». Третий член этой семьи, Франц Оппенгейм, заседал в наблюдательном совете «Дрезденер банк».

Банкир Генрих фон Штейн, владелец частного банка и член наблюдательного совета десятка кредитных и промышленных предприятий, представлял в сепаратистском движении интересы немецких членов международного банка в Люксембурге, председателем правления которого он являлся. Группа Штейна (фон Штейн, Эмиль фон Оппенгейм, Вильгельм Раутенштраух, Ляйден, Хозер) была особенно заинтересована в создании Рейнской республики, так как ее членам, как представителям побежденной Германии, угрожала потеря административных постов в международном банке.

Остальные входившие в эту группу промышленники были рангом пониже: консул А. Эме состоял председателем объединения кёльнских крупных фирм и членом наблюдательного совета Рейнско-Вестфальского ревизионно-опекунского банка; Макс Шарлие был заместителем председателя кёльнской торговой Палаты и совладельцем крупнейшей кёльнской фирмы «Ципен унд Шарлие».

Прямыми данными об активном участии в сепаратистском движении на данном этапе рурских промышленных магнатов, в частности Тиссена и Гуго Стиннеса, мы не располагаем. Но рабочая печать того времени непрерывно указывала на связь Тиссена и Стиннеса с сепаратистами.

7 декабря 1918 года по распоряжению рабочего и солдатского совета Мюльхейма на Руре на основании разоблачений газеты «Фрейхейт» (Мюльхейм на Руре) за национальную измену было арестовано десять рурских магнатов, в том числе Тиссен и Стиннес. Следствия по их делу проведено не было. Стоявшие у власти шейдемановцы сознательно замяли дело, поручив расследование реакционному прусскому судебному чиновнику Корру. Последний, опираясь на голословные утверждения арестованных, заявил, что обвинение не подтверждается. 11 декабря по приказу шейдемановских властей Тиссен, Стиннес и другие были выпущены на свободу.

Очередная услуга, оказанная правой социал-демократией рурским промышленным магнатам, помогла им скрыть свое участие в антинациональной предательской деятельности. Тем не менее, если не прямые, то во всяком случае косвенные доказательства их участия в сепаратистском заговоре бесспорны.

В середине ноября 1918 года группа проживающих в Кёльне влиятельных банкиров и промышленников создала «экономический кружок сторонников Рейнской республики», в который наряду с перечисленными лицами вошли издатель «Кёльнише фольксцайтунг» Бахем, издателе органа кёльнских «демократов» «Кельнер тагеблат» советник коммерции Анн и два профессора кёльнской высшей торговой школы юрист Штир-Сомло и экономист Эккерт.

Возникновение «экономического кружка сторонников Рейнской республики» и связанное с этим усиление финансовой поддержки еще более активизировали сепаратистов. Чтобы подчеркнуть «надпартийный» характер этого движения, было принято решение создать специальную массовую организацию, выступающую за отделение Рейнской области от Германии.

16 ноября состоялось инициативное совещание группы лиц, провозгласившее создание «Союза защиты рейнской свободы». Через несколько дней член инициативной группы советник юстиции банкир Кустодис обратился к обер-бургомистру Аденауэру с просьбой оказать содействие в созыве 22 ноября представителей различных партий для переговоров о конституировании «Союза защиты рейнской свободы». Содействие было оказано, и совещание состоялось. Представители всех буржуазных партий и шейдемановцы согласились войти в союз при условии некоторого изменения его ярко выраженного сепаратистского названия на «Союз свободы немецкого Рейнланда».

27 ноября в Кёльне происходило публичное учредительное собрание «Союза свободы немецкого Рейнланда». На собрании присутствовал «цвет» кёльнской буржуазии. Собравшиеся приняли манифест, в котором наряду с общими фразами о необходимости сохранения германского единства говорилось: «Союз выступает против попыток лишить рейнскую культуру ее первоначального характера, против попыток отчуждения, с какой бы стороны они ни исходили».

29 ноября этот манифест был опубликован кёльнскими газетами за подписями вновь избранных членов правления союза: банкира Кустодиев, профессора экономики Эккерта, редактора газеты «Кёльнише фолькештимме» Хебера и шейдемановца Меерфельда. Манифест подписали также в качестве членов исполнительного комитета союза лидер кёльнских либералов Фальк и исполняющий обязанности председателя правления рейнского центра прелат Кастерт.

Одновременно с созданием «Союза свободы немецкого Рейнланда» по всей Рейнской области еще более усилилась сепаратистская пропаганда. В кампанию включились не только все газеты партии центра, но и подавляющее большинство газет других буржуазных партий.

Газета кёльнских либералов «Кёльнише цайтунг» издавна славилась своими пропрусскими традициями. В те годы, когда шла речь об объединении Германии, она была непоколебимой защитницей малогерманского (прусского) варианта объединения. Бисмарк как-то сказал о «Кёльнише цайтунг», что она стоит целого прусского армейского корпуса на Рейне. В 1919 году газета стала органом немецкой народной партии и до небес превозносила свои заслуги в деле борьбы с сепаратизмом. Однако в ноябре 1918 года, отражая тогдашние настроения своих хозяев и влиятельных подписчиков, газета писала:

«Берлин стал миром для себя. Империя — чужой стороной… Основы империи пошатнулись… Мы обращаемся к правительству: Берлин не Германия».

26 ноября эта же «защитница» германского единства писала:

«Империя не желает ждать Берлина или позволить Берлину заразить себя. Прочь от Берлина — таков лозунг дня».

В ноябре 1918 года подобной точки зрения придерживались все буржуазные газеты, все буржуазные партии Рейнской области вкупе с верхушкой шейдемановской социал-демократии. В качестве защитников идеи единства Германской республики выступали одни лишь рабочие.

Антанта, США и единство Германии

В то время как контрреволюционные партии на Рейне планировали раздел германского национального государства, на международной арене происходили события, придававшие их деятельности особо зловещий и опасный характер.

Кровавая схватка двух групп империалистических хищников закончилась победой сильнейшего. Положив на лопатки своего основного соперника — империалистическую Германию и ее союзников, — США и страны Антанты готовились к разделу добычи. Условия перемирия от 11 ноября 1918 года недвусмысленно говорили о том, что Германии готовят мир, «полный настоящего удушения, мир более насильнический, чем мир Брестский».

К этому миру каждый из победителей шел со своими особыми требованиями.

Основными целями французского империализма в Европе, четко определившимися в ходе первой мировой войны, были максимальное ослабление своего соперника — Германии и установление французской гегемонии на европейском континенте. Поскольку расчленение собственно германской территории — отрыв от нее ряда западных областей, позволявший держать под постоянной военной угрозой промышленное сердце Германии — Рур, — представляло собой самый действенный метод ослабления Германии, это требование с начала первой мировой войны стало одним из главных лозунгов французского империализма. Однако открытое провозглашение этого лозунга могло ослабить воздействие официальной правительственной пропаганды, провозгласившей империалистическую войну «войной во имя спасения цивилизации и демократии от нашествия гуннов». Поэтому на первом этапе войны правящие круги Франции инсценировали своего рода разделение труда.

Официально о притязаниях французской буржуазии на западногерманские, рейнские области не говорилось. В то же время французская правая пресса вела непрерывную активную кампанию за отчленение от Германии западных районов. Особенно отличались в этом отношении «Эко де Пари», «Либр пароль», «Пти паризьен» и др. Планы, выдвигавшиеся официозной и правооппозиционной прессой, были различны. Некоторые публицисты требовали создать на рейнском левобережье автономное независимое государство. Выдвигались предложения образовать автономное государство и на Руре, включить рейнские районы непосредственно в состав Франции и т. д. Но общим для всех этих предложений было требование отделения рейнских районов от Германии.

На втором этапе войны это требование получило поддержку со стороны официальных представителей французского правительства.

10 января 1917 года французский министр иностранных дел Бриан от имени Антанты опубликовал ноту о военных целях союзников и об условиях мирного договора. Наряду с обычными требованиями восстановления независимости Бельгии, очищения оккупированных районов Франции, возвращения Эльзас-Лотарингии, нота содержала формулировки, свидетельствовавшие о намерении зарезервировать за Францией право на дополнительные крупные территориальные притязания к Германии. Нота требовала обеспечения прав Франции «на полную безопасность и свободу экономического развития путем территориальных соглашений и международных урегулирований, которые были бы в состоянии обеспечить защиту сухопутных и морских границ от неоправданного нападения».

Опубликование ноты Бриана ознаменовало начало большого дипломатического наступления Франции с целью заручиться действенной поддержкой своих планов со стороны союзников. Через два дня, 12 января 1917 года, Бриан направил французскому послу в Лондоне Полю Камбону письмо, излагавшее планы французского правительства относительно Рейнской области. В письме выдвигалось требование отчленения этой области от Германии и разработки особого статута для левобережья Рейна.

Письмо — в этом и состояла его цель — было показано английскому министру иностранных дел Бальфуру. Проект, предусматривавший такое решительное ослабление Германии и тем самым резкое усиление позиций Франции на европейском континенте, не мог прийтись по душе английским правящим кругам. В то же время резкое отклонение плана вызвало бы серьезное недовольство Франции, которая к тому времени все еще несла на себе основную тяжесть военных действий на западном фронте, и в таком случае привело бы к ослаблению сотрудничества в критический момент войны. В связи с этим реакция английского правительства на официальное изложение французских притязаний на Рейнскую область была довольно своеобразной. Английское министерство иностранных дел отделалось молчанием. Только через десять месяцев после ознакомления с письмом Бриана Бальфур в двух речах мимоходом покритиковал проекты создания Рейнского государства, отнюдь не отвергая возможность специального урегулирования в районе левобережья Рейна.

Проводя «дипломатическую разведку» в Лондоне, французское правительство заручилось поддержкой другого союзника — царской России.

12 февраля 1917 года специальный французский представитель Думерг во время аудиенции у Николая II изложил точку зрения французского правительства на ряд проблем, связанных с целями войны. Наряду с другими вопросами Думерг упомянул и о Рейне, выразив желание заручиться поддержкой России в деле достижения «политического отделения левобережных рейнских районов от Германии». Гарантировав поддержку аннексионистских планов царского правительства, Думерг добился согласия Николая на заключение соответствующего соглашения. 14 февраля царский министр иностранных дел вручил французскому послу в Петрограде Палеологу ноту, письменно фиксирующую содержание переговоров Николая II с Думергом и обязательства, взятые на себя каждой из договаривающихся сторон.

Данных о подобном демарше Франции в США обнаружить не удалось. Однако трудно предположить, что правительство Франции после вступления США в войну не пыталось заручиться поддержкой своего самого влиятельного союзника в отношении своих планов в Рейнской области.

Цели французского империализма в Европе не только не совпадали с целями его ближайшего союзника по Антанте — английского империализма, но и в корне противоречили им. Англию совсем не радовала перспектива установления французской гегемонии в Европе. Английские империалисты зарились на германские колонии, их заботил вопрос о ликвидации на длительное время возможности германской конкуренции на мировых рынках. Однако в Европе они стремились сохранить Германию, достаточно сильную для того, чтобы ограничить аппетиты Франции. Поскольку отчленение западных районов от Германии серьезно ослабляло последнюю, большинство английских империалистов было против французских проектов относительно Рейнской области.

Сложнее была позиция империалистов Соединенных Штатов Америки. Она определялась рядом взаимодействующих факторов. США были безусловно заинтересованы в разгроме своего империалистического конкурента — Германии. В то же время они не имели оснований особо беспокоиться по поводу притязаний Франции в Европе, так как для них империалистическая Франция была всего лишь бедным, несостоятельным должником.

Все это вместе взятое привело к тому, что вплоть до окончания войны США предпочитали не определять свою точку зрения по рейнскому вопросу, а действовать в зависимости от тактических соображений.

Ярче всего эта позиция США проявилась во время предварительных переговоров представителей коалиции победителей об условиях перемирия с Германией.

Переговоры эти начались в октябре 1918 года, когда стало ясно, что окончательное поражение Германии является делом недель, в крайнем случае — месяцев. Поскольку условия перемирия фактически предопределяли условия будущего мира, французские представители с самого начала выставили требование предварительной оккупации Рейнской области союзными, т. е. в основном французскими, войсками. 26 октября в письме к Клемансо, как председателю Верховного военного совета, маршал Фош изложил точку зрения французского командования на условия перемирия: левобережье Рейна и четыре предмостных укрепления на правом берегу Рейна (у Майнца, Кобленца, Кёльна и Келя) подвергаются оккупации. На правом берегу Рейна должна быть образована 40-километровая нейтральная зона.

Выдвигая эти требования, Фош, разумеется, умалчивал об их политической подоплеке. Основной упор был сделан на военно-стратегическую сторону дела. Фош утверждал, что немецкая армия, если ей позволят только отойти на границы Германии, останется достаточно сильной, чтобы в любой момент начать войну сначала. Лишить ее этой возможности союзные войска могут, только форсировав Рейн и разместив свои контингенты в важнейших стратегических пунктах его правобережья.

Как и следовало ожидать, английские представители сразу же раскусили смысл французских предложений, расценив их как попытку навязать политику свершившихся фактов. Английский главнокомандующий фельдмаршал Хейг отверг оккупацию Рейнской области, заявив, что отвод немецких армий на границу Германии в достаточной степени обеспечит превосходство военных сил союзников. Решение зависело от позиции, которую займет представитель Соединенных Штатов Америки. Генерал Першинг поддержал французские требования. К его точке зрения присоединился и специальный уполномоченный президента США полковник Хауз. Американские правительственные круги решили, что в момент, когда война еще продолжается и основную ее тяжесть несут на себе французские пехотные части, имеет смысл поманить французов лакомым кусочком в виде Рейнской области.

Позиция США предопределила и решение. 31 октября Клемансо, Ллойд-Джордж и Хауз пришли к окончательному соглашению по условиям перемирия. Эти условия с небольшими изменениями и были впоследствии подписаны германской правительственной делегацией.

Таким образом, только благодаря позиции Соединенных Штатов Америки французские, американские и английские войска получили право на долгое время оккупировать чисто немецкую область с территорией в 31 964 кв. километров и населением в 6 597 180 человек.

Все это происходило еще до того, как вспыхнувшее в Киле восстание моряков послужило толчком к всеобщему выступлению масс против прогнившего вильгельмовского режима.

Германская революция усилила позиции Франции в борьбе за овладение Рейнской областью. До крайности усилился антибольшевистский психоз господствующих классов стран-победительниц. Империалисты всего мира не без основания видели в германской революции новое доказательство непреодолимого влияния революционной России, международного значения Великой Октябрьской социалистической революции.

Вот как характеризует эти настроения немецкий буржуазный историк Шиф: «Однако все это не было для англичан главным. В первую очередь их беспокоила большевизация и балканизация всей Центральной и Восточной Европы. Именно клика Ллойд-Джорджа с 1918 года, а особенно с момента переворота в Германии испытывала дикий страх перед большевизмом и его лозунгом мировой революции. Этот страх не был специфически английским явлением. Его разделяла французская, итальянская и американская буржуазия…».

В этих условиях Франция начала казаться американским и английским империалистам единственным надежным оплотом контрреволюции в Европе, тем более что Клемансо ручался за то, что, в отличие от других стран, «большевизм во Франции никакой опасности не представляет».

Даже для империалистов Англии, недовольных укреплением позиций французских соперников на континенте, расширение позиций Франции в Германии казалось в тот момент наилучшим средством ограничения, изоляции европейской революции. Тем более это относилось к американским империалистам, не имевшим особых оснований опасаться чрезмерного усиления Франции. Оккупация западных районов Германии стала рассматриваться ими как своего рода вооруженная интервенция, имеющая целью не допустить победу революции хотя бы в части Германии. Поэтому в первые дни после подписания перемирия американские представители продолжали, а английские начали оказывать активную поддержку стремлению французских правящих кругов расширить масштабы оккупации Германии.

13 декабря в Трире, во время переговоров о продлении месячного перемирия, Фош, с согласия американского и английского представителей, передал германской делегации ноту, в которой указывалось, что командование союзников оставляет за собой право, если этого потребуют интересы безопасности, оккупировать и нейтральную зону на правом берегу Рейна от кёльнского плацдарма до голландской границы. Таким образом была создана предпосылка для распространения оккупации на новые обширные районы Германии.

Во время второй встречи в Трире Фош от своего имени, а также от имени и по поручению своих американского и английского коллег заявил, что командование союзников расширяет территорию плацдарма, занимаемого его войсками против Страсбурга, в районе Келя. И действительно, через несколько дней французские войска, «расширяя плацдарм», оккупировали дополнительную германскую территорию.

Поддержка, которую оказывали представители США и Англии стремлениям французских правящих кругов расширить зону оккупации Германии, побудила правительство Франции к открытому дипломатическому выступлению с целью окончательно закрепить решение о расчленении Германии.

27 ноября маршал Фош направил Клемансо докладную записку, в которой настаивал на разрешении рейнской проблемы в соответствии с «требованиями безопасности Франции». В этой, как и в следующей (от 10 января 1919 года), записке Фош доказывал, что безопасность Франции может быть обеспечена только в том случае, если Рейн станет западной границей Германии, а переправы через Рейн будут заняты французскими войсками.

Через два дня после ноты Фоша французский посол в Вашингтоне Жюссеран передал американскому государственному департаменту проект повестки дня Парижской мирной конференции. Проект предусматривал первоочередное рассмотрение территориальных требований к Германии и содержал изложение французских притязаний на германскую территорию. Вскоре после этого Жюссеран, беседуя с Вильсоном, сообщил президенту США о том, в каком плане Франция собирается поднять рейнский вопрос на Парижской мирной конференции. По свидетельству как ближайших сотрудников Вильсона, так и французских представителей, Вильсон не выдвигал никаких возражений против французской точки зрения. Сочувственную позицию к притязаниям Франции занял и Хауз, которому Клемансо изложил французские планы в конце декабря 1918 года.

В этих условиях угроза единству Германии становилась крайне реальной. Поэтому всякое движение, направленное на ослабление государственных связей внутри Германии, означало фактическую поддержку империалистических планов расчленения Германии. Тем более способствовало этим планам движение за создание автономной или даже совершенно самостоятельной Рейнской республики.

Понимали ли это зачинщики и инспираторы сепаратистского движения? Разумеется, понимали. Об этом свидетельствует тот факт, что вскоре после начала оккупации вожди сепаратистов обратились за содействием к властям иностранных государств.

Поддержка из Берлина

Как уже указывалось, рейнский сепаратизм был крайним выражением готовности немецкой буржуазии на измену коренным национальным интересам во имя сохранения своих привилегий. В центре Германии эти стремления были выражены менее выпукло, чем на окраинах. Этому есть свое объяснение.

В разгар революционного движения в центральных районах Германии буржуазия не решалась провоцировать пролетарские массы открытым провозглашением антинациональной политики. Отдельные попытки в этом направлении оканчивались для буржуазии очень печально.

Буржуазия центральных районов и пролетарских центров не могла выдвигать сама сепаратистских лозунгов по той простой причине, что, в отличие от буржуазных элементов Рейнской области, Баварии и других окраинных частей Германии, ей не от чего было отделяться. Революционный подъем происходил как раз в районах наибольшей концентрации ее интересов. В этих условиях она могла делать ставку прежде всего на подавление революции во всей Германии, а не на «спасение» от революции отдельных окраин.

Идеи сепаратизма в центральных районах и пролетарских центрах не могли быть использованы в качестве приемлемого массового лозунга, так как в этих районах отсутствовали всякие центробежные традиции, пережитки которых можно было наблюдать на некоторых окраинах германского государства.

Это, разумеется, не означает, что буржуазия центра Германии проявляла меньшую готовность к национальной измене, чем буржуазия на окраинах. Ее антинациональные стремления находили другие формы.

Главными такими формами были:

общая ориентация на страны Антанты и прежде всего на США, проявлявшаяся в заигрывании с победителями, в попытках использовать «угрозу Антанты» для запугивания собственного рабочего класса, в создании рекламы американскому империализму и его представителю Вильсону и т. д.;

стремление к ослаблению государственного единства в целях изоляции и ограничения влияния крупных рабочих центров на государство в целом. Это стремление внешне выражалось в многочисленных проектах административной реформы с целью федерализации Германии. Такие проекты выдвигались представителями всех буржуазных партий в разгар революции и были сняты, как только революция потерпела окончательное поражение.

Кроме того, буржуазия центра Германии поддерживала сепаратистское движение на ее окраинах.

Каково было отношение буржуазии в центре Германии к сепаратистскому движению на Рейне?

В ноябре 1918 года французские притязания на рейнское левобережье были известны всему миру. Характер деятельности буржуазных политических партий на Рейне не оставлял сомнений в том, что национальному единству Германии угрожает серьезная опасность.

«Пробуждаются мертвые, те самые, которые, как мы надеялись, похоронены навсегда. Все хотят стать самостоятельными. Каждый стремится прочь от целого, к обособленному существованию. Могут настать времена, которые Германия видела неоднократно…, времена, когда юг и запад Германии задрапируют свой германизм в шутовскую тогу романской культуры и станут политическими болванчиками, руководимыми из Парижа», — печально вздыхал в это время близкий к Штреземану публицист Шпис.

Но даже так называемые «национально настроенные» немцы не собирались ничего предпринимать, чтобы предотвратить подобное развитие. В этот момент для них существовал только один враг — революционные массы. Опасаясь дальнейшего развития революционного движения, представители буржуазии в зависимости от партийной принадлежности инспирируют, поддерживают или благодушно терпят сепаратистские заговоры.

Остановимся на позиции различных буржуазных партий в центре Германии по отношению к сепаратистскому движению в Рейнской области.

Партия центра, естественно, полностью и целиком солидаризировалась с позицией своих коллег, действующих в районе Рейна. 15 ноября депутаты партии центра в рейхстаге во главе с Эрцбергером обратились ко всем членам партии с призывом, в котором, в частности, содержалось следующее заявление:

«Берлин не Германия, Берлин не немецкий город. Мы объявляем открытую борьбу анархии».

21 ноября фракцией партии центра в рейхстаге совместно с группой руководящих деятелей этой партии в Берлине были приняты «основные принципы будущей политики партии центра». Во внешнеполитическом разделе этих «принципов» выдвигались также требования объединения «немецких племен» в единые, пронизанные социальным сознанием народные государства и охрана специфики «немецких племен». В условиях тогдашней Германии оба эти документа могли быть восприняты только как открытая солидаризация с деятельностью Аденауэра, Тримборна, Кастерта и их сотрудников, направленной на создание Рейнской республики.

Либералы и свободомыслящие занимали в этом вопросе колеблющуюся позицию. С одной стороны, они исходили из того, что в создавшихся условиях единственно правильной с точки зрения контрреволюции политикой является безоговорочная поддержка контрреволюционных усилий шейдемановцев. С другой стороны, они не были уверены в том, что шейдемановцам удастся достичь своей цели.

«Кто знает, будет ли существовать завтра то, что сегодня называют диктатурой Совета Шести. Правда, социал-демократический вождь Эберт прилагает все усилия, чтобы избежать развития в сторону бескрайнего радикализма… Но что в нынешних условиях может претендовать на продолжительность?» — писал в декабре 1918 года влиятельный национал-либеральный журнал «Дейче штиммен».

Кроме того, национал-либералов и свободомыслящих пугала и сверхрадикальная фразеология вступивших в коалицию с шейдемановцами независимцев, особенно разговоры о социализации тяжелой промышленности. Все это вместе взятое обусловливало сугубо примирительный тон по отношению к сепаратистам. Так, тот же журнал писал:

«Боевой лозунг „прочь от Берлина“ ни в коем случае не может вызвать противоречия между Верхней и Нижней Германией. Обе полностью едины в отвращении к Берлину и борьбе против него, как системы, и поэтому должны рассматривать друг друга как естественных союзников».

Оценивая позицию германской правой социал-демократии по отношению к сепаратизму, необходимо учитывать следующие обстоятельства.

Политика социал-демократов шейдемановцев была антинациональной по своему существу, так как была нацелена на подчинение Германии Соединенным Штатам в обмен за помощь при подавлении революции. Сепаратизм представлял собой контрреволюционный план, который противопоставлялся социал-демократическому плану удушения революции. Естественно, что шейдемановцы рассматривали сепаратистов как серьезных конкурентов. Строя свою политику на демагогии, руководство шейдемановской социал-демократии было вынуждено как-то отражать возмущение народных масс антинациональными заговорами.

В то же время, защищая основы буржуазного строя, правая социал-демократия находилась с немецкой буржуазией, а значит, и с сепаратистами различных оттенков по одну сторону баррикады. Этим объясняется то обстоятельство, что шейдемановцы, даже в моменты полемики с сепаратистами, подчеркивал свое единство с ними, что в моменты обострения классовой борьбы они становились под сепаратистские знамена и что социал-демократия поставила ряд фигур для сепаратистского движения.

Выше уже говорилось о заигрывании рейнских социал-демократов с местными сепаратистами. «Борьба» берлинских шейдемановцев против сепаратизма, которой впоследствии бахвалились вожди правой социал-демократии, также в высшей степени походила на заигрывание.

22 ноября «Форвертс» поместила сообщение из Кёльна о том, что в Рейнской области наблюдаются стремления к отделению от Германии и созданию самостоятельного государства. Но, вместо того, чтобы по крайней мере осудить эти тенденции, «Фервертс» использовала это сообщение, чтобы еще раз доказать необходимость немедленного созыва Национального собрания.

25 ноября Шейдеман поместил в «Форвертс» протест против стремлений к отделению от Германии. Протест этот выглядел следующим образом: «Почему отделяться? — спрашивал Шейдеман. — Потому что правительство… не применяет к большевикам мер, которые те бесспорно применили бы?». И дальше Шейдеман заверял сепаратистов, что «социалистическое правительство будет бороться против большевизма».

Несколько позже «против сепаратизма» выступил и Эберт. В интервью, данном представителю агентства Вольфа, он убеждал сторонников сепаратистского движения, что их «опасения безосновательны», что правительство «не несет ответственности за безответственные выступления некоторых групп», что оно «обязательно созовет Национальное собрание».

Однако практические действия шейдемановских властей нельзя расценить иначе, чем покровительство сепаратистам.

Единственной организованной политической силой, с самого начала выступившей против любых форм сепаратизма, были спартаковцы, а после образования в декабре 1918 года КПГ — немецкие коммунисты. Активное участие в борьбе с сепаратистами принимали левые в Независимой социал-демократической партии. Газеты КПГ «Роте фане» и НСДП «Фрейхейт» постоянно вскрывали и разоблачали козни сепаратистов, указывая на их связи, с одной стороны, с державами Антанты, а с другой, с монополистическими кругами на Рейне и Руре. Коммунисты и левые независимцы были тем политическим ядром, вокруг которого выросли силы, давшие отпор сепаратизму.

Несостоявшееся рождение Рейнской республики

Тем временем события на Рейне продолжали развиваться. 1 декабря на германскую территорию вступили войска оккупантов. На улицах Ахена появились два бельгийских кавалерийских полка. На следующий день все буржуазные газеты Рейнской области с ликованием сообщили, что представители Антанты полны решимости ликвидировать «узурпаторскую власть советов». Печать красочно расписывала поведение командующего бельгийскими войсками в Ахене, отказавшегося принять явившегося к нему представителя солдатского совета и заявившего через ординарца, что солдатский совет ликвидирован и что единственной законной властью в городе считается бургомистр.

Несколько позже на территории Германии появились войска и других оккупантов: французов, англичан и американцев. Назначенные ими коменданты, грубо вмешиваясь во внутренние дела оккупированных районов, также немедленно разогнали находящиеся на подопечной территории советы. Эти контрреволюционные действия войск недавнего противника примирили местную буржуазию с оккупацией. Более того, она воспринимала оккупацию как самую надежную гарантию контрреволюции.

«То, что мы здесь, в западных пограничных областях, до сих пор практически не ощутили всех прелестей большевизма, объясняется наличием иностранной оккупации. Каждый гражданин независимо от того, как он относится к оккупации, приветствует ее в этом отношении».

Сочувствие буржуазии, поддержка или по крайней мере терпимое отношение берлинских властей к сепаратистскому проекту и предстоящее вступление иностранных войск, способных вооруженной силой предотвратить возможное сопротивление рабочих, толкали инициаторов сепаратистского движения к активному выступлению.

3 декабря группа руководящих деятелей рейнского сепаратистского движения, в частности Аденауэр, прелат Кастерт, редактор «Кёльнише фольксцайтунг» Хебер, проводит ряд подготовительных мероприятий к провозглашению Рейнской республики.

Впоследствии прелат Кастерт так характеризовал эти действия:

«Была подготовлена прокламация, провозглашавшая создание Рейнско-Вестфальского государства, включая Гессен и Пфальц. Был предусмотрен список кандидатов в президенты и министры, по три кандидата на каждое место».

Республику было намечено провозгласить на большом митинге партии центра 4 декабря вечером, перед самым вступлением оккупационных войск в Кёльн.

Однако, прежде чем приступить к делу, Аденауэр, ставший к тому времени признанным лидером сепаратистов, из предосторожности решил еще раз позондировать отношение к этому шагу властей в Берлине. Для этого он прибег к посредничеству находившегося у него в то время профессора Брифса, представителя статс-секретаря Прейсса. Много времени спустя (6 декабря 1932 года) Брифс в письме к Аденауэру напоминал ему о том, как это происходило:

«Вы заявили мне, что 4 декабря вечером перед вступлением англичан… состоится собрание, на котором намечено провозгласить союзно-государственную самостоятельность Рейнланда… Вы хотели знать, как относится к этому правительство в Берлине. Поэтому Вы просили меня немедленно вернуться в Берлин и назавтра в полдень (т. е. 4 декабря) сообщить об этом по правительственному телефону».

Далее Брифс указывает, что он беседовал по этому вопросу со статс-секретарями Левальдом и Прейссом. Прейсс сообщил, что он лично за разделение Пруссии, на союзные государства, но правительство в целом против. Поэтому необходимо немедленно сообщить Аденауэру: он должен позаботиться о том, чтобы на собрании 4 декабря не прокламировалось ничего, что могло бы предрешить мероприятия правительства. Разговор Брифса с Аденауэром по этому поводу состоялся 4 декабря, между часом и 3 часами дня.

Сразу же после этого разговора в Кёльне было созвано чрезвычайное заседание совета рейнской организации партии центра. Присутствовали Аденауэр, Тримборн, Маркс, Кастерт, Кукхоф, Хебер и др. Совет обсудил вопрос о том, насколько сообщение Брифса должно изменить уже разработанные планы. После долгих прений было принято решение воздержаться от немедленного провозглашения Рейнской республики, однако собрания, посвященного Рейнской республике, не отменять.

Независимо от этого вышедшая в тот же день «Кёльнише фольксцайтунг» поместила прямой призыв к отрыву Рейнской области от Германии. В передовой статье «Право рейнцев на рейнскую землю» говорилось:

«Право рейнцев на рейнскую землю означает, что земли на Рейне, и в первую очередь Рейнланд, Вестфалия, Гессен-Нассау и Пфальц, ощущают в себе достаточно расовых, культурных и экономических сил для того, чтобы образовать самостоятельную Рейнскую республику… Рейн и Дунай должны стать инициаторами здорового восстановления нового немецкого государства… Используем признанное право народов на самоопределение».

На редкость откровенная статья привлекла внимание. В буржуазных кругах распространился слух, что на собрании партии центра будут приняты решения, которые положат конец господству «охваченного заразой Востока».

Вечером весь буржуазный Кёльн ринулся к зданию Бюргергезельшафт, где созывалось собрание. Явилось около 5 тысяч человек. Первый зал оказался набитым до предела. Организаторам пришлось спешно созвать параллельное собрание в соседнем зале.

После ряда выступлений, выдержанных в откровенно сепаратистском духе, были приняты резолюции, требовавшие от «ответственных политиков» «осуществить восстановление нового немецкого государства из земель на Рейне и Вестфалии».

На следующий день после собрания лидеры сепаратистов начали получать сообщения о поддержке от различных буржуазных организаций Рейнской области. 6 декабря советом партии центра в Кёльне была получена телеграмма из Трира:

«Руководители движения за свободное рейнское государство восторженно приветствуют кёльнский митинг. Как и в прошедшие месяцы, они будут продолжать бороться за достижение желаемой цели рука об руку с Кёльном».

Телеграмма была подписана прелатом Каасом.

13 декабря кёльнской организацией партии центра было получено сообщение, что за день до этого, 12 декабря, вестфальская организация партии центра приняла решение, в основном поддерживающее кёльнское выступление. В решении, правда, отмечалось, что «время (для осуществления кёльнского проекта. — А. Г.) еще не наступило. Однако может возникнуть положение, которое сделает создание Рейнско-Вестфальской республики желательным».

О солидарности с резолюцией кёльнских собраний партии центра заявили контрреволюционно настроенные студенты кёльнской высшей торговой школы, милитаристское объединение рейнских ветеранов войны и другие реакционные группы.

Но в то время, когда буржуазия толпами валила под знамена Рейнской республики, когда казалось, что создание сепаратистского рейнского государства — лишь вопрос времени, на арену выступила новая сила, нанесшая сепаратистам первое серьезное поражение. Это был рабочий класс рейнского левобережья.

В своих планах рейнские сепаратисты исходили из того, что левобережье Рейна почти лишено крупных промышленных центров, вследствие чего там нет больших скоплений промышленного пролетариата. В основном мелкий, ремесленный характер рейнской левобережной промышленности казался им достаточной гарантией «лояльности и умеренности» местных рабочих. Первые неде ли революции в Кёльне и других городах левобережья казалось, подтверждали это предположение. С самого начала рабочее революционное движение попало в фарватер шейдемановской политики. Возникший в Кёльне рабочий и солдатский совет имел устойчивое шейдемановское большинство. В своей политике он слепо следовал действиям городского магистрата. Уполномоченный совета при обер-бургомистре Аденауэре социал-демократ шейдемановец Шеффер, как он впоследствии сам признавал, предоставил обер-бургомистру полную свободу действий и механически штамповал все его решения. Вожди местных шейдемановцев Меерфельд и Сольман, как уже указывалось выше, кокетничали с сепаратистами и их контрреволюционными идеями.

Однако при всей слабости и недостаточной классовой сознательности пролетариата левобережья Рейна сепаратистским вождям и их социал-демократическим прихвостням не удалось скрыть от него контрреволюционнобуржуазной сущности так называемого «движения за рейнскую свободу». Рабочие с самого начала восприняли это движение как стремление к созданию реакционного, капиталистическо-клерикального сепаратного государства. Но до 4 декабря, пока сепаратисты не приступали к практическим действиям, ограничиваясь газетными статьями, борьба против сепаратизма не носила активного характера. Однако события 4 декабря побудили защитников единства Германии на решительные шаги. Антисепаратистское движение возникло стихийно, в первую очередь на предприятиях Кёльна, и немедленно охватило всю Рейнскую область. Оно оказалось настолько сильным, что шейдемановское руководство рейнской социал-демократии сочло благоразумным резко изменить свое отношение к планам создания Рейнской республики.

5 декабря, на следующий день после пресловутых кёльнских собраний, лидеры сепаратистов созвали первое открытое заседание «надпартийного» сепаратистского «Союза свободы немецкого Рейнланда». По мысли инициаторов движения, это собрание должно было выразить поддержку сепаратистской резолюции, принятой накануне, и обеспечить поддержку другими политическими партиями проекта, выдвинутого партией центра. Сначала все шло, как было намечено. Председательствовал на собрании член банкирско-промышленного экономического кружка сторонников Рейнской республики профессор Эккерт, близкий сотрудник Аденауэра. В качестве основного оратора выступил, как и за день до этого, Хебер. Собравшаяся буржуазная публика бурно приветствовала речь сепаратистского идеолога. Но вот потребовал слова один из руководителей союза социал-демократ Меерфельд. Неожиданно для присутствующих, и тем более для организаторов собрания, его выступление прозвучало как обвинительный акт сепаратизму. Как бы забыв о своей прежней деятельности, Меерфельд говорил о верности рейнской социал-демократии большинства единству Германии, о том, что планы создания Рейнской республики продиктованы контрреволюционными тенденциями, что задачи союза заключаются в противодействии иностранному, а не германскому влиянию.

Пытаясь скрыть смущение, председательствующий Эккерт, не открывая дискуссии, заявил, что выступление Меерфельда — блестящее доказательство широты взглядов союза, наличия в нем представителей самых различных направлений. После этого он поспешно закрыл собрание, предложив присутствовавшим проголосовать за туманную резолюцию о необходимости территориального переустройства Пруссии.

6 декабря, под нажимом протестующих рабочих, кёльнский совет был вынужден созвать массовый митинг протеста против махинаций, направленных на подрыв единства Германии.

Еще сильнее возмущение сепаратистскими действиями буржуазии проявилось в соседнем Рурском промышленном районе, с его революционным и организованным пролетариатом. Это возмущение нашло свое проявление и в аресте замешанных в антинациональном заговоре рурских магнатов.

Сила движения протеста была столь велика, что рурские промышленники, не имевшие, в противоположность своим кёльнским коллегам, надежной защиты в виде иностранных штыков, были вынуждены публично отмежеваться от сепаратистов. 9 декабря в Дюссельдорфе состоялось собрание местных промышленников. Собрание приняло резолюцию, в которой опровергались все сообщения о причастности промышленников к планам создания Рейнско-Вестфальской республики.

Наконец, заговорили и центральные власти. 11 декабря обеспокоенные конкуренцией сепаратистов «народные уполномоченные» и статс-секретарь Прейсс обратились к населению с обращением, в котором предостерегали граждан от поддержки кёльнских решений. Подобно прежним правительственным выступлениям, обращение было выдержано в мягких тонах и содержало обещание немедленно созвать Национальное собрание, которое, мол, и решит все интересующие сепаратистов вопросы.

Но чувствовавшие себя в безопасности под защитой иностранных штыков сепаратисты продолжали свою деятельность.

План Гренера и сепаратисты

10 декабря к Аденауэру (как вождю всего сепаратистского движения на левобережье Рейна) специальным поездом из Кобленца прибыл издатель Адольф Дуквиц. Он сообщил, что у него находится курьер со специальным поручением от генерал-квартирмейстера германской главной ставки генерала Гренера.

Преемник Людендорфа на посту генерал-квартирмейстера ставки, энергичный и ловкий генерал-политик Тренер был в то время фактическим лидером германской контрреволюции. Хорошо сознавая слабость откровенно контрреволюционных сил, Тренер с самого начала сделал ставку на союз военщины с шейдемановцами. В то же время он держал в своих руках нити всех контрреволюционных заговоров.

В это время контрреволюционная буржуазия возлагала большие надежды на план передачи власти в руки старого кайзеровского рейхстага. 21 ноября в Голландии состоялась встреча Вильгельма II с адмиралом фон Гинце и председателем рейхстага Ференбахом. На этой встрече было принято решение любыми методами добиться того, чтобы рейхстаг был созван. Через некоторое время германская буржуазная печать повела организованную кампанию за передачу власти старому рейхстагу.

1 декабря в связи с решением правительства прекратить выплату денежного содержания членам бывшего рейхстага Ференбах послал «народным уполномоченным» телеграмму протеста, в которой утверждал, что рейхстаг является единственным законным законодательным учреждением. 3 декабря в новой телеграмме протеста Ференбах обвинил правительство в незаконных действиях.

6 декабря, после провала очередной попытки контрреволюционного мятежа в Берлине, Гренер решил лично вмешаться в осуществление проектов созыва рейхстага. Сознавая невозможность обеспечить его созыв в Берлине и в других неоккупированных районах Германии, Гренер направил курьера к сепаратистам.

Прибывший к Дуквицу курьер передал предложение Гренера немедленно созвать старый рейхстаг на территории, занятой Антантой.

Узнав через Дуквица сущность предложения Гренера, Аденауэр спешно организовал в отеле «Эксцельсиор» совещание одиннадцати представителей различных политических партий рейнского левобережья. Предложение Тренера было полностью одобрено. Присутствовавший на совещании Тримборн предложил, чтобы рейхстаг, собравшись на левобережье Рейна, признал правительство Эберта лишь при условии, что оно откажется от принципа единого унитарного государства. «Если правительство откажет в этом, мы должны заявить Эберту: „Ты оставил нас на произвол судьбы, и мы, рейнцы, вынуждены действовать сами“».

Собрание в отеле «Эксцельсиор» продемонстрировало полное единодушие между пангерманским контрреволюционером Гренером и рейнскими контрреволюционерами-сепаратистами.

В тот же день, сразу же после собрания, Аденауэр демонстративно направил Ференбаху телеграмму следующего содержания: «От имени метрополии Рейнской области, подвергающейся, согласно достоверным сообщениям, исключительной опасности, я убедительно настаиваю на немедленном созыве рейхстага для подтверждения полномочий правительства Эберта — Гаазе в Лимбурге на Лане или в Кобленце. В интересах нации необходимо немедленно создать правительство, способное вести мирные переговоры. Немедленное создание такого правительства возможно только этим путем. Аденауэр, обер-бургомистр».

Аналогичную телеграмму послал Ференбаху и поставленный в известность относительно плана Гренера обер-бургомистр Кобленца, член партии центра сепаратист Клостерман.

По наущению Гренера телеграммы с требованием созыва рейхстага прислали солдатские советы 17-й армии и совет уполномоченных командования 3-й армии.

12 декабря Ференбах прибыл в Берлин и обратился с письмом к депутатам рейхстага, в котором сообщал, что созывает рейхстаг, оставляя открытым место (подчеркнуто мною. — А. Г.) и время заседания. Одновременно им было проведено совещание представителей разных фракций рейхстага.

Буржуазии предстояло сделать один решительный шаг, но этот шаг сделан не был. Сопротивление масс сорвало заговор Гренера — Ференбаха — Аденауэра. 16 декабря Ференбах направил депутатам бывшего рейхстага новое письмо, в котором сообщил, что необходимость в созыве рейхстага отпала.

В то же время кёльнские решения от 4 декабря, демонстративные телеграммы Аденауэра и Клостермана и дальнейшая активизация сепаратистской деятельности на Рейне побудили центральное правительство предпринять новые шаги для умиротворения сепаратистов, полюбовного соглашения с ними.

13 декабря в Эльберфельде в помещении местной торговой палаты состоялись переговоры между представителями правительства и рейнскими сепаратистами. Переговоры шли под председательством прусского министра внутренних дел Брейтшейда. Со стороны правительства в них принимал участие также и заместитель статс-секретаря Фройнд. От левобережья Рейна в переговорах участвовали Аденауэр, Тримборн, Маркс, Фробергер, Меерфельд, Фальк и еще ряд менее известных лиц — всего 20–30 человек.

Выступивший в ходе переговоров Аденауэр заявил, что движущей силой сепаратистского движения является «страх перед аннексией Рейнской области Францией», причем о неизбежности этой аннексии ему якобы стало известно из очень солидных источников. Представитель Вестфалии в своем выступлении был гораздо сдержаннее и, ссылаясь на резолюцию вестфальской организации партии центра, указывал, что практическое осуществление идеи Рейнской республики хотя и желательно, но несколько преждевременно. После того как Фробергер заверил представителей берлинского правительства в том, что движение в пользу Рейнской республики не имеет якобы ничего общего с французами и их планами, Брейтшейд от имени центральных властей обратился к присутствующим сепаратистам с просьбой прекратить агитацию за республику и выждать, пока Национальное собрание решит вопрос о территориальном делении рейха.

Поскольку непосредственный контакт представителей социалистического" правительства с сепаратистами мог серьезным образом подорвать авторитет этого правительства среди рабочих масс, было принято решение хранить сам факт переговоров в строгой тайне.

Переговоры носили, очевидно, преимущественно информационный характер. Правда, Брюггеман утверждает, что в результате переговоров Аденауэр, Фробергер и компания дали слово прекратить деятельность в пользу Рейнской республики. Если это и соответствует действительности, то стоит отметить, что ни Аденауэр, ни Фробергер, ни кто-либо из их соратников не сдержали своего слова. Наоборот, во второй половине декабря сепаратистская деятельность усилилась. Именно к этому периоду относится установление неофициального контакта Аденауэра с иностранными покровителями рейнского сепаратизма.

Сепаратисты набирают силы

Неудача мятежа 6 декабря и провал плана Гренера — Ференбаха — Аденауэра толкнули на сепаратистский путь новые группы правящих классов. Во второй половине декабря к сепаратистскому движению полностью примкнуло "Дейче ферейнигунг" (национальные католики). На сторону сепаратистов стали виднейшие представители рейнской монархической аристократии: председатель рейнского провинциального совета граф Бейсель фон Гимних, председатель рейнского крестьянского объединения барон Клеменс фон Лое-Бергерхаузен, председатель рейнской сельскохозяйственной палаты барон фон Шорлемер-Лизер, руководитель вестфальской крестьянской организации барон фон Керкеринк цур Борг, обер-президент рейнской провинции фон Гроте и т. д..

Присоединение этой группы усилило влияние сепаратистов, так как за рейнскими аристократами, правда, во многих случаях часто формально, стояли представляемые ими многочисленные крестьянские организации.

19 декабря заседавший в Берлине I Всегерманский съезд советов под влиянием шейдемановского большинства принял решение о проведении 19 января выборов в Национальное собрание. Шейдемановцы упорно старались не допустить развития движения за рамки буржуазной революции.

Буржуазная печать встретила это решение бурей восторгов. Но буржуазия прекрасно понимала, что оно не будет иметь никакой силы до тех пор, пока массы контролируют ход событий. Поэтому приветственные возгласы по поводу решения 19 декабря с самого начала сопровождались требованием подавления спартаковцев, создания контрреволюционной вооруженной силы, перенесения резиденции будущего Национального собрания куда-либо подальше от пролетарских центров, от революционного Берлина, куда угодно, хотя бы под защиту вооруженных сил Антанты.

Последнюю идею особо рьяно защищала рейнская буржуазная пресса. Пропаганду за Национальное собрание и предвыборную агитацию рейнская буржуазная пресса проводила под прежним лозунгом — Рейнской республики.

"Избиратели ожидают от бывших депутатов рейхстага и ландтага, что они бесстрашно и решительно будут проводить и защищать достаточно ясно высказанную волю народа (т. е. образование Рейнской республики. — А. Г.)… — писала "Кёльнише фольксцайтунг". — Депутаты, не проявляющие заботы о желаниях избирателей по таким важнейшим вопросам, сами фактически вычеркивают свои имена из будущего списка кандидатов".

Через несколько дней газета высказалась еще яснее:

"Мы должны спасти Германию от революции… Мы должны выбирать в Национальное собрание так, как будто мы избираем народный парламент Рейнланда".

Тем временем в общем довольно туманные проекты Рейнской, Рейнско-Вестфальской или, как ее иначе называли, Западногерманской республики начали принимать довольно конкретную форму.

План раздела Германии на четыре республики, помещенный в газете "Кёльнише фольксцайтунг" 30 декабря 1918 г.

22 декабря "Кёльнише фольксцайтунг" поместила следующее заявление:

"Западногерманское свободное государство должно охватывать всю западную Германию от Северного моря до Везера и Веры, вдоль баварской и баденской границы до Мангейма, а затем по Рейну, вдоль границ Эльзас-Лотарингии, Франции, Бельгии, Голландии. Таким образом, Западногерманское государство будет иметь собственную гавань на Северном море, транзитные водные пути: Рейн, канал Рейн — Эмс, Везер и Мозель (для осуществления навигации по последнему потребуются предварительные работы). Население государства будет составлять около 17,5 млн. человек".

В заявлении также указывалось, что, кроме Западно-германского государства, должны быть образованы: Южногерманское государство в составе Баварии, Вюртемберга и Бадена; Восточногерманское — между линией Вера — Везер и Одер — Нейссе.

30 декабря эта же газета поместила новый, несколько измененный план раздела Германии, иллюстрировав его картой (см. стр. 53). Согласно этому плану, Западно-германская, или Рейнская, республика должна была включать в свой состав Рейнскую провинцию, провинцию Гессен-Нассау, землю Гессен, Баварский Пфальц и землю Баден.

В начале января 1919 года "Дейче ферейнигунг" вошло в контакт с "экономическим кружком сторонников Рейнской республики", возглавляемым банкиром фон Штейном и Эккертом. Целью контакта было установить договоренность о замещении правительственных постов будущего рейнского государства. Стремясь обеспечить себе руководящую роль в Рейнской республике, рейнские аристократы выдвинули на пост президента трех своих кандидатов: барона Шорлемер-Лизера, барона фон Керкеринк цур Борг и обер-президента фон Гроте.

7 января в доме банкира Генриха фон Штейна по инициативе графа Бейсель фон Гимних было созвано совещание всех руководящих деятелей рейнского сепаратистского движения. Присутствовало около 30 человек. Были широко представлены промышленные круги, причем не только Кёльна. Из Трира на совещание специально прибыл крупнейший рейнский промышленник и банкир Раутенштраух.

После переговоров собравшимися было зафиксировано полное единодушие по вопросу о создании Рейнско-Вестфальского государства. Участники совещания пришли к выводу о необходимости формирования специальных вооруженных сил, создание которых возможно лишь с согласия Антанты.

Было решено создать в целях форсирования действий по созданию Рейнской республики новый надпартийный орган, который смог бы впоследствии превратиться в правительство Рейнского государства. На пост председателя этого органа (или, как его впоследствии называли, экономического комитета) сначала намечался Шорлемер-Лизер, однако Аденауэр и его сторонники добились избрания председателем Аденауэра.

С этого времени Аденауэр становится официальным претендентом на пост президента Рейнланда.

Тем временем в остальной Германии произошли серьезные события.

24 декабря потерпела крах очередная провокация контрреволюционеров. Войска генерала Леки, напавшие на расположенную в Берлине революционную морскую дивизию, благодаря содействию поспешивших на помощь берлинских рабочих, были разгромлены и отступили. В ходе этого контрреволюционного выступления полностью вскрылась неблаговидная, провокаторская роль Эберта, Шейдемана и коменданта Берлина социал-демократа Вельса. Правительство "народных уполномоченных" было сильно скомпрометировано. Возмущение революционно настроенных рабочих вынудило лидеров независимой социал-демократии, наконец, порвать свой блок с шейдемановцами и выйти из состава правительства. 28 декабря 1918 года Гаазе, Дитман и Барт подали в отставку. 3 января их примеру последовали независимцы, входившие в состав прусского совета министров.

Уход независимцев из правительства создавал предпосылки для установления революционного единства рабочего класса на местах.

Испуганные этой перспективой, движимые желанием разделаться с революционными массами, шейдемановцы пошли на провокацию. Они сместили популярного в Берлине полицей-президента левого независимца Эйхгорна. В пролетарские районы были направлены провокаторы, которые толкали рабочие массы на неподготовленные действия. 6 января массовые демонстрации берлинских рабочих начали перерастать в вооруженное выступление.

При всей своей неподготовленности и неорганизованности это выступление было первой серьезной попыткой вывести ноябрьскую революцию в Германии за рамки буржуазной революции. Бои в Берлине способствовали углублению революционного движения во всей Германии. Вооруженные революционные выступления начались и в непосредственной близости от Рейнской области — в Рурском промышленном районе. 8 января в центре Рура — Мюльгейме состоялась массовая рабочая демонстрация. Демонстрация проходила под лозунгом: "Долой капитализм, да здравствует Либкнехт!". В городе вспыхнула всеобщая забастовка. Группы рабочих взяли штурмом дом-крепость ненавистного промышленного магната Гуго Стиннеса. В тот же день в Дюссельдорфе, главном городе правобережного Рейна, вооруженные отряды рабочих заняли редакции и типографии буржуазных газет. Вместо реакционной "Дюссельдорфер цайтунг" начала выходить коммунистическая "Роте фане фом Нидеррейн". Вспомогательная полиция города перешла на сторону революционных рабочих. Перепуганные полицейские чиновники приняли решение "воздержаться от несения службы до выяснения положения". Попытка буржуазии и шейдемановцев организовать контрреволюционный переворот провалилась. 10 января коммунисты Дюссельдорфа дали согласие на вхождение в городской рабочий совет, где до сих пор находились только представители независимой социал-демократии. После вхождения коммунистов совет преобразовался в исполком, который сместил обер-бургомистра и взял в свои руки власть в городе.

Обер-бургомистр бежал на левобережье Рейна под защиту английских и бельгийских войск. За ним последовал замещенный в деле вооружения контрреволюционных групп городской советник д-р Лер. После бегства они оба вступили в переговоры с английскими властями об оккупации "мятежного" города.

В Хагене местные рабочие предотвратили контрреволюционный путч, организованный проходившим через город батальоном "восточных добровольцев". Вооружившиеся по призыву совета рабочие городских предприятий выбросили "добровольцев" из города.

Аналогичные выступления происходили и в других городах Рурской области. Угольная промышленность была парализована всеобщей забастовкой горняков. Подобно дюссельдорфскому бургомистру, в оккупированную войсками Антанты зону бежали десятки промышленников из Рурского промышленного района.

11 января переизбранный 8 января председателем кёльнской торговой палаты сепаратист Луи Гаген созвал чрезвычайное заседание палаты. Перепуганные событиями в Берлине и Рурской области собравшиеся промышленники уже не на тайном, а на публичном совещании проголосовали за резолюцию, предусматривающую обсуждение "экономического положения" и в первую очередь вопроса о Рейнской республике. Палата приняла решение созвать с этой целью специальную конференцию торговых палат левобережья.

Внимательно следившие за настроениями буржуазии в Рейнской области французские власти сразу же после заседания кёльнской торговой палаты предприняли шаг, который, по их мнению, должен был способствовать благоприятному для Рейнской республики, и тем самым для французской политики, решению ожидаемой конференции левобережных торговых палат. 15 января во французское законодательство было внесено изменение по вопросу о "торговле с врагом". В результате этого изменения запрет на торговлю с врагом в дальнейшем не распространялся на оккупированные войсками Антанты районы рейнского левобережья.

Все это вместе взятое создавало в Рейнской области исключительно нервозную обстановку. Ходили слухи о предстоящей аннексии всего левобережья, о скором провозглашении марионеточной республики. В Кёльне даже определенно называли срок провозглашения: 18 января.

Сепаратистские лидеры развернули лихорадочную деятельность. Аденауэр делал все, чтобы расширить связи, привлечь новых сторонников. Заручившись поддержкой кёльнской торговой палаты, он направил в южные районы Рейнской области полномочного эмиссара профессора Эккерта, поставив перед ним задачу закрепить контакт, установленный незадолго до этого Аденауэром с лидером южнорейнских сепаратистов Дортеном, выяснить силу и влияние сепаратистского движения на юге.

18 января Дортен направил Аденауэру письмо, в котором сообщал об установившемся у него контакте с оккупационными властями. А 21 января он телеграфом известил о своем прибытии в Кёльн для встречи с Аденауэром. Встреча состоялась днем 23 января. Впоследствии, вспоминая о ней, Дортен писал, что Аденауэр еще до встречи обещал провозгласить Рейнскую республику к середине января. Когда же он, Дортен, не вытерпев, явился в Кёльн, Аденауэр принял его сдержанно. Знакомые сообщили Дортену, что обер-бургомистр был расстроен следующим: в ночь перед встречей в его саду была выкопана яма и около нее выставлена надпись:

"Здесь лежит Конрад Аденауэр — первый президент Рейнской республики".

В ходе беседы Аденауэр сообщил Дортену, что у него возникли трудности с представителями демократической партии, боящимися создания чисто клерикального государства, но все же обещал сделать все, чтобы добиться успеха. В свою очередь Дортен информировал Аденауэра о своей деятельности и вторично поставил его в известность, что вступил в Майнце в контакт с представителями Антанты по вопросу о плане создания Западногерманской республики.

К концу января события начали развиваться с лихорадочной быстротой. 20 января в Берлин прибыл социал-демократ Шефер, ближайший сотрудник Аденауэра по работе в магистрате. По поручению Аденауэра он посетил Эберта и Давида и сообщил им о положении в Кёльне и о состоянии подготовки к созданию Рейнской республики.

27 января было созвано неофициальное заседание торговой палаты Кёльна. На заседании выступил Аденауэр. Стараясь побудить слушателей к более активным действиям, он заявил, что немедленное создание Рейнской республики в состоянии предотвратить неизбежную аннексию со стороны Франции. Луи Гаген поддержал Аденауэра, ссылаясь на разговор с французским полковником Меииалем.

Для принятия окончательного решения и конституирования Рейнской республики Аденауэр решил созвать некий эрзац национального собрания Рейнской области, своего рода съезд нотаблей. Он разослал всем бургомистрам больших городов Рейнской области, а также всем депутатам законодательных органов от Рейнской области пригласительные билеты на совещание, посвященное судьбам Рейнской республики.

28 января по инициативе кёльнской торговой палаты состоялась конференция торговых палат рейнского левобережья. Не желая предвосхищать намеченного на 1 февраля "съезда нотаблей", конференция не приняла никакого решения, однако явно склонялась в пользу создания Рейнской республики. 29 января Аденауэр созвал руководимый им "экономический комитет" — будущий правительственный орган Рейнской республики. Комитет обсудил меры по подготовке предстоящего "съезда нотаблей".

Чтобы создать видимость общественной поддержки сепаратистского проекта, лидеры сепаратистов организовали 29 января массовый митинг "Союза свободы немецкого Рейнланда". В качестве основного оратора на митинге выступил Тримборн.

30 января в доме банкира фон Штейна состоялось еще одно заседание "экономического комитета". Присутствовали Аденауэр и Хебер. Здесь впервые было выдвинуто предложение провести народный опрос о независимости Рейнской области. 30 января Аденауэр телеграфировал Дортену в Висбаден: "Собрание состоится в субботу", т. е. 1 февраля.

В ночь на 1 февраля в Кёльне, да и в других городах левобережья, среди буржуазии господствовала уверенность в предстоящем создании сепаратной республики. В рабочих кварталах царило возмущение, сдерживаемое лишь жестокими условиями оккупационного режима.

Никто не сомневался в том, что "съезд нотаблей" примет угодное сепаратистам решение. Ведь большинство предполагаемых участников съезда до сих пор в той или иной мере участвовало в сепаратистском движении или по крайней мере активно содействовало ему.

 

ГЛАВА ВТОРАЯ

ЛЕГАЛЬНЫЕ СЕПАРАТИСТЫ И СЕПАРАТИСТЫ-АКТИВИСТЫ

Первый сигнал к отбою

Активизация сепаратистов во второй половине января 1919 года была непосредственной реакцией на январское выступление авангарда германского рабочего класса.

Однако, пока сепаратисты собирали совещания, распределяли правительственные посты и обсуждали статут будущего буферного или полубуферного Рейнского государства, во внутриполитической ситуации Германии вновь произошли серьезные сдвиги, в корне изменившие отношение основной социальной базы сепаратизма — буржуазии — к интересовавшему ее прежде проекту.

Германский рабочий класс потерпел серьезное поражение. Спровоцированный на преждевременное выступление, его авангард был разбит наголову. Уже к 10 января в Берлине фактически восторжествовала контрреволюция. Вступившие в Берлин 11 января войска Носке завершили кровавый разгром рабочих отрядов. 15 января были зверски убиты вожди германского пролетариата Карл Либкнехт и Роза Люксембург. Вся буржуазная печать Германии восторженно приветствовала это гнусное преступление контрреволюции. Поражение в Берлине предопределило и неудачу революционных выступлений в остальной Германии. Войска контрреволюции без труда справились с изолированными очагами рабочих восстаний. 4 февраля, после непродолжительных, но упорных боев, войска Носке, действовавшие совместно с "добровольческим корпусом" Каспари, ворвались в Бремен — основной оплот революционных рабочих на севере Германии. В середине февраля войска контрреволюции вошли в Рурскую область. В "трогательном" единении с ними выступили воинские части Антанты. В то время, как наемники Носке с боем врывались в Гельзенкирхен, Мюнстер, Дорстен, Реклингхаузен, бельгийские войска, ударив в тыл защитникам Рура, оккупировали Дуисбург. В конце февраля пали два последних оплота революционных рабочих Рура: 27 февраля дивизия Герстенберга атаковала и захватила Хамборн, 28 февраля правительственные войска вошли в Дюссельдорф.

Разгром рабочих отрядов сопровождался самым разнузданным белым террором.

Руководимые кровавой собакой Носке, белогвардейские банды стремились физически уничтожить лучших представителей германского рабочего класса. По неполным данным, ими было убито свыше 20 тыс. рабочих.

Аресты и расстрелы революционных рабочих обеспечили "спокойное и демократическое" проведение выборов в Национальное собрание. Состоявшиеся 19 января выборы дали большинство буржуазному блоку. Правые социал-демократы — шейдемановцы "успешно" справились с поставленной перед ними задачей: обеспечили поражение пролетариата и сохранение власти в руках буржуазии. Социал-демократический вариант контрреволюции одержал временную победу.

В этих условиях план создания германской Вандеи на левобережье терял свою актуальность. Правда, за ним еще оставалось значение второго, запасного варианта, на случай, если поражение пролетариата окажется не окончательным, если социал-демократическое правительство будет не в состоянии в течение долгого времени обманывать широкие народные массы. Однако "полезность" этого плана для буржуазии становилась проблематичной. Мало того, он даже начал превращаться в помеху. Буржуазия, поддерживая сепаратистов, лишалась возможности спекулировать националистическими лозунгами, использовать шовинистическую пропаганду для того, чтобы отвлечь внимание народных масс от коренных проблем революционного переустройства Германии.

Таким образом, получилось, что максимальная активность сепаратистов на политической арене совпала с серьезным ослаблением социальной опоры сепаратизма.

В конце января значительные круги буржуазии начали отходить от сепаратистского движения.

Этот отход произошел не сразу. Он растянулся на целые месяцы. Многие факторы тормозили этот процесс и даже препятствовали ему. Еще не потеряло своего значения использование сепаратистского движения в целях контрреволюционной пропаганды. Контрреволюция утверждала, что победа революции неизбежно приведет к развалу рейха.

Кроме того, революция в Германии еще не была задушена окончательно: то здесь, то там вспыхивали забастовки, то здесь, то там происходили вооруженные стычки между рабочими и отрядами контрреволюции. Каждый частный успех германского пролетариата, пугая то те, то иные слои буржуазии, вновь толкал их в объятия сепаратизма. В некоторых случаях отход буржуазии от сепаратистского движения только едва намечался.

В различных районах Германии этот процесс проходил неодинаково. В центре страны переориентация буржуазии совершилась исключительно быстро. После подавления январского выступления авангарда рабочего класса берлинские буржуа, до тех пор терпимо относившиеся к сепаратистским заговорам на окраинах, совершили метаморфозу и превратились в сугубых "защитников национальной идеи". Буржуазия Западной и Южной Германии, более тесно связанная с сепаратистскими проектами, пришла к пониманию необходимости этого отхода позже и осуществила его гораздо медленнее.

Еще 19 января, во время выборов в Национальное собрание, буржуазия рейнского левобережья дружно проголосовала за самую сепаратистскую из всех рейнских буржуазных партий — партию центра. В избирательном округе Кёльн — Ахен партия центра получила 59,7 % всех голосов, в то время как демократическая партия собрала всего 7,6 %), а народная 3,4 %) голосов. Рабочие в основном проголосовали за выступивших на выборах под умеренно-антисепаратистскими лозунгами шейдемановцев, которые благодаря этому собрали 25,5 %) голосов.

В избирательном округе Кобленц — Трир результаты были почти такими же: партия центра собрала 57,9 % голосов, блок народной и демократической партий — 17,3 %, национальная партия — 2,2 %, шейдемановцы — 22,6 % голосов.

Несколько иной была картина в преимущественно протестантском Пфальце. Но и здесь на первом месте среди буржуазных партий оказалась партия центра. Она собрала 27,6 % голосов, в то время как народная партия получила 19,7 %, а демократическая партия — 13,2 % голосов. 37,9 % голосов собрали шейдемановцы.

О том, что в это время рейнская буржуазия еще не изменила своей позиции, говорят не только результаты выборов, но и характер предвыборной агитации со стороны демократической и народной партий. Будучи в курсе господствовавших среди буржуазии настроений, обе партии, как правило, шли на выборы под знаменем более или менее открытой поддержки сепаратизма.

Один из лидеров народной партии на рейнском левобережье — Мольденгауэр — писал в это время, что движение "Прочь от Берлина" можно понять.

Оправдывая это, Мольденгауэр указывал на опасность того, что "большевизм перекинется на левый берег Рейна", а также ссылался на "некоторые международные соображения".

23 января на левобережье Рейна происходили выборы в Прусский учредительный ландтаг. И теперь во главе всех буржуазных партий по-прежнему шествовала выступавшая под сепаратистскими лозунгами партия центра, а ее избирательные списки в прусский ландтаг возглавляли два известных своими активными сепаратистскими выступлениями деятеля: Кастерт и Кукхоф.

Остальные буржуазные партии либо открыто поддерживали, либо стыдливо обходили сепаратистские проекты.

Но к концу месяца положение начало меняться. Первым симптомом была ясно наметившаяся враждебность к сепаратистскому проекту Рейнской республики со стороны руководства демократической партии. О новых настроениях буржуазии говорило и состоявшееся 31 января в Эссене собрание представителей городских и сельских районов, торговых палат, экономических объединений и буржуазных партий Рейнско-Вестфальской промышленной области (Рур). Проходившее под председательством эссенского обер-бургомистра Лютера собрание осудило кёльнские стремления к созданию Рейнско-Вестфальской республики.

Присутствовавшие на собрании крупные промышленные магнаты и высшие административные чиновники, впервые с начала революции, осудили сепаратистские действия на левобережье. Собрание избрало комитет в составе обер-бургомистров Эссена, Дортмунда и Дуисбурга. Комитет должен был защищать интересы промышленной области в случае, если этого потребует дальнейшее развитие рейнского движения.

Но это все еще не меняло общей картины. Сепаратистские лидеры по-прежнему были уверены в победе и готовились с помпой отпраздновать рождение новой "свободной республики".

"Съезд нотаблей"

1 февраля многочисленные представители буржуазии и правой социал-демократии всей Рейнской области, прибывшие в Кёльн по пригласительным билетам, подписанным обер-бургомистром Аденауэром, собрались на пленарное заседание в "Ханзазале" кёльнской ратуши. Места заняли 65 из 84 приглашенных. Среди присутствующих были обер-бургомистры всех рейнских городов областного подчинения, депутаты Национального собрания и Прусского учредительного ландтага, избранные от Рейнской области. Обер-бургомистры 111 рейнских городов районного подчинения приглашены не были, в связи с чем они направили телеграмму протеста инициатору "съезда" Аденауэру.

Поскольку "съезду нотаблей" было решено придать значение временного учредительного собрания левобережья Рейна, прибывшие представители немедленно разбились на фракции. Самой многочисленной оказалась фракция партии центра, за ней следовали шейдемановцы, а затем и демократы. Фракция партии центра, возглавляемая исполняющим обязанности председателя рейнской областной организации Кастертом, все еще твердо стояла на точке зрения необходимости создания Рейнской республики. Подавляющее большинство ее членов полностью разделяло идеи, изложенные в телеграмме, присланной за два дня до открытия "съезда" прелатом Каасом, идейным вождем рейнского центра.

В этой телеграмме, направленной в адрес генерального секретаря рейнской организации партии центра Иорга, говорилось:

"С решением по вопросу о свободном Рейнланде медлить нельзя. В противном случае события могут помешать свободному волеизъявлению. Трир желает видеть в качестве государственной территории Рейнланд, Вестфалию и, возможно, пограничные районы. Вопрос должен быть решен самостоятельно заинтересованными племенами. Вперед!".

Центральным событием "съезда нотаблей", без сомнения, было выступление обер-бургомистра Аденауэра, который изложил свою точку зрения на причины, вызывавшие необходимость немедленного провозглашения Рейнской республики.

Аденауэр уверял собравшихся, что создание Западногерманского, или Рейнского, государства спасает жителей левобережья "от большевизма". Чтобы придать большую убедительность своим аргументам, он утверждал, что Рейнская область все равно будет аннексирована Францией. Создание же Рейнской республики сможет умерить притязания французского правительства.

В качестве необходимого и немедленного мероприятия Аденауэр выдвинул требование провести среди населения левобережья плебисцит по вопросу о создании Западногерманской, или Рейнской, республики.

Сразу же после выступления Аденауэра фракция партии центра предложила принять резолюцию. Составленная за день до "съезда", эта резолюция полностью совпадала с основными положениями речи Аденауэра.

В ней говорилось:

"Мы требуем немедленного проведения плебисцита по вопросу о том, должно ли быть сформировано в рамках Германской империи свободное государство, состоящее из земель, расположенных вдоль берегов Рейна. Плебисцит должен быть проведен в первую очередь в Рейнской провинции Пруссии".

Как сообщает Дортен, в случае, если бы собравшиеся приняли это предложение, Аденауэр должен был провозгласить создание инициативного комитета по проведению выборов, который фактически стал бы осуществлять власть в Рейнской области. Чтобы придать больше веса этому инициативному комитету и обеспечить свое избрание в качестве его председателя, Аденауэр заранее договорился с Дортеном и подготовил эффектную сцену. В тот момент, когда собрание обсуждало бы кандидатуру председателя этого комитета, Дортен должен был явиться в зал и громогласно провозгласить, что организации, выступающие за создание Рейнской республики, передают все имеющиеся у них полномочия общепризнанному вождю рейнского движения д-ру Аденауэру.

Однако решения по вопросу о проведении плебисцита принято так и не было.

Неожиданно для себя инициаторы съезда натолкнулись на сопротивление не только шейдемановцев, на что они рассчитывали, но и совсем недавно относившихся терпимо к сепаратистскому движению демократов и представителей народной партии.

Не желая рвать с другими контрреволюционными партиями и брать на себя полностью ответственность за создание Рейнской республики, фракция партии центра пошла на уступки. Была принята резолюция, содержавшая несколько невнятных фраз о "рейнской свободе" Одновременно было решено создать под председательством Аденауэра новый парламентский комитет для дальнейшей разработки планов создания "Западногерманской республики в составе Германской империи на основании конституции, которая будет выработана немецким национальным собранием".

В парламентский комитет вошли восемь депутатов: четыре представителя партии центра — Каас (Трир), Тримборн (Ункель), Гесс (Арвейлер), Шмитман (Кёльн), два шейдемановца — Меерфельд и Сольман (Кёльн), демократ Фальк (Кёльн) и представитель народной партии Вейдтман (Ахен).

Созданием комитета и завершилась деятельность съезда.

Брюггеман оценивал результаты "съезда нотаблей" как "похороны Рейнской республики по первому разряду". "Кёльнише фольксцайтунг", напротив, провозгласила решения, принятые "съездом нотаблей", "историческими решениями". Однако события 1 февраля не были ни тем и ни другим. Они лишь свидетельствовали о том, что охлаждение буржуазии к сепаратистскому движению стало ощутимым и в Рейнской области.

Для самого Аденауэра исход "съезда нотаблей" был, без сомнения, сильным ударом. Честолюбивый кёльнский обер-бургомистр, видевший себя в мечтах главой суверенного или почти суверенного государства, вдруг понял, что в своих спекуляциях он не учел изменения реальной обстановки. И он мгновенно усвоил полученный 1 февраля урок. С этого момента он воздерживался от дальнейших публичных выступлений в пользу сепаратизма. Но это не мешало ему продолжать сепаратистскую деятельность за кулисами.

На следующий день после неудачного "съезда" Аденауэр в беседе с Дортеном уговаривал последнего не терять надежды. Он предложил Дортену продолжать работу на юге и крепить контакт с французами, "ибо они, — как цинично заявлял он, — в конце концов, больше всего заинтересованы в успехе наших планов".

По этим соображениям Аденауэр счел возможным отправить стенограмму своей речи на собрании в "Ханзазале" представителям Антанты: французскому полковнику Мениалю, английскому генералу Клайву и английскому полковнику Райену.

Впоследствии, 20 мая 1919 года, Аденауэр довел до сведения созданного 1 февраля 1919 года парламентского комитета, что он имел беседу с представителями командования английскими оккупационными войсками, в ходе которой ему было сообщено, что стенограмма его речи переведена и отправлена в Лондон. На текст этой же речи Аденауэра ссылался во время дебатов на Парижской (Версальской) мирной конференции и французский премьер-министр Клемансо, доказывая своим партнерам, что население Рейнской области стремится к независимости от Германии.

Отказ от открытых политических выступлений в пользу Рейнской республики ни в коем случае не означал отхода Аденауэра и от руководящей деятельности в сепаратистском движении Рейнской области. Об этом еще раз свидетельствует хотя бы тот факт, что через два дня после съезда в "Ханзазале" Аденауэр перевел созданному на "съезде" парламентскому комитету из сумм кёльнского магистрата 5000 марок на текущие расходы.

Оставаясь по существу сторонником создания Рейнской республики, Аденауэр лишь изменил свою тактику. Он превратился в руководителя одной из фракций сепаратистского движения — так называемых "легальных сепаратистов". Разногласия между этой фракцией, с одной стороны, и так называемыми сепаратистами-активистами во главе с Дортеном, с другой, впервые проявившиеся после "съезда нотаблей" в "Ханзазале", носили чисто тактический характер.

Легальные сепаратисты считали, что в результате победы контрреволюции в Берлине создание Рейнской республики может быть достигнуто без всяких насильственных действий, путем сговора с контрреволюционным социал-демократическим правительством в Берлине. Поэтому они возлагали все свои надежды на деятельность партии центра в Веймарском национальном собрании.

Сепаратисты-активисты, не учитывая изменившейся обстановки, настаивали на немедленном осуществлении планов, выработанных еще в ноябре — декабре 1918 года. Они никак не могли понять, почему Аденауэр, один из организаторов сепаратизма в Рейнской области, вдруг стал медлить и проявлять нерешительность. Впоследствии Дортен с возмущением писал об измене Аденауэра "делу рейнской независимости". Но Аденауэр никогда не изменял идеям рейнского сепаратизма. Он был просто гораздо изворотливее Дортена и умел хорошо разбираться в настроениях своих хозяев. Его оппозиция нелегальному сепаратизму была чисто внешней. Впоследствии, когда германская революция переживала новый подъем и позиции социал-демократического контрреволюционного правительства в Берлине вновь стали непрочными, Аденауэр опять сблизился с сепаратистами=активистами, так как проекты создания германской Вандеи вновь приобрели актуальность.

"За" и "против" Рейнской республики

События, последовавшие за "съездом нотаблей" в "Ханзазале", показали, что решение Аденауэра временно воздержаться от открытой поддержки сепаратистских идей было "весьма своевременным".

3 февраля в Кёльне вновь собрались представители всех торговых палат левобережья Рейна. На этот раз они вели себя иначе, чем на аналогичном собрании, состоявшемся за месяц до этого. Попытки Луи Гагена заставить представителей торговых палат высказаться за немедленное создание Рейнской республики натолкнулись на сопротивление влиятельных представителей рейнской промышленности. Особенно резко выступили представители торговых палат правобережья, в частности председатель золингенской торговой палаты тайный советник Дуисбург. К нему присоединились все торговые палаты, в том числе и боннская, сначала высказывавшаяся за предложение Гагена.

7 февраля в Эссене собралась конференция представителей промышленников Рура. Ее участники выразили протест против того, что в кёльнский парламентский комитет вошли лишь представители левобережья. Демонстрируя свои внезапно вспыхнувшие "национальные чувства", промышленники правобережья сочли необходимым подчеркнуть важность связи Рейнской области с остальной Германией.

12 февраля в Берлине состоялось заседание представителей 51 торговой палаты Пруссии. Большинство собравшихся резко высказалось против стремлений разделить Пруссию. Против принятой на заседании резолюции выступили лишь четыре палаты — Кёльна, Ахена, Бонна и Эйпена, в роли представителя которых фигурировал Гаген.

19 февраля рейнский вопрос впервые был поставлен на обсуждение в Веймарском национальном собрании. Представитель Рейна, член кёльнского парламентского комитета демократ Фальк опроверг слухи о предстоящей аннексии Рейнской области и отверг связанные с этим проекты отчленения ее от Германии. От имени правительства Эрцбёргер выразил Фальку благодарность.

Внезапный прилив "национальных чувств", охвативший правящие классы Германии в феврале 1919 года, смутил рейнских сепаратистов, привыкших до сих пор встречать полную поддержку в буржуазных кругах всей Германии. Это не могло не вызвать некоторого спада сепаратистского движения. Однако сепаратисты не сложили оружия.

Некоторое ослабление сепаратистской деятельности в Кёльне полностью компенсировалось активизацией влиятельных сепаратистов на юге и юго-западе Рейнской области: в Майнце и Висбадене. Менее изворотливые и менее информированные, чем Аденауэр, южнорейнские сепаратисты долгое время после февраля 1919 года защищали идеи немедленного провозглашения Рейнской республики. Майнц и Висбаден стали центрами деятельности сепаратистов-активистов.

Возникновение сепаратистских комитетов в Майнце и Висбадене произошло почти одновременно — в начале февраля 1919 года. Вспоминая о том, как были созданы эти комитеты, один из виднейших рейнских сепаратистов, впоследствии министр в правительстве Дортена, Клингельшмидт рассказывал:

В начале февраля в Майнце состоялось совещание сторонников Рейнского государства. На совещании присутствовали обер-бургомистр города д-р Готельман, бургомистр д-р Кюльб, бургомистр д-р Гюндерт, д-р Либинг, тайный советник Бамбергер, секретарь организации партии центра Диль и другие. Из Висбадена на совещание прибыли два представителя: Гоеке и Дортен. Дортен сообщил, что он установил связь с Кёльном. Там существует план создания Западногерманской республики, состоящей из провинций Рейнланд и Вестфалия с собственным портом в Эмдене, на правах составной части Германской империи.

Вскоре после совещания в Майнце майнцский и висбаденский сепаратистские комитеты направили в Кёльн в целях информации делегацию, в которую входили сепаратисты Шрейбер и Пагенштехер. Делегация встретилась с Аденауэром и изложила ему планы южнорейнских сепаратистских комитетов.

5 февраля в Кёльн вновь прибыл Дортен. Сразу же по прибытии Дортен направил Аденауэру официальное сообщение о том, что он является представителем ряда городов юга Рейнской области. К сообщению было приложено личное письмо, в котором Дортен просил Аденауэра о новой встрече.

Эта встреча состоялась 5 февраля и окончилась к полному удовлетворению обеих сторон. Дортен от имени представленных им рейнских городов потребовал от Аденауэра, как председателя парламентского комитета, немедленного провозглашения Рейнской республики. Аденауэр не отказал Дортену и ответил ему, что полномочия получил и будет держать представителей Южного Рейнланда в курсе дела.

В то время, как сепаратисты-активисты непрерывно направляли в Кёльн петиции с требованиями немедленно провозгласить Рейнскую республику, легальные сепаратисты, возглавляемые Аденауэром, за кулисами готовились к проведению в Рейнской области плебисцита по вопросу о создании Рейнской республики. В объяснительной записке, посвященной событиям января — февраля 1919 года, Аденауэр писал, что в середине февраля 1919 года он получил от Тримборна сообщение, что петиция в пользу самостоятельности Ганновера, составленная ганноверскими сепаратистами, собрала 400 тыс. подписей. Тримборн подчеркнул важность такого рода действий и предложил Аденауэру провести подобный опрос в Рейнской провинции. К письму был приложен формуляр петиции, использованной в Ганновере. Аденауэр признавал, что идея ему понравилась, однако, будучи председателем парламентского комитета, он не имел возможности официально взять на себя руководство этим делом. Поэтому он передал посланный Тримборном формуляр одному из руководителей рейнской организации партии центра профессору Шмитману.

С этого момента и начинается широкая кампания за проведение в Рейнской области плебисцита, ставшая на длительный период времени одним из основных внутриполитических лозунгов партии центра не только в Рейнской области, но и в масштабах всей Германии. Характерно, что для проведения этого плебисцита сепаратисты широко использовали разветвленный аппарат католической церкви.

В связи с тем, что папский престол все еще не потерял интереса к рейнскому сепаратизму и не отказался от планов создания на западе Германии большого контрреволюционного католического государства, мероприятия по сбору подписей в пользу Рейнской республики нашли полную поддержку у верхушки германской католической церкви. Вся деятельность клира направлялась в централизованном порядке католическими епископами Рейнской области. При этом церковники — инспираторы сепаратизма прибегали к весьма "своеобразным" методам. Голоса в пользу сепаратистов фабриковались следующим образом. Уполномоченный партии центра, обычно местный священник, подписывал документ о том, что население его прихода высказывается за Рейнскую республику. Вот один из характерных документов, относящихся к тому времени:

"Нижеподписавшийся заявляет этим самым, что подавляющее большинство жителей общины Обергондерсхаузен, состоящей из селений Обер- и Нидергондерсхаузен, Мермит и Линзенфельд (1800 душ), выступает за создание Рейнской республики…

Подпись: Отто Вейт, священник. Церковная печать".

Один из ярых сторонников сепаратизма, директор издательства трирской газеты партии центра написал Дортену о том, что все читатели его газеты выступают за Рейнскую республику. Это письмо было зачтено Дортеном за 120 тыс. голосов, поданных в пользу сепаратистского проекта.

Ясно, что при помощи подобных методов сепаратисты могли бы собрать не только десятки тысяч, но и миллионы голосов. Зная эти методы, не трудно по-настоящему оценить торжествующее сообщение "Кёльнише фольксцайтунг" от 12 февраля о блестящей "победе сторонников сепаратизма в Нассау". Газета утверждала, что в Нассау за Рейнскую республику высказалось 80 % населения.

Заговор пфальцских "нотаблей"

В то время, как в буржуазных кругах центра Германии наметилось охлаждение к сепаратизму, а на севере Рейнской области начались разногласия между сторонниками легального и нелегального осуществления сепаратистского проекта, на самом юге оккупированной Рейнской области, в Пфальце, произошли события, представлявшие собой точную копию событий ноября-декабря 1918 года в ее северной части. Пфальцская буржуазия единодушно высказалась за полное отделение Пфальца от Германии.

Запоздалая реакция пфальцской буржуазии на революционные события в остальной Германии объяснялась своеобразием положения в этом районе. В административном отношении Пфальц представлял собой часть Баварии. Его давние исторические связи с Баварией и относительно независимое положение баварского королевства в рамках Германской империй привели к тому, что для пфальцских буржуа непосредственной столицей был всегда Мюнхен, а не Берлин. События в Мюнхене волновали их гораздо больше, чем события в Берлине. Поэтому, поддерживая с самого начала общее сепаратистское движение в Рейнской области, пфальцские буржуазные круги не проявляли чересчур большого беспокойства в связи с революционными событиями в Берлине. Буржуазию Пфальца успокаивало то обстоятельство, что в то время, когда в Берлине позиции контрреволюционного правительства Эберта — Шейдемана стали исключительно непрочными, в Мюнхене, где во главе правительства стоял независимей Эйснер, революционное движение, казалось, шло на убыль. Мюнхен становился для них символом относительного "порядка". Поэтому получивший такую популярность в Северном Рейнланде лозунг "Прочь от Берлина" не преобразовался в Пфальце в лозунг "Прочь от Мюнхена". Так было в декабре 1918 года и январе 1919 года. Однако в феврале 1919 года, в те дни, когда буржуазия Германии, успокоенная победой контрреволюции в Берлине, начала отворачиваться от сепаратизма, в Мюнхене произошли события, напугавшие пфальцских буржуа до смерти.

21 февраля по дороге в собравшийся впервые баварский ландтаг выстрелами контрреволюционера графа Арко-Валей был убит баварский премьер-министр независимец Эйснер, пользовавшийся благодаря своей личной честности и резким выступлениям против милитаризма большой популярностью среди революционных рабочих Мюнхена. Убийство Эйснера, правильно расцененное рабочими как начало контрреволюционного выступления, всколыхнуло пролетарские районы города и послужило сигналом для стихийных действий возмущенных рабочих и солдат. В ряде городов Баварии возникли всеобщие стачки. Вооруженные рабочие и солдаты занимали помещения буржуазных газет. Во всей южной Баварии власть фактически переходила в руки солдат и вооруженных рабочих.

22 февраля мюнхенский рабочий совет принял решение немедленно провозгласить советскую республику. Исполкомы рабочего, солдатского и крестьянского советов образовали объединенный комитет действия. Комитет выделил из своего состава центральный совет (11 человек), передав ему полноту власти.

Правда, через несколько дней лидерам СДПГ в сотрудничестве с буржуазными партиями удалось на некоторое время прибрать к рукам власть. 17 марта по их настоянию был созван ландтаг, поручивший правому социал-демократу Гофману образовать правительство. Тем не менее и после этого позиции реакции в Баварии оставались непрочными. Во всяком случае, в разгар февральских событий перепуганной буржуазии Баварии и всей Германии казалось, что на юге восторжествовал тот самый "красный призрак", кровавую победу над которым она так торжественно отпраздновала в Берлине.

События на юге Баварии вызывали отзвуки во всей Южной Германии. Особенно велико было влияние мюнхенских событий в Бадене, на самой границе Пфальца. 22 февраля в Мангейме по инициативе коммунистов и рабочих-независимцев была организована массовая демонстрация. Демонстранты штурмом взяли здания суда и тюрем и освободили политических заключенных. Солдаты выразили свою солидарность с рабочими. Вечером этого же дня был образован "революционный совет", провозгласивший "советскую республику Южной Германии".

Со страхом следили пфальцские буржуа за событиями на столь близком от них правобережье Рейна. Они прекрасно сознавали, что защитой для них является не Рейн (от Мангейма до Людвигсгафена 5 минут ходьбы по рейнскому мосту), а штыки оккупировавших левобережье французских, американских и английских армий.

Что это было именно так, признает и ярый реакционер Эрвин Гёбель, автор работы "Пфальцская пресса в борьбе против французов и сепаратистов". Характеризуя настроение пфальцской буржуазии в это время, он пишет:

"В Мюнхене продолжались ужасные события. 21 февраля после убийства Эйснера спартакисты разогнали ландтаг… Приходится ли удивляться, что жители Пфальца в эти недели революции, когда казалось, что по ту сторону Рейна уничтожен всякий порядок и неизбежен дикий хаос, поверили обещанию генерала Жерара обеспечить благоприятные условия мира и предоставить различные политические привилегии. Приходится ли удивляться, что они присоединили свой голос к лозунгу "Прочь от Баварии"".

Эрвин Гебель говорит о "некоторых жителях Пфальца". Но это были не просто некоторые жители. Документы свидетельствуют о том, что в контакт с французским главнокомандующим Жераром вступили самые влиятельные представители пфальцских буржуазных политических кругов. Как и в других районах Рейнской области, главным застрельщиком сепаратизма выступила партия центра. 22 февраля, то есть на следующий день после начала бурных событий в Мюнхене и Ландау, в зале отеля "Шван" был созван "съезд нотаблей" Пфальца. Съезд был полуофициальным. Однако сокращенный протокол его сохранился и был воспроизведен в книге Дитриха "Измена на Рейне". Как следует из этого протокола, по инициативе депутата Национального собрания от партии центра Гофмана "нотабли" приняли резолюцию, в которой указывалось на то, что "в широких кругах пфальцского населения созрело желание создать автономную республику Пфальц", что может быть осуществлено лишь в соответствии с решениями мирной конференции в Париже. В связи с этим авторы резолюции обращались к французскому генералу Жерару, командовавшему оккупационными войсками в Пфальце, с просьбой довести "желание пфальцского населения до сведения мирной конференции". Под резолюцией подписались все участники съезда, представители самых различных кругов пфальцской буржуазии. Среди подписавшихся были почти все руководящие деятели пфальцского центра.

Присутствовавший на съезде французский капитан Майер немедленно передал резолюцию Жерару, а тот переправил ее Фошу. В тот же день, 22 февраля, после того как "нотабли" разъехались по домам, между французскими представителями капитаном Майером и сенатором Койба, с одной стороны, и депутатами Национального собрания от партии центра "нотаблями" Гофманом и Рихтером, с другой, состоялись секретные переговоры, в ходе которых обсуждалась возможность немедленной организации плебисцита по вопросу о создании автономного Пфальца. Рихтер заверил французов, что ряд районов Пфальца, в том числе и район Ландау, настроен профранцузски. Гофман подтвердил высказывание Рихтера, но подчеркнул, что раньше, чем проводить опрос, необходимо "освободить население от нажима пангермански настроенных чиновников".

О подлинности документа, опубликованного Дитрихом, свидетельствует не только то, что ни Гофман, ни Рихтер, ни кто-либо другой из пфальцских "нотаблей" не пытались опровергнуть идентичности этого документа. Позиция "нотаблей" из Ландау полностью перекликается и с публичными выступлениями пфальцской буржуазной прессы в это время. Приведем характерную выдержку, причем не из газеты партии центра, полная поддержка которой сепаратизма Не вызывает никаких сомнений, а из органа демократической партии, руководство которой впоследствии категорически отрицало свое участие в сепаратистских махинациях. 1 марта газета демократической партии "Пфельцише фольксцайтунг" в статье "О судьбе Пфальца" писала о необходимости создания самостоятельной республики Пфальц. "Идеальным выходом было бы присоединение к республике Мангейма и Гейдельберга. Но даже если это недостижимо, все равно — прочь от Берлина".

Эта же газета в номере от 7 марта в статье "Спишь ли ты, Брут?" истерически восклицала:

"Пфальц подчеркивает свою принадлежность к германизму. Если он хочет быть германским, он не может быть большевистским, ибо большевизм противоречит принципам германизма. Бавария по ту сторону Рейна уже стала большевистской". Исходя из этого, газета требовала от регирунгспрезидента Пфальца: "Разверните, наконец, черно-красно-золотое знамя Пфальца или, еще лучше, голубо-бело-красное — старого Пфальца с лозунгом "Прочь от Баварии". Долой большевистское насилие!".

Акции сепаратистов поднимаются

В самом конце февраля сепаратистское движение получило новый толчок и во всех остальных районах Рейнской области. Как и ранее, этим толчком послужил страх буржуазии перед вновь наметившимся подъемом революционного движения. Вопреки воле шейдемановцев, в Рейнско-Вестфальском промышленном районе была объявлена всеобщая забастовка. Отсюда забастовочное движение перенеслось в Среднюю и Южную Германию. В начале марта к этому движению присоединились и берлинские рабочие, несколько оправившиеся после поражения в январских боях. 3 марта Коммунистическая партия Германии призвала берлинских трудящихся к всеобщей забастовке. В этот же день на пленуме берлинского совета было принято решение объявить забастовку под следующими лозунгами: признание советов, освобождение политических заключенных, вооружение рабочих, роспуск белогвардейских отрядов, немедленное установление связи с Советской Россией.

Правительство Шейдемана — Эберта ввело в Берлине чрезвычайное положение. В столицу были направлены белогвардейские части генерала Лютвица, спровоцировавшие кровавые столкновения на улицах. Обстановка вновь стала весьма напряженной.

Однако нельзя сказать, что февральско-мартовские события полностью возродили симпатии всей буржуазии, особенно в центре Германии, к сепаратистскому проекту создания Рейнской республики. Первое поражение революционных рабочих в январских боях 1919 года показало буржуазии известную слабость революции, а кровавая расправа, учиненная Носке над революционными рабочими и вождями немецкого пролетариата, убедила ее в полной "благонадежности" правых социал-демократов. Кроме того, к февралю-марту по всей Германии сформировались довольно крупные чисто буржуазные контрреволюционные силы в виде добровольческих корпусов и бригад, отрядов "гражданской обороны" и т. д.

Но определенная часть буржуазии, особенно на рейнском левобережье, вновь обратилась к проектам сепаратистов. Характеризуя настроения, охватившие эти круги в конце февраля — начале марта 1919 года, Брюггеман писал:

"Между тем в Берлине и в других местах возникли новые беспорядки, носившие действительно очень неутешительный характер. На Рейне вновь раздался боевой клич: "Прочь от большевизма! Прочь от большевизма путем создания Рейнской республики!"".

В этих условиях сепаратисты снова активизировались. При этом значительно возросла роль Дортена, как сторонника немедленного провозглашения Рейнской республики.

К концу февраля 1919 года благодаря поддержке католической церкви и местных организаций партии центра Дортен имел на руках письменные полномочия от общин Виргес, Дернбах, Зирсхан, Рансбах. Нидерланштейн, городов Камберг, Монтабаур и организаций партии центра в Хадамар и избирательном округе Висбаден — Рейнгау — Унтертаунус. В феврале он стал первым председателем рейн-гессенского "Комитета борьбы за рейнскую свободу". Стремление выдвинуться на первый план и недовольство медлительностью руководителя рейнского сепаратистского движения Аденауэра заставили Дортена 27 февраля 1919 года созвать в Висбадене заседание руководимого им комитета. На этом заседании было принято решение потребовать от кёльнокого парламентского комитета до 4 марта 1919 года предпринять решительные шаги по осуществлению проекта провозглашения Рейнской республики. На следующий день, 28 февраля, Дортен направил Аденауэру послание следующего содержания:

"Дальнейшая оттяжка создания Западногерманской республики противоречит интересам Нассау и Рейн — Гессена. От нас ждут действия. Поэтому мы ожидаем до 4 марта 1919 года недвусмысленного заявления кёльнского комитета. В противном случае мы сами приступим к действию".

Послание было подписано всеми членами рабочего комитета, в том числе видными промышленниками: советником юстиции Эккерманом, тайным горным советником профессором Лепла, владельцем шахты фон Маресом, директором Радермахером и другими лицами.

В тот же день Дортен послал Аденауэру еще и личное письмо, в котором, ссылаясь на послание висбаденского комитета, предлагал назначить встречу на 4 марта с целью выяснить вопрос о Рейнской республике.

Через несколько дней, 10 марта, в Кёльне в помещении "Казиногезельшафт" состоялось собрание "видных политических деятелей" рейнского левобережья, на котором было принято решение создать постоянный рабочий комитет по проведению народного опроса относительно образования Рейнской республики. Председателем комитета был избран член демократической партии профессор Штир-Сомло, заместителем председателя — Карл Хебер, секретарем — видный промышленник и издатель газеты демократической партии "Кёльнер тагеблат" советник коммерции Анн, казначеем — банкир фон Штейн. По мысли создателей, этот комитет должен был заменить "парламентский комитет" от 1 февраля, который в резолюции, принятой на собрании 10 марта, был охарактеризован как не оправдавший себя.

Итоги собрания в "Казиногезельшафт" и, в особенности, решительный тон принятой там резолюции вызвали ликование у сепаратистов во всей Рейнской области. В ряде городов в тот же день состоялись совещания и конференции. Инициаторами, как правило, были руководители местных организаций партии центра, но в ряде случаев в них, как и в Кёльне, принимали участие видные члены демократической партии.

Откликаясь на совещание в "Казиногезельшафт", боннская газета "Рейнише фольксштимме" от имени "трех четвертей населения Рейнской области" требовала послать к представителям Антанты специальное посольство.

"Антанта должна взять рейнскую страну под свое покровительство. Прочь от большевистской Германии — это меньшее зло… Прочь от большевизма — это означает одновременно прочь от Германии! Прочь от Германии, пока не поздно!".

Второй сигнал к отбою

Активизация сепаратистов в связи с собранием в "Казиногезельшафт", а также ставшие впервые известными данные о связях сепаратистов с французами вызвали огромное возбуждение среди населения.

По всей Рейнской области начало шириться патриотическое движение. С каждым днем оно приобретало все более ярко выраженный антикапиталистический характер. Поддержка буржуазией сепаратизма привела к тому, что в сознании масс защита национального единства страны стала неразрывно связываться с борьбой против сил контрреволюции. Это придало антисепаратистскому движению еще большую силу и целеустремленность. В авангарде антисепаратистских сил шли формировавшиеся в это время на левобережье Рейна организации Коммунистической партии Германии и низовые, пролетарские организации независимой социал-демократической партии.

Напуганные патриотическим движением и опасаясь того, что руководство им полностью перейдет в руки революционных элементов, правые социал-демократы и значительная часть членов буржуазных партий всячески открещиваются от сепаратизма. Они стремились теперь взять в свои руки руководство народным движением, изобразить себя самыми искренними, самыми усердными врагами антинациональных стремлений.

Первыми в тогу антисепаратизма задрапировались шейдемановцы. За ними последовали лидеры демократической партии. Поскольку многие деятели этой партии были тесно связаны с сепаратистским движением, ее руководство было вынуждено принять ряд организационных мер. 11 марта расширенное правление демократической партии Рейнской области осудило поведение членов партии — участников комитета по подготовке народного опроса, а также точку зрения своего органа "Кёльнер тагеблат". После этого подали в отставку председатель комитета по проведению опроса, член демократической партии профессор Штир-Сомло, а также видный деятель Нассау-Рейн-Гессенского комитета советник юстиции д-р Фульд. Члены демократической партии сняли свои подписи под резолюцией, принятой 10 марта в "Казиногезельшафт". В комитете по проведению опроса, видимо в качестве наблюдателя, остался лишь один "демократ" — советник коммерции Анн, издатель "Кёльнер тагеблат".

Шейдемановцы и "демократы" делали все, чтобы успокоить массы. Однако, несмотря на это, среди рабочих левобережья еще долгое время после сепаратистского сборища 10 марта царило возбуждение. Производственные коллективы крупнейших предприятий Кёльна требовали решительных действий против махинаций сепаратистов. 22 марта в Кёльне происходила конференция представителей профсоюзов. Руководителю рейнских шейдемановцев Сольману лишь с большим трудом удалось добиться отклонения резолюции, которая призывала ответить на махинации сепаратистов всеобщей забастовкой протеста. Вопреки попыткам президиума смазать остроту вопроса, почти все ораторы требовали отставки обер-бургомистра Аденауэра, истинного вдохновителя рейнского сепаратизма.

Давление масс вынудило правых социал-демократов заговорить даже о всеобщей политической забастовке. На заседании Прусского учредительного ландтага (21 марта) представитель профсоюзов правый социал-демократ Ринге угрожал, что в случае провозглашения Рейнской республики профсоюзы призовут своих членов повсеместно прекратить работу.

Вслед за шейдемановцами и "демократами" из сепаратистского блока одна за другой вышли и другие буржуазные партии. Ободренные новой победой буржуазного "порядка" — разгромом февральско-мартовских выступлений рабочего класса, — они считали, что пришло время окончательно похоронить сепаратистский проект.

От сепаратизма начали открещиваться и наиболее информированные деятели партии центра.

17 марта в Кёльне состоялось очередное заседание торговой палаты, на котором присутствовал и Аденауэр. Председатель — банкир Луи Гаген, — не желая считаться с обстановкой, пытался побудить палату принять резолюцию в пользу сепаратизма. Он обратился к Аденауэру с вопросом, не желает ли тот продолжать начатые им действия в пользу Рейнской республики. Приняв оскорбленный вид, Аденауэр немедленно ответил Гагену, что никогда никаких действий в пользу Рейнской республики не предпринимал и его деятельность ограничивалась якобы приглашением на конференцию 1 февраля рейнских делегатов, чтобы "направить движение по упорядоченному руслу".

23 марта стали известны результаты закулисной торговли по вопросу о правительственной коалиции в Пруссии: центр дал согласие войти в состав прусского правительства. Это означало отказ центра от поддержки сепаратистского движения в обмен на министерские посты в правительстве недавно столь "ненавистной" Пруссии. Сепаратистское движение теряло официальную поддержку последней влиятельной буржуазной партии. 24 марта председатель фракции партии центра в Прусском учредительном ландтаге в торжественной речи распрощался с идеей, яростным поборником которой его партия выступала с ноября 1918 года.

Потеря официальной поддержки партии центра нанесла тяжелый удар сепаратистскому движению на Рейне. Если в южных районах Рейнской области, особенно в Пфальце, в связи с ростом революционного движения в Мюнхене сепаратистские тенденции все еще пользовались большой популярностью, то в северных районах активность сепаратистов прекратилась почти полностью. Стала гораздо сдержаннее и рейнская пресса партии центра.

Смена позиций не прошла безболезненно и для самой этой партии. Большое количество ее местных и районных организаций на левобережье отказалось признать новую официальную линию. Многие местные деятели, недостаточно гибкие в (политике или слишком свыкшиеся с честолюбивыми мечтами о блестящей карьере в самостоятельном Рейнском государстве, не примирились с упадком подававшего такие большие надежды движения и продолжали действовать вопреки указаниям из Берлина. "Верность" сепаратизму сохранила и редакция "Кёльнише фольксцайтунг".

В конце марта и начале апреля были предприняты попытки оживить сепаратизм. Поскольку в провинциальном Ахене новая политика партии центра воздействовала на сепаратистское движение гораздо менее губительно, чем в Кёльне, один из вождей кёльнских сепаратистов, Бахем, обратился к руководителям ахенского комитета по проведению народного опроса с просьбой взять на себя всю пропагандистскую работу в кёльнском районе, так как в Кёльне все распалось. Ахенский комитет дал своё согласие. Для обсуждения практических вопросов 4 апреля в помещении "Кёльнише фольксцайтунг" состоялась встреча между представителем ахенского комитета Меникесом и оставшимися верными сепаратизму исполняющим обязанности председателя рейнской партии центра Кастертом, депутатом Прусского учредительного ландтага Кукхофом, главным редактором "Кёльнише фольксцайтунг" Хебером и начальником внешнеполитического отдела этой газеты Фробергером. На этом заседании ахенские сепаратисты получили полномочия действовать от имени сепаратистов всей северной части рейнского левобережья.

Однако ни к каким практическим результатам это заседание не привело. Деятельность ахенского комитета за пределами города не ощущалась. Да и все сепаратистское движение в течение большей части апреля не подавало никаких признаков жизни.

Для оживления пережившего себя движения нужен был толчок извне. Такой толчок и был дан французскими оккупационными властями.

Рейнский вопрос и разногласия в Версале

Установление первых связей между сепаратистами и представителями иностранных империалистических государств произошло в самом начале оккупации. В середине декабря 1918 года — начале января 1919 года Аденауэр связался с эмиссарами крайне шовинистических кругов Англии, заинтересованных в усилении центробежных стремлений в Германии. В середине января, по поручению Аденауэра, Дортен установил контакт с официальными французскими кругами. В Трире связь с французским районным делегатомбыла установлена через прелата Кааса. Сепаратист Клостерман, занимавший пост обер-бургомистра Кобленца, осуществлял тесный контакт с командующим американскими оккупационными войсками генералом Першингом.

На первом этапе связь сепаратистов с иностранными оккупантами носила информационный характер. Представители иностранных империалистических держав получали от сепаратистов сведения, касающиеся внутреннего положения страны, и, в свою очередь, информировали их об отношении своих правительств к проектам создания Рейнской республики.

До обострения разногласий по рейнскому вопросу между странами-победительницами (начало февраля 1919 года) отношение представителей различных оккупирующих государств к сепаратистам было в принципе одинаково благожелательным. Однако в феврале 1919 года обстановка изменилась.

С исчезновением непосредственной угрозы "большевизации" Германии точка зрения США и Англии на будущий мирный договор с Германией стала все больше расходиться с французской. Изменение обстановки особенно ярко сказалось на позиции американских правящих кругов. Среди финансовых заправил США начался серьезный рост "прогерманских" настроений. Для американских монополий Германия, перестав быть конкурентом и "носителем революционной заразы", становилась "интересным" объектом капиталовложений и емким рынком сбыта. Началась соответствующая обработка общественного мнения. Тон американской печати по отношению к Германии резко изменился. Республиканская оппозиция, подхватив лозунг "мягкого отношения" к Германии, усилила атаки на внешнеполитический курс Вильсона. 1 марта лидер республиканской оппозиции сенатор Нокс выступил с исключительно резкой критикой Вильсона за тяжесть требований, предъявленных Германии. За ним выступили и другие сенаторы.

Учитывая изменение ситуации, Вильсон и Хауз переменили фронт, отказав в поддержке французским проектам расчленения Германии.

Первым показателем изменения позиции США и, тем более, Англии (выше уже говорилось, что английские империалисты шли на поддержку французских проектов только под давлении обстоятельств) явилось обострение разногласий, выявившееся в ходе переговоров о продлении перемирия с Германией, истекавшего 17 февраля 1919 года. Каждая из двух предыдущих конференций по продлению перемирия приносила Франции новые успехи за счет Германии. Стремясь продлить эту приятную традицию, представители французского империализма Тардье и Лушер потребовали дальнейшего ухудшения условий перемирия и, в частности, оккупации центра Рурской области — Эссена. Но, неожиданно для представителей Франции, это требование было решительно отвергнуто как американским, так и английским представителями. Более того, вопреки желанию французских правящих кругов перемирие было продлено на неопределенный срок. Тем самым Франция была лишена возможности при каждом новом продлении перемирия выставлять все новые требования.

Переговоры по рейнскому вопросу на Парижской (Версальской) конференции (17, 19, 23 и 25 февраля) показали, что Франции, если она желает добиться осуществления своих проектов, предстоит преодолеть упорное и все усиливающееся сопротивление недавних союзников.

"Рейн, — вспоминал впоследствии Ллойд-Джордж, — был задним фоном всех маневров, которые продолжались в течение долгих недель и месяцев. О чем бы ни шла речь… мы знали, что настоящая борьба начнется по вопросу о Рейне. С одной стороны, как много Франция потребует? С другой стороны, как много согласятся уступить союзники? Глухой конфликт по поводу Рейна продолжался в течение всех совещаний, как бы чужд этой проблеме ни был предмет беседы в данный момент".

Естественно, что углубление империалистических разногласий в Париже не могло не отразиться и на позициях различных оккупационных властей союзников в Германии, в частности по отношению к сепаратистам. Американские и английские власти стали в этом вопросе значительно сдержаннее. Французские же власти, наоборот, пытаясь использовать сепаратистское движение в качестве козыря на мирной конференции, все активнее поддерживали сепаратистов, перейдя от скрытого содействия к прямому вмешательству.

Это стало заметным уже в феврале 1919 года. Характер связей Аденауэра и Дортена с французами дает основание предполагать, что уже "съезд нотаблей" 1 февраля 1919 года был созван не без ведома французов. Но если прямых доказательств этого нет, то французская инициатива при созыве заседания пфальцских "нотаблей" уже не вызывает никаких сомнений. С течением времени активность французских властей непрерывно возрастала. В начале апреля уполномоченный французского командующего в средней зоне оккупации генерала Манжена Гастон Милио установил тесные отношения с нассау-рейн-гессенскими сепаратистами, ближайшими сотрудниками Дортена: Клингельшмидтом и Кремером. В то же время к ахенской группе сепаратистов в качестве полуофициального представителя Манжена был придан французский капитан Ростан. Постепенно он стал настоящим "серым кардиналом" всего сепаратистского движения на севере. Именно по его инициативе произошла встреча в помещении "Кёльнише фольксцайтунг".

В середине апреля споры по германскому вопросу на Парижской конференции закончились так называемым "апрельским компромиссом". После длительной закулисной торговли Вильсон 20 апреля дал согласие на длительную оккупацию Рейнской области. 22 апреля к его мнению присоединился и Ллойд-Джордж. Французам не удалось полностью отстоять свои требования, предусматривавшие либо аннексию рейнского левобережья, либо создание буферного Рейнского государства. Однако согласованное решение Совета Четырех все же имело в виду 15-летнюю оккупацию левобережья и трех предмостных укреплений на правом берегу (у Майнца, Кобленца и Кёльна). В нем также говорилось, что в случае любых нарушений условий договора со стороны Германии, а также в случае, если одна из оккупирующих держав сочтет имеющиеся гарантии от германской агрессии недостаточными, постепенная эвакуация оккупированных областей может быть задержана на неопределенный срок. Согласно соглашению, французская зона оккупации оставалась самой большой, французские войска — самыми многочисленными.

Не будучи полностью удовлетворены "апрельским компромиссом", французские шовинистические круги стремились использовать оставшееся до заключения мирного договора время для того, чтобы осуществить на оккупированной территории "политику совершившихся фактов".

19 апреля в интервью представителю "Таймс" маршал Фош решительно заявил: "И теперь, достигнув Рейна, мы должны остаться там. Да будет отныне Рейн западной границей немецкого народа".

В качестве главнокомандующего французскими войсками Фош дал подчиненным ему генералам Манжену и Жерару приказ перейти к прямым действиям — толкнуть сепаратистов на открытое выступление. Основываясь на полученных из Рейнской области многочисленных сообщениях о поддержке сепаратистского движения влиятельными, т. е. буржуазными, кругами, Фош рассчитывал, что подобная акция, поддержанная мощью французских оккупационных войск, будет иметь все шансы на успех.

Французские власти и сепаратисты начали усердно готовиться к путчу.

 

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ПУТЧ ДОРТЕНА

Ставка на французских шовинистов

1 мая войска контрреволюции вошли в Мюнхен. Пала Баварская советская республика — последний оплот революционного движения в Германии. Даже самые трусливые буржуа перестают сомневаться в том, что "непосредственная угроза" социалистического переворота миновала.

Массовый отход от сепаратизма начался теперь уже и в самых "сепаратистских" районах левобережья: Рейн — Гессене и Пфальце. Буржуазная печать, еще недавно терпимо относившаяся к сепаратистам, принимала все более националистическую окраску и стала активно выступать против сепаратистов. Этому способствовал ряд дополнительных обстоятельств.

7 мая Клемансо передал германскому делегату Брокдорф-Ранцау проект мирного договора с Германией. 10 мая условия договора, выработанные в Версале, стали известны всей Германии.

Империалистический, захватнический характер версальских условий был ясен каждому. Но не менее ясным было и то, что Версальский договор носил на себе отпечаток глубоких противоречий между его авторами, что он был непрочным компромиссом, замазывавшим противоположность интересов империалистических держав-победительниц.

Грабительские версальские условия вызвали законное возмущение широких трудящихся масс Германии, и их опубликование привело к совершенно естественному подъему национального чувства.

Отразившиеся в договоре противоречия между державами-победительницами открыли перед оправившимися от первого шока поражения и революции германскими монополистами возможность использования разногласий в лагере победителей для отвоевания потерянных позиций. Правящие классы Германии понимали, что США и Англия переходят к новой политике, которая впоследствии помогла Германии подняться экономически и увеличить свой военно-экономический потенциал.

Германский монополистический капитал вновь выдвинул на первый план пангерманизм, пангерманскую пропаганду, используя в этих целях подъем национальных чувств среди широких слоев населения.

Внешним выражением изменившейся ситуации была не только яростная шовинистическая кампания немецкой буржуазной печати. В самом сепаратистском движении произошли серьезные структурные изменения. Крупные буржуазные политики отвернулись от него. Все больше и больше отходили от движения и "легальные сепаратисты" под руководством Аденауэра. Почти совсем прекратил свою деятельность Тримборн, гораздо менее активным стал прелат Каас. В Пфальце ряды сепаратистов покинули основатели пфальцского сепаратистского движения Рихтер и Гофман. Вместо них, на первый план в сепаратистском движении выдвинулись более мелкие политические фигуры: Кастерт, Фробергер, Дортен и др.

Изменились и источники финансирования. Если раньше сепаратистское движение в основном финансировалось банками и крупной промышленностью, то теперь большую часть финансовых расходов взяли на себя французские власти. Это способствовало еще большему упрочению позиций Дортена, установившего тесный контакт с французами еще заблаговременно, по указанию Аденауэра.

Сепаратистское движение лишилось и того организационного аппарата, каким служила для него партия центра. Правда, в некоторых случаях ему удавалось использовать еще не перестроившиеся местные организации этой партии, а в отдельных районах ему пока продолжали помогать представители католического духовенства. Однако основным ядром организации стали комитеты по проведению народного опроса о самостоятельности Рейнланда, комитеты, духовным отцом которых с полным основанием можно считать Аденауэра.

Будучи заинтересованными в создании Рейнской республики еще до принятия версальских условий Веймарским национальным собранием, французские власти торопили сепаратистов, требуя от них решительных действий.

5 мая в Ахене кёльнскими и ахенскими сепаратистами была разработана программа, получившая впоследствии название "ахенские пунктации". Содержание ахенских пунктаций в основном совпадало с проектом, составленным в свое время Аденауэром и инициативным комитетом барона фон Штейна. Авторы пунктаций исходили из того, что по Рейну должна быть проложена политическая, военная, таможенная и экономическая граница. Отделенные таким образом от Германии районы должны образовать левобережное государство или Рейнскую республику, включающую в себя, кроме левобережной Рейнской провинции, Пфальц, Саарскую область, Рейн — Гессен и Майнц. Крупнейшее банковское объединение Рейнской области "Шаафхаузеншен банкферейн" должно было быть превращено в государственный банк будущего Рейнского государства. В связи с "изменой" Аденауэра на пост президента Рейнской республики был намечен бывший обер-бургомистр Кёльна Вальраф, виднейший деятель "Дейче ферейнигунг".

Активизировались сепаратисты и в центральной и в южной части левобережья. После того, как руководители пфальцского сепаратизма Гофман и Рихтер, подобно Аденауэру в Кёльне, совершили очередной политический поворот, руководство сепаратистским движением в южной части Рейнской области перешло к малоизвестному до того времени д-ру Хаасу из Ландау. В начале мая Хаас созвал в Ландау сепаратистскую конференцию, на которой была принята резолюция, требующая предоставления Пфальцу возможности "самому решать свою судьбу". Конференция официально утвердила руководителями сепаратистского движения в Пфальце Хааса и гамбургского адвоката Штейглейна.

В Рейн — Гессене продолжали свою деятельность Дортен и его сторонники. К этому времени Дортен завязал отношения с командующим французскими оккупационными войсками в центральной зоне генералом Манженом. Составленный Дортеном документ "Основные цели Рейнской республики" был отправлен Манженом на самолете в Версаль.

Подготовка к путчу

16 мая вечером на висбаденской квартире Дортена в присутствии французского представителя капитана Ростана состоялась объединенная конференция сепаратистов, посвященная подготовке к путчу.

17 мая в 3 часа дня делегация сепаратистов в составе Дортена, Фробергера, Кастерта, Кукхофа, Далена, Эккермана, Клингельшмидта прибыла к Манжену. С французской стороны, кроме Манжена, в беседе участвовали его адъютант полковник Кларк и капитан Ростан, игравший роль переводчика.

На этой конференции было принято решение поло жить в основу своей деятельности несколько смягченный вариант "ахенских пунктаций". Был обсужден также вопрос относительно участия Рейнской республики в работе Версальской конференции. На пост президента собравшиеся выдвинули названную еще в "ахенских пунктациях" кандидатуру Вальрафа. Дортен был намечен на пост представителя республики в Версале. Министерство финансов было решено передать Луи Гагену.

Дортен и Фробергер предложили вниманию Манжена меморандум под названием "Предварительные условия создания Рейнской республики".

Меморандум представлял собой несколько измененный вариант решений, принятых на конференции у Дортена.

Третий пункт меморандума гласил: "В вопросах внешней политики, а именно в вопросах войны и мира новая республика должна получить особые права: право создавать посольства и самостоятельно представлять свои политические и экономические интересы…".

В пункте седьмом меморандума была предусмотрена передача Рейнской республики под покровительство Лиги наций и гарантия Лигой наций сохранения прав республики.

Манжен дал согласие принять предложенный ему меморандум и защищать его на Версальской конференции.

О том, что действия этого французского генерала не являлись самочинными, свидетельствует хотя бы тот факт, что действия его коллеги Жерара совпадали с действиями Манжена не только по характеру, но даже и по времени.

17 мая инспирированная Жераром делегация пфальцских сепаратистов под руководством Хааса явилась к регирунгспрезиденту Пфальца фон Винтерштейну, в свое время заигрывавшему с сепаратистами, и потребовала от него немедленно провозгласить Пфальц самостоятельным нейтральным государством. Винтерштейн отклонил требование Хааса и его сторонников, заявив, что делегация не представляет населения Пфальца и что для обсуждения этого вопроса он созывает совещание руководящих представителей всех слоев и сословий.

В этот же день по приглашению французских властей в Люксембург выехал руководитель баварских сепаратистов д-р Хейм. По дороге он посетил Висбаден, где встретился с французскими офицерами и местными сепаратистами. 19 мая состоялась его встреча с уполномоченным маршала Фоша.

18 мая в правительственном здании в Шпейере открылась конференция собранных Винтерштейном 66 пфальцских "нотаблей". Как и следовало ожидать, точка зрения "нотаблей" по вопросу о независимости Пфальца в мае сильно отличалась от высказанной ими же точки зрения в конце февраля того же года. Собрание "нотаблей" категорически отвергло идею создания нейтрального Пфальца, высказавшись за сохранение связей Пфальца с теперь уже "некоммунистической" Баварией.

Тем временем сепаратисты-активисты, воодушевленные поддержкой Манжена, предпринимали меры для скорейшего провозглашения Рейнской республики. Чтобы скрыть тесные связи сепаратистов с французами, по рекомендации Манжена было принято решение произвести путч в Кобленце, в районе, оккупированном американскими войсками. Путч был намечен на 24 мая. Желая обеспечить себе полную безопасность, сепаратисты обратились к Манжену с просьбой позондировать отношение американского командования к предполагаемому путчу. 22 мая командующий 3-й американской армией генерал Лигет получил из французских источников информацию о том, что вскоре в Кобленце будет провозглашена Рейнская республика. Французские власти неофициально запрашивали Лигета, какова в этом случае будет позиция американцев. Лигет, будучи в курсе новой американской политики по отношению к сепаратистам, ответил, что не допустит на свою территорию агитаторов Рейнской республики, и немедленно поставил в известность обо всем американскую делегацию в Версале. Сообщение Лигета вызвало резкую стычку между Вильсоном, Ллойд-Джорджем и Клемансо. Вильсон и Ллойд-Джордж не без основания полагали, что подготовка сепаратистского путча в Кобленце представляет собой попытку сорвать достигнутое соглашение о договоре с Германией.

В это время немецкой общественности стало известно о переговорах сепаратистов с Манженом. Произошло это не без ведома центрального правительства, которое с самого начала было в курсе хода переговоров и решило использовать имевшиеся у него на руках документы для того, чтобы подогреть антиверсальские настроения. 24 мая кёльнская социал-демократическая газета "Рейнише цайтунг" в статье "Аларм" ("Тревога") сообщила о переговорах Дортена, Фробергера и других с Манженом. Это же сообщение появилось и в ряде берлинских газет.

Известие о том, что немецкие политические деятели приняли участие в тайных переговорах с представителями иностранного государства по вопросу о ликвидации единства своей страны, не могло не вызвать огромного возбуждения во всей Германии. Возбуждение возросло еще больше, когда 27 мая в газетах появились выдержки из попавших в руки правительства документов и стали известны все детали переговоров.

27 мая в Кёльне распространился слух о том, что в этот день Кастерт провозгласит в Кобленце Рейнскую республику. Во вторую половину дня в городе вспыхнула всеобщая забастовка. В рабочем пригороде Кёльна Леверкузене, расположенном на правом берегу Рейна, состоялись массовые демонстрации рабочих с требованием ареста Фробергера, Кастерта и Кукхофа. Антисепаратистские демонстрации носили открыто антикапиталистический характер. Они приняли такие масштабы, что даже британские власти, не сочувствовавшие французским интригам, перекрыли рейнский мост и запретили на два дня три антисепаратистские газеты. К вечеру 27 мая выяснилось, что слух о провозглашении Кастертом республики в Кобленце оказался ложным. 28 мая забастовка была прекращена.

Огромная волна возмущения, охватившая всю Германию, вынудила партию центра не только отказаться от поддержки сепаратистского движения, но и открыто осудить его.

27 мая депутат Геральд, представлявший фракцию этой партии в Прусском учредительном ландтаге, резко отмежевался от действий Кастерта и Кукхофа. В этот же день кокетничавший прежде с сепаратистами регирунгспрезидент Пфальца Винтерштейн отдал приказ арестовать как предателей нации сепаратистов Хааса, Гофера, Шенка и Мюллера.

28 мая по всей Рейнской области были расклеены плакаты с предупреждением от имени правительства. В этом документе говорилось, что любые попытки отрыва Рейнской области от Германии будут караться как измена родине.

29 мая против сепаратистов выступила даже сепаратистская "Кёльнише фольксцайтунг". Она высказала осуждение инициаторам "диких выступлений", намеченных на этот день. 30 мая расширенный главный комитет кёльнской организации партии центра, в котором обязанности председателя выполнял Кастерт, опубликовал заявление о том, что о событиях (о переговорах Кастерта и Кукхофа с Манженом. — А. Г.) ему стало известно только из прессы.

В тот же день фракция партии центра в Прусском учредительном ландтаге исключила из своего состава депутатов Кастерта и Кукхофа за посещение Манжена. Под давлением фракции Кукхоф и Кастерт сложили свои депутатские полномочия.

31 мая по приглашению Шейдемана в Берлин прибыло свыше 100 депутатов Национального собрания и Прусского учредительного ландтага, избранных на левобережье Рейна. Цель приглашения — переговоры о сепаратистских стремлениях на Рейне. В результате переговоров было принято решение о том, что проблема отрыва Рейнской области не только от Германии, но и от Пруссии не подлежит обсуждению по крайней мере до заключения мирного договора и принятия конституции. Решение было поддержано и фракцией партии центра.

Республика марионеток

Осуждение партией центра сепаратистских происков на Рейне было, однако, гораздо более громким, чем искренним. 27 мая, в тот самый день, когда представитель партии центра в Прусском учредительном ландтаге депутат Геральд выступал с осуждением Кастерта и Кукхофа, один из ее руководителей, прелат Каас, посетил в Висбадене Дортена и имел с ним продолжительную беседу. При этой встрече присутствовал также депутат Национального собрания от партии центра Алекот. Беседа касалась перспектив Рейнской республики и реальности французских уступок в случае ее создания. Дортен предложил Каасу организовать встречу с Манженом. Каас отклонил это предложение, однако дал понять, что благожелательно относится к действиям Дортена. Он также обещал Дортену прибыть в Ахен, где на 29 мая была намечена вторичная попытка провозглашения Рейнской республики.

Место провозглашения республики было выбрано не случайно. Ахен входил в зону оккупации бельгийцев. Это давало возможность, с одной стороны, скрыть наличие прямой связи сепаратистов с французами, а с другой, обеспечить поддержку оккупационных войск, так как до тех пор бельгийские власти действовали рука об руку с французскими. Кроме того, исторические традиции города — древнейшей столицы Священной Римской империи германской нации — должны были придать Рейнской республике недостающий ей вес.

По предварительной договоренности с Дортеном к 29 мая в Ахен должны были прибыть представители всех районов рейнского левобержья. Чтобы обеспечить подготовку к их встрече, Дортен прибыл в Ахен на день раньше и зарезервировал несколько номеров в гостинице "Курхауз".

Однако опубликованное утром 28 мая правительственное предупреждение перепугало многих участников путча. К середине дня 29 мая стало ясно, что большинство приглашенных не прибудет. Осуществление сепаратистского плана пришлось отложить, тем более что, как выяснилось, бельгийские оккупационные власти, не желая вызвать недовольства англичан, наложили "вето" на провозглашение Рейнской республики в Ахене.

Вторичная неудача с провозглашением Рейнской республики привела французские военные власти в бешенство. Дортену было дано указание отбросить маскировку и провести путч в оккупированной французами зоне, где сепаратисты могли рассчитывать на полное содействие иностранных войск. Было решено отказаться даже от такого обязательного атрибута провозглашения нового государства, как созыв хотя бы марионеточной конференции или совещания.

Вечером 31 мая в Майнце Дортен, получив от генерала Манжена последние инструкции, "официально сообщил" ему о провозглашении независимого Рейнского государства. Немедленно в распоряжение сепаратистов была предоставлена французская военная связь. Во все районы левобережья, оккупированные Францией, были разосланы депеши о "событиях" в Майнце.

Утвержденный Манженом манифест о провозглашении Рейнской республики был отпечатан в специально нанятой французами майнцской типографии. Местным немецким властям было послано официальное сообщение о том, что французские власти не потерпят насильственного удаления сепаратистских прокламаций.

Утром жители левобережья Рейна с изумлением прочли в газетах, что, начиная с 1 июня 1919 года, они живут в новом государстве — Рейнской республике.

События в южной части рейнского левобережья, в Пфальце, развивались аналогичным образом. В ночь с 31 мая на 1 июня французские власти, разъяренные попыткой регирунгспрезидента фон Винтерштейна арестовать сепаратистских лидеров, выслали его с оккупированной территории. Хаас и его соратники были выпущены на свободу.

Однако предпринятая ими на следующий день попытка захватить правительственное здание окончилась неудачей, несмотря на активное содействие французских военных. Отпор сепаратистам исходил главным образом от рабочих, прибывших из крупнейшего промышленного центра Пфальца Людвигсгафена.

Тем временем в Висбадене на квартире у Дортена собрались его ликующие единомышленники. После взаимных поздравлений было принято решение немедленно приступить к деятельности. При помощи французских офицеров было захвачено здание так называемого "ландесхауза", где предполагалось разместить правительство и будущий парламент. На висбаденской фабрике знамен было заказано государственное знамя Рейнской республики — бело-зеленого цвета.

2 июня регирунгспрезидент Висбадена Мейстер был вызван во французскую ставку и получил приказ подчиняться приказаниям новых властей. Мейстер отказался и подал в отставку. Вместо него был назначен Шпрингорум, более лояльный, по мнению французов, по отношению к сепаратистам.

2 июня Дортен предпринял шаги, направленные на организационное оформление провозглашенной им республики. Прежде всего он довел до сведения своих подручных, что генерал Манжен требует создания временного правительства. После долгих переговоров список "министров" Рейнской республики был составлен. "Кабинет" был сформирован в следующем составе: Дортен — президент и министр иностранных дел, Либинг — министр финансов, Эккерман — министр юстиции, Сальм — министр сельского хозяйства, Клаус Кремер — министр культуры, Алоиз Кремер — министр социального обеспечения, Менике — министр внутренних дел. Клингельшмидт — министр по делам искусства и науки.

После "сформирования" правительства Дортен составил и отправил два документа: первый — обращение к Эберту как президенту Германской республики с сообщением о создании независимой Рейнской республики, входящей в состав Германского рейха, второй — меморандум к Версальской мирной конференции, в котором также сообщалось о создании Рейнской республики со столицей в Кобленце и с временной резиденцией в Висбадене. Оба документа были подписаны Дортеном как временным президентом республики.

Еще 1 мая, сразу же после того, как стало известно о провозглашении дортеновской республики, в Майнце была объявлена всеобщая забастовка. Забастовка распространилась и на другие промышленные центры Рейнской области. Как правило, забастовками руководили коммунисты и левые независимцы. И только после того, как рабочие покидали предприятия, забастовки задним числом санкционировались шейдемановским руководством профсоюзов.

Деятельность созданного сепаратистами правительства приобретала в этой обстановке все более иллюзорный характер.

5 июня Дортен, понимая, что его "кабинет министров" не имеет ни малейшего влияния, попытался взять в свои руки административный аппарат хотя бы только Рейн-Гессенской провинции. Во второй половине дня Дортен в сопровождении своих подручных явился в правительственное здание в Висбадене и занял бюро регирунгспрезидента округа. Находящиеся в помещении "ландесхауза" дортеновские министры получили указание к 4 часам дня перенести свою резиденцию в правительственное здание.

Как только известие об этом распространилось по городу, в центр Висбадена начали стекаться жители. Особенно увеличилась толпа к 5 часам, когда прибыли колонны рабочих местных предприятий. Группа рабочих ворвалась в правительственное здание и попыталась вышвырнуть оттуда Дортена и его министров. "Министр" внутренних дел Менике был избит. Клингельшмидту пришлось обороняться палками и канцелярскими принадлежностями. Дсртен вместе с "министром финансов" Либингом заперся в своем кабинете. От окончательного поражения его спасло лишь прибытие представителя оккупационной власти.

На следующий день перепуганные "министры" собрались на квартире у Дортена. Многие из них не ночевали в предыдущую ночь дома. "Министры" передавали друг другу "страшные" слухи о выступлении безработных и спартаковцев. Чтобы выяснить обстановку и получить дальнейшие инструкции, Дортен отправился к Манжену. Манжен сделал все, чтобы поднять настроение у растерянного Дортена. Он заявил ему, что французские оккупационные власти окажут правительству Рейнской республики всемирную поддержку. К собравшимся на квартире у Дортена перепуганным "министрам" с успокоительными заверениями был послан французский представитель Милио.

Вечером того же дня "министр финансов" Либинг сообщил своим коллегам, что они могут не беспокоиться за свое материальное благополучие. Всем им обеспечена выплата высоких министерских окладов. Средства для этого найдены: эльзасский банк в Майнце открыл Дор-тену кредит в 250 тыс. марок.

"Прикрывающий маневр"

Несмотря на все успокоительные заверения Манжена, изгнание дортеновского "кабинета министов" из правительственного здания означало окончательный крах путча. Через несколько дней дортеновские "министры" с трудом сняли на окраине города небольшое бюро, вокруг которого поставили созданную из уголовников правительственную охрану. Впрочем, предосторожность эта была напрасной. Битыми "министрами" никто не интересовался. Да и они, наученные печальным опытом, не проявляли особой активности. В основном деятельность так называемого правительства ограничивалась составлением пропагандистских материалов. Так, Дортеном и Клаусом Кремером был написан сепаратистский манифест. Другие министры писали статьи в газеты, посещали французскую администрацию.

К осени деятельность дортеновского кабинета замерла почти полностью. Часть "министров" разъехалась по своим городам и занялась прежней деятельностью. Часть осталась в Висбадене и руководила сепаратистской пропагандой по указанию французов. Но это было уже не сепаратистское движение, а его тень. Ежедневно его ряды покидали отдельные люди и целые группы. 2 июня один из ведущих "деятелей" сепаратизма, в прошлом сотрудник Аденауэра, Фробергер был вынужден "добровольно" уйти из состава редакции "Кёльнише фольксцайтунг".

Пытаясь спасти свою политическую репутацию, серьезно замаранную сепаратизмом, партия центра предприняла своего рода "прикрывающий маневр". 3 июня ее фракция в Национальном собрании единогласно проголосовала за резолюцию протеста "против антиморальных махинаций некоторых лиц, стремящихся при поддержке вражеских оккупационных властей отчленить часть немецкого государства".

"Эти негодные махинации, — говорилось в резолюции, — представляют собой угрозу для нации… В настоящее время не может быть большего преступления по отношению к немецкому народу, чем поддержка и содействие планам противника, направленным на отчленение части страны от целого. Партия центра с величайшей решимостью выступает против всех подобных тенденций. Она не имеет ничего общего с лицами, участвующими в такого рода махинациях…".

Подобные же заявления были опубликованы Тримборном от имени рейнского совета партии центра и лично Аденауэром.

13 июня прелат Каас поместил в контролируемой им газете "Тририше ландесцайтунг" статью "Рейниш унд дейтч". В статье говорилось "о кучке путчистов, действия которых направлены во вред отечеству".

"Долгом правительства и, конечно, центра, в законодательных органах, — писал Каас, — было со всей резкостью выступить против этих действий… В настоящий момент может быть только один лозунг — "Конец всему этому!"".

28 июня руководство партии центра в Рейнской области опубликовало еще одно резкое заявление против сепаратизма.

От сепаратистов отвернулась и католическая церковь. Напрасно Дортен обратился с отчаянным письмом к папе римскому, уверяя его в своей преданности. Ватикан отмежевался от политически скомпрометированной идеи. Об этом до сведения Дортена довел епископ Трира. Он заявил, что папа не заинтересован в автономной Рейнской республике.

Французские власти делали все, чтобы задержать прогрессирующий распад сепаратистского движения.

28 июня генерал Манжен вступил в переговоры с министрами земли Гессен и пытался заинтересовать их проектом создания Среднерейнской республики, состоящей из Гессена, Нассау, Баварского Пфальца, Нагеталя и части Гунсрюка.

В середине июля французским властям удается даже повторить в миниатюре дортеновский путч от 1 июня 1919 года.

14 июля в маленьком графстве Биркенфельде (севернее Пфальца), входящем в состав Ольденбурга, группа сепаратистов под руководством адвоката Цоллера, заручившись поддержкой французов, объявила себя временным правительством независимой республики Биркенфельд. Созванный земельный комитет республики отказался утвердить сепаратистское правительство и был распущен. Французский уполномоченный майор Бастиди назначил Цоллера постоянным президентом.

Ободренные успехом в заштатном Биркенфельде, французские власти пытались применить биркенфельдский опыт в промышленном Людвигсгафене. 28 августа 1919 года группа местных сепаратистов совершила попытку овладеть почтамтом, но была с позором изгнана подоспевшими рабочими.

Людвигсгафенский путч — последний отзвук некогда мощного сепаратистского движения. На время оно полностью сходит с политической арены.

В сентябре 1919 года в Кёльне состоялся очередной съезд рейнской организации партии центра. Съезд завершил отступление партии с антинациональных на пангерманские позиции и привел в порядок расстроенные в Ходе отступления ряды. Решения съезда были проникнуты духом взаимной амнистии. Ни один из видных сепаратистских лидеров, даже из числа отказавшихся вовремя начать отступление, не понес наказания. В рядах партии был оставлен даже дортеновский "министр финансов" Либинг. Съезд принял компромиссную резолюцию по вопросу об административной реформе в Пруссии.

Преступление и "наказание"

Активное участие в антинациональном движении не испортило политической карьеры почти никому из буржуазных политиков. Буржуазия легко простила им антинациональные грехи, тем более что грехи эти были всего лишь внешним отражением ее собственных стремлений. Было сделано все, чтобы действия, совершенные буржуазными политиками-сепаратистами до 1 июня 1919 года, были или забыты, или поданы как совершенно невинные законные деяния.

Чтобы дать возможность бывшим видным сепаратистам избежать судебного преследования, был специально создан судебный "прецедент". На сепаратистском процессе 1928 года "Лимбург против газеты "Штадт-Анцейгер"" в качестве свидетеля выступил имевший репутацию ярого антисепаратиста обер-бургомистр Дуисбурга Ярес.

Ставя своей целью оправдать деяния сепаратистских вождей, Ярес заявил: "В период мучительной нужды, затронувшей нас всех, обсуждалась теоретическая возможность выхода из создавшегося положения. Однако дистанция между всеми партиями… и сепаратистами ясна…".

На вопрос защитника о переговорах с французами, которые вел Гаген, Ярее ответил: "По моему мнению, при оценке идей, обсуждавшихся в то время, необходимо исходить из того, что все должно было произойти с полного согласия центрального и прусского правительств… Преступный сепаратизм, это было ясно всему миру, начал свое существование лишь с мая, самое позднее с 1 июня 1919 года".

Основываясь на высказывании Яреса, суд вынес специальное определение, в котором говорилось:

"…Действительно, для каждого в тот момент, то есть с 1 июня 1919 года, должно было быть ясно, что дальнейшие переговоры с д-ром Дортеном противоречат интересам отечества и являются преступными… Суд предлагает гражданскому обвинителю в первую очередь… представить доказательства того, что и после 1 июня 1919 года влиятельные лица от имени известных кругов рейнского населения… особенно руководящие деятели какой-либо партии от имени и по поручению партийного руководства, вели переговоры с д-ром Дортеном по вопросу о Рейнской области…".

Юридически подобное определение означало, что доказательства преступной деятельности сепаратистов не будут приниматься во внимание, если они относятся к периоду до дортеновского путча. Фактически этим определением суд провозгласил полную реабилитацию сепаратистских вождей из числа лидеров партии центра и других буржуазных политических партий.

Именно так это и было понято современной немецкой прессой. В специальном обзоре, посвященном процессу "Лимбург против газеты "Штадт-Анцейгер"" "Кёльнише цайтунг" писала:

"Кёльнский суд… предпринял выходящий за пределы обычного шаг — что-то вроде полуофициального заявления по поводу упомянутых выше событий. Суд счел, что если среди рейнского населения в конце 1918 и в 1919 году имели хождение идеи создания Рейнского государства в рамках Германской империи, вызванные стремлением сорвать аннексионистские планы Франции, то это нельзя считать достойным презрения сепаратизмом. Все это было вполне порядочным".

Вопреки обычным нравам буржуазной политической жизни, активное участие лидеров партии центра в сепаратистском движении почти не использовалось ее конкурентами в целях политического уничтожения противников. Наоборот, в награду за умение своевременно сменить лозунги на сепаратистских лидеров посыпался град почетных назначений.

4 апреля приказом германского правительства в Кёльне была создана подкомиссия мирной делегации. Задачей подкомиссии было "обеспечение и защита интересов оккупированной левобережной Рейнской области". Председателем этой комиссии, имевшей широкие правительственные функции, был назначен не кто иной, как только начавший отходить от сепаратистского движения Аденауэр.

Впоследствии Аденауэр стал председателем немецкого "Совета городов", рейхсрата и даже однодневным рейхсканцлером Германии.

Вовремя отошедшие от сепаратистского движения Тримборн и Каас скоро оказались во главе партии центра. Тримборн стал председателем ее парламентской фракции, Каас — председателем партии.

Но для того, чтобы скрыть прошлые антинациональные грехи, буржуазии понадобились и "козлы отпущения". Ими были избраны одиозные фигуры Дортена, его "министров" и некоторых второразрядных деятелей партии центра, вроде Кастерта и Кукхофа. Они были объявлены единственными сепаратистами, врагами нации, предателями родины, иностранными агентами. На этих, в сущности, исполнителей распоряжений "реабилитированных" лидеров были обрушены потоки наигранного "национального гнева". В то время, как Аденауэр заседал в рейхстаге, Дортену пришлось укрыться под защиту французских властей. В то время, как Аденауэр получил предложение сформировать кабинет министров, Дортен был заочно судим за измену родине.

Была еще одна крупная жертва неудачи сепаратистского движения — генерал Манжен.

Его неумелая маскировка связей французов с сепаратистами, а также неудачный исход путчей вызвали недовольство французских правительственных кругов. 12 октября 1919 года он был вынужден передать командование подчиненными ему войсками генералу Деготе, вернуться во Францию, а вскоре и подать в отставку.

 

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

На протяжении ряда лет сепаратистские группы оставались незначительными и кое-как держались на политической поверхности только благодаря финансовой поддержке иностранных держав. Но стоило внутреннему положению в стране накалиться, а политическим позициям правящих классов ослабнуть, как сепаратистские проекты начали вновь приобретать интерес в глазах монополистической буржуазии. В 1923 году и в начале 1924 года вопрос о создании сепаратного государства или государств в Южной и Западной Германии вновь приобрел большую актуальность. Бавария фактически перестала подчиняться центральному правительству. В Пфальце образовалось сепаратистское правительство, обладавшее собственным войском, а в Кёльне тот же обер-бургомистр Аденауэр вновь вел переговоры с оккупационными властями о возможности создания Рейнского государства и т. д.

Буржуазные историки пытаются объяснить это оживление сепаратизма активизацией усилий Франции, направленных на отторжение Рейнской области. Разумеется, это имело место. Но это не может объяснить, например, резкого усиления центробежных тенденций в Баварии, которая не была оккупирована французскими войсками. Кроме того, и сами действия французских властей имели свои причины, среди которых немалую роль сыграло следующее: французское правительство почуяло, что в условиях революционной ситуации внутри страны германская буржуазия начинает благожелательнее относиться к сепаратизму.

Новая победа контрреволюции на много лет лишила сепаратизм питательной почвы. Как и в 1919 году, недавние сепаратисты заговорили на языке крайнего шовинизма. Превращение такого рода проделал не один Аденауэр. Можно напомнить также, что в 1923 году в роли ближайшего сподвижника баварского сепаратиста Кара выступал некий Адольф Гитлер, роль которого в последующей истории Германии достаточно хорошо известна.

Антинациональный сепаратизм и националистический шовинизм — это не антиподы, а две стороны одной и той же медали, и развитие событий в Германии после 1945 года еще раз убедительно доказало это. После второй мировой войны германская буржуазия вновь встала на позиции сепаратизма. Напуганная демократическими преобразованиями в советской оккупационной зоне, она решила отгородиться от них границей. Это привело ее в конечном счете к идее создания сепаратного западногерманского государства, во главе которого закономерно оказался традиционный сепаратист Аденауэр.

Но, как и прежде, сепаратное государство не было для германских монополий самоцелью. Оно стало базой для консолидации сил германского империализма и милитаризма, базой, с которой можно было бы впоследствии начать походы для отвоевания потерянных позиций. Прошло время, и мы стали свидетелями новой метаморфозы. Люди, расколовшие страну и создавшие на ее западе сепаратное государство, выступают сейчас в качестве "паладинов единства" и, претендуя на роль защитников национальной идеи, пытаются под этим фальшивым флагом экспортировать контрреволюцию в ГДР — социалистическое германское государство.

Третий раз на протяжении немногим более четырех десятилетий повторяется одна и та же метаморфоза — превращение сепаратистов в шовинистов и обратно, символизируемая метаморфозой одного человека.