Двадцать девятого декабря командир полка объявил после обеда выходной и в клубе накрыли столы для всех офицеров и прапорщиков с женами. Замполиты со всех желающих, участвовать в праздновании Нового года, собрали деньги. Клуб украсили, поставили елку. До одиннадцати все уже изрядно выпили, поэтому сделали небольшой перерыв. Народ разбился по кучкам, обсуждая свои проблемы. Я вышел в фойе, там устроили курилку. Один из начальников штабов дивизиона пригласил меня присоединиться к достаточно большой компании офицеров и их жен. Часть народа сидели на табуретках, часть стояла. Один из лейтенантов встал с табурета и предложил мне сесть. Я, не обращая внимания на окружение, подошел к табурету, повернулся к нему спиной и сел. Как потом оказалось, что зря не посмотрел по сторонам. Напрасно расслабился. Две руки — справа и слева легли мне на погоны и с силой посадили меня на табурет, а кто-то убрал этот табурет из-под меня. Под громкий хохот «чемпион повержен», я оказался на заплеванном полу, лежа на спине. Рывком я вскочил. Передо мной стояли «три мушкетера», держали три кулака с поднятыми вверх большими пальцами перед моим лицом.

— Ну, отгадай с трех раз, кто убрал табурет.

Я не смотрел, как реагируют окружающие. Обида и гнев просто вырубили мое сознание. Это позор на целый год. И я не раздумывал: вы хотите войны, вы ее получите. Наклонился, поднял табурет и не произнося ни одного слова, с разворота сверху вниз обрушил этот табурет на голову «Партоса», начальника химической службы. Он успел поднять руку и смягчить удар, но свалился на пол вместе с табуретом. Я моментально развернулся, все стояли ошеломленные. Ударом в нижнюю челюсть справа в нокаут отправлен «благородный Атос» — начальник инженерной службы. Когда я повернулся к «Арамису», начальнику связи, то увидел его спину уже в дверях на выходе. Я повернулся к офицерам, но все дружно шарахнулись от меня, кроме моего командира дивизиона. Он повис у меня на плечах. Я сказал:

— Да все, все. Вызывайте врача.

Два майора валялись на полу. Кто-то сказал:

— Вот это пошутили!

Праздник закончен. Поверженных противников повезли в госпиталь. Командир полка приказал:

— Завтра ко мне Рубин и свидетели, которые видели, как это все произошло. Начальник медицинской службы, заключение врачей мне на стол. Забирайте все со столов. По домам. Праздник закончен.

Дома Ирина начала всхлипывать:

— Ты же бешеный. Я тебя таким никогда не видела. Ты бы посмотрел на себя со стороны. Ты же убить его мог, если бы он руки не подставил. Что же завтра будет?

— Успокойся, в тюрьму не посадят. В худшем случае уволят из армии. Не бойся, не пропадем. Зато теперь все поймут, что такие подлянки со мной не проходят. Если бы я не отреагировал, то все, кому не лень превращали бы меня в посмешище. Давай спать, утро вечера мудренее.

Утром в кабинете командира полка сидели все его заместители, командиры дивизионов, все политработники, начальник связи «Арамис» и я. Меня посадили на стул подальше от Арамиса. Начальник связи полка на меня не смотрел, а уставился в пол. Начальник медицинской службы зачитал диагноз. У Партоса сотрясение мозга средней тяжести и перелом правой руки. У Атоса нижняя челюсть поломана в трех местах, кормление возможно только через трубочку. Время восстановления каждого от одного до трех месяцев.

— Я доложил командиру дивизии и начальнику политотдела о чрезвычайном происшествии. Через часа два, приедет комиссия по расследованию. Мы, к сожалению, все наблюдали, как накалялись взаимоотношения, но вовремя это не остановили. Просто не ожидали такой развязки. Всем, здесь присутствующим, написать объяснительные, кто что видел, слышал и знает. Я, не в коем случае, не хочу оправдывать майора Рубина, но давайте будем честными и справедливыми до конца. При таких взаимоотношениях, напишите свое личное мнение, как бы вы поступили в такой ситуации. Просто ваше личное мнение. Кроме меня и замполита, эти объяснительные читать никто не будет, а после прочтения я обещаю их вам вернуть. Все свободны. Майор Рубин останьтесь, а майор Коваленко подождите в коридоре.

Кроме меня, еще остались замполит и секретарь парткома.

— У Рубина с Птушниковым раньше уже была стычка в парке боевых машин, — начал замполит, — Птушников в присутствии батареи, кинул под ноги Рубину взрывпакет. Птушников, как всегда, находился в нетрезвом состоянии. Рубин в дежурной комнате впечатал Птушникова лицом в стол, а затем порезал грелку с вином у Птушникова. Жалобы из них никто не подавал. Дело ограничилось беседой.

Секретарь парткома добавил:

— Конфликт начал набирать обороты после приезда Рубина из отпуска. Эти трое устроили дивизиону просто геноцид. Цель одна: настроить офицеров и личный состав против майора Рубина. Я находился рядом и все видел. Табурет убирал начальник связи, а два других за плечи опрокинули Рубина на грязный пол. Все произошло настолько быстро, что я среагировать, просто не успел. Зрелище валяющегося майора в парадной форме на грязном полу, конечно же, унижает, но этот поступок можно было бы обсудить на собрании парткома.

— Это, конечно же, «сразу добавило уважения к нему». - добавил командир полка, — Будем тебя судить, Рубин. Вынесем этот вопрос на суд офицерской чести и на заседание партийного комитета, а если потребуется, то и на общее партийное собрание.

— Командир дивизиона и секретарь парткома должны через час написать характеристики на Рубина, а начальник штаба полка на трех начальников служб. Рубин, я тебя по-человечески прошу, не усугубляй свое положение, не трогай связиста. Он трус, его уже и так трясет от ужаса. Он любит делать пакости за спиной, уж я его хорошо знаю. Никуда далеко не уходи, будешь вызван на прием комиссии. Иди в дивизион, я комиссию приведу туда. Покажем, что ты там сделал. Передай командиру дивизиона, чтоб он тоже находился на месте. Иди.

В коридоре стоял Арамис. Я сделал два шага в его направлении, ему бежать оказалось некуда. Я показал на него пальцем:

— Ты следующий, надейся и жди, — я повернулся и ушел.

Комиссия из дивизии обошла все помещения дивизиона. Командир полка и командир дивизиона давали пояснения. Им всем понравилась Ленинская комната, оформленная профессиональными художниками. Заместитель по политической части майор Хонин пел соловьем. Среди зрителей инцидента оказались два моих командира батареи, которые рассказали обо всех придирках в наш адрес и выразили одобрение:

— Давно им нужно было врезать.

В дивизии знали, Птушников пьет постоянно, что тоже сыграло свою роль. Вывод комиссии — командир полка принял правильное решение: вынести конфликт на обсуждение коллектива. С тем и уехали.

Суд офицерской чести и общее партийное собрание решили проводить при личном присутствии майоров Птушникова, Коваленко и Салькова. В феврале выезд на полигон для занятий, учений и проведения стрельб прошел без их присутствия. Все эти учения без них прошли даже лучше и намного спокойнее. Начальник связи полка потратил много усилий, чтобы со мной не встречаться, но потом не выдержал прессинга, подошел ко мне перед совещанием и извинился в присутствии офицеров. Мне война не к чему, поэтому мы пожали друг другу руки.

Суд офицерской чести прошел бурно. Много говорили об общей атмосфере взаимоотношений. Досталось нам всем. В результате виновны все четверо, за что нам поставили «на вид». В связи с полученными травмами, «Атос» и «Партос» решением остались недовольны. На партийном собрании им объявили по выговору, а мне строгий выговор. После собрания, проходя мимо них, я предложил им выйти на ринг, где я готов встретиться цивилизованно в боях без правил. Я один против них троих.

— Да пошел ты, — выдохнули они почти одновременно.

На стрельбах дивизион получил твердую хорошую оценку, а за состояние материальной базы — отлично. По итогам весенней проверки, все взыскания с меня сняли.

В этом году я себе планировал новый рубеж — поступить в артиллерийскую академию в Ленинграде, но получив строгий выговор за драку, об этом можно спокойно забыть. Теперь нужно пахать весь 1978 год, чтобы получить нормальные характеристики. Тем более, меня предупредили и посоветовали обходить другой стороной «трех мушкетеров», будут ли они вместе или раздельно. Их предупредили об этом тоже, но от встреч в полку нам не уйти. Служебные обязанности заставляют их контролировать учебный процесс в дивизионе, а все замечания по устранению недостатков доводить в первую очередь они должны до меня. Мы все четверо придерживались, подчеркнуто официальных отношений. И я, и они понимали, при очередном открытом конфликте я проигрывал гораздо больше, чем они. Но разбитая голова, сотрясение мозга, переломанная рука, выломанная челюсть напоминала, кроме официальных жалоб от меня быстрее дождаться еще каких-то физических травм. А это более весомый аргумент, чем строгий выговор с занесением в личное дело, которое через два-три месяца снимут. Учебные стрельбы, сборы, летние учения мы прошли на оценку «хорошо». По приезду начали готовиться к осенней проверке: мыли, чистили, драили, подкрашивали казарму и боксы для техники.

Сидя, после обеда, в штабе дивизиона за планированием, я вдруг услышал крик дневального:

— Горим!

Я выскочил из штаба дивизиона, а дневальный показал мне в сторону солдатского туалета. Ворвавшись туда, я вдруг увидел начальника связи «Арамиса», который держал в руках огнетушитель и поливал пенной струей очко в туалете. Рядом стоял сержант дежурный по батарее, который держал в руках второй огнетушитель, поливая струей в то же очко. Кабинка туалета полностью покрыта этой пеной. Все столпились у входа в туалет, что-то кричали. Прибежал командир дивизиона:

— Рубин, что случилось?

Я сам ничего понять не мог, огнетушители по очереди закончили выбрасывать пену. Начальник связи полка «Арамис» кинул с грохотом в угол пустой огнетушитель, а после чего развернулся и ушел, ничего не объясняя.

Дежурный сержант доложил, что он услышал сильный стук, а потом мат-перемат. Когда он забежал в туалет, то увидел майора Коваленко, который из огнетушителя поливал струей очко в кабинке. При этом сильно ругался. Сержант, считая, там что-то произошло, сорвал второй огнетушитель, чуть подвинул товарища майора и направил струю из своего огнетушителя в то же очко. Что в этом очке горело, он не знает. Командир дивизиона сам пошел в штаб полка, нашел майора Коваленко, который пояснил, он зашел в туалет поссать, а когда выходил, застегивая ширинку, поскользнулся. Может пол мокрый, может обмылок попал под ногу, но он поскользнулся и начал падать. Падая, схватился за огнетушитель на пожарном щите. Огнетушитель вырвался у него из рук и упал на пол. Сработал. Зная, пены будет много, «Арамис» быстро поднял огнетушитель и направил струю в очко туалета. Тут прибежал сержант, схватил второй огнетушитель и привел его в действие. Пена, из двух огнетушителей заполнила всю кабинку и даже больше.

Смеялся весь полк, но «Арамис» твердо уверен, что «его подставили, все это подстроено, в том числе и действия дежурного сержанта».

— Скажите, почему сразу за сержантом, прибежал смотреть именно майор Рубин, а не кто-нибудь другой?

Доказывать что-то ему бесполезно.

Я делал все, для получения разрешения на поступление в академию в 1979 году. Весь год я являлся образцово-показательным начальником штаба дивизиона. Общественником, инструктором по стрельбе, замечательным мужем. Со стороны отдельных дам гарнизона были взгляды, намеки и предложения, но я очень культурно, чтобы никого не обидеть, уходил от обсуждения этих вопросов.