Нас начали привлекать для несения дежурств по охране кишлаков, населенных пунктов более крупных, каналов, арыков, мостов, мест расположения наших подразделений. Но даже там занятия и тренировки шли неукоснительно. Применяли метод — батарея дежурит, а расчеты по очереди тренируются. Отрабатывали действия дивизиона при выполнении любых задач. Много сложностей возникало при сопровождении движения воинских колонн. Нервы тратились килограммами и километрами. Мои подчиненные злились и ругались матом, посылали друг друга куда подальше, иногда и я не был исключением. Посылали и меня. Но в душе все понимали, взаимопонимание с полуслова просто жизненно необходимо.

Страсти утихали, а тренировки продолжались. Накапливался боевой опыт. Мы воочию видели кровь и смерть. Видели, как молодых ребят загружали в вертолеты и называли их груз 200 или 300. В нашем артиллерийском полку тоже появились потери, но нас пока Бог миловал. Настал тот день, когда мы начали понимать друг друга с полуслова, молча переносить все трудности. Стали единым организмом. Скорость и точность открытия огня радовали даже меня, хотя при разборах я старался отыскать даже самые незначительные ошибки.

Вскоре нас привлекли непосредственно к боевому прикрытию. Вывели ко входу в Пенджшерское ущелье, длина которого больше 120 км. На всем протяжении ущелье контролировалось моджахедами, которые с гор могли простреливать его вдоль и поперек. Наше командование периодически пыталось взять под свой контроль — это ущелье, но существенных результатов наши войска не добились.

В апреле 1981 года, а потом в течение двух месяцев августе — сентябре полк в полном составе привлекался для огневой поддержки действий мотострелков и десантников. Это для нас уже являлось боевой школой, где мы участвовали не три-четыре дня, а два месяца. Всплыли слабые места в подготовке, недостатки во взаимодействии. Люди мужали на глазах. В дивизионе воцарился дух взаимопонимания и уважения. Точность в ведении огня, скорость его открытия или переносов огня от одной цели на другую, принесли дивизиону известность. Часто командиры частей и колонн просили для поддержки и сопровождения именно наш дивизион. Но эта известность про наше мастерство доставалась нам упорными тренировками при любой погоде, которые мы проводили каждый день по 10–12 часов. Уговаривать уже не надо никого. Все хотели остаться живыми, а жизнь каждого зависела от слаженности всего дивизиона.

Про отпуска вопрос даже не поднимался. Письма от Иры приходили, но там другая жизнь, другие проблемы, которые меня не интересовали. Тех людей, которые ее окружали, я не знал. На фотографиях видел только радостные лица. У Ирины опечаленный вид, но я понимал, что эта печаль изображалась только для меня. Я отделывался двумя короткими письмами в месяц, где иногда писал, что сутками сижу возле открытого люка бронированной машины. Непрерывно смотрю в сторону Ужгорода и представляю ее в моих объятиях. Слезы в этот момент непрерывно катятся по моей небритой щеке. Так хочется к тебе. А если кто-то в это время пытается меня отвлечь, то немедленно получает выговор с занесением в личное дело.

В марте-апреле 1982 года началась усиленная подготовка к новой операции, в которой, судя по всему, будет участвовать большое количество войск. В мае 1982 года Пенджшерская операция началась, но нас привлекли только в июне. Дивизион прикрывал проход наших колонн бронетехники и автомобилей. Двигались мы «скачками». Одна батарея шла вперед, а две других стояли в боевой готовности открыть огонь на поражение отдельной цели или поставить неподвижный заградительный огонь. Потом «скачок» делала вторая батарея и так по всей длине маршрута. Мне приходилось мотаться вдоль всей колонны на БРДМ (бронированная разведывательно-дозорная машина). Сидеть приходилось сверху, свесив ноги в люк, чтобы наблюдать в бинокль окрестности, отыскивать места, где могут быть «огневые точки» духов. Конечно, опасно, но другого решения не могло быть. Прятаться самому за броню, подставляя своих подчиненных, такой вариант для меня не существовал.

После проводки колонны, возле горного прохода, мы остановились и поступили в распоряжение командира десантно-штурмовой бригады Воздушно-Десантных Войск. Они перекрывали для душманов все ходы и выходы на этом участке. Закрывали дорогу на перевал. Цель душманов прорваться и обеспечить проход в горы, чтобы там раствориться в пространстве безграничных горных массивов. Как говорили наши ребята: «раствориться в зеленке». Основная точка прохода находилась на перевале, через который шел путь в соседнюю, «дружественную» страну. Именно туда прорывались «духи» и наемники, чтобы уйти от преследования, а также им надо постоянно поставлять оружие, боеприпасы своим боевикам.

За десантниками давно закрепилась слава смелых и отчаянных ребят. Мы дивизионом остановились на сравнительно плоской небольшой равнине. Заняли круговую оборону, выставили наблюдателей. С майором Авдеевым и начальником разведки дивизиона лейтенантом Вадковским на двух КШМах \командно-штабных машинах\ мы двинулись на знакомство с командиром бригады десантников, который находился на блокпосту. Этот блокпост стоял на перекрестке старых торговых дорог, ведущих на запад и юго-запад. От блокпоста остались руины, но его отремонтировали, укрепляя камнями, ящиками от патронов и снарядов, с насыпанной туда щебенкой, мелкими камнями и землей. Между ящиками оставили щели, через которые можно наблюдать и вести огонь. Особенно опасны снайперы душманов, которые занимали свои позиции, где только можно найти укрытие.

Ждать их появления надо со всех сторон. Блокпост располагался на небольшой, но достаточно выигрышной высоте. Близко подобраться к ней, а тем более обойти ее очень сложно. На высотке возле блокпоста образовалось много воронок от работы минометов и безоткатных орудий моджахедов. Мы загнали командно-штабные машины (КШМ) в наиболее глубокие воронки и перебежками рванули на командный пункт командира бригады. Комбриг вышел из блиндажа нам навстречу в потрепанной форме, без знаков отличия. Он ничем не отличался от своих десантников.

— Подполковник Полянский. Виктор, — представился он и протянул руку.

— Подполковник Рубин. Виктор, — ответил я, и мы оба засмеялись.

— Пусть Бог благословит того начальника, который наконец-то принял решение прислать вас сюда. Моджахеды штурмуют нас вторую неделю днем и ночью. Эта тишина будет еще минут тридцать. Они молятся. Духи оборудовали огневые точки на склонах, на гребне и поливают нас оттуда в разное время суток. Пока тишина, давайте сразу к делу.

Мы все достали свои карты, расстелили их на ящиках, которые служили вместо столов. Начали переносить обстановку с его карты на свои. Комбриг показывал нам особо опасные огневые точки духов, мы наносили их на карты. Лейтенант Вадковский уже составлял схему ориентиров. Майор Авдеев связался по радио с командиром третьей батареи, позиция которой ближе других, передал им данные по целям. Две другие батареи получили приказ на перемещение огневых позиций на более выгодные места. Через пять минут комбат третьей батареи доложил о готовности к открытию огня.

Прозвучал первый пристрелочный выстрел. Для двух взводов батареи ввели поправки и две, наиболее опасные цели, на которые указал комбриг, оказались накрыты двумя залпами наших взводов. Здесь же за две минуты сделали перенос огня и следующие две цели перестали существовать. Комбриг расцвел в улыбке:

— Мы о вас слышали, а вот теперь увидели. Такой скорости и точности я еще здесь не видел. Действительно ваш дивизион «боги войны».

В подтверждение его слов, со всех сторон из окопов, донеслись аплодисменты, но не ладонями, а тарабанили кто в что горазд. Нам конечно приятно, но мы не раскланивались, а спешно привязывали цели для первой и второй батарей.

— Пока духи не опомнились, мы у вас чуть постреляем.

Мои офицеры знали, что делать и без меня. Они ушли на свои командно-штабные машины, где у них были приборы наблюдения и приборы управления огнем. Я попросил комбрига выделить для нас девять десантников. По три на каждую батарею. Вместе с моими расчетами боевых машин они должны обеспечить охрану и патрулирование на огневых позициях.

— Мои артиллеристы достаточного опыта не имеют. Наши патрули должны бдеть круглосуточно, чтобы духи не бродили в наглую по огневой позиции. Тогда мы спокойно будем обеспечивать полную огневую поддержку, в любое время суток. Для огневой поддержки обороны блокпоста, мы здесь рядом найдем укрытия и разместим командно-штабные машины командиров батарей, мою КШМ и бронированную разведовательно-дозорную машину (БРДМ) моего начальника разведки. Кроме артиллерийского огня, у вас появятся еще пять бронированных огневых точек с крупнокалиберными пулеметами. Теперь о благодетеле, который нас прислал. По сведениям армейской разведки, духи стянули сюда большое количество сил, которые в течение ближайших суток кинут в бой. Им сейчас жизненно необходим проход. Так, что связывай моих офицеров со своими, расставляй мои командно-штабные машины (КШМ) по своему усмотрению. Через полчаса немного поработает весь дивизион по тем данным, которые есть у вас и у меня. Мы им на сутки попутаем карты. Накроем наиболее опасные три района. Ты, извини, но я услышал, ты дал команду накрыть «поляну», но без обид, давай это перенесем, пока не увидим, что мы выиграли этот бой. А там посмотрим.

— Виктор Иванович, я боялся, ты не поймешь и обидишься. Этот вопрос с радостью снят. Давайте работать.

Для боевиков появление артиллерийского дивизиона оказалось неприятным сюрпризом.

— Понимаешь, Виктор Иванович, духи обнаглели до беспредельности. Ночью подбираются на минимальное расстояние, ведут огонь из гранатометов, потом делают небольшой перерыв, а затем через мегафоны сыпят угрозами страшного плена. Все это пересыпается матом. Они предлагают нам сдаваться всем хором или по отдельности. Уйти вместе с ними в горы, а потом уехать в демократические страны, где каждого ждут девочки, машины и очень много денег. До миллиона долларов каждому, а мне лично обещают пять миллионов.

— Ладно, Виктор Николаевич. Мы им настроение и мегафоны попортим. Что у вас с боеприпасами?

— В основном пополнение идет за счет вертушек. Они же забирают убитых и раненых — груз 200 и 300. Иногда прорываются машины из проходящих колонн. Мы просим у начальства больше боеприпасов, чем еды. Лучше быть голодным, но живым. Чем сытым, но раненым или убитым. Прошу, предупреди своих, чтобы они без нужды не высовывались, а уж тем более не ходили из окопа в окоп. Пятый день здесь работает снайпер-наемник очень высокого класса. Он может работать и во время их молитвы. Перемещается он быстро и профессионально. Трех наших уже подловил. Но у него есть один минус: он внизу, а мы на высотке. Рано или поздно, но мы его достанем.

Пока мы с ним решали вопрос о постановке заградительных огней, как из наших окопов раздался одиночный выстрел, а потом торжествующий возглас:

— Командир! Я его достал. Отправил в 200.

— Мужики! Лешка снайпера снял. Лешке — ура!

— Ну, значит отдышаться можно, но расслабиться нельзя. Выдать Лехе банку тушенки. Заслужил.

Сравнительная тишина длилась еще час, но потом нас начали активно обстреливать. Несколько мин прилетело к нам на наблюдательный пункт, а несколько мин на наши огневые позиции. Но они не учли наши способности. Первые два выстрела минометов засечены, а их третий залп и наш ответ совпали по времени. Минометы духов заткнулись. Кто-то прокомментировал:

— Всегда бы так.

До утра длилась тишина. Мегафоны тоже молчали. Когда только начало светать, с их стороны начался массированный обстрел. Судя по всему, к ним подошло мощное подкрепление. Если бы мы пришли на сутки позже, то неизвестно чем бы это закончилось для десантников. Скорость и точность нашего огня спутали им все карты. Мы били по отдельным обнаруженным целям, давили их огневые точки, а когда они попытались атаковать, поставили подвижный заградительный огонь. Тогда они кинулись в атаку на огневые позиции. Самоходки работали на триста шестьдесят градусов, подстраховывая друг друга прямой и полупрямой наводкой. Станковые пулеметы не подпускали ближе, чем на 500 метров. Духи вынуждены отступить и с огневых позиций. Мы все понимали, что каждый снаряд и патрон нужно считать и беречь. Стрелять только наверняка.

Когда мы сюда шли, то все свободные площади в боевых машинах забивали боеприпасами. Выкручивали взрыватели и крепили ящики с снарядами сверху на броню. В самоходках в начале похода повернуться негде, в буквальном смысле этого слова. Да, мы нарушали инструкции, но мы сознательно шли на этот риск. Начнем воевать, место освободится. Используя передышку, перезагрузили боекомплект. Комбриг по рации всех предупредил:

— Это разведка боем. Готовьтесь к их атаке. Всем усилить наблюдение, включайте все приборы наблюдения. Скоро полезут.

С вечера мы организовали прием пищи и посменный отдых всем расчетам. Устроили на отдых приданных нам десантников до часу ночи. Экипажами КШМ на брустверах наблюдательного пункта возвели заграждения из камней и ящиков. Наружу высовывались только командирские башни с пулеметами. Начало светать, когда духи предприняли вторую попытку внезапным ударом, практически со всех направлений, нанести нам максимальный урон. У них заработали безоткатные орудия, минометы, гранатометы, крупнокалиберные пулеметы. Мы к этому уже были готовы. Комбриг предусмотрел практически все. Рядом с ним, я посадил своего начальника разведки. Десантники ему указывали наиболее важные цели, а дальше началась наша работа.

Командиры батарей тоже вели разведку. Данные шли на меня и начальника штаба, обрабатывались, а мы в зависимости от важности и опасности определяли виды огня и давили цели очень успешно. Переносы огня давали возможность работать быстрее и точнее, а еще экономить снаряды. У нас сейчас стерлась граница времени. Шла отчаянная борьба за собственную жизнь на ограниченном пространстве. В железной коробке при повышенной температуре. Думать некогда, одна команда шла за другой. Благодаря активным тренировкам, многие проблемы решались автоматически, не тратя время на их обдумывание. Никто из нас не знал, сколько времени этот ад продлится и чем закончится. Вот где давал результат от бесчисленных тренировок и действий, доведенных до автоматизма. Волна духов шла за волной, огонь с их стороны велся без перерывов. Стрельба прекращалась или затихала в одном месте, а начиналась в другом. Мы отыскивали в этом море огня наиболее активные места. Мы не обращали внимания на автоматные и пулеметные очереди, а выбивали минометы, безоткатные орудия, тяжелые пулеметы, скопления живой силы. Только с закатом стрельба поутихла.

Появилась возможность попить, поесть, сходить в туалет под прикрытием пулеметов. Начальник штаба дал команду для всех:

— Расчеты первые, третьи, пятые принимают пищу и час отдыхают. Остальные на боевом дежурстве. Через час меняются. Командирам батарей, продумать и организовать отдых личному составу.

Все это расписано и разжевано много раз.

— Убитых в дивизионе нет. Раненых двое, и то ранения легкие. Помощь оказана, оба остались в строю, — доложил мне начальник штаба.

Комбриг десантников по внутренней сети сообщил, у него убитых трое, а раненых семеро. Из них — двое тяжело. Обещали прислать вертушки с боеприпасами завтра после обеда. Они же заберут груз 200 и 300.

На следующее утро все началось сначала, но душманы навалились с еще большей активностью. С огневых позиций доложили, что они ведут бой. Духи предприняли попытки подобраться к самоходкам с гранатометами и безоткатными орудиями на дальность стрельбы. Огнем тяжелых пулеметов эти попытки остановлены, а три выстрела прямой наводкой оставили их без безоткатных орудий. Дали еще три выстрела прямой наводкой по скоплению духов для атаки. Атака сорвана, но все это не мешало остальным орудиям работать с полной отдачей для бригады десантников. Бой продолжался. Десантники обнаружили скопление душманов до 50 человек. Огонь по всей площадке скопления не оставил им никаких шансов для наступления с этого направления.

— Твои артиллеристы работают на «шестерочку», при высшей оценке в пять баллов, — выдал мне комбриг по рации и добавил, — вертушки смогут прилететь только завтра. Руководство поручает нам держаться. Да и другого выхода у нас все равно нет.

К вечеру стало понятно, душманы выдохлись. Что у них в планах на ближайшее будущее, знали только они. Пока светло, я с командиром второй батареи на двух КШМ погнал на огневые позиции. Это опасно, но для меня необходимо. Головами приходилось крутить во все стороны, но мы распределили секторы обзора, каждый контролировал свое направление. На огневые позиции прибыли успешно. Батареи занимали круговую оборону. Прикрепленные к нам десантники, организовали с нашими расчетами полный контроль за местностью, до одного километра, а кроме этого наблюдатели через оптические приборы и бинокли могли засечь любое движение, шевеление значительно дальше.

В дивизионе добавилось еще двое раненых, но они наотрез отказались покидать свои расчеты. Мы могли их вывезти на наблюдательный пункт для отправки вертолетами. Медицинскую помощь им уже оказали, положили отдыхать.

Начальник штаба закончил подсчеты боеприпасов.

— При такой интенсивности, мы выдержим максимум два дня. Экономим, как только можем. Патроны для пулеметов и автоматов еще есть. Виктор Иванович, а что будем делать, если снаряды закончатся?

— Тогда будет как в том анекдоте: «почему пулемет не стреляет?» «Патроны кончились». «Но вы ведь коммунист, товарищ сержант?». «Так точно, товарищ замполит!». «Тогда стреляйте!». И пулемет застрочил с удвоенной силой. Я думаю, что если духи запланируют на завтра атаку, то она для них здесь будет последней. Для следующих атак нужно будет подкрепление в живой силе и огневых средствах. Армейские разведчики все это засекли бы и предупредили. Но они пока молчат. А мы у духов много вооружения уничтожили. Я думаю процентов 80. Разбивали у них все, что стреляло. Все-таки наши ребята молодцы. На тренировках рыдали, стонали, возмущались, а сейчас ходят гордые. Главный показатель — с задачей справляемся и все живы, хотя все устали до чертиков. Ни пожрать, ни поспать, ни посрать некогда. Жара внутри за 40 градусов, вода теплая, но ни одного стона. Красавцы! Я, ребята, вами горжусь!

— Ну-ка, Петр Сергеевич, включи всю громкоговорящую связь, так чтобы все слышали.

Я поздравил всех с победой, но еще не полной. Сказал «спасибо» каждому солдату, сержанту, офицеру. Выразил уверенность, что выполним поставленную задачу и все вернемся домой. Они все заслужили добрые слова.

— Расслабляться еще рано. Командирам всех рангов организовать, по возможности, отдых личному составу. Умыться, поесть, поспать. Все приготовить к отражению внезапной атаки. Здесь будет важна каждая секунда. Вы все молодцы!

Я решил остаться на огневых позициях до утра. Управлять огнем дивизиона я мог и отсюда. Тем более на наблюдательном пункте возле комбрига оставались начальник разведки и два командира батарей, который два года готовились заменять командира дивизиона и начальника штаба. Мы с Авдеевым еще поговорили, поужинали, а потом я устроился спать, пытаясь посчитать, сколько же я часов спал за трое суток. В сумме выходило где-то шесть часов. Но некоторое время уснуть не удавалось. Я принял твердое решение, при возвращении поставлю вопрос о своем поступлении в академию. Рапорт я написал давно, мне его подписали, документы оформил, медицинскую комиссию я прошел. Надо добиваться, иначе я пролетаю мимо поступления уже по возрасту.

Потом вдруг вспомнилась Ирина. Как она там? Чем занимается в эти минуты? Письма от нее приходили каждую неделю регулярно, но содержание оставалось однообразным до тошноты: «люблю, скучаю, у меня все хорошо, смотрю в окошко, когда ты появишься на дорожке». Вот про свое окошко я ей тоже написал. Приходили фотографии ее общения с друзьями дома, в зале, на улице, на природе. Все улыбаются, всем весело, а мы здесь уже три года без отпуска, да и как моих ребят бросить и уехать. Я там, в отпуске, просто рехнусь.

Ну, хорошо, а как же ты уедешь в академию? Но тогда им назначат другого командира. Он их будет учить, заботится о них, отвечать за них, а я им буду писать. Ну, хотя бы один год. Буду каждый день вспоминать, пусть даже первые полгода. С этими мыслями я и уснул. Проснулся моментально от возгласа:

— Духи!

Майор Авдеев доложил, началось движение в районе наблюдательного пункта. У нас пока все тихо. Я связался по рации с начальником разведки. Командиры батарей тоже в сети, но молчали. Лейтенант Вадковский доложил обстановку.

— Командир первой батареи капитан Суханов. Принимайте командование дивизионом. Я на связи.

— Есть, — ответил Суханов.

На связь вышел командир бригады и обрисовал обстановку.

— За меня с тобой капитан Суханов.

— А ты? — разочарованно спросил Полянский.

— Все будет хорошо, Виктор. Я постоянно на связи. Суханов — умничка, не подведет!

— Спасибо, — радостно рявкнул капитан Суханов.

— А ты не подслушивай, а работай!

— Все понял. Внимание всем!

Движение духов началось. По докладам я ясно представлял все картину боя, сверял с картой, используя нашу подробную схему ориентиров.

Суханов принял решение — за командира второй батареи, который убыл со мной, назначить начальника разведки дивизиона. Мы с начальником штаба не возражали. Загрохотали орудия.

— Суханов, помни главное — экономить боеприпасы!

— Да, знаю, знаю.

Через пару часов интенсивность огня стала стихать. Комбриг закричал в микрофон, перекрикивая шум боя:

— Рубин, захлебнулись они, у них сил больше нет. Выдохлись. А твой Суханов — молодец! А то я сначала запереживал. Часа через три-четыре обещали прислать вертушки. Там есть боекомплект для тебя, хоть и не полностью. У меня за эти дни двухсотых трое, а трехсотых — 23 десантника, но девять из них хотят остаться. Обещали прислать подкрепление. Просил хотя бы взвод. Давай часа через два дуй ко мне. Жду.

Фамилии по связи мы не называли. Все имели позывные. Командиру второй батареи на огневой позиции делать нечего, там справлялись и без его участия. Поэтому я забрал его с собой, и мы отправились в обратный путь. В двух местах заметили скопление душманов около десяти человек и сразу ударили по ним из тяжелых пулеметов. Дальше добрались без приключений. КШМ загнали в свои окопы. Я вылез из люка и вспомнил, что забыл взять с собой полевой планшет с картой и флягу с водкой. Можно уже выпить по сто грамм. Думаю, что душманам сегодня будет не до крупных атак. А тем более при подлете наших боевых вертолетов. Пока механик — водитель подавал мне мои вещи, то за гулом двигателя я не услышал вой мины. Я спускался с брони, когда мина разорвалась в двух метрах от меня. Это мне рассказывали уже потом.