В семь часов утра зазвонил будильник. Ира быстро приготовила завтрак. Сообщила, ей к восьми на работу, но она постарается вернуться к пяти-шести вечера, хотя обычно она приходит в восемь, после чего умчалась. Я погладил и одел форму. Взял свои медицинские документы и на такси поехал в военный госпиталь. В течение трех часов врачи меня обследовали. Назначили комплекс процедур, уточнили график прохождения этих процедур.

Потом я отправился в спортзал «Динамо», где я раньше тренировался по боевому самбо и восточным единоборствам. Там раньше работал великолепный массажист. Всех ребят с травмами он восстанавливал в кратчайшие сроки. Меня в свое время познакомил с ним мой спарринг-партнер лейтенант милиции мастер спорта СССР Георгий Машкевич или просто Жора. Хотелось увидеть его. Теперь уже капитана или майора.

Массажиста дядю Федора, так его называли все, я нашел в комплексе почти сразу. У него свой массажный кабинет. Вместе с ним уже работала молодая женщина, которой дядя Федор передавал все тонкости профессии, в которой он действительно мастер. Они вдвоем обследовали все мое тело. Мяли, терли, сгибали, разгибали. Потом посоветовались в стороне от меня.

— Такое сейчас время, — начал дядя Федор, — в рабочее время нам посторонними заниматься не разрешают…

— Дядя Федор, — прервал я его, — Называйте сумму за каждый массаж и назначьте время, когда к вам приходить.

— Массаж мы будем делать вдвоем вместе, или по очереди через день. У нас есть хорошая парная. Один раз в неделю, в обязательном порядке, массаж до и после парной с веничком. Пятнадцать рублей Вас не напрягает?

— Ребята, даю двадцать. Поставьте только меня в строй.

— Годиться. Анна, давай забирай его. Ты занимаешься ногами, а я всем остальным. Время мы согласовываем на каждую следующую тренировку.

— Дядя Федор, не знаешь, как найти Жорку Машкевича? Он еще в Ужгороде?

Дядя Федор внимательно посмотрел на меня:

— А ты ничего не знаешь? Жорку два года назад жестоко избили. Он стал инвалидом. Мы его восстанавливаем. Сейчас он уже ничего. Через годик мы должны привести его в более-менее нормальное состояние. Из милиции его уволили по инвалидности. Давай я напишу тебе его адрес. Зайди к нему, он живет здесь совсем рядом.

Анна положила меня на массажный стол и принялась за дело. Сначала ступни, пальцы ног, а потом вверх до поясницы. Я лежал на спине и наблюдал за нею. Широкие плечи, развитая грудная клетка, сильные руки.

— Аня, а ты пловчиха?

— Да, но уже возраст. В плавании сейчас доминируют молодые, а мне через год уже тридцать. Спасибо дяде Федору, дает мне специальность, которая мне очень нравится. Я уже окончила годичные курсы массажистов. А работа с дядей Федором — это академия.

Во время разговора она продолжала массаж. Через сорок минут за меня взялся дядя Федор. Если честно, делали они его достаточно больно, но стонать и охать я не мог. Стыдно.

— Мы пару раз еще сделаем легкий щадящий массаж, такой как сегодня, — утешил меня дядя Федор, — а потом начнем в полную силу. Первые десять сеансов будет хреново, но потом тело само будет просить такую процедуру. Терпи.

Мы определились по времени на следующие сеансы, я рассчитался, взял адрес Жорки и отправился через рынок к нему. На рынке я набрал все, что считал нужным для инвалида — овощи, фрукты, домашнюю колбасу, сыр, брынзу, зелень.

Жора действительно жил рядом. Я нашел его у подъезда на лавочке. Если бы меня не предупредили, что он сильно изменился, то я бы прошел мимо и не узнал. Меня он тоже не сразу узнал, ведь прошло почти семь лет. Я сел рядом. Как себя вести? О чем спрашивать? Захочет ли разговаривать?

— Жора. Это я, Витька Рубин. Вот приехал в Ужгород, захотелось тебя увидеть. Последние годы меня в Союзе не было. Приехал два дня назад.

— Да узнал я тебя, Витя. Хотя ты очень изменился. Тогда ты был молодым, а сейчас возмужал. Так, где тебя судьба носила?

Я рассказал о своей жизни после отъезда из Ужгорода. В ответ Жора рассказал свою невеселую историю. Все у него вначале складывалось нормально.

— Женился. Тренировался, служил в милиции. Получил капитана. Два года назад в субботу после тренировки, возвращался в пять часов домой. За столиком во дворе на лавках сидело восемь молодых парней. Младшему шестнадцать лет, старшему — двадцать один. Перед ними стояла бутылка водки и трехлитровая банка с пивом. Вокруг во дворе играли дети, сидели женщины. Они вели себя по-хамски. Играли в карты, пили, матерились. На замечания реагировали бурно: «ну-ка заткнись», а дальше шел мат-перемат. Я хотел пойти позвонить и вызвать наряд милиции, но в это время с соседнего подъезда вышел парень выносить мусор из ведра, примерно твоего роста, но могучей комплекции, бывший десантник. Вот мы и подумали, что этих пацанов мы построим только так. Он пошел выбросить мусор в мусорный бак, а я подошел к парням. Предложил им по-хорошему разойтись и очистить двор от своего присутствия, с условием больше здесь не появляться. «А то что?» — поинтересовался старший заводила. «Да просто выкинем вас пинками под жопу». «А ты попробуй». Я мимо всех пошел к нему. Два парня, которые оказались за моей спиной, врезали мне сзади подготовленной арматурой. Один ударил по голове и проломил череп, а другой по плечу и поломал ключицу. Я свалился на землю. Пинать меня дружно начали все. Били и арматурой. Поломали руку, ногу в двух местах, разбили челюсть. Они бы меня убили, если бы не десантник. Он схватил мусорный бак и швырнул им в главаря. Свалил одного из нападавших с арматурой ударом в челюсть и встал надо мной с этой арматурой в руках. Подпитая банда развернулась и с победными криками ушла. Вызвали скорую помощь. Шесть месяцев меня штопали. Вот так я превратился в инвалида второй группы. Наши ко мне походили где-то месяц, а потом все занялись своей жизнью и своими делами.

— Ну, их хоть нашли? Судили?

— Обижаешь, начальник. Я официального заявления не писал. Сказал, никого не запомнил. О том же попросил и десантника. Витя, я в этом городе вырос! Все спортсмены меня знают. Я работал в милиции. Все местные авторитеты меня тоже знают. Что закон с ними сделает? Дадут пять-семь лет за хулиганство с нанесением телесных повреждений, а через два-три года они опять будут ходить по улицам и калечить следующих. Ну, уж нет. Через неделю, после случившегося, мне принесли список этих «крутых» с адресами и данными про их семейное положение. Через десять дней они с родителями дежурили в коридорах больницы, пытаясь прорваться ко мне в палату. Первым наказали главаря. Неизвестные патриоты в количестве пяти человек, взяв ублюдка за руки и за ноги, придерживая голову, пять раз посадили его жопой на асфальт. Позвоночник поврежден полностью. Голова работает, а все тело нет. Есть время для раздумий. Один повесился, двое утонули. Пятый выбросился с окна. Шестого нашли в лесу, голого, связанного, закопанного в крупном муравейнике. Седьмого нашли привязанного к теплотрассе. Гениталии, уши, ноздри, жопа, руки, ноги замазаны клеем «Рапид», который быстро высох. В живых остался только один, про которого сказали, что он стоял в стороне. Его родители прячут. Они переехали в другой город, но периодически приезжают ко мне. Так получилось, что погибли две семьи родителей. Высокопоставленные чиновники, которые своим детям разрешали все и даже поощряли их. Витя, я тебя заверяю, таких просьб или приказов я не давал. Просто многие поняли, такой беспредел оставлять безнаказанным нельзя. Тем более, четверо из них очень хорошо знали, кто я такой. Им очень хотелось доказать всем, а в первую очередь себе, что им позволительно все. Родители прикроют. Они даже приходили к моей семье, а потом и ко мне. Советовали закрыть рот, иначе всем нам будет очень плохо. Мне привели нотариуса, который в присутствии следователя написал мое заявление, что кто меня избивал, я не знаю, а к этим восьми я претензий не имею, но твердо убежден, что это не они. Их главарь встретил мою жену через три дня у подъезда и сказал: «Ладно, живи». Жена почти три месяца вздрагивала от каждого шороха. А потом родители оставшихся в живых, валялись у нее в ногах. Они возбудили против меня уголовное дело, но я лежал на больничной койке, не поднимаясь даже в туалет. Исполнителей народного суда так и не нашли. Мои ребята из милиции понимали, что на моем месте мог оказаться любой из них. Но я все эти дни думаю об одном. Ну, на какой хрен я к ним полез? Ведь надо просто вызвать наряд милиции. Понимаешь, меня инвалидом сделало моя собственная самоуверенность, да я их одной левой раскидаю. Вот с того дня так и существую. Боль физическая и боль моральная. Жена и мои родители уже со мной измучились. Родственники этих подонков, при встрече с ними, визжат «убийцы». А ведь это они убили своих детей, сначала воспитав из них уродов, а потом этих уродов уничтожили. Я клянусь, я их не заказывал. Я виню только себя. Но я сейчас, по сравнению с теми днями, уже герой. Дядя Федор по своей методе ставит меня на ноги. Я уже делаю пробежки, зарядку. Ребята создали областной фонд помощи. Помогают таким, как я. После Нового года обещали дать работу. Я у них просил должность директора женской бани, я же теперь безопасный. Калека.

Мы еще посидели где-то около часа. Я отдал Жоре пакеты, а еще сто рублей, больше у меня с собой не оказалось. Осталась пятерка на проезд домой. Жора не стал отказываться.

— Заходи, если будет время. До встречи!

Я пошел домой, размышляя об никому не нужном героизме, о самоуверенности. Вывод один: «нужно трезво оценивать ситуацию. По возможности, подстраховываться. Я тоже полез на броню, не заглушив двигатель, а поэтому и не услышал звук падающей мины. Слава Богу, обошлось вот так».

Дома я Ирине рассказал о Машкевиче. Ирина слышала об этой истории.

— Да пусть он не темнит. В городе все уверены, смерть этих ребят и их родителей — заказ Машкевича. Правда, доказать это невозможно, да и заниматься серьезно этим никто не хочет.

— Но ведь его искалечили, практически ни за что. Превратили в инвалида. Теперь он до конца жизни спать нормально не сможет. Давай, не будем это обсуждать. Это как анекдот про китайцев. Решили в международных организациях их оскопить. Создали три медицинских бригады. Американцы сообщили, за первый день операции сделали сотне китайцам. Немцы отрапортовали про сто десять человек. А советские врачи сообщили про пятьсот пятьдесят человек. На следующий день американцы и немцы пошли перенимать опыт. Наши врачи привели всех в гараж. Залезли советские специалисты в траншею, у каждого врача по два кирпича. Китайцы без штанов встают над траншеей. «Врач» по кирпичу в руке, колотит по яйцам. «Следующий». Американцы и немцы в ужасе: «Так ведь больно же!» А врач говорит: «Конечно, больно, когда палец между кирпичами попадает». Мы чужую боль так остро не ощущаем. Вот поэтому в цирке клоуны бьют друг друга по морде, и все смеются. В кино падают, разбиваются. Главные герои стреляют, взрывают. Идет кинофильм. Стрельба, главный герой кладет всех подряд штабелями. А кто задумывается о том, что вот у этих убитых есть мать, отец, жены, дети, любимые. За каждой смертью — семейная трагедия. Разве мы об этом задумываемся. Мы пришли в Афган, на чужую землю. Мы стреляли по поселкам, городам, кишлакам. Мы что, думали в кого попадут наши снаряды? А старики, дети добивали наших раненых при разгроме колонны лопатами, мотыгами. В кишлаках дети 10–13 лет, старики, которым за семьдесят, стреляли нашим солдатам в спину. Наше дело правое. Мы пришли исполнять интернациональный долг. Я не хочу об этом говорить и вспоминать. Прошу тебя забыть об этом разговоре. У тех, кто воевал уже другая психика и другая оценка жизненных ценностей. Вот лежат сейчас наши ребята на больничных койках без рук, без ног, располосованные. Их тысячи. Ну, дадут им пенсию, а дальше что? Мне просто повезло. Но нужно закрыть рот на замок. Партия лучше знает, что правильно, а что нет. Поняла? Больше к этой теме мы не возвращаемся.