На следующий день, на построении полка, командир полка подполковник Хворостов Степан Иванович представил меня всему личному составу. Моя служба в ГСВГ началась. Служба, от которой, за более чем полгода отпуска, уже основательно отвык. Теперь начинаем все сначала. В течение первой недели, с подъема и до отбоя, я наблюдал за жизнью полка. Делал себе пометки, уточнял вопросы и фамилии. Оценивал взаимоотношения солдат, сержантов, командиров взводов, батарей. Сначала у меня спрашивали разрешения проводить мероприятия, но получали ответ: «Работайте сами». Потом уже перестали обращать внимание на мое присутствие.

В воскресенье я собрал весь личный состав полка в клуб. Пригласил командира, замполита, секретаря парткома. Всем интересно, зал оказался переполнен. Командир полка еще раз меня представил, доведя до общего сведения, период моего ознакомления закончен. С этой минуты будем считать, подполковник Рубин Виктор Иванович приступил к исполнению своих должностных обязанностей. Такое вступление в должность оказалось для многих неожиданным, но «чем бы начальник ни развлекался — служба идет». В своем выступлении я достаточно подробно рассказал, что же я увидел, но доводил все с подробностями и фамилиями. Рассказал, как офицеры полностью отстранили сержантов и старшин от командования своими подразделения. О том, как на подъеме не встают 20 % солдат и сержантов, а тем более не ходят на физзарядку. О том, что эта вольница идет в присутствии всех офицеров подразделений. О том, что самоходные артиллерийские установки разукомплектованы, а запасных инструментов и принадлежностей нет вообще. Что «дедушки» обнаглели до упора и спокойно посылают матом своих командиров и начальников куда подальше. Самое печальное, к этому уже привыкли все. Есть еще офицеры, которые пытаются утвердить себя, но практической поддержки от руководства они пока не получают. Вся проблема в том, что это болото затягивает и чревато опасностями. Я зачитал список, составленный мной за эти дни, наиболее наглых «дедов». Поднял начальника строевой части.

— Ни один из этих семи военнослужащих раньше 29 декабря проходную с чемоданом перейти не должен. Если они будут продолжать в том же духе, сажаем их 30 декабря на пять суток на гауптвахту и держим там до конца января или отправляем в дисциплинарный батальон. Этот грех я возьму на себя. С понедельника, ответственным назначается только один офицер в дивизионе. Подчеркиваю — один на все подразделения дивизиона. Командуют только сержанты и старшины. Офицеры могут делать им замечания и ведут учет наиболее наглых военнослужащих. Ставят оценку за день сержантам и старшинам. Подведение итогов в пятницу после обеда. После обеда до ужина, в субботу и воскресенье, отработка нормативов, уборка территории, строевая подготовка для тех, кто нарушал дисциплину в течение недели.

В зале стоял шум. Где-то одобрительный, а где-то возмущенный. Командир полка согласно кивал головой, но зато политработники что-то обсуждали громко между собой. У меня уже составлен список тех, кто станет моим союзником. Таких большинство. Есть равнодушные, но были и такие, которых существующие порядки полностью устраивали. После этого собрания командир собрал своих заместителей у себя в кабинете:

— Ну что, товарищ подполковник, выдержим данный курс на оздоровление или через месяц скиснем? — спросил я, обращаясь к командиру полка.

— Если мы хотим нормально жить и работать, то нам всем надо выдержать. Прежде чем Вы еще раз будете выступать вот таким образом, будьте добры, согласовать со мной текст и содержание своего выступления. Что бы я Вас не останавливал в середине выступления. Я надеюсь, Вам понятно с первого раза. — это, не вставая, прокомментировал сидевший рядом с командиром полка майор.

Я встал со стула:

— Разрешите, товарищ подполковник. — Обратился я к командиру. Тот даже не представляя, о чем я его спрашиваю, кивнул головой, — Встать, майор, — сначала тихо, а потом рявкнул я. — Встаньте, как положено по Уставу майору, младшему по званию, стоять перед подполковником. Закройте рот, отпустите руки по швам. Я вижу, Уставы Вы или не читали давно, или считаете, они написаны не для Вас.

— Я заместитель по политической части командира полка.

— Я, товарищ майор, не буду возражать, если Вы себе на шею наденете табличку с указанием Вашей должности. Ответьте, что сказал Владимир Ильич Ленин в своей работе «Что делать?». Я попрошу ответить прямо цитатой Ленина. Так что он написал по этому поводу? Или Вы гениальные статьи Ленина прорабатываете поверхностно. В следующий раз, обращаясь ко мне, прошу принимать строевую стойку и, прежде всего, спрашивайте разрешения обратиться. Все понятно? Садитесь. И, к Вашему сведению, через десять дней все политработники, включая и Вас, будете сдавать мне лично зачет по знанию боевой техники, а в следующем месяце зачеты по нормативам и Уставам. Ваш девиз должен быть — «Делай как я». А то Вы сейчас командуете «делай, как я сказал». Только личным примером вы поднимите людей. А не тем способом «у кого язык длиннее и гибче», а тем более знание, где лучше лизнуть, а где можно гавкнуть.

Сказать, что все были ошеломлены, то это ни сказать ничего. Первым от шока в себя пришел командир полка.

— Все свободны. Виктор Иванович, останьтесь.

Когда все вышли, Хворостов сквозь смех, спросил:

— Какая муха тебя укусила?

— Мое мнение — замполит подленький, стучит на всех, в том числе и на Вас. Рано или поздно, его надо ставить на место. А начальнику политотдела пусть докладывает про Владимира Ильича. Думаю, это наиболее правильный вариант. Мне кажется, начальник политотдела в течение двух дней будет здесь. Теперь, Степан Иванович, я хочу начать схватку на уровне командующего армией и даже выше. Вопрос касается комплектации Самоходных Артиллерийских Установок. Если этот вопрос сейчас не решим, то не решим никогда. А Вы понимаете, при большом чрезвычайном происшествии, обвинят только Вас. Все остальные разбегутся по кустам. Я все это начну. Весь огонь вызываю на себя. Что бы нам победить, то от Вас начальники и командиры должны слышать только одну фразу: «Но ведь подполковник Рубин полностью прав!». И все. Только одна фраза. Поверьте, мы победим. У меня академии нет. Я контуженный, с пришитой левой рукой. Я отслужу здесь до получения пенсии. На Ваше место я не претендую, а наоборот. Вы мне нравитесь. Я все сделаю, что бы Вам дали очередное звание и отправили по замене в хороший округ на более высокую должность. Вы знайте, меня лучше держать в друзьях. Мы сделаем себе команду и будем жить лучше всех.

Хворостов протянул мне руку:

— Я про Вас немного слышал. Вы мне тоже нравитесь. Но втыки будешь получать не реже других. Конечно, за дело.

Я пожал ему руку.

— Я полностью согласен. Разрешите идти?

— Идите. Сейчас ко мне замполит прибежит.

В коридоре мы с замполитом встретились. Он проскочил мимо меня. Останавливать я его не стал. Что же? Друзья есть. Враги есть. Началась полноценная жизнь.

По дороге домой мне пришлось уменьшить шаг. Навстречу шла молодая, очень красивая женщина. Очень — очень эффектная женщина. Пышные, непокрытые волосы. Правильные черты лица. Очень высокая стройная фигура, угадывалась под спортивной яркой курткой. Такое впечатление, что она сошла со страницы самого дорогого престижного журнала. Подходя ближе ко мне, она весело рассмеялась:

— Здравствуйте, — сказал я ей, отдавая честь по всем воинским уставам, правда, не переходя на строевой шаг.

— Здравствуйте, товарищ подполковник!

— Я еще многих не знаю. Простите, как Вас звать?

— Оксана Михайловна Клименко. Кстати, я председатель женсовета.

Фамилия Клименко мне не о чем не говорила.

— А вы, Рубин Виктор Иванович, страшно заносчивый и неприятный тип. Я жена вашего недруга, замполита полка Щурова Павла Владимировича. Кроме того, мы с Вами соседи. Наши двери смотрят друг на друга.

Да Щуров, а ты молодец. Отхватил себе такую красавицу.

— Вы так думаете? — оказалось, что эту фразу я произнес вслух.

— Но что бы общаться с Вами у меня есть два пути или стать заклятыми врагами с Вашим мужем…

— Или заклятыми друзьями. Но второй вариант предпочтительнее.

— Теперь, узнав Вас, я готов на это пойти, но не сразу. Если капитулирую, то только перед Вами.

— Ловлю Вас на слове. Надеюсь, Вы данное слово выполняете.

Она ушла, а я еще смотрел ей вслед. Такого яркого впечатления женщины с первой встречи давно на меня не производили.

Как мы и ожидали, начальник политотдела приехал на третий день. Замполит мимо меня по штабу прошел радостно — возбуждённый. Сначала политработники у командира полка были втроем. Прихватили с собой секретаря парткома. Спустя час вызвали «на ковер» в кабинет Хворостова и меня. На мой рапорт о прибытии, начальник политотдела показал на стул, стоявший в торце стола.

— Так, что у Вас тут происходит?

Я пожал, молча плечами.

— Давайте Вы, Павел Владимирович.

Замполит начал подробно описывать мои действия, которые я не согласовываю с партией и ним лично, как представителем оной партии. Он мне вменил в вину высокомерие, чванство, неуважительное отношение к сослуживцам.

Я без комментариев выслушивал весь этот бред обиженного политработника. Когда Щуров закончил, начальник политотдела полковник Румянцев кивнул мне, давая отмашку.

— Товарищ полковник, я на три года оказался оторван от тех порядков и правил, которые существуют в мирной жизни. Поэтому разрешите задать несколько общих вопросов для уточнения?

— Давайте.

— За этот период уставы Советской Армии никто не отменял?

— Нет, конечно.

— Выполнение их для политработников обязательно?

— Перестаньте задавать глупые вопросы.

— Если в штабе Вы встречаете генерала, Вы честь ему должны отдавать?

— Перестаньте юморить.

— Тогда мне непонятно, почему то, что незыблемо для начальника политотдела легко и просто нарушается замполитом полка. Мне уже рассказывали про Вас, товарищ подполковник, Вы водите танк, стреляли все танковые стрельбы, водили бронетранспортер, грузовые автомобили, выполняли лично нормативы боевой подготовки. Вы в своей деятельности руководствуетесь «делай, как я». Почему наш замполит на мое требование овладевать нашей техникой, самоходными орудиями, командно-штабными машинами выражает такое недовольство? Его принцип «делай, как я сказал». Но просто трепать языком сейчас недостаточно. Коммунисты, а особенно политработники, должны быть впереди, чтобы личным примером вести людей за собой. На мой вопрос, что же сказал Владимир Ленин в своем гениальном труде «Что делать?» по поводу ситуации в нашей части, замполит ответа дать не смог. А это означает, он не вдумывается в суть, а скользит по поверхности, а на сделанные ему замечания товарищей по партии, реагирует быстрыми жалобами. А ведь Ленин написал: «что бы мы победили, надо ликвидировать третий период». Я обращаюсь к Вам, товарищ майор — какой именно период имел в виду Владимир Ильич?

Секретарь парткома негромко сказал:

— Третий период — период разброда и шатаний.

— Правильно. Нам надо отбросить свои амбиции. Командир полка в беседе со мной выразил уверенность, мы можем сделать наш полк лучшим. Но я хочу доложить Вам, как начальнику политотдела, что завтра я подаю рапорты командиру соединения, заместителю по БронеТехнике соединения и армии, начальнику Ракетных Войск и артиллерии армии, на боевые стрельбы или учения с боевой стрельбой наш полк, без письменного приказа командования, не пойдет. В приказе должен быть пункт в обязательном порядке, что данный командир, который его подпишет, всю ответственность за чрезвычайные происшествия, связанные с гибелью людей, личного состава или гражданского населения, берет на себя. Командование полка от такой ответственности он освобождает.

Хворостов, предупрежденный мной, и поверивший мне, произнес заветную фразу:

— Так, он прав. По-другому — никак нельзя.

Начальник политотдела смотрел на нас, как на инопланетян, сбежавших из дурдома. Я подал ему два рапорта — один командиру дивизии, а один — заместителю по бронетехнике.

— В штаб армии я отвезу такие рапорта лично.

— Рубин! Мне сказали, Вы контуженный. Но то, что Вы сейчас делаете, выходит за пределы разумного. Остановитесь!

— Боевая техника пришла полтора года назад, неукомплектованная. Запасные части и принадлежности (ЗИПы) отсутствуют полностью. Командир полка неоднократно обращался по команде. Результат за полтора года — ноль. Проверки самоходок, как положено по инструкции, перед боевой стрельбой не делал никто. Я вообще удивлен, что у Вас Чрезвычайного Происшествия еще не было. Не ЧП я боюсь. Я не хочу видеть в мирной жизни куски разорванных тел, кровь. Людей без рук или ног. С меня хватит. Я этого насмотрелся. Где все будут, если такое случится? Вы думаете, все будут торопиться взять ответственность на себя? Нас упрекнут, мы на своей должности лежали, спали, но получали по два оклада. Поэтому мы и обращаемся к командованию. Или нас укомплектуйте, отдайте со складов то, что положено или пишите, ответственность за чрезвычайные происшествия Вы берете на себя. Нам все равно, кто из наших командиров этот приказ подпишет. Мы его выполним без обсуждения. Приказ — есть приказ. Но он должен быть письменный.

Про проблемы Щурова начальник политотдела уже забыл. Он понял, назревает огромный скандал, а ему лично надо определяться, на чьей он стороне. Я решил ему чуть-чуть помочь:

— Щуров, Вам может подтвердить, если он только это знает, один наш снаряд стоит около 150 рублей, но это самый простой. За полтора года, рискуя при каждом выстреле, полк выпустил около трехсот снарядов, то есть народных денег выброшено почти на пятьдесят тысяч рублей. Но каждый выпущен с риском для жизни. Разве мы, коммунисты, имеем моральное право выбрасывать народные деньги, подвергая людей неоправданному риску. Партия нас учит «каждый снаряд — в цель». Поэтому, мы не хотим выбрасывать народные деньги на ветер. Надеемся, Вы нас поддержите. Ну, не в Генеральный штаб же нам обращаться.

— Я передам нашу беседу и Ваши рапорта командиру дивизии. А Вы ждите теперь гостей. В виде комиссий.

Он меня отпустил. Мне было смешно. Просто они все еще не осознали всю величину волны — цунами, которая на них катит. Надеюсь, командир дивизии ситуацию поймет и оценит ее правильно. Прорвемся.

Но жизнь в полку продолжалась, уже с изменениями, в обычном ритме. Все списки увольняемых я перетряс. Наиболее наглых поставил на отправку в последнюю очередь. Организовал при караульном помещении собственную гауптвахту. Начальником ее поставил «вечного» старшего лейтенанта, которому уже очередное звание не светило. Поклялся, если он в течение полугода наведет там порядок, то должность и звание очередное я ему гарантирую. Парень воспрял духом. Все вопросы перевоспитания мы согласовали. Через пять дней воины рыдали своим командирам: «Как хотите, наказывайте, но только не на гауптвахту». Главное, что я запретил там, то это рукоприкладство.

Утром во время подъема и физзарядки, командовали только сержанты. Плохо отделение относилось к этим вопросам — все полчаса занимаются в личное время уже под руководством командиров взводов. Занятия по боевой подготовке шли неукоснительно. Оценки «удовлетворительно» при выполнении нормативов не существовало. Кому-то это нравилось, кому-то нет, но прививалось с трудом.