Через четыре дня, перед отправкой очередного десанта, я завел Хворостова в приведенные в порядок склады. Разложенные ценности по стеллажам, неоновые лампы освещения, натертые воском и мастикой мраморные полы. Все выкрашено свежей краской. Оборудовали комнату отдыха — два дивана, четыре кресла, большой телевизор, большой полированный стол. На стенах ковры. Вдоль стеллажей ковровые дорожки. Командир полка онемел.

— Виктор Иванович. Это что?

— Это начало, товарищ подполковник.

— Так ты у нас теперь куркуль.

— Еще нет, но будем. И сюда мы никого не заводим. На вход сюда имеете право только Вы. Замполита, начальника штаба я тоже не пущу. Для всех будет оборудован еще один склад. А теперь, пополняя и развивая товарооборот, мы начнем делать этот образцовый миниатюр полигон.

— Считайте, что добро Вы от меня уже получили во всех вопросах.

Чебан оказался толковым парнем с цыганскими наклонностями. Я ему дал машину Газ66, двух солдат в помощь. Он ездил по свалкам, немецким предприятиям в радиусе ста километров. Его уже пытались переманить, перекупить, но он только смеялся: «Такого шефа больше нет». Это приятно. Он привозил, менял, опять ехал на поиски. Но теперь привозил имущество по заказам. Комрады других представителей на свои склады не пускали. Чебан на большой немецкий телевизор, который отремонтировали наши умельцы, выменял пять ящиков водки Московская. Обмен пошел энергичнее. За обоями к нам обращались со всех сторон. Везли консервы.

Оксана Ирину привлекла к работе в женсовете. Ее избрали председателем комиссии народного контроля. Ира начала проверять работу военторга, офицерской и солдатской столовой, склада продовольствия, нормы выдачи и закладки продуктов. Все это она великолепно знала, благодаря своей прежней работе. Быстро вошла в курс всех событий. Ее через двадцать дней звали по имени и отчеству все должностные лица, все женщины в гарнизоне. Я только и слышал: «Это надо согласовать с Ириной Тимофеевной…», «А, что скажет Ирина Тимофеевна?», «Да надо просто пожаловаться Ирине Тимофеевне», «Виктор Иванович, помогите найти Ирину Тимофеевну». В парткоме им выделили стол на двоих с Оксаной, но они уже потребовали себе отдельный кабинет для приема граждан с жалобами и заявлениями. Хорошо, что они работали с Оксаной на общественных началах, а то бы взяли под контроль деятельность всего полка. Они для всего командования полка ввели час приема по личным вопросам. Замполит от радости светился. Такого не происходило не в одном полку армии.

Идею по курсам немецкого языка среди женщин я передал Оксане. Все ринулись на курсы, но когда узнали, надо платить десять марок в месяц, то остались только те, кто хотел заниматься. Начальник штаба полка проведение полевых занятий взял под свой контроль и к первому февраля все начало двигаться в заданном направлении без меня. Я, в основном, занимался миниатюр-полигоном. Комнаты в подвале мылись. Красились. Нашлись радиотехники, рационализаторы. Начальник разведки второго дивизиона старший лейтенант Григораш оказался талантливым изобретателем. Создал целый стрелковый тир, с автоматическим наведением малокалиберных винтовок, имитацией взрывов на местности, имитацией целей. Поставил мощные магнитофоны, привезенные от немцев со свалок. Мы воспроизвели шум боя, гремела канонада. Радиомастера создали установку светотехники. В конце длинного коридора сварили мощный пуле улавливатель. Получился стрелковый тир для стрельбы из пистолета Макарова на 25 метров для четырех человек.

Работы много, но ребята старались держаться в графике по срокам. Иногда энтузиасты работали до двенадцати часов ночи. Чебан продолжал ездить по немецким свалкам один раз в неделю, а остальные дни разбирал, что привез, а затем ездил по складам наших частей и менял, менял, менял. В результате у нас появилась хорошая новая химическая палатка, из которой сделали походное жилище для меня, на период учений и полигонов. С деревянным полом, новой печкой-буржуйкой, телевизором, радио, магнитофоном. Мне сделали большой стол, с крышкой из оргстекла и мощной подсветкой. Теперь карты срисовывать и переносить тактическую обстановку не составляло никакого труда. Чебан выменял новый электрогенератор на 4 кВт, переносной. В палатке появился свет. В феврале мы начали переоборудовать передвижной командный пункт командира полка. Но он меня предупредил сразу:

— Делай средне. Иначе наше начальство отберет сразу.

Я набрал несколько видов моющих обоев, красивый ковер, в котором в одном углу съехал рисунок совсем незаметно, но поэтому немцы его забраковали. Десятка два трехкилограммовых банок разной краски, один довольно неплохой сервиз на двенадцать персон. Загрузил все это в машину ГАЗ66 и повез в Дрезден. Командующий Ракетных Войск и артиллерии армии полковник Гапеев отправил выгружаться своего порученца. После разгрузки, я машину отправил в гарнизон. Полковник Гапеев пригласил меня домой, познакомил со своей женой. Мы поужинали, и он оставил меня ночевать в своем доме. Мы посмотрели все, что я привез. Спросил, может у него есть какие-то пожелания. Вечером мы еще долго говорили о службе, об Афгане, где он воевал 2 года перед учебой в Академии. Оказалось, девичья фамилия его жены — Рубина.

Утром на легковой машине он послал своего старшего офицера штаба с плановой проверкой нашего штаба полка, а заодно довезли и меня. При проверке, отметили у нас значительное улучшение боевой готовности. Полковник Гапеев посоветовал лишние Запасные Инструменты и Принадлежности, всю комплектацию никому не отдавать.

— Пусть выбивают себе сами. А то сидят тихонько на своих должностях и жуют свои сапоги.

Я с ним согласился. Про миниатюр полигон я ему ничего не рассказывал. Это для всего командования должно стать большим сюрпризом. Дома с Ириной мы виделись после семи вечера и до семи утра. Отношения наладились хорошие. По вечерам «голова у нее не болела», но ее критические дни мы старались не нарушать. При приезде она отрапортовала, что уехала к своим родителям через день после моего отъезда. Но Жора, с которым я переписывался, сообщил, что она жила еще неделю, но на другой квартире. Там жила со своим любовником. Ну что же, тогда мы квиты. Из-за такой мелочевки я ругаться и выяснять отношения не стал. Тем более и сам печатью святости отмечен за эти дни не был. Здесь в городке у меня уже появилось «информационное бюро» в лице двух моих прапорщиков. А эти знали все и обо всех.

Иногда они начинали пересказывать мне все новости полка, но это как-то меня мало интересовало. Хотя, кое-что интересное они рассказывали. Но кто-то начальнику политотдела дивизии все-таки доложил о моей предпринимательской деятельности. К нам с проверкой прибыл офицер политотдела, который потребовал немедленно отчитаться о моем своеволии и попыткой незаконно обогатиться, используя служебное положение, при явном попустительстве командира полка.

Мы с командиром повели его в «легальный» склад, показали журнал учета движения материальных средств. Контролирующий товарищ все внимательно прочитал, полазил по стеллажам, ознакомился со строительством нашего миниатюр полигона. Фактов разбазаривания, расхищения и присваивания не обнаружил, но резолюцию на акт проверки наложил: «Незаконную деятельность — запретить». Предложенный ему комплект моющихся обоев, забрал без уговоров, как вещественное доказательство того, что большинство помещений уже отремонтировано и обклеено такими обоями.

Вторая жалоба была на то, что офицеры, несмотря на возраст и комплекцию, привлекались к физической подготовке, кроссам, сдаче нормативов боевой подготовки. У офицеров практически не остается личного времени на изучение марксистско-ленинской теории и материалов очередного съезда КПСС. Фамилии жалобщиков не назывались, хотя сообщили — это коллективное письмо.

Мы с Хворостовым догадывались, что письмо написали те офицеры, которым до замены в Союз осталось год-полтора. Вариантов повышения по службе уже нет, а дослужить спокойно до замены им не дают. А когда тебе за сорок лет, перспектив нет, то на хрена бегать, суетиться. Поэтому, оценка полка по проверкам в пределах «удовлетворительно — хорошо» многих вполне удовлетворяла. Новый миниатюр полигон их тоже огорчал. Времени на передвижение пешком до трех километров в одну сторону, освобождалось для зачетов, учебных стрельб, для проведения занятий. Приехал «контуженный», взорвал тишину и спокойствие.

— Товарищи политработники, просим, сделайте так, чтобы этот Рубин успокоился. Ну, не нужны нам полудурки с инициативой.

Хворостов пообещал, что во всем разберется и примет меры. Проверяющий уехал. Но мы не снижали интенсивность тренировок по боевой подготовке. Правда, нагрузки по физической подготовке пришлось резко снизить, а кроссы отменить. Очень надеялись, что в ближайшие месяцы коллективных жалоб не будет. Прапорщиков на немецкие свалки уже не отправляли. Тех запасов, которые мы набрали, на ближайшее время для работ хватало. Но запасы консервов увеличивали. На всякий случай. Основное внимание мы посвятили выходу на Кенигсбергский полигон, для проведения боевых артиллерийских стрельб. На полигоне учебные сборы длились двадцать дней, а потом пять дней проводились боевые стрельбы. Твердую «четверку» артиллеристы полка заработали. Скандалов, разборок и происшествий не случилось. Начальство дивизии нами довольно. Спасибо, хоть меня не трогали. Не пытались воспитывать или «ставить на свое место». Сам я свою стрельбу отстрелял на «отлично», сократив время на подготовку и проведение стрельбы почти на 50 %. Никаких вопросов это ни у кого не вызывало, как и восторгов тоже. Нам объявили, в течение месяца будут проведены командно-штабные учения армии с боевой стрельбой, а только после этого, будет весенняя проверка за зимний период обучения.

За месяц нашего отсутствия в городке ничего не изменилось. Ирина встретила меня нарядная и веселая. Целый вечер она рассказывала мне о своих бабских делах, о поступлениях товаров и их распределении. Сколько с Оксаной они треплют себе нервов. Какие бабы стервы. Как приходится мирить, уговаривать, усмирять наиболее беспардонных.

— Тут наши женщины выразили удивление, что без меня ты в кафе не ходил, пьяным не бродил, к женщинам не приставал. Даже Оксана отметила, какой ты молодец.

— Ну, если только Оксана сказала, а она женщина принципиальная, то ты смело можешь мною гордиться. Успешный офицер, примерный семьянин. Смотрю по утрам на себя в зеркало, и удивляюсь, неужели такие еще существуют в жизни.

— Ладно, ладно. Не зазнавайся. Я у тебя тоже хоть куда.

— Все рассказы-разговоры заканчиваем. Давай-ка, родная, в постель. Пора заняться делом.

Дважды повторять не пришлось. Почти два часа наверстывали упущенное. Во время перерыва в сексе, в голове возник вопрос: «В честь чего это Оксана начала меня хвалить? Может уже соскучилась»? Так я только «за», меня уговаривать не надо. Уж больно Оксана красивая.

На следующий день опять начались трудовые будни. В подвале дела кипели. Ставили столы, стеллажи. Белили, красили, клеили обои. По комнатам растаскивали электропроводку. На складах забрали всю мебель. Ремонтировали, реставрировали. К магнитофонам подсоединяли динамики. В отдельной небольшой комнате сделали операторскую. Пробивали новые проемы в комнатах, устраивая совмещенные классы. Двери все заперты на засовы. Не впускали никого. Подобранные специалисты ходили с гордым и загадочным видом. Все это порождало любопытство. На все попытки прорваться, получали один ответ: «Потерпите». Не впустил я даже начальника артиллерии дивизии, чем его очень обидел. Он меня и до этого недолюбливал, а тут вообще рассвирепел. Я сослался на личный приказ Гапеева, чтобы без него никого не впускали. Срок открытия мы с командиром полка определили в апреле.

— Они нас все советами задолбают, все сроки сорвут, а потом заявят, все это делали под их личным контролем. Вот почему нельзя изнасиловать женщину на Красной площади? Замучают указаниями и советами.

Мне очень хотелось надеяться, до 20–25 апреля большую часть работ закончим, и нам будет, что показать и чем похвалиться. В эти числа должна закончиться весенняя проверка. Поэтому, мы можем пригласить на подведение итогов наше родное и любимое командование всех видов и рангов. Дай, Аллах, им здоровья и долгих лет жизни.