Командир полка выделил мне двухкомнатную квартиру. Ирина уволилась без рыданий с насиженного и прикормленного места. Я думал, что она как-то будет сопротивляться, но на мое известие о переводе только спросила:

— Когда переезжаем и куда?

Я был горд за нашу семью, ну и за Ирину, конечно, тоже.

Оказалось, что она в областном управлении пользуется огромным уважением и влиянием. Ей, в течение месяца, предложили место заведующей заводской столовой на Перечинском химкомбинате. На бывшую заведующую поступило большое количество жалоб, и она написала заявление об уходе. Ирина забрала ее заявление. Уговорила ее стать заведующей производством и работать вместе.

Каждый из нас жил своей работой и своей жизнью. Я днем и вечером тащил две обязанности. Осваивал все, что связано с жизнью дивизиона, а также отбирал солдат, сержантов и офицеров в полку, которые могли стрелять в пределах не ниже второго спортивного разряда.

Командир дивизиона сразу предупредил, что пулевую стрельбу он «имел в виду». Я, в первую очередь, начальник штаба дивизиона, а ему все равно, когда и как я буду работать. Но если ко мне или к дивизиону будут претензии, то он меня «грязной метлой вышибет с этой должности».

Офицеры и прапорщики дивизиона с интересом ждали, когда я начну сыпаться. Никто из них протягивать руку помощи не собирался. Это еще происходило с подачи одного из командиров батарей капитана Фокшанского. Именно он ждал этого назначения. Пролетел. Теперь решил приложить все усилия, что бы я долго не смог удержаться в этом кресле. Он выискивал всякие огрехи в планировании, составлении документов, отчетов, графиков заступления в наряды. Начал активно критиковать мои методы проведения артиллерийско-стрелковых тренировок. Ему все равно — давали эти распоряжения со штаба полка, предписывалось ли инструкциями или приказами. Во всех случаях виновна моя малограмотность. В конце концов, он меня достал.

С разрешения начальника штаба полка, я запланировал на командира дивизиона и на себя комплексную проверку всех батарей дивизиона по специальной артиллерийско-стрелковой подготовке. Причем в комиссию по проверке вошли все три командира батареи нашего дивизиона. Командиру дивизиона я предложил, что проверку будут осуществлять два командира батареи — третьего. А мы будем судейская комиссия. Тогда нас не обвинят в предвзятости. Командир дивизиона согласился. При постановке задачи всем трем комбатам я подчеркнул — «особое внимание мы будем обращать на грамотность проверяющих, оценивать их знания, принципиальность. Эта оценка пойдет им в дальнейшую аттестацию. Мы же с командиром дивизиона будем следить только за действиями проверяющих, указывая им их упущения и явные ошибки». Капитан Фокшанский недооценил всю красоту этого хода. Он самый опытный, и имел привычку подчеркивать это, в разговорах и спорах. Причем, иногда не выбирая выражений. Во время проверки, я указывал двум комбатам их упущения и ошибки. Первого проверяли Фокшанского.

Фокшанский психовал, дерзил, но оценки ставил не я. Поэтому он, не подумав, начал обвинять двух комбатов в полном невежестве. Они очень обиделись и стали «катать» его батарею со всем старанием. Батарея Фокшанского получила два балла. Остальные две батареи вытянули на троечку (правда, с моей помощью). Все они между собой сначала переругались, но потом стали проявлять чудеса принципиальности. На артиллерийско-стрелковой подготовке комбаты поставили Фокшанскому полную двойку. Он психанул, послал всех подальше и ушел с артиллерийского полигона. Два комбата получили по четверке. Фокшанский, как претендент на майорскую должность, оказался уничтожен минимум на год. Я в отчете по итогам проверки все это отразил, а командир дивизиона этот отчет подписал.

Фокшанский быстро понял, если он не найдет со мной общий язык, то майора ему в ближайшие годы не увидеть. Жизнь заставила его засунуть самолюбие куда подальше и прийти ко мне, для установления дружеских отношений. Я в его искренность, конечно, не верил. Но мне самому надо утвердиться. Мы, в конце нелицеприятной беседы, пожали друг другу руки в знак примирения.

В моем становлении очень мне помогал заместитель начальника штаба полка майор Вандер, который, в буквальном смысле, взял надо мной шефство. Жена у Вандера очень ревнивая, а он сам очень большой любитель женщин. Миша Вандер не пропускал приличной юбки ни в гарнизоне, ни в поселке. За его помощь, я его просто отмазывал. Сообщал его жене, что Миша тренируется к первенству округа и является самым перспективным стрелком у нас в полку. Поэтому два раза по два часа в неделю я ему обеспечивал алиби. Миша предлагал в этих походах поучаствовать и мне, но я отказался. Просто боялся, меня обязательно заложат политработникам полка или дивизии.

В полку отобрали 20 человек, которые раньше занимались пулевой стрельбой. В наших рядах оказались два кандидата в мастера спорта, четыре перворазрядника, четырнадцать второразрядников. Свои успехи они афишировать не хотели, поэтому о них никто не знал.

С помощью начальника артиллерийского вооружения, мы перелопатили все склады дивизии с оружием. По его связям, при помощи бутылок со спиртным, нашли три винтовки МЦ (малокалиберные целевые), спортивные пистолеты, револьверы, наганы и даже произвольную целевую винтовку. Нашли патроны для всех видов спортивного оружия. Выписали все на наш склад. Вот так мы оказались экипированы лучше всех полков дивизии. У нас, через некоторое время, попытались все это забрать обратно, но для них «поезд уже ушел». Командир полка выделил отдельную комнату-казарму, отдельную ружейную комнату.

Я составил расписание тренировок без патронов, а три раза в месяц: четверг, суббота, воскресенье — контрольные стрельбы. Взял на вооружение все методики, которые опробовал сам во время своих тренировочных сборов. Стрельба вхолостую с отметкой каждого выстрела на мишени. В среду — контрольная стрельба, без приборов наблюдения, с отметкой на мишенях каждого выстрела. Тренировались с утра и до позднего вечера. После обеда я тренировался с ними. Все оружие тщательно пристреляли. Через месяц ребята показывали нормы первого разряда как минимум. Через два месяца состоялись стрелковые соревнования на первенство области. Мы выступили за сборную Перечинского района. Район уверенно занял первое общекомандное место. Командир полка отметил нас в приказе. Определили сроки проведения Спартакиады по пулевой стрельбе — апрель 1976 года.

Я распределил всех стрелков, как инструкторов, во все подразделения полка для проведения занятий по огневой подготовке. С молодым осенним пополнением пришло еще три перворазрядника, которых, после прохождения курса молодого бойца, я забрал к себе на сборы. Осеннюю проверку дивизион сдал на оценку «хорошо». Я лично по всем предметам получил пять баллов и отмечен в приказе.

С Ириной у меня проблем не возникало. Кажется, и у нее со мной. Мы встречались поздно вечером, а прощались рано утром. Обедал я чаще всего один, но два-три раза в неделю Ира вырывалась в обед на пару часов. Сначала мы валились в кровать. На обед отводили не больше получаса. Я себе обед на службе в этом случае выкраивал на девяносто минут.

Пять месяцев из девяти мы заняты учениями всех типов, зимними сборами на полигонах, выездными занятиями. Ирина начала привыкать к такой жизни. Я не слышал, что бы она жаловалась на тяготы и трудности военной службы. Иногда и она ездила на сборы или в служебные командировки. Когда мы оказывались вместе, то разбирали свои проблемы, обсуждали взаимоотношения на работе. Если разобраться, то мы являлись образцовой семейной парой. Конечно, здесь много зависело от материального состояния семьи.

Работа Ирины давала нам возможность быть финансово независимыми. Я прекрасно понимал, Ирина тащит, как только может. Но она клялась, что по сравнению с другими, у нее полный «ажур». Проверки идут каждые два месяца, а у нее акты проверок только положительные. В книге жалоб только благодарности.

Я предпочитал в ее дела не вмешиваться. Во время проведения их застолий и совещаний, Ирину всегда хвалили за соблюдение всех норм закладки продуктов. Что в книге жалоб и предложений нет не одной жалобы от посетителей. Во время этих застолий, я сидел молча, а через час извинялся и уходил, оставляя Ирину праздновать со своим коллективом. Иногда она с этих мероприятий приходила, довольно поздно, но претензий я никогда не предъявлял и объяснений от нее не требовал. Если она хотела, то отсыпалась на следующий день, без каких-либо оправданий. Вот так дружно и жили.

В результате осенней проверки, где меня оценивали, как начальника штаба, у меня оказалось все здорово, но вот капитан Фокшанский еле вытянул батареей и лично «на тройку». Результаты проверок, безусловно, интересовали наших жен. Женская связь работала безупречно.

О всех войнах местного значения узнала и жена Фокшанского, особа крайне симпатичная. Прекрасно сложенная, с длинными густыми волосами. Она спала и видела себя женой майора. Но тут ей доводят расклад, при котором можно остаться капитаншей пожизненно. Ей довели о нашем конфликте с ее мужем. Мы с ними в городке жили не только в одном доме, но и в одном подъезде. Только они этажом выше. Вскоре после проверки, я заметил, что стал слишком часто сталкиваться с Лидой Фокшанской, которая обязательно при встрече задавала мне какой-то вопрос на любые темы, чтобы узнать мое мнение: «Есть ли жизнь на Марсе?»

Два раза вечером она заходила ко мне за солью или сахаром, когда нет Ирины, а ее любимый муж находился в наряде. Задерживалась на пять-десять минут, рассказывая сплетни гарнизона. От нее потрясающе пахло хорошими духами. Мне очень хотелось ее завалить на кровать, но меня сдерживало, что через день или раньше об этом факте может знать весь наш гарнизон. Поэтому я сдерживал свои эмоции, но всячески подыгрывал ей. Ведь ей так хотелось быть желанной. А Перечин небольшой районный центр, где все на виду друг у друга. Разгуляться, ну очень сложно.

Однажды Ирину послали на недельные курсы повышения квалификации, а Фокшанский, с батареей, уехал в Мукачево в гарнизонный караул на две недели. Я понял, в ближайшие два дня будет произведена атака на мою супружескую добродетель. А может даже сегодня.