На некоторое время семейные разборки остановились. Жизнь пошла по накатанной колее. Тридцатого ноября 1976 года я получил телеграмму от мамы: «Умер отец. Приезжай». Я не мог понять сразу: «Кто умер»? Отец матери, мой дедушка, или мой отец. С телеграммой я зашел к командиру полка. Он, без всяких разговоров, дал команду оформить мне отпуск на десять дней.

— Если нужно будет больше, то позвони, — сказал он мне на прощание.

Из Ужгорода я самолетом вылетел в Одессу, а оттуда на Астрахань. В Астрахани в аэропорту меня встречали два брата. Мы обнялись. У отца был тяжелый характер, прежде всего связанный с его болезнями. В тридцать семь лет он стал инвалидом второй группы — туберкулез и хроническое воспаление легких. Тяжелый кашель, сильные постоянные боли. Все эти двадцать четыре года инвалидности, он занимался домашним хозяйством: готовил, стирал, убирал, воспитывал нас — троих сыновей. Слушать постоянно его нотации, нам надоедало, и мы всеми силами старались как можно меньше бывать дома. Наше нежелание с ним общаться его очень обижало. Сейчас, стоя возле гроба отца, я вдруг представил всю его жизнь. Как он, имея семью, мучался одиночеством. Мы все заняты работой, собой, своей жизнью, а он страдал от постоянных болей, один в квартире, где не находилось с кем поговорить. Мы просидели у гроба до двух часов ночи, разговаривая о его жизни, о его страданиях, как физических, так и душевных.

Утром мы втроем вызвали такси и поехали заказывать место на кладбище. Ночью подморозило, гололед. Володя сидел рядом с водителем, а мы с Анатолием сзади. По дороге разговаривали о своем отце, когда водитель увидел, на противоположной стороне, знакомую девушку. Он опустил стекло. Чтобы ее окликнуть, ему пришлось далеко высунуться из окна. В это время, впереди идущий, самосвал резко остановился, а наше такси продолжало движение. Я заорал водителю в ухо «Стой!». С испугу он ударил по тормозам, но в связи с гололедом, такси продолжало движение, хоть с меньшей скоростью. Машина вошла под металлический кузов самосвала по баранку водителя. Осколками стекла порезало лицо водителя и Володи. Нам с Анатолием досталось тоже, но гораздо меньше. Вокруг сразу же собралась группа людей. Вызвали скорую помощь и милицию. «Скорая помощь» обработала наши раны и уехала. Водитель такси заявил милиции, что он виноват полностью. С нас взяли расписку, что мы к нему претензий не имеем. Водитель сказал мне: «Большое спасибо». Он понимал, что если бы я не закричал, то мы бы въехали под металлический кузов полностью. Мы пересели в другое такси и поехали на кладбище.

Мы отсутствовали часов пять. Когда мы приехали домой, возле подъезда стояла «Скорая помощь». Мы забежали в квартиру. Возле постели матери хлопотали врачи. Мы подошли к кровати. Мама, при виде нас, потеряла сознание. Как нам рассказали, днем позвонила ее знакомая. Мама взяла трубку, а знакомая начала плакать:

— Какое горе! Какое горе! Как же теперь жить?

Мама ответила, что муж сильно болел.

А эта соседка ей вдруг заявила:

— Да причем тут муж? Твои трое сыновей попали в аварию. Когда их вытаскивали из разбитой машины, у них головы были в крови. Их увезла скорая помощь, наверное, в морг.

Мама свалилась без памяти. Ей вызвали скорую помощь, а родственники начали звонить по больницам и моргам, хотели нас отыскать.

Если бы нам в руки в этот момент попала эта женщина, то мы бы ее придушили.

В день похорон, перед выносом тела, я зашел в туалет. У меня впервые в жизни случилась истерика. Минуты две я не плакал, а рыдал. Меня трясло. Слезы катились из глаз ручьем. Через две минуты я пришел в себя, умылся, вышел. Встал возле гроба, всматриваясь, последний раз в лицо такого дорогого для меня человека. Обидно, что я его не понимал, ругался с ним. «Что имеем не храним, а потерявши плачем». Это чувство вины перед ним теперь сопровождает меня всю мою жизнь.