Ирина все эти дни ходит вокруг меня кругами. Жаждет отплатить мне всем, чем угодно за ее спасение. Я ей посоветовал все силы бросить на сдачу моих зачетов и экзаменов в институте. Она обещала к марту месяцу закончить четвертый курс полностью. Два раза приглашала к себе Эмма Григорьевна. Дела у них в управлении шли хуже некуда. Финансирование упало ниже плинтуса. Нечем выплачивать зарплаты и пенсии. Инфляция съедает все. Эмма даже похудела, но зато стала выглядеть лучше. Мы каждый раз проводили у нее дома по три часа. Оба получали максимум удовольствия. Каждый раз она не хотела меня отпускать:

— Ну, хотя бы еще пол часика, — просто выпрашивала она у меня.

Но я понимал, что пол часиком мы не обойдемся. «Налево» я ходил только тогда, когда у Лены шли месячные. День я еще терпел, но потом головные боли заставляли искать утешение в чужих объятиях. Отдушины у меня осталось только две. Вот так по одному разу в месяц я попадал в объятия Эммы Григорьевны, а остальные дни принадлежали Наташе. С ней отношения стали постоянными в эти «критические дни», но иногда, в зависимости от обстоятельств, я допускал себе определенные послабления. Все остальные претендентки отпали. Прежде всего, из-за того, что Леночка занимала мои мысли все больше и больше. Я заставил ее взять отпуск еще на два года. За этот год она отвыкла от напряженной жизни, которую обеспечивала ей работа. Меня очень устраивало то, что она не работает, что у нее есть возможность постоянно сопровождать меня. Мне нравилось, как все окружающие откровенно любовались Леной, пытались ухаживать за ней. Так приятно чувствовать рядом ее плечо, слушать то, что она говорит. Пусть даже невпопад. Как хорошо смеется и как смешно хмурится. Я откровенно скучал без нее, когда мы расставались более, чем на двое суток. А уж видеть их вместе с Егором рядом со мной, составляло полное счастье.

Новый год, день рождения Егора прошли чередой на одном дыхании. На работе все оставалось по-прежнему. Покупали, продавали, брали кредиты, отдавали их. Правда, предприятия, с которыми мы работали, начали сокращать выпуск своей продукции. Но мы всеми способами пытались держать их на поверхности. Но сказывалось море причин и затруднений. Как манну небесную ждали введения национальной валюты — гривны. В купонно-карбованцы уже никто не верил. За хлеб, муку, сахар уже платили десятки тысяч «фантиков».

На фронте покупок биржевых товаров отличались Иванько и Грач. Они больше мотались по командировкам, чем находились дома. Но свои задачи выполняли. Я дал им еще двух молодых помощников, и благодаря их усилиям, поток товаров у нас не уменьшался.

В конце января опять отличился Михаил Мельниченко-младший. На скользкой дороге разогнал машину, не справился с управлением и разбил машину основательно. Но на замечание, а потом на мое решение высчитать стоимость ремонта из его зарплаты, устроил целый демарш. Основная тема его выступления передо мной и водителями — это мое отвратительное поведение по отношению к простым людям.

— Мы создаем Вам богатства. Мы для Вас зарабатываем тысячи, а Вы еще пытаетесь снять с нас какие-то штрафы и проценты. Вы, Виктор Иванович, паразит на теле нашего коллектива и нахлебник. Мы тут горбатимся только для того, чтобы Вы ездили со своей женой в другие города на экскурсии и в отпуска на черноморское побережье.

Самое печальное для меня то, что при этих воплях присутствовал Мельниченко-отец, который не остановил своего сынулю, а молча, слушал весь этот бред. Когда Мишка устал орать, я без всякого надрыва ему сообщил:

— Миша, я понял, что не прав, когда веду вот такой образ жизни. Мне стало стыдно за то, что я бессовестно присваиваю плоды лично вашего труда с отцом. Я понял, что обдирать вас я не имею права. Так, что с завтрашнего дня ты, вместе с папой, можете работать только на себя. Создавать богатства себе и только себе. С завтрашнего числа вы у меня больше не работаете. Отправляйтесь сами в свое самостоятельное плавание за богатством.

Мельниченко-отец вначале не понял, но потом до него дошло, что они оба уволены.

— Виктор Иванович, что Вы делаете? Кого Вы слушаете? Он же молодой идиот, который ничего не понимает. Мишка! Извинись сейчас же. Ты, что дурак? Остаться сейчас вдвоем без работы.

— Я извиняться не буду. Я сказал правду.

— Ефим Анатольевич, в приказ обоих. Проверьте и примите состояние у отца дел. Деньги за ремонт вычесть из расчетных денег отца и сына. Отец — начальник, не обеспечил соблюдение мер безопасности. Всего вам самого доброго. Передавайте привет своей жене и маме. В ее лечении я, к сожалению, помогать вам больше не смогу.

Я больше слушать ничего не хотел. Я твердо уверен, что на моей машине номера перебил Михаил с молчаливого согласия отца. Что вылилось для меня потерей денег и нервов. На следующий день оба стояли у меня в приемной, но выслушивать их у меня не возникло желания. Они все-таки прорвались мимо Наташи. Выступал передо мной отец. Сын, молча, стоял с презрительной усмешкой на лице. Он так ничего и не понимал. Не понимал даже того, что они остаются без средств существования, без возможности проводить лечение его матери. А виной всему неприязнь, перешедшая в ненависть за то, что не они хозяева. За то, что у них не хватает ума и желания выбиваться из этой нищеты. Очень много людей жалуются на отсутствие денег. Но что-то я не встречал людей, которые жаловались на отсутствие ума и способностей. Всеми способами оправдывают свое бездействие.

— К великому своему сожалению, помочь я вам ничем больше не могу. Вы у меня не работаете.

Оба они повернулись и ушли из моего кабинета. Дебоширить и кидаться с кулаками на меня они не стали. Судя по всему, понимали какой ответ, они могут получить. Я обратил внимание, что в спорах со мной народ стал соблюдать определенную дистанцию. С кулаками для выяснения отношений не кидался никто. Вместо отца Мельниченко Ефим Анатольевич поставил Петра Рыжова, который поступил к нам недавно. Взяли нового водителя с большим стажем и у кого открыты все водительские категории. В наборе кадров проблем не возникало.