Наше предприятие мы благополучно зарегистрировали. Бухгалтеру Екатерине я выплачивал нормальную зарплату, а себе начислял сто гривен. На ком можно экономить, как не на себе. Тем более нас в списках только двое. Катерину такая работа устраивала полностью. Она получила от меня разрешение ходить на работу через день с утра до обеда. Но при необходимости я мог ее вызвать по телефону, и она являлась в течение тридцати минут. Я так понял, что она еще где-то подрабатывала. Но у нас существовала твердая договоренность, что при необходимости она переходит на нормальный рабочий день.

Лена нашла фирму, которая занималась средствами индивидуальной защиты от радиоактивных и электромагнитных излучений «Гамма 7» и проходила у них курс обучения. Ей это направление нравилось, и она начала зарабатывать на этом деньги. Но самое главное, она спасалась от безделья, а коллектив у них собрался небольшой, но очень дружный. Так что по утрам мы вместе уходили на работу, а с работы она приезжала на час раньше меня. Мы вместе кушали и обменивались впечатлениями от своей работы. И вместе скучали по Егору. С величайшим удовольствием говорили с ним по телефону. Очень огорчались, когда он не говорил, что скучает без нас. Но как бы не было, процесс моего обучения хоть и медленно с потугами, но шел. Я пытался пробиться сквозь дебри научных определений, формул к самой сути. Понял основную задачу — увеличить сопротивление деформированию металлических материалов в кристаллическом состоянии. Владимир Иванович показал мне бейсбольную биту, которую в свое время подарили Президенту США Клинтону. Любые удары топором, кувалдой не оставляли на ней никаких следов. Но по своему весу эта бита намного легче той, что применяется при игре в бейсбол. Клинтон сразу сообразил, что из этого металла серебристого цвета можно штамповать монеты. Они будут намного легче и в двадцать раз долговечнее. Этот материал применяется сейчас в авиастроении. Сверхпрочные и сверхмягкие металлы востребованы в любых отраслях.

20 декабря позвонила теща и сообщила, что очень сильно заболел Николай Петрович. Что-то вроде инсульта. Елена собралась и поехала домой. Я остался один. За собственное питание я не переживал. Возле дома большой продуктовый магазин. Приготовить ужин и завтрак для меня не составляло никакого труда.

Владимир Иванович пообещал отпустить домой с 28 декабря по 7 января, но при условии сдачи зачета. Хотя и не возражал, что если ситуация обострится, то я могу поехать домой в любой день. Но большой потребности там присутствовать я не видел. Предупредил Лену, что если я понадоблюсь, то она звонит, и я немедленно выезжаю.

Через день воздержания я понял, что эксперимент по сохранению верности лопнет уже завтра. С Катей у нас сложились очень хорошие и добрые отношения. Я доставал ее подколками о ее воздержании от интимных связей. На что она отвечала, что ей на пути, к сожалению, не встретился такой, как я. Вот я и решил ее пригласить к себе в пятницу на «товарищеский ужин» к себе домой. Она знала, что Лена уехала в Винницу в связи с болезнью отца. Катя согласилась прийти посмотреть, как я живу и заодно поужинать. Но категорически предупредила:

— Виктор Иванович, хочу сразу предупредить, что секса у нас не будет ни под каким предлогом. Я в этом отношении очень строгих правил. Поэтому, если ты надеешься завалить меня в кровать, то эту надежду оставь за порогом. Я отдамся только по любви. И никакие уговоры здесь не пройдут, хотя не скрываю, ты мне очень нравишься. Но я себя знаю. Вот поэтому и предупреждаю.

У меня другого выхода все равно нет. Как уверить ее, что я ни сном, ни духом. Просто сидеть с шести часов вечера одному, то можно свихнуться. Ну не может же она позволить, что бы я тронулся. А насчет секса, то я и сам против насилия. Поэтому, если она боится, то пусть боится только себя. Я не знаю, о чем она думала, когда соглашалась прийти ко мне домой на ужин. Голова у меня уже гудела, как колокол, когда я открывал дверь, впуская Катерину. На столе стоял легкий ужин, состоящий из жареного мяса гриль с косточкой с пастой. Салат осенний, соленые огурцы и помидоры, яблоки, мандарины и апельсины. Бутылка коньяка и бутылка красного шампанского завершали этот натюрморт.

Я помог ей снять норковый полушубок. Вместо утепленных итальянских сапог выдал домашние тапочки. Цветов я не покупал, но веточка елочки, перевязанная цветной ленточкой стояла посредине стола, рядом с праздничной свечой. Я хотел есть, так как не обедал. Я хотел выпить. И я хотел… Об этом хотении мне напоминала голова с сильным шумом в ушах. Ритуал ужина начался. Выпили по сто грамм коньяка, поели. Выпили еще по сто грамм коньяка. Вроде все шло как обычно, но к пульсирующей боли в голове прибавилась поющая боль в паху. Член налился кровью. Я хотел женщину. Мне уже стало не до этикетов. Я пригласил Катю на танец. Как раз в этот момент по радио шла музыкальная пауза. А когда она встала, повел ее танцевальным шагом прямо в спальню. Двести граммов коньяка сделали свое дело. Катерина шла, целуя меня на ходу в те места, которые могла достать. Мы упали на кровать, но тут она оказала бешеное сопротивление.

— Я же предупреждала, что секса не будет. Или еще раз повторить?

Но я уже завелся и такие предупреждения я слышал неоднократно. Разница в весовых категориях давала о себе знать. Я просто лег на нее вплотную, прихватил Кате руки, что бы она не царапалась. Ждал, когда она выдохнется. Медленно двигался на ней, прижимая свой член через спортивные штаны и ее платье. Она чувствовала мой вздыбленный столбик. Ноги у нее оказались раздвинутыми. Я чуть спустился по ней. Так, чтобы мой конец упирался в промежность. При этом ловил ее губы своими губами. Минут через пять я отпустил ее руки. Она обняла меня за шею и стала отвечать сначала на мои поцелуи, а потом начала двигать тазом мне навстречу. Я рукой поднял ее платье и спустил с себя штаны и трусы. Между нами остались только ее довольно плотные зимние трусики, которые спустить она мне не давала. Колокол в голове превратился в набат. Боль от яичек прокатилась по всему телу. Внутри меня как будто что-то лопнуло, и я почувствовал, что я спустил ей на трусы. Несколько судорожных движений и я пораженный затих. Колокола не били свои мелодии. Стояла тишина и опустошенность. Такое у меня случилось первый раз после контузии. Член обмяк и категорически уменьшился в размерах. Я нашел полотенце, вытерся сам и вытер трусы у Катерины, которая лежала, молча и неподвижно. Говорить вообще не хотелось, а тем более оправдываться и извиняться. Но и молчание становилось невыносимым.

— Я тебя очень-очень хотел и вот не удержался. Извини.

— Я же тебя предупреждала, что секса сегодня не будет, а ты все-таки полез.

— Очень ты мне нравишься. Вот поэтому и не смог себя сдержать.

Но продолжать лежать в постели абсолютно глупо, особенно когда чувствуешь, что ничего не чувствуешь. Даже никаких намеков, что он может и хочет встать мой член не подавал. Голова не болела. В мозгах ясная погода, которой уже давно не наблюдалось. Мы с Катей поднялись. Я отправил ее в душ. Навел порядок на кровати и на столе. Оставил Катерину перед зеркалом, а сам пошел мыться. Никаких внешних изменений я в своем члене не нашел, но он неестественно уменьшился в размерах. Спрятался и не хотел высовываться.

— Стыдно тебе стало за такое поведение. Вот ты и спрятался. Все равно вылезешь. Никуда не денешься, — уговаривал я его и себя.

Стало страшно, что я смогу потерять способность к сексу. Все. Всей жизни конец. Ленка точно в отместку начнет гулять. Скажет, что она меня хочет, а я не могу. Вот и рванет на сторону. И будет права.

Я вернулся за стол. Разлил остаток коньяка по рюмкам. Выпили. Катерина сидела и посмеивалась. Она не понимала всей случившейся со мной драмы. Мы разговаривали о нашей работе, о перспективах. О самой Екатерине, ее развалившемся браке. Оказалось, что у нее есть взрослая дочка, которая вышла замуж и уехала. А сейчас они пишут друг другу письма по одному в год. И раз в полгода созваниваются. Ее муж работает на газодобыче в Сургуте. Заколачивает большие деньги. Сама Катерина от своего мужа натерпелась выше крыши. Тот пил, Катю поколачивал. Потом сошелся с другой женщиной. Уехал и вот уже два года о нем ни слуху, ни духу. Второй мужик оказался не лучше. Вот Катерина и решила, что с нее хватит. Вот так, разговаривая мы выпили бутылку шампанского. Катерина посмотрела на часы и заявила, что такой пьяной она давно не была. Сообщила, что домой в темноте добираться опасно и попросила разрешения остаться ночевать.

Я в перерывах беседы дважды звонил домой. Узнавал, как дела у тестя. Поговорил с Леной и Егором. Пожелал им спокойной ночи. Совесть моя, залитая коньяком и шампанским, покорно молчала. Поразмыслив, я постелил постель. Раскладушку или диван для своего ночлега я как вариант не выдвигал.

— Хочешь остаться ночевать, то ложись рядом. Я гарантий не даю. Что получится — не знаю.

Сначала легла Катя. Я убрал со стола, помыл посуду. Разделся и полез под одеяло. Никаких поползновений решил не делать. Острой потребности трахаться я не чувствовал. Да и позориться не очень хотелось. Но когда лег, то почувствовал, что, Катя только в комбинации. Сначала она улеглась мне на плечо, а ее рука поползла вниз по моему животу, минуя пупок. Сначала сверху трусов, а потом рука скользнула в трусы. Член не реагировал.

— Он же у тебя такой большой был. Когда ты на мне ползал. Я думала, что ты мои трусы проткнешь.

— Ты его оскорбила своим безразличием, и он объявил забастовку.

— А что надо сделать, что бы он прекратил бастовать?

— Думай сама. Уже не девочка. Не пустила. Обидела. А у него своя голова. Вот с ней и договаривайся.

Мне самому интересно, как она будет договариваться и чем эти переговоры окончатся. Катя симпатичная женщина, хорошо и пропорционально сложенная. Через минуту голова Катерины оказалась под одеялом. Трусы под ее руками с меня сползли. О происходящем там под одеялом я мог только догадываться. Минут десять Катя заглаживала свое нежелание и невнимание. Но к моей неописуемой радости мой парень начал подавать признаки жизни под ее руками и губами. А когда почувствовала его готовность к совершению подвига, сама залезла на меня и минут пятнадцать не слезала, пока не довела себя до оргазма. Ее корежило на мне минуты две. Она била меня кулаками, стонала, кричала так, что пришлось ей заткнуть рот подушкой. Член торчал. Катя устроилась на мне и потихоньку двигалась взад-вперед, упершись руками мне в плечи и приподнявшись на мне. Я тоже подмахивал ей, двигая своим тазом. Через пять минут ее движения стали становиться все более энергичными. Она села на мне и поскакала до Харькова и обратно. Ну, может, до Харькова она не доскакала, но пару населенных пунктов проскочила на повышенных скоростях. Я почувствовал, что она приближается к финишу и постарался финишировать вместе с ней. Из нее и из меня выплеснулось то, что мы накопили.

Катя свалилась с меня и затихла минут на пять. А я эти пять минут разбирался в своих новых ощущениях. Вроде все так, но в то же самое время не совсем так. Вот я и пытался разобраться в этих новых оттенках. Главное, я почувствовал, что насытился и больше трахаться не хочу. Это что-то новое. Еще я впервые почувствовал чувство вины и досады. Вины перед Леной, которую очень люблю, и досады, что не выпроводил Екатерину домой. Таких чувств у меня раньше я не помнил. А может, спустя столько лет я излечился полностью? С момента контузии прошло семнадцать лет. Стоп. Что, действительно прошло семнадцать лет? Вот уж на самом деле, как поется в песне: «Это было недавно. Это было давно». В этих размышлениях я и заснул.

Проснулся, когда почувствовал на своих губах губы Кати. Открыв глаза, я увидел ее полностью одетой.

— Ну, ты и спать силен! Первое — уже десять часов утра. Второе — мне надо бежать по своим делам. Третье — давай все забудем и будем просто друзьями. Пока. Я побежала. Встретимся на работе.

Она чмокнула меня в щеку, и я услышал, как захлопнулась дверь. Еще одна новость, я никогда не спал так долго, особенно, когда у меня под боком лежит красивая женщина. А тут вырубился почти на десять часов. Голова светлая и ясная. Не болит, не гудит, и даже, не тикает метроном, запрятанный где-то далеко в мозгах. Захотелось немедленно позвонить и поделиться своей радостью с Леной. Но потом в голову пришла светлая мысль, что торопиться не надо. Вдруг, что-то пойдет не так. Набрал Лену по телефону. Узнал новости. Положение Николая Петровича улучшилось. Я пообещал, что за три дня сдам зачеты Владимиру Ивановичу и приеду домой на целых десять дней.

— Ты себе бабу нашел или еще держишься?

— Лена, дорогая. Не хотел тебе говорить, но. По-моему, у меня все прошло. В голове как будто бы лопнуло, и голова больше не болит. Даже удивительно.

— Витя, ты забываешь, что я врач. То, что ты описываешь, может случиться только в момент большого эмоционального всплеска. По срокам и по симптомам ты проводил к нам в дом женщину. Я не хочу говорить на эту тему, но очень прошу тебя — не тащи ты баб в нашу постель. Все. Пока, — и отключилась.

Ну, говорил же я сам себе: «Не торопись». Вместо радости получил оплеуху. Но она права. Все остальное время я посвятил поискам улик. Которые могли указать, что здесь в квартире, в постели, в ванной находилась женщина. Искал тайные знаки, волосы на подушках и простынях. Пару волос нашел на подушке, три на простынях. Поиски закончил, а потом сел за учебники и штудировал заданную тему. Все остальные дни до отъезда Владимир Иванович пощады мне не давал. Посадил рядом в кабинете. Не выгонял даже когда к нему приходили посетители.

— Это мой референт, — сообщал он всем.

Он много рассказывал о строительстве космических кораблей, о своих встречах со всеми нашими космонавтами и американскими астронавтами. Рассказал, что после полета в космос четыре американских астронавта стали проповедниками в церквах. Больше половины наших космонавтов стали верующими. Что есть огромное количество доказательств существования инопланетного разума.

Под его руководством делались искусственные алмазы методом взрыва. Добывалось, по указанию Ющенко, украинское золото в Карпатах и что цена одного килограмма такого золота в три раза дороже, чем на бирже. Я не просто слушал все это, раскрыв рот, но и впитывал в себя как губка.

Во время зачета по второму занятию я успешно ответил на все его вопросы и получил разрешение ехать домой до восьмого января. Владимир Иванович все так же натужно кашлял, но не выпускал изо рта сигарету, прикуривая одну от другой.

— В моем возрасте отказываться от своих привычек очень вредно — это тебе любой грамотный врач скажет.

Дома усилиями врачей и, конечно, в первую очередь Лены, Николая Петровича возвращали к нормальному состоянию. Ходить ему еще запрещали. Он полусидел на кровати, а я ему рассказывал те вопросы, которые узнал и выучил. Егор тоже принимал участие в этих разговорах, повествуя нам последние события, происходящие в школе. Новый год мы встречали дома, в семейном кругу. Приехали Саша Великанов с женой Любой и дочкой Наташей.

Тридцатого декабря мы все поехали в сауну, кроме тестя с тещей. Там к нам подсоединились Павел, Ефим, Василий Степанович со своими женами. Новый хозяин со своей женой присоединился чуть позже, но я понял, что это посещение сауны для нас последнее. Новый хозяин морду не кривил, но и особой радости от общения не высказал. А тут еще его жена оказалась очень несимпатичной завистливой бабенкой, и нашим женщинам по всем параметрам проигрывала. Она это понимала и это ее бесило. Хорошего отдыха не получилось. Но в сауне погрелись, в бассейне покупались, по сто грамм выпили, новостями обменялись, прошлые подвиги вспомнили. В Новый год собрались за семейным столом. Прослушали речь Президента Украины. Выпили три бутылки шампанского, посмотрели праздничный концерт и завалились спать. Два дня до отъезда Великановых все вместе обсуждали порядки и правила в Академии наук.

Обратно в Киев я уехал один. Лена на неделю осталась еще. На мое улучшение здоровья и рапорт, что у меня голова не болит, только засмеялась:

— Поживем — увидим. Но теперь, если что-нибудь узнаю, то получишь такой скандал, который ты себе не можешь и представить.

От Владимира Ивановича получил новую тему «Новейшие технологии порошковой металлургии. Металлические и композиционные материалы и порошковые покрытия». Но я обратил внимание, что со мной все приветливо здороваются, даже те, которые раньше не замечали и в упор не видели. В мое отсутствие проходил Ученый Совет, и я посчитал, что Владимир Иванович доложил на нем об моих успехах в области моего образования. Но оказалось, что одному из докторов наук его знакомый рассказал о моих подвигах и посоветовал поддерживать со мной дружеские отношения.

В лабораториях мне все или почти все показали в четыре дня. Этап первый — получение порошка из различных металлов различной фракции, вплоть до пыли. Второй этап — смешивание порошков, но в определенных пропорциях. Где-то больше одного, где-то другого материала. От этих композиций потом зависят свойства того материала, который мы хотим получить. Третий этап — уплотнение, а точнее прессование специальными прессами при строго определенном давлении. Четвертый этап — спекание тоже при строго заданной температуре. Мне рассказали и показали, что спекание производят при температуре ниже температуры плавления металлов. А затем повышают температуру и увеличивают время спекания. Увеличивается усадка, плотность. Улучшаются контакты между зернами. Эта технология позволяет получать высококачественные изделия. Достигаются особые свойства или заданные характеристики.

Я смотрел на эти прессы с их пресс-формами и удивлялся человеческому гению. Люди идут по ступенькам вверх, осваивая одну вершину за другой. Смотрел, как делают специальное покрытие на детали. Различной толщины и различных свойств. Сначала это все разрабатывают здесь в лабораториях, а затем уходит на производство, на заводы. А здесь работают дальше, составляя новые композиции, добиваясь новых решений.

Через две недели я насел на Владимира Ивановича с одним единственным вопросом, когда он займется своим здоровьем. За этот месяц он осунулся, но продолжал работать по десять-одиннадцать часов. Лазил по всем производствам и лабораториям, даже туда, где вредность зашкаливала. По возможности я его сопровождал и с помощью ученых оттаскивал его от печей, сварок, напыления.

В конце января, сразу после обеда, к нам в институт приехала научная делегация из Франции и Голландии. Пробыли у нас до семи часов вечера. В институте после четырех вырубали электричество, как и во всей Украине. Работы останавливались. Оставался освещенным только главный корпус от работающего дизельного генератора. Да и там подключены не все кабинеты. Французы и голландцы засиделись за спорами и разговорами. Комендант получил задание осветить проходную, через которую гости должны пройти к автобусу. А проходную отключили вместе со всеми корпусами. Мы все вышли из главного корпуса. Висела огромная луна. Сверкали звезды. Искрился снег. А впереди по дорожке горела огнями проходная. Делегации перед проходной в изумлении остановились. Горели керосиновые лампы на стенах, а на подоконниках и столах стояли свечи. Большие и маленькие. Толстые и тонкие.

— Боже, какая романтика. Как красиво вы нас провожаете. Спасибо за такое внимание. Какая романтика.

Мы посадили их в автобус. Они уехали, а мы остались. А нам стыдно и грустно. А через неделю приехали японцы смотреть на достижения порошковой металлургии и нано технологий. Мы повезли их на один из киевских крупных военных заводов, получив добро от высшего руководства. Японцы прошли по заранее намеченному маршруту. Посмотрели все, что им показали, а на выходе проходили через аллею Трудовой Славы завода. Они останавливались возле каждого портрета нашего передовика, складывали вместе на груди руки и кланялись каждому портрету. Что-то бормотали вполголоса. Мы шли за ними, не понимая ничего из происходящего. Обратились к переводчику, который объяснил, что Япония имеет свои Хиросиму и Нагасаки и они отдают почести тем людям, которые погибли в Чернобыле. Нам стало смешно. Мы попросили переводчика сообщить, что это портреты тех людей, которые работают хорошо на производстве. Японцы сбились в кучку, переговорили между собой, а затем один из них спросил:

— Сколько человек работает на заводе?

Директор завода сообщил, что на заводе работают больше десяти тысяч человек. Руководитель японской делегации удивленно спросил:

— У Вас на заводе всего хорошо работают пятьдесят человек? А почему Вы не уволите остальных?

Никаких объяснений японцы не понимали. У них свои понятия. Или ты работаешь хорошо, или ты не работаешь вообще. На многие наши новейшие технологии они смотрели удивленно. Как на нашем оборудовании, при постоянном отключении электричества, отсутствии финансирования, мы достигаем таких замечательных результатов? За столом переговоров они пожаловались, что у них одно очень интересное изобретение запретили. Оказывается, они изготовили «Счетчик жизни». Предварительно обследуется человек, после чего ему на левую руку надевается широкий браслет, который снимать можно только на десять минут в сутки. Что бы помыться. В этот браслет вставлены различные датчики. Которые постоянно производят измерения давления, температуры, состояния кожи и многое другое. На нем в виде часов стоит сам счетчик, который выдает цифру, сколько человеку осталось жить на белом свете. Например, на табло: 23 года 7 месяцев 21 час 31 минут. Выкурил сигарету и на табло появляется другая цифра. Понервничал, дал усиленную нагрузку, а счетчик неумолимо уменьшает остаток жизни. Так вот, международная комиссия посчитала, что реакция человека на остаток жизни может стать полностью непредсказуемой. Человек может удариться в «запой», начать сводить счеты со своими противниками, впасть в депрессию. Мы в течение часа обсуждали такую ситуацию. Несчастные случаи прибор не показывает. Ни один из присутствующих с нашей стороны иметь такой прибор не изъявил желания. В конце переговоров мы подписали договор о намерениях, который нас ничему не обязывал, и они уехали.

На первом февральском Ученом Совете я поставил вопрос о состоянии здоровья Владимира Ивановича. Дело в том, что я за последние три месяца находился все время с ним рядом, а все остальные сталкивались с ним достаточно редко. Я видел прогресс болезни, вот и попросил Ученый Совет отправить Владимира Ивановича в санаторий, несмотря на его нежелание лечиться. Его обследовали в Феофании, в правительственной клинике. Определили, что нужна операция на сердце. Стоимость такой операции у немцев и американцев составляла около 75 тысяч долларов. Таких денег у Владимира Ивановича не было. Академия Наук Украины выделить такие деньги не имела возможности. Погибал один из ярчайших звезд советской и украинской науки. Стоимость его трудов трудно оценить, даже в сотни миллионов долларов. А у нас ему выделили путевку в санаторий «Конча Заспа» за тридцать процентов стоимости по профсоюзной линии. Ну, конечно же, все сочувственно вздыхали и обещали, обещали. Ученый Совет поручил мне сопровождать Владимира Ивановича в санаторий и навещать его каждый день, решая повседневные вопросы.

Владимир Иванович вместе с женой расположился в номере люкс. Ему персонально дали медсестру. На второй день под давлением супруги он стал звонить по поводу операции своим друзьям во все страны мира. Решить проблему с операцией пообещали в Москве, но все равно надо заплатить где-то двадцать пять тысяч долларов. Срок возможной госпитализации в конце марта, но надо еще раз полностью пройти медицинское обследование. С врачами стало все ясно. Но у нас на Украине появились чудо специалисты, типа Чумака и Кашпировского. Я начал поиски такого экстрасенса.

Мне порекомендовали обратиться к Семену Городецкому. По своим природным данным он Чумаку и Кашпировскому не уступает. Мне даже показали съемку его выступлений перед десятитысячной аудиторией, где он укладывал зрителей штабелями на сцене и в зале. Зрелище впечатляло. Я через УСПП сумел найти его телефон и попросился на свидание. Высокий, стройный, очень симпатичный. Небольшая аккуратная бородка. Вьющиеся волосы, тронутые сединой. Разговаривает очень доброжелательно. Когда я назвал цель своего прихода, то оказалось, что он с Владимиром Ивановичем раньше встречался и готов по своим возможностям оказать любую помощь. Брать деньги с Владимира Ивановича он категорически отказался.

На следующий день мы приехали в санаторий. Меня и жену Владимира Ивановича Семен Владимирович из комнаты выпроводил. Через час нас впустили. Семен показал нам графин с водой.

— Я воду зарядил положительной энергией. Пусть пьет по полстакана утром и вечером перед принятием пищи. У Владимира Ивановича самая большая опасность — это сердце. Все остальное я ему подправил. Следующий сеанс через пять дней. Я обязательно приеду.

От любого вида вознаграждения он отказался. Я его проводил до его машины.

— Положение достаточно сложное, но до времени операции мы спокойно продержимся. Только обязательно пусть пьет заряженную воду.

Мы договорились о времени встречи через пять дней, и Семен Городецкий уехал. Целые дни к палате Владимира Ивановича «не зарастала народная тропа». Пять-десять посетителей каждый день. И почти все приходили решать производственные проблемы. Меня он посадил записывать эти жалобы и споры, а потом ехать в институт и разговаривать с соответствующими начальниками. И мне пришлось убедиться в какой «серпентарий» я попал.

Долгие годы во мне сохранялось убеждение, что ученые, доктора наук это что-то или кто-то не от мира сего. Голова у них забита формулами и идеями. «Вот какой рассеянный с улицы Бассейной». Кинофильмы типа «Девять дней одного года» давали идеалы самопожертвования. Есть, конечно, подлецы, но они редкость и их сразу выковыривают. А здесь в этой среде я понял, что зависть, подлость, жадность, тщеславие цветет в Академии Наук махровым цветом. Воруют друг у друга идеи, присваивают чужие разработки, подсирают друг другу при каждом удобном случае. Ложь и подлость — обычные явления. Многие уже ждали и мечтали, когда уйдет Владимир Иванович с этой должности, которую он занимал почти тридцать лет. Среди них встречались вполне приличные ребята, но в этих условиях они просто не выживали. Единственный вариант выжить, то это отделиться от всех и вести свои работы отдельно от всех, никого, не допуская в свои лаборатории.

Случаев совместной работы с иностранными инвесторами, помимо института, насчитывалось десятки. «Можно раскрутить динамо». Приглашали иностранного инвестора на замечательное открытие, но еще чуть-чуть незавершенное. Для окончания всех работ надо каких-то пять миллионов долларов, а инвестор получает открытие, которое принесет сотню миллионов. Дают инвестору все выкладки, опыты, даже результаты. Дай денег и это все будет твое. Американец или немец дает. Через полгода ему сообщают, что опыты пошли чуть не туда. Для получения результатов наверняка надо еще восемь миллионов и сто процентный результат гарантирован. Инвестор, кряхтя, выдает деньги. Наши товарищи покупают себе машины, дома, квартиры и не только в Украине. Инвестор начинает понимать, что его кинули. Продинамили. А что-то доказать по законодательству он не может. И такие случаи не единичные. Но каждый случай носит индивидуальный характер.

Особенно меня возмутил случай с созданным группой молодых ребят веществом-композицией «Керган», который заменяет кости живого организма. Можно им ставить пломбы на зубы, заменять кости при лечении саркомы, восстанавливать кости при сложных переломах. Принесли на обсуждение всю эту работу именитому ученому, доктору технических наук, члену-корреспонденту Академии Наук. Он ребят расхвалил, но сообщил оформить это, как изобретение нужен для них руководитель работ, обязательно ученый с именем. И предложил свою кандидатуру. Ребята согласились. После оформления этого изобретения, доктор наук предупредил этих ребят, заявив, что они никто и их никто не знает:

— Открытие мое, документы оформлены на меня. Так что идите и работайте. Ведите разработки дальше. Начнете предъявлять претензии, вылетите из института и вас больше никуда не возьмут.

Меня это так завело, что если бы не Владимир Иванович, то я, не разбираясь, набил бы морду этому «ученому», наплевав на все его звания и ранги. Но среди ученых это не принято. Оказывается, таких случаев десятки. Сор из избы выносить никто не хочет. С каждым днем работать в этом коллективе мне хотелось все меньше. Я отчетливо понял, что меня и нашу организацию они не видят в упор. Согласились формально, чтобы успокоить Владимира Ивановича, а за его спиной спокойно делать свои дела. Но в этой пустыне жадной и завистливой все-таки встречались оазисы добра и добросовестности.

Лена сидела пока с отцом, которому все врачи рекомендовали постельный режим. Я весь январь и февраль каждую пятницу после обеда уезжал в Винницу, а обратно в Киев возвращался в понедельник утром. С Екатериной общался только по делам. О происшедшем не вспоминали, как будто ничего и не случилось. Все эти дни, когда я жил один, голова не болела, и тяги к приключениям не было. По приезду домой, я смотрел на Лену не отводя глаз. Гордость за свое поведение и сдержанность перла из меня ежеминутно. Я все-таки излечился. Но для этого потребовалось семнадцать лет.

По приезду в Винницу я никуда не ходил и ни с кем не встречался. Мне хватало общения в своем доме. Для себя я уже решил, что если Владимир Иванович по состоянию здоровья уйдет, то и я там задерживаться не буду. Для них всех и для меня это будет намного лучше.

Один раз в месяц встречался с Кинахом, которому высказывал все то, что видел, слышал и что наболело. Он внимательно выслушивал, давал очень хорошие советы. Смеялся над моими терзаниями насчет честности и порядочности наших ученых.

— Они точно такие же люди, как и все. Со своими амбициями, способностями, желаниями и прочими человеческими качествами. Ничто человеческое им не чуждо. И у них существует такое понятие, как творческий застой. Для каждого из них это очень болезненный процесс.

Но про мою учебу у Владимира Ивановича слушал очень внимательно. Он же начинал, как корабел и большинство понятий для него были родными и близкими. Расспрашивал про новые научные разработки.

За февраль месяц мы с Владимиром Ивановичем разобрали, что такое нано структурные материалы, нано керамика, нано композиты, водородное материаловедение. Я слушал, читал, а Владимир Иванович мне объяснял. Измельченные материалы до молекулярного состояния приобретают абсолютно другие свойства. Но это могут быть не только металлы, но и керамика. Смешанные вместе керамика и металлы называются керметами. А все эти очень сильно измельченные материалы называют нано материалами. Вроде все просто, но в тоже самое время все материалы меняются по своим свойствам. Степени их применения безграничны. Турбины ракетных двигателей, атомных реакторов, детали электронной техники и даже, они используются как пищевые добавки. Для меня оказалось великой новостью, что при обработке металлов водородом, изменяются практически все важные свойства материалов. Есть целый раздел технологии водородной обработки металлов. В общем, к концу февраля ускоренные курсы по подготовке молодого специалиста были закончены.

В начале марта через пять дней после выхода на работу Владимиру Ивановичу стало плохо, и его положили в отдельную палату в Феофанию. На Ученом Совете института вяло провели дискуссию о том, что надо бы собрать необходимые для операции в Москве двадцать пять тысяч долларов. Большинство согласилось на том, что это надо, но конкретных цифр и обязательств не называл никто. Я, исходя из тех денег, что скинули мне на счет, прикинул свои возможности. Понял, что это я могу вытянуть один и предложил Владимиру Ивановичу договариваться о дате операции. Еще трое докторов технических наук из института все-таки решили собрать средства на операцию. В самой Академии Наук заявили, что средствами они не обладают. Я сгоряча посоветовал им, что можно запросить деньги в кабинете Министров, но мне культурно намекнули, что они могут обойтись и без моих советов. У них есть, кому думать и кому принимать решения. И без таких как я, они обойдутся.

Ни о какой работе нашего технического комплекса не могло быть и речи. Все это держалось только на желании и энтузиазме Владимира Ивановича. Заведующий кардио отделением в Феофании весь март никаких кардинальных мер не принимал, успокаивая себя и нас, что до операции больной дойдет без последствий. Январь, февраль и март рядом с Владимиром Ивановичем находился его ученик доктор технических наук Василь Черников. Именно с ним мы решали все вопросы. Мой ровесник, он очень переживал за судьбу своего учителя. Вместе с ним мы заметили резкое ухудшение здоровья Владимира Ивановича и то, что он за десять дней потерял почти десять килограммов веса.

Я первый заподозрил, что у Владимира Ивановича раковая опухоль. У Василия Черникова оказался знакомым заведующий вторым онко центром, и мы поехали к нему. Заведующий нас выслушал, а на следующий день послал скорую помощь. Мы привезли Владимира Ивановича в онко центр. Мы ему объяснили, что москвичи требуют справку из онко центра о том, что у него нет рака и его можно спокойно оперировать. Мы не знаем, поверил ли нам Владимир Иванович, но собрался он быстро.

Через три дня, четвертого апреля, заведующий сказал нам:

— Вы его еще позже не могли привезти? Кто его лечил? Коновалы из Феофании? Так там же нормальных врачей нет. Или блатные родственники или дедушки со старорежимными заслугами, которые кроме званий и склероза не имеют ничего. Владимиру Ивановичу жить осталось в лучшем случае десять дней. У него центральный рак легких. Легких уже нет. Сплошные метастазы. Везите домой. Я прикреплю врача и медсестер. Будут ему делать постоянно обезболивающие уколы. А по моим наблюдениям сердце работает очень нормально. Мы все сделаем, чтобы облегчить его страдания.

Владимира Ивановича отвезли домой и через десять дней его не стало. Была создана комиссия для похорон. Прощание проходило в доме Учителя. Приехал Кучма. Я стоял с траурной повязкой. Кучма на выходе со мной поздоровался.

— Ты его знал?

— Я с ним почти год работал, Леонид Данилович!

— Это большая потеря для всех нас и для науки, — и пошел к выходу.

Кинах, проходя мимо, поздоровался и поинтересовался, чем я буду заниматься дальше. Или надеюсь остаться в институте?

— В институте я не останусь. Мне там делать нечего. Я для них всех чужой.

— Освободишься, зайди ко мне.

Я, молча, наклонил голову в знак согласия.

Перед выносом тела подошел временно исполняющий обязанности директора института. Поинтересовался моими планами. Останусь ли я в институте. Я твердо уверил его, что напрягать их не буду. Им я и такая команда не нужны. Он ничего не ответил, но по — моему вздохнул с облегчением. Отошел наблюдать и руководить этим прощальным ритуалом.

После похорон я сдал все имущество. Рассчитал Катю, которая уже устроилась работать в букмекерскую компанию. Мы вместе с ней рассчитались со всеми долгами. Остаток денег сдали в похоронную комиссию для организации поминок на девять дней. Больше в институте меня никто не задерживал.