В сорок первом году, в октябре Ехали мы с матушкой в кузове грузовика, Возвращаясь в Москву из города Горького. Было холодно, сыро и тихо – молча ехали люди, Никто не шутил, не смеялся, общая дума На лицах суровых печатью легла:                                  «Что-то будет?!» Осень была; кое-где стали скользки дороги, Где-то машина упала в овраг; вся колонна Долго стояла. Мы с мамой сидели на почте, Долго сидели одни. Так холодно, тяжко Было на почте этой сидеть и ждать бесконечно,                                  Глотать Воздух тревоги, несчастия, общей беды… Где-то под Петушками застала нас ночь. Добрая женщина нас в хате своей приютила, Внесла котелок с горячей картошкой, Спать уложила за занавеской в закутке… Ничего не едала я в жизни вкуснее,                                  чем эта картошка, Теплее и мягче не было в жизни постели… …Утром поехали дальше. Ближе к Москве,                                  уж под вечер, Пошли патрули. Мне велели Лезть под брезент и молчать. Я залезла, Сидела там тихо, не шевелясь.                         «Всё в порядке! Въезжаем!» Вот и Москва! Но чту с нею? Будто чужая… Пусто, безлюдно, тревожно, темно… На улицах лишь старики да женщин немного, Усталость, забота и ожиданье на лицах – – Как перед грозой… Жутковато… Но, слава богу,                                     Мы дома.                            Будем жить дальше.

Силы вражии к нам пришли! Ворвались в нашу мирную жизнь! Сапогами с подковой стальной Топчут, чёрные, город мой! Вот от центра орда идёт На родной мой Сущёвский вал! Где достать бы мне пулемёт?! И гранату бы кто достал?! В нашем доме – прекрасный чердак, И оттуда всё видно мне; Я устрою засаду там, В самом лучшем чердачном окне. Я гранату брошу на них! Я их всех убью наповал! Не сдаётся Сущёвский вал! Немцам по нему – не пройти!!!

Тётя Таня с детьми [15] – были наши соседи. Колька ушёл на войну сражаться. Колькины лыжи стояли у двери – Он не успел на них покататься… С Нинкой мы рядом за партой сидели. Нинка умела здорово драться! …Колькины лыжи стояли у двери. Нинка не смела на них кататься… Дети вокруг скакали, свистели – Все без отцов – голоногое братство… …Колькины лыжи стояли у двери – Никто не посмел на них кататься. Машенька с фронта вернулась в апреле – Время приспело ей мамой назваться… …Колькины лыжи стояли у двери, Маша не смела к ним прикасаться. Годы войны, наконец, отлетели, Снова мы стали петь и смеяться. …Колькины лыжи стояли у двери – Колька-младший вырос И стал на них кататься.

Звучит сирена – вопль войны; Встревоженный народ Толпой в убежище идёт, Пошли и мы. Вошли: большой подвал и множество людей Сидят на стульях, много старых и детей. Томятся все, устали и не спят, И слышно, как за сте́нами бомбят. И смотрят все на потолок, где лампочка мигает, И шепчут женщины, к груди детишек прижимая: «Быть может, дом наш разбомблен и вход завален? И задохнёмся тут, несчастные, в подвале?» На стульях не заснуть никак, Болит и тело, и душа. Почти что нечем уж дышать… И скука, и тоска… «Пойдём домой! – сказала мать, – Довольно здесь сидеть! Пойдём скорей и ляжем спать – Не страшно умереть. Родные стены нас спасут – Рассудку вопреки. Пойдём, пока не сдохли тут, От скуки и тоски!» Ушли. И дом наш [16] в этот час Стал «каменной стеной». И больше не давил уж нас Сирены грозный вой.

«Болтушка [17] вкусная… И гуща ничего От кофе… Так очистки надоели! Хотя бы кашки!» – «Потерпи ещё. Сварю. Вот отоварим карточки в апреле… Держися, дочка! Уж весна недалеко, Крапивки наберём и будем пировать. А там и лето… а на рынке так легко Ботвы редисковой насобирать». Соседи наши раскопали двор, У всех на грядках что-нибудь растёт. А нам достались… тропка да забор – Песок и камушки – как видно, мы «не в счёт»… «Бульон “от мяса” Катя принесла – Бог знает, где она его берёт…» – «Ах, мамочка, его я выпить не смогла – Вонючий, мерзкий, в глотку не идёт!»

«Ты, дочка, чтобы выжить, есть должна. Не жить мне без тебя – ведь я тебя люблю! Одна ты у меня, совсем одна! Не брезгуй, пей, пожалуйста!» – «Ну ладно, пью…» «Смотри, смотри! Вон с хлебом грузовик! Буханки круглые – смотри! И как их много!! Вот если б шлёпнулась одна из них, А я бы кинулась, поймала на дороге!! Успела бы?!» – «Вот глупая, пройдут года, Смеяться будешь, вспоминая иногда…»

Ночь над Москвой черным-черна, Но мало кто в ней спит. Полна тревоги тишина. Чу! Самолёт гудит. Утробно, мрачно так гудит, Как зверь перед прыжком. Мальчишки шепчут: «Мессершмитт!» Но страх им незнаком. Вот где-то бухает разрыв – «Бомбит, бомбит злодей!» «Поймать бы гада! – вопль летит. – Стреляй, стреляй скорей!» Прошил уж небо длинный ряд Трассирующих пуль. На улицах полно ребят – Не видит их патруль. Вот луч прожектора блеснул, За ним другой, и вот – Поток лучей и частых пуль Его уже ведёт! Не вырваться ему никак Из яростных лучей. Зенитки путь его следят И бьют уже точней. И вспыхнул хищник, и потёк Под громкое «Ура!» Потёк и сгинул где-то там… Оставив чёрный хвост, а нам – Свидетелям и «храбрецам» – Давно уж спать пора.

…Ночь навалилась. Что-то рычит – Падает самолёт… «Мама, ведь он на меня летит!! Сейчас, сейчас упадёт!» «Ну что ты, дочка, нет никого, Это всё только сон. Завтра проснёшься, будет светло, В парк погулять пойдём».

«Ребята, пленных там ведут! – Где? – Там! – Скорей, скорей! Бежим скорее, во весь дух! Сюда! Вот здесь видней!» Идут… Мы смотрим не дыша… Колонна – без конца… Идут рядами, не спеша, Подошвами шуршат… Над серой, пыльною толпой Нависла тишина… Мальчишки, старики гурьбой Повисли на стенах – Всё население Москвы На тот суровый час, И мысль одна: «Ведь это вы Сожрать хотели нас! Но мы в Москве своей родной Живём и будем жить! Хоть радости нет никакой, Чтоб вас вот так водить…» …Прошли шуршащею толпой… Осталась сказка, быль… …Смывает грузовик с водой С асфальта сор и пыль…