На обратном пути я не захотела возвращаться в Москву, а решила выйти в Воркуте (самолет делал там промежуточную посадку). Я поступала так по двум причинам. Во-первых, я не могла высаживаться на подмосковном аэродроме, чтобы не подводить летчиков, которые, по словам администраторши в Анадыре, не имели права сажать меня в самолет и навлекли тем самым на себя неприятности. И, во-вторых, мне просто не хотелось возвращаться в Москву, когда я готова в дальний путь. В то лето у меня на июнь-июль был продуман запасной вариант путешествия на тот случай, если не удастся улететь на Чукотку: сплав на Ямале по реке Щучьей, которую я давно уже собиралась пройти в одиночку от самых верховьев, от озера Щучьего в горах Полярного Урала. В тот год на стационаре (экспедиционной базе) в нижнем течении реки должна была работать биологическая экспедиция, с участниками которой мне также хотелось бы встретиться. Но с собой карт того района у меня, естественно, не было.

Во время полета я стала быстро прорабатывать маршрут прямо в самолете, ведь у летчиков были полетные карты, правда, довольно мелкого масштаба, но хоть примерно я могла сориентироваться по ним. «Ну что, куда теперь?» — усмехались летчики.

«Река Уса протекает совсем рядом с Воркутой, — лихорадочно соображала я. — Добраться до нее, а там вверх, бечевой против течения на перевал к озеру Щучьему. Заодно почувствую, что значит подниматься вверх „корабликом“». Местность того района я примерно знала, недалеко от Воркуты, как раз на Усе, я, работая в Институте авиационной и космической медицины, участвовала в зимнем натурном эксперименте на выживание летчиков, ходила в тех местах в спортивный лыжный поход.

Мы прилетели в ту же воинскую часть, с добровольцами из которой мы проводили эксперимент, но знакомых я не встретила. С талонами на питание я пришла в летную столовую, представилась путешественницей, и меня кормили в части бесплатно даже без талонов.

У военнослужащих я стала узнавать, как попасть на Усу. Мне нужно было добраться лишь до реки. Но к старту тащить через тальники рюкзак с тяжелым грузом 10–15 километров мне было не под силу. Командир машины с радарной установкой сказал, что на следующий день они собираются на рыбалку. Я договорилась ехать с ними.

Но на следующий день погода испортилась, похолодало, пошел дождь — рыбалка отменялась. Командир, пристально взглянув мне в глаза, спросил: «Тебе очень нужно на Усу?» — «Да», — ответила я. «Садись». Меня довезли до плотины на реке на этой самой машине с радарами, и мы распрощались.

Поднявшись выше плотины, я быстро собрала каяк и поплыла наверх. Погода была препротивнейшая: холод, ветер и дождь. Как только закончился участок реки, запруженный плотиной, пришлось впрягаться в бечеву и тащить каяк против сильного течения вверх. Вода на реке была высокой, в тундре снег недавно сошел, а на северных обрывах реки еще лежал темными пластами. Весенний паводок здесь еще не кончился.

Как же так? Если бы я была на Чукотке, я бы не прошла, с ужасом думала я. Галечники были залиты, на реке встречались настоящие каменистые пороги, то есть такие места, где река имела ярко выраженную ступень падения, да еще среди крупных камней, многие из которых торчали из воды. По берегу, посуху идти и тянуть каяк было далеко не всегда возможно — веревка цеплялась за торчащие на залитых отмелях камни. Я с трудом пробиралась по мутной воде между камней против сильного течения и встречного ветра. «Неужели так же было бы и на Чукотке?» — не переставала ужасаться я. В первую же ночевку я смогла оценить некоторые недостатки своего снаряжения. Маленький двускатный тент, специально изготовленный мной к чукотскому переходу, был сшит из двух треугольников и сужался к ногам. Конек тента с высокой входной части растягивался на весле, в торцевой части он опускался почти до земли и оттягивался обычным маленьким колышком. Входная его часть была закрытой, с апсидой (полукруглым расширением из трех треугольных клиньев), с застежкой-молнией. Под тентом ставилась маленькая, повторяющая форму тента, сужающаяся к ногам палатка из парашютного капрона.

Ставя тент на ветру среди низеньких кустов ивы, натягивая один его конец на весло, я изрядно намучилась и поняла, что подобная конструкция тента не очень удачна и недостаточно ветроустойчива. Да и в одиночку быстро тент не ставился.

Колышки были из проволоки, очень прочной и легкой, они не гнулись от нагрузки, но совершенно не держались в тундровом грунте, легко выскакивая обратно вверх. Колышки из уголка, хоть и тяжелее, были бы лучше. Мне пришлось ножом нарубить колышки из кустарника. Итак, облегчение снаряжения, которое я провела перед путешествием, не во всех случаях оказалось полезным.

Мой домик был настолько низким и узким, что внутрь я могла залезать только ногами вперед и спать только в одном положении. При постановке тента нужно было ориентировать его по ветру, а уклон берега не совпадал с его направлением, поэтому в первую ночь мне пришлось спать головой вниз. И как раз шел дождь, я была утомлена и в первый же вечер решила воспользоваться горелкой. Сидеть под тентом в три погибели и готовить еду было очень неудобно и тесно. Из-за небольших размеров, при порывах ветра стенки тента касались моего тела, а я боялась, что ткань тента будет протекать в тех местах, к которым прикоснешься. Не доверяя непромокаемости тонкого корейского материала, из которого был сшит мой тент, и не успев испытать его в Подмосковье, я захватила с собой еще небольшой кусок полиэтилена.

Дождь, шедший ночью, испытывал надежность моей крыши. Я чутко заснула и вскоре почувствовала, как брызги сыплются с потолка, палатка быстро отсыревает. Я накрыла палатку полиэтиленом и только после этого, успокоившись, заснула крепко. По моим замыслам, палатка должна была защищать меня от комаров (которых пока не было из-за холода), наружный тент от ветра, а полиэтилен от дождя. Будь у меня один полиэтиленовый тент, он бы неминуемо порвался на ураганных ветрах открытых тундровых просторов. Но, как оказалось, ставить трехслойное сооружение — не самый оптимальный выход из положения.

На следующий день непогода не прекращалась. Леденящий встречный ветер с дождем в лицо как будто предостерегал меня, говорил: «Куда ты? Опомнись, вернись, пока не поздно». Постоянно преодолевая напор течения половодной реки, я обнаружила, что один носок моих гидроштанов пропускает воду. Да, они были не новыми и теперь требовали небольшого ремонта. Мелочь? Однако такие мелочи в самом начале длительного путешествия досадны. Если неполадки в снаряжении выявляются на старте, чего же ждать дальше?

Было грустно, мне казалось, что я очень медленно иду. Отсутствие карты не позволяло мне оценить количество пройденных за день километров. Местами мне приходилось нести каяк по камням, в обход порогов, что окончательно лишало меня сил.

Но больше всего меня угнетало то, что в нескольких местах к реке подходили дороги, две накатанные колеи в грунте. Я понимала, что места вокруг еще обитаемые, что сюда можно добраться на машине, что я не на Чукотке (черт побери!), что цивилизация близка. Не было чувства дикости и оторванности.

«Есть нормальные дороги, а я, как дура, бреду где-то рядом. Смогла прилететь на Чукотку, а чиновников победить не смогла». Подавленное состояние не покидало меня. К тому же я рассчитала, что, когда я приплыву к стационару, перемешаясь с такой скоростью, экспедиция уже может свернуть работы. Погода не улучшалась, очередной порог окончательно лишил меня сил, я сломалась и решила плыть по течению и ветру. Меньше, чем за полдня, я с легкостью проделала то расстояние, которое с трудом преодолевала в течение двух суток. С плотины на вахтовке с рабочими я уехала в Воркуту и затем на поезде домой в Москву.

Так бесславно закончился мой чукотский вояж. Все друзья, желавшие мне удачи, жалели меня. Но в то же время говорили, что рады тому, что я вернулась. Живая, и это главное. А прошла по Чукотке или нет, для них совсем не важно…