* * *
...Послевоенный трогается «опель»,
Все детективы сызнова на бис.
И гоголевский заостренный профиль
На лунном лике вырезал карниз.
Седьмин навоскресило полнолунье
Безвременью, должно быть, вопреки.
Иди, иди, канатная плясунья,
Вдоль фабрики канатной у реки.
Давно уже, забывшись отрешенно,
Не сторожат сторожевые львы.
Щелчком гашетки, болью негашеной
Замутнено сознание травы.
И шествуют в почетном карауле
Соцветия, которым не цвести,
Дворы-колодцы, где не мы тонули,
И лестниц постепенное «прости».
События, сообщники бытийства,
Прозрения презренье наугад,
Распутица времен братоубийства
И белого безмолвия накат.
А в довершенье стойкого застоя —
Времянки застекленное окно
Да липкое молозиво густое,
Которым полнолуние полно.
И как цветы, созвучные букетам,
Подобные растениям живьем,
Мы медленно плывем над парапетом
В прощенном всеми городе моем.
Прости и ты еще одну жилицу,
В воздушном крутояре, где и ты,
Имевшую привычку веселиться
На сонных стогнах стольной тесноты.
Прощу и я, заброшенная, милый,
В такую глухомань недель и лет.
А что прощать — прости, почти забыл
А вспомню ли — на то надежды нет.