Здравствуй, детство, ты ко мне зашло Навестить и вновь одну оставить? Я — как птица, я как на крыло Опиралась на тебя, взлетая. Дорогое, времени в обрез, Всё дела, всё тороплюсь куда-то. Хочешь, в воскресенье съездим в лес? Хочешь, купим двух щенят кудлатых? Мне еще придется постареть! Уж тебе я рада и не рада. Только с мира вечно не стереть Голубых твоих веселых радуг. Даже слез сентиментальных нет. Милое, иди из дней горящих, Будешь на меня за далью лет Карие глаза свои таращить.

А мы и вправду на крыльце сидели, Мы семечки сурово, долго ели. И кто бы нас спросил — кто мы такие? А что бы мы ответили ему? Сапожники босые и портные, Забывшие иголки на дому. Крапивой обожженные колени И солнцем обожженные носы, Мы по уши в черемуховой пене И в разноцветных крапинках росы. Тонули на дырявой плоскодонке, Собаки наше слушали вранье... И каждого ждала судьба в сторонке, И семечки плевали мы в нее.

Не остыли эти сани После нашего тепла, Ночь за дверь, окно в тумане, Кот поет, и печь бела. Вышиты крестом и гладью В доме каждая стена, Пахнут круглые оладьи, За геранями — луна. Мы еще куда-то едем, Нас прибило вьюгой в дом, А за озером медведи По берлогам под кустом. Постепенно выпит с чаем Разговор — до дна, вполне. Мы, себя не замечая, Растворились в простыне. Затихает шорох всякий, Замирает каждый жест, Снег клубится, спят собаки: Альфа, Икса, Леди, Джемс.

Я знаю всё, чем в детстве ты играла: Блеск синих стекол в шелковой пыли, Шлем из кулька, из лопуха — забрало, И, вместо пуль, поверх волос, — шмели. Вставал кузнечик — верх конструктивизма — Из зарослей крапивы и репья, Блестел росы тяжелый странный висмут, Где сад ночной был центром бытия. Не феи, нет, но облака и куры Летали и кудахтали вокруг. Готической сосны архитектура, Эклектика цветов и трав, о луг!.. На склоны — обязательно на склоны! — Как в сказке, брызнули кровинки земляник, И крыши крон на царственных колоннах, И капители коз и олених... В дом загоняли с улицы, как с бала, К двенадцати часам — дверь на крючок, И в сотый раз ты у крыльца роняла В хрустальный вечер пыльный башмачок. И смешивались сказочно и сонно Запутанные пряди на висках, Прожилки крыльев мух и листьев клена И тоненькие вены на руках.

Не замути воды. Но до чего черно В темный дом — из слюды Глянцевое окно! В темный покой вперив Радужные глаза, Сядет на ветви ив Черная стрекоза. К водорослям, корням Тянут ряды свои В путь по белым камням Черные муравьи. Жук о семи ногах... Сказочно холодна В солнечных берегах Черная глубина. Желтой игле сосны Падать в воду стрелой. Но до чего черны Пропасти под иглой! Холодом веет здесь, Как от снегов, от вод. Если русалки есть, Тут их — невпроворот! Водоворотов игра Тайная в глубине. Золотая игла Компаса, что на дне. Отблески от блесны, Седой волосок хвои. Но до чего темны Амальгамы слои! Повисли вниз головой Прибрежных сосен ряды. Месяца нож кривой, Не замути воды!

И в гору, по городу, белому сну, А там, в серебристом тумане, Гвоздями и снегом прибита к бревну Прекрасная вывеска: «Баня». И, ангелов чище, выходим в мороз, Без мысли, без грязи, без дряни. Сады замело — подоконник зарос Блестящей помадой герани. Над прорубью ряса полощет платки, Над крышей — печное дыханье, В сенях из ковша — ледяные глотки, И звезды ковшом — без названья.

У чёрта свои были козыри, Настоятель старался зря. Эти лютики, берег озера — Не место для монастыря. Зовут не к моленью и кротости, А к жизни, любви, беде Две синие-синие пропасти: Небо в небе и небо в воде.

И крапаньем, и топом Дождь утомлен до слез. Жасмином и укропом Весь огород зарос. Полно смородин сито, Оскоминою — рот, Задумчиво и сыто Идет по грядке кот. И ветер, разбирая Сплетенья лебеды, Рассеянно стирает Когтистые следы.

По снегу, игла, скитайся, Хвост тащи по целине. Были вышиты китайцы И повисли на стене. Дама в розовом халате, Он с усами, без волос, Подает цветы ей: нате, Принимайте, раз принес. А она, как по уставу (Что ли зря ходить ему?), Руку влево, нос направо: Благодарствуйте, приму. Он, сияя бритой кожей (Метод — гладь и цвет пшена): «Я сегодня стал вельможей, Выходите за меня». Без кокетства и коварства: «В долгий ящик не кладу, Если нужно государству, Разумеется, пойду». На стене стихают речи. За окном бела зима. ...Тетка Лиза в скучный вечер Вышивала их сама.

Дождь и солнце — царевна плачет, В лице холодном улыбку прячет; Уже и плакать она не хочет, А всё не смолкнет, всё слезы точит! Уже и кудри мокры, как травы, У нас царевна крутого нрава. Уже и мило, уже и любо, А так надолго надула губы... Уж пусть поплачет, блестя глазами, Враз просыхающими слезами: Дурит — и ладно, пока дурится, Пока царевна, а не царица!

Когда синеют и густеют сумерки, Поняв, что больше нечего терять, Выходят волки, голодны и суетны, Из леса позади монастыря. А чуть пораньше, час ближайший чувствуя, Поднявши к небу черные носы, Друг друга понимая и сочувствуя, Возьмутся перелаиваться псы. Не холодно, но страшно за сараями. Ответы слыша, подавив зевок, Все лает пес, и хрипло, и старательно, И думает, что он не одинок.

Пора немых комет, Безмолвие зарниц, Пожары лету вслед, И сушь, и тишь ресниц. Что до тебя, апрель! В траве не спят шторма, Безмолвствует форель, Безумствуют грома. Но сомкнуты уста, Хоть гром над головой — Такая высота До тучи грозовой! О августовский день! Бессолнечно светло. И никакая тень Не ляжет под крыло.

Наши следы, босоногие лапы, Море слизнуло с пляжа Анапы. Мы проходили ржавый баркас, Ждали волнистые отмели нас. С каменных, странных слетели цветов Розовых раковин сто лепестков. Листья рогатые, шкурки сухие Мы называли: черти морские. Черти морские, на что вы похожи? Выветрил берег чертову кожу, Легче папируса, тоньше фольги, Только рога и остры, и долги. Черти морские, не вы ли, шурша, В пене на берег шли не спеша? Шелест от чертовой кожи в висок Въелся, как в волосы въелся песок. Черти морские, кто же вас эдак, Кожу долой, что обертку с конфеты? Сколько набросано, прямо стада Вынесла мутная, в пене, вода. Черти морские — особые твари Хлябей земных. Вы на пенной опаре, Верно, замешаны. Каждый прибой Чертову кожу приносит с собой. Сколько вас, маленьких, черных, рогатых, Морем подъятых, ветром объятых, В этот норд-ост, в этот зюйд-вест Желтое дно очистит и съест? И уж такая была чепуха — Семечки моря... Шуршит шелуха. В шорохе этом, в плеске воды Тают босые людские следы.

Не о волках, не о раките (Чтоб с краю спать мы не легли), Но о шагах, как волоките Себя, цепей — на край земли. У бабушки был голос слабый, Как будто с детства (сани, крик) По ледяным морским ухабам Ее везли на материк. У деревянного острога Прабабка щурила глаза И повторяла: «Нету бога». И убирала образа. И этот край, чужой и дальний, Касался детства моего: Динь-бом, и слышен звон кандальный, И засыпаю под него. Я засыпала терпеливо, И, в воду свой вперяя клин, Плыла ко мне неторопливо Сухая рыба Сахалин.

Рано утром уходят в море баркасы, Почерневшие от смолы, Рано утром в пейзаже без резких красок У прибрежных сосен влажнеют стволы. Рано утром на море не бывает качки, Рано утром чувства холодней и свежей. В черных кофтах высокие ходят рыбачки, Чинят сети, глядят на мужей. Рано утром красное солнце в тумане, Забирают сети у жен рыбаки, Рано утром прозрачна роса на поляне. У непойманной рыбы шевелятся плавники.

Экран стоял под звездным небом, Листва лилась во тьму кулис, Смешались в фильмах быль и небыль, И фальшь с отчаяньем сплелись. Герои надевали фраки, Белели платья героинь, На Терской лаяли собаки В ночную темную теплынь. С экрана брошенная баба Глядит, красива и грустна, Здесь — семечки, цветы, Анапа, Пять лет назад была война. Вчера расстреливали бомбу За дюнами, на берегу. Красавцу из кино о чем бы Грустить, понять я не могу! Такие сказочные кони Стоят у белого дворца, В такую славную погоню Он мчится, мчится без конца! Ночь на экране, ночь, объятья, Ночь в зале, слезы на щеках, Свою подругу в белом платье Герой проносит на руках. Ее убили в перестрелке, И шлейф сияющий в крови, И кадр помечен шрифтом мелким, Словами горя и любви... Огни морской воды с экрана, Прибой рвет лодку за кольцо, И крупным планом, крупным планом — Убитой женщины лицо.

В младенческом сне я года провела, Я столько обиды чужой проспала. В младенческом сне я смотрела кино О тех, кого я потеряла давно. В младенческом сне, в золотых облаках, Мне снилось, что носят меня на руках. Мне снился отец в том младенческом сне, Мой давний отец, не пришедший ко мне. Мне снился любимый, бранивший меня За то, что дремлю среди ночи и дня. Мне снились тогда от весны до весны Какие-то теплые детские сны. И все мне кричали: проснуться пора! ...Жестокие, ясные нынче утра: Пронзительный климат, ветра до костей И таянье полных метелью горстей... До снега за птицами вдаль унесен Несбывшийся долгий младенческий сон.

Мёда полны ладоши, Липнут к небу стрижи, Голубые волошки Выгорают во ржи. Горевать не умею, Где всем босым — уют, Где ленивые змеи Землянику жуют. Через строчки любые Прорастет моя быль: Васильки голубые Припудрила пыль.

О, мне никак не наглядеться Сквозь голубую линзу дней, И вдрызг заплаканное детство Мне все желанней и родней. Страна, где каждый час был первым, Где каждый шаг был шаг вперед, Страна метафор и гипербол, Не закрывай своих ворот!