Я проснулся: стучали в дверь. Было рано, и хотя свету пора было и воцариться, темные грозовые тучи мешали ему. На пороге стоял Денис. Когда я распахнул дверь, волна душного теплого воздуха вошла в дом.

— Дядя Федор, смерч идет, будите своих и спускайтесь в подпол, кота в переноску, одеяла и документы с собой, я вам фонарь принес, большой, на батарейках, у нас два.

— Как это — смерч?

— Поднимитесь на чердак.

Мы поднялись. В слуховое окно видна была клочковатая, неземная, огромная туча, из которой, увеличиваясь, извиваясь, спускался к земле огромный хобот смерча.

— Со стороны села идет, в нашу сторону. Все, будите своих, я побежал. Форточки в сторону села закройте, а в противоположную откройте, дверь на ту сторону тоже лучше распахнуть и подпереть, дед говорит.

Мы сидели в подполе на топчане для ящиков с картошкой, накинув на него ворох подушек и одеял. Котовский молча скребся и ворохался в переноске. Участившиеся было удары грома словно выключились. Там, снаружи, нарастал гул, приближающий звук громадной колесницы, немереного поезда, — мы чуяли мелкую дрожь земли. Капля сидела между нами, нахохлившись, как воробышек, заткнув уши.

— Смерчем может дом снести, — сказала Нина.

— Мы в подземелье, нас не снесет. Вот сарайчик с туалетом могут и полетать, если им не повезет.

— А если крышу снесет и нас завалит? — спросила Капля.

— Художники на месте, у них гости, Онисифоровы в своем подвале, по соседству — откопают, не боись.

Голоса уже увязали в приблизившемся грохоте, мы плохо слышали друг друга. Шум и треск падающих деревьев, глухо ударявшихся оземь. Вдруг на какое-то краткое, неисчислимое время стало тихо, словно мы оглохли, затем гул возобновился, но словно поменял направление.

— Он свернул, — сказала Нина.

— И прыгнул, когда сворачивал.

— Мне кажется, он удаляется.

Звук стихал, удалялся. Тут застучало по крыше, словно каменьями осыпало дом.

— Град.

— Стекла не выбьет?

— Выбьет — вставим.

— У нас дверь открыта.

— Подожди, через некоторое время пойду закрою.

Когда пошел я закрывать дверь, увидел белое при пороге, бел был наш сад-огород от крупных градин, свет в доме отключился. Я закрыл дверь, закрыл форточки; хлынул ливень, заливая всклянь оконные стекла; тьма еще стояла над нами, но то была привычная мгла сильных дождей и гроз, а не черно-лиловая космогоническая мгла древнего ужаса.

Нина с Каплей вылезли из подпола, таща подушки, одеяла, фонарь и переноску с котом. Не сговариваясь, не глядя на часы, мы полегли, расположившись по кроватям, Капля на диванчике; обе они с Ниною уснули мгновенно на незнакомой планете бурь, в аквариуме дома; я провалился в сон через некоторое время, успев увидеть спящую на диванчике Каплю и лежащего на дерюжно-плетеном коврике кота.

— Хоррор, хоррор! — приговаривал кот, деря когтями дерюжку.

Дождь лил сутки, слегка утихнув к вечеру; вечером заскреблось в дверь — я впустил продрогшего и мокрого как мышь пса Свободного, который долго отряхивался в сенцах, обдавая меня каплями, пахнущими псиной и непогодой.

На следующее утро меня разбудил непривычный звук.

«Да неужели смерч возвращается? Неужели нас перенесло в долину торнадо?»

На лужок за домами садился вертолет. Стало тихо. На башне Татлина, разворотив ее, лежала упавшая сосна, на сарае — полусухое дерево из семьи тополиных, которое я не первое лето собирался спилить.

Я вернулся в дом, укрылся одеялом; стук в дверь — на пороге стоял человек, на чьей одежде красовались три утешительные буквы: МЧС.

— У вас все в порядке? Вы здоровы, целы?

— Да ничего, — отвечал я, — разве что крышу снесло.

— У вас проблемы с кровлей? В каком строении?

— Спасибо, — сказала Нина, — с кровлей все хорошо. Только света нет.

— Свет дадим в течение двух суток, постараемся пораньше, много в районе обрывов проводов, деревья падали. Деревья поваленные мы распилим; если есть тачка, забирайте на дрова, поможем к домам чурбаки подвезти. А вот на вашу эту... вышку... вешку... штуку... около просеки..

— Арт-объект.

— На объект одно дерево упало, малость объект попортило. Так где тачка-то? Говорят, у вас тут зимогор имеется.

— Ну, я зимогор, — сказал дед Онисифор. — Дениска, кати тачку, вторую у художников возьмем.

— А церковь? — спросила Нина. — Церковь цела?

— Целехонька, в лесах строительных стоит, — отвечал эмчээсовец, — хотя рядом две сосны упали. Кто из вас Онисифоров?

— Мы, — сказали дуэтом дед и Денис.

— Ваш отец про вас спрашивал, велел узнать, не надо ли вас днями вывезти, лекарство какое привезти, продукты, тогда он за вами прилетит, мы ему передадим.

— Не надо прилетать, — сказал дед, — скажите: все хорошо.

— И вывозить не надо, — сказал внук, — за нами третьего сентября дядя приедет, всех и вывезет.

— Это вряд ли, — сказал человек из МЧС, — мост снесло, чинить будем. К вам не проехать.

— Когда почините? — осведомился дед Онисифор.

— В лучшем случае числу к пятнадцатому сентября.

— Ничего, мы подождем, — сказал дед, довольный, что Денис с ним до середины сентября побудет. — Привет сыну передавайте, а вам спасибо и за дрова, и за весточку, и вообще за работу.

— Вот как свет дадим, мост починим, будет нам спасибо, — сказал эмчээсовец, улыбаясь, очень довольный, что мы живы, целы, дома наши стоят, никого из-под завалов доставать не надо.

— Смерч шел на нас, — сказал Денис, — но свернул на просеку.

— Мимо проскочил. Ну, сейчас дрова ваши доставим, дальше полетим.

Из дома вышла сонная Капля с Котовским и Свободным, точно с почетным эскортом.

— Вы прилетели? — спросила она. — А ураган кончился?

— Мы улетаем. Стихло ваше торнадо.

— А что это за звук?

— Деревья пилим, барышня. Бывайте здоровы.