Так бы и простояла в бормотании кратких диалогов о пиве, погоде, футболе, поджигателях войны, дамах, то есть бабах, инопланетянах и ценах на мормышки пивная очередь, если бы следовавший из консерватории к месту своего появления на свет Шурик, задержавшийся ненадолго возле ларечного оконца тезки своей, не решил похвастаться перед приятелем маленькой, с ладошку, немецкой губной гармошкою.

— Трофейная, я думаю, — сказал он. — Мне ее намедни дядюшка подарил.

Поскольку Шурик, как многие музыканты, имел свойство играть на всем, что играет, без обучения почти, заиграл он на малютке-гармошке. Сперва «Чижика-пыжика» — поскольку рядом была Фонтанка, где чижик водку пил.

Очередь навострила ушки.

Потом «Вечерний звон».

Неожиданно подпели друзья-филологи.

Тут со стороны Никольского переулка подошел известный эстрадный частушечник со своим маленьким, известным всем любителям эстрады и редким обладателям телевизоров небольшим концертино.

И пошла писать губерния.

Из парадной своей выплыл известный композитор-песенник, любимец народный, композитор C.-С., слушал благосклонно, улыбаясь, покивал Шурику. Шурика знали многие музыканты, еще и потому, что в качестве хормейстера был приставлен он к певицам сестрам Фёдоровым, которых, в частности, неустанно обучал не ругаться матом: принес копилку в форме гипсового с выпученными очами кота, велел за каждое нецензурное слово кидать туда рубль; ну, суммы набирались поначалу изрядные, потом сестры стали жалеть денег, сработала рублевая цензура.

Особо оживились, когда завели гармошка губная с концертино частушечные переборы. Даже пивная Шура из заповедного оконца выкрикнула свое:

Тише, тише, тише, тише, у меня четыре Миши! что мне делать? как мне быть? где мне пятого добыть?

Звякали в такт кружками, стучали по деревянным ящикам тары.

Пока перепивший пивка с водярой нехороший завсегдатай не стал делать топотушку, кружиться и блажить во всю фальшивую хриплую бедную глотку:

Лаврентий Палыч Берия вышел из доверия! Лаврентий Палыч Берия вышел из доверия!

— Ты это прекрати! — вскричал Толик. — Ты нарушаешь! Сейчас милиционер из-за угла выйдет, заарестует тебя! Лучше «Семёновну» пой!

Одновременно открылись окна на втором этаже сюзоровского дома, к коему примыкал ларек, и эркера, и Гарсиса с тетушкой Симой (боровшейся, как мы уже знаем, с нездоровыми туалетными наклонностями завсегдатаев ларька) воскричали свое.

Музыка и пение прекратились. А Шурик завел с филологами умный разговор про домашнее музицирование, в старое время свойственное всем слоям населения: аристократы на роялях, арфах и скрипках, разночинцы на фисгармониях, народ на балалайках и гармошках. По его словам, домашнее музицирование, прекратившееся во времена Гражданской войны, поддерживало культуру от Кушки до Чопа и непосредственно являлось одним из решающих факторов благосостояния страны.

— А народ тянется к благосостоянию, т. е. к домашнему музицированию, — убежденно сказал он, — что мы только что и наблюдали. А то осталось одно пение a capella по пьянке за столом по большим праздникам.