Встречая гостей, распахивая дверь, он на секунду замирал на пороге, стоп-кадр, а потом уже отходил в сторону и пропускал гостя. На Фонтанке за распахнутой дверью, за его спиной взбегала вверх лестница, пребывал малютка-вестиблюй с каморкой-кладовкой под лестницей, в Комарове, если свет в доме не был включен, в гость всходил на крыльцо с солнечного лужка, в стоп-кадре хозяин виден был на фоне темного прямоугольника, обрамленного дверной рамой. Когда гость уходил, он не всегда шел провожать его, но оставался на пороге, в дверях, и, обернувшись, уходящий видел его портрет в полный рост (чаще всего левым плечом подпирал он косяк, реже — правым) в дверной раме. По стилистике портрет напоминал то ли позднее Средневековье, то ли ранний Ренессанс, но, может, и парсуну восемнадцатого столетия.

Клюзнер переехал в Москву в самом начале шестидесятых, когда еще существовали знаменитые московские дворы (один из них знаком всем по пейзажу Поленова «Московский дворик»), просторные, пространные, с совершенно неожиданными строениями, одноэтажными флигелями, лужками; иной двор напоминал старую усадьбу; другой и вовсе деревню либо провинцию; в центре третьего стоял двухэтажный деревянный дом с печным отоплением, в окно виднелась елка, вокруг которой дети начала двадцатого века водили допотопные хороводы; иной… ну, и так далее; ныне вы их не отыщете, они сметены нелепым жадным уродливым строительством девяностых годов. В одном из таких двориков (его-то личный двор в Кривоколенном переулке помечен был доходным домом в стиле модерн, воспоминаниями об училище Строганова, московским аналогом училища Штиглица) неподалеку от дома набрел он на маленькую белую церковь, напоминавшую новгородские; он стал приходить к ней, она притягивала его. Однажды он услышал, как поют в ней певчие, пели очень хорошо, он простоял на пороге всю вечерню. После этого он совершенно обжил порог церквушки, подпирая по обыкновению, плечом косяк. Месяца через два молодой священник, очевидно, настоятель, подошел к нему.

— Почему вы всегда стоите на пороге? Заходите.

— Разве вы не видите мой семитский нос? Да я и некрещеный.

— Заходите, — повторил священник с улыбкой.

— Если позволите, я тут постою.

— Конечно, — сказал батюшка, продолжая улыбаться, — стойте где хотите, приходите когда угодно.

И частенько — все десять лет, пока не съехал он с Кривоколенного в отдельную квартиру, где не прожил и полугода, — видел батюшка из глубины, от алтаря, знакомую фигуру на пороге в обрамлении рамы церковных дверей.