«Дорогая Елена! — отвечал на письмо Елены Ч. неизвестный нам адресат. — Я уже ответил Вам на Ваше письмо, в котором многое, неизвестное мне о Б. Л., прочел с сердечной и душевной болью. Однако, подумав, я осмеливаюсь послать Вам и это краткое послание, постскриптум в некотором роде, относящийся к тому абзацу, в котором Вы пишете о латаной, штопаной, не единожды зашитой одежде и заплатах на постельном белье, увиденных Вами, когда разбирали Вы вещи. Я хочу пересказать Вам одну древнюю осетинскую притчу. В одном из монастырей жил старый монах; иногда навещали его родственники, однажды заметившие, что одежда старика совершенно прохудилась. Родственники привезли ему новую одежду, он поблагодарил их. Однако в следующее посещение монастыря родственники с несказанным удивлением увидели старика всё в том же монашеском одеянии, швов и латок стало больше вдвое, а кое-где булавки и скрепки соединяли два куска подрясника, между которыми ткань истончилась, истерлась, истлела, стала почти прозрачной. Новое же дареное платье, аккуратнейшим образом сложенное, лежало на полочке. „Как же так?! — вскричали родственники. — Ты опять в старой, перелатанной, перештопанной рваной одежде, а ведь мы привезли тебе целую!“.

— Одежда не может быть целее моей души, — отвечал им старый монах».