Коринфяне, сегодня Петр и Павел, но в Тире и в Твери всё норовим мы жить противу правил, что нам ни говори. Теперь сними мужской наряд, Омфала, всем одиночествам, знать, лет по сто, так много зноя, а любви так мало, что мы почти никто. У воздуха подплавлен каждый ярус над незадачливым мирком вещей, а мы плывем, раз поднят белый парус дневных ночей. Плывем куда придется, как придется, в Саратов, в Сан-Хосе; но, уроженцы или инородцы, неисправимы все. Акустикой лазури говорит нам: «Коринфяне!» — бескрайний небосвод. Залив цветет, а звезд еще не видно, к тому идет. Апостольские дни бредут по лугу, их календарь отложим на потом, но что ни строй, дворец или лачугу, выходит мертвый дом. И, интегралы превзойди, иль дроби, нескладной жизни комната тесна. Коринфяне, еще раз час нам пробил очнуться ото сна. Непостижимых крыл летят пушинки и ночь нежна, а белая и желтая кувшинки — две девы из псалма. Где затаились Веспер и Стожары, мы все, как суховей. О смысле выспреннем хвалы и славы задумались мерцающие главы ночных церквей.