Несмотря на то, что  лавинообразный рост числа заключенных был спланирован на  административном уровне, сам лагерь совершенно не был к нему готов. Особенно тяжелым оказался, судя по всему, 1929 год, на который пришелся пик поступлений новых арестантов. Кемский пересыльный пункт не имел достаточного резерва жилых помещений; бараки переполнялись сверх всякой меры, и само существование в них было немалым испытанием. Из Кеми людей стремились поскорее отправить к месту работ, чтобы освободить пересылку для новых этапов.  

К месту работ на командировки Третьего отделения они отправлялись поездом в сопровождении конвоя, а по прибытии на станцию шли к месту назначения пешком. Все командировки были расположены вдоль железной дороги, однако порой до них приходилось идти по 15–20 километров. Преодолеть это расстояние после нескольких дней голода и мук в поездах и на пересылке могли не все. Начальник конвоя, сопровождавший этап в 200 человек от станции Пояконда до командировки Великий остров в ноябре 1929 г., рапортовал потом, что трое изможденных заключенных отстали от группы, двое из них замерзли насмерть. Судя по всему, такой результат при доставке рабочей силы был сочтен лагерной администрацией более чем успешным, так как конвоир не только не был привлечен к ответственности за смерть людей, но и получил премию. 

Вновь открываемые командировки были в действительности просто местом, указанным лагерной администрацией по согласованию с лесозаготовительным трестом. Первые партии заключенных должны были сами обустраивать пространство будущего лагеря, ночуя до той поры под открытым небом или в шалашах. По их свидетельствам, сначала выстраивался дом для начальства и охраны, затем – здания штрафного изолятора, вышки для надзирателей, потом хозяйственные постройки и в самом конце – жилой барак для заключенных. Жизнь на лесной командировке в описании бывшего сотрудника лагерной охраны предстает такой: «В дремучем карельском лесу, летом окруженные сплошными болотами, а зимой обледенелые и занесённые сугробами снега, стоят два-три барака для заключённых, небольшой деревянный домик для чекистов-надзирателей и, непременное приложение, – «крикушник» (карцер – И. Г.). Бараки сделаны из сырых тонких брёвен, между которыми положена моховая прокладка, и на полметра сидят в земле. Плоская крыша из тонких сырых жердей покрыта еловыми ветвями. Пол земляной. В бараке два яруса нар из тонких жердочек. Зимой от тепла в бараке снег на крыше тает, и заключённых, спящих на верхних нарах, мочат капли воды, протекающие сквозь щели между жердями. В бараке на четыреста-пятьсот человек три-четыре маленьких тусклых окошечка и две небольшие железные печки, которые зимой топятся всю ночь. Никаких столов и приспособлений для сиденья в бараке нет» [46][46] Киселев-Громов Н. И. Указ. соч. С. 60–61. 
. 

В 2015–2016 гг. Международным Мемориалом было проведено две экспедиции, посвященные поиску и первичному исследованию серии командировок Третьего отделения Соловецкого лагеря, расположенных по берегам Ругозерской губы и пролива Великая Салма. Узловым пунктом для всех них являлась, судя по всему, станция Пояконда Мурманской железной дороги – именно через нее проходили этапы заключенных, доставлялись необходимые грузы и переправлялась в обратную сторону лагерная продукция. Данные полевых исследований, проведенных на острове Великом, полуострове Киндо и Ковдском полуострове в целом подтверждают картину, рисуемую мемуаристами, добавляя к ней некоторые новые детали. Обнаруженные остатки построек всякий раз расположены на берегу пресноводного озера – постоянного источника питьевой воды (оз. Морцы на Великом острове, Верхнее Ершовское и Круглое озера на Киндо, Лосиное и Гоголиное озера на Ковдском полуострове). Найденные остатки построек можно разделить на три типа. 

1. Большой жилой барак (две постройки на Верхнем Ершовском озере и одна на озере Морцы) – здание площадью примерно 9х24 м, состоящее из двух жилых отсеков 9х10 м и центрального пространства, в свою очередь разделенного на входной тамбур, из которого внутренние двери вели в жилые помещения справа и слева, и небольшую заднюю комнату (возможно, комнату начальника или охранника, если соотнести этот план с описанием Дж. Китчина). Помещения, оборудованные двухъярусными нарами, должны были вмещать около 200 человек, а в экстремальных случаях и больше (повторяемая регулярно в мемуарах цифра в 300–500 человек, видимо, относится к заполнению именно такого барака). Судя по всему, эти здания строились по типовому проекту – такая же конструкция позже использовалась на лесозаготовках УСевЛОНа и Норильлага.

Большой барак на Верхнем Ершовском озере, полуостров Киндо. Правое жилое крыло и центральная часть с маленькой комнатой. Фото автора

 2. Малая однокамерная постройка размером примерно 7х7 м (два таких сруба обнаружены на Верхнем Ершовском озере, четыре – на Круглом). Сейчас трудно определить их точное предназначение, они могли быть привилегированным жильем (например, для охраны или начальника командировки) или использоваться для каких-нибудь подсобных нужд.

Малая постройка на Круглом озере, полуостров Киндо. Фото автора

 3. Малый барак – усеченная и несколько уменьшенная в масштабе версия большого жилого барака (два на Лосином озере и четыре на Гоголином) (илл. 3). Площадь постройки около 8х11 м, она, как и большой барак, имеет входной тамбур и расположенную за ним небольшую комнату, но общее жилое крыло только одно, размером около 8,5х8 м.

Малый барак на Гоголином озере, Ковдский полуостров. Фото Н.А. Ломакина

В стенах всех построек обнаружены пробуренные отверстия, служившие для крепления встроенной мебели (в большинстве случаев нар). Очевидно, что такой способ обустройства сильно ухудшал теплоизоляцию помещений, однако был в тех условиях, видимо, самым простым и быстрым.

Отверстия в стене и сохранившаяся часть встроенной конструкции. Круглое озеро. Фото автора

В бараках Гоголиного озера, сохранивших кое-где детали внутренней обстановки (фрагменты столов и нар) и межкомнатные двери, были обнаружены надписи, частично прочитываемые, сделанные карандашом на бревне одного из срубов и на дверном косяке другого. Указаны имена людей и места, откуда они прибыли. Одна из надписей, наиболее полная и хорошо сохранившаяся, читается так: «Абакумов В. В. 1930 г.… села Антушева 1908». Вторая дата, по всей видимости, является годом рождения.

Надпись на стене барака. Гоголиное озеро. Фото автора.

Дендрохронологический анализ бревен, из которых выстроены бараки на Круглом и на Ершовском озерах, показал, что большинство из них срублены задолго до описываемых событий – в начале XX или в XIX вв. Две пробы при этом достаточно четко показывают 1928–1929 годы – момент строительства бараков следует датировать именно по ним. Странный возраст других бревен объясняется, судя по всему, тем, что для строительства использовали старую древесину – плавник, выносимый морем на берег. Имея в виду, что на жилье для заключенных администрация вернее всего желала сэкономить – а использование старой древесины означало экономию не только материалов, но и времени – такое объяснение представляется более чем логичным. Кроме бараков в двух местах (на Круглом и на Гоголином озерах) обнаружены фрагменты сооружений из жердей и досок, которые могут быть остатками караульных вышек. Трудно сказать, была ли вокруг лагерных пунктов какая-нибудь ограда. Тяжесть работ и суровые условия (лесорубы работали зимой), видимо, избавляли охрану от необходимости строгого надзора. Вокруг всех обнаруженных мест заметны следы старых вырубок – замшелые пни, в некоторых местах – оставленные штабели бревен. Возраст окружающего их леса не превышает ста лет. Лес, судя по всему, вырубался под корень, оставляя местность опустошенной после рабочего сезона.

Остатки штабеля бревен близ Круглого озера. Фото автора.

О том, как велись лесозаготовки, их свидетель писал так: «На работу заключённые идут до 10 километров. И чем дольше они работают, тем дальше и дальше им приходится ходить: вырубая лес, они с каждым днем отодвигаются от места расположения командировки. В лес заключённые приходят совершенно затемно. Десятники выдают им спички: ими они просвечивают сосны, чтобы узнать, есть ли на сосне клеймо и можно ли рубить ее. Снегу по пояс, и заключённый должен вытоптать вокруг дерева снег. Тридцать пять деревьев он должен срубить, обрубить с них сучья и окорить. А после работы, возвращаясь на командировку, он должен пройти пять-десять километров. Срубить и очистить 35 деревьев – это только основной урок заключённого» [52][52] Киселев-Громов Н. И. Указ. соч. С. 63–64. 
. Тяжесть работы, убогие условия проживания, не спасавшие от суровых северных холодов, удаленность от ближайшего пункта медицинской помощи (лазарет отделения, рассчитанный всего на 45 коек, располагался в Кандалакше) быстро приводили к болезни и гибели людей. Немалую опасность представляли и лагерные сотрудники. 

Частые случаи жестокости на командировках в отношении заключенных со стороны охраны и администрации (состоявших наполовину из самих заключенных) зафиксированы как в воспоминаниях, так и в документах ОГПУ. По результатам проверки комиссии Шанина было возбуждено несколько уголовных дел, в том числе «дело надзорсостава к[омандиров]ки Энг-озеро 2 (3 отделение СЛОН) Золотарева и др. в числе 8 чел., систематически истязавших заключенных, в результате чего зарегистрировано было 3 смертных случая» [54][54] Из доклада комиссии А. М. Шанина Коллегии ОГПУ о положении заключенных в Соловках (ЦА ФСБ России. Ф. 2. Оп. 8. Д. 116. Л. 102–112. Цит. по: Архив А. Н. Яковлева (электронный ресурс). URL:  http://www.alexanderyakovlev.org/almanah/inside/almanah-doc/1000703).
. Не лучше дело обстояло и на лесозаводах. В лагере Ковдского лесозавода №45 заключенных истязали проверенными соловецкими способами, о которых вспоминала дочь учителя заводской школы Елена Божко: «Барак с уголовными преступниками стоял за изгородью. С ними очень плохо обращались: зимой ставили на камень в одном белье и обливали водой или протаскивали на веревке из проруби в прорубь – сама не раз видела с чердака школы» [55][55] Божко (Кошева) Е. Я – учительница. Пережить блокаду // Архангелиты — дети Немецкой слободы.
Хроники старинного рода Пецъ (Paetz). Малоизвестные страницы истории с XIV века по сегодняшний день (электронный ресурс). URL: http://paetz.ru/?page_id=24. 
. О поездке на Кандалакшский завод №4 А. М. Шанин докладывал: «Объективная картина режима на Лесозаводе такова: прежде всего Комиссией осмотрен карцер. Это дощатый сарайчик площадью в одну квадратную сажень, без печи, с громадными дырами в потолке, с которого обильно течет вода (в этот день была теплая погода), с одним рядом нар. В этом «помещении» буквально друг на друге в момент прибытия Комиссии находилось 16 полураздетых человек, большинство из которых пробыло там от 7 до 10 суток. (….) Только накануне приезда Комиссии арестованным стали давать кипяток; ранее это считалось излишней роскошью. По поступившим жалобам Комиссией было опрошено 8 человек, туловища и руки которых были покрыты явными даже для неопытного глаза кровоподтеками и ссадинами от избиений» [56][56] Из доклада комиссии А. М. Шанина… 
. В материалах комиссии Шанина сохранилась запись показаний одного из заключенных, который рассказывает об издевательствах, чинимых начальником командировки в Кандалакше: «В 3 отделении на к[омандиров]ке «Кандалакша» был начальником некто Евстратов Андрей Самойлович. Здоровый парень, косая сажень в плечах. Этот занимается тем, что «ласкает», как он выражается. «Ведите его сюда, я его обласкаю». А ласкает он всегда здоровенной палкой. Однажды он на к[омандиров]ке «Кандалакша» в своей комнате так «ласкал» одного заключенного, что тот весь в крови лишился сознания. И что больше всего возмутительно – это то, что [как] человек сознательный, [он] выбирал палку с гвоздями» [57][57] Из свидетельских показаний заключенного СЛОНа о насилии и издевательствах над заключенными, данных комиссии А. М. Шанина // Архив А. Н. Яковлева (электронный ресурс). URL: http://www.alexanderyakovlev.org/almanah/inside/almanah-doc/1000716 
. Смертность на командировках была, судя по всему, очень высокой, и места захоронений умерших там до сих пор не установлены. 

Естественно, что мысли о том, как избежать такой печальной участи, заботили многих заключенных. Побеги с командировок в целом были делом регулярным и имели гораздо больше шансов на успех, чем попытки бежать с Соловецких островов. Недалеко была финская граница, при хорошей подготовке и удачном стечении обстоятельств через несколько недель беглец оказывался в другом государстве. М.М. Розанов писал, что особенно много уходов случилось летом 1930 г. – после проверки Шанинской комиссией и ареста отличавшихся особой жестокостью лагерных охранников строгость надзора заметно упала. Происходили такие случаи в основном летом, и решались на них люди, занятые на более легких работах, чем лесоповал.  

С лесозаготовок убегали редко. Такие случаи были чаще актами отчаяния, обреченными на неудачу, чем продуманными и спланированными операциями. Известен, впрочем, и пример удачного побега с лесной командировки Баб-дача – похоже, он стал довольно громким событием для всего лагеря, из уст в уста передававшего рассказ о том, как «несколько заключенных, не выдержав издевательств и истязаний, вооружились топорами, выданными им для работ, обезоружили стражу, разбили кладовую, взяли необходимый запас одежды и продовольствия и, в числе шестнадцати человек из шестидесяти, бывших на командировке, ушли в Финляндию» [61][61] Чернавин В. В. Указ. соч. С. 300–301.
. Неудачных побегов все же было гораздо больше – беглецов ловила не только лагерная охрана, но и местные крестьяне, которым за поимку беглого УСЛОНовца уплачивалось вознаграждение. 

Однако при всем вышесказанном мемуаристы не раз отмечали меньшую жестокость режима на командировках, чем на островах. Здесь реже бывали случаи открытого садизма, бессмысленного издевательства над людьми, которыми славились Соловки в середине 1920-х годов. Подчинение всего режима производственным целям заставляло ценить человека по меньшей мере как рабочую единицу, необходимую для выполнения плана. Питание на командировке было несколько лучше, для заключенных с образованием и производственными навыками открывалась возможность лагерной «карьеры» в виде работы в отделах на должностях специалистов или в канцелярии управления. С 1930 г. СЛОН прекратил свое существование: теперь он назывался «Соловецкий исправительно-трудовой лагерь ОГПУ». Наступала эпоха «перековки» – первая фаза существования ГУЛАГа, начинавшего себя выстраивать как огромную систему сосредоточения подневольного трудового ресурса и распределения его по наиболее трудоемким и необжитым участкам государственного проекта индустриализации.