Едва Гарнет успела открыть ящик письменного стола, где хранилась фотография ее мужа, как в комнату вошла Дженни. Глаза Гарнет наполнились слезами, и она смогла лишь прошептать:

— Дени погиб, тетя. Его убил Брант Стил. И она рассказала тете обо всем. Поскольку Дженни уже давно предполагала, что Дени мертв, то совсем не удивилась этой новости. Ее лишь поразила злая ирония судьбы, заставившей именно Бранта Стила совершить ужасное деяние.

— Я больше не могу видеть этого человека, тетя Дженни. Если он осмелится прийти сюда, я не стану с ним разговаривать.

Она присела на стул, задумчиво глядя на фотографию. Та уже начала разрушаться, несмотря на все предосторожности: сеть тончайших трещин покрыла начинающее темнеть изображение — первый признак скорого исчезновения. Гарнет прижала портрет к сердцу, обещая себе, что по крайней мере память ее не потускнеет никогда.

Дженни обняла племянницу:

— Ну, теперь ты хотя бы все знаешь. Разве знание настолько хуже неведения?

— Мне кажется, я наполовину мертва, — тихо сказала Гарнет. — Я не уверена, что смогу жить с этой мертвой половиной, тетя, и что мне вообще хочется жить.

— Да, так чувствуешь себя, когда приходится испить горькую чашу. Но это пройдет. Ты все переживешь.

— Я должна перекрасить свою одежду, — произнесла она без всякого выражения.

— Тебе не нужен вдовий траур, Гарнет. Это же просто символ. Ты можешь скорбеть в глубине своего сердца, как делаешь долгое время, сама того не понимая. Но ты не должна горевать всю жизнь, Гарнет. Именно ты не должна делать этого.

Сумерки сгущались, превращаясь в полную тьму, в которой растворялись серые тени вечера. Из прерии доносился жалобный крик козодоя. Миссис Мэйсон уводила свою молочную корову с площади, судача о чем-то с соседкой, загонявшей в курятник стайку цыплят. Сет Траверс пожелал обеим дамам доброго вечера и нетвердой походкой направился домой.

Дженни, хлопотавшая в лавке, невольно улыбнулась, увидев, в каком он состоянии:

— Думаю, вы, мальчики, выпили сегодня не по одному глотку?

— Мы ухлопали на двоих целую бутылку, Джен. Брант Стил в такой печали, что хотел хоть немножко забыться за стаканчиком доброго виски.

— Я все знаю. Сет. Гарнет мне рассказала.

— Бедная девочка! Мне так жаль их обоих, Джен. Правда, Брант сделал лишь то, что должен был сделать, выполняя свой воинский долг. Мыто с тобой понимаем это, не так ли?

Дженни кивнула:

— Но Гарнет не хочет этого понять. Она твердит, что не желает больше его видеть, и я боюсь, это — не пустые слова.

Сет оперся на стул:

. — Дюки — мои лучшие клиенты, Джен. Я не могу отказывать их управляющему, когда он приезжает сделать заказ. Кроме того, я ведь такой же конфедерат, как и он. Если бы не мой возраст, я тоже сражался бы против янки. Конечно, Гарнет может избегать Стила, если чувствует, что так надо. Но, Джен, этот бедный малый… просто умирает от любви к ней.

— Да, с того самого момента, как они встретились, — подтвердила Дженни со вздохом. — Он был бы для нее неплохой парой. Именно для нашей девочки. Может быть, Гарнет когда-нибудь и простит его, но сейчас мы ничего не можем сделать. Меня беспокоит ее самочувствие, Сет. Она все еще пребывает в шоке, как-то заторможена. Это может опять привести к ухудшению здоровья и, не дай Бог, к кризису.

— Не надо ничего загадывать, Джен. Позволь мне самому накрыть на стол, — предложил он, видя, как Дженнифер вынимает посуду из буфета.

— С такими-то трясущимися руками? Ну уж нет, я сама.

— Да уж. Я, пожалуй, все переколочу. Ты уж извини меня, Джен. Я очень давно так не напивался. С того самого дня, как мы услышали об Аппоматоксе. Стил сказал, что в тот раз он тоже крепко выпил. Но сегодня алкоголь па него, похоже, не слишком подействовал. Чем больше он пил, тем грустнее становился. Пока наконец эта красотка не увела его.

— Мисс Ли?

— Да. Думаю, этой ночью она утешит своего любимого. Каждому дураку понятно, что эта девица без ума от него. А Салли Фосс сходит с ума по ней. Просто заколдованный круг… — Сет замолчал, о чем-то вдруг задумавшись, а потом ни с того ни с сего спросил:

— Интересно, как ее обезьянка живет без бананов и кокосовых орехов?

Дженни наполнила супницу дымящимся тушеным мясом.

— Лоллипоп питается тем же, чем и мы.

— А наша девочка будет ужинать с нами?

— Спасибо, я не голодна, — спокойно сказала Гарнет, входя в комнату.

Дженни спросила себя: интересно, с какого момента она слушала их разговор?

— Дядюшка, у тебя на складе есть черная краска для ткани?

— М-м, не думаю, моя милая. Настоящую краску для одежды сейчас трудно достать, она в основном привозится из Европы. И на нее такой спрос в последние… пять лет. — Сет, осекшись, помолчал. — Местные женщины научились сами изготовлять красители из корней, листьев, коры и ягод. За время дефицита фабричной продукции им удалось научиться делать неплохие краски для домотканой материи, не хуже промышленных.

— Мне нужна только черная, дядя. Может быть, завтра на складе я смогу отыскать одну-две упаковочки.

— Присядь и съешь что-нибудь, — предложила Дженни.

Гарнет покачала головой и скрылась в спальне.

К огорчению Дженни, Гарнет не отказалась от своей идеи перекрасить одежду в черный цвет. Из сложной комбинации местных плодов и трав, среди которых преобладал черный боярышник, они изготовили наконец необходимый краситель, не уступающий индийским чернилам.

— Не нравится мне это, — сказала Сету Дженни, когда мрачное одеяние было вывешено сушиться на мягком осеннем ветерке. — Все время, пока я помогала Гарнет, меня не покидало странное чувство…

— Какое чувство, Дженни?

— Что на самом деле она готовит траур по себе.

Через пару недель Брант Стил зашел в лавочку Сета. Без подготовки он выпалил:

— Ну, как она? Сет нахмурился:

— Самое печальное создание, которое я когда-либо видел. Дженни считает, что состояние здоровья Гарнет опять пошатнулось. Доктор Уорнер разводит руками, не зная, чем помочь. Разговоры с ней не помогают. Может быть, Гарнет было бы лучше вернуться домой… но зима не позволяет.

— А почему бы мне…

Поняв, о чем тот хочет спросить. Сет прервал:

— Нет, сынок. По крайней мере, не сейчас. Она ясно дала понять это. Я даже не скажу ей, что ты здесь. Ты привез заказ хозяина ранчо?

Брант кивнул, протянув Сету листок бумаги.

— Может быть, пойдем в салун и я угощу вас стаканчиком виски?

— Нет, спасибо. У меня еще с прошлого раза голова гудит. Скажите мне, мистер Дюк собирается гнать скот на север следующей весной?

— Да, на продажу.

— И как далеко?

— Туда, где получит за него наилучшую цену. Может быть, до Канзаса, Чикаго или Миссури. Пока еще точно не решено.

— Дюку следует лучше молиться, чтобы у животных до конца пути не началась техасская лихорадка, — задумчиво сказал Сет. — Иначе другие штаты введут карантин, чтобы уберечь свои стада, и будут у себя на границе убивать вновь прибывших здоровых животных наряду с больными. Впрочем, думаю, ты и сам это знаешь.

— Да. Я постоянно говорю мистеру Дюку о необходимости скрещивания пород. Надо завести несколько английских херефордов, восточноиндийских брахманов или ангусов из Шотландии и попытаться скрещиванием вывести породу, не подверженную этой болезни. Да и качество мяса улучшилось бы. Другие владельцы ранчо пытаются это делать.

Говоря это, Брант то и дело с надеждой поглядывал на двери, ведущие в жилое помещение. Один раз оттуда появилась Дженни, чтобы поздороваться с ним и предложить чашечку кофе, но Гарнет не показывалась. Он провел еще полчаса за разговорами, но в конце концов сдался и побрел в салун.

По пути в «Серебряную шпору» Брант предавался горьким размышлениям. Войны, дуэли, правила чести — да разве может быть у человека в действительности долг или право убивать себе подобного? Этот бедный, совсем зеленый мальчишка, изображавший из себя солдата, растерянный и напуганный, был убит в спину, как трус, только потому, что бежал к свободе. Гарнет назвала его убийцей. Палачом. Может быть, она и права.

— Почему у тебя такой унылый вид, дорогой? — спросила Лэси, наливая ему стакан виски. — Это хороший сорт, и бутылка не разбавлена. Фосс выдал мне ее вместе с большой прибавкой к жалованью.

— Он теперь что, ручной как Лоллипоп, а? — Обезьянка сидела тут же, облизывая леденец, полученный в награду за вечернее представление. — Ест из твоих рук?

— Нет, он по-прежнему все такая же похотливая, упрямая и несносная горилла, — усмехнулась Лэси.

Они сидели у нее в комнате. Очаровательная в своем ярко-зеленом сатиновом неглиже и таких же тапочках, Лэси рассказывала ему свои новости:

— На прошлой неделе здесь был один парень, имеющий два салуна в Далласе. Посмотрев представление, он предложил мне выступать у него.

Похоже, мое имя стало широко известно в Техасе. Фосс пришел от его предложения в бешенство и приказал этому парню убираться вон. А потом сразу удвоил мое жалованье и предложил долгосрочный контракт, от которого я, впрочем, отказалась. Только опасение, что я уйду от него, заставляет этого зверя держаться в рамках приличий. Но если он узнает все, ситуация может измениться.

— Про нас, что ли? Черт возьми, Лэси, да ему же и так все известно.

Лэси медленно вынимала шпильки из волос. Брант любил, когда они были распущены, и она замирала от наслаждения, когда он нежно поглаживал их.

— Действительно, но Фосс думает, что я кручу с тобой только для собственного удовольствия, а когда надоест, уйду к нему.

— Как знать, как знать, — вздохнул он.

— Не делай мне больно, Брант. Не заставляй меня страдать из-за другой.

Брант нахмурился и еще удобнее расположился в кресле.

— Оставь миссис Лейн в покое, Лэси. Она не имеет к нам никакого отношения.

Лэси так не считала. Разумеется, она видела в Гарнет Лейн источник всех своих проблем. Но Лэси также знала этот предостерегающий тон Бранта. Еще немного, и он уйдет из ее комнаты, а может быть, даже из ее жизни.

Сменив тему, она сообщила:

— Я решила несколько изменить свой номер, добавив в него пикантности. Я потренировалась с Лоллипопом, и он уже почти готов к своей новой обязанности. Я разрезала одно из трико вдоль и скрепила обе половинки ленточками, которые могут быть развязаны по команде, — она подождала, какой будет его реакция. Брант неподвижно сидел в кресле, глубоко задумавшись и вытянув длинные мускулистые ноги в плотно облегающих брюках из коричневой кожи. — Я собираюсь выбрить себе лобок и надевать фиговый листок из шифона телесного цвета, — продолжала она. — Я буду ездить на спине позолоченного пони с пылающей короной на голове. Я хочу… Черт побери, Брант, да ты не слушаешь меня. Кажется, тебя совершенно не волнует, буду ли я раздеваться догола или же спать с любым из здешних бродяг!

Лэси в ярости швырнула щетку для волос на пол и, упав поперек кровати, зарыдала, что с ней случалось крайне редко. Брант, не проронив ни слова, сосредоточенно рассматривал выцветший ковер под ногами. Лэси плакала так, что, казалось, сердце вот-вот выскочит у нее из груди. Наконец он поднялся и подошел к ней.

— Разыгрываешь сцену, Лэси? Вот уж от кого от кого, а от тебя истерики не ожидал.

— Почему же? Или это привилегия одних только леди? У меня тоже есть чувства, а ты их топчешь, Брант.

Она лежала на животе, уткнувшись в подушку, но при его прикосновении повернулась и подняла заплаканные, умоляющие глаза:

— Ты убиваешь меня, Брант.

— Я всех убиваю. Такое уж у меня роковое свойство.

— Забудь об этом, ну пожалуйста. Хотя бы на эту ночь.

Лэси протянула к нему руки, и он опустился на нее.

Некоторое время спустя она сказала:

— Не уходи. Проведи здесь ночь, если, конечно, тебе не надо рано вставать, чтобы пойти в церковь.

— Очень смешно, Лэси.

— Я серьезно. Местный священник собирает утром людей на проповедь, он также будет исповедывать и крестить. Ты читал когда-нибудь Библию, Брант? — спросила она, доверчиво прижимаясь к нему.

— Мама читала нам по одной главе после ужина каждый вечер. Это была ее вечерняя сказка детям.

— Мои родители не верили ни во что, кроме денег, — печально вздохнула она. — Только и думали, как урвать побольше зелененьких. Мне нравится слушать церковные колокола, особенно на кафедральных соборах.

— Ты становишься сентиментальной, девочка. Виски и любовь всегда оказывают на тебя такое действие, — ухмыльнулся Брант.

— И это мне запрещено. Настроение, чувства, религия — все это табу для меня, а, Брант? Что ж, я вовсе не претендую на то, чтобы быть печальной шлюхой с золотым сердцем. Твоя дурочка лучше предпочла бы иметь много золотых монеток.

— Ну что ты говоришь, Лэси! Перестань. Ты вовсе не шлюха.

— Есть разные степени проституции, сэр. Любая уважаемая матрона смогла бы растолковать вам это, хотя многие считаются просто официальными метрессами. Но меня не прельщает крытая кактусами лачуга в прерии, даже если вы мне ее предложите, мистер Пастух. Хижина, лошадь и стадо — этого может быть достаточно для мужчины, но женщине нужно нечто большее. Бьюсь об заклад, это — единственное, что у нас есть общего с вдовой Лейн. Я скажу вам еще нечто большее. Даже если она снова выйдет замуж, ее супруг всегда будет чувствовать, что она изменяет ему с призраком!

Брант пристегнул кобуру, даже не повернув головы в сторону Лэси:

— Ты все сказала?

— Нет! — крикнула она, бросаясь к нему. — Я сама не понимаю, что говорю. Прости меня, Брант! Ты же знаешь, я хочу совсем другого. Я буду жить в землянке, научусь бросать лассо и клеймить скот, буду питаться пылью и умру для тебя, если ты только позволишь, если я буду тебе нужна, если только ты будешь любить меня. Позволь же мне быть с тобой, Брант — Она ждала ответа, с ужасом понимая, что ее сбивчивая речь лишь смутила его. Оба долго молчали. Наконец, Брант с каменным лицом произнес:

— Спокойной ночи, Лэси. Приятных снов.

— Спасибо. И передай ей мой привет.

— Кому?

— Той маленькой тени, что будет сопровождать тебя в твоем одиноком путешествии, ковбой, — ответила девушка.

Он не стал ей возражать, ведь любящую женщину не обманешь. Ему было жаль Лэси, но сделать он ничего не мог.