Проспав двадцать пять часов после укола снотворного, пару дней Джим осторожно передвигался по дому, прежде чем решился выйти на воздух. «Кроличий доктор» хорошо сделал свое дело. Первое время нельзя было исключить возможность послеоперационного шока, но пока Джим ничего похожего не чувствовал. Ему казалось, будто из него выколотили все дерьмо с помощью выбивалки для ковров, но это было не страшно.

Спасибо Роджеру, он нашел прекрасное укрытие. Река Брир больше походила на обширные болота, покрытые камышом. Дорог было мало, воды много. Когда ему позволили впервые встать с кровати и облачиться в свежевыстиранную одежду, из окна Джим увидел одну только воду. Теперь он часами сидел на стуле и глядел на широкие молчаливые топи, прислушиваясь к тому, что творилось у него внутри, как идет выздоровление Джима Харпера. Время от времени налетал ветер, тогда громко шумел камыш.

Рашель была против того, чтобы он вообще выходил, ему приходилось ждать, пока она куда-нибудь уйдет, он хотел испытать свои силы на улице. Она собиралась в Нант, поскольку не смогла найти в Сен-Назере все, что Джим внес в список необходимых покупок. Роджер отсиживал положенные часы на заводе: незачем возбуждать подозрения клики Ризингеров на этой стадии подготовки, ведь на задуманную Джимом операцию может уйти недели две.

Фермерский дом, в котором они жили, был некогда однокомнатным коттеджем. Его перестроили, когда наступили лучшие времена. Старая часть дома превратилась в пристройку с односкатной крышей, крытой рифленым железом. Дом стоял на острове, со всех сторон окруженном сетью каналов среди болот. С большой землей его соединял мост — кирпичная арка, достаточно широкая, чтобы по ней могла проехать одна машина, а под ней могли проплыть две плоскодонки. Иногда Джим видел, как эти плоскодонки проплывали мимо. В них сидели низкорослые мужчины с обветренными лицами, одетые, словно в униформу, в брезентовые комбинезоны, кепки и высокие резиновые сапоги. Иногда лодки были нагружены камышом или брикетами торфа. Некоторые лодки были оборудованы сетями с лебедкой для ловли угрей. Одну такую лодку, которая часто проплывала мимо, сопровождала большая черная собака; она носилась по берегу, забегала в воду и вылезала на берег, как тюлень.

Еще одна собака. Джим наблюдал за ней из окна. Сознавая, что двери заперты и он в безопасности, Джим тщетно пытался докопаться, что привело этих животных в его кошмары и заставило его бояться их.

Но разве он все еще боялся? Отделить воспоминания о страхе от самого страха было очень трудно. Все, что непосредственно не угрожает самосохранению — просто фобия, а с фобиями можно справиться, так всегда говорил Алан Фрэнкс. Проклятие, он всегда любил собак, не выносил, когда с ними плохо обращались. Что-то заставило его измениться, но он справится с этим, если постарается.

Маршрут его первой экскурсии пролегал до моста и обратно. Вечером Рашель узнала об этом и была недовольна. Но на следующий день он опять вышел на улицу. На этот раз ему удалось обойти весь остров, он покрыл расстояние в несколько сотен метров. На дальнем конце острова он обнаружил уток и гусей в огороженном закутке, который спускался к воде у самодельных мостков из утрамбованного торфа, укрепленного кольями и досками. Заливчик, куда вели эти мостки, весь зарос камышом. Пройдя немного дальше, он увидел сарай, крытый соломой, в котором хранились две просмоленные лодки, закутанные в брезент. Одна из них прохудилась, и отверстие заделали листовым оловом, прибив его гвоздями. Вторая лодка, похоже, была еще в состоянии плавать.

На пятый день Джим отважился покататься на лодке.

К этому времени Рашель махнула на него рукой. Каждый раз, когда она говорила ему «нет», он дожидался, пока она куда-нибудь уйдет, и выскальзывал за дверь. Самое интересное началось в лодочном сарае: он вытащил ту лодку, что поменьше. Он передвигал ее с остановками, каждую минуту ожидая взрыва боли или новых повреждений, но его спина выдержала все без каких-либо осложнений.

Рашель теперь сидела дома, ее снабженческая миссия была окончена, взятая напрокат машина возвращена. Телеграммы были разосланы, оставалось только одно: ждать ответа. Она проводила время за изучением отчетов компании последних десяти лет. Роджер привез их с завода; отчим никогда не позволял ей заглядывать в них. Для Джима было ясно с самого начала, что между ними не будет никакого чувства товарищества, полночных разговоров у камина, никаких обсуждений их общей цели. Рашель стала страшно серьезной, Роджер напоминал старательного, но нервного лейтенанта, с ними было ужасно скучно. Выходя из дома, Джим испытывал большое облегчение.

На воде он пробыл меньше часа и повернул назад, когда почувствовал, что шов на спине начало дергать. Как объяснял «кроличий доктор», нитки сами рассосутся в положенное время, но Джим вовсе не стремился его укорачивать. На горизонте он смог увидеть только шпиль церкви в деревушке Сен-Иоахим, этот шпиль пригодился ему в навигационных целях. Правя на шпиль, он оказался неподалеку от линии электропередачи, которая проходила вдоль дороги. Ориентируясь на нее, он отправился назад на ферму.

Продвигался он медленно, с каждой минутой ему становилось все труднее. Когда он выплыл на середину канала, чтобы обогнуть затопленные ветви поваленного дерева, спину пронзила острая боль. «Давай, работай, — говорил он себе, — почти приплыли». В эту минуту высокие камыши зашумели под порывом ветра, налетевшего с болот. Джим воткнул шест в дно канала, чтобы остановить лодку и переждать ветер, и тут почувствовал медленную разрывающую боль. Ветер стих, вместе с ним миновал приступ боли, но Джим чувствовал себя как выжатый лимон.

Рашель права, слишком рано предпринимать такие вылазки. Но ему не хотелось, чтобы она это заметила. Когда за поворотом канала показался фермерский дом, он выпрямился, вдохнул поглубже и пообещал себе как следует отдохнуть в своей комнате, если ему удастся добраться до дома, не шатаясь.

Перед домом стоял коричневый «форд» Роджера, сам Роджер наблюдал за ним с берега. Когда Джим поравнялся с ним, он пошел за лодкой.

— Рашель назначила тебя сторожем? — поинтересовался Джим, но пронять Роджера было трудно.

— Нет, сегодня я работаю почтальоном, — сказал он, доставая из кармана конверт с телеграммой и вытягивая руку, чтобы Джиму было лучше видно. — Мы получили ответ.

Джим перестал грести, лодку понесло назад.

— Ну и как?

— Он приезжает завтра.

В этот вечер, когда Джим, лежа в кровати, слушал свой приемник, настроенный на волну Би-би-си, Линда стояла у окна своей новой базельской квартиры и смотрела на Рейн. Пятью этажами ниже кто-то вышел из здания и пошел по набережной. Возможно, сосед направляется по дорожке под деревья, где припаркована его машина. Линда еще не встречала никого из своих новых соседей и не знала, о чем с ними разговаривать при встрече. Дом подобного уровня сильно отличался от ее прежних жилищ.

Как могла, она расставила вещи по квартире, но все равно впечатление было такое, словно сюда никто еще не въехал. В квартире было три спальни — что прикажете делать с тремя спальнями женщине, которая живет одна, даже если одна из них не больше стенного шкафа? Любуясь видом из окна, она бы должна благословлять судьбу, а вместо этого она думает, как все плохо и неправильно сложилось.

До сих пор все шло так, как предсказывал Питер Виверо: похвала вместо выговора, и даже несколько слов лично от самого главного человека. За все время работы в компании она даже не видела Вернера Ризингера, только изредка его черный «мерседес» проезжал мимо. И вот она стоит в его офисе, устланном мягкими коврами, и он выходит из-за стола и приветствует ее как добрый дядюшка. Не поверив словам Виверо раньше, она была готова верить теперь. Ее осыпали похвалами, но ничего нового о проекте «Октябрь» или ее роли в нем так и не сказали. У нее возникло ощущение, что ее стараются умаслить и подготовить к чему-то.

Многое из того, что говорил Виверо, оказалось правдой, а как насчет всего остального? Здесь начинались сомнения. Ее не смущала концепция «коллективного бессознательного» — темная, предвечная область мозга, где гнездились мифы, архетипы и примитивные страхи. Она читала комментарии к Юнгу и даже одолела «Семь проповедей мертвым», когда училась на последнем курсе, но теперь поняла, что выполняла обычное учебное задание. Когда пришлось применять эти идеи в повседневной жизни, она не смогла оторваться от обыденных представлений. Как теория это интересно, но предположить, что такое имеет место в реальности — слишком большое потрясение.

«Передайте ему от меня», — сказан Питер Виверо. Но станет ли Джим Харпер ее когда-нибудь слушать, несмотря на все представления о ее полезности, которые имелись у компании? Она готова была рассказать ему о том, что происходит. Она приняла решение в то утро, когда был обнаружен Стивен Федак, утонувший за рулем своей машины: первый несчастный случай там, где поначалу все было так тщательно спланировано. В день дознания она обещала поговорить с ним, а потом не сдержала обещания в ту ночь в фургоне Приоров.

Потом было уже слишком поздно.

Она вернулась в комнату. Что вы обо всем этом думаете, мистер Медведь? Мистер Медведь развалился на диване, его единственный пуговичный глаз смотрел на нее неодобрительно. Линда не стала с ним спорить. Она вспомнила, каким беззащитным и испуганным был Джим, когда разбрызгивал жидкость «Эльсан» вокруг домика-фургона, чтобы отпугнуть собак, которых там не было. Вряд ли ее участие в этом деле способствовало его благополучию, что бы там ей ни говорили. Она была винтиком той самой машины, которая довела его до подобного состояния.

Раньше жизнь казалась ослепительно прекрасной, а будущее лежало перед ней широким проспектом. Теперь все изменилось. Скорее всего Джим Харпер, где бы он сейчас ни был, имел о ней весьма невысокое мнение.

Что вы думаете об этом, мистер Медведь?