Часа через два они уже были в горах к югу от Берна, медленно пробираясь по берегу озера к конечной станции железнодорожной ветки, которая вела дальше в горы. До начала зимнего сезона оставалось еще несколько недель. Джим рассказал, что когда был здесь в прошлый раз, он запомнил крыши, увенчанные тяжелыми шапками снега, и фиакры, запряженные лошадьми, которые катали туристов по расчищенной эспланаде. А сейчас большие отели вроде «Бауривага» или «Европейского» пустовали, цепи загораживали подъездные аллеи, окна были закрыты ставнями. Затемняя дневной свет, над головой возвышались склоны. Пройдя все курортное местечко из конца в конец, они встретили всего несколько человек.

Джим рассказал ей, что Терри Сакс мертв и как это случилось. Он не стал говорить, откуда узнал об этом.

Она тревожно смотрела на него, припоминая слова Питера Виверо. После их первой и последней встречи он несколько дней избегал ее, а потом вообще куда-то пропал. Джим выглядел лучше, чем в те времена, когда она увидела его впервые. Но в нем ощущалась какая-то отчужденность, которой не было раньше. Он походил на человека, увидевшего страну, описать которую не хватает слов, и она снова задала себе вопрос: а вдруг есть доля истины в том, о чем говорил ей Виверо?

Ей захотелось спросить Джима об этом прямо сейчас. Но она не знала как.

Конечная станция горной железнодорожной ветки была расположена на окраине городка, в той части долины, где уже не было отелей и кафе-кондитерских, где на отшибе среди пышной зелени стояли старинные деревянные хижины. Под автостоянку был отведен кусок земли, посыпанный гравием и обнесенный металлическим заборчиком. Линда поставила машину рядом с огромным грузовиком фирмы «Мерседес» и выключила двигатель. Наступила такая тишина, что они расслышали звон колокольчиков, доносившийся с окрестных склонов, где паслись коровы.

Сама станция была расположена в туннеле, прорубленном в склоне долины. Отсюда круто вверх уходили рельсы. В туннеле шли ремонтные работы, поэтому вход загромождали строительные леса и желтый экскаватор, который смахивал на скелет динозавра, еле помещающийся в стенах музея. Они обошли стройплощадку и попали на платформу. Окошко кассы было закрыто, сама будка загорожена досками и бухтами кабеля, но в вагонах уже сидели пассажиры. Джим и Линда прошли через турникет и зашли в вагон.

Вагоны были сконструированы в соответствии с крутым уклоном, под которым были расположены рельсы. Так что проход состоял из узеньких ступенек и сиденья шли лесенкой. В вагоне было пять человек, не считая машиниста-кондуктора, который продал им билеты. Трое железнодорожных рабочих и двое фермеров расположились поблизости от багажного отделения, где у них были сложены какие-то мешки и новенькая оцинкованная тачка. Джим и Линда сели на самом верху, подальше от остальных. В вагон сели еще несколько человек, об этом можно было судить на слух, потому что с того места, где сидели Джим и Линда, их не было видно, а потом мимо них наверх вскарабкался кондуктор, чтобы выполнять обязанности машиниста поезда.

Наконец Линда не выдержала:

— Может быть, я все-таки узнаю, куда мы направляемся?

— В питомник ездовых собак, — сказал Джим.

— Но он закрыт.

— Да, я слышал об этом.

Прозвенел звонок, двери автоматически закрылись, поезд дернулся, и началось медленное, ровное восхождение к дневному свету.

— Если компания заморозила проект и стерла все файлы, имеющие к нему отношение, возможно, это единственное место, где я смогу добыть хоть какие-то свидетельства, — продолжал Джим. — Рашель думает, что я все еще не помню, где расположено это место и что там произошло, но она ошибается. Мне очень хочется помучить их, но главное — выжить самому.

— О каких свидетельствах ты говоришь?

— Какой-нибудь образец из той бракованной партии. Что угодно. Я не могу нанести им поражение, я это понял. Но, может быть, я смогу добиться какого-то перемирия с Рашелью.

— Не исключено, что уже слишком поздно, — сказала Линда.

Джим выглянул в окно.

— Я знаю.

Городок и озеро удалялись вниз по мере того, как сами они толчками, как на буксире, ползли вверх. Они направлялись в те места, куда не вели никакие дороги, хотя там существовали какие-то фермы и лесные тропы, по которым возможно было пробраться, имея в запасе много терпения и полноприводную машину. Через некоторое время они выбрались из полумрака долины, кругом внезапно засиял солнечный свет, вдоль полотна дороги стали попадаться бугорки снега, сохранившиеся в укромных уголках.

— Как случилось, что ты в конце концов вспомнил? — спросила она.

Джим смотрел в окно, пытаясь сформулировать ответ, между тем поезд замедлил ход и их поглотил мрак туннеля длиной в двести ярдов.

Отсюда уже было недалеко.

Он начал путано объяснять, как охрана компании «Ризингер-Жено» спустила на него собак. Они загнали его в угол, и он так испугался, что готов был взобраться хоть на потолок. Испытанный при этом шок, очевидно, высвободил заблокированные воспоминания. Звучало это вполне правдоподобно, во всяком случае, Линда вопросов не задавала. Но это была не вся правда.

Всю правду ему предстояло узнать самому в стране кошмаров. Ему уже нечего было терять, поэтому он стал сильнее и уже не так стойко сопротивлялся зову этой страны; правда, теперь он уже не знал наверняка, ему ли позволили заглянуть туда на мгновение, он ли впустил эту темную территорию в себя. Когда он открыл глаза после того пробного эксперимента, то оказался в окружении самых ужасных кошмаров, рвавшихся на свободу из других камер, и тут он впервые отчасти осознал то могущество, которое обрел с помощью ключа, попавшего в его распоряжение.

«Никогда больше туда не пойду», — сказал он себе.

В туннеле горели дежурные огни, освещая перекопанные участки, укрытые брезентом, инструменты, аккуратно сложенные вдоль стен туннеля. Поезд затормозил и остановился, головной вагон выглядывал из туннеля, стоял поезд ровно столько, сколько понадобилось трем рабочим, чтобы спуститься на железнодорожное полотно. Линда ничего не видела, ей закрывала обзор одна из дверей у входа в туннель, защищавшая от лавин, но спустя несколько минут они уже опять двигались к свету, и она вновь увидела горные склоны. Полотно полого шло вверх, делая длинный изгиб на земле, кое-где покрытой снегом.

— Осталось примерно полмили, — сказал Джим.

Проехав полмили, они заметили на некотором удалении от дороги комплекс домов, стоявших на отшибе. Линда увидела два бетонных здания, соединенных между собой, позади которых простиралось огромное снежное поле, ниже которого была впадина, заполненная ледником. Окошки в зданиях были такие крошечные, словно их проделали вертелом. Расположенные рядом собачьи вольеры были пусты, никаких признаков жизни не было. Когда поезд выбрался из поворота на прямой участок дороги, который должен был привести к следующей курортной деревушке, они увидели, что позади зданий вся земля усеяна гниющим мусором.

Пока они шли по главной улице местечка, в воздухе витал запах древесного угля. Они оказались у самого ледника, гораздо выше линии таяния снега, но пройдет еще месяц, а может быть, и больше, прежде чем снежный покров станет достаточно толстым, чтобы можно было кататься на лыжах. Спортивные магазины были закрыты, прилавки сувениров пусты, террасы кафе укрыты брезентом.

— Что ты собираешься делать дальше? — спросила Линда.

— Спущусь туда, вниз. Но мне бы хотелось, чтобы ты ждала меня где-нибудь у телефона.

Он поднял руку, Как только она начала возражать:

— Подумай сама. Если там есть кто-то вроде сторожа и меня поймают, а на воле не будет ни одного человека, который был бы в курсе, меня просто пристукнут и закопают где-нибудь, это в лучшем случае.

— Куда я должна позвонить, если ты не вернешься?

— В местную полицию. Они вряд ли надежные союзники в таком деле, но я же сбежал от них, так что они должны проявить интерес.

Ей это не нравилось, но она понимала, что он прав.

Она попыталась изобразить улыбку:

— Ты мне нужен целый и невредимый.

— Постараюсь помочь тебе в этом деле, — пообещал он.

Главная улица местечка заканчивалась станцией фуникулера, который поднимал желающих на трассы ближайших склонов и к ресторану, расположенному на вершине горы. У станции они обнаружили единственную кондитерскую, которая была открыта и обслуживала местных жителей и случайных туристов. На застекленной террасе прямо у двери висел телефон-автомат. Сидя за столиком на террасе, Линда смотрела, как Джим удалялся прочь.

Дочка хозяина, девочка лет тринадцати, подошла, чтобы принять у нее заказ, а когда Линда снова посмотрела в окно, Джима уже не было видно.

Ей предстояло самое долгое ожидание в жизни.

Она развязала шарф и положила его на стол рядом с перчатками. На террасе было тепло, но холодный ком застрял у нее в груди и не собирался таять, пока Джим не вернется назад со своими «свидетельствами» или без них. У нее не хватало духу прикинуть его шансы. Какие бы железные доказательства он ни раздобыл, такая огромная транснациональная компания, как «Ризингер-Жено», в состоянии пережить любой урон. Может быть, слетит несколько голов, кое-кого безвинно сделают козлом отпущения, акционеры понесут временные убытки, но в общем и целом результат будет равен нулю.

Не думала она и о собственном будущем. Последние несколько недель она жила потихоньку, стараясь держаться на плаву, оставив свои симпатии при себе, хотя понимала, что долго так продолжаться не может. У нее были сбережения, но небольшие. Она уже обдумывала, как бы исчезнуть вдвоем, поменять имена и выждать время в тихой дыре, вроде того приморского городишки, где они познакомились. На какое-то время это выход, но как долго они там продержатся?

Начать все заново. Предполагается, что такие мысли должны возбуждать энтузиазм, но ее осаждали дурные предчувствия.

Она оглядела остальные столики. В глубине террасы сидели и о чем-то молчали два старика. Ближе к двери одинокий турист сквозь очки изучал складную карту. Так случилось, что в эту минуту он поднял голову, их глаза на мгновение встретились.

Он решил, что это подходящий предлог для знакомства.

— Извините, — сказал он, комкая карту и поднимаясь со своего места. — Кажется, мы приехали на одном поезде. Здесь всегда так тихо?

Линда попыталась улыбнуться, хотя у нее не было никакого желания общаться:

— Говорят, в сезон здесь довольно оживленно.

— Но мне говорили, что здесь можно повстречать разных знаменитостей, — продолжал он уважительно.

— В таком случае вам больше подойдет Гштаад.

— Я уже был там. Тоже никого.

— Тогда Венген, — предложила она. — Один мой знакомый видел в Венгене Роберта Редфорда.

Глаза за стеклами очков загорелись азартом первооткрывателя.

— Я не знал об этом. — Он указал на свободный стул у ее столика. — Вы позволите?..

Линде не оставалось ничего другого, как сделать приглашающий жест. Пропади ты пропадом, устало подумала она.

Он положил карту на стол, сел и стал шарить по карманам в поисках клочка бумаги и ручки. У нее создалось впечатление, что он несколько староват для любителя автографов, ему было, по меньшей мере, под пятьдесят, хотя чего на свете не бывает. На нем была лыжная куртка нараспашку и трехцветная трикотажная рубашка, но лицо по-крестьянски грубоватое, а волосы острижены так коротко, что походили на щетину. Судя по акценту, он приехал из окрестностей Марселя, но Линда не была в этом уверена. Откуда бы он ни прибыл, похоже, он навязался на ее голову.

— Я так благодарен вам, — сказал он, аккуратно что-то записывая. — Это мое хобби.

— Вы собираете автографы?

— Нет, что вы. Я бы не посмел.

Он убрал ручку и записку обратно в карман и снял очки.

— Я просто люблю ездить по всяким местам, вдруг я повстречаю какую-нибудь звезду. В прошлом году в Париже я видел Джаггера. Раньше Монако было вполне подходящим местом, но теперь принцесса погибла.

«Не будь такой придирчивой», — сказала себе Линда. Идти ей все равно некуда, и потом, как должен быть одинок человек, если он получает удовольствие, глядя на чужую шикарную жизнь, подумала она.

— Простите, что докучаю вам, — сказал он.

Линда поняла, что смотрит в окно, туда, где пропал Джим.

— Вы ничуть не беспокоите меня, — ответила она, чувствуя свою вину, потому что он угадал правду.

— Я не хотел вам мешать. Лучше вернусь за свой столик.

— Я же сказала, вы мне не мешаете. Просто я смотрела, не идет ли мой друг.

Он с улыбкой принял ее слова на веру и сел снова. Теперь он стал складывать карту, как положено. Это была глянцевая бесплатная карта, какие выдают в железнодорожных компаниях, на ней были изображены железнодорожные линии, фуникулеры, лыжные маршруты на фоне нарисованных гор.

— Гштаад меня сильно разочаровал. А ведь там живет Питер Селлерс.

— Питер Селлерс умер, — сказала Линда.

Он поднял глаза, что-то в его взгляде потухло. Они потускнели, как глаза рыб на прилавке, мертвые и лишенные любых человеческих эмоций.

— Да, конечно, — произнес он.

Первым делом Джим отправился на станцию, теперь совершенно пустынную. Ремонтные рабочие оставили свои инструменты и материалы под крышей, и он раздобыл себе яркий жилет ремонтника и лопату. Ему казалось, что при такой маскировке он сможет добраться до станции, не вызывая ничьих подозрений. Нужно только идти вдоль полотна железной дороги и делать вид, что он имеет к ней какое-то отношение.

Внутренний голос велел ему повернуть назад. Этот зов трудно было игнорировать.

Земля была влажной и упругой, снежный покров тонкий и ненадежный. По большей части он был не толще корки хлеба и хрустел под ногами, пока Джим спускался. Кругом стояла тишина высокогорья. Впереди на открытом склоне рельсы поворачивали, обходя ледник. Дальше возвышались горные пики, твердые и сверкающие в свете полуденного солнца, как бриллианты.

Один раз он поскользнулся и чуть не упал. Мысли блуждали где-то, убаюканные ритмом спуска. Он попытался вспомнить, о чем думал, но не смог. Последние четверть мили он шел, низко опустив голову, лопату он переложил на другое плечо. Если на станции был сторож, Джим не хотел, чтобы его так легко узнали.

Все расстояние он покрыл за полчаса.

От железнодорожного полотна к зданиям собачьей станции вела железная лестница. На ступенях и поручнях лежал толстый ровный слой снега. Он воткнул в землю лопату, на нее повесил катафотный жилет и быстро и бесшумно спустился по лестнице.

Однажды он уже был здесь, с тех пор прошло больше года. Перед ним оказались три двери, все было в точности, как он запомнил. Ближайшая дверь вела в комнату, где хранили снаряжение. Он вошел в нее в тот день, когда повредил на льду плечо.

Сколько же их было в компании — человек семь? И никто из них не потрудился даже запомнить его имя. Всю неделю они звали его «англичанин» или «учитель», если вообще заговаривали с ним. Среди друзей Рашели оказались немецкий князь, пивоваренная принцесса и французский малый без подбородка, чей отец занимался дизайном гоночных автомобилей, — его звали Клод и он походил на Альфреда Е. Ноймана из журнала «Шальной». Джим оказался в этой компании только потому, что его пригласили пожить в семье Ризингеров, чтобы младший Ризингер получил столь необходимую ему языковую практику. Но тот предпочитал проводить время за приведением в порядок своей поразительно обширной коллекции порнографии. Младшему Ризингеру было пятнадцать лет.

С самого начала Джим не вписывался в эту компанию. Они ничего не имели против него, просто не принимали в свой круг. Легко было поверить, что они так и уехали, даже не заметив его отсутствия. Да, Клод походил на мужской член, удостоенный первого приза, но вся разница между ними состояла в том, что Клод входил в компанию, а Джим Харпер нет. На протяжении долгого пути через ледник Джим понял одну простую вещь: в этой драме он был всего лишь статистом, хотя воображал себя звездой.

А виноват во всем этот сопляк, младший Ризингер. Ну почему его богатая сестричка не родилась уродиной?

Он стоял перед наружной дверью подсобки. Кругом валялся мусор, пивные банки, бумажки, гниющие отбросы. Раньше все это составляло содержимое мусорных мешков, которые выбрасывали за дверь, даже не перевязав. Мешки не складывали у двери, а просто выбрасывали куда Бог пошлет, нимало не заботясь о том, что будет с содержимым при их приземлении.

Начало малообещающее.

Все двери были заперты. Джим прислушался у каждой двери, но ничего не услышал. Он заглянул в окна, не закрытые ставнями, но увидел только пустые комнаты и направился вверх по лестнице на террасу. К этому времени у него уже сложилось впечатление, что на станции никого нет. Заглянув в комнату отдыха, он только укрепился в этом мнении. Никто не станет жить в такой помойке. По всей комнате валялась опрокинутая мебель, пол был усеян пустыми банками и битым стеклом.

Не было смысла скрываться. Он вернулся за лопатой, чтобы попытаться вскрыть дверь.

Запах ударил в нос, как только он вошел. По сравнению с ним «аромат» обезьянника — просто парфюмерная лавка: здесь смешались застарелые запахи тухлого мяса, экскрементов и мочи. Через минуту он немного привык, хотя поначалу раздумывал, выдержит ли он путешествие по станции. Но колебался он недолго, потому что понимал: выбора нет.

Боже, запах становился все хуже! Омерзительнее всего воняло в нижнем коридоре, который вел мимо операционных к загонам для собак, но теперь Джим уже не обращал на запах никакого внимания. Он вспоминал коридор, выложенный плиткой. Вместо окон здесь были стеклянные панели. Вспоминал, как его тащили по этому коридору, дюжина рук подхватила его, а он пытался докричаться до них.

Ему пришлось остановиться на мгновение перед дверью в одну из операционных. Оказалось, что это не та дверь, которую он видел в своих кошмарах, раньше он думал, что так оно и было, но ошибался. Набрав в легкие побольше воздуха, он шагнул внутрь.

Он лежал тогда не в этой комнате, но она была похожа на ту. Операционный стол был поменьше, лабораторного оборудования гораздо больше. Раз оборудование до сих пор не вывезли, у него еще сохранялся шанс что-нибудь найти. Его «средство к достижению цели».

Даже смешно. Он отлично знает, что не найдет здесь ни черта. Что же он надеялся увидеть?

Но когда он пересек комнату, чтобы внимательнее взглянуть на содержимое шкафа с лекарствами, то почувствовал, как надежда возрождается вновь. У шкафа имелись стеклянные дверцы, но стекло было дымчатое, укрепленное проволокой. Он сумел разглядеть смутные очертания коробок с оранжевыми бирками.

Он наклонился, пытаясь прочитать надпись на одной из коробок.

— А я-то думаю, что ты тут ищешь? — сказал Бруно, стоя в дверях.