Возможно, вы много разговариваете с людьми. Возможно, я разговаривал меньше всех остальных, но все равно один разговор получился лишним. Я задавал много вопросов или говорил не то слишком много раз. У всех есть барьер, который они не позволяют другим пересечь, или не хотят, чтобы его пересекали. Или есть точка, на которой человек ломается. К сожалению для меня, я дошел до грани с Карлом.

* * *

— Что происходит у вас с Клер? — спросил я.

— Что ты имеешь в виду?

— У вас начинаются какие-то отношения?

— Да, — ответил он.

— Сколько времени это уже продолжается?

— Какое-то время, — ответил он. — Это началось в день святого Валентина.

Я смутился.

— Она тебе говорила, что я ее целовал?

— Говорила, — ответил Карл, но по выражению его лица, я мог определить, что Клер этого не упоминала.

— Я не стал бы ничего делать, если бы знал.

— Не беспокойся. Мы просто не хотели устраивать шоу из наших отношений. Все началось очень медленно, и мы не хотели привлекать к себе внимание, зная, как ты переживаешь.

— Я до сих пор переживаю, — признался я.

* * *

— Зачем ты отдал фотографию Анны Джеральду Прину? — спросил я.

Я не знал точно, делал он это или нет, но решил проверить очевидную возможность. Ведь Карл был единственным связующим звеном между Анной, мистером Девоном и программой «Канал связи». Мне пришлось только гадать, представлял ли он мистера Девона сотрудникам Прина, или просто взял фотографию у мистера Девона. Могло быть и так, и так. Пятьдесят на пятьдесят. Я решил, что если Прин прилагает такие усилия, имитируя экстрасенсорное восприятие, то почему бы ему не подделать и фотографию?

— Я продал ее им, — сказал Карл. — Это была чистая сделка.

— Неужели у тебя все должно быть сделками?

— Я не знал, что они собираются с ней делать.

— Мистер Девон дал тебе мою фотографию?

— Тебе следует спросить об этом у него.

— А как насчет снимка Анны?

— Она подарила его мне.

Наверное, это был ответный удар за мой поцелуй Клер. «Она тоже меня целовала», — хотел я сказать ему, но не стал этого делать. Я ничего не сказал. Я просто ушел прочь, думая, что никогда больше не стану разговаривать с Карлом. Я не мог с ним разговаривать, не после того, что он сделал. Я представлял, что просто буду проходить мимо него, когда бы мы ни столкнулись, относиться к нему, как к обоям, как к чему-то, что я не замечаю. Затем, после того, как мы закончим школу, он переедет на Аляску или еще куда-то, как мы и думали, когда были детьми. Я не поеду, даже если он захочет, чтобы я составил ему компанию. Может, Карл уже изменил решение. У него было много тайн. Он держал Клер в тайне от меня, затем он продал фотографию — просто потому, что мог ее продать, и ничего об этом не сказал. Что это за друг?

* * *

Я продолжал разговаривать с Клер, но все изменилось. Она сказала, что Карл сожалеет о случившемся, и мне следует начать с ним снова общаться.

— Подойди к нему, — убеждала она меня. — Он хочет с тобой поговорить.

— Тогда ему самому следует ко мне подойти.

Я почти никогда не видел Карла, и все меньше и меньше виделся с Клер. Она перестала по утрам подходить к нам с Билли и разговаривать с нами. А поскольку никаких новостей для обсуждения не было, нам с Билли говорить было не о чем. Если меня не вызывали на занятиях, то я мог весь день провести в молчании. Все было практически так, как до встречи с Анной. Иногда по утрам я видел Карла в конце коридора или перед школой Он жал кому-то руки, разговаривал с ребятами и, думаю, возможно, даже не заметил, что мы за неделю не обменялись ни словом. И зачем ему замечать? Для него ничто не изменилось, он продолжал дружить со всеми в городе, и теперь он, в любом случае, встречался с Клер. Они вместе, так зачем им нужен я? Однако через несколько дней я ему понадобился, и мне жаль, что так получилось.

Я шел по Вэлли-Вью-роуд после школы и уже почти подошел к дому, когда внезапно из проема между двух домов появился Карл. Он напоминал кота, украдкой продвигающегося по переулку.

— Привет! — поздоровался он почти шепотом.

— Чем занимаешься?

— Мне нужно с тобой поговорить. Мы можем зайти в дом?

Карл нервничал. Не думаю, что когда-либо раньше я видел его в таком нервозном состоянии. Оно ему не подходило. Мы зашли в дом, потом прошли через кухню, чтобы не встретиться с моей матерью, а потом поднялись ко мне. Карл закрыл дверь и расстегнул молнию на рюкзаке. Он достал оттуда сверток, чуть больше коробки для обуви, завернутый в коричневую плотную кровенепроницаемую бумагу для упаковки мяса, и желтый конверт, набитый наличными.

— Мне нужно, чтобы ты вот это немного подержал у себя, — сказал Карл.

— Зачем?

— Мне нужно уехать, — объявил он.

— Куда?

— Просто подержи это у себя, — сказал он.

— Объясни мне, что происходит, Карл.

— Я не могу. В любом случае нет смысла.

— Когда ты вернешься? Клер знает?

— Я не могу ей сказать. Она не одобрит. Ты — единственный, кого я предупреждаю, и я не могу даже тебе всего рассказать. Однако все будет хорошо. Я вернусь, как только смогу. Если нет, то ты заработаешь немало денег.

Он открыл конверт и вручил его мне. Я пересчитал наличные. Там было почти 5 ООО долларов.

— Это не имеет смысла, — сказал я. — Объясни мне, что происходит, и мы попробуем решить иначе.

— Так лучше всего, — ответил он. — Мне очень жаль, что раньше у нас все так получилось. Спасибо за помощь.

— Я тебе не помогаю. Я просто беру твои деньги. Позволь мне помочь тебе.

— Ты и так помогаешь, — сказал он и ушел.

* * *

Через два дня мать Карла сообщила в полицию о его исчезновении, а еще через два дня в полицию зашел отец Карла и признался в его убийстве.

— Я убил этого парня, — орал он, заходя в дверь участка. — Говорю вам, и вы можете отправиться к его матери и сообщить ей — я его убил!

Он в деталях рассказал, как повел Карла на другую сторону реки в лес на место Мамлера, убил его, а затем сбросил тело в реку. Мистер Готорн описал точное место в лесу и точное место на реке. Затем он признался в убийстве Анны Кайн. Он изложил все письменно, и подписал это признание. Конечно, оставалась одна проблема. В это время он был пьян.

Когда он протрезвел, то стал все отрицать.

— Я что угодно могу наболтать, когда пьян, — говорил отец Карла, и в городе не было человека, который бы это не подтвердил.

Тем не менее, его оставили в камере. По пути в школу можно было увидеть на реке желтые лодки, наполненные людьми в красных куртках, которые шестами проверяли дно или вглядывались в темную воду в поисках Карла. Я с ненавистью смотрел на эти лодки. Они были там каждый день, день за днем и продвигались на несколько ярдов вверх по течению или на несколько ярдов вниз по течению, но все равно искали примерно в том месте, которое указал старый пьяница. Мне хотелось бы, чтобы они просто осушили эту проклятую реку и оставили русло сухим. Я думал, что Карла там нет, но что я знал?

Каждый день я раздумывал, не пойти ли мне в полицию и не рассказать ли им про разговор с Карлом перед его исчезновением. Казалось, что полиции следует о нем знать, но что я на самом деле мог сказать? Карл сообщил только, что уезжает. Ну, они уже и так знали, что он исчез. Он не сказал мне, куда собирается, почему, зачем и вообще что-либо. И я не мог рассказать полиции про деньги. И как мой рассказ соотнесется с версией отца Карла? Он дал им массу информации, множество деталей, два убийства, точные направления и места. Он их куда-то привел. У меня же было только одно предложение, и оно бы их никуда не привело. Говорить было нечего.

Как так получается, что правда может казаться такой неубедительной, такой скудной и недостаточной, а ложь такой детальной и убедительной? Стало очевидно, что отец Карла врал в пьяном угаре. Он повторял это трезвым из камеры, но полиция продолжала прочесывать леса, а спасатели сидели в лодках на реке.

— Это потеря денег налогоплательщиков, — сказал мой отец. — То, что эти лодки продолжают работать, а леса продолжают прочесывать. Много денег честных людей брошено на ветер из-за вранья пьяницы.

— В любом случае, они должны поискать мальчика, — заявила мать. Она отказывалась произносить имя Карла, моего старейшего и единственного друга.

— Это Карл, а не «мальчик», — сказал я.

— Им пришлось бы делать то же самое для любого мальчика, — заметила она, имея в виду, что это одно и то же.