ГЛАВА 1

С самого начала было ясно, что прием подтвердит необычную репутацию его хозяина — Горация П. Сичкина.

Он уже организовал самый захватывающий спектакль года с трио акробатов из Тихо. Но, демонстрируя первый гипнокристалл Сиртиса Мейджора, он вознесся просто на недосягаемую высоту.

Что касается меня, то я должен сказать, что и трио, и кристалл, несмотря на все их неоспоримые достоинства, показались мне чрезвычайно заурядными еще до окончания приема. Ибо я могу утверждать, что нет ничего более захватывающего и незаурядного, чем видеть, как исчезает человек.

Что, между прочим, в программу вечера явно не входило.

Чтобы подчеркнуть экстравагантность приема, мне достаточно лишь отметить, что номер акробатов для демонстрации нуждался в силе тяжести, соответствующей лунной. Поэтому в одной из комнат просторной двухэтажной квартиры возвышалась громоздкая и мощная антигравитационная платформа.

А вот презентация гипнокристалла проходила под контролем двух врачей. Ни в малейшей степени не подозревая о странных событиях, которые мне уготовил этот вечер, я с весьма умеренным интересом наблюдал за разворачивающимся передо мной действом.

Рядом со мной находилась тоненькая брюнетка; когда мягкий голубоватый луч, исходивший из глубин кристалла, коснулся ее живых черных глаз, они немедленно подернулись влагой, а потом исторгли целые потоки слез.

Незаметное вращение кристалла раскидывало по слабо освещенной комнате разноцветные пучки света, напоминающие спицы огромного колеса. Но вот вращение остановилось, и ярко-красный луч упал на недоверчивое лицо одного из самых старых коммерческих партнеров мистера Сичкина.

— Ну уж нет! — моментально отреагировал он совершенно непонятной для присутствующих фразой. — Я никогда в жизни не курил! И не собираюсь начинать сейчас!

В комнате послышался легкий смех, а я, не желая становиться следующей жертвой, на цыпочках направился в ту комнату, где были сервированы напитки. Здесь, прибегнув к помощи бармена-автомата, я смешал себе коктейль и, взяв стакан, повернулся к окну, в которое можно было полюбоваться панорамой сверкающего огнями города.

И тут за моей спиной послышался голос:

— Закажите мне бурбон с водой, будьте так любезны.

Это был Сичкин. В полумраке бара он выглядел необыкновенно маленьким. Да, внешность может быть весьма обманчива! Его рост составлял от силы метр шестьдесят, но держался он чрезвычайно надменно и уверенно, словно гигант, каковым он и являлся — с финансовой точки зрения, разумеется. Его густые, чуть тронутые сединой волосы, гладкое, без морщин лицо и необычайно молодые глаза совершенно не соответствовали его возрасту — шестидесяти четырем годам.

— Бурбон с водой, — сдержанно повторил я, набирая заказ на пульте автомата.

Сичкин облокотился на стойку бара.

— Похоже, вам здесь не очень-то весело, — заметил он с оттенком некоторой досады.

Я воздержался от какого-либо комментария.

Он поставил ногу в изящном ботинке тридцать восьмого размера на перекладину табурета.

— Эта вечеринка мне чертовски дорого стоила. И все это — специально для вас. Вы могли бы проявить хоть немного интереса к происходящему. — Он шутил лишь наполовину.

Я протянул ему стакан, появившийся в нише автомата.

— Это все для меня?

— Честно говоря, не совсем, — он засмеялся. — Не следует недооценивать интересы рекламы.

— Мне именно так и показалось. Пресса и телевидение здесь представлены отлично.

— Я надеюсь, вы не возражаете против этого? Это может здорово помочь «Реакшнз энд компани» развернуть свою деятельность.

Я подхватил с подноса свой стакан и залпом выпил сразу половину.

— «Реако» прекрасно обойдется без какой бы то ни было помощи такого рода.

Сичкин слегка возмутился — как обычно; когда он наталкивался хотя бы на малейшее возражение:

— Хал, я вас очень люблю. Я предусмотрел многое для вашего будущего, при этом не только в «Реако». Однако…

— А меня интересует только «Реакшнз».

— Однако, — уже абсолютно спокойно продолжал он, — ваша роль в настоящее время чисто техническая. Вы должны заниматься только исполнением своих обязанностей директора и предоставить возможность моим специалистам заниматься всеми остальными делами.

Мы молча допили коктейли. Он начал вертеть стакан в своих крошечных ручках.

— Конечно, я понимаю: вас раздражает, что вы не входите в правление фирмы.

— А мне и не нужны акции фирмы. Мне достаточно хорошо платят. Так что я хочу только довести работу до конца, и баста.

— Положение Хэннона Фуллера было несколько иным. Он был изобретателем системы и попросил у меня финансовой поддержки. Тогда мы создали фирму — нас было восемь партнеров, если быть совершенно точным, — и он официально был держателем двадцати процентов капитала.

— Я проработал его ассистентом пять лет и знаю все это не хуже вас.

Я повторил заказ в бармене-автомате.

— Тогда почему же вы пришли дуться сюда?

Блики гипнокристалла бегали по потолку, и огни города в окнах казались слегка притушенными. В соседней комнате громко кричала какая-то женщина, но вскоре ее крики заглушил взрыв хохота.

Я выпрямился во весь рост и довольно дерзко посмотрел на Сичкина:

— Фуллер умер всего неделю назад, так что я, празднуя свое назначение, чувствую себя нахалом.

Я вознамерился уйти, но Сичкин поспешно сказал:

— Вас все равно назначили бы на это место. Фуллер не мог бы долго оставаться техническим директором. Для него это было бы слишком большим напряжением.

— А я придерживаюсь несколько иной версии. Фуллер намеревался помешать вам использовать симулятор социального окружения для прогнозирования политических событий.

Как раз в этот момент демонстрация гипнокристалла закончилась и в бар с шумом ввалилась целая толпа одетых в вечерние наряды оживленно жестикулирующих женщин, сопровождаемых их кавалерами.

Молоденькая блондинка, влетевшая в бар впереди всех, направилась прямо ко мне. Прежде чем я успел улизнуть, она жестом собственницы взяла меня за руку и положила ее на свою талию. Блузку ее украшала золотая брошь. Взгляд блондинки» устремленный прямо на меня, выражал преувеличенное восхищение. На ее обнаженные плечи спускались толстые серебристые косы.

— Мистер Хол! Этот марсианский кристалл — сплошное удивление! Наверное, вы тоже имеете отношение к этому чуду?

Я поискал взглядом Сичкина, но тот воспользовался удобной ситуацией и исчез. Девицу, правда, я узнал сразу: это была одна из его личных секретарш. Маневр босса был ясен: ей поручили — помимо ее обычных обязанностей — еще и миссию примирения.

— Вы ошибаетесь. Это идея вашего патрона.

— О… — произнесла она, с восхищением глядя вслед удаляющейся спине. — Какой изобретательный человек! Какое воображение! — Я сделал попытку уйти, но она твердо вызубрила свой урок: — И ваша специальность — стимул… стимуляция?..

— Симулэлектроника.

— Это захватывающе! Кажется, я поняла, что когда мистер Сичкин и вы закончите разработку машины… я могу сказать «машины», не правда ли?

— Как я понял, вы говорите о симуляторе социального окружения. Мы называем его Симулакрон-3.

— Так значит, когда вы закончите разработку вашего симулятора, мы избавимся от всех «ищеек»?

Это слово обозначало социологов — исследователей общественных реакций. Сразу признаюсь, что я ничего против них не имею, так как считаю, что каждый имеет право зарабатывать на хлеб, даже подглядывая за привычками и действиями людей.

— Мы вовсе не стремимся никого лишать работы, — объяснил я ей, — но когда опросы общественного мнения будут полностью автоматизированы, это неизбежно повлечет за собой некоторые изменения в структуре занятости.

Она прижалась к моей руке и увлекла меня к окну:

— Расскажите мне о вашем… симуляторе, мистер Ход. И зовите меня Дороти.

— Но тут не о чем особенно рассказывать.

— Ну, не старайтесь быть таким скромным!

Так как она настаивала — по наущению Сичкина, конечно, — мне не оставалось ничего другого, как пуститься в рассуждения, явно превосходящие ее понимание.

— Видите ли, мисс Форд, мы живем в сложном обществе, которое стремится исключить из деловых отношений фактор случайности. Это стремление и породило такое множество разнообразных организаций, изучающих рынок. Прежде чем выпустить продукт, необходимо как можно точнее узнать, кто его купит, в каких количествах и по какой цене; каков наиболее эффективный метод обращения в другую религию; какие шансы у губернатора Стоуна быть переизбранным; какие товары пользуются наибольшим спросом на данный момент; что предпочтет тетя Бесси в будущем году — голубое или розовое…

Она, зазвенев хрустальным смехом, перебила меня:

— Глаз за каждым кустом!

— Совершенно верно. Огромное количество социологов. Они всем надоедают, но каждый из них имеет официальный статус.

— И вы все это сможете уничтожить, мистер Сичкин ивы?

— Благодаря Хэннону Фуллеру мы нашли гораздо лучший способ. С помощью электроники мы в состоянии смоделировать социальную среду и населить ее определенными субъективными образами, называемыми единицами реакции. Изменяя окружение и стимулируя эти Единицы, мы легко можем оценить их поведение в любой гипотетической ситуации.

Ослепительная улыбка девицы слегка потускнела, но моментально расцвела снова.

— Я понимаю, — прощебетала она.

Но она явно ничего не понимала, и это заставило меня продолжить в том же духе.

— Симулятор — это электронно-математическая модель типичного общества. Он позволяет предвидеть поведение людей в любой отдаленный период любой протяженности, причем его данные будут гораздо более точными, чем все опросы общественного мнения.

Ей опять удалось засмеяться, что уже было большой заслугой.

— Конечно! Я никогда не думала… Будьте любезны, Дуг, принесите мне что-нибудь выпить. Все равно что.

Совершенно неуместное в данном случае чувство долга по отношению к «Предприятиям Сичкина», конечно, заставило бы меня выполнить ее просьбу, но вокруг бара была такая густая толпа, что я некоторое время колебался. Молодой турок из Компании воспользовался моим замешательством, чтобы нацелиться на мишени очаровательной Дороти.

Освободившись от этого груза, я направился к буфету. Там, зажатый между журналистом и телерепортером, Сичкин с радостной улыбкой распространялся о будущих чудесах симулятора «Реако»:

— Новое применение симулэлектроники — принцип действия которой является тайной — может иметь такой эффект, что вся остальная деятельность «Предприятий Сичкина» окажется второстепенной.

Телерепортер задал очередной вопрос. Ответ Сичкина был ошеломляющим:

— По сравнению с симулэлектроникой это примитивный прием. Любой компьютерный прогноз ограничивается всего лишь одной линией исследования. А вот симулятор общественной среды «Реако» — мы называем его Симулакрон-3 — способен дать ответ на любой вопрос, касающийся всех возможных реакций человеческого поведения.

Естественно, Сичкин лишь повторял слова Фуллера. Но в его устах эти слова звучали слишком уж тщеславно. Фуллер верил в свой симулятор, как будто речь шла о религии, а не о трехэтажном здании, напичканном электроникой.

Задумываясь о Фуллере, я чувствовал себя весьма малопригодным, чтобы стать его достойным преемником. Он одновременно был и директором, преданным своему делу, душевным и необычайно внимательным другом, и в то же время весьма эксцентричной личностью. Его эксцентричность целиком проистекала из того колоссального значения, которое он придавал своей работе. Для Сичкина Симулакрон-3 был всего лишь капиталовложением, скорее всего — удачным. А для Фуллера это была дверь в мир неизвестных возможностей, которые могли обновить все наше общество и сделать его лучше.

Финансовые трудности заставили Фуллера связаться с «Предприятиями Сичкина». Но для него симулятор вовсе не являлся источником дохода; это было прежде всего орудие, позволяющее исследовать таинственную область реакций внутри общества и человеческих отношений, что, вполне возможно, могло привести человечество к системе, более организованной в социальном плане.

Я потихонечку начал пробираться к двери. Краем глаза мне удалось заметить, что Сичкин оставил своих журналистов и быстро пересек комнату, чтобы преградить мне путь.

— Неужели вы собираетесь нас покинуть?

Намекал ли он только на то, что я собрался удрать с вечеринки? Конечно, «Реако» добилась бы успеха и без меня. Но для того, чтобы Сичкин мог выбить максимум прибыли, было необходимо, чтобы я остался в Компании и закончил несколько усовершенствований, которые мне доверил Фуллер.

В этот момент в дверь позвонили и включился телеэкран домофона, показав изображение худого, безукоризненно одетого мужчины с повязкой Ассоциации социологов на рукаве.

Сичкин явно очень обрадовался такому визиту.

— «Ищейка»! Это весьма оживит нашу вечеринку, — заметил он и нажал на кнопку входного замка.

Дверь открылась, и посетитель с достоинством представился:

— Джон Кромвель, социолог № 1146-А2. Представляю Институт опроса общественного мнения Фостера при бюджетной комиссии палаты депутатов.

Произнося все это, визитер заглянул через плечо Сичкина, рассматривая гостей, столпившихся возле бара и у буфета. Он выказывал признаки одновременно нетерпения и смущения.

— Но послушайте, — запротестовал Сичкин, быстро взглянув в мою сторону, — ведь сейчас глубокая ночь!

— Речь идет об анкете первостепенной важности типа А, по приказу Законодательного корпуса государства. Ведь вы — мистер Гораций Сичкин?

— Да, — ответил Сичкин, величественно скрестив руки на груди.

— Вот и отлично, — мужчина достал пакет формуляров и ручку. — Я должен записать ваше мнение об экономических перспективах следующего финансового года в связи с их влиянием на общественный доход.

— Я не стану отвечать ни на один вопрос, — упрямо возразил Сичкин.

Заранее зная, что готовится, несколько гостей подошли поближе, чтобы послушать продолжение спора. Некоторые загодя посмеивались.

Социолог-«ищейка» нахмурил брови:

— Вы обязаны ответить. Ведь вы — зарегистрированная личность, квалификация — деловой человек.

Он был чрезвычайно вежлив, поскольку речь шла об официальной миссии. Для коммерческих опросов методы были намного проще.

— Я по-прежнему отказываюсь отвечать, — заявил Сичкин. — В соответствии со статьей триста двадцать шесть Кодекса социологов…

— «Частные развлечения не могут быть прерваны для проведения опроса», — процитировал мужчина. — Но эта статья не может применяться в случае опроса, проводимого по требованию властей.

Сичкина рассмешил чрезмерный формализм посетителя; он взял его за руку и повел к бару.

— Выпейте что-нибудь. В конце концов, я, быть может, и отвечу вам.

Так как фотоэлемент двери перестал фиксировать отошедшего от нее социолога, она начала плавно закрываться. Но тут явился еще один посетитель, и дверь осталась полуоткрытой.

Вновь прибывший — лысый, изможденный субъект — обвел взглядом зал, нервно шевеля пальцами. Когда я появился прямо перед ним, он вздрогнул всем телом.

— Линч! — воскликнул я. — Где вас носило целую неделю?

Мортон Линч отвечал за внутреннюю безопасность «Реако». В последнее время он часто работал по вечерам и очень сблизился с Хэнноном Фуллером, любившим работать ночами напролет.

— Хол! — его голос звучал хрипло и приглушенно, а глаза неотрывно следили за мной. — Мне нужно с вами поговорить. Боже, мне нужно хоть с кем-нибудь поговорить!

Я проводил его в зал. За последний месяц он уже дважды исчезал — и возвращался выжатый как лимон, с блуждающим взглядом, после недели оргий с электронной мозговой стимуляцией. Последние три дня все задавались вопросом, нужно ли рассматривать его отсутствие как реакцию на смерть Фуллера или же он просто забился в очередное психотехническое заведение. При виде его мне стало ясно, что он еще не успел возвратиться из своего последнего стимуляционного «путешествия».

Я увел его на пустынную крышу-террасу.

— Как я понимаю, речь пойдет о несчастном случае с Фуллером?

— О да, — со всхлипом ответил он, плюхаясь в плетеное кресло. — Но это не было несчастным случаем.

— Его убили? Кто же…

— Никто.

— Но…

На юге, над огромным ковром симметричных огней к небесам с глухим ревом взвилась ракета, заливая город кровавым заревом.

Линч чуть было не вскочил с кресла, едва заслышав этот грохот. Я взял его за плечи, чтобы успокоить, и сказал:

— Посидите здесь немного. Я принесу вам что-нибудь выпить.

Он залпом выпил большую рюмку бурбона, которую я ему принес, и уронил ее на пол.

— Нет, — продолжил он неуверенным голосом, — Фуллера не убили.

— Но ведь он наступил на кабель высокого напряжения, — напомнил я ему. — Было уже поздно, и Фуллер, видимо, с ног валился от усталости. Вы там были?

— Нет. За три часа до этого мы долго разговаривали. Он мне рассказал… Я думал, что он совсем свихнулся. Он вовсе не собирался говорить именно со мной, но ему нужно было кому-то все выложить, все равно кому. Вы были в отпуске… И потом…

— Да?

— Он мне сказал, что умрет, потому что решил больше не держать свою тайну в секрете!

— Что?!

Но Линч, увлекшись своим рассказом, не обратил никакого внимания на мой возглас.

— Он сказал мне, что, если он исчезнет или умрет, я могу быть уверен, что это не несчастный случай.

— А что это была за тайна?

— Я не могу никому ничего рассказать, даже вам. Потому что если он говорил правду… Все эти дни я непрестанно спрашивал себя, что мне делать!

Заглушаемый до этого момента толстыми стеклянными дверями, нестройный шум приема внезапно заполнил террасу.

— А, вот вы где, Дуг, дорогой!

Я бросил взгляд на Дороти Форд, стоящую в дверях и явно с большим трудом сохраняющую равновесие. Говоря, что я «бросил на нее взгляд», я подразумеваю, что не отводил глаз от Мортона Линча более чем на одну десятую секунды.

Но, когда я снова взглянул на плетеное кресло, оно было пустым.

 

ГЛАВА 2

Уже на следующее утро Сичкин начал пожинать плоды своего замечательного приема. Две утренние телепрограммы выдали «конфиденциальные» комментарии о выдающемся событии в области симулэлектроники. Три вечерних газеты опубликовали на первых полосах статьи о «Реакшнз энд компани» и ее «необыкновенном» симуляторе окружения — Симулакроне-3.

Об исчезновении Мортона Линча упоминалось лишь в одной заметке, помещенной в «Ивнинг пресс». Ее обозреватель Стен Уолтерс заканчивал свою статью следующими словами:

«Кажется, полиция беспокоится — или делает вид — по поводу исчезновения Мортона Линча, отвечающего за внутреннюю безопасность в новой фирме мультимиллионера Горация П. Сичкина «Реакшнз энд компани». Нас удивило бы, если бы прилагались значительные усилия для его поисков. Мистер Линч «исчез» во время приема, который мистер Сичкин давал в своих апартаментах прошлой ночью. Все знают, что сенсационные приемы Сичкина уже становились ареной не менее невероятных событий».

Разумеется, я побывал в полиции и рассказал там обо всем происшедшем. А что еще я мог сделать? Когда человек исчезает у вас на глазах, нельзя просто умыть руки.

На моем столе зазвонил внутренний видеофон, но я не обратил на него никакого внимания, потому что наблюдал за воздушным такси, которое только что опустилось на посадочный островок посреди шоссе. Из такси вышла группа людей с повязками Ассоциации социологов на рукавах.

Они с равными промежутками выстроились вдоль фасада «Реако», держа в руках лозунги, прибитые к фанерным щитам:

ПРЕДПРИЯТИЯ СИЧКИНА НАМ УГРОЖАЮТ:

МАССОВОЙ БЕЗРАБОТИЦЕЙ!

СОЦИАЛЬНЫМИ БЕСПОРЯДКАМИ!

ЭКОНОМИЧЕСКИМ ХАОСОМ!

Ну вот, пожалуйста: спонтанный ответ на одно только намерение применить симулэлектронику, позволяющую экономить рабочую силу. Мир уже видывал подобные волнения — во время промышленной революции и при переходе к автоматизации производства.

Снова раздался звонок, и я нажал клавишу. На экране видеофона появилось встревоженное и нетерпеливое лицо мисс Бойкинз.

— К вам мистер Сичкин.

Испытав, как и полагалось, потрясение от такого визита, я приказал секретарше впустить его. На экране я мог заметить, что он явился не один: следом за ним шли два человека, в одном из которых я узнал лейтенанта Макбейна из бюро исчезновений, а во втором — капитана Фарнстока из уголовного розыска. Оба уже побывали у меня утром.

Кипя от возмущения, Сичкин ворвался в мой кабинет. Его крошечные кулачки были судорожно сжаты. Подлетев к моему столу, он наклонился ко мне:

— Вы можете мне сказать, что все это значит, Хол? Эти историй про Линча и Фуллера?

Я почтительно встал с кресла.

— Я ограничился лишь тем, что ввел полицию в курс дела.

— Потрясающая глупость! Вы поставили нас в смешное положение.

Он обошел стол, и я был вынужден предложить ему свое кресло.

— Однако, — настаивал я, — именно так все и было.

Макбейн пожал плечами:

— По всей видимости, вы — единственный, кто так думает.

Я взглянул в его сторону:

— Как вы сказали?

— Я допросил всех остальных гостей. Прошлой ночью Линча не видел ни один из них.

Сичкин упал в кресло, подлокотники которого скрыли его почти с головой.

— Конечно, в конце концов мы найдем Линча, обшарив все психотехнические заведения. — Он повернулся к Макбейну: — Ему не впервой получать удовольствие с помощью электродов.

Макбейн строго посмотрел на меня, потом повернулся к Сичкину:

— Вы уверены, что у вас только Линч — психоман?

— О да, с Холом все в порядке, лейтенант, — нехотя ответил Сичкин. — Иначе он бы у меня не работал. Возможно, вчера он немного перебрал и…

— Но я не был пьян! — запротестовал я.

Передо мной выросла внушительная фигура Фарнстока.

— Уголовный розыск хотел бы знать, что именно сообщил вам Линч о так называемом убийстве Фуллера.

— Но он как раз утверждал, что Фуллер не был убит, — напомнил я ему.

Капитан колебался.

— Я хотел бы осмотреть место несчастного случая и поговорить со свидетелями.

— Это произошло в зале функциональной интеграции. В то время я находился в отпуске.

— Где?

— В своем бунгало в горах.

— Кто-нибудь с вами был?

— Нет.

— А как попасть в этот ваш зал интеграции?

— Это хозяйство Уитни, помощника мистера Хола, — пояснил Сичкин, нажимая клавишу интеркома. Некоторое время экран мерцал в ожидании ответа, потом на нем появилось лицо молодого крепкого мужчины, приблизительно моего возраста, но с черными вьющимися волосами.

— Да, мистер Сичкин? — спросил Чак Уитни с заметным удивлением.

— Лейтенант Макбейн и капитан Фарнсток через несколько секунд спустятся в холл. Заберите их там и покажите службу функциональной интеграции.

После ухода полицейских офицеров Сичкин снова спросил:

— Что все это значит, Хол? Вы хотите потопить «Реако» перед самым отплытием? Через месяц мы начнем искать коммерческие контакты. Подобная история может погубить любые начинания. Что вас заставило думать, что гибель Фуллера не была несчастным случаем?

— Лично я никогда этого не утверждал.

Он не обратил никакого внимания на этот нюанс.

— В конце концов, кто мог бы убить Фуллера?

— Любой, кто не желает, чтобы «Реако» добилась успеха.

— Например?

Я показал ему на окно:

— Вон та компания.

Это не было обвинением в прямом смысле. Я просто хотел ему показать, что это не так уж неправдоподобно.

Сичкин посмотрел в окно и увидел — явно в первый раз — демонстрантов из Ассоциации социологов. Он встал и покачался с ноги на ногу.

— Они устроили демонстрацию, Дуг! Как я и предвидел! Вот это сделает нам просто прекрасную рекламу!

— Они боятся влияния действий «Реако» на занятость, — заметил я.

— Ну что же, я надеюсь, что их страхи вполне обоснованны. Безработица в институтах изучения рынка возрастет прямо пропорционально успеху «Реако»! — И он вылетел из кабинета, бросив: — До скорой встречи.

Его уход был весьма кстати. Стены кабинета словно закружились вокруг меня, и я рухнул прямо возле письменного стола. Мне удалось доползти до кресла и усесться в него, после чего голова моя упала на стол.

Уже через несколько секунд я пришел в себя, но еще какое-то время ощущал некоторое отупение и страх.

Больше уже нельзя было не обращать внимания на эти обмороки, случавшиеся со мной все чаще и чаще. Даже месяц жизни на свежем воздухе в горах ничего не изменил с этими приступами.

Тем не менее я был полон решимости не уступать. Я хотел любой ценой обеспечить начало коммерческой деятельности «Реако».

Что Линч действительно не исчезал — в этом меня ничто бы не смогло убедить. Вполне можно допустить, что никто не видел, как он пришел на вечеринку. Но я не мог допустить, что я только вообразил, будто это на самом деле произошло.

Исходя из этого, я видел три явных нелепости: факт, что Линч испарился; гипотезу, что смерть Фуллера не была несчастным случаем; существование «тайны», которая стоила жизни Фуллеру и послужила причиной исчезновения Линча.

Для проверки хотя бы одного из этих предположений я должен действовать в одиночку, как это прекрасно доказала реакция полицейских офицеров на мое сообщение.

На следующее утро я нашел единственный логичный способ действия, базирующийся на двух факторах: способ связи, которым пользовались между собой Фуллер и я, и одно из замечаний, сделанных Линчем.

Чтобы при совместной работе синхронизировать свои усилия в одном направлении, мы с Фуллером обычно просматривали записи друг друга. Замечания, на которые было необходимо обратить внимание коллеги, каждый из нас писал красными чернилами. По словам Линча, Фуллер сообщил ему секретные факты; но, по всей вероятности, Хэнк доверил бы их именно мне, если бы представился удобный случай. Так что вполне вероятно, что Фуллер перед смертью успел передать мне эту информацию в заметках, написанных красными чернилами.

Я наклонился к интеркому:

— Мисс Бойкинз, личные вещи мистера Фуллера уже забрали?

— Нет, мистер Хол, но скоро должны забрать. Ведь в его кабинете скоро начнут работу столяр и электрики.

Я совершенно забыл, что кабинет Фуллера передают другим службам!

— Попросите подождать с ремонтом кабинета до завтра.

Я не удивился, увидев, что дверь кабинета Фуллера приоткрыта, поскольку кабинет соединялся с помещением, в котором хранились симулэлектронные детали. Но когда я подошел к самой двери в кабинет, то поспешно сделал шаг назад.

За рабочим столом Хэнка сидела какая-то молодая женщина и разбирала его рабочие бумаги. Все ящики стола были выдвинуты, а их содержимое лежало на столе.

Я на цыпочках вошел в кабинет и постарался как можно незаметнее подойти к ней сбоку.

Женщина выглядела лет на двадцать, не больше. Нежная кожа лица, щеки слегка подрумянены. Ее орехового цвета глаза выгодно контрастировали с черными волосами.

Я незаметно подошел к ней сзади. Очевидно, она служила в одной из фирм, которые «Реако» собиралась реорганизовать, или же имела какое-то отношение к непонятным «секретам» Фуллера.

Она почти закончила просматривать рабочие записи. Я видел, как она положила перед собой предпоследний лис-ток, так что я смог взглянуть на последний.

Красный цвет сразу бросился мне в глаза. На листке не было ни текста, ни формул, ни диаграмм. Ничего, кроме неумелого рисунка, наброска фигуры воина — без сомнения, греческого, судя по шлему, тунике и мечу, — и черепахи. Больше ничего. За исключением того, что каждую фигуру подчеркивали жирные красные линии.

Когда Фуллер хотел привлечь мое внимание к важному пункту, он подчеркивал его один или несколько раз, в зависимости от значимости. Например, когда он в конце концов вывел формулу трансдукции, позволяющую программировать эмоциональные характеристики субъективных единиц реакции на симуляторе, то подчеркнул эту формулу красным пять раз: эта формула являлась ключевой для всей системы социального окружения.

Греческого воина и черепаху Хэнк подчеркнул по меньшей мере раз пятьдесят! На большее, видимо, не хватило места.

Но тут, вероятно почувствовав мое присутствие, девушка вскочила. Боясь, как бы она не убежала, я схватил ее за руку.

— Что вы здесь делаете? — с оттенком суровости спросил я.

Она вздрогнула, но на ее лице не отразилось ни страха, ни удивления. Наоборот, ее глаза выражали справедливое негодование.

— Вы делаете мне больно, — произнесла она ледяным тоном.

На мгновение мне показалось, что я уже видел эти сердитые глаза и короткий вздернутый носик. Я ослабил хватку, но не отпускал ее руку.

— Спасибо, мистер Хол. — Ее негодование не уменьшилось. — Вы ведь мистер Хол, не правда ли?

— Именно. Но почему вы грабите кабинет?

— Вы совсем не тот Дуглас Хол, которого я знала, — она энергичным движением высвободила руку. — Ия вовсе не граблю этот кабинет. Меня проводил сюда один из охранников.

В сильнейшем удивлении я отступил на шаг:

— Это вы-то не грабите…

Выражение ее лица не изменилось. По-видимому, она говорила правду.

И вдруг сквозь образ гордой девушки, соединяющей детскую замкнутость и недавний расцвет, сквозь туман восьми долгих лет я разглядел забавного пятнадцатилетнего подростка — Джинкс Фуллер. Я вспомнил, что уже тогда она отличалась отвагой и решительностью, несмотря на косы и школьную форму.

Я вспомнил даже некоторые дополнительные моменты: смущение Фуллера, который объяснял мне, что его впечатлительная дочка втюрилась в «дядю» Дуга; мои тогдашние чувства; мои сказочные двадцать пять лет, когда я под руководством Фуллера писал диссертацию. Для вдовца воспитывать дочь такого возраста было сложно, и Фуллер отослал ее к сестре в какой-то другой город, чтобы дочь нашла там женскую заботу и воспитание, пока не закончит колледж.

Девушка вернула меня из страны воспоминаний:

— Я Джоан Фуллер.

— Джинкс! — воскликнул я.

Она враз растеряла половину своей уверенности, к тому же ее глаза наполнились слезами.

— Я и не думала, что меня кто-нибудь еще раз назовет этим именем.

Уже сочувственно я снова взял ее за руку и, чтобы сменить тему, стал объяснять причину своей грубости:

— Понимаете, я не сразу узнал вас…

— Еще бы. А что касается моего присутствия здесь… меня попросили забрать вещи папы.

Я усадил ее на стул.

— Я собирался сам заняться этим, но я не знал… я думал, что вы далеко.

— Я вернулась месяц назад.

— Вы были у доктора Фуллера, когда…

Она утвердительно кивнула и отвела глаза от бумаг и вещей, сложенных на столе.

Мне не следовало бы говорить с ней о случившейся так недавно трагедии, но я не мог упустить подходящий момент.

— Ваш отец… он казался озабоченным в последнее время?

— Я не заметила ничего такого, — быстро ответила она. — А что?

— Видите ли… — я решил солгать, чтобы лишний раз не огорчать ее. — Мы вместе работали над важной проблемой. Я некоторое время отсутствовал, и мне было бы интересно знать, нашел ли он решение.

— Это связано с функциональным контролем?

Я внимательно взглянул на нее.

— Нет. А почему вы так спросили?

— Так просто. Я не знаю.

— Вы спросили об этом не без причины.

Она явно колебалась.

— Знаете, иногда он бывал задумчивым, проводил много времени в своем кабинете. И на его столе лежала груда книг по этой теме.

Я спросил себя, почему у меня создалось впечатление, что она старается что-то скрыть.

— Если вам не неприятно, я как-нибудь зайду, чтобы просмотреть его записи. Может быть, мне удастся найти то, что я ищу.

Мне казалось, что так будет мягче, чем если бы я заявил, что не верю в несчастный случай с ее отцом.

Она начала складывать вещи Хэнка в большую пластиковую сумку.

— Приходите когда хотите.

— И вот еще что. Вы знаете, что к вашему отцу незадолго до его гибели приходил Мортон Линч?

Она нахмурила брови:

— Кто?

— Мортон Линч, ваш второй «дядя»…

С каким-то странным выражением лица она взглянула на меня.

— Мортон Линч? Я не знаю такого.

Я ошеломленно молчал, пытаясь скрыть свою растерянность. В какой-то степени Линч был частью обстановки, окружавшей Джинкс. Как и я, он последовал за доктором Фуллером, когда тот оставил преподавание ради научной работы. Кроме того, он более десяти лет прожил в доме Фуллеров и лишь два года назад переехал поближе к зданию «Реако».

— Вы не помните Мортона Линча? — я попытался вызвать воспоминания о человеке с седеющими волосами, который строил домики для ее кукол, чинил ее игрушки, целыми днями носил ее на плечах.

— Я никогда о нем не слышала.

Настаивать я больше не стал и начал просматривать стопку заметок и черновиков. На наброске греческого воина я задержался, но рассматривать слишком долго не решился.

— Джинкс, я могу вам чем-нибудь помочь?

Она улыбнулась, внезапно вновь вернувшись к теплоте и беззаботности пятнадцати лет. На мгновение я пожалел, что она так рано влюбилась.

— Я выкручусь, — заверила она меня. — Папа мне кое-что оставил, и я собираюсь работать по своей специальности — оценка общественного мнения.

— Вы собираетесь проводить опросы?

— Нет, не опросы людей. Оценка.

Забавно, что она четыре года осваивала профессию, которую вскоре должны упразднить открытия ее отца.

Но не время было жалеть об этом. Я дал ей это почувствовать, спросив:

— Вы собираетесь воспользоваться своим местом в правлении «Реакшнз энд компании?

— Вы говорите о двадцати процентах, принадлежавших отцу? Я не могу их трогать. Они мне принадлежат, конечно, но Сичкину удалось получить доверенность на управление. Я смогу воспользоваться акциями и процентами, только когда мне исполнится тридцать лет.

Лучшего Сичкин и не мог придумать! Причина была ясна: Фуллер был не единственным, кто желал бы, чтобы часть деятельности «Реако» была направлена на вытягивание человеческого ума из примитивного состояния. У него, кстати, было достаточно голосов «за» на заседании административного совета. Но сейчас, когда Сичкин контролировал его двадцать процентов, было абсолютно ясно, что симулятор будет служить одним только практическим, денежным интересам.

Девушка тем временем все уложила и закрыла пластиковую сумку.

— Извините, что я обошлась с вами невежливо, Дуг. Но я была возмущена. Я думала, что вы с радостью займете место папы. Хотя я должна была сразу понять, что вы не такой человек.

— Конечно. В любом случае, дела идут не так, как хотел бы доктор Фуллер. То, что происходит, мне совсем не нравится. Я останусь в фирме только до того момента, когда симулятор станет реальностью. Работа доктора заслуживает по меньшей мере этого.

Она тепло улыбнулась мне, взяла сумку и показала на заметки, оставшиеся лежать на столе. Среди них виднелся уголок листка с рисунком. Мне даже показалось, что греческий воин смотрит на меня с иронической улыбкой.

— Я знаю, вы хотите их просмотреть, — сказала она, направляясь к двери. — И я жду вашего визита.

После ее ухода я быстро подошел к столу и хотел взять рисунок. Но моя рука застыла на полдороге.

Воин больше не смотрел на меня. Я быстро переворошил все бумаги на столе. Рисунок исчез!

Сначала раздраженно, потом более спокойно и методично я рассмотрел каждый листочек бумаги. Потом поискал под бюваром, в ящиках стола, на полу.

Рисунок исчез — как если бы вообще не существовал!

 

ГЛАВА 3

Прошло много дней, прежде чем я получил возможность раскрыть тайну Линча, Фуллера и греческого воина с рисунка. Окончательная доработка и программирование всех функций симулятора среды отнимали у меня абсолютно все время.

Да и Сичкин не оставлял нас в покое. Он хотел получить готовую систему через три недели, хотя в нее было необходимо ввести свыше тысячи цепей субъективных реакций, чтобы довести ее начальное «население» до десяти тысяч.

Так как наша модель социальной системы была призвана служить точным эквивалентом автономного общества, тысячам главных цепей был необходим целый ряд дополнительных, описывающих такие детали, как транспортные средства и школы, садоводческие общества и домашние животные, правительственные организации, торговые предприятия, парки и другие самые разные учреждения и общественные институты, необходимые для жизни в городе. Конечно, все это воссоздавалось с помощью симулэлектроники: на пленках, сетках, барабанах памяти.

Конечный результат представлял собой электронно-ма-тематическую аналогию типичного населенного пункта в смоделированном абстрактном мире. Вначале мне с трудом верилось, что в этих километрах проводов, мириадах миниатюрных трансдукторов и точнейших потенциометров, в десятках тысяч транзисторов, функциональных генераторов и систем получения информации, в этих бесчисленных деталях будет существовать целая общность, готовая отреагировать на любой стимул, который может быть запрограммирован на входе.

Лишь после того, как была включена система контроля и машина заработала, я смог окончательно поверить в эту идею.

* * *

Вымотанный длинным рабочим днем, я положил ноги на стол и постарался изгнать из головы любые мысли о симуляторе.

Все, о чем я мог сейчас думать, кроме работы, были Мортон Линч и Хэннон Фуллер, греческий воин с черепахой и своенравная девушка, которая неожиданно для меня превратилась в очаровательную молодую женщину с удивительно плохой памятью.

Нажав на клавишу внутреннего видеофона, я вызвал на экран изображение краснощекого седого мужчины, чей лоб был изборожден морщинами усталости.

— Эвери, — сказал я, — мне очень нужно поговорить с вами.

— Не сейчас, мой мальчик. Я страшно устал. Это не горит?

Доктор философии Эвери Коллинзворт имел полное право называть меня «мой мальчик» несмотря на то, что был моим подчиненным. Меня это никак не могло шокировать, поскольку я два года посещал его лекции по психоэлектронике. Теперь он работал психологом-консультантом в «Реакшнз энд компании». Я заверил его, что совершенно не намерен говорить о «Реако».

— В таком случае, — сказал он, улыбаясь, — я в вашем распоряжении. Но при одном условии. Мы встретимся в Лимпи. После такого дня мне нужна… — он заговорщицки понизил голос, — хорошая трубка.

— Через четверть часа в Лимпи, — подтвердил я.

Обычно я уважаю законы, но отнюдь не являюсь убежденным противником табака. Конечно, статистика показала, что никотин вреден для здоровья и морального духа нации, но я никогда не думал, что это запрещение просуществует достаточно долго. Оно было так же непопулярно, как и сухой закон сто лет назад. Я искренне не понимал, почему человеку нельзя время от времени покурить при условии, конечно, что он не будет выдыхать дым в сторону члена Комитета охраны легких.

Назначая свидание Коллинзворту в подпольной табачной лавке, я упустил из виду работников Ассоциации социологов. Честно говоря, неприятности мне доставили не манифестанты; конечно, прозвучало несколько оскорблений и даже угроз, но Сичкин умело использовал свое влияние, и теперь манифестантов блокировало целое подразделение полиции.

Наоборот, меня задержала изрядная армия собирателей общественного мнения, которые традиционно выбирают конец рабочего дня, чтобы наброситься на служащих, спешащих с работы.

Так как Лимпи находился недалеко от «Реакшнз», я встал на медленно ползущий тротуар и тут же сделался идеальной дичью. Чем и воспользовались «ищейки».

Первый, как будто случайно, хотел узнать мое мнение о запрещении табака и о возможном изобретении сигарет без никотина и без дыма.

Стоило ему отстать, как ко мне подошла дама средних лет с блокнотом в руке, чтобы узнать мое мнение по поводу повышения цен на экскурсии на Луну. И ей было неважно, что я вообще не собирался ближе знакомиться с нашим спутником.

Когда она закончила свой допрос, я проехал Лимпи и был вынужден ждать крупного перекрестка, чтобы развернуться. Еще один социолог перехватил меня и никак не реагировал на мои просьбы оставить меня в покое. Потеряв терпение, я в конце концов сказал ему, что не думаю, что перспективы продажи консервированного марсианского таро — образец которого он буквально заставил меня проглотить — оправдывают его массовый импорт.

В подобных случаях я страстно желал, чтобы поскорее наступило время, когда нахальные предшественники симулэлектроники освободят улицы от своего присутствия.

С опозданием в пятнадцать минут я получил наконец возможность войти в антикварный магазин, служащий прикрытием для подпольной курильни.

Моим глазам пришлось привыкать к голубоватому туману, висевшему в помещении. Запах табака был резким, но приятным. Из стереоустановок слышалась приглушенная мелодия прошлого века: «У тебя в глазах дым…»

Подойдя к бару, я поискал глазами Коллинзворта: его еще не было. Я представил себе его, одновременно смешного и важного, в поединке с «ищейкой».

Прихрамывая, к бару подошел хозяин заведения. Это был коренастый мужчина с вечно недовольным выражением лица; левый глаз у него дергался, что тоже совсем его не украшало.

— Желаете выпить или покурить? — спросил он меня.

— И то, и другое. Вы не видели доктора Коллинзворта?

— Сегодня еще нет. Что вам подать?

— Двойной скотч-астероид и две сигареты с ментолом.

Сначала подали сигареты в маленьком пластиковом портсигаре. Я достал одну и поднес к губам. В ту же секунду официант поднес к ней великолепную зажигалку.

Дым был острым и обжигающим, так что мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы не закашляться и не показать, что я, собственно, не курю. Потом я почувствовал приятное головокружение и легкое пощипывание в носу.

Минуту спустя приятный вкус скотча увеличил мое блаженство. Я с наслаждением смаковал напиток, одновременно рассматривая почти полный зал. Свет был приглушенным, курильщики тихо беседовали, и их шепот странным образом прекрасно гармонировал со старинной музыкой. Я с удивлением поймал себя на мысли, что хотел бы сидеть в саду рядом с Джинкс и смотреть, как сигарета отбрасывает красноватый блик на ее атласную кожу.

В сотый раз я пытался убедить себя, что она непричастна к таинственному исчезновению рисунка. Я ведь видел рисунок, когда провожал ее до двери, и констатировал его пропажу только когда вернулся к письменному столу.

Но если она абсолютно не замешана в этом деле, то почему отрицала знакомство с Мортоном Линчем?

Допив остаток скотча, я заказал себе еще порцию и продолжал курить. Насколько все было бы проще, если бы мне удалось убедить себя, что Линч никогда не существовал! Кончина Фуллера перестала бы вызывать подозрения, и Джинкс была бы права в своем нежелании вспомнить Линча. Но все же это не объясняло исчезновение рисунка.

Кто-то уселся на табурет рядом со мной и мягко положил руку мне на плечо.

— Проклятые «ищейки»! — пробурчал он.

Я оглянулся и увидел Эвери Коллинзворта.

— Они вас тоже прищучили?

— Четверо. Один из них задержал меня черт знает на сколько времени с какой-то медицинской анкетой. Хуже, чем у зубного врача.

Хозяин уже тащил трубку Коллинзворта, набитую специальной фирменной смесью, и принял заказ на порцию виски.

— Эвери, — сказал я ему, пока он раскуривал трубку. — Я хочу загадать вам загадку. Представьте себе рисунок, на котором изображен греческий воин с копьем, повернувший голову направо и делающий шаг в этом направлении. Перед ним — черепаха, которая тоже движется в ту же сторону. Первое: какие ассоциации вызывает у вас этот рисунок? Второе: видели ли вы что-нибудь подобное совсем недавно?

— Почему вы об этом спрашиваете?

— Доктор Фуллер сделал для меня такой рисунок. Предположим для начала, что рисунок обозначает что-то важное. Но что именно? Вам он ни о чем не напоминает?

Он задумчиво смотрел на огонек в трубке.

— Может быть.

Так как он продолжал упорно молчать, я в конце концов был вынужден спросить еще раз:

— Что же?

— Зенона.

— Зенона?

— Парадокс Зенона из Элеи. Ахилл и черепаха.

Я щелкнул пальцами. Конечно же! Ахилл бежал за черепахой и не мог ее догнать, потому что стоило ему пробежать половину расстояния между ними, черепаха за это время продвигалась на соответствующую часть дистанции, и так до бесконечности.

— Вы не могли бы предположить, каким образом этот парадокс может относиться к нашей работе? — жадно спросил я у него.

Он пожал плечами;

— Пока не понимаю. Но ведь я специалист только в области психопрограммирования. Я ничего не могу сказать о других аспектах проблемы.

— Насколько я помню, целью этого парадокса является доказательство положения, что любое движение — не более чем иллюзия.

— В общих чертах, да.

— Тогда я ничего не понимаю!

— Вероятно, рисунок Фуллера имел другое значение.

Я потянулся за своим стаканом, но Коллинзворт остановил мою руку.

— На вашем месте я бы не придавал слишком большого значения работе, которой Фуллер занимался в течение последних двух недель. Знаете, он был немного странным.

— Возможно, у него была для этого причина?

— Никакой причиной нельзя объяснить его манеру поведения.

— Например?

Он скривился.

— Я играл с ним в шахматы за два дня до его смерти. Он пил весь вечер.

— У него были неприятности?

— Ничего конкретного я не заметил, но он явно был не в себе. Все время его тянуло философствовать…

— О возможности улучшения человеческих отношений?

— О, совершенно не то. Если говорить честно, он думал, что его работа для «Реакшнз» принесла наконец свои плоды, — он называл это фундаментальным открытием.

— И что это за открытие?

— Он мне этого не сказал.

Это подтверждало слова Линча о секретной информации, которую мне собирался сообщить Фуллер. Следовательно, совершенно очевидно, что Линч приходил-таки на прием, устроенный Сичкином, и мы действительно говорили с ним на террасе.

Я зажег вторую сигарету.

— Почему это вас так интересует, Дуг?

— Потому что я думаю, что смерть Фуллера не была несчастным случаем.

Мгновение он молчал, а потом торжественно произнес:

— Послушайте меня, мой мальчик. Я прекрасно знаю все подробности распри между Фуллером и Сичкином, но не предполагаете же вы, что Сичкин был в таком состоянии, чтобы убрать…

— Я никогда этого не говорил!

— К счастью. И вы никогда не скажете ничего подобного. Сичкин очень силен и мстителен.

Я поставил пустой стакан на стойку бара.

— С другой стороны, Фуллер мог с закрытыми глазами найти дорогу внутри своего функционального генератора. И он никак не мог бы наткнуться на кабель высокого напряжения.

— В нормальном состоянии — да. Но… со странностями, которые водились за ним последнее время…

Коллинзворт допил, наконец, свое виски. Он поставил стакан на стойку, потом снова разжег трубку.

— Меня мучают серьезные сомнения относительно «фундаментального открытия» Фуллера.

Я даже подскочил на месте:

— Неужели?

— Да. Держу пари, что это связано с его отношением к единицам субъективной реакции симулятора. Вспомните. Он несколько раз говорил об этих единицах как о настоящих людях.

— Но он же шутил.

— Не уверен. Я ведь помню, как он говорил: «Черт побери! Мы же не свалим на них еще и модели социологов!»

Я попробовал объяснить:

— Он сделал так, что нам не нужны были единицы опроса для зондирования общественного мнения в нашей машине. Фуллер ввел другую систему: аудио-визуальные стимулы, такие как афиши, проспекты, специальные телепередачи. И мы собирали информацию при помощи вмонтированных цепей слежения.

— Почему Фуллер не хотел видеть «ищеек» в своем мире?

— Потому что система более эффективна без них. Мы получаем точное отражение социального поведения минус субъективный фактор устного опроса.

— Это все теория. Но сколько раз мы слышали, как Фуллер говорил: «Я не хочу, чтобы моих человечков терзали орды ищеек»?

Это действительно было так. Я даже подозревал иногда, что Фуллер приписывал единицам, которые он программировал на своем симуляторе, настоящий человеческий ум.

Коллинзворт, улыбаясь, развел руками:

— Я думаю, что «фундаментальное открытие» Фуллера состояло в том, что его единицы реакции не были всего лишь электронными моделями в симулэлектронном обществе, но настоящими живыми и думающими существами. Я уверен, что для него они действительно существовали. В искусственном мире, конечна, и не подозревая о том, что их прошлое синтезировано и что их мир не материален.

— Вам не кажется, что такие мысли…

В его смеющихся глазах отразился огонек зажигалки.

— Мой мальчик, знайте, что я — чистый психолог бихевиористского толка. Моя философия полностью совпадает с этим направлением. Но вы, Фуллер и другие симулэлектроники — странные люди. Когда вы начинаете смешивать психологию с электроникой и небольшой порцией вероятностного прогнозирования, у вас появляются странные воззрения. Вы неспособны поместить «людей» в машину, не задумавшись о природе машин и личностей.

Мы явно стали отклоняться от темы. Я попробовал вернуть разговор в нужное мне русло:

— Я вас не очень хорошо понял, когда вы говорили о «фундаментальном открытии» Фуллера. Потому что я уверен, что именно об этом со мной хотел говорить Линч.

— Линч? А кто это?

У меня отвисла челюсть. Потом я улыбнулся, подумав, что он, должно быть, слышал, как Джинкс отрицала существование Мортона, и собрался пошутить по этому поводу.

— Да нет, я серьезно, — продолжал я. — Если бы я не поверил в историю Линча о «тайне» Фуллера, я бы никогда не пошел в полицию.

— Линч? Полиция? Это еще что такое?

— Эвери, я вовсе не намерен шутить. Я говорю о Мортоне Линче!

Он упрямо покачал головой:

— Не знаю такого.

— Линч! — Я почти кричал. — Директор службы безопасности в «Реако»! — Я ткнул пальцем в бронзовый кубок на полке возле бара. — Его имя выгравировано на этом кубке, потому что в прошлом году он выиграл у вас в космические шахматы!

Коллинзворт знаком велел хозяину подойти.

— Не могли бы вы сказать мистеру Холу, кто возглавляет службу безопасности его предприятия вот уже пять лет?

Большим пальцем хозяин показал на человека лет пятидесяти, с худым лицом, который сидел у противоположного конца стойки:

— Джо Гэдсен.

— А сейчас, будьте любезны, передайте мистеру Холу кубок.

Онемев от изумления, я прочитал гравировку! «Эвери Коллинзворт, июнь 2033».

* * *

Зал покачнулся у меня перед глазами, и резкий запах табака окутал все густым туманом. Музыка затихла вдали. Я только помню, как вытянул руку, чтобы ухватиться за стойку.

Должно быть, я потерял сознание не до конца, так как моим следующим впечатлением было столкновение с прохожим, стоящим на неподвижном тротуаре рядом с движущейся полосой. Я отлетел от стены дома, который находился… в нескольких сотнях метров от бара-курильни.

Похоже, у меня случился еще один приступ, во время которого я внешне оставался нормальным. Эвери, без сомнения, ничего не заметил. А сейчас я пришел в себя и теперь стоял на слабых, дрожащих ногах, уставившись в вечернее небо.

В полном отчаянии я думал о Линче, о его имени на кубке, о рисунке Фуллера. Действительно ли их больше нет? Или же все это плод моего воображения? Почему мне кажется, что все вокруг меня рушится?

Я ступил на переходную платформу для пешеходов, чтобы перебраться на другую сторону улицы. Движение было очень слабым, и ни один аэробус или аэрокар не собирался приземляться на островке-остановке. И никакой не собирался садиться за секунду до этого. Я был не более чем в пяти метрах от остановки, когда, с диким воем аварийных сирен, сверху упал аэрокар. Он загудел, оторвавшись от полосы движения, и двинулся прямо на меня.

Я бросился на ближайшую дорожку, споткнулся и чуть было не попал прямо под взбесившийся аэрокар, но сумел удержаться на ней и, медленно поднявшись, оглянулся.

Аэрокар тормозил в автоматическом режиме с помощью струй сжатого воздуха. Он остановился буквально в миллиметре от перехода. Если бы я остался на месте, от меня бы ничего не осталось под лопастями его турбины.

 

ГЛАВА 4

Кошмары, в которых у меня в руках все рассыпалось, мучили меня до самого утра. Потом я забылся тяжелым сном и еле-еле проснулся. Есть совершенно не хотелось, так что я обошелся без завтрака.

Спускаясь к центру города, я выбирал медленные дорожки, чтобы было время на обдумывание вчерашнего случая. Вписывалось ли это в общую картину? Возможно, аэрокар специально сбили с курса?

Нет, это было невозможно. С другой стороны, доктор Фуллер стал жертвой несчастного случая, который, на первый взгляд не мог быть подстроен. И нельзя забывать об исчезновении Линча! Какая же таинственная цель скрывалась за всеми этими фокусами? И как получилось, что трое друзей Линча в один голос заявили, что никогда и слыхом не слыхали о таком человеке?

А если допустить, что все эти невероятные события спровоцированы той информацией, которую Фуллер сообщил Линчу, в результате чего они оба погибли?

Напрасно я пытался рассуждать логически. Моя мысль все время возвращалась к изменившейся надписи на кубке, к исчезнувшему рисунку и к человеку с хитрым лицом, которого мне представили как шефа нашей службы безопасности.

Как бы то ни было, правдоподобным было только одно предположение: Фуллер и Линч имели доступ к секретной информации. И неважно, являлась ли она тем самым «фундаментальным открытием» или нет. Что произойдет, если я сумею проникнуть в эту тайну? Или даже если я буду просто активно ей интересоваться? Может быть, случай на шоссе — это предупреждение?

Я спустился во двор в паркинг «Реако» и поставил свой аэрокар на отведенную ему площадку. Но как только я выключил мотор, с фасадной стороны здания донесся сильный шум.

В тот момент, когда я заворачивал за угол, мимо моей головы пронесся отрезок трубы, летящий в окно первого этажа. Врезавшись в защитный экран здания, он упал на землю, извергая фонтаны искр.

Число манифестантов из Ассоциации социологов утроилось по сравнению со вчерашним, но вели они себя относительно спокойно. А беспорядки происходили из-за злобной толпы, собравшейся вокруг них, несмотря на разместившуюся вокруг целую полицейскую бригаду.

Стоя на переходной платформе, краснолицый человек, надсаживаясь, кричал в рупор:

— Долой «Реако»! Мы тридцать лет жили без дефляции! Механизированные опросы общественного мнения вызовут крах всей нашей экономики!

Ко мне подошел сержант из полицейской бригады.

— Вы Дуглас Хол? — Я утвердительно кивнул, и он добавил: — Я вас провожу.

Он включил свой портативный экранирующий генератор, и я почувствовал вибрацию окружившего нас защитного поля.

— Вы ничего не собираетесь предпринять, чтобы разогнать эту банду? — спросил я, следуя за ним ко входу.

— Мы защищаем вас достаточно эффективно. А им необходимо дать выплеснуть свою ярость, иначе будет еще хуже.

Внутри здания все было нормально. Было совершенно незаметно, что в сотне метров отсюда происходят столь бурные события. Такой жесткий порядок был просто необходим, поскольку за день всем предстояло проделать массу работы первостепенной важности.

Я сразу отправился в службу кадров и просмотрел там картотеку. Дела Мортона Линча не было. Но на букву «Г» я обнаружил карточку: «Гэдсен, Джозеф М. — директор службы внутренней безопасности». Судя по досье, он поступил в фирму одиннадцатого сентября две тысячи двадцать девятого года, то есть пять лет назад, и был назначен на этот пост две недели спустя.

— Что-Нибудь не так, мистер Хол?

Я повернулся к служащей, отвечающей за картотеку.

— Эти дела в порядке?

— О да, мистер Хол, я их проверяю каждую неделю.

— На Джо Гэдсена никогда не поступало нареканий?

— Конечно, нет. Только хорошие отзывы, — она улыбнулась кому-то за моей спиной. — Не правда ли, мистер Гэдсен?

Я оглянулся и увидел позади человека с хитрым лицом.

— Хелло, Дуг, — сказал он. — Кто-нибудь накапал на меня?

Я с трудом пробормотал нерешительное «нет».

— Ну что ж, тем лучше, — сказал он дружелюбно. — Кстати, Хелен попросила поблагодарить вас за форель, которую вы прислали ей с озера. Если у вас ничего нет на пятницу, приходите к нам ужинать. Сын будет счастлив услышать ваши рассказы о симулэлектроники. То, что вы говорили ему в прошлый раз, его просто захватило.

Джо Гэдсен, Хелен, их сын… Все это мне ровным счетом ничего не говорило, словно какие-то имена из далекого мира, затерянного на другом конце Галактики. А эта история с форелью! Да я ни одной рыбы не поймал за весь отпуск! Насколько я помню, конечно.

Я решил поставить последний опыт. Оставив Гэдсена и служащую картотеки, я бросился в службу функциональной интеграции. Чак Уитни, хозяин этих мест, по плечи залез во внутренности главного интегратора данных. Подойдя, я хлопнул его по спине, и он вытащил голову.

— Чак, я…

— Да, Дуг, что стряслось? — На его улыбающемся лице отразилось удивление, вызванное моим смятением.

Он провел рукой по густым курчавым волосам и спросил:

— Что-нибудь не так?

— Речь идет о… Мортоне Линче, — сказал я нехотя. — Ты знаешь такого?

— Кого?

— Линча, — повторил я, готовый расплакаться от собственного бессилия. — Мортона, директора… а, ладно, неважно! Не забивай себе этим голову.

Минуту спустя меня встретило радостное «Здравствуйте, мистер Хол!» в холле моего кабинета.

Я рассмотрел секретаршу повнимательнее. Это была не мисс Бойкинз. Быстрая в движениях блондинка, смотревшая на меня с насмешливой улыбкой, — Дороти Форд собственной персоной заняла ее место.

— Удивлены? — спросила она.

— А где мисс Бойкинз?

— Она предполагает, а мистер Сичкин располагает. Она находится в уютных закоулках центральной системы. Счастлива, надо думать, от соседства с великим патроном.

Я подошел поближе.

— Это решено окончательно?

Она поправила выбившуюся из прически прядь. Но, несмотря на свои усилия, она казалась менее легкомысленной и глупенькой, чем на вечеринке у Сичкина. Внимательно поглядев на свои руки, она с оттенком вопроса произнесла:

— Я думаю, что это перемещение не неприятно вам?

Мне было неприятно, и я дал ей это почувствовать, сухо ответив:

— Я попробую привыкнуть.

Мне никогда не нравилась манера Сичкина обращаться со всеми людьми — да и со мной в том числе — так, словно это пешки на шахматной доске. Ясно было, что он стремился оказывать влияние на все, что касалось симулятора окружающей среды. И я не сомневался, что он отвергнет мое предложение частично использовать систему с целью социологических исследований точно так же, как он отверг идею Фуллера.

Мне, правда, попытались предоставить кое-какую компенсацию — с определенной целью, разумеется. Мисс Бойкинз не была, конечно, красавицей, но обладала достаточно приятной внешностью и была очень расторопна. Непостоянная и изменчивая Дороти Форд будет выполнять множество дополнительных обязанностей, и не самая незначительная из них — это, конечно же, слежка за мной для Сичкина.

Но загадка Линча скоро увела меня от этих мыслей. Через несколько секунд я уже разговаривал по видеофону с лейтенантом Макбейном.

Я представился и сказал:

— Я звоню по поводу своей жалобы, касающейся Мортона Линча…

— Какую службу вы запрашиваете?

— Исчезновения, естественно. Я…

— Когда вы подали жалобу? И по какому поводу?

У меня перехватило дыхание, хотя я и должен был бы приготовиться к тому, что такое возможно.

— Мортон Линч, — пробормотал я, — который исчез на приеме у Сичкина. Вы приходили к нам в «Реако» и…

— Сожалею, мистер Хол, но вы, должно быть, меня с кем-то путаете. Такой жалобы в нашем досье не зарегистрировано.

Я пялился на пустой экран не меньше пяти минут!

Потом я быстро открыл ящик своего стола. Экземпляр «Ивнинг пресс» все еще лежал там. Я лихорадочно перелистал газету, нашел статью Стена Уолтерса и перечитал последние абзацы.

Там был критический отзыв на последнюю постановку Коммунального театра.

И пи единого словечка о приеме у Сичкина и о Мортоне Линче.

* * *

Интеркому пришлось звонить бесконечно долго, прежде чем я нажал на клавишу связи, даже не взглянув на экран.

— Да, мисс Форд?

— Вас хочет видеть мистер Сичкин.

Он опять был не один. На этот раз его сопровождал мужчина таких габаритов, что Сичкин казался еще меньше, чем обычно.

— Дуг, — сказал Сичкин, — я хочу представить вам человека, которого здесь нет… вы понимаете меня? Он никогда не приходил сюда. После нашего ухода он перестанет для вас существовать!

Я резко поднялся, ошеломленный совпадением его слов с судьбой Мортона Линча.

— Дуглас Хол, Вейн Хартсон, — произнес Сичкин, явно рассчитывая произвести эффект.

Мужчина крепко сжал мою вялую руку.

— Я буду работать с Холом? — спросил Хартсон.

— Если исчезнут все трудности и если Дуг поймет, что мы стараемся сделать все как лучше.

Хартсон скривился:

— Я думал, что вы уже все уладили.

— Все предусмотрено, — заверил его Сичкин.

Тут до меня наконец-то дошло: это же Вейн Хартсон, один из крупнейших политических деятелей страны!

— Без мистера Хартсона, — продолжал Сичкин, понижая голос, — вся работа фирмы была бы парализована. Конечно, мы стараемся не афишировать эту сторону нашей деятельности; его видимая роль ограничивается обеспечением связи между партией и правительством.

Раздался сигнал интеркома, и на экране возникло лицо Дороти:

— Социолог 3471-С к мистеру Холу.

Взбешенный Сичкин немедленно ринулся к экрану:

— Скажите…

Но вместо Дороти в видеофоне уже было лицо «ищейки».

— Я провожу анкетирование на тему новогодних подарков, которые предпочитают получать мужчины.

— Это не опрос первостепенной важности, — проворчал Сичкин.

— Нет, но…

— Мистер Хол отказывается отвечать. Мы заплатим штраф.

Агент довольно улыбнулся, и экран погас. Все социологи получали процент от суммы штрафов, которые им удавалось наложить.

— Как я уже говорил, — продолжил Сичкин, — без мистера Хартсона действия правления фирмы были бы парализованы.

— Я знаю, чем занимается мистер Хартсон, — произнес я, ожидая продолжения.

Хартсон взял стул, вытянул ноги и приготовился слушать с выражением бесконечного терпения на физиономии. Сичкин продолжал разглагольствовать, шагая по кабинету взад и вперед:

— Мы об этом часто беседовали, Дуг, и я уже знаю, что вы не разделяете мое мнение полностью. Но вы только представьте себе! «Реакшнз» будет играть главенствующую роль в переходный период!

Тут заговорил Хартсон:

— Мы придем к этому через два-три года, полностью подавив другую партию и приняв в свои ряды ее лучших представителей… у нас есть крупные козыри.

По крайней мере, он был вполне откровенен.

Сичкин наклонился ко мне.

— А вы знаете, кто им подскажет, как использовать свои козыри во время каждой предвыборной кампании и на самих выборах? Симулятор, который я построил для вас!

Мне даже стало как-то не по себе от такого наивного энтузиазма.

— А вам-то какая выгода от этого?

— Какая выгода? Сейчас я вам скажу, Дуг. Придет время, когда закон запретит то невыносимое посягательство на свободу человека, каким являются устные опросы общественного мнения.

Хартсон кашлянул и вставил:

— Тогда «Реакшнз» станет непобедима благодаря своим секретным методам. Анализы общественного мнения сделаются еще более необходимыми, чем всегда, но… — с притворной грустью он покачал головой, — чтобы удовлетворить это требование, мы будем вынуждены установить федеральные льготы для «Реако».

— Вы видите, Дуглас? Симуляторы Сичкина — Хола начнут функционировать в каждом городе, а их данные будут стекаться сюда и здесь сводиться воедино. Это будет абсолютно новый мир! И на следующем этапе, когда мы заложим эту базу, сеть симулэлектронных учреждений начнет изыскивать средства, как сделать этот мир более справедливым и человечным.

Конечно, я мог бы предложить ему поискать для всего этого другого симулэлектронщика, но что бы это дало? Если, как предполагал Фуллер, Сичкин и партия являлись организаторами крупного заговора, не лучше ли будет, если я останусь на стратегически важной позиции?

— Что я должен делать? — спросил я.

Сичкин улыбнулся:

— Продолжайте готовить симулятор, чтобы вести переговоры в коммерческой области. Это даст нам возможность оценить потенциал всей системы. И подумайте о том, как ее перепрограммировать в соответствии с политически ориентированным окружением.

Дороти опять прервала нас по интеркому:

— Мистер Хол? Мистер Уитни программирует новую серию единиц реакции. Он хотел бы вас видеть.

По пути в службу функциональной интеграции я в коридоре повстречал Эвери Коллинзворта.

— Я только что согласился подготовить Уитни психологические факторы для этих сорока семи новых единиц, — обратился он ко мне. — Вот резюме, если решите проверить.

— Это ни к чему. Я же всегда доверял вашему мнению.

— Я мог что-то не учесть, — сказал он, улыбаясь.

— Очень в этом сомневаюсь.

Я собрался идти дальше, прежде чем он заговорит о случае в курильне, но он сочувственно взял меня за руку:

— Сейчас вам получше?

— О да! — Я постарался рассмеяться. — Должно быть, я выпил лишнего, пока дожидался вас.

Успокоенный, он ушел. Немного не дойдя до владений Уитни, я был вынужден остановиться, держась за стену. Опять на меня накатило: глухой шум в ушах, ощущение резкого биения крови в висках. Изо всех сил я старался не терять сознания, и мир вокруг обрел наконец равновесие. Я едва держался на ногах. Коридор впереди и позади был пуст, и никто меня не засек в таком состоянии.

Чак Уитни был полон энтузиазма.

— Сорок семь новых единиц введены вполне успешно! — воскликнул он, увидев меня.

— Они сразу же вписались в систему?

— Ни одного случая отрицательной реакции. В данный момент население симулятора составляет девять тысяч сто тридцать шесть индивидуумов.

На лифте мы поднялись на второй этаж, чтобы посетить один из «кварталов». Я с волнением остановился перед рядом новых единиц. Тихое гудение вращающихся барабанов памяти, пощелкивание синаптических реле, четкий ритм сервомеханизмов — все это доказывало, что смоделированная внутри машины жизнь была упорядоченной и насыщенной, а воспринимающие цепи простимулированы должным образом.

Некоторое время я следил за огоньками на световом табло и заметил вдруг пару ламп, загорающихся в одинаковом ритме, идеально гармонично. Может быть, это были юноша и девушка, стоящие под руку на движущемся тротуаре и имеющие одинаковую структуру жизненного опыта, основанного на симулированной реальности, которую мы им дали.

Теперь я без труда понимал, почему Фуллер иногда говорил об этих искусственных индивидуальностях, находящихся в его симуляторе, как о своих «человечках».

— Если ты хочешь заняться контролем, — прервал мои философские размышления Чак, — то я могу подключить тебя к прямому эмпатическому восприятию или к кабелю индивидуального слежения.

Из настенного интерфона послышался голос Дороти Форд: «Мистер Хол, капитан Фарнсток из полиции хочет с вами поговорить. Он ждет вас в зале интеграции».

Мы вместе с Чаком спустились на первый этаж, где к нам подошел Фарнсток, держа в руке свою карточку.

— Хол? — спросил он, посмотрев на Уитни.

— Нет, я Уитни, — поправил его Чак. — Хол — это он!

Я лишь на какое-то мгновение удивился, что Фарнсток не узнал меня. В конце концов, лейтенант Макбейн тоже вел себя так, словно никогда меня не видел.

Когда Чак ушел, капитан спросил:

— Я хотел бы задать вам несколько вопросов по поводу смерти доктора Фуллера.

— Зачем это? Ведь следователь вынес решение о смерти от несчастного случая, разве не так?

Капитан снисходительно улыбнулся.

— Мы никогда не останавливаемся на таком заключении. Я буду откровенен, мистер Хол. Вполне возможно, что доктор Фуллер не был жертвой несчастного случая. Вы, кажется, находились в это время в отпуске?

— Значит, полиция тоже считает, что гибель Фуллера может оказаться убийством? — Меня это удивило все же меньше, чем абсолютная непредсказуемость развития событий.

Фуллер умер. Линч исчез и забыт. И все это произошло из-за «фундаментального открытия», природу которого я пытался нащупать. Да и меня тоже чуть было не убили. Теперь расследование начинается вновь. Может быть, таким ловким маневром от меня хотят избавиться? Но тогда кому это может быть выгодно?

— Так как же? — любезно переспросил меня Фарнсток.

— Я же вам это уже рассказывал. Я жил в своем бунгало на берегу озера.

— А когда вы мне это рассказывали?

Я проглотил вставший в горле комок.

— Это неважно. Я отдыхал в своем бунгало.

— С вами был еще кто-нибудь?

— Нет.

— Значит, вы не можете доказать, что находились там в момент смерти Фуллера. А также что вы вообще туда ездили.

— Почему я должен что-то вам доказывать? Фуллер был моим другом.

Фарнсток широким жестом обвел не только зал функциональной интеграции, но и весь комплекс зданий фирмы.

— Неплохо устроились, а? Технический директор в одной из самых перспективных промышленных фирм двадцать первого века!

Я старался сохранять спокойствие.

— В километре от моего бунгало есть пункт снабжения. Я ходил туда за продуктами почти ежедневно. Счета занесены в мое личное биосопротивление. Это можно легко проверить.

— Посмотрим, — осторожно сказал он. — А пока вы остаетесь в нашем распоряжении.

 

ГЛАВА 5

Только через два дня я смог выкроить время, чтобы непосредственно проконтролировать работу Симулакрона-3. Мало того, что я был по уши завален работой, но мне еще было необходимо успокоить Сичкина, набросав несколько проектов использования симулэлектронного комплекса в политических целях.

Я постоянно терялся в догадках о причинах возобновления следствия. Может, это простое совпадение? Или Сичкин дергал за свои веревочки, чтобы продемонстрировать мою судьбу в случае несогласия сотрудничать с ним и его партией?

Во время одного из разговоров с ним я даже упомянул о визите капитана Фарнстока. Мне показалось, что мои подозрения были вполне основательными, поскольку Сичкин не выказал особого удивления. Чтобы дать мне понять, что мне выгодно держаться на его стороне, он тонко добавил:

— Если полиция станет вам надоедать, вы мне только скажите об этом.

Я решил прозондировать почву по другому вопросу:

— В конце концов, нельзя же ругать полицию за упорство, после того, что им рассказал Линч.

— Линч?

— Да, Мортон Линч, — упрямо повторил я. — Человек, который исчез на вашем приеме.

— Линч? Исчез? О ком вы говорите, мой мальчик?

Его удивление было совершенно неподдельным. По всей видимости, Сичкин напрочь забыл, как и все прочие, о человеке, который испарился с террасы его апартаментов. Или же Сичкин был просто непревзойденным актером.

— Линч, — эта ложь показалась мне весьма уместной в данный момент, — это тот тип, который вечно бесил меня, утверждая, что я убрал Фуллера, чтобы занять его место.

* * *

Когда наконец я нашел время для проверки симулятора, то просто горел от нетерпения так, что даже сам удивился. Чак проводил меня в зал наблюдения, где я улегся на кушетку.

— Я подключу тебя к кабелю слежения? — спросил он.

— Нет. Я предпочитаю эмпатическое подсоединение.

— Ты хочешь понаблюдать за определенной единицей?

— Нет. По твоему выбору.

Похоже было, что он уже выбрал.

— Д. Томпсон — единица номер семь тысяч четыреста двенадцать.

— Его профессия?

— Шофер грузовика. Мы перехватим его во время доставки товара. Подходит?

— Давай.

Фиксируя переводной шлем у меня на голове, Чак не удержался от шутки:

— Только попробуй что-нибудь сказать, я тотчас же устрою перенапряжение в сети.

Шутка показалась мне не слишком удачной. Фуллер подразумевал, что теоретически резкое увеличение напряжения может привести к взаимному переносу. В то время как «я» наблюдателя переносится в единицу реакции, псевдопсихическое содержание последней может внедриться в мозг наблюдателя, то есть произойдет неожиданный мгновенный обмен.

Конечно, процесс не был необратимым, но если одновременно что-нибудь произойдет с образом единицы, все будет кончено — по крайней мере в теории — для наблюдателя, попавшего в ловушку.

Я постарался расслабиться, в то же время наблюдая за Чаком, который возился с окончательной настройкой. Потом он опустил рычаг перевода.

В одно мгновение все мои чувства перемешались; я увидел фейерверк калейдоскопических огней, услышал оглушительный шум, почувствовал невообразимые запахи и вкус вкупе с неописуемыми осязательными ощущениями.

Потом я оказался по другую сторону. В какой-то момент я почувствовал страх и ощущение смещения, которые мне уже были знакомы. Но вот мои психические процессы приспособились к перцептивным возможностям Д. Томпсона, единицы № 7412.

Я сидел за пультом управления воздушного грузовика, равнодушно озирая город-видение, панорама которого проплывала подо мной. Я чувствовал, Как моя — Томпсона! — грудь поднималась и опускалась в такт дыханию, меня согревали лучи солнца, просачивающиеся сквозь окна кабины.

Речь шла о чисто пассивном объединении. Я мог смотреть, слушать, чувствовать, но не имел возможности двигаться по своему желанию, в то время как субъективная единица никоим образом не в состоянии была ощутить мое присутствие.

Я опустился на мыслительный уровень и перехватил поток его сознания: мне (Томпсону) было досадно, что я отставал от графика. Но я (единица № 7412) плевал на это. Я мог бы зарабатывать вдвое больше в любой другой транспортной конторе.

Удовлетворенный целостностью наложения, я (Дуг Хол) перешел от полной эмпатии к перцептивной и глазами Томпсона посмотрел на своего попутчика. Я спрашивал себя, был ли он настоящей единицей реакции или же только одним из подобий, сотни тысяч которых мы ввели в симулированный мир.

Я с нетерпением ожидал момент, когда Чак включит экспериментальной стимул; я хотел поскорее уйти с работы, потому что собирался ужинать у Джинкс, а заодно просмотреть записи Фуллера.

Наконец сигнал поступил. Томпсон смотрел на попутчика уже секунд десять, прежде чем я его опознал.

На крыше одного из домов, над которыми мы пролетали, огромная светящаяся реклама кричала мерцающими ксеноновыми буквами:

СКОТЧ «СОРОПМАН» — ЛУЧШЕЕ И САМОЕ ПРИЯТНОЕ

ВИСКИ В МИРЕ!

Это был прием, заставляющий субъективные единицы высказывать свое мнение. Томпсон, который пил симулэлектронный эквивалент виски «Соропман», как ему казалось, уже очень давно, подумал: «Чертова сивуха! Этой гадости не помешало бы побольше выдержки. И потом, что за идиотская мысль продавать скотч в бутылках, похожих на мяч для регби?»

Все средства визуальной рекламы города-призрака в этот момент передавали одно и то же сообщение. Реакции тысяч индивидуальных единиц мгновенно отфильтровывались, анализировались и передавались на выходной регистр, чтобы их немедленно сводили воедино, нумеровали и классифицировали… Теперь одного нажатия на клавишу будет достаточно, чтобы мгновенно получить информацию относительно их распределения по категориям в зависимости от возраста, пола, профессии, политических убеждений и тому подобного.

За несколько секунд симулятор окружающей среды Фуллера выполнял задачу, обычно требующую месяца работы целой армии социологов.

То, что произошло дальше, захватило меня врасплох. К счастью, эмпатическое подсоединение было строго односторонним, иначе Д. Томпсон обязательно почувствовал бы мое удивление.

Огромная ветвистая молния разорвала небо. Три гигантских огненных шара завертелись в зените. Темные тучи быстро заволокли совершенно прозрачное за минуту до того небо, и на ярко освещенные дома посыпался сильный град.

Неужели это Чак забавлялся, манипулируя рычагами атмосферных изменений? Я отбросил эту возможность. В крайнем случае, с технической точки зрения, это было возможно, но Уитни, конечно же, побоялся бы нарушить хрупкое равновесие в нашем искусственном обществе.

Существовало только одно правдоподобное объяснение: что-то не сработало в симулэлектронном комплексе! Что-нибудь разладилось, перегорело, или один из генераторов оказался с дефектом, или произошло простое замыкание — и все это автоматически ввелось в систему и превратилось в более или менее «естественное» стихийное бедствие. Где-то случилась поломка, но Чак меня не отсоединил, потому что отсоединение, если оно не совершается специально, должно произойти в конце запрограммированного периода, иначе важная часть личности субъекта может непоправимо разрушиться.

Томпсон снова взглянул на светящуюся рекламу, и я почувствовал его изумление при виде невероятного сообщения, которое она передавала:

ДУГ! ВОЗВРАЩАЙСЯ! ОПАСНОСТЬ!

Я отключил эмпатическое подсоединение и с большим трудом вернулся в мое личное субъективное сознание. Зал наблюдения был переполнен людьми, все они жестикулировали и кричали. В зале было страшно жарко, горло перехватывал запах горелых проводов.

Чак яростно поливал из огнетушителя пульт контроля. Он взглянул на меня:

— Ты вернулся? Слава богу! Сейчас опять будет перенапряжение в сети!

И он сразу вырубил центральный кабель. Электрическое потрескивание тут же прекратилось, но из вентиляционных отверстий продолжали вырываться потоки ослепительного света.

Я стянул с головы шлем:

— Что стряслось?

— Кто-то подложил в модулятор термитный заряд!

— Когда?

— Не знаю. Я вышел, когда подключил тебя. Если бы я вовремя не вернулся, ты бы сгорел!

Мне показалось, что реакция Сичкина на происшедшее была сдержанной, даже слишком. Он пришел через несколько минут, чтобы взглянуть на разрушения, и остался очень доволен, узнав, что авария задержит работу лишь на один-два дня.

Что касается виновника аварии… Сичкин уже знал ответ и высказался, энергично ударяя кулаком по ладони:

— Это все чертовы социологи! Одному из них удалось сюда пробраться!

Но Джо Гэдсен категорически отвергал такую возможность:

— Наши меры безопасности безупречны, мистер Сичкин.

Лицо Сичкина приобрело угрожающее выражение:

— Значит, нас предали изнутри! Проверьте весь персонал!

Вернувшись в свой кабинет, я подошел к окну. Демонстранты из Ассоциации социологов все еще топтались вокруг здания фирмы, сохраняя полное спокойствие. Интересно, сколько времени они еще будут это продолжать? И что общего между дипломированными социологами, термитным зарядом и невероятными событиями последних дней?

Я был уверен, что все эти события связаны между собой. Термитная бомба, например. Внешне это выглядело как агрессивное действие Ассоциации дипломированных социологов против организации, угрожающей всему их существованию. Но было ли это так в действительности? Или же все это работало непосредственно против меня?

Кто стоял за всеми этими действиями? Очевидно, не Сичкин. Если бы он действительно хотел от меня избавиться, то просто воспользовался бы услугами полиции.

Неожиданно мне в голову пришло другое объяснение: возможно, большинство этих необъяснимых случаев косвенно направлялось против самого симулятора!

Смерть Фуллера, исчезновение Линча, странные случаи со мной, термитный заряд… Может быть, все это — этапы кампании, направленной на уничтожение всех нас, единственных симулэлектронщиков, способных обеспечить успех «Реако»?

И опять все сходилось на Ассоциации дипломированных социологов. Но вряд ли этим занималась сама Ассоциация, скорее всего, это был какой-то агент, обладающий особыми правами, или, в крайнем случае, методами, способными самым убедительным образом имитировать такие права.

Я не мог отделаться от всех этих вопросов даже за спокойным ужином в обществе Джинкс. Первые минут десять мы ели в полном молчании, потом я обратил внимание на спокойствие Джинкс. Почему она так задумчива?

— Джинкс?

Я произнес ее имя очень тихо, но она вздрогнула и уронила вилку. В смущении она улыбнулась, затем рассмеялась:

— Вы меня испугали!

— Что-нибудь случилось?

Она была одета в блестящее кремовое платье, открывающее загорелые плечи и спину, по которой струились длинные черные волосы.

— Нет, ничего. Я думала о папе.

Она посмотрела в сторону отцовского кабинета и закрыла лицо руками. Я обошел стол, чтобы попытаться как-то ее утешить, но так и остался неподвижно стоять рядом. Конечно, я понимал ее горе — она была так привязана к своему отцу! Но подобная демонстрация чувств уводила ее обратно в двадцатый век!

Я останавливаюсь на этом моменте, чтобы подчеркнуть несвойственную Джинкс манеру поведения, ведь она была абсолютно нормальной девушкой.

Направляясь в рабочий кабинет ее отца, я спрашивал себя, не хотела ли она лишь продемонстрировать мне, что именно смерть отца вызвала эти слезы, которые на самом деле имели более существенную причину.

Джинкс указала мне на письменный стол Фуллера:

— Вы можете начинать. А я должна привести себя в порядок.

Я смотрел, как она выходила — гибкая, грациозная и красивая, несмотря на покрасневшие глаза.

Девушка отсутствовала достаточно долго, и я успел просмотреть бумаги Фуллера. Две странности сразу же привлекли мое внимание. Во-первых, не хватало части его заметок. Он мне неоднократно рассказывал, что работает над вопросом о влиянии симулэлектроники на понимание природы человека. Я же не нашел об этом ни одной строчки. Во-вторых, один из ящиков его стола — тот, в котором он хранил свои самые важные работы, — явно был взломан.

Что касается остальных записей, то они не содержали ничего интересного для меня. Факт, который ничуть меня не удивил.

Джинкс вернулась и села на диван, сложив на коленях руки, напряженная и серьезная. Ее лицо вновь обрело свежесть, но чистые и строгие линии рта выражали сердитую сдержанность.

— Все осталось так же, как и при докторе Фуллере?

— Никто ни к чему не притрагивался.

— Некоторые записи отсутствуют.

Глаза Джинкс расширились.

— Откуда вы это знаете?

— Я же был в курсе всех его работ.

Она отвела глаза — со смущением? — потом снова взглянула на меня.

— На прошлой неделе он уничтожил часть бумаг.

— Уничтожил?

— Сжег.

Я показал на взломанный замок.

— А это?

— Я… — Она подошла ко мне. — Это что, форменный допрос?

Я улыбнулся.

— Просто я пытаюсь восстановить некоторые его исследования.

— Но ведь это не очень важно? — И, прежде чем я успел ответить, добавила: — Давайте прокатимся на машине, Дуг?

Я вновь отвел ее к дивану, и мы сели радом.

— Только сначала один-два вопроса. Этот замок?

— Папа потерял ключ недели три назад. Должно быть, он вскрыл его своим перочинным ножом.

Она лгала. Год назад я помог доктору Фуллеру установить на этот ящик запирающее устройство на биосопротивлении, потому что он вечно терял ключи.

Джинкс поднялась с дивана.

— Если мы действительно едем кататься, я возьму свою накидку.

— А тот набросок, который сделал ваш отец…

— Набросок?

— Рисунок Ахилла и черепахи, красными чернилами. Вы его не уносили из кабинета?

— Я его даже не заметила.

Она не только видела его, но и, как я хорошо помнил, долго разглядывала. Я решил идти напролом, чтобы посмотреть, какова будет ее реакция.

— Джинкс, я хочу знать, действительно ли ваш отец умер в результате несчастного случая.

Она в ужасе открыла рот и отшатнулась от меня.

— О! Дуг, вы серьезно? Вы хотите сказать, что его… кто-то убил?

— Я так думаю. И я надеялся найти в его записях какой-нибудь намек, позволяющий узнать, кто это сделал и почему.

— Но кто же мог желать его смерти? — Она озабоченно молчала несколько минут, потом продолжила: — Если вы правы, Дуг, то вы тоже в опасности. О Дуг, нужно это все забыть!

— Вы не хотите, чтобы виновного поймали?

— Я не знаю, — секунду она колебалась. — Я боюсь. Я не хочу, чтобы с вами что-нибудь случилось.

Я отметил, что она не предложила обратиться в полицию.

— Почему вы думаете, что со мной может что-нибудь случиться?

— Я… О! Дуг, я не знаю, что и думать… Я боюсь.

* * *

Блестящий серебряный диск полной луны превращал прозрачную крышу машины в серебристо-молочный купол, бросающий мягкие отсветы на лицо девушки.

Сдержанная и далекая, неотрывно смотрящая на дорогу, которая простиралась перед машиной, плывущей на воздушной подушке, она походила на хрупкую фарфоровую статуэтку, готовую рассыпаться от лунного света.

Сейчас она молчала, но несколько минут назад снова заклинала меня забыть, что ее отец мог быть убит.

Я был весьма озадачен. Казалось, она стоит стеной между загадкой гибели отца и мной. И я не мог отделаться от мысли, что она старается защитить виновного в гибели Фуллера.

Я коснулся ее руки.

— Джинкс, у вас неприятности?

Для нее было бы нормально спросить меня, почему я так думаю. Но девушка сказала лишь:

— Нет. Конечно, нет.

Эти слова она произнесла так спокойно и рассудительно, словно решила твердо придерживаться линии поведения, которую уже избрала для себя. Я почувствовал, что настаивать тут бесполезно. Нужно было идти другим путем, хотя Джинкс могла помочь мне быстро достичь цели.

Я тоже погрузился в свои мысли и поставил машину на автопилот, предоставив ему мчать нас по пустынной дороге. Вся эта серия несчастных случаев могла иметь только два возможных объяснения. Или какой-то злоумышленник, обладающий необыкновенной властью и опасными и не вполне понятными возможностями, преследовал неизвестные цели. Или в действительности не происходило никаких необычных событий, а все это было лишь плодом моего воображения.

Я не мог отделаться от странного впечатления, что некая тайная и грубая сила стремится отвратить меня от поисков причин смерти Фуллера, в то же время незаметно подталкивая меня к мысли, что, если я перестану ей противодействовать — как, казалось, хотели и сама эта сила, и Джинкс, — все снова придет в норму.

Я очень хотел, чтобы все было хорошо. Взглянув на девушку, сидящую рядом со мной, я внезапно осознал, до какой степени мне хочется, чтобы все вошло в норму. В лунном свете она была еще красивее, воплощая теплое приглашение забыть отчаяние и примириться с ходом вещей.

Как будто отвечая на мои мысли, она прижалась ко мне и положила голову мне на плечо.

— Жизнь предлагает так много, не правда ли, Дуг? — произнесла она с грустью и надеждой в голосе.

— В ней есть все, что люди хотят найти, — ответил я.

— А чего хотите вы?

Я думал о Джинкс: она ворвалась в мою жизнь именно тогда, когда я так нуждался в ком-нибудь, похожем на нее.

— Когда я жила далеко отсюда, я все время думала о вас, — сказала она. — Все время. Но я чувствовала себя глупым обманутым ребенком.

Я ждал продолжения этих тихих слов, но услышал лишь ее ровное дыхание. Она заснула. На ее щеках блестели две серебристые дорожки.

Да, так же как и я, она старалась от чего-то бежать. Но хотя ее, возможно, мучило такое же отчаяние, мы не могли действовать сообща, потому что по какой-то непонятной причине она хотела, чтобы все так и было.

Машина поднялась на холм, освещая фарами невиданный пейзаж.

На вершине холма меня охватил ледяной ужас. Я изо всех сил нажал на тормоз, и через несколько метров фашина плавно остановилась.

Джинкс пошевелилась, но так и не проснулась.

Я просидел, глядя перед собой, как мне показалось, целую вечность.

В сотне метров от машины дорога резко обрывалась. Дальше не было ничего, словно ножом отрезало! По обе стороны асфальтовой ленты сама земля проваливалась в густую черноту.

А за чертой не было ничего. Абсолютно ничего, ни луны, ни звезд — ничего, кроме пустоты внутри пустоты, и так до бесконечности.

 

ГЛАВА 6

Позже я сильно жалел, что не разбудил Джинкс. Ее реакция помогла бы мне узнать, точно ли половина мира перестала существовать или во всем виновато мое больное воображение. Но в тот момент я всеми силами боролся против нового обморока. Когда же я снова смог открыть глаза, передо мной опять до самого горизонта простиралась дорога и холмы, залитые лунным светом.

В который раз я столкнулся с подобным явлением. Дорога исчезла. Но это было невозможно, потому что она ведь была передо мной. Точно так же исчез Линч. Но множество фактов указывало на то, что он вообще никогда не существовал. У меня не было никакой возможности доказать, что я действительно видел рисунок Ахилла и черепахи. Но вероятность, что Фуллер никогда его не рисовал, восстанавливала равновесие.

Чак пришел ко мне лишь на следующий день после обеда. У него возникло затруднение в области симулэлектроники, достаточно интересное, чтобы оттащить меня от края пропасти безумия.

Он вошел в мой кабинет через служебный вход, упал на стул и положил нога на стол.

— Уф! Модулятор наблюдения снова заработал.

Я отошел от окна, через которое смотрел на молчаливую демонстрацию дипломированных социологов.

— Ты чем-то недоволен? — спросил я.

— Мы потеряли целых два дня.

— Ничего, наверстаем.

— Да, я знаю, — он устало улыбнулся. — Но эта неисправность ужасно напугала нашу единицу контакта. Я даже некоторое время боялся, как бы Ф. Эштон не сошел с ума и нам не пришлось бы от него избавляться.

Я почувствовал себя не в своей тарелке.

— Эштон — единственное слабое звено в системе Фуллера. Никакой искусственный индивидуум не выдержит осознания того, что он является всего лишь комбинацией электрических зарядов в имитированной реальности.

— Меня это тревожит так же, как и тебя. Но Фуллер был прав, нам совершенно необходим там объективный наблюдатель. Слишком многое может пойти наперекосяк, прежде чем мы это заметим.

Эта проблема тоже занимала мои мысли несколько недель. В конце концов я взял месячный отпуск, чтобы попробовать избавиться от чувства постоянной неудовлетворенности. Я был полностью убежден, что позволить одной из наших единиц знать, что она не более чем электронная имитация, является верхом жестокости.

Неожиданно я принял решение.

— Чак, мы уберем его, как только это станет возможным, и заменим его группой наблюдения. Все наши замечания будут сделаны через прямую проекцию непосредственно в симуляторе. С эпигонами надо кончать.

Довольная улыбка появилась у него на лице.

— Я сейчас же возьмусь за это дело. Но есть и еще одна проблема. Мы должны лишиться Зай Нона.

— Кого?

— Зай Нона. «Типичного эмигранта» в нашем населении. Бирманец, единица № 3113. Полчаса назад Эштон сообщил нам, что он хотел покончить жизнь самоубийством.

— А известно почему?

— Если я правильно понял — по астрологическим соображениям. Необъяснимые метеорологические явления убедили его, что вскоре неизбежен Страшный Суд.

— Это легко исправить. Изменим его мотивацию. Сотрем у него тенденцию к самоубийству.

— Это не так просто. Он неистовствует на улицах, разглагольствует о метеорах, бурях и небесных огнях и уже собрал вокруг себя целую толпу. Эштон передал, что часть единиц начинает задавать себе вопросы.

— Это плохо.

Он пожал плечами.

— Если не произойдет ничего нового, спокойствие восстановится быстро, но если еще хоть раз произойдет что-либо подобное, кто знает, сколько единиц посходит с ума. Лучший выход сейчас — отключить Симулакрон-3 на пару-тройку дней, пока все не войдет в норму. Зай Нон должен исчезнуть. Его кликушество слишком опасно.

* * *

После его ухода я сел за стол и взял карандаш. Машинально я нарисовал Ахилла и черепаху. Наконец, раздосадованный этой Непонятной загадкой, я отбросил карандаш в сторону. По словам Коллинзворта, этот рисунок иллюстрировал парадокс Зенона. Но я был уверен, что Фуллер хотел привлечь мое внимание не к этому парадоксу и не к положению о невозможности движения.

Несколько раз я повторил про себя: «Всякое движение есть иллюзия».

И внезапно я понял, что существует система отношений, в которой всякое движение является иллюзией: наш симулятор! Субъективные единицы думают, что они действуют в физическом мире. Но они же никуда не идут! Когда единица, как, например, Зай Нон, «идет» от одного дома к другому, единственное, что происходит в действительности, так это то, что симулэлектронные цепи «перекачивают», посредством сетки и трансдукторов, иллюзорный «опыт» в барабане памяти.

Неужели Фуллер своим рисунком хотел только привлечь мое внимание к этому факту? И все?

Вдруг я даже подскочил на стуле. Зай Нон!

Зай Нон был ключом! Все стало ясно как день. Рисунок не имел другой цели, кроме как подсказать слово «Зенон»!

Наши сотрудники обычно называли единицы по фамилиям и начальным буквам имени. Таким образом, Зай Нон становился З. Ноном, что фонетически напоминало имя Зенон.

Ну конечно же! Фуллер хотел сообщить мне жизненно важные сведения и использовал для этого самый конфиденциальный метод, какой только можно было придумать. Он записал свое послание на барабан памяти определенной единицы и оставил мне закодированный рисунок, чтобы я мог установить эту единицу!

Провожаемый любопытным и удивленным взглядом Дороти Форд, я понесся на второй этаж, в ярости от того, что даже не знаю, в какой зоне находится Зай Нон. Настенный указатель двух зон мне ничего не дал, я бросился в третью и на полном ходу налетел на Уитни, который шел мне навстречу с ящиком инструментов. От неожиданности он уронил его на пол.

— Зай Нон? — спросил я. — Где его место?

— Последнее слева. Но он умер. Я только что стер его цепи.

Когда я вернулся в кабинет, то чуть было не потерял сознание от приступа головокружения. Тысячи пчел загудели у меня в ушах. Я боролся изо всех сил, чтобы не провалиться в небытие. Когда мир перестал кружиться, я оказался в кресле, весь в поту, измотанный и еще более упавший духом, чем всегда.

Почти невероятным было совпадение, что Зай Нон был депрограммирован за несколько минут до того, как я разгадал тайну рисунка. Я даже спросил себя, не участвует ли Чак в общем заговоре?

Я позвонил ему по внутренней связи.

— Ты говорил мне, что наша единица контакта разговаривала с З. Ноном перед его попыткой самоубийства.

— Именно Эштон ему и помешал. А почему ты спрашиваешь?

— Да так, появилась тут одна мысль. Я хотел бы, чтобы ты мне приготовил цепь наблюдения за беседой с Филом Эштоном.

— Со всеми этими переориентациями и перепрограммированием придется подождать два дня, прежде чем это будет возможно.

Я обреченно вздохнул и закончил разговор как раз в тот момент, когда дверь открылась, чтобы пропустить в кабинет Горация П. Сичкина, одетого в элегантный серый костюм в тоненькую полоску и улыбавшегося самым сердечным образом.

— Ну, Дуг, — сказал он, направляясь ко мне, — что вы думаете о Хартсоне? Вот это личность, а? Без него партия потеряла бы всякий контроль над администрацией.

— Я слышал об этом, — сухо ответил я. — Признаюсь, что не испытал особого энтузиазма от встречи с ним.

Сичкин визгливо рассмеялся, что заставило меня посмотреть на него с подозрением. Он схватил мое кресло и повернул его к окну.

— Я тоже не слишком хорошего мнения о нем, Дуг. Влияние, которое он оказывает на партию и страну, весьма пагубно.

Такого поворота я, признаться, не ожидал.

— Ия предполагаю, что вы хотите изменить все это?

Он возвел глаза к потолку и вдохновенно произнес:

— Я думаю, да — с вашей помощью, конечно.

Чуть ли не целую минуту он молча смотрел на меня. Но поскольку никакой реакции с моей стороны не последовало, он продолжал:

— Хол, вы, должно быть, заметили мои немалые амбиции. Я горжусь своей энергией и работоспособностью. Что бы вы сказали, если эти качества применить в управлении нашей страной?

— В однопартийной системе? — спросил я осторожно.

— Однопартийная или десятипартийная, какая разница! Нам нужны способные руководители. Самые способные только и подойдут. Вы знаете финансовую империю сильнее, чем та, которую я создал? И, по логике вещей, кто более меня достоин командовать в Белом доме?

Увидев мою невозмутимую вежливую улыбку, он страшно удивился, и я посчитал нужным объяснить:

— Я не представляю себе, как вы, наподобие Хартсона, стали бы перемещать политических деятелей по своему усмотрению.

— Это будет легко, — заверил он меня. — С помощью симулятора. Когда мы запрограммируем наше электронноматематическое общество в соответствии с определенной политической ориентацией, мы оставим привилегированное место некоему Горацию П. Сичкину. Не точной копии, конечно. Образу нужно будет придать больше яркости. — Он остановился, чтобы подумать. — Во всяком случае, когда мы начнем консультироваться с Симулакроном-3 по политическим вопросам, образ идеального кандидата будет аналогичен образу Сичкина.

Я онемел от удивления. Сделать это было вполне возможно. Я знал, что его план удастся, хотя бы благодаря смелости — и логике. Я еще раз порадовался, что остался в «Реакшнз», что, возможно, позволит мне вмешиваться в альянс между Сичкином и партией.

На экране внутреннего видеофона появилась Дороти Форд:

— К вам двое из Ассоциации социологов, мистер Хол…

Но они уже ворвались в мой кабинет.

— Кто из вас Хол? — спросил один из них далеко не самым любезным тоном.

Я привстал, и тогда другой буквально проревел:

— Идите и скажите Сичкину…

— Скажите ему это сами, — я показал на соседнее кресло.

Сичкин повернулся к ним:

— Да?

От удивления оба на секунду потеряли дар речи.

— Мы представляем Ассоциацию дипломированных социологов, — наконец произнес первый, — Я не буду ходить вокруг да около: если вы не прекратите работу над симулятором, мы поднимем всех социологов города!

Сичкин собрался, видимо, лишь рассмеяться в ответ на эту угрозу, но потом спохватился и нахмурился. Причина была ясна. В той или иной форме четверть его служащих подвергалась опросам общественного мнения. Конечно, Сичкин мог временно компенсировать нехватку рабочей силы за счет резервов. Но менее чем через неделю не будет ни одного делового человека, ни одной домохозяйки, которым не пришлось бы отвечать на вопросы нескольких социологов. Уничтожение Ассоциации было, конечно, одной из целей «Предприятий Сичкина», но следовало предвидеть все финансовые последствия такой ситуации.

Оба нахальных посетителя вышли, не дождавшись ответа.

— Ну, — сказал я Сичкину не без иронии, — что мы теперь будем делать?

Сичкин улыбнулся:

— Я не знаю, что собираетесь делать вы, но что касается меня, то я собираюсь подергать за множество ниточек.

* * *

Два дня спустя я удобно устраивался на кушетке в зале наблюдения. Уитни зафиксировал на моей голове переводной шлем нового типа. Чувствуя мое нетерпение, он воздержался от шуток.

Я увидел, как он опустил рычаг цепи наблюдения.

Переход произошел очень плавно. В одно мгновение я оказался в кабине, аналогичной кабине видеофона. Так как это было не эмпатическое подсоединение, я не был заключен в сознании единицы реакции. Я действительно находился там — естественно, псевдофизически.

Высокий худой человек вышел из соседней кабины и подошел ко мне. Я увидел, что его колотит дрожь.

— Мистер Хол? — спросил он неуверенно.

— Да, — я оглядел самый обычный гостиничный холл, в котором мы находились. — Что-нибудь случилось?

— Да нет, — сказал он каким-то жалким голосом. — Ничего, что вы могли бы понять.

— Скажите мне, Эштон, — я вознамерился было взять его за руку, но он, вздрогнув, отшатнулся.

Потом он все же подобрал слова, чтобы выразить свое состояние:

— Представьте себе, что в вашем мире с неба падает Бог и обращается к вам.

Да, я мог его понять. Но все же я взял его за плечо.

— Забудьте это. В данный момент я, как и вы, являюсь не чем иным, как сознанием, составленным из симулэлектронных зарядов.

Он слегка отвернулся.

— Тогда пошли. Потом вы сможете вернуться туда, к себе, — он поднял голову и мотнул ею в неопределенном направлении.

— Эштон, мы кое-что придумали. Вероятно, мы сможем освободить вас от обязанностей единицы контакта.

— Убейте меня, уничтожьте меня полностью! Узнав, кто я, я не желаю продолжать.

Смущенный этим порывом, я поторопился перейти к делу:

— Я хотел бы поговорить с вами о Зай Ноне.

— Счастливчик, которого депрограммировали! — прокомментировал он.

— Вы ведь беседовали с ним как раз перед его попыткой самоубийства?

— Да, верно. Некоторое время я наблюдал за ним. Я чувствовал, что он не выдержит.

— Фил, — я заставил его посмотреть на меня. — Это было не только из-за метеоров и бури, разве не так?

Он вздрогнул.

— А вы откуда знаете?

— Значит, что-то другое!

— Да… Но я ничего не говорил. От злости, от досады. Я хотел, чтобы Зай Нон действовал свободно, чтобы он разрушил всю эту проклятую установку. Тогда вам пришлось бы стереть всех нас и начать все заново.

— Но что же такого случилось? Что спровоцировало его протест?

Он отбросил свои колебания:

— Он знал! Я не знаю, как именно, но он понял, кто он такой и что весь этот чертов город — имитация. Он знал, что является частью искусственного мира, что окружающая нас псевдодействительность — всего-навсего комплекс электронных импульсов.

Я весь подобрался внутренне. Значит, сведения, которые Фуллер передал единице Зай Нон, произвели устрашающий эффект. Они заставили его понять, что он лишь имитация человеческого существа.

— А как он это обнаружил?

— Этого я не знаю.

— Он никогда не намекал на какую-либо особенную информацию, которая могла быть записана на его барабанах памяти?

— Нет, никогда. Но его неотступно преследовала мысль, что он… ничто!

Я посмотрел на часы и пожалел, что у меня было всего десять минут на этот разговор.

— Мне пора, — сказал я, возвращаясь в видеокабину, — я еще приду повидаться с вами.

— Нет! — закричал Фил Эштон мне вслед. — Ради бога, не возвращайтесь!

Я закрыл дверь кабины, не отрывая глаз от секундной стрелки.

За две секунды до назначенного времени я бросил последний взгляд в холл гостиницы. То, что я увидел, заставило меня вскрикнуть.

Борясь с чувством горького отчаяния, так как я прекрасно знал, что не могу задержать свой переход обратно, я смотрел на знакомую фигуру Мортона Линча — имитацию Мортона Линча, — которая двигалась через холл к выходу.

 

ГЛАВА 7

Остаток дня я провел, дрожа — в переносном смысле — от страха перед симулятором. Он стал для меня страшным и угрожающим существом — электронным людоедом, способным преследовать свои собственные цели и ворвавшимся в мой мир, чтобы убить Фуллера и захватить Линча.

Кроме того, мне пришла в голову мысль, что Мортон Линч, которого я заметил в холле гостиницы, был, возможно, единицей реакции, лишь внешне похожей на него. Но на следующее утро я пришел к выводу, что по крайней мере один пункт можно легко проверить. Я немедленно бросился в центральную картотеку единиц реакции.

Мне пришло в голову, что симулэлектронное призвание Линча может быть аналогично его действительной деятельности, и начал искать сначала в разделе «Безопасность», потом в разделе «Полиция». Безрезультатно!

Потом я решил действовать по-другому и просмотрел алфавитную картотеку.

Последняя запись на букву «Л» значила: ЛИНЧ, Мортон, единица № 7683.

Моя рука, держащая карточку, дрожала. Единица № 7683 была запрограммирована в симуляторе три месяца назад лично доктором Фуллером!

Потом мои мысли прояснились, и я вспомнил случай, которому в свое время не придал особого значения. Однажды, когда Фуллер был в шутливом настроении, он смоделировал единицу по образу настоящего Линча, а потом пригласил директора службы безопасности на удивительную встречу с его вторым «я» в симуляторе.

Я страшно обрадовался: это доказывало — по крайней мере для меня, — что Мортон Линч действительно существовал!

Действительно ли?

Я был в полном отчаянии. Я опять столкнулся с вполне разумной альтернативой, я опять стоял перед знаменитым компенсаторным обстоятельством… Не могло ли случиться так, что подсознательное знание о существовании этой личности в симуляторе служило основой моей веры в реальное существование Линча? Неужели это воспоминание, отодвинутое на задворки памяти, тихо тлело до тех пор, пока не создало воображаемого Линча в реальной жизни?

Я совершенно не мог работать, поэтому бросил все дела, вышел из здания и зашагал по неподвижной части тротуара, чтобы почувствовать надежную прочность бетона под ногами. Я шел без цели и вышел бы за пределы города, чтобы затеряться в безлюдье полей, но вспомнил о последней поездке за город и вернулся.

На углу улицы меня перехватил человек, который заявил:

— Я провожу анкетирование о мужской осенней моде.

Я сделал вид, что не замечаю его.

— Вы за широкие лацканы? — начал он, вытаскивая блокнот.

Я ускорил шаг.

— Эй, вернитесь, или я оштрафую вас!

На пешеходном мостике автомат-газетчик орал: «Закон собирается упразднить опросы общественного мнения!»

Итак, Сичкин начал использовать свое влияние в борьбе против Ассоциации дипломированных социологов. Но меня это оставило совершенно равнодушным.

Еще один спрашивающий возник радом со мной и шепнул, не глядя в мою сторону:

— Ради бога — и ради вас самого, Хол, бросьте вы это дело!

Потрясенный грубостью этого предупреждения, я хотел было ухватить его за руку, но он вырвался, оставив свою нарукавную повязку.

Это неправда, я всего лишь вообразил себе то, что только что случилось, сказал я себе, засовывая повязку в карман; но моя недостаточная убежденность была тем не менее вполне простительна.

Какой-то аэрокар отделился от общего потока машин и остановился совсем рядом со мной.

— Дуг! — радостно воскликнула Джинкс. — Я как раз собиралась пригласить вас пообедать со мной.

Тут она заметила мой пустой взгляд и полное безразличие к ее появлению и сказала тихо:

— Садитесь, Дуг.

Я машинально повиновался, и она пристроилась в восходящий поток. Через секунду машина начала подниматься все выше и выше. Мы взлетели до самого высокого уровня, и Джинкс поставила машину на автопилот. Мы полетели над городом на большой высоте.

— Дуг… — начала она, — что случилось? Вы поссорились с Сичкином?

Она приоткрыла купол. Свежий воздух, со свистом ворвавшийся в кабину, немного прояснил мои мысли. Но оценивать тонкости и нюансы происходящего я все еще был не в состоянии.

— Дуг? — Воздушный поток прижал прядь ее волос к пластику кабины.

Прежде всего, мне необходимо узнать: обманула она меня или меня опять подвело воображение?

— Джинкс, что вы от меня скрываете? — спросил я без обиняков.

Она отвела глаза, и это еще больше подкрепило мои подозрения.

— Мне нужно знать! — вскричал я. — Я не знаю, что со мной происходит! Я не желаю, чтобы со мной что-нибудь случилось!

Я увидел, как ее глаза наполнились слезами, а губы задрожали.

— Хорошо, — неумолимо продолжал я. — Ваш отец был убит, потому что обладал секретной информацией. Единственный человек, которому он доверился, исчез. На мою жизнь дважды покушались. Я видел, как передо мной исчезла дорога до самого горизонта! «Ищейка», которого я никогда не видел, подошел ко мне и прямо приказал бросить это дело.

Она расплакалась, но в этот момент я не испытывал к ней никакой симпатии. Она явно понимала, о чем я говорю. Ей оставалось только признать свою роль во всех этих событиях.

— О Дуг! — умоляюще произнесла она. — Неужели вы не можете просто забыть все это?

Почти то же самое мне сказал и человек с повязкой Ассоциации…

— Поймите же, что вы не можете продолжать дальше! Вы что, не видите, что делаете?

А что я делал?

И вдруг я понял. Она от меня никогда ничего и не скрывала! То, что я принял за лицемерие, на самом деле было сочувствием. Все усилия она направляла на то, чтобы покончить с моими иррациональными предположениями и с моими маниями!

Она ощутила ненормальность моего поведения. Может быть, Коллинзворт рассказал ей о случае в курильне. И ее сочувствие выросло на обломках мечты; в момент своего расцвета ее детская любовь натолкнулась на то, что показалось ей умственным расстройством.

— Мне очень жаль, Дуг, — добавила она, явно не зная, что еще можно сказать. — Я отвезу вас.

Я не в силах был произнести ни слова.

Остаток дня я провел в Лимпи, докурившись до того, что глотка стала сухой, как копченая селедка, и я вынужден был обильнее, чем обычно, увлажнять ее скотч-астероидом.

Когда на город опустился вечер, я побрел в опустевший центр. Сначала я встал на медленную полосу, потом на дорожку-экспресс, даже не взглянув на ее направление. Понемногу свежий ночной воздух помог мне понять, куда я направляюсь. Ступив на конечную платформу, я увидел, что нахожусь недалеко от дома Эвери Коллинзворта. Что может быть более естественным при сложившихся обстоятельствах, чем консультация у психолога?

Эвери мой визит явно удивил.

— Где вы пропадали? Я хотел показать новую серию единиц и проискал вас весь день.

— Да так, всякие дела.

Естественно, он заметил мой странный вид, но тактично воздержался от комментариев.

Дом Коллинзворта красноречиво свидетельствовал о том, что здесь обитает холостяк. Его рабочий кабинет не убирался, похоже, неделями. Но я очень покойно чувствовал себя среди этих разбросанных книг и бумаг, устилавших пол.

— Что будете пить? — спросил он, когда я сел.

— Скотч. Без воды.

Он принес мне стакан, как только автомат его наполнил, потом провел рукой по своим серебристым волосам.

— Может быть, вам дать бритвенный прибор и чистую рубашку?

Я улыбнулся, не спеша потягивая из стакана.

Он придвинул свой стул поближе:

— Рассказывайте.

— Это будет нелегко.

— Зенон? Человек по имени Мортон Линч? Не правда ли?

Я утвердительно кивнул.

— Я доволен, что вы пришли ко мне, Дуг. Очень доволен. Ведь кроме рисунка и Линча было и еще что-то, разве не так?

— Было много чего. Даже не знаю, с чего и начать.

Он прикрыл глаза.

— На прошлой неделе, в Лимпи, помнится, я разглагольствовал о смешении психологии и симулэлектроники. Я позволю себе процитировать самого себя: вы неспособны поместить «людей» в машину и не начать потом задавать себе вопросы о природе машин и индивидуумов. Что, если вам принять это мнение за отправную точку?

Так я и сделал. Я рассказал ему все с самого начала. Он слушал меня, не прерывая. Когда я закончил, он поднялся и прошелся по кабинету.

— Прежде всего, — заявил он, — вам нужно избавиться от чувства вины. Посмотрите на факты трезво. Фуллер тоже страдал от неприятностей — не так, как вы, конечно, но он не довел симулятор до столь продвинутой стадии.

— Что вы хотите этим сказать?

— Что работа, которую вы делаете, сопровождается неизбежными психическими последствиями.

— Я не понимаю.

— Дуг, вы играете роль Бога. Вы осуществляете всеобъемлющий контроль над имитацией целого мира, над городом, населенным псевдоиндивидуумами. Иногда вы совершаете действия, идущие вразрез с вашими же моральными принципами, например убираете единицу реакции. Результат? Муки совести, тревога. Что это нам дает? Взлеты и падения, моменты возбуждения и периоды депрессии, ощущение вины. Ведь вы замечали у себя подобные реакции?

— Да, — сказал я, впервые чётко осознавая это.

— И вы знаете, как называется состояние, которое я только что описал?

— Да, — прошептал я. — Паранойя.

Он рассмеялся почти радостно:

— Конечно, но паранойя ложная, вызванная экзогенными факторами. О! Симптомы весьма убедительны. Все налицо: иллюзия величия, потеря контакта с реальностью, мания преследования, галлюцинации. — Он продолжал еще более убедительным тоном: — Видите, что с вами происходит? Вы убираете одну из ваших единиц и воображаете себе, что исчез реальный человек. Вы перепрограммируете прошлый опыт симулированного населения и думаете, что нашу, реальную, действительность тоже изменяют.

Несмотря на свое смятение, я смог оценить безупречную логику его объяснения.

— Предположим, что вы правы. Что же мне делать?

— Вы уже прошли девять десятых дороги. Самое важное, что вы должны осознавать свое состояние и смотреть правде в глаза. — Он внезапно встал. — Выпейте еще рюмку, пока я поговорю по видеофону.

Когда он вернулся, я не только выпил свой скотч, но и почти закончил бриться в ванной.

— Браво! — воскликнул он. — Сейчас принесу вам рубашку.

Но вскоре от моего энтузиазма не осталось и следа.

— А мои обмороки? Уж они-то по крайней мере реальны.

— О, я в этом не сомневаюсь. Это психосоматические симптомы. Вы возмущены мыслью, что у вас психоз, и ищете оправданий, чтобы все было прилично. Ваши провалы памяти имеют, в общем-то, физиологическую причину. Это менее унизительно.

Когда я кончил одеваться, он проводил меня до двери и посоветовал:

— Воспользуйтесь моментом, а также тем, что на вас свежая рубашка.

Я понял этот совет только тогда, когда увидел машину Дороти Форд на стоянке перед домом. Вот, значит, кому он звонил! Дороти, которая была счастлива воспользоваться случаем, предоставленным Коллинзвортом! Может быть, она приехала из любезности, но наша встреча прежде всего давала ей возможность понаблюдать поближе за одним из козырей Сичкина. Но мне это было безразлично. Ее льняные волосы светились в фосфоресцирующем свете мигающих лампочек на панели управления; она улыбалась слегка тревожной, но в то же время открытой улыбкой.

Мы резко взлетели в ночное небо и оказались между холодными звездами и блистающим ковром городских огней. Она сидела, прислонившись к элегантному куполу машины, и казалась нежной, женственной, полной радости жизни.

— Ну что ж, — сказала она, повернувшись ко мне и показывая безукоризненную линию плеч, — могу ли я предложить вам план действий или у вас есть свои идеи?

— Коллинзворт вам сказал?

— Он считает, что вам нужно нечто тонизирующее, — она неожиданно рассмеялась. — А я как раз подходящая для этого девушка.

— Это многообещающее лечение.

— Да, очень, — сказала она, и насмешливая искорка мелькнула в ее блестящих глазах.

Внезапно она стала серьезной.

— Дуг, у нас с вами есть дело. Очевидно, вам уже ясно, что моя работа состоит в том, чтобы следить за вашим поведением. Вы должны во всем повиноваться Сичкину. Но я не вижу причин, почему бы нам не сделать эту задачу более приятной. Согласны?

— Согласен, — я взял руку, которую она мне протянула. — И какова же ваша программа?

— Вы не против чего-нибудь… крепенького?

— Например? — осторожно спросил я.

— Немного психовоздействия.

Я снисходительно улыбнулся.

— Не робейте, — сказала она с легкой насмешкой. — Здесь нет ничего противозаконного.

— Вот уж не думал, что вы принадлежите к людям, которым нужны сверхчувственные впечатления».

— И вы совершенно правы, — она тихонько похлопала меня по руке. — Просто доктор Коллинзворт сказал, что это необходимо вам, дорогой.

* * *

«Кортикал-клуб» был скромным одноэтажным зданием, примостившимся между двумя гигантами головокружительной высоты из стекла и бетона. Перед входом толклись шумные подростки, иногда описывали круги на своих старых аэрокарах по пустынным дорожкам или скидывались, чтобы кто-то из компании получил возможность совершить стимуляционное «путешествие».

В салоне, за бокалом вина или слушая музыку и плохо скрывая свое нетерпение, ждали клиенты. Особенно много там было пожилых женщин, заметно стеснявшихся своей слабости, но тем не менее полных нетерпения. Клиентов моложе тридцати пяти лет было мало; это доказывало, что молодые редко нуждаются в подобном бегстве от действительности.

Мы подождали, пока Дороти заказывала служительнице дорогой маршрут-тандем, после чего нас препроводили в весьма комфортабельную комнату: старинные ковры, стереофоническая музыка, теплый душистый воздух.

Мы опустились на бархатную кушетку. Дороти прижалась ко мне, положив голову мне на грудь. Волосы ее пахли просто чудесно. Служащий опустил шлемы и оставил пульт контроля возле Дороти.

— Расслабься, я все сделаю сама, — шепнула она, стараясь дотянуться до ручек.

По десяткам электродов модулированные электрические импульсы потекли в соответствующие мозговые центры. Маленькая комната, ковры, даже запахи — все это исчезло, как пух, унесенный ветром.

Бледная лазурь неба простиралась над изумрудным морем, лениво накатывающим волны на песчаный пляж. Вода нежно покачивала меня. Это не было иллюзией. Ничто не позволяло усомниться в достоверности, в полной реальности происходящего, хотя все ощущения были всего лишь результатом возбуждения соответствующих нервных центров. Таков эффект кортикального психовоздействия.

Позади меня послышался переливчатый смех: я обернулся, и мне в лицо полетели теплые соленые брызги.

Дороти поплыла назад. Я попытался ее догнать, но она нырнула, блеснув наготой загорелого тела.

Мы поплыли под водой. Один раз мне удалось схватить ее за щиколотку, но она выскользнула, гибкая и грациозная, как русалка.

Я вынырнул, отфыркиваясь.

На пляже я заметил Джинкс Фуллер, которая пристально смотрела в море. Ветер играл ее юбкой, на лицо ей падали волосы. Дороти вынырнула рядом со мной и сразу увидела Джинкс. Она снова нырнула, сказав: «Это место никуда не годится».

Внезапно наступила темнота: теперь мы с Дороти мчались на лыжах по белоснежному склону горы, и тугой воздух бил нам в лицо и сыпал снежную пыль.

Я притормозил, чтобы обогнуть кочку; девушка не удержалась на ногах и полетела кувырком. Я остановился и вернулся к ней.

Она рассмеялась, подняла защитные очки на лоб и обвила руками мою шею.

Но я упорно смотрел прямо перед собой. Я заметил Джинкс, безмолвно и задумчиво выглядывающую из-за запорошенной снегом разлапистой ели. В этот тревожный момент я почувствовал наконец ненавязчивое и незаметное присутствие мыслей Дороти, которые зондировали один за другим слои моего сознания.

Я забыл об эффекте резонанса, происходящего во время кортикального психовоздействия, который способен заставить одного из участников добровольно высказать свои самые потаенные мысли.

Я моментально вскочил с кушетки и сорвал с головы шлем.

Дороти сделала то же самое и беспечно пожала плечами.

— Нельзя упрекать девушку за то, что она хочет попытать счастья, ведь правда?

Я попробовал хоть что-нибудь прочитать на ее лице. Успела ли она погрузиться в мои мысли достаточно глубоко, чтобы понять, что я остаюсь с Сичкином только для того, чтобы саботировать его сговор с партией?

 

ГЛАВА 8

Впервые за многие недели я не думал о смерти Фуллера. Воображаемые инциденты, последовавшие за ней, были всего лишь дурным сном, ночным кошмаром, который рассеивают долгожданные лучи солнца. Благодаря Эверт! Коллинзворту я словно возвратился из далекого путешествия.

Псевдопаранойя. Это было абсолютно логично, и я удивлялся, что ни Фуллер, ни я не предусмотрели, что тесный контакт с симулятором и его слишком уж правдоподобными маленькими жителями может неожиданно и весьма опасно повлиять на психику.

— Конечно, неясностей еще хватало. Например, было необходимо сделать так, чтобы Дороти поняла, что наше стимуляционное «путешествие» ни к чему меня не обязывает. Опыт не оказался неприятным, но продолжать его я не собирался. Особенно сейчас, когда я бессознательно понял важность уз, которые связывали меня с Джинкс. Должно быть, Дороти тоже поняла это, что я и заметил на следующее утро.

— Кстати, о вчерашнем вечере, — начала она деловито. — Как я вам сказала, у нас обоих были свои дела. А я должна выполнять свою работу честно. У меня просто нет выбора.

Я подумал о том, какой дамоклов меч Сичкин подвесил над ее головой. Мой был обоюдоострым: угроза углубленного расследования полицией причин смерти Фуллера, в котором я буду фигурировать в качестве козла отпущения, и возможное запрещение Сичкином использования симулятора в социологических целях.

— Теперь, когда мы поставили точки над «i», — сказала она уже менее холодно, — недоразумений больше не будет, — она еще больше смягчилась и даже положила свою руку на мою. — И вполне возможно, что мы еще испытаем вместе много приятного, Дуг.

Я остался совершенно холодным, так как не знал, что именно она сумела уловить в моих мыслях и, соответственно, пересказать Сичкину.

Мои опасения полностью подтвердились два дня спустя, когда Сичкин вызвал меня в свое логово.

* * *

Его роскошный аэрокар мягко приземлился на взлетно-посадочной платформе сто тридцать третьего этажа центральной башни «Предприятий Сичкина». Он лично ждал меня у входа в свой кабинет.

Подхватив под руку, он провел меня по мягчайшему ковру к широкому окну, напротив которого стоял его письменный стол, отделанный золотой инкрустацией. Город расстилался у нас под ногами, теряясь в легком тумане, среди которого плавали маленькие пушистые облачка.

Он заговорил совершенно неожиданно:

— Наш закон против опросов общественного мнения не пройдет на этой сессии. Его рассмотрение отложили. Тут что-то не так.

Я едва удержался от улыбки, поняв, что он проиграл. Только угроза этого закона сдерживала выступление Ассоциации дипломированных социологов против «Реако».

— Вероятно, организация социологов сильнее, чем вы думали, — заметил я.

— Но это невозможно! Хартсон меня заверил, что вся комиссия у него в руках.

Я лишь пожал плечами.

— Ваш маневр провалился. Ничто больше не помешает им атаковать нас.

— Я бы так не сказал, — теперь он улыбался. — Что скажете по поводу использования Симулакрона-3 для создания золотого века в человеческих отношениях?

Захваченный врасплох, я ответил:

— У меня есть личное мнение, но я думаю, что пока еще не могу глубоко анализировать эту тему.

— Это как раз именно то, что я хотел. Ваша искренность лишь подчеркнет это. — И он распорядился в интерком: — Пусть войдут.

И они вошли: человек двадцать фотографов, репортеров, телеоператоров и различных комментаторов. И угрожающим полукругом встали возле нас.

Сичкин жестом потребовал тишины.

— Как вы знаете, — начал он, — «Реако» испытывает сильное давление и даже агрессивные действия со стороны Ассоциации дипломированных социологов. Они угрожают забастовкой и экономическим хаосом, если мы не закроем наши предприятия, лишив тем самым нашу страну и все человечество величайшего социологического открытия, которое когда-либо было сделано!

Он взобрался на стул и повысил голос, чтобы заглушить скептические замечания, раздавшиеся со всех сторон.

— Тише, тише! Я знаю, о чем вы думаете: что все это не что иное как рекламная уловка. Это неверно! Я борюсь, чтобы спасти симулятор, потому что речь идет не только о рентабельном коммерческом предприятии. Это инструмент, с помощью которого будет создано чудесное будущее для всех людей на Земле! Он поднимет человека над грязью, в которой человечество барахтается с момента возникновения! — Он дал им время осмыслить это заявление перед тем как продолжить: — Мозг, который стоит за симулятором окружающей среды, даст вам объяснения сам: Дуглас Хол!

Стратегия Сичкина стала ясна. Если ему удастся убедить общественность, что его симулэлектронное чудо, как на конвейере, будет штамповать счастье для всего человечества, никакая сила не сможет противостоять «Реако», даже Ассоциация социологов.

Я чувствовал себя довольно неловко, но все же повернулся к камерам.

— Симулятор предоставляет нам огромные возможности исследований в области человеческих отношений. Это, по мысли его создателя — доктора Фуллера, являлось первоочередной задачей.

Я на мгновение замолчал, внезапно осознав факт, который раньше ускользал от моего понимания: если общественность могла остановить наступление Ассоциации, то она могла также обеспечить использование симулятора исключительно для совершенствования человеческих отношений! Весь народ выступит против «Предприятий Сичкина», как только я сочту необходимым сообщить, что машина была предназначена исключительно для достижения личных политических целей!

И я с воодушевлением продолжил:

— Наконец мы обладаем инструментом, который, как скальпель хирурга, позволит нам вскрыть человеческую душу! Я могу проанализировать всего человека, и ни одно побуждение, ни один инстинкт, ни одно стремление или страх, как бы глубоко они ни были спрятаны, не избегнут моего анализа. Я могу распознавать, изучать, классифицировать любые черты психики человека и научиться ее модифицировать. Я могу обнаружить источники предрассудков, фанатизма и извращений. Изучая субъективные единицы в симулированной системе, мы в состоянии классифицировать весь спектр человеческих отношений и, стимулируя эти единицы, выявить не только источник, но и все стадии развития антиобщественных и нежелательных тенденций!

Сичкин выступил вперед:

— Как вы видите, господа, мистер Хал весьма увлечен своей работой. Но «Предприятия Сичкина» и не потерпят отсутствия увлеченности со стороны кого-либо из своих сотрудников.

Прервав его, я продолжил:

— В смоделированном обществе Симулакрона-3 мы надеемся выделить различные единицы реакции во всех возрастных группах. Можно последовательно воздействовать на них всеми возможными стимулами, чтобы выявить, какие факторы могут способствовать возникновению самых положительных черт, также как и самых отрицательных. Это продвинет нас вперед в изучении поведения человека быстрее, чем тысячи лет обычных исследований!

При этом я высказывал вовсе не свои мысли. Я лишь повторял то, что говорил доктор Фуллер в моменты душевного подъема. И я надеялся, что смог выразить их с той же искренностью, что и он.

— Симулятор, — подвел я итог, — покажет нам дорогу к золотому веку в человеческих отношениях. Он позволит нам освободить разум человека от последних следов его животного происхождения.

Сичкин принял у меня эстафету:

— Перед тем как ответить на ваши вопросы, я хотел бы коснуться некоторых более прозаических деталей. Вначале наша фирма занялась этим проектом как обычным коммерческим делом. Однако мы уже давно отказались от такого подхода. Мы хотим бросить все силы нашей организации на службу тем великолепным результатам, которых мы вправе ожидать от симулятора.

Я дал ему возможность увязнуть поглубже. Еще настанет момент, когда мне будет достаточно лишь упомянуть о заговоре, который связывает его с партией.

— «Реако», — продолжал разливаться он, — будет тем не менее выполнять и некоторые коммерческие функции. Я об этом сожалею, но это неизбежно. Конечно, мы могли бы попросить помощи у правительства; но мы не желаем быть ни у кого в долгу. Нам нужно быть абсолютно независимыми!

Один из журналистов тут же выскочил:

— А что же вы понимаете под некоторыми коммерческими функциями?

— Только то, что симулятор может принести значительные доходы, которые необходимы для обеспечения его же нормальной работы. Следовательно, «Реако» должна будет заключать коммерческие контракты, правда, лишь в самом минимальном объеме, только чтобы ликвидировать годовой дефицит, увы, неизбежный даже после дополнительного взноса в двести пятьдесят миллионов долларов, которые я сделаю в этот фонд.

Аудитория была в восторге, что еще больше затянуло веревку на шее крошечного Сичкина.

В течение получаса мы отвечали на вопросы. Было ясно, что для скептицизма у присутствующих не осталось ни малейшего повода. После ухода представителей прессы Сичкин сделал несколько танцевальных па и бросился мне на шею.

— Браво, старик! — воскликнул он. — Вы были великолепны! Даже я не смог бы выступить лучше!

* * *

На следующий день поток информации и комментариев к интервью Сичкина обрушился на город. Во всех передачах, статьях, комментариях и отчетах не прозвучало ни единого отрицательного отзыва. Никогда еще общественность не была захвачена чем-либо более, чем «великими гуманитарными усилиями» Сичкина.

Уже к полудню муниципальный совет и Сенат приняли хвалебные резолюции, да и Конгресс готовил документ в тех же тонах.

Огромное количество новых организаций поддержало эту «благородную инициативу». В результате двух массовых митингов сформировались общественные комитеты с гордыми названиями: «Симулэлектронные самаритяне» и «Завтрашний день человечества». Трудно было найти человека, которого не захватил бы этот поток идеализма. Попались буквально все.

Почувствовав, что ветер задул в другую сторону, Ассоциация дипломированных социологов осмотрительно уменьшила количество Демонстрантов, оставив лишь символическую группу в десять человек, да и то пришлось усилить их охрану, иначе сторонники Сичкина линчевали бы их.

Что касается меня, то я пребывал на гребне волны энтузиазма. Не только мои проблемы и сомнения исчезли благодаря Коллинзворту: я был полностью уверен, что смогу победить Сичкина и партию.

Радуясь своему возвращению к норме, я связался по видеофону с Джинкс и пригласил ее поужинать. Хотя, казалось, ее не особенно воодушевили «гуманитарные усилия» Сичкина, она приняла мое приглашение. Мне же было немного не по себе, потому что я уловил ее колебания.

Я очень хотел, чтобы наш вечер прошел хорошо, и повел ее «К Жану»: изысканная публика, соответствующие цены, обстановка двадцатого века, «тщательно сохраняемая уже двумя поколениями владельцев», как возвещала реклама.

В конце концов Джинкс немного оттаяла, ей понравились вкусные запахи, идущие с кухни — «натуральные продукты, никакой синтетики!». Пока мы ждали заказа, она слегка оживилась благодаря старомодной гармонии, которая нас окружала: столы и стулья грубо функционального вида, скатерти из «ткани», электрические лампочки накаливания и маленький струнный ансамбль, игравший старинный рок-н-ролл.

Когда официантка принесла ужин, Джинкс окончательно поддалась очарованию этого старинного ресторанчика.

— Вам в голову пришла замечательная мысль! — воскликнула она, попробовав салат из настоящей зелени.

— Я рад, что вам нравится. Мы можем повторить, если хотите.

— Конечно, хочу!

Но неожиданно она снова сникла. Может, она все еще не доверяет мне?

Я взял ее за руку:

— Вам знаком термин «псевдопаранойя»? — Она удивленно подняла брови. — Я не встречал его до беседы с Коллинзвортом. Он объяснил мне, что психические расстройства, которыми я мучился, возникли вследствие постоянного контакта с симулятором. Джинкс, я пытаюсь вам объяснить, что два дня назад я вышел из равновесия, но сегодня все вошло в норму.

Она выслушала меня внимательно, но несколько сурово; ее красивое нежное лицо с правильными чертами было холодным и отстраненным. Она всего лишь проронила:

— Я счастлива, что все хорошо.

Я ощутил некоторое разочарование.

Горячее мы съели в полном молчании. Потом, не в силах больше выносить эту неизвестность, я наклонился к ней:

— Коллинзворт заверил меня, что все последствия моего расстройства полностью исчезнут.

— Я уверена в этом. — Но голос ее звучал странно тускло.

Я хотел дотронуться до ее руки, но она тихонько убрала ее.

В полном отчаянии я спросил:

— Вы помните нашу поездку в машине ночью? Вы еще спросили у меня, чего я хочу в этой жизни.

Она наклонила голову, но несколько неуверенно.

— Я надеялся на большее, — сказал я с горечью.

Девушка взглянула на меня, явно занятая своими мыслями.

Смущенный, я спросил:

— Разве вы не говорили, что уже давно думали обо мне?

— Ох, Дуг! Не будем об этом говорить. Не сейчас.

— Почему не сейчас?

Она не ответила.

Сначала я полагал, что она пыталась избежать какой-то таинственной угрозы. Потом решил, что она боится меня. Теперь я полностью терялся в догадках.

Сказав, что ей надо попудриться, она извинилась и встала из-за стола. Сопровождаемая восхищенными взглядами, элегантной походкой она прошла по залу ресторана.

Внезапно мои кулаки сжались, а голова упала на стол. Долгие минуты я просидел в такой позе, сотрясаемый сильной дрожью, из последних сил стараясь не упасть в темную пропасть. Зал начал расплываться у меня перед глазами, а потом и вовсе исчез; тысячи огненных рек текли в моей голове.

— Дуг! Вам плохо?

Озабоченный голос Джинкс, прикосновение ее руки к моему плечу вернули меня к реальности.

— Все в порядке, — солгал я. — Голова немного болит.

Помогая ей надеть накидку, я начал сомневаться в психосоматической природе своих приступов. Но, возможно, они продлятся еще некоторое время после исчезновения других симптомов?

Мое замешательство лишь углубило молчание, пока я провожал ее домой. Перед ее дверью я привлек девушку к себе, но она отвернулась. Казалось, что ее единственной целью с начала вечера было довести меня до отчаяния.

Я отпустил ее и повернул назад. И вдруг услышал ее испуганный голосок, который лишь подчеркивал всю странность ее поведения:

— Мы еще увидимся, не правда ли, Дуг?

Я обернулся, но она уже исчезла.

Я был не в состоянии расстаться с Джинкс на этой абсолютно иррациональной ноте. Но единственное, что я мог сделать, это умолять ее объяснить, почему она вела себя так отстраненно.

Я вновь подошел к дверям ее квартиры и поднял было руку к звонку, но дверь отворилась, прежде чем я нажал кнопку. Я совсем запамятовал, что доктор Фуллер настроил вход на мое биосопротивление.

Я посмотрел в открытую дверь:

— Джинкс!

Ответа не было!

Я прошел гостиную, столовую, потом заглянул в рабочий кабинет.

— Джинкс!

Поискал ее в обеих спальнях, на кухне, в ванной, потом еще раз обошел все комнаты подряд. Я заглянул даже под шкафы и кровати!

— Джинкс! Джинкс!

Я побежал к черному ходу и ощупал сервомеханизм звонка. Он был холодным. Замок не открывали по крайней мере в течение последнего получаса.

Но ведь Джинкс исчезла! По всей видимости, я просто-напросто придумал, что она входила в дом.

 

ГЛАВА 9

Опять я оказался перед выбором. Или Коллинзворт ошибался, когда говорил, что достаточно осознать свою псевдопаранойю, чтобы вылечиться от нее, или Джинкс Фуллер действительно исчезла.

Спустя несколько часов после моих бесплодных попыток найти Джинкс я остановил машину и задержался неподалеку от своего дома. Опускался вечер. Бессознательно я встал на медленную дорожку и очутился в тихом и каком-то безрадостном районе города.

Я все еще пытался разобраться в происходящем. Исчезновения были! Это доказывал последний случай с девушкой. И такая же непостижимая участь постигла Мортона Линча и рисунок с Ахиллом и черепахой, пластинку с именем Мортона Линча и отрезок дороги с окружающим его пейзажем.

Казалось, Линч и рисунок никогда не существовали. Что касается дороги и холмов, то они на место вернулись. Что же будет с Джинкс? Появится ли она вновь, заставив меня поверить, что я никогда не обыскивал ее дом, не находя ее? Или же вскоре окажется, что никто никогда и слыхом не слыхал о ней?

Ранним утром я дважды сходил с движущейся дорожки, чтобы позвонить Джинкс, но у нее по-прежнему никто не отвечал.

Блуждая по пустынным окраинам, я начал почти физически чувствовать присутствие незримой силы, как бы сжимающей вокруг меня кольцо, — силы злой и коварной, притаившейся в тени.

Еще трижды я звонил Джинкс, каждый раз с ужасом убеждаясь, что больше никогда ее не увижу. Почему? Исчезновение Линча было в какой-то степени логичным: он действовал вопреки этой незнакомой силе. Но ведь Джинкс все время считала, что смерть ее отца является несчастным случаем.

И все же она исчезла!

* * *

После восхода солнца я выпил в автомате чашку кофе, потом встал на самую медленную дорожку и отправился в «Реако». Перед входом десятка два полицейских охраняли от враждебно настроенной толпы кучку социологов. Какой-то мужчина собрался было запустить в них тяжеленным обрезком трубы, но офицер поднял лазерное ружье. Из ствола вырвался узкий конус рубинового света, и человек упал, временно парализованный. Остальные поспешно отступили на безопасное расстояние.

Целый час я ходил кругами по своему кабинету. Потом явилась Дороти Форд и вздрогнула от неожиданности, обнаружив, что я заявился раньше ее.

— За вами нелегко уследить, — сказала она, снимая пальто. — И это для меня очень плохо, поскольку Сичкин наверняка воображает, что роман между нами в самом разгаре. — Она закрыла шкаф. — Я пыталась вам дозвониться. Вас не было дома.

— Я…

— Вам вовсе не нужно ничего мне объяснять. Я вас искала не потому, что захотела сама, а потому что Сичкин желал иметь гарантию, что вы сегодня достаточно рано придете на службу.

— Я и пришел рано, — констатировал я. — И что он от меня хочет?

— Он же не говорит мне всего, — она уже почти вышла в холл, но внезапно обернулась: — Дуг, это была дочь Фуллера?

Когда она упомянула Джинкс, я резко повернулся. По крайней мере на данный момент Джинкс не разделяла судьбу Линча: ее не забыли.

Ответить на вопрос я не успел, поскольку в кабинет ворвался Сичкин. Увидев меня, он воскликнул с гримасой отвращения:

— Можно подумать, что вы провели ночь в кортикальном дебоше!

Потом он заметил Дороти, и его лицо смягчилось. Он поочередно оглядел нас обоих. Для меня его взгляд был оценивающим, а для нее — одобрительным и весьма выразительным при этом: словно легкий шлепок пониже спины за оказанные услуги.

Она прошла у него за спиной и бросила на меня многозначительный взгляд, словно говорящий: «Вы же видите, что он себе воображает!»

Она уже выходила из кабинета, когда он велел:

— Я оставил в приемной человека. Будьте добры, пригласите его войти.

— Еще один партийный деятель? — спросил я.

— Нет. Он из ваших. Вы его узнаете.

И действительно. Это оказался Маркус Хэт. Такой же маленький, как Сичкин, но несколько полноватый. Очки с толстыми стеклами подчеркивали бегающий взгляд его серых глаз.

— Привет, Хол, — он пожал мне руку. — Давненько мы не виделись.

Я и впрямь не виделся с ним с дела об университете. Но ведь не все эти десять лет он провел в тюрьме. Я припомнил, что он был осужден только на два года.

— Хэт будет вашим ассистентом, — пояснил мне Сичкин. — Но сначала следует ввести его в курс дела.

Я уже критически взглянул на Маркуса.

— Вы следили за последними разработками в области симулэлектроники?

— Более чем. Я думаю, что я даже впереди вас, Хол. Я возглавлял технические изыскания у Банфилда.

— Я его перекупил, — с гордостью сообщил Сичкин.

Я облокотился на стол:

— Хэт, мистер Сичкин знает о вас все?

— Эпизод в университете? — вмешался Сичкин. — Я знаю вполне достаточно, чтобы быть уверенным, что Хэт оказался козлом отпущения.

— Доктор Хэт, — напомнил я ему, — был признан виновным в присвоении общественных фондов, предназначенных для научных исследований.

— Надеюсь, вы не поверили этому? — проговорил Хэт.

— Но вы же признали факты.

И вновь в разговор вмешался Сичкин:

— Я не так уж глуп, чтобы принимать на работу человека, не выяснив его прошлое. Вся служба безопасности занималась этим вопросом. Хэт прикрывал… кое-кого другого.

— Это ложь! — запротестовал я. — Фуллер ушел из университета без гроша в кармане!

Сичкин улыбнулся, продемонстрировав отличные белые зубы.

— Сведения, собранные о Хэте, меня убедили. Важно только это.

И он ушел восвояси, забрав Хэта с собой. Я понял его ход. Во время нашего стимуляционного «путешествия» Дороти Форд сумела-таки прочесть в моем мозгу намерения в отношении Сичкина: саботировать его связи с партией и противостоять его политическим амбициям.

А сейчас Сичкин готовился к тому, чтобы от меня избавиться. Задачей Хэта было узнать как можно больше, прежде чем занять мое место. Тогда Сичкин использует на всю катушку свое влияние, чтобы меня арестовали за убийство Фуллера.

* * *

Около полудня на экране интеркома появилось красное лицо какой-то пожилой женщины. По всей видимости, Дороти покинула свой пост, и со мной связались напрямую.

— Опрашивающий № 10421-С, — начала она. — Я веду опрос о…

— Я заплачу штраф, — бросил я и прервал разговор.

Сигнал интеркома раздался снова, и я нажал клавишу снова, продолжая в том же тоне:

— Я же только что вам сказал, что… Джинкс!

— Здравствуйте, Дуг, — произнесла она. Позади нее виднелась знакомая обстановка рабочего кабинета доктора Фуллера. — Я просто должна была вам позвонить. Я знаю, что вчера вечером я поступила… странно.

— Джинкс! Что случилось? Где вы были? И как…

Она нахмурила брови — от удивления… или от страха?

— Я вошел в дом сразу вслед за вами, — пояснил я ей, — и вас там не было! Вас не было нигде!

Она улыбнулась:

— Надо было получше искать. Я так ужасно устала, что легла на диван и не пошевелилась до самого утра.

— Но на диване я тоже смотрел!

— Вы ошибаетесь, — сказала она с тихим смешком. — Мое поведение прошлой ночью объясняется тем, что я беспокоилась за вас. Но я хорошенько подумала и больше не волнуюсь. Поймите меня! Я так давно ждала… и была так разочарована!

Я смотрел на экран, не видя ее.

— Я хочу, чтобы вы знали одну вещь, — добавила она. — Я вас люблю. — Она помолчала немного, потом спросила: — Мы увидимся сегодня вечером?

— Я буду допоздна занят, — солгал я.

— Я заеду за вами на службу.

— Но…

— Спорить бесполезно. Если нужно, я буду ждать хоть всю ночь.

Я не стал спорить, а просто прервал разговор, отчаянно пытаясь сообразить, что же произошло. Прошлой ночью Джинкс хотела показать, что решила больше не встречаться со мной, потому что боится меня. А сейчас оказалась готовой на все, хотя причин сомневаться в моем душевном равновесии у нее стало гораздо больше!

С одной стороны, если девушка действительно исчезла, то куда она делась? И ще она пробыла последние двенадцать часов?

Кроме того, я понял, что никакая таинственная сила ее не преследовала, потому что если бы эта сила ее захватила, а потом освободила, Джинкс сейчас не вела бы себя так, словно не произошло ничего особенного.

* * *

После обеда я с полчаса сидел, уставившись в чашку давно остывшего кофе, стараясь привыкнуть к мысли, что исчезновение Джинкс было всего лишь еще одной галлюцинацией.

— О чем это ты так глубоко задумался?

Я вздрогнул и внезапно осознал, что на меня уже довольно давно глядит Чак Уитни.

— Да так, обычные проблемы, — с трудом пробормотал я.

— Этот Хэт сидит у нас. От него невозможно отделаться.

— И не пытайся, не то рискуешь столкнуться с Сичкином. Если Хэт тебе слишком надоест, скажи мне.

— Вот я тебе и говорю. Я как раз готовился к осуществлению эмпатического подсоединения к нашей единице контакта, и вот появляется этот тип, который требует себе кресло в первом ряду.

— Я полагаю, его желание следует выполнить.

Он посмотрел на меня с удивлением:

— Ты считаешь, что нужно ему объяснять функционирование нашей системы?

— А ты ничего не объясняй. Правда, я не могу себе представить, как мы сможем отказаться отвечать на его вопросы. А зачем тебе подсоединение к Эштону?

— Я подумал, что неплохо бы глянуть, как он настроен.

Через десять минут я вернулся в свой кабинет. Машинально я начал снова рисовать набросок Фуллера. Потом бросил карандаш и стал созерцать сомнительный плод моих малохудожественных усилий. Ахилл и черепаха. Зенон. З. Нон. Да, после исчезновения Зай Нона я был абсолютно уверен, что Фуллер хотел навести меня именно на эту мысль.

В своей основе парадокс Зенона означает, что любое движение иллюзорно. И я очень скоро понял, что это абстрактное положение можно проверить — по крайней мере в симулэлектронной системе.

Но, может быть, рисунок имел и другое, скрытое значение? Ахилл в ста метрах от черепахи. Оба движутся. Пока Ахилл пробегает эти сто метров, черепаха продвигается вперед, скажем, на десять метров. Когда Ахилл, в свою очередь, пробежит эти десять метров, его соперница опять будет впереди, уже на метр. Он пробегает этот метр, но видит, что между ним и черепахой остается еще десять сантиметров, и так до бесконечности.

Ахилл никогда не догонит черепаху.

Рисунок Фуллера… может быть, он должен подсказать мысль об уменьшении до бесконечности? Я вдруг вспомнил одно замечание Фуллера, которое он сделал несколько месяцев назад: «Как вы считаете, было бы довольно забавно, если бы одна из наших единиц реакции тоже решила построить симулятор окружающей среды?»

Вдруг резко распахнулась боковая дверь в кабинет. Я обернулся, чтобы увидеть, кто это врывается с таким шумом.

На пороге стоял Уитни; он с трудом держался на ногах, тяжело дышал и часто огладывался назад.

— Чак! — воскликнул я. — Что происходит?

Услышав мой голос, он вздрогнул и испуганно прижался к стене. Потом с видимым усилием постарался успокоить дыхание и посмотрел на меня.

— Ничего, мистер Хол, — проговорил он и шагнул в сторону приемной, не отрывая от меня взгляда.

Впервые я услышал, чтобы Уитни называл меня «мистер Хол».

Я встал. Он в ужасе метнулся к двери, но я одним прыжком опередил его. Он выругался и кинулся на меня, но мне удалось обхватить его и завернуть ему руку за спину.

— Отпустите меня! — истошно завопил он.

И внезапно я все понял!

— Вы… Фил Эштон! — прошептал я.

— Да, — он перестал вырываться. — Мне почти удалось это… Подумать только, мне это почти удалось!

Он вырвался и снова бросился на меня. Я изо всех сил врезал ему кулаком в челюсть, а потом оттащил бесчувственное тело на диван.

После этого я по внутренней связи вызвал службу наблюдения. Мне ответил один из ассистентов Уитни. На заднем плане можно было разглядеть кушетку с валявшимся на ней шлемом эмпатического подсоединения.

— У вас все в порядке?

— Да, мистер Хол, все спокойно. А что?

— Мистер Уитни на месте? — при этом я не спускал глаз с Уитни, вернее, с его физической оболочки, все еще лежащей без сознания.

— Нет, его здесь нет. Он только что закончил эмпатическое подсоединение к Эштону.

— Как он выглядел, когда сеанс закончился?

— Абсолютно нормально, как мне кажется, — начал ассистент, но вдруг спохватился: — Надо же, он не написал отчет!

— Кроме этого, ничего необычного не произошло?

Он явно пребывал в замешательстве.

— Честно говоря, у нас была тут одна неприятность с Хэтом. Он захотел поиграть с ручками модулятора.

— Если бы только это! Должно быть, он сумел перевести рукоятки контроля и произошел взаимный переход. Эштон у меня в кабинете, а Уитни — пленник симулятора. Возьмите с собой двоих и приходите. Быстро!

Я подошел к Эштону и начал с тревогой всматриваться в спокойные черты лица Уитни, надеясь, что обратный переход удастся. Нервные клетки мозга Уитни подверглись катастрофическому потрясению. Сведения и привычки, которые записывались там в течение всей его жизни, были стерты, и теперь эти клетки отражали содержимое барабанов памяти и магнитные записи единицы контакта. В то же время все сведения, которыми был снабжен Эштон, тетерь отпечатались в мозгу Уитни.

Только удачный обратный процесс мог доставить Чака Уитни в реальный мир.

Эштон пошевелился и открыл глаза — вернее, глаза Уитни.

— И ведь мне это почти удалось, — всхлипнул он. — Я чуть было не сделал первый шаг! — Он медленно поднялся. — Вы не можете отослать меня обратно!

Я крепко взял его за плечи.

— Все будет хорошо, Фил. Мы ликвидируем систему единицы контакта. А вас мы переориентируем. Вы даже не будете знать, что ваш мир не настоящий.

— О боже! — воскликнул он. — Я не хочу! Я не хочу не знать! И знать я тоже не хочу!

Я заставил его лечь, но он тут же снова вскочил.

— Явившись к вам, — кричал он, — я сделал хотя бы один шаг к настоящей реальности! Но у меня есть и другие задачи. Вы должны дать мне возможность продолжать мои поиски материального мира!

— Что такое вы говорите? — сказал я ему успокаивающе.

Он истерически рассмеялся.

— Сумасшедший! Безумец! Вы еще более обездоленный, чем я! По крайней мере я знаю, в чем дело. А вот вы — нет!

Я потряс его за плечи.

— Да придите же в себя, Эштон! Вы бредите.

— Нет. Это вы должны прийти в себя и проснуться. Покиньте свой уютный сон! Я вам солгал. Я разговаривал с Зай Ноном перед тем, как вы его стерли из системы. Но я вам об этом ничего не сказал, боясь, что вы в ярости уничтожите наш симулятор.

Я даже подскочил от неожиданности.

— Что он вам сказал?

— Вы знаете, каким образом он обнаружил, что его мир — всего лишь подделка? — Эштон торжествующе засмеялся. — Ему сообщил доктор Фуллер. О, конечно, не прямо. Он заложил эти сведения в подсознание Зай Нона в надежде, что вы их обнаружите. Но они просочились в его сознание. Он их узнал. И он их применил относительно своего собственного мира.

— Какие сведения, какие понятия? — спросил я, продолжая трясти его изо всех сил.

— Факт, что ваш мир тоже не существует! Он тоже всего лишь комплекс меняющихся импульсов в симуляторе — не что иное как отражение симулэлектронного процесса на более высокой ступени!

Он смеялся и плакал одновременно. А меня охватил дикий ужас.

— Ничто! Ничто! — вопил он исступленно. — Мы — ничто, вы и я, мы всего лишь результат электронного колдовства, всего лишь симулэлектронные призраки! — Он встал. — Только не отсылайте меня обратно! Давайте вместе работать. Может быть, нам удастся ускользнуть от фантомов и войти в абсолютную реальность! Ведь мне же удалось подняться на один уровень!

Я снова ударил его, и он упал. Конечно, мне следовало держать себя в руках, но в его словах звучала такая жестокая насмешка… Потом, тупо глядя на неподвижное тело, распростертое на ковре, я услышал внутри себя спокойный голос разума, который говорил, что он прав.

Все соответствовало сведениям Эштона.

Я сам, все, что меня окружало, воздух, которым я дышал, мельчайшая молекула моего мира — все это было лишь подделкой действительности. Симулированная среда, реализованная другим огромным миром, стоящим на более высокой ступени развития.

 

ГЛАВА 10

Это ужасное открытие подрывало самые основы моего сознания. Каждый человек, каждый предмет, окружавший меня, пол под моими ногами, сама Земля, бесконечно далекие звезды — все это было всего лишь искусной подделкой! Искусственная среда. Симулэлектронное сознание. Мир нематериальных иллюзий. Хорошо уравновешенный набор электронных зарядов, бегущих по барабанам или лентам, прыгающих с катодов на аноды, передающих стимулы поляризованных сеток.

Столкнувшись так внезапно со страшной и враждебной правдой, я тупо смотрел, как ассистенты Уитни уносили неподвижное тело, в котором был заключен Эштон. Я перестал что-либо чувствовать. Без каких бы то ни было эмоций я наблюдал за операцией обратного переноса, которая удалась блестяще.

Потом я вернулся в свой кабинет, словно плавая в густом тумане удивительных понятий. Фуллер и я, мы построили совершенную установку, где субъективные единицы не знали, что их мира не существует. И в то же время весь наш мир был всего лишь симулэлектронным продуктом Высшего Разума!

Именно такова и была природа фундаментального открытия, сделанного Фуллером. Как следствие этого, он был уничтожен неизвестным Программистом, но успел еще передать свое знание Линчу и оставил после себя рисунок Ахилла и черепахи.

И все события, которые произошли после его исчезновения, были всего лишь результатом перепрограммирования, осуществленного для того, чтобы скрыть от единиц, в чем заключается открытие Фуллера!

Сейчас я понимал поведение Джинкс. Читая заметки, оставленные отцом, она открыла настоящую природу нашей реальности. Потом она уничтожила эти записи, поняв, что ее единственным шансом остаться в живых было утаивание того, что стало ей известно. И тем не менее, как и у других единиц, у нее стерли всякое воспоминание о Мортоне Линче.

Далее. Вчера они поняли, что она узнала. И они временно убрали ее. То есть деактивировали ее цепь на время, необходимое для того, чтобы ее переориентировать.

Этим и объяснялось ее веселое и естественное поведение сегодня утром, когда она говорила по видеофону. Она потеряла память. Она больше не боялась, что ее окончательно депрограммируют.

Но… тогда почему же они забыли про меня во время генеральной переориентации после исчезновения Линча?

Я посмотрел вокруг себя, на свой искусственный мир. И он прокричал мне прямо в лицо, что все находящееся перед моими глазами всего лишь субъективная симулэлектронная иллюзия. Напрасно я старался зацепиться за что-нибудь конкретное, чтобы смягчить чудовищность такого осознания.

Я был еще погружен в свои размышления, когда наступил вечер. Дверь открылась, вошел Коллинзворт.

— Я наблюдал за вами, когда Чака освобождали из Симулакрона-3, — сообщил он, подходя ближе и сочувственно глядя на меня. — Ну что, все началось снова, Дуг?

— Да, — сказал я, совсем не желая этого. Без всякого сомнения, я, как и раньше, пытался найти у него хотя бы слабое утешение. Но я спохватился вовремя. Я не мог ему сказать! Он рисковал стать следующим кандидатом на исчезновение или на несчастный случай.

— Нет! — Я почти кричал. — Все в порядке. Оставьте меня в покое!

— Ну ладно, тогда я поведу игру, — он взял стул и придвинул его к столу. — Я исходил из гипотезы, что вы страдаете комплексом вины вследствие манипулирования единицами реакции, которые представляют себя существующими в реальной действительности. Я много думал о самых разных проявлениях этого комплекса. — Его седые пышные волосы делали его похожим на патриарха. — Я вывел отсюда тип мании, который может возникнуть — если этого уже не произошло — при подобных обстоятельствах.

— Да? — вяло произнес я без всякого интереса.

— В следующей стадии вы будете убеждены, что точно так же, как вы манипулируете вашими единицами, так и вами, и всеми нами манипулирует некий симулэлектронщик, живущий в Высшем Мире.

Я вскочил с кресла.

— Вы знаете это? Как вы это обнаружили?

Он сочувственно улыбнулся:

— Нет, Дуг, вопрос в том, как вы это обнаружили?

Не задумываясь больше об опасности, которая могла угрожать ему, я рассказал Эвери все, что Эштон мне открыл в моем кабинете, находясь в оболочке Уитни, Нужно было, чтобы я рассказал это кому-нибудь.

Когда я закончил, он заявил:

— Очень ловко! Ничего нельзя придумать лучше, чтобы ввести вас в заблуждение.

— По-вашему, Эштон не доказал, что этот мир — поддельный?

— У вас есть свидетели, чтобы доказать, что он сказал правду? Не кажется ли вам странным, что единственный общий знаменатель у всех ваших происшествий — это то, что ни одно из них невозможно доказать?

Пытался ли он разрушить все, что казалось мне разумным? Имел ли он тоже доступ к «фундаментальному открытию» Фуллера? Или же он старался вернуть меня к безопасному неведению?

И, что важнее всего — если Джинкс и он, тем или другим образом, имели доступ к этой роковой тайне, то почему он избежал перепрограммирования?

Мне показалось, что я начинаю понимать: Коллинзворт знал о моих сомнениях по поводу реальной природы нашего мира, но не разделял их. Отсюда и проистекал его иммунитет.

Но я не отбросил это роковое знание. Все же я был здесь — целый и невредимый, непереориентированный, неперепрограммированный. Почему?

Коллинзворт задумчиво погладил подбородок.

— Вы очень медленно думаете, Дуг. Я помогу вам дополнить структуру вашей маниакальной псевдопаранойи.

Я в недоумении поднял на него глаза:

— Как это?

— Вы не нашли объяснения вашим обморокам.

— Ну и какое же оно?

Он вздохнул:

— Если пытаться добавить последний штрих к вашей гипотезе, то я бы сказал, что эти ваши провалы являются вторичными эффектами эмпатического подсоединения к вам оператора. Неисправного подсоединения, естественно. Как это происходило в вашем собственном симуляторе. Единица реакции понимает, что происходит что-то!

Я широко раскрыл глаза:

— Именно так, Эвери! Абсолютно точно! И это также объясняет, почему я не был уничтожен!

Его улыбка выражала бесконечное терпение.

— Да, Дуг? Продолжайте.

— Все становится очень просто! Мой последний приступ случился вчера. И знаете, о чем я думал в тот момент? Что то, что со мной происходит, — всего лишь иллюзия, как вы и предполагали!

Коллинзворт утвердительно кивнул, но с некоторым оттенком сарказма произнес:

— Тогда Великий симулэлектронщик понял, что вас уже нет надобности перепрограммировать?

— Совершенно верно! Я сам себя перепрограммировал из-за своего скептицизма.

— И каким же будет следующий вывод в этой якобы логичной цепи?

Я мгновение подумал.

— Что я в безопасности до того момента, когда он решит проверить, не вернулся ли я к своим прежним убеждениям.

Он торжествующе хлопнул себя по ноге.

— Вот! Разум Дугласа Хола делает все возможное, чтобы держать под своим контролем манию.

— Но я ведь знаю, что именно я видел! — запротестовал я. — И что я слышал!

Он даже не пытался скрыть своего сочувственного взгляда.

— Как хотите. Я не могу все делать за вас.

Я прижался лбом к оконному стеклу и посмотрел на летнее небо, усеянное такими древними и такими знакомыми звездами. Их свет доходил до меня через сотни световых лет, с расстояния в миллиарды километров. И все же я смог бы охватить этот мир, если бы имел возможность ознакомиться с симулэлектронным аппаратом, который его создал. И таким образом я бы открыл, что весь этот мир находится в здании Высшей Реальности размером, быть может, — в масштабе Высшего Мира — семьдесят метров на тридцать.

Там, высоко, Большая Медведица. Или только функциональный генератор? А там Кассиопея? Или просто огромная машина, которая обрабатывает информацию, получаемую от ее распределителя, Андромеды?

Коллинзворт мягко положил руку мне на плечо.

— Не сдавайтесь, Дуг. Вам нужно осознать, до какой степени ваши мании неправдоподобны.

Конечно, он был прав. Мне было достаточно поверить, что я просто выдумал появление Эштона.

— Это невозможно, Эвери, — сказал я ему после долгого молчания. — Слишком много совпадений.

— Как хотите, Дуг, — сказал он грустно. — Что ж, раз я не могу вас вылечить, я постараюсь быть с вами как можно дольше и пройти путь по возможности быстрее.

Так как я посмотрел на него с удивлением, он продолжал:

— Нетрудно вообразить следующий этап, но вам потребуется четыре или пять дней, чтобы это понять, и я вам в этом помогу. Если вы продолжите аналогию, вы скажете себе, что, если этот мир не что иное, как симулэлектронное творение, кто-нибудь здесь должен быть в курсе всего происходящего.

— Точно так же, как Фил Эштон, наша единица контакта!

— Абсолютно верно. И рано или поздно вы захотите выяснить, кто является этим Филом Эштоном, чтобы иметь окончательное доказательство обоснованности ваших подозрений.

Я был полностью с ним согласен. Высшая Действительность должна была иметь специально запрограммированную единицу, чтобы наблюдать за событиями. Если бы мне удалось определить, кто этот индивидуум, я смог бы получить от него окончательное подтверждение.

Ну а дальше? Должен ли я дать ему возможность доложить Программисту Высшего Мира то, что он узнал обо мне? Я понял, что найти его — лишь половина дела. Как только я его обнаружу, мне придется убить его, чтобы защитить себя.

— Я бы посоветовал вам, — сказал Коллинзворт с некоторой сдержанностью, — приступить к поискам единицы контакта. Счастливой охоты!

— Но этой единицей может быть любой человек!

— Конечно. В то же время, если такая личность существует, она должна находиться в вашем окружении, потому что все, что вы испытали, касается непосредственно вас.

Да, выбор был большой. Сичкин? Дороти Форд? Она присутствовала при исчезновении Линча! И она начала активно следить за мной, когда события приняли критической оборот. Чак Уитни? А почему бы и нет? Разве он не был единственным, кто присутствовал при взрыве термитного заряда в модуляторе? Или Маркус Хэт, который должен был занять мое место в «Реако»? Или даже Вейн Хартсон? Оба они появились недавно, в тот момент, когда Высшая Реальность посчитала необходимым следить за мной более внимательно.

Джинкс? Конечно, нет. Абсолютно очевидно, что она испытывала то же влияние, что и я.

А… Эвери Коллинзворт?

Он угадал мои мысли.

— Да, Дуг, даже я. Вы обязательно должны включить и меня в ваши поиски, иначе они не будут полными.

Был ли он искренен? Действительно ли он предугадал мою ненормальную реакцию? Или же он преследовал тайную цель, чтобы заставить меня действовать определенным образом?

— Даже вы, — убежденно повторил я.

Перед тем как уйти, он сказал мне еще одну вещь:

— Конечно, вы понимаете, что ваше расследование не должно вызывать особых подозрений. Вы не можете необдуманно обвинить человека в том, что он является единицей контакта, иначе в скором времени вас уничтожат. Согласны?

Опять он был прав. Я мог рассчитывать на безопасность до следующего эмпатического подсоединения, предназначенного для контроля моих мыслей, — при условии, что я не привлеку к себе внимания Программиста раньше.

Не чувствуя прохлады ночи, я прошел между последними демонстрантами Ассоциации социологов. Я полностью лишился и спокойствия, и разума. Достаточно опустить рычаг, нейтрализуя электрические заряды, чтобы все вокруг исчезло: и эти огромные здания, и эти звезды в небе. И я в том числе, вместе с остальным миром.

По дороге к стоянке я с презрением думал о мелких ценностях людей, об их интригах, амбициях, надеждах, уловках. О Сичкине, который хотел владеть миром, не зная, что он висит в воздухе. О дипломированных социологах, которые боролись против симулятора и не знали, что они сами не более реальны, чем единицы, составляющие его население.

Но прежде всего я думал о Великом симулэлектронщике, об этом Всемогущем Манипуляторе, надменно восседающем в огромной машине обработки информации, каковой является его Суперсимулятор, распределяя и объединяя стимулы, подчиняясь которым живут его создания.

* * *

Все вокруг было поддельным, искусственным. Ничто не имело смысла в этом иллюзорном мире, о существовании которого никто даже не подозревал.

— Дуг!

Я невольно вздрогнул и оглянулся на аэрокар, из которого донесся этот голос.

— Это я, Джинкс!

Я вспомнил, что она собиралась заехать за мной. К машине я подошел без всякого энтузиазма. Она перегнулась через сиденье, чтобы открыть дверь, и внутри сразу зажегся свет.

— Какой у вас усталый вид, — сказала она, улыбаясь.

— Тяжелый день, — ответил я, усаживаясь рядом.

Глядя на ее лицо, я был поражен происшедшими изменениями. Раньше я думал, что она миленькая. Сегодня вечером я видел, что она на самом деле просто прелестна. Еще вчера ее красивое лицо отличала жесткость ужасающего знания, которым она обладала. Сейчас же было очевидно, что она освободилась от этого груза. Озабоченное выражение уступило место очаровательной мягкости.

— Сейчас мы все исправим, — сказала она с лукавой улыбкой, которая напомнила ее в пятнадцать лет.

Машина плавно тронулась, и огни города засветились внизу.

— Я подумала, что, может быть, мы зайдем в тот ресторанчик, — сказала она, — но теперь мне кажется, что лучше будет провести вечер дома: вам прежде всего нужен покой.

Как мне посоветовал Коллинзворт, я должен вести себя как обычно. Если они следят за мной, мне необходимо убедить их, что у меня нет никаких сомнений в реальности этого мира. В этот самый момент Манипулятор мог следить за мной глазами Джинкс и слушать мои слова ее ушами.

— Прекрасная мысль! — воскликнул я с наигранным подъемом в голосе. — Возможно, этот вечер в домашней обстановке предвосхитит наше будущее.

— Мистер Хол, — робко произнесла она. — Можно подумать, что это предложение.

Я ласково погладил ее руку. Если Манипулятор следил за мной в этот момент, то я не мог возбудить никаких подозрений.

Она наскоро приготовила легкий ужин, который мы съели прямо на кухне. Лишь один-единственный раз за это время я вернулся к своим мыслям, чтобы снова проанализировать еще неясный мне пункт: почему они не переориентировали меня, как только я узнал о «фундаментальном открытии» Фуллера? Они тщательно перепрограммировали Джинкс, но, с другой стороны, ничего не сделали, чтобы помешать ей установить контакт с единственной единицей реакции, способной пробудить ее воспоминания: со мной!

— Вы правда очень устали, Дуг?

Я вздрогнул:

— Да, конечно!

Она взяла меня за руку и отвела в кабинет. Там она заставила меня лечь на удобную кожаную софу, положила мою голову себе на колени и стала тихонько гладить висок.

— Я могу спеть вам колыбельную, — сказала она с милой насмешкой.

— Вы все время поете мне нежные песенки, — сказал я в расчете на того, кто, возможно, за нами наблюдал, — каждый раз, когда вы со мной говорите.

Потом, сам того не желая, я забыл о роли, которую должен был играть, и встретился с ее выразительными глазами. Я притянул ее к себе и поцеловал. На время я забыл о симулэлектронных иллюзиях, о Высшей Действительности и ее всемогущем Программисте, а заодно и о пустоте этого мира. Я нашел надежную гавань в бушующем море.

В конце концов я заснул, все еще боясь, что Манипулятор воспользуется этим обстоятельством, чтобы проверить мои убеждения, прежде чем я смогу уничтожить его единицу контакта.

 

ГЛАВА 11

На следующее утро, на полдороге к «Реако», я решил изменить свой маршрут. Аэрокар резко повернул и направился к невообразимой громаде центральной башни, мощно выступающей из утреннего тумана.

Я почувствовал гордость при мысли, что не сошел с ума, как Зай Нон. Проснувшись сегодня утром в доме Джинкс, я сразу подумал, могу ли я загнать в подсознание то, что знаю, настолько глубоко, чтобы никакое эмпатическое подсоединение не смогло ничего обнаружить?

Но, обладая этой тайной, смогу ли я жить нормально? Или я спрячу голову в песок, слепо принимая судьбу, которую Высшие Силы мне запрограммировали? Конечно, нет. Если существует единица контакта этого мира, то я должен найти ее. И Сичкин — такая же отправная точка для поисков, как и другие.

Аэрокар завис в ожидании, пока две машины взлетят с крыши центральной башни.

Я взглянул на восток, где пейзаж подергивала легкая дымка, и вспомнил ночь, когда я очутился на краю бесконечной и ужасной пустоты — пока половина вселенной не появилась вновь. А Джинкс в это время дремала рядом. Да, это еще одна нерешенная загадка… если только…

Конечно! Правдоподобие симулэлектронного мира зависит от принципа Джестальта. Достаточное количество элементов предполагает более обширный комплекс. Воспринимаемый ансамбль всегда больше суммы его частей. Отсутствующий пейзаж безусловно был «брешью» в действительности, пустотой, которую в нормальных условиях единицы не должны встречать.

Даже в симуляторе Фуллера существовала возможность, что сознательная единица оказывалась в «незаконченном» окружении. Такое событие немедленно влекло за собой автоматическое перепрограммирование, создающее недостающий предмет, с одной стороны, а с другой — убирало всякое воспоминание об этом случае из сознания единицы.

В моем случае дорога и окружающий пейзаж были созданы для меня немедленно; но почему же меня тогда не переориентировали?

Я приземлился и пошел по мощеной дорожке, ведущей прямо в кабинет Сичкина. Секретарша встретила меня с видом превосходства, которое персонал внутренней крепости испытывал к посетителям. Тем не менее она сообщила Сичкину о моем визите.

Сичкин пребывал в крайнем волнении. Он сидел на краю своего суперстола, болтая короткими ножками.

— Я как раз собирался вам звонить, — сказал он. — Вам не придется слишком уж приукрашивать мою персону, программируя свою машину. Меня только что избрали в центральный комитет партии! — Моя невозмутимость не обескуражила его. — Обо мне уже говорят как о кандидате на пост губернатора! — И добавил задумчиво: — Конечно, я не могу этим удовлетвориться. Вы знаете, что мне шестьдесят четыре года. Жизнь коротка. Нужно поторапливаться.

Поддавшись импульсивному решению, я встал прямо перед ним.

— Ладно, Сичкин. Вы можете сбросить маску. Я знаю.

Он отшатнулся, натолкнувшись на мой жесткий взгляд.

— Вы знаете? — голос его дрожал.

— Вы не думали, что мне это удастся, не правда ли?

— Кто вам сказал? Хэт? Дороти?

— Они тоже знают?

— Это было неизбежно.

Мои пальцы нервно сжимались и разжимались.

— Вы хотите сказать, что существуют три единицы контакта?

Он задрал брови.

— О чем это вы?

Уверенность быстро покидала меня.

— А почему бы вам самому не объяснить мне все? — предложил я ему.

— Дуг, я был вынужден так поступить — из самозащиты. Вы должны меня понять. Когда Дороти проинформировала меня, что вы собираетесь нас предать, меня и партию, я должен был принять меры предосторожности.

Я постепенно расслабился. Мы явно говорили о совершенно различных предметах.

— Что касается Хэта, — продолжал он, — необходим был человек, которым вас можно было заменить, если с вами будет невозможно договориться. Вы не можете упрекнуть меня в том, что я заботился только о своих интересах.

— Не могу, — с трудом выдавил я.

— Вы мне очень симпатичны, Дуг. Но жаль, что вы не разделяете моих убеждений. Еще не поздно. У меня есть козырь, который я придерживаю до поры до времени. И я вовсе не стремлюсь воспользоваться им.

Раздосадованный, я медленно направился к двери.

— Куда вы, мой мальчик? — спросил он, идя за мной следом. — Не делайте глупостей. У меня ведь не единственный козырь в рукаве. Но мне не хотелось бы использовать их против вас.

Я резко обернулся и как-то сразу понял, что он вовсе не тот человек, которого я ищу. Только двусмысленность нашего разговора позволила подумать, что речь шла о нем.

Кроме того, единица контакта живет с чувством бесконечной фрустрации, она обязательно все время размышляет о бренности вещей. Ничего общего с Сичкином, с его сугубо материальными устремлениями!

— Я же не отказался от вас, Дуг. Вам достаточно сказать лишь слово, и я освобожу вас от Хэта и даже от Дороти. Вам нужно будет только доказать, что вы изменили свое мнение обо мне.

— Как же я вам докажу это? — равнодушно спросил я.

— Нужно всего лишь обратиться к моему психонотариусу для проверочного собеседования.

— Я подумаю, — сказал я, чтобы отделаться от него.

Возвращаясь в «Реако», я обдумал поведение Сичкина.

Он явно пытался выиграть время, размахивая прощением перед моим носом, чтобы отговорить меня раскрывать его политические махинации.

Но если я стал для него опасен, то почему он не сделает так, чтобы меня арестовали за убийство Фуллера? Это лишило бы Симулакрон-3 различных усовершенствований, которые Фуллер и я хотели внести, но даже и в теперешнем виде симулятор мог полностью обеспечить разработку непобедимой политической стратегии.

В тот момент, когда аэрокар опускался по вертикальному коридору, обслуживающему «Реако», я нашел неожиданное и обескураживающее объяснение. На самом ли деле Сичкин манипулировал полицией, чтобы помешать мне предать его? Или же полиция, сама того не ведая, находится в руках Высшей Реальности, готовая арестовать меня в тот момент, когда Манипулятор узнает, что я открыл истину?

Находясь между двумя одинаково враждебными мирами, я пребывал в полном отчаянии. И самым худшим было то, что в этих обстоятельствах я должен был сохранять абсолютно нормальный вид, потому что малейшее сомнение с моей стороны тут же повлечет за собой мое полное распрограммирование и, соответственно, немедленное уничтожение.

В «Реако» я нашел Маркуса Хэта, который восседал за моим столом и просматривал папки с делами, которые доставал из ящиков.

Я хлопнул дверью, и он поднял на меня глаза, спрятанные за толстыми стеклами бифокальных очков. Взгляд его не выражал ни малейшего смущения.

— Да? — раздраженно бросил он.

— Что вы здесь делаете?

— Теперь это мой кабинет, по прямому приказу мистера Сичкина. Временно вы переберетесь к Уитни.

Равнодушный к такому тривиальному событию, я повернулся, чтобы выйти, но задержался, прежде чем распахнуть дверь: у меня была прекрасная возможность убедиться, не является ли он единицей контакта.

— Что вам нужно еще? — нелюбезно пробурчал он.

Я подошел поближе к столу и стал рассматривать жесткие неподвижные черты его лица, спрашивая себя, готов ли я получить последнее доказательство того, что я не существую.

— Я не располагаю временем, — сухо добавил он. — У меня всего неделя, чтобы подготовить публичную демонстрацию симулятора.

Отметая все колебания, я громко произнес:

— Хватит ломать комедию. Я знаю, что вы работаете на другой симулятор.

Он не пошевелился, но в его глазах блеснул огонек жестокости. Я понял, что именно в этот момент он, вполне возможно, эмпатически подсоединен к Высшей Реальности!

Не теряя самообладания, он спросил:

— Что вы сказали?

Он явно хотел, чтобы я повторил свою фразу для Манипулятора. Но ведь моя судьба и так была предопределена!

Я бросился на него, но он увернулся и выхватил лазерный пистолет.

Широкий рубиновый луч прошел по моим рукам, груди и животу. Я рухнул поперек письменного стола, моментально лишившись возможности владеть всей верхней половиной тела. Для него теперь не составило никакого труда развернуть меня и усадить в кресло. Потом он направил пистолет мне на ноги.

Теперь я мог лишь слегка поворачивать голову. Для пробы я сделал попытку пошевелить рукой, но лишь указательный палец слегка дрогнул. Паралич продлится несколько часов. А им достаточно всего нескольких минут, чтобы меня уничтожить.

Хэт закрыл на замок обе двери, потом наклонился ко мне:

— Откуда вы это знаете, Хол?

Со вчерашнего дня я каждую минуту спрашивал себя, как мне действовать во время такой последней, решающей встречи. Оказалось, я боюсь намного меньше, чем сам себе это представлял.

— От Фуллера, — сказал я.

— Но каким образом он мог быть в курсе?

— Именно он узнал правду; и вы это, конечно, знаете.

— А почему я должен это знать?

— Значит, существует не единственный агент?

— Если есть другие, то они от меня это скрыли.

Он взглянул в сторону внутреннего видеофона, потом снова на меня. Я видел, что он чем-то озабочен, но не мог понять — чем. С точки зрения Высшей Реальности он неплохо справлялся со своими обязанностями.

Потом он улыбнулся мне и, схватив за волосы, закинул мне голову назад, а вслед за этим легонько провел лазерным лучом по моему горлу.

Я абсолютно ничего не мог понять. Если с минуты на минуту меня собираются убрать, зачем он парализовал мне голосовые связки?

Потом он спокойно пригладил волосы, поправил галстук и уселся напротив интеркома.

— Мисс Форд, соедините меня, пожалуйста, с мистером Сичкином. По специальной связи.

Я не мог видеть экран, но сразу узнал голос Сичкина.

— У вас что-нибудь случилось, Маркус?

— Нет-нет, все в порядке. Гораций, я получил от вас первоклассную должность, и наше сотрудничество будет взаимовыгодным, потому что мы придерживаемся единого мнения… по всем вопросам.

Мне показалось, что Хэт колеблется.

— Ну? — сказал Сичкин.

— Я настаиваю на этом пункте, Гораций: по всем вопросам, по партийным и прочим. Я хочу подчеркнуть это, потому что завтра собираюсь пойти с вами к психонотариусу.

— Минуточку, — запротестовал Сичкин. — Почему это я должен подтверждать то, что я сказал?

— Вовсе нет, это я должен вас убедить, что отныне буду самым верным винтиком вашей организации, — сказал Хэт покорно и искренне.

— Выражайтесь яснее, Маркус.

— Все очень просто: я занимался шпионажем в пользу другого проекта симулятора.

— Банфилд?

— Да, я работал на них. Я должен был выкрасть ваши секреты, чтобы они могли построить симулятор, способный конкурировать с вашим.

Несмотря на паралич, который, казалось, подбирался к самому мозгу, я наконец понял, что происходило: двусмысленность разговора опять породила недоразумение. Хэт действительно был агентом другого симулятора, но симулятора этого мира.

— Так вы сделали это? — спросил явно заинтересованный Сичкин.

— Нет, Гораций, даже и не собирался. По крайней мере после второго собеседования перед тем, как поступить в вашу фирму. Психонотариус вам это подтвердит.

Сичкин молчал, явно ожидая продолжения.

— Гораций, неужели вы не понимаете, что я хочу работать на вас? С самого начала я собирался служить именно вам. Но я не мог признаться и потребовать пробного собеседования у психонотариуса.

— Что же заставило вас сделать это?

— Несколько минут тому назад ваш Хол заявил мне, что он знает о моих связях с Банфилдом, и пригрозил их обнародовать.

— Вы готовы подтвердить это психонотариусу? — сказал Сичкин, явно забавляясь ситуацией.

— Сию же минуту, если вы хотите.

— Подождем до завтра, — Сичкин открыто рассмеялся. — Какая мысль! Банфилд внедряет к нам агента! Очень хорошо, Маркус. Я вас оставляю — если результат собеседования окажется положительным, естественно. И вы поставите Банфилду все псевдосекретные сведения, какие он только пожелает. А мы проследим, чтобы это были абсолютно ложные данные, которые его окончательно погубят.

С торжествующим видом Хэт подошел ко мне:

— Ну что, Хол, вы обезоружены? И кроме того, я не обещаю вам хорошего самочувствия после этого лазерного душа… Я скажу Гэдсену, чтобы вас проводили домой.

Итак, ни Сичкин, ни Хэт не были искомыми единицами. Кто должен стать следующим кандидатом? Честно говоря, я не знал. Я понял, что это может быть кто угодно — даже самый мелкий служащий. Кроме того, я все более убеждался, что еще до того, как я достигну поставленной цели, меня предупредит об эмпатическом подсоединении внезапный приступ головокружения, которого мне не избежать. Вот тогда Манипулятор и обнаружит, что я знаю все.

 

ГЛАВА 12

Всю ночь я ощущал болезненные последствия лазерного «душа» — по моим жилам словно бежал огонь. Я мог бы притупить боль, фантазируя, как буду мстить Хэту, но я давно уже понял, что физическое состояние не имеет первостепенного значения.

Утром охранник, присланный Гэдсеном, помог мне встать, отвел на кухню и заказал мне завтрак — очень легкий, иначе мой желудок, пожалуй, восстал бы.

Когда он ушел, я пожевал гренок и вылил немного кофе. В полдень душ и массаж под струей теплого воздуха убрали последние спазмы, и я вернулся в «Реако».

В коридоре я наткнулся на Чака Уитни, и тот схватил меня за руку.

— Дуг! Что происходит? Почему Хэт сидит в твоем кабинете?

— Предположим, я поцапался с Сичкином.

— Ну, если ты ничего не хочешь говорить… — Он свернул в службу функциональной интеграции и сделал мне знак следовать за ним. — Иди сюда. Мне сказали, чтобы я показал твое новое место.

Мы прошли мимо огромного главного интегратора, потом мимо ряда накопителей данных, похожих на мрачных часовых с сотнями мигающих глаз и вращающихся дисков. Чак указал мне на закуток со стеклянными стенками:

— Вот. Будь как дома.

Мы вошли туда, и я осмотрел неприветливую клетушку, которую теперь должен был занимать. Голый пол из некрашеного дуба. Письменный стол с диктофоном для сообщений. Два стула с прямыми спинками. Картотека.

Чак уселся верхом на второй стул.

— Сичкин был здесь сегодня с двумя новыми ассистентами Хэта. Мне кажется, что он хочет как можно быстрее публично продемонстрировать симулятор.

— И, конечно, вызвать восторг масс хорошо подготовленным спектаклем.

— Ты катишься по наклонной плоскости. Что происходит, Дуг?

— У Сичкина есть определенные мысли по поводу использования симулятора, а я их не разделяю.

— Если я могу тебе хоть чем-нибудь помочь, ты только скажи.

Может быть, единица контакта — Уитни? Человек, которого я знаю многие годы? Мой лучший друг? А почему бы и нет, в конце концов? В нашем симуляторе у Эштона тоже были старые друзья. И ни один из них не подозревал, кто он на самом деле.

— Чак, — спросил я задумчиво, — какая разница между перцептивными процессами, которые происходят, когда мы глядим на стул, например, и теми, когда сознательная единица видит симулэлектронный эквивалент стула?

— Тест на умственные способности? — спросил он, смеясь.

— Нет, серьезно, Чак, какая разница?

— Ну, в нашем случае двухмерное изображение стула проецируется на сетчатку глаза. Оно «считывается» нервными окончаниями и раскладывается на серию импульсов, посылаемых в мозг. Иначе говоря, речь идет о линейной передаче кодированной информации.

— А у наших единиц?

— Подобие стула состоит из последовательности записанных импульсов. Когда единица симулэлектронным образом входит в «визуальный» контакт со стулом, одна из его перцептивных цепей испытывает влияние этих импульсов и передает их одновременно на барабаны памяти единицы.

— Какова эффективность перцептивной системы единиц?

— Она больше нашей. Каждый из ее барабанов содержит более семи миллионов единиц информации и осуществляет один оборот за две тысячные доли секунды. А время распознавания и реакции приблизительно равно нашему.

Я внимательно наблюдал за Чаком, спрашивая себя, отдает ли он себе отчет в том, что я увлекаю его на опасный участок.

— А что происходит, когда единица перестает адекватно реагировать?

— Когда она сходит с ума? — Он подумал. — Происходит сдвиг по фазе в системе настройки. Перцептивные цепи единицы получают противоречивые импульсы. Предмет, который не должен находиться там, появляется — или исчезает. Под воздействием этих нарушений единица становится подозрительной, начинает замечать несоответствия в своем симулированном мире.

Набравшись смелости, я предположил:

— Например, она не видит половины пейзажа, который ее окружает?

— Да, такое может случиться, — сказал он без особого выражения.

Внешне он выдержал проверку успешно. Но единица контакта и должна быть запрограммирована Манипулятором именно на такую реакцию.

Стеклянная стенка позволяла мне увидеть все пространство службы функциональной интеграции. Внезапно я понял, что у меня перед глазами пример одного из этих «сбоев» в окружении.

Увидев мое удивленное лицо, Чак проследил за моим взглядом.

— Что случилось?

Я решил воспользоваться случаем и подвергнуть его еще одному испытанию:

— Я только что заметил нечто странное в главном интеграторе.

Он внимательно посмотрел на основной блок.

— Я ничего не вижу.

— Интегратор — это единый агрегат. На глаз в нем четыре метра в длину, два в ширину и три в высоту. Ты помнишь, как его устанавливали?

— Еще бы, ведь это же я руководил группой.

— Посмотри, Чак, в этом зале нет ни одной двери или окна, через которые можно было бы протащить предмет такого размера!

На секунду он растерялся, но потом захохотал:

— Да есть же, есть, посмотри туда! Задняя дверь выходит прямо на стоянку!

Я обернулся. Действительно, там находилась довольно широкая дверь. Но за секунду до того ее там не было!

Реакция Чака включила цепь автоматической подстройки. И я был единственным, кто помнил, что эта дверь не существовала! Это доказывало, что я все еще не подвергался переориентации — и я не понимал, по какой причине.

Прозвучал зуммер внутреннего видеофона, и на экране появилось лицо Дороти Форд. Она глянула на Чака: он сразу понял ее взгляд и ушел под предлогом того, что у него много работы.

Я взглянул на Дороти: она явно была чем-то удручена. Глаза наполняли слезы, а пальцы нервно сжимались.

— Мне вас очень жаль. Может быть, это вас немного утешит, — сказала она.

— Это вы сообщили Сичкину, что я собирался противодействовать его планам?

Она опустила голову:

— Да, Дуг. У меня не было выбора.

Ее искренний тон убедил меня в том, что она не собиралась предавать меня. А она продолжала более спокойным голосом:

— Я ведь вас предупреждала, не правда ли? Я дала вам понять, что обязана защищать интересы Сичкина.

— Поздравляю вас, вы были очень оперативны.

— Знаете, мне нечем гордиться.

Итак, она признавала, что доносила на меня Сичкину. Но интересно, способна ли она продать меня силам, стоящим гораздо выше?

— Ну что же, на этом мы не остановимся! — сказал я со смехом. — Она смотрела на меня, не понимая. — Вы сказали, что у каждого из нас своя работа, но ведь нет никакой причины, чтобы не сделать ее более приятной?

Вместо ответа она разочарованно опустила голову.

— Понимаю, — протянул я с наигранной горечью. — Все изменилось. Вы достигли цели, и я вас больше не интересую.

— Нет, Дуг, это не так.

— Я могу предположить, что вы выполнили свою миссию и вам не нужно больше наблюдать за мной?

— Так оно и есть, Сичкин вполне доволен результатами.

Притворяясь огорченным, я сделал вид, что хочу прервать разговор.

— Нет, подождите! — воскликнула она.

Была ли она просто девушкой, смущенной тем, что мужчина, с которым она заигрывала во время выполнения своего задания, принял ее всерьез, или же она — единица контакта, которая боится порвать связь с субъектом, за которым должна продолжать следить?

— Хорошо, — произнесла она явно без восторга. — Давайте повеселимся.

— Когда?

Она колебалась.

— Когда хотите.

Она казалась мне все более и более подозрительной. Я решил изучить ее получше.

— Сегодня вечером, — предложил я, — у вас.

* * *

Дом Дороти Форд оказался одним из роскошных жилищ, которые традиционно ассоциируются с определенными привилегиями богатых деловых людей. Я понял, насколько для нее, вероятно, было унизительно пригласить меня сюда.

Рельефные движущиеся панно изображали фривольные сцены, которые сопровождались соответствующей музыкой. Пан играл на флейте и плясал в кругу молодых дев, двигающихся с чувственной грацией. Афродита обнимала Адониса между двумя мраморными колоннами, увитыми дикими розами. Клеопатра, вся в лунных бликах, плыла по волшебному Нилу, поднимая бокал, украшенный драгоценными камнями, за здоровье Марка Антония, а потом снова опуская руку на борт лодки.

Огромный рельефный портрет Сичкина (причем я обнаружил ранее не замеченные мною черты) главенствовал над всей комнатой. Похотливый взгляд портрета был устремлен на живой рельеф Адониса и Афродиты. Сичкин же вполне мог сойти за сатира.

Дороти нажала на кнопку автомата-официанта, и музыка смолкла. Как только на столе появилась ее рюмка, она залпом выпила половину и стала пристально смотреть в нее, как будто хотела найти на дне что-то давно утерянное. На девушке был бледно-голубой пеньюар, отороченный горностаем. Ее волосы, покрытые перламутровой пудрой, окружали голову облачком звездной пыли, что придавало невинное выражение точеным чертам ее лица. Но я чувствовал ее решимость. Она заключила сделку и собиралась выполнить свои обязательства.

Медленно подойдя поближе, она указала на портрет Сичкина.

— Если хотите, я могу его отключить. Я так часто делаю.

— А как бы отключить его от всех этих вещей, принадлежащих ему?

Она вздрогнула:

— Раньше все это его интересовало. А сейчас уже нет. Жизненная сила не вечна.

— Вы, кажется, сожалеете об этом?

— О нет!

Она пошла заказать себе еще коктейль, оставив меня в полном недоумении. Может ли единица контакта позволить себе оказаться в подобной ситуации?

Она выпила второй бокал, снова наполнила его и опять подошла ко мне. Алкоголь начал действовать. Она почти обрела свою прежнюю веселость.

— За здоровье патрона! — Она подняла бокал и, отпив из него глоток, изо всех сил швырнула в портрет. Бокал разбился о левую щеку, оставив след, похожий на продолжение тонкого кривого рта, из которого, казалось, брызнула жидкость. — Я вовсе не собиралась этого делать, — она безрадостно засмеялась. — Вы сочтете меня неблагодарной.

— Почему вы разрешили мне прийти?

Я увидел, что она собирается солгать.

— Из-за обстановки. Ничего лучше вы не найдете во всем городе. В своем роде вкус Сичкина безупречен.

Она опять двинулась было к бару, но я удержал ее за руку. Она покачнулась, слегка повернулась ко мне, глядя пронизывающим взглядом.

— Я уже предупредила вас однажды, когда не должна была этого делать, — сказала она. — Могу сделать это еще раз, даром: не пытайтесь ухаживать за мной. Я специально привела вас сюда, чтобы вы убедились сами, что так будет лучше.

На время забыв о цели, которую себе поставил, я почувствовал, что меня притягивает тайна в лице Дороти Форд. Я спрашивал себя, какой странной необходимостью объяснялось программирование ее характера?

— Когда Сичкин приходил сюда последний раз? — спросил я.

— Два года назад.

— Вы расстроены?

Ее глаза блеснули негодованием, и она залепила мне звонкую пощечину. Потом бросилась на софу и спрятала лицо в подушки.

Я сел рядом.

— Мне очень жаль, Дороти.

— Не надо, не жалейте. Я знала, что делала.

— А мне кажется, что нет. Что произошло?

Она подняла пустые глаза на изображение Марка Антония.

— Я часто думаю, что у меня не больше самостоятельности, чем у одного из персонажей вашей машины. Иногда я даже чувствую себя как они. Мне снились кошмары, в которых Сичкин, сидя перед Симулакроном-3, управлял мной как марионеткой.

Теперь-то я был уверен, что Дороти — не единица контакта, иначе она не позволила бы себе ни малейшего намека на подлинную природу вещей. Но она почти догадалась.

— Нет, — продолжала она как во сне, — я не нимфоманка. У меня был только Сичкин. Видите ли, мой отец — один из содиректоров фирмы. И он не сможет считать себя финансовым гением, если я не буду делать все, что захочет Сичкин.

— Вы хотите сказать, что успех вашего отца зависит от…

— Только от этого! Когда Сичкин пять лет назад нанял его, отец только что перенес сильный сердечный приступ. Он не выдержит правды.

Неожиданно прозвучал сигнал от входной двери. Дороги вздрогнула всем телом. Я подошел к двери и взглянул на видеоэкран.

Посетитель с записной книжкой в руках представился:

— Джеймс Росс, № 2317-B3. Мисс Дороти Форд?

Мне показалось очень странным, что один из социологов заявился именно тогда, когда я пытался выяснить, является или нет Дороти единицей контакта.

— Мисс Форд нездорова, — сказал я. — Она никого не принимает.

— Сожалею, мистер, но я знаю свои права.

Вдруг я вспомнил, что мне попалось на глаза прямо у входа в квартиру.

— Если вы взглянете чуть выше телеобъектива, мистер Росс, вы увидите свидетельство, выданное мисс Форд и освобождающее ее от подобных визитов после двадцати двух часов, — заявил я.

Бросив взгляд на свидетельство, Росс с сожалением в голосе произнес:

— Извините, мистер, я не заметил этого.

Я выключил видеосвязь и какое-то время стоял неподвижно, держа руку на клавише выключателя. Невольная ошибка? Или же Ассоциация дипломированных социологов играла определенную роль в намерениях Высшего Мира в отношении меня?

Возвращаясь в комнату, я почувствовал, что во всем этом тумане маячит логичное объяснение. Возможно, запрограммированная Великим Симулэлектронщиком Ассоциация дипломированных социологов занимает идеальное положение для детального наблюдения за этим миром? Разве не было анонимного опрашивателя, который меня предупредил: «Ради бога, Хол… бросьте это дело»?

Я заказал какой-то напиток, но потом оставил стакан на подносе, даже не притронувшись к нему, продолжая спрашивать себя, не выполняют ли социологи в нашем мире какую-то особую функцию, о которой мы даже не подозреваем?

И вдруг ко мне пришло озарение! Ведь это было так очевидно! Как я об этом не подумал раньше? Симулэлектронное создание не является самоцелью. Оно должно иметь и глубинную задачу. Синтетическое общество, которое создали мы с Фуллером, служило для изучения индивидуальных реакций, чтобы заранее оценивать коммерческую ценность определенного продукта.

Таким же образом, но на более высоком уровне, весь наш мир, симулэлектронное творение, в котором я сам являлся единицей реакции, был всего лишь огромным набором вопросов и ответов, предназначенных для информирования производителей, фабрикантов, оптовых и розничных торговцев из Высшей Реальности!

А дипломированные социологи составляли систему, благодаря которой Манипулятор задавал сбои вопросы, вводил свои стимулы и получал свои ответы! Более совершенная, его методика была аналогична приемам рекламы, с помощью которых Фуллер стимулировал ответы в нашем симуляторе.

И не было ли логично, что Манипулятор имел сознательного агента, непосредственно связанного с Ассоциацией — самой крупной организацией в его симулэлектронном творении?

* * *

На другой день ранним утром я мягко приземлился на общественной стоянке, ближайшей к штаб-квартире Ассоциации. Остаток пути я проехал на движущейся дорожке. Я прикрепил к рукаву единственный предмет, способный обеспечить мне свободный вход в здание: повязку, которую сорвал с человека, так грубо меня предупредившего.

Я прошел без помех. Охрана не проверяла личности многочисленных посетителей. Меня это удивило, но, в конце концов, Ассоциация не являлась секретной организацией, и внешне ей скрывать было нечего.

В центральном холле я просмотрел настенный указатель и нашел то, что искал: кабинет президента — 3407.

Мой план был прост. Я просто хотел попросить секретарш всех руководителей, начиная сверху, сообщить, что новый социолог из Высшей Реальности хочет установить контакт. Я был уверен, что если единица контакта находится здесь, этого будет достаточно для ее разоблачения.

На тридцать четвертом этаже я вышел из лифта и тотчас же спрятался за каким-то роскошным тропическим растением.

Из кабинета президента выходили два человека.

Один из них меня узнал.

Безусловно, именно он и был единицей контакта, это не могло вызвать никаких сомнений! Потому что это был Эвери Коллинзворт.

 

ГЛАВА 13

Коллинзворт остановился около растения. Наши взгляды встретились. Его лицо было спокойно и лишено всякого выражения. Я прятал глаза, пытаясь найти выход, но в голову ничего не приходило.

Второй мужчина снова вошел в кабинет президента.

— Я ждал вас, — сказал невозмутимо Коллинзворт.

Внутренний голос приказывал мне убить его до того, как он предупредит Манипулятора. Но я только смотрел на него как парализованный.

— Я был уверен, что вы в конце концов предположите, что Ассоциация служит прикрытием для Манипулятора в этом мире, — сообщил психолог. — И тогда совершенно логично, что вы придете сюда искать единицу контакта. Все правильно?

Я мог только кивнуть.

По его лицу скользнула тень улыбки. Со своими немного взъерошенными волосами и полными гладкими щеками он напоминал огромного младенца.

— Итак, вы пришли сюда и встретили меня, — продолжал он. — Как раз этого я и боялся. Но это уже неважно, поскольку слишком поздно.

— Вы собираетесь меня выдать? — спросил я без особой надежды.

— Вы меня спрашиваете, собираюсь ли я выдать вас? — он рассмеялся. — Дуг, ваш ум не хочет выбраться из накатанной колеи? Разве вы не видите, что…

Его недавний спутник вышел из кабинета президента; на этот раз его сопровождали четыре человека малоприветливой наружности. Правда, Коллинзворт тут же вмешался:

— Я уверяю вас, это вовсе не нужно.

— Но ведь он работает в «Реако»!

— Конечно, но Хол проработает там недолго. Сичкин занес его в черный список.

Один из мужчин оценивающе посмотрел на меня.

— Это Хол?

— Да, разумеется. Я именно и собираюсь представить вам Дугласа Хола, технического директора «Реако». Хол, а это Вернон Карр, как вам известно, он является исполнительным директором Ассоциации.

Карр протянул мне руку, но я сделал вид, что не заметил этого. Разговор я слушал очень невнимательно. Я готовился к тому, что меня уничтожат. Может быть, последует какой-то предварительный знак? Или же Манипулятор сначала подсоединится ко мне, чтобы убедиться, что я неизлечим?

— Извините мистера Хола, он сам не свой, — сказал Эвери. — У него личные неприятности, да и Сичкин доставляет много беспокойства.

— Что мы с ним будем делать? — спросил Карр.

Коллинзворт взял меня за руку и потащил к закрытой двери.

— Прежде чем решать, я хотел бы поговорить с ним с глазу на глаз.

Он открыл дверь и впустил меня в зал заседаний с длинным столом красного дерева и двумя рядами стульев вдоль него. Тогда я все понял. Он собирался изолировать меня, чтобы никто не видел, как меня депрограммируют.

Как сумасшедший я метнулся к двери, но она была надежно заперта на ключ.

— Тихо, — сказал Коллинзворт успокаивающим тоном. — 1Я не единица контакта.

Я недоверчиво посмотрел на него.

— Вы не единица контакта?

— Если бы я ею был, я бы уже давно уничтожил вас из-за ваших убеждений.

— Но тогда… что вы здесь делаете?

— Да забудьте вы вашу манию! Рассмотрите факты рационально. Разве не нормально, что я выступаю против Горация Сичкина и его грязных дел? Короче говоря, я — агент, но не в том смысле, как вы себе представляете. Я на стороне Ассоциации, потому что это единственная достаточно сильная организация, способная противостоять Сичкину и его симулятору.

Смущенный, но в то же время с чувством громадного облегчения, я добрался до стула и обессиленно рухнул на сиденье. Коллинзворт встал передо мной.

— Я уже достаточно долго работаю на Ассоциацию и держу ее в курсе всех действий Сичкина. Вот почему Ассоциация смогла послать демонстрантов уже через несколько часов после официального заявления Сичкина о Симулакроне-3.

Я прищурившись взглянул на него.

— Значит, это вы подложили термитную бомбу?

— Да. Но поверьте, я не знал, что во время взрыва вы будете там находиться.

Не в состоянии поверить ему, я повторил:

— Вы шпионили за Сичкином?

Покачав головой, Эвери ответил:

— Он опасен, Дуг. Я понял, какую цель он преследует, только когда увидел его в компании с Хартсоном, но к тому времени я уже давно работал с Карром. Я ясно видел, что никто не имеет права лишить работы миллионы человек по всей стране, опустив симулэлектронный рычаг.

Наконец поверив в то, что Коллинзворт не является единицей контакта, я равнодушно выслушал эти подробности. Он принял мое молчание за недоверие.

— Мы можем ему противостоять, мой мальчик! У нас больше союзников, чем вы думаете! Например, Сичкин и партия представляют через своих прихвостней проект закона, запрещающего проводить опросы общественного мнения. И что происходит? Рассмотрение проекта откладывается на следующую сессию!

Я вскочил:

— Эвери! Разве вы не видите, что это значит? Вы не знаете, кто ваш союзник?

Он задумался.

— Да ведь это же Манипулятор, там, наверху! — закричал я, показывая пальцем в потолок. — Я уже давно должен был об этом догадаться! Вы все еще не понимаете! Высший Мир не только пытается переориентировать или депрограммировать того, кто узнает правду. Это — лишь одна из их целей. А их главная цель — симулятор Сичкина! Они хотят уничтожить именно его!

— Я прошу вас, — пробормотал он. — Сядьте и…

— Но, Эвери, ведь все так ясно! Вы спрятали термитный заряд в модуляторе не потому, что служите интересам Ассоциации, а потому, что Манипулятор запрограммировал вас соответствующим образом!

Раздражаясь, он спросил меня:

— Тогда почему же он не заставил меня подкладывать другие заряды до тех пор, пока симулятор не будет полностью уничтожен?

— Потому что все, что здесь происходит, должно быть причинно обосновано. Ведь Сичкин удвоил меры безопасности в «Реако», поэтому маловероятно, чтобы второе покушение удалось.

— Дуг, послушайте меня…

— Нет, это вы меня выслушаете! Высший Мир не хочет, чтобы симулятор начал действовать. Почему? Потому что это будет конец Ассоциации. А они не могут это позволить, потому что используют социологов для того, чтобы вводить стимулы в наш мир и получать наши ответные реакции!

— Но, в конце концов, Дуг…

Я встал перед ним во весь рост.

— Итак, они любой ценой стремятся уничтожить симулятор Фуллера. Они программируют вас, чтобы нанести первый удар. Ваша попытка проваливается. Они программируют Ассоциацию. Протесты, демонстрации, насилие подействуют, думают они. Но Сичкин отвечает на то, что он считает стратегией Ассоциации, мобилизуя общественность. Результат — ничья. Вот почему Манипулятор оставил меня в покое в последние дни: у него не было времени проверить, продолжаю ли я в действительности думать, что болен.

— Я вам уже сказал: вы пытаетесь подвести разумную базу под ваши галлюцинации.

— Смешно! Теперь я все понимаю! И я вижу, что в опасности не я один.

— Может быть, и я тоже? — спросил он с улыбкой. — По тому что вы меня… заразили своими запрещенными мыслями?

— Нет, не только вы и я, но и весь наш мир!

— Да что вы? — Но по морщинам, собравшимся у него на лбу, я понял, что заронил в его душу сомнения.

— Это же так просто. Манипулятор попытался всеми возможными способами уничтожить Симулакрон-3: диверсия, прямая атака со стороны Ассоциации, законодательство. Все его попытки провалились. Если Сичкина перепрограммировать, то это ни к чему не приведет, так как ему на смену придет партия, а Манипулятору не под силу перепрограммировать целую партию снизу доверху иерархической лестницы, состоящей из тысяч единиц. Вот уже несколько дней он ничего не предпринимал, и это может иметь только одно объяснение: он готовится к окончательному удару по симулятору! Если ему это удастся, мы будем в безопасности. Но в противном случае…

Коллинзворт наклонился ко мне:

— Ну?

— В противном случае ему останется только одно: уничтожить весь комплекс со всеми цепями реакции! Деактивировать свой симулятор — иначе говоря, наш мир — и начать с нуля!

Коллинзворт закрыл лицо руками, и я подумал, что, возможно, убедил его. Тогда я вдруг испугался, поскольку это могло иметь катастрофические последствия: Манипулятор выпустил из поля зрения меня, но не Коллинзворта! Тот был запрограммирован очень хитро на саботаж симулятора, на поддержку социологов и даже на опасное приближение к настоящей природе нашей реальности с целью убедить меня, что я — жертва психосоматических галлюцинаций.

Если Манипулятор узнает, что, наоборот, я убедил Коллинзворта, он поймет, что вернуть меня нет никакой надежды. А это будет означать полное депрограммирование и окончательное забвение для Эвери и для меня!

Коллинзворт поднял голову, и наши глаза встретились.

— Одним из доказательств обоснованности логической системы, — сказал он спокойно, — является точность ее прогнозов. Вот почему я был уверен, что точно определил ваше состояние. Но вы только что высказали предположение относительно окончательной атаки, которую должен предпринять Манипулятор…

Послышался звук срабатывания цепи биосопротивления, дверь открылась, и в зал ворвался Вернон Карр.

— Эвери! Вы знаете, который час?

— Да, — равнодушно ответил Коллинзворт.

— Эвери, — умоляюще произнес я. — Забудьте все, что я вам только что наговорил! — Я попытался рассмеяться. — Я всего лишь хотел доказать вам, что…

Бесполезно. Я сумел убедить его! И следующее эмпатическое подсоединение Манипулятора к одному из нас окажется роковым для нас обоих.

— Так что мы решим с Холом? — спросил Карр.

Коллинзворт пожал плечами и встал:

— Теперь это уже не имеет значения.

На мгновение хищные черты Карра выразили удивление, но потом он улыбнулся.

— Вы правы, конечно. Или мы уничтожим симулятор через полчаса, или наша попытка провалилась. Что бы ни пытался отныне делать Хол, он ничего не сумеет изменить.

Он прошел в глубину зала и быстро отдернул занавеску, закрывавшую огромный экран. Я понял, что должен уяснить, почему мое предсказание произвело такое впечатление на Коллинзворта. Карр нажал на кнопку, и зал тотчас же наполнился ужасающим шумом, а на экране начали быстро мелькать темные и светлые пятна.

Вскоре камера стала передавать общий вид зданий «Реако», окруженных целым морем дипломированных социологов, идущих на приступ главного входа. Там их встречали дубинки и лазерные пистолеты полиции. Живая стена сочувствующих помогала закрывать вход.

Озвученные аэрокары кружились, как ястребы, выливая на толпу призывы Сичкина поддержать защитников. Он напоминал им, что Симулакрон-3 является самым большим благодеянием для человечества, а силы зла поклялись его уничтожить.

Парализующие лучи лазерных пистолетов создавали в радах атакующих широкие бреши, заполненные неподвижными телами. Но резервы социологов были неисчерпаемы, и упавших тут же заменяли другие. На заднем плане я увидел аэробусы, доставляющие подкрепление.

Здания «Реако» окружал сверкающий ореол, образованный снарядами, разбивающимися о защитное поле.

Вернон Карр с тревогой следил за развитием событий, подчеркивая взмахами руки каждую атаку. Он не переставая повторял:

— Мы их победим, Эвери, мы их победим!

Коллинзворт и я молча переглядывались.

Меня развитие событий интересовало мало. О, конечно, это была решающая битва между двумя лагерями! От ее исхода зависело существование целого мира — симулэлектронной вселенной, потому что, если социологам удастся уничтожить симулятор Фуллера, Манипулятор Высшего Мира будет удовлетворен и пощадит свое создание.

Но, возможно, из-за того, что ставка была слишком велика, мне не удавалось сосредоточиться на перипетиях битвы. Или же, может быть, в сложившихся обстоятельствах я знал, что он скоро подсоединится к Эвери и что это будет концом нас обоих.

Я вышел через дверь, которую Карр оставил открытой, и машинально направился к лифтам.

* * *

По неподвижной дорожке я направился к стоянке. Проходя мимо здания, на стене которого огромный экран показывал те же события, я отвернулся. Я не желал знать, как проходит сражение. Немного не дойдя до стоянки, я замедлил шаг перед психорамой и остановился перед афишей, сообщавшей: «Раджир Ройаста — величайший демонстратор стихов нашего времени!» Я с трудом понимал то, что читал. Мой мозг представлял собой спутанный клубок самых жутких мыслей. Убегать было бесполезно, поскольку было невозможно спрятаться. Меня могли подвергнуть эмпатическому подсоединению или депрограммировать где угодно. Я взял в кассе психорамы билет и вошел в зал.

Там я уселся на первое попавшееся свободное кресло в одном из рядов, окружавших сцену, вращавшуюся в центре. На сцене восседал Раджир Ройаста, великолепный в своем восточном костюме и тюрбане; скрестив руки на груди, он осматривал зал магнетическим взором. Игра света и тени на его суровом смуглом лице подействовала на меня успокаивающе, и я надел шлем участника.

Мне не нужно было закрывать глаза, чтобы влиться в самую сущность поэзии Ройасты. Поток сверкающих драгоценностей возник перед моими глазами. Блеск рубинов и сапфиров, бриллиантов и жемчуга заставил меня забыть об электронно-телепатическом характере представления.

Самоцветы отбрасывали сверкающие блики, яркими пятнами ложившиеся на песчаное морское дно, по которому ползала всякая живность. Потом, подобно пасти гигантского дракона, открылся темный провал, полный самых фантастических драгоценных камней.

Я буквально ощущал, как вода обтекает мою кожу, испытывал горькое одиночество морских глубин, ужасающее давление масс воды.

Потом резкий переход вырвал нас из этих глубин и перенес в бесплодную огненную пустыню.

Единственное понятие, остававшееся при таком резком переходе, было понятие о какой-то несравненной драгоценности. Постепенно этот драгоценнейший из камней начал превращаться в ярко-алый цветок с пышными лепестками и резким запахом.

Гипнотическая сила проекции Ройасты была такова, что меня перенесло в самую сущность стихов. Я сразу узнал цитату:

«Элегия» Грея, конечно.

Теперь взгляд погрузился в пышную растительность на берегах марсианского канала, в водах которого кишело огромное количество…

Внезапно поэтическое представление прервалось, в зале зажегся свет, и четыре экрана окружили Ройасту. Они показывали репортаж о положении в «Реако».

Было похоже, что порядок частично восстановлен. Социологи отступали перед парализующими лучами тяжелых лазеров, установленных на крыше.

Вмешались федеральные войска. На крыше было уже полно солдат, и они все прибывали и прибывали на армейских воздушных грузовиках.

Ассоциация проиграла.

Манипулятор проиграл.

Высший Мир провалился в своей последней попытке уничтожить симулятор, не переходя границ правдоподобия. Манипулятор больше не мог рассчитывать на свою систему стимуляции ответов наших исследователей общественного мнения.

Я знал, что это означает.

Весь мир будет стерт, чтобы позволить создать новый симулэлектронный комплекс программирования поведения.

Я снял ставший бесполезным шлем и некоторое время сидел не двигаясь, не глядя вокруг и думая о том, когда это произойдет. Всеобщее депрограммирование будет немедленным? Или же Манипулятор должен будет сначала посоветоваться с группой экспертов или с дирекцией?

Я утешал себя мыслью, что не персонально меня уничтожат после эмпатического подключения. Если будут стерты все цепи, я лишь разделю общую судьбу, вот и все.

Но как раз в тот момент, когда я уже почти убедил себя, что мне больше не надо бояться особого отношения со стороны Манипулятора, яркие детали психорамы вдруг утратили четкие очертания и ряды кресел завертелись вокруг в бешеном танце. Согнувшись под ужасающей тяжестью неисправного эмпатического подсоединения, шатаясь, я добрел до выхода. Море, бушующее у меня в ушах, превратилось в гром, раскаты которого постепенно стали похожи на… неужели это оглушительный хохот?

Я сделался совсем маленьким, сознавая, что в этот самый момент Манипулятор извлекает из моего мозга все, что может его интересовать. И смех, садистский и сардонический, адским ритмом бился в моих висках!

Потом смех стих и мой разум обрел свободу.

Когда я выходил на улицу, аэробус с изображением звезды и полумесяца приземлился на шоссе прямо рядом со мной.

— Вот он! — закричал водитель в форме.

Тонкий, как игла, смертельный луч лазерного пистолета коснулся стены рядом с моим плечом, и бетонная стена осыпалась в месте попадания.

Я повернул назад и вбежал в фойе.

— Остановитесь, Хол! — закричал кто-то позади меня. — Вас разыскивают в связи с убийством Фуллера!

Это штучки Сичкина. Он решил раз и навсегда избавиться от меня? Или же это результат перепрограммирования, совершенного Манипулятором? Он очень хотел избавиться от меня обычными способами, несмотря на общее депрограммирование, которое неизбежно ожидало его симулэлектронный комплекс?

Еще дважды лазерные лучи чуть было не задевали меня, пока я не оказался снова в зале психорамы.

Обежав ряды кресел, я опрометью бросился к запасному выходу и очутился на улице, освещенной ярким солнцем, недалеко от стоянки. Через несколько секунд я уже сидел в машине и поднимался прямо в зенит так быстро, как только позволяла мне мощность двигателей.

 

ГЛАВА 14

У меня оставался только один шанс: мое бунгало на берегу озера. Надежды, что какое-то время я буду там в безопасности, были довольно призрачны, потому что это был слишком уж явный тайник.

Приземляясь на полянке среди елок, я не сомневался, что полиции по наущению Сичкина отдан приказ убить меня. Но здесь, в лесу, у меня по крайней мере была возможность спрятаться или защищаться, если сюда явится отряд полицейских.

С другой стороны, если эти действия направлялись Манипулятором, стремящимся избавиться от меня, не прибегая к помощи полиции, то это можно было осуществить либо уничтожением без предупреждения — и в этом случае я ничего не мог поделать, — или же с помощью агента, который физически уберет меня и придаст моей смерти видимость самоубийства или несчастного случая.

Это было именно то, чего я и хотел: очутиться лицом к лицу с единицей контакта. Здесь, в глуши леса, ей уже не удастся скрыть свою сущность.

Я вошел в дом и выбрал самый тяжелый лазерный карабин. Проверил магазин и установил регулятор на самый широкий радиус поражения. Я не хотел сразу убивать агента Манипулятора. Беседа с ним, возможно, позволит мне узнать, какой линии поведения мне следует придерживаться.

Усевшись перед окном лицом к озеру и поляне, я стал дожидаться, держа карабин на коленях.

Конечно, мои рассуждения базировались на гипотезе, что по причине, известной только ему одному, Великий симулэлектронщик не нажмет на рычаг, чтобы уничтожить весь мой мир. Я не мог понять, что заставляет его тянуть с этим.

В течение долгих часов спокойствие леса нарушалось только осторожной возней диких зверей и плеском воды о скалистый берег. После захода солнца я открыл пакет с походным рационом. Свет зажигать мне не хотелось, поэтому я ел на воздухе, усевшись на корточки под окном. Сосредоточенно жуя, я размышлял о том, какой аппетит можно вообразить у материального существа к нематериальной пище.

Когда совсем стемнело, я зашел в комнату с охотничьими трофеями, тщательно задернул шторы и включил телевизор, уменьшив громкость до минимума. Сначала на экране замелькали улицы, усеянные обломками, потом федеральные войска, сосредоточенные вокруг зданий «Реако», в то время как диктор сожалел об «убийствах и насилии, омрачивших этот день».

— Но, — продолжал диктор твердым голосом, — эти волнения не являются единственным событием, выдвигающим сегодня на первый план «Предприятия Сичкина». Кроме этого стали известными более страшные вещи: интриги и настоящий заговор. Убийство! Убийца в бегах. Все эти события непосредственно связаны с заговором Ассоциации, чтобы лишить мир того положительного, что может дать ему симулятор Горация Сичкина. — На экране появился мой портрет. — Этот человек, — возвестил диктор, — разыскивается за убийство Хэннона Дж. Фуллера, бывшего технического директора «Реако». Сичкин полностью доверял Дугласу Холу, которому поручил трудную задачу усовершенствования симулятора после случайной, как все полагали, смерти Фуллера. Но сегодня полиция официально обвинила Хола в убийстве Фуллера из соображений личной выгоды. Когда Хол понял, что не добьется желаемого, он предпринял предательское нападение на мистера Сичкина и попытался вывести из строя симулятор. Служба безопасности «Реако» зафиксировала сегодня утром момент, когда Дуглас Хол входил в здание Ассоциации, после чего начались массированные атаки на «Реако».

Значит, Сичкина немедленно проинформировали о моем посещении Ассоциации, и он предположил, что я сообщу им о его связях с партией. Он сразу же отреагировал на это, пустив по моему следу полицию и дав приказ стрелять без предупреждения.

Внезапно я понял, что это объясняет и то, почему Манипулятор до сих пор не уничтожил меня: без всякого сомнения, он уверен, что Сичкин, преследуя личные цели, сделает это за него!

Конечно, в определенный момент Манипулятор мог помочь. Например, если полиция слишком долго не сможет меня найти, ему будет достаточно организовать эмпатическое подсоединение ко мне и, обнаружив мое местонахождение, запрограммировать полицейских так, что они немедленно заявятся сюда.

Если это решение ему не подойдет, он всегда может подослать единицу контакта. Мне казалось совершенно ясным, что он не удовлетворится просто моим уничтожением. Ведь придется перепрограммировать большое число единиц, чтобы стереть всякое воспоминание о моем существовании.

Пытаясь просчитать стратегию Манипулятора, я осознал, что он, вероятно, не собирается стирать весь мир. Возможно, он решил убрать возникшие осложнения, а потом еще раз попробовать уничтожить симулятор Фуллера.

Диктор все еще продолжал расписывать мое пресловутое предательство:

— В своей ненависти Хол не ограничился убийством Фуллера и предательством Сичкина, поскольку…

На экране появился портрет Коллинзворта. Голос диктора посуровел.

— …его также разыскивают за самое изощренное убийство, когда-либо зарегистрированное в анналах полиции: убийство Эвери Коллинзворта, психолога-консультанта «Реако».

У меня перехватило дыхание. Манипулятор уже добрался до Эвери!

Диктор принялся описывать «животную жестокость», с которой убийца расправился с доктором Коллинзвортом:

— Полиция сообщила об ужасных увечьях. Куски тела — пальцы, фрагменты рук, уши — были найдены разбросанными по всему кабинету доктора Коллинзворта. Каждую рану тщательно прижигали во избежание большой потери крови, видимо, чтобы жертва этой страшной пытки не умерла слишком быстро!

Содрогаясь от ужаса и отвращения, я выключил телевизор. Напрасно я старался сохранить ясность мысли: мне никак не удавалось отогнать образ Эвери, бессильного спастись от страшного конца.

Совершить такое не мог материальный агент, единица контакта. Это должен был быть лично Манипулятор, использующий экстраматериальные методы пытки. Я представил, как кричал Коллинзворт, когда увидел, как луч лазера, возникший ниоткуда, отрывает фалангу пальца и прижигает рану.

Дрожа от ужаса, я поднялся на ноги. Я был уверен, что Манипулятор — садист. Как, может быть, и все они там, в Высшем Мире.

Подойдя к окну, я отдернул занавески. Стиснув в руках лазерный карабин, я снова стал ожидать. Кого? Полицию? Единицу контакта?

На мгновение я предположил, что Манипулятор еще не знает, где я нахожусь, но сразу отбросил эту мысль. Наверняка он уже подсоединялся ко мне после моего приезда в бунгало. Теперь я понял, что предыдущие подсоединения я воспринимал только потому, что он хотел полнее насладиться моим ужасом.

В черноте ночи, становящейся все гуще, мириады звезд, иногда скрываемые густой листвой деревьев, колеблемой ветром, блистали, как танцующие светлячки. Этот танец сопровождался монотонным пением цикад, к которому лягушки добавляли иногда более низкую ноту.

Иллюзия реальности была абсолютно полной! Мельчайшие детали были предусмотрены тщательнейшим образом. Глядя на звездное небо, я пытался постичь реальность за всеобщей иллюзией. Но реальный мир не имел ничего общего с моим. Они представляли собой два разных мира, и один совмещался с другим. Но все же этот реальный мир существовал вокруг меня повсюду, скрытый электронным покрывалом.

Я попытался представить себе, что чувствовал Фил Эштон, выходя из симулятора Фуллера, и поставить себя на его место. Каков же Высший Мир? И чем он отличался от псевдореальности, известной мне?

Потом я сообразил, что отличие не может быть существенным. Мир Фила Эштона, созданного по данным симулятора Фуллера, обязательно должен быть копией нашего, иначе предсказания, основанные на единицах реакции, были бы у нас недействительными. Точно таким же образом и мой мир наверняка создан по подобию Высшего Мира. Большинство наших учреждений обязательно аналогичны их учреждениям, точно так же, как и наша культура, наша история и даже наша будущая судьба.

Что же касается Манипулятора и ему подобных, они должны быть такими же человеческими существами, как и мы, поскольку наше существование находит свое оправдание лишь в полной аналогии.

* * *

Сноп света, становящийся все ярче, прорезал темноту, осветив верхушки деревьев. И тут я услышал свист аэрокара.

Выскочив из бунгало, я залег у изгороди, готовый стрелять. Машина плавно опустилась на включенной воздушной подушке, ее огни погасли, шум двигателя стих. Я напряженно вглядывался в темноту.

Это была не полицейская машина. И сидел в ней только один человек!

Дверца открылась, и водитель вышел. Я направил на него свой карабин и нажал спуск.

Алый луч на мгновение выхватил из темноты лицо… Джинкс Фуллер! Я с ужасом увидел, как она рухнула на землю.

С громким криком я бросил карабин и кинулся к ней, благодаря Бога, что интенсивность луча могла лишь оглушить ее.

Было уже далеко за полночь, а я все еще нервно мерил шагами бунгало, ожидая, пока Джинкс придет в себя. Я знал, что на это нужно немало времени, поскольку луч задел голову. Но, по крайней мере, я был уверен, что для нее все пройдет без последствий.

Я без конца менял влажные компрессы, которые прикладывал ей ко лбу. Но лишь под утро, когда рассветные лучи начали проникать сквозь занавески, она застонала и поднесла руку к лицу.

Потом ее глаза открылись, а на губах появилась слабая улыбка.

— Что случилось?

— Я попал в вас из лазера, Джинкс. Я же не знал, что это вы. И принял вас за едини… за полицию.

Спохватился я вовремя. Незачем было усложнять положение, заставляя ее разделять мои запрещенные знания.

Я помог ей сесть, подложив под спину подушку.

— Я… я узнала, что у вас неприятности, — сказала она. — Я должна была приехать.

— Вам не надо было так рисковать! Кто знает, что произойдет? Не стоит вам здесь оставаться.

Она попыталась встать, но тут же упала на диван. Да, одной ей далеко не уйти, по крайней мере пока.

— Нет, Дуг. Я хочу остаться здесь, с вами. Я приехала, как только узнала, что происходит.

В конце концов ей удалось встать, цепляясь за мою шею. Я почувствовал на своей щеке ее тихие слезы. Я держал ее так, словно она была единственной реальностью в этом иллюзорном мире, но от этого моя боль стала еще сильнее. Всю жизнь я искал кого-то, похожего именно на Джинкс, но нашел лишь для того, чтобы почувствовать пустоту этого поиска — потому что не существует другой реальности, кроме потока закодированных импульсов в симулэлектронных цепях.

Она слегка отстранилась от меня и сочувственно посмотрела мне в глаза, потом снова прижалась ко мне и отчаянно поцеловала, как будто тоже знала, что произойдет.

Целуя ее, я думал о том, что могло произойти. Бели бы только Манипулятору удалось уничтожить симулятор! Если бы только я еще был в «Реако», чтобы сделать это самому! Если бы только Высший Мир перепрограммировал меня, как это произошло с Джинкс!

— Мы останемся вместе, Дуг, — прошептала она. — Я тебя никогда не покину.

— Это невозможно, — запротестовал я.

Неужели она не осознавала, что все кончено? Одна только угроза, которую представляют собой Сичкин и его полиция, уже делала иллюзорной всякую надежду.

Я заставил себя еще раз спокойно рассмотреть все возможные варианты. Или ее любовь ко мне способна разрушить любые препятствия? Или она еще не в курсе обвинений против меня? Безусловно, подробностей смерти Коллинзворта девушка не слыхала, иначе не пришла бы ко мне.

— Ты знаешь, что меня разыскивают за убийство твоего отца?

— Я знаю, что ты не убивал его, Дуг.

— А… Эвери Коллинзворта?

Она нерешительно помолчала.

— Ты не… ты не мог этого сделать!

Можно подумать, что Джинкс это знала абсолютно точно, на собственном опыте. Я был несказанно счастлив, что они ее переориентировали, иначе она подвергалась бы тем же опасностям, что и я.

Взяв за руку, Джинкс потянула меня к двери.

— Уйдем отсюда, Дуг. Может быть, мы сможем где-нибудь спрятаться!

Я не двигался, и она отпустила мою руку.

— Нет, — прошептала она с отчаянием, — мы не можем никуда скрыться. Они везде нас найдут.

Она и не догадывалась, до какой степени была права. И я был счастлив, что она не осознает двусмысленности этого своего «они».

Услышав снаружи шум, я схватил карабин и раздвинул занавески. Но это оказалась всего лишь лань, которая пробиралась за изгородь к давно пустующей кормушке.

Встревоженная Джинкс повернула голову в мою сторону. А я, успокоившись, отпустил занавески, но вдруг засомневался. В это время года лани появляются довольно редко. Я снова выглянул наружу. Животное подошло к аэрокару Джинкс, остановилось и посмотрело в открытую дверь.

Я крепче сжал карабин. В этом низшем мире лани могли быть простыми украшениями псевдореальности. Но, возможно, они имели психическую организацию, похожую в какой-то мере на психику «человеческих» единиц.

Если это так, то легко запрограммировать лань таким образом, что она будет ходить вокруг бунгало и путем эмпатического подсоединения к ней станет возможно наблюдение за всем, что здесь происходит.

Животное снова повернуло голову к окну, насторожив уши и подергивая носом.

— Что там? — шепотом спросила Джинкс.

— Да ничего, — ответил я, пряча тревогу. — Ты сможешь приготовить нам по чашечке кофе?

Я посмотрел, как она неуверенными шагами направилась на кухню, потом приоткрыл окно, чтобы просунуть туда ствол карабина, у которого я увеличил мощность разряда. Лань нерешительно обернулась, потом направилась к гаражу.

Я нажал на курок и почти десять секунд держал лань в луче, стараясь попасть в голову. Услышав свист лазерного разряда, Джинкс появилась на пороге кухни.

— Дуг, это не…

— Нет, это всего лишь лань, которая бродила вокруг твоей машины. Я только обездвижил ее на несколько часов.

Мы молча выпили по чашке кофе, сидя за столом на кухне. Лицо Джинкс было усталым и напряженным. Непослушная прядь волос падала ей на глаза. Но, несмотря на усталость и отсутствие косметики, изысканное очарование ее молодости было еще более ярким и чистым, чем всегда.

Она опять посмотрела на часы, второй раз за то время, что мы сидели за столом, потом взяла мои руки в свои.

— Что мы будем делать, дорогой?

Я солгал со всей решительностью, на которую был способен:

— Думаю, будет достаточно спрятаться на несколько дней. Уитни может доказать, что я не убивал Коллинзворта. Может быть, в этот самый момент он делает это заявление в полиции.

Похоже, ее это не успокоило. Она снова посмотрела на часы.

— Поэтому, — продолжал я, — ты уедешь отсюда, как только соберешься с силами. Ведь если тебя тоже разыскивают, это удвоит их шансы найти меня. Может быть, они придут за мной сюда.

Она упрямо возразила:

— Я остаюсь с тобой.

Я совершенно не собирался спорить, поэтому пообещал себе убедить ее в другой раз.

— Посторожи. Я пойду побреюсь, пока возможно.

Через десять минут, свежевыбритый, я вернулся обратно.

Наружная дверь была распахнута. Я увидел Джинкс на улице: она наклонилась над парализованной ланью. Потом Джинкс обернулась, но не заметила меня и медленно пошла по поляне.

Я видел, как она исчезла в лесу, двигаясь гибко и грациозно, как нимфа. Конечно, мне не хотелось оставлять ее здесь, но я был счастлив, что она со мной.

Вдруг меня обуяло сомнение. Как она узнала, что я здесь? Я ведь никогда не рассказывал ей про бунгало!

Схватив карабин, я опрометью кинулся следом за девушкой, проскочил поляну и осторожно вошел в лес. Тут я застыл, стараясь услышать ее шаги по толстому ковру сухих сосновых иголок.

Расслышав легкий шорох, я бросился бежать в этом направлении. Продрался сквозь густые кусты, выбежал на поляну… и оказался нос к носу с испуганным оленем.

Далеко, очень далеко, я заметил Джинкс, словно парящую в лучах утреннего солнца. Чувствуя, что тут что-то неладно, я снова взглянул на оленя. Несмотря на испуг, он даже не пытался сдвинуться с места.

И в этот момент я почувствовал жесточайшее давление эмпатического подсоединения. Парализованный ужасным грохотом и ощущая жуткое головокружение, я выронил карабин. Сквозь хаос ощущений я опять расслышал нечто вроде дикого хохота, который пробивался через симулэлектронную связь, объединяющую мои чувства с восприятием Манипулятора.

Олень встал на дыбы, молотя воздух передними ногами, потом опустился и, пригнув голову, ринулся на меня. Несмотря на то, что я едва держался на ногах под давлением подсоединения, мне удалось отпрыгнуть в сторону, правда, недостаточно быстро.

Один из рогов разорвал мне рукав и вспорол мышцу предплечья, словно хирургическим лазером. Мне показалось, что в этот момент смех Манипулятора усилился и стал почти истерическим.

Олень снова поднялся на дыбы, и я попытался уклониться от его копыт. Мне это почти удалось, но олень всем весом обрушился на мои плечи и повалил.

Я покатился по земле, но успел подняться на ноги, подхватив карабин, и остановил оленя разрядом до того, как он сумел снова прыгнуть на меня. В тот же момент я почувствовал, что свободен!

Там, вдалеке, Джинкс все еще стояла в столбе света, не ведая о том, что произошло позади нее.

А потом… прямо на моих глазах она подняла голову и с ясно различимым выражением ожидания и надежды в обращенном вверх взоре — исчезла!

 

ГЛАВА 15

Казалось, целую вечность я простоял как вкопанный, с неподвижным оленем у ног, уставясь на то место, где исчезла Джинкс.

Теперь я знал, что единица контакта — это она. Как же я ошибался! Я вообразил, что, узнав детали «фундаментального открытия своего отца, она скрыла их от меня, чтобы меня не перепрограммировали. Когда она исчезла из своего дома, я решил, что ее временно изъяли из обращения, чтобы стереть из ее цепей это запрещенное знание. А потом подумал, что именно это позволило ей проявить свою любовь ко мне.

Но все оказалось совсем не так!

Ее странное поведение перед первым исчезновением было вызвано тем, что она, как и Великий симулэлектронщик, боялась, как бы я не открыл тайну Фуллера.

Затем Коллинзворт, запрограммированный для того, чтобы заставить меня забыть мои преступные убеждения, внушил мне, что я страдаю какой-то невероятной «псевдопаранойей». А вечером, когда я сидел с Джинкс в ресторане, произошло эмпатическое подсоединение, я был уверен в этом.

Манипулятор, должно быть, был доволен, а Джинкс, в качестве контактного агента, разыграла большую любовь, чтобы я забыл последние сомнения.

Все шло как по нотам. Но вчера Манипулятор узнал, что не только я, но и Коллинзворт сомневается в реальности этого мира. Джинкс приехала сюда вчера только для того, чтобы наблюдать за мной в ожидании момента, когда будут сделаны необходимые приготовления, чтобы спровоцировать мою «естественную» смерть. Может быть, она убила бы меня сама!

Я заметил, что по руке течет кровь. Оторвав рукав рубашки, я перевязал окровавленную руку, после чего медленно вернулся в бунгало.

Но все же оставались необъяснимые противоречия. Например, как исчезала Джинкс? Ни одна из единиц симулятора Фуллера не была на это способна. Если только…

Конечно! Это было как раз то самое, что проделывал и я, проецируясь в Симулакроне-3 через цепь прямого наблюдения! Значит, Джинкс не была ни обычной единицей реакции, ни даже единицей контакта. Она была проекцией человека, живущего в Высшем Мире!

Но и это объясняло еще не все. Почему меня просто не перепрограммировали, как все другие единицы, чтобы я забыл о существовании Линча? Кроме того, Манипулятор достаточно часто эмпатически подсоединялся к Коллинзворту, чтобы запрограммировать того на уничтожение симулятора Сичкина. Почему, в таком случае, он только вчера узнал, что я не изменил своих убеждений?

От этих мыслей меня отвлек громоподобный треск. Подняв голову, я увидел, что на меня валится огромная ель. Я не успел увернуться от ее вершины, которая со всего размаха обрушилась на меня и отбросила на ствол другой ели. Полуоглушенный, я еле поднялся, зажимая ладонью глубокую рану на щеке. В голове снова все помутилось от нового подсоединения.

Напрягая последние силы, я побежал к бунгало, пытаясь не обращать внимания на кошмарную боль. С горящей головой, почти ослепший, я добежал до поляны перед домом и застыл на месте.

Огромный черный медведь обнюхивал машину Джинкс. Почуяв меня, он обернулся. Но я не собирался рисковать и уложил его самым тонким лучом лазера.

Должно быть, это лишило Манипулятора его садистского удовольствия, поскольку как раз в тот момент, когда медведь повалился на землю, эмпатические связи оборвались и я освободился от невыносимого давления.

Нужно было как можно быстрее уходить из леса, где против меня могло действовать слишком много естественных факторов. В городе Манипулятору будет сложнее программировать мое естественное окружение, а у меня, возможно, будут дополнительные шансы уцелеть.

Вернувшись в дом, я быстро перевязал руку и смазал горящую ссадину, пересекающую лицо от виска до подбородка.

Но несмотря на страх и отчаяние, владевшие мной, я не мог не думать о Джинкс. Существует ли она в моем мире или всегда будет лишь проекцией из Высшего Мира? Надевая куртку, я понял горькую иронию моей любви. Я — всего лишь иллюзия, и она, реальный человек. Можно даже вообразить ее издевательский смех, вторящий смеху Манипулятора.

Когда я выходил из бунгало, то заметил движение прямо над головой и инстинктивно пригнулся, услышав шум крыльев и хриплое карканье. Но пролетающая ворона не обратила на меня внимания. Я повернулся ей вслед и заметил, что она полетела прямо на кухню. Любопытство пересилило владевший мной страх, и я пошел за ней. Птица сидела возле энергоблока и клевала стенку.

Подумав о хрупких проводах, проходящих в этой стене, я на мгновение застыл на месте. Потом метнулся к двери и помчался к лесу. Добежав до середины поляны, я распластался на земле. В тот же миг бунгало с оглушительным грохотом взлетело на воздух, а обломки разлетелись чуть ли не на гектар.

К счастью, я не пострадал, как и машина Джинкс — что сразу должно было вызвать мои подозрения. По крайней мере, это подозрение укрепило мою решимость добраться до города и попытать счастья там.

* * *

На высоте семисот метров над лесом вышла из строя цепь питания двигателя. Я включил аварийную цепь, турбины заработали снова, но мотор начал чихать и машина продолжала терять высоту.

Я отчаянно боролся, чтобы удержать контроль над аэрокаром, и мне удалось повернуть в сторону озера в надежде, что энергии хватит для смягчения посадки.

Именно этот момент Манипулятор выбрал, чтобы снова подключиться. На этот раз боль оказалась вполне терпимой. Наверняка эта ситуация доставляла ему колоссальное удовольствие!

Налетел сильный ветер, поднявший на озере волны и заставивший меня спускаться круче. Так я рисковал упасть на деревья, не долетев до озера!

В тот момент, когда я потерял всякую надежду, внезапный всплеск энергии в аккумуляторе поднял аппарат над последним препятствием, и я завис на воздушной подушке в метре от поверхности воды. Дрожащий и покрытый потом, крепко сжимая в руках руль, я вдруг ощутил, как машина снова взмыла к небу.

До меня дошла восторженная реакция Манипулятора, и я подумал, что на этом он не остановится. Набирая высоту, одновременно ложась на курс к городу, я готовился к тому, что должно произойти.

Я вспомнил, что симулятор Фуллера давал возможность осуществлять взаимную эмпатию, позволяющую, например, общаться с Филом Эштоном, не проецируясь в его мир. И теперь, понимая, что Манипулятор контролирует все мои намерения, я попытался обратить эмпатическую связь, но ничего из его чувств уловить не смог. Видимо, подсоединение шло в одном направлении. В то же время я мог почти реально воспринимать его присутствие и читать его намерения.

Пребывая в полной растерянности, я не мог отделаться от ощущения, что между нами существует более прочная связь, чем просто эмпатическая: чувство схожести. Физической? Психологической? Или это просто отражение схожести наших функций, так как мы оба были — каждый в своем мире — симулэлектронщиками.

Пока он не вмешивался, я сумел подняться до двух тысяч метров и полетел горизонтально. Громады из стекла и бетона уже простирались прямо подо мной. Удастся ли мне выпутаться? Я вымотался и совсем пал духом. Впрочем, действительно ли я хотел этого? В лесу, один на один с Манипулятором и его враждебной природой, мои шансы выжить были минимальными. В городе нет животных, запрограммированных на мое уничтожение, но как быть с неодушевленными предметами? Хлесткий бич экспресс-дорожки, которая может разорваться? Или дом, у которого проваливается крыша? Или аэробус, вышедший из-под контроля водителя?

С тревогой я смотрел на сероватое облако, возникшее на горизонте. Я летел точно на него, так что скоро оно приняло угрожающие размеры. Я сделал попытку уклониться в сторону, но было уже слишком поздно.

Я очутился среди стаи… дроздов! И это на высоте двух тысяч метров! Птицы десятками разбивались о прозрачный, колпак кабины, сотнями попадали в воздухозаборники двигателя. Турбины стонали и вибрировали. Генератор энергии работал на полную мощность.

Я начал снижаться и вздрогнул, снова ощутив присутствие Манипулятора. Подключение и на этот раз было не слишком болезненным. У меня вновь появилось странное ощущение, что это существо, питающееся моим отчаянием и страхами, имеет какое-то непонятное сходство со мной.

Турбины тормозили на пределе, но их вибрация нарастала. Уже надтреснутый раньше купол раскололся на куски. Я выглянул наружу, чтобы разглядеть, на какой высоте нахожусь, и заметил, что по иронии судьбы направляюсь точнехонько к длинному главному корпусу «Реако».

Я летел так низко, что вполне мог различить солдат. Мне пришло в голову, что Манипулятор собирается сбросить меня прямо на «Реако», одним махом избавляясь от Симулакрона-3 и от меня.

Если его план был именно таков, то он забыл о системе безопасности, прикрывающей весь город. Стоило мне опуститься до шестидесяти метров, как той ярко-желтых луча скрестились на моей потерявшей управление машине.

Мой полет был прерван, и система охраны с полной согласованностью повела машину на ближайшую аварийную посадочную площадку.

Но Великий симулэлектронщик не собирался отказываться от удовольствия. Загорелся генератор, заполнив кабину пламенем и дымом. Выбора у меня уже не оставалось, и я выпрыгнул метрах в тридцати от земли.

Манипулятору пришлось прервать эмпатический контакт. Иначе он непременно заставил бы меня промахнуться мимо принимающего луча. Но внутри сияющего конуса, плавно опустившего меня на платформу, причем гораздо раньше машины, я был в безопасности.

Времени терять я не стал. Пожарные и полиция уже приближались, поэтому в несколько прыжков я достиг самой медленной движущейся дорожки, потом быстро перешел на экспресс-дорожку.

Через несколько сотен метров я сошел на неподвижный тротуар и с самым непринужденным видом вошел в соседний отель.

В холле автоматический продавец газет вещал тихим и безразличным голосом: «На завтра Гораций П. Сичкин назначил публичную демонстрацию Симулакрона-3. В первую очередь машина начнет решать проблемы человеческих отношений».

Но замыслы Сичкина меня мало интересовали. Движущаяся лента увлекла меня в глубину холла, где я обнаружил два старых кресла, укрывшихся за раскидистой пальмой. В полубессознательном состоянии я без сил рухнул в одно из них.

* * *

— Дуг! Дуг! Проснись же!

Я с трудом вынырнул из омута глубокого сна, вызванного ужасной усталостью. Открыв глаза, я увидел Джинкс, сидящую рядом со мной. Я сильно вздрогнул, но она взяла меня за руку.

Отшатнувшись, я вскочил, но у меня подкосились ноги. Дрожа от страха и ярости, я тщетно пытался вырваться. Джинкс встала и заставила меня сесть. Я в недоумении поглядел на свои ноги, ничего не понимая.

— Да, Дуг, — сказала она, показывая свою сумочку, в которой угадывались очертания маленького лазерного пистолета. — Я не хотела, чтобы ты убежал, едва завидев меня.

— Я все знаю! — грубо оборвал я ее. — Ты не одна из нас! Ты даже не единица контакта!

На ее лице отразились смущение и грусть, но я не заметил никакого удивления.

— Это правда, — сказала она тихо. — Сейчас я понимаю, до какой степени ты в курсе. Час назад, в бунгало, я еще этого не понимала. Вот почему я пошла в лес. Я должна была знать, что ты обнаружил — или же что он позволил тебе обнаружить.

— Он?

— Манипулятор.

— Значит, все-таки Манипулятор существует и наш мир — симулэлектронная имитация?

Она ничего не ответила.

— И ты всего лишь… проекция?

— Да, всего лишь проекция, — она уселась в соседнее кресло.

Я был бы менее удручен, если бы Джинкс отрицала это. Девушка грустно смотрела на меня, не оставляя никакой надежды. Она просто ждала, пока я справлюсь с осознанием того факта, что я — всего лишь иллюзия, а она — реальный, материальный человек, искусно исполненное отражение которого я видел.

Она наклонилась ко мне:

— Ты ошибаешься, Дуг! Я тебе не враг. Я хочу помочь тебе!

Я потрогал свою разодранную щеку, потом посмотрел на парализованные ноги. Но она не поняла моего сарказма.

— Сегодня утром я исчезла, чтобы провести небольшую эмпирическую проверку. Мне было необходимо знать, как далеко простираются твои догадки, чтобы понять, откуда начинать свои объяснения.

Она снова коснулась меня, и я снова убрал руку.

— Ты ведь почти полностью ошибался в отношении меня, — продолжала она, защищаясь. — Вначале я была в отчаянии, когда видела, что ты стараешься узнать то, чего знать не должен.

— Запрещенная информация для всех единиц реакции?

— Да. Я сделала все, что могла, чтобы уберечь тебя. Конечно, я уничтожила — материально — записи, оставленные доктором Фуллером. Но это была ошибка. Это лишь увеличило твои подозрения. Нам следовало бы убрать все доказательства путем симулэлектронного перепрограммирования, но у нас и так было достаточно много работы по манипулированию социологами в их деятельности против вашего симулятора. — Она оглядела холл. — Я даже запрограммировала одного из них, чтобы он предупредил тебя на улице. Я надеялась, что ты испугаешься.

— И Коллинзворта тоже? Это ты хотела, чтобы он меня убедил?

— Нет. За эту стратегию отвечает Манипулятор.

Может быть, она хочет, чтобы я поверил, что она не играла никакой роли в жестоком убийстве Эвери?

— Дуг! Я все перепробовала, чтобы заставить тебя забыть смерть Фуллера, так же как и Линча, да и все остальные подозрения. Но в ту ночь, когда ты повел меня в ресторан, я была готова признать свое поражение.

— Именно той ночью я сказал тебе, что убежден, что все это — плод моей фантазии.

— Да, помню, но я тебе не верила. Я думала, что ты пробуешь обмануть меня. Впоследствии, когда я вышла из прямой проекции, Манипулятор сказал мне, что он прозондировал тебя и ты действительно убежден, что страдаешь псевдопаранойей, и что мы наконец можем направить все свои силы на уничтожение симулятора Фуллера. А на следующий день, разговаривая с тобой по видеофону, я узнала, что ты вошел в дом после моего исчезновения оттуда. Я сделала вид, что это шутка, и казалось, ты удовлетворился моими объяснениями.

Я вздрогнул от отвращения.

— Ты громоздила ложь на ложь, стараясь скрыть от меня правду.

Она задумчиво рассматривала свои руки.

— Безусловно, у тебя есть все основания так думать, но это неверно.

Мне показалось, что она попытается оправдаться в том, что манипулировала мной, но она сказала совсем другое:

— Вчера, узнав, что с тобой случилось, я поняла, что дела плохи. Моим первым побуждением было найти тебя, но, сделав это, я увидела, что поступила неумно. Я не предвидела, насколько трудно будет говорить с тобой обо всем этом, не зная, что ты обо мне думаешь. Вот я и воспользовалась первым подвернувшимся случаем, чтобы уйти и прозондировать тебя при помощи прямой эмпатии. О, это было нелегко, Дуг! Манипулятор почти все время находился с тобой в контакте. Чтобы он ничего не заметил, мне пришлось использовать параллельную цепь, да и то с большими предосторожностями. И внезапно я прозрела, Дуг. Я никогда не могла себе даже представить… О Дуг! Он так жесток и бесчеловечен!

— Манипулятор?

Она отвела глаза.

— Кое-какие подозрения у меня были и раньше, но я никогда не думала, что он зашел так далеко. Я не знала, что он играет с тобой, чтобы получить садистское удовольствие.

Она снова оглянулась в сторону холла.

— Куда ты смотришь все время? — спросил я.

— Не появилась ли полиция. Возможно, он запрограммировал им твое возвращение в город.

Во мне зародилось ужасное сомнение. Так вот почему она удерживает меня в этом месте!

Я попытался вырвать у нее сумку, но она отскочила. Шатаясь на свинцовых ногах, я попытался двинуться за ней.

— Нет, нет, Дуг! Ты не понимаешь!

— Я понимаю все слишком хорошо! — Я проклинал ноги, которые еле держали меня. — Ты собралась следить за мной, пока Манипулятор предупредит полицию!

— Это неправда! Ты должен поверить мне!

Мне удалось загнать ее в угол, но она вытащила пистолет и направила его мне в грудь. Слегка расширив угол поражения, она парализовала мне горло, а потом и голову.

Я качался, как пьяный, полузакрыв глаза, не в состоянии собрать разбегающиеся в голове мысли.

Она положила оружие в сумку и, обхватив меня за талию, потащила к лифту. Навстречу нам попалась пожилая пара. Мужчина улыбнулся Джинкс, а женщина окинула нас презрительным взглядом.

Джинкс улыбнулась ей в ответ и прошептала мне на ухо:

— Ох уж эти условности!

На шестнадцатом этаже она поволокла мое почти неподвижное тело к двери, замок которой открылся на ее биосопротивление, и втащила меня в комнату.

— Я сняла этот номер перед тем, как разбудить тебя, — пояснила девушка.

Она уложила меня поперек кровати, выпрямилась и пристально посмотрела на меня. Я спрашивал себя, что скрывается за бесстрастным выражением ее красивого лица. Торжество? Жалость? Неуверенность?

Она опять извлекла из сумочки пистолет, немного увеличила угол рассеивания и прицелилась мне в голову.

— Сейчас нам нечего бояться Манипулятора. Слава богу, иногда он нуждается в отдыхе. И ты тоже.

Твердой рукой она нажала на спуск.

 

ГЛАВА 16

Когда я проснулся, было совершенно темно, но во мраке проблескивали огни города. Я лежал неподвижно, чтобы не привлекать внимания Джинкс, пока не определил, где она находится. Незаметно пошевелив рукой, потом ногой, я не почувствовал никакой боли. Девушка действовала лазером настолько осторожно, что я совершенно не пострадал ни от каких побочных эффектов.

Около кровати послышался шорох. Мне очень хотелось взглянуть в направлении звука, чтобы узнать, где пистолет.

Я сообразил, что проспал часов десять, и при этом не произошло ничего страшного. Полиция меня не нашла, Манипулятор не уничтожил. И Джинкс не воспользовалась случаем, чтобы добить меня.

— Ты проснулся? — В тихой комнате ее голос звучал странно.

Я сел на кровати. Вспыхнула лампа под потолком, но Джинкс тут же поднялась, дотянулась до выключателя на биосопротивлении и убавила слишком яркий, по ее мнению, свет. Потом она подошла ко мне.

— Ты лучше себя чувствуешь?

Я молчал.

— Я понимаю, что ты дезориентирован и всего боишься. — Она села рядом со мной. — Я тоже. Поэтому мы должны помогать друг другу, а не воевать.

Я оглядел комнату.

— Пистолет здесь, — она показала на кресло. Потом, как бы желая доказать свою искренность, протянула пистолет мне.

Наверное, потому, что выспался, я был склонен ей верить, но уж лучше иметь оружие при себе, чем оставлять ей. Я взял пистолет.

Она подошла к окну и посмотрела на ночные огни.

— До утра он оставит нас в покое.

Я встал с кровати. Голова была ясная, и даже ноги не затекли. Она обернулась.

— Хочешь поесть?

Я утвердительно кивнул.

Она пошла к кухонному автомату и вернулась с подносом, который поставила на стул рядом с кроватью.

Попробовав несколько блюд, я сказал:

— Ты хочешь заставить меня поверить, что собираешься помочь мне?

Она устало прикрыла глаза.

— Да. Но, к сожалению, сделать я могу очень немногое.

— Кто ты?

— Джинкс. Нет, не Фуллер. Другая. Впрочем, имена не имеют значения.

— Что же случилось с Джинкс Фуллер?

— Ее никогда и не существовало. Или, точнее, она родилась несколько недель тому назад. Я знаю… ты был знаком с ней много лет назад, но это всего лишь эффект ретропрограммирования. Видишь ли, одновременно произошли два события. Доктор Фуллер обнаружил подлинную природу вашего мира, и там, наверху, мы поняли, что его симулятор представляет потенциальный источник неприятностей, который нужно обязательно ликвидировать. Мы решили ввести сюда наблюдателя, чтобы следить за развитием событий.

— Мы? Что ты хочешь этим сказать?

Она на секунду подняла на меня глаза.

— Инженеры-симулэлектронщики. Выбрали меня. С помощью ретропрограммирования мы создали иллюзию, что у Фуллера была дочь.

— Но я же помню ее совсем ребенком!

— Все — все задействованные единицы — помнят о своем прошлом. Это единственный способ оправдать мое присутствие здесь.

Я продолжал есть. Она опять подошла к окну.

— Рассветет только через несколько часов. Пока мы в безопасности.

— Почему?

— Потому что даже Манипулятор не может работать круглые сутки. Время в этом мире скопировано с того, которое существует в реальности.

Напрасно я пытался рассмотреть проблему со всех точек зрения. Девушка могла быть здесь только по одной из двух причин: либо помочь Манипулятору уничтожить симулятор Фуллера, либо убрать лично меня. Любая другая возможность исключалась. Я мог вообразить себя в аналогичной ситуации, то есть в момент проникновения в искусственный мир нашего симулятора. Я бы знал, что являюсь проекцией реально существующего человека, окруженной иллюзорными персонажами. И малозначительные делишки каких-то там единиц реакции, безусловно, затрагивали бы меня очень мало.

— А зачем ты сейчас здесь? — прямо спросил я ее.

— Я хочу быть с тобой, дорогой.

Дорогой? Или она считает меня настолько наивным, чтобы поверить, что реальный человек может влюбиться в симулэлектронную тень?

Испуганным жестом она поднесла руку ко рту.

— Дуг! Ты не можешь себе представить безграничной жестокости Манипулятора!

— Нет, это я уже знаю, — сказал я с горечью.

— Я поняла это только вчера, когда подсоединилась к тебе. Он обладает абсолютной властью над симулятором, над всем вашим миром. Должно быть, мало-помалу он стал считать себя богом. — Она опустила глаза и, помолчав, продолжала: — Сначала он планировал запрограммировать просто уничтожение симулятора Фуллера. Это было необходимо, так как успех идеи Фуллера противоречил бы нашей системе стимуляции реакций — опросам общественного мнения. Кроме того, я думаю, что он был искренен, когда намечал гуманным способом убирать любую единицу, постигшую свою симулэлектронную природу. Когда ты начал отклоняться, сначала он попытался убрать тебя — быстро и эффективно. Потом что-то произошло — я предполагаю, что он начал получать колоссальное удовольствие от того, что мог манипулировать тобой, и уже не хотел тебя ликвидировать — во всяком случае, ликвидировать быстро.

Я прервал ее:

— Коллинзворт говорил, что понимает симулэлектронщиков, которые считают себя богами.

Она посмотрела мне прямо в глаза:

— Не забывай: когда Коллинзворт тебе сказал такое, он был именно на это запрограммирован.

Я проглотил еще несколько кусков и отодвинул поднос.

— И только вчера, — продолжала она задумчиво, — я поняла, что, переориентировав тебя, ему было бы легко все уладить. Но именно этого он делать не желал! Извращенное удовольствие, которое он испытывал, наблюдая, как ты стараешься раскрыть тайну Фуллера, и толкая тебя поверить Коллинзворту, было слишком велико.

Я напрягся:

— Ты думаешь, что он попытается искалечить меня?

— Я не знаю, но способен он на все. Вот почему я должна остаться с тобой.

— И что же ты можешь сделать?

— Может быть, ничего. Нужно ждать.

Она обняла меня. Может быть, она пыталась продемонстрировать мне, что я имею право на ее сочувствие просто потому, что меня собираются пытать? Я решил показать ей, что обмануть меня не удастся.

— Джинкс, ты… ты действительно существуешь. А я — всего лишь плод воображения… неизвестно чьего. Ты не можешь меня любить.

Она отстранилась, явно обиженная.

— Но ведь это же правда, Дуг! Это… это трудно объяснить.

Я бы очень удивился, если бы она заявила обратное. Сидя на краю кровати, она с тревогой смотрела на меня. Она явно была не в состоянии объяснить, почему влюбилась в меня — в подобных обстоятельствах.

Я положил руку в карман и ощупал пистолет, удостоверившись, что он отрегулирован на максимальное рассеивание. Потом вынул лазер из кармана и навел на Джинкс.

Ее глаза расширились.

— Нет, Дуг! Нет!

Коротким импульсом я поразил голову девушки: потеряв сознание, она упала на кровать.

Я обездвижил ее по крайней мере на час, получив возможность спокойно подумать, не испытывая ее постоянного влияния. Мне удалось выработать план почти мгновенно.

Этот план позволил мне принять душ, тщательно побриться и заказать в автомате одноразовую рубашку.

Потом я проверил часы. Было далеко за полночь. Я подошел к Джинкс и оглядел ее. Потом встал на колени около кровати и положил пистолет на подушку.

Погрузив руки в шелковистую массу ее черных блестящих волос, я тщательно ощупал кожу головы. Я довольно долго искал стреловидный шов и совсем рядом с ним нашарил почти незаметное углубление. Это было то, что мне нужно.

Не отнимая пальца от впадинки, я отрегулировал пистолет, приставил дуло точно к этому месту и дважды нажал на курок.

Вообще-то я был слегка ошеломлен явной иррациональностью своих действий. Как можно воздействовать физически на нематериальную проекцию? Но иллюзия — в обязательном порядке — была настолько полной, что все псевдопсихические проявления имели симулэлектронные эквиваленты. Проекции не составляли исключения.

Я отошел от кровати и с удовлетворением окинул Джинкс взглядом. Теперь пусть только попытается обмануть меня! Облучив ее центр воли, я мог верить ей безгранично — во всяком случае, в течение ближайших часов.

Я наклонился над ней.

— Джинкс! Ты меня слышишь?

Она наклонила голову, не открывая глаз.

— Ты не уйдешь из этого мира, — приказал я. — Ты поняла? Ты не должна прекращать свою проекцию до тех пор, пока я тебе не прикажу.

Она снова наклонила голову.

* * *

Через четверть часа Джинкс начала просыпаться.

Она села, видимо еще находясь под действием лазерного облучения. Несмотря на это, ее взгляд был ясным и уверенным.

— Встать! — сказал я.

Она встала.

— Сесть!

Она послушно уселась.

Значит, в центр воли я попал правильно. Тогда я задал первый вопрос:

— Где ложь, а где правда в твоем рассказе?

Ее глаза смотрели в никуда, а лицо было лишено всякого выражения.

— Все правда.

Я был ошеломлен. Моя уловка обернулась против меня. Вспомнив нашу первую встречу, я спросил:

— Ты помнишь рисунок Ахилла и черепахи?

— Да.

— Но ведь ты отрицала, что когда-либо видела его.

Она не ответила. Я понял ее молчание: ведь я не задал ей вопроса. И начал снова:

— Но позднее ты отрицала, что когда-либо видела этот рисунок?

— Да.

— Почему?

— Потому что я должна была скрывать от тебя любое вещественное доказательство, чтобы ты не узнал правды.

— Потому что так хотел Манипулятор?

— Не только.

— Какая же другая причина?

— Я влюбилась в тебя и не хотела, чтобы ты подвергался этой опасности.

Снова я оказался в тупике, так как знал, что меня было так же невозможно любить, как и мне влюбиться в одну из единиц симулятора Фуллера.

— Что произошло с рисунком?

— Он был депрограммирован.

— Сразу же?

— Да.

— Объясни мне, каким образом.

— Мы знали о его существовании. После «смерти» Фуллера я целую неделю изучала его барабаны памяти, чтобы узнать, не оставил ли он следов своего «открытия». Мы…

Я прервал ее:

— И ты узнала, что он передал эту информацию Мортону Линчу.

Она не ответила: я всего лишь констатировал факт.

— Ты узнала, что он передал эту информацию Линчу?

— Да.

— Почему же ты сразу не уничтожила Линча?

— Пришлось бы переориентировать слишком много единиц реакции.

— Вам все равно пришлось их переориентировать, когда в конце концов вы решили депрограммировать Линча. Почему вы не сделали этого сразу?

— Потому что сначала нам показалось, что он собирается хранить тайну. Мы надеялись, что он примет информацию Фуллера за плод своего воображения.

На минуту я замолчал, чтобы привести мысли в порядок.

— Объясни, как вы ликвидировали рисунок Фуллера.

— Мы узнали о его существовании, просматривая барабаны памяти. Придя в «Реако», чтобы забрать его вещи, я должна была убедиться, что он не оставил других доказательств. Манипулятор решил уничтожить рисунок именно в этот момент, чтобы проверить эффективность модулятора уничтожения.

Я мог быть уверен, что она говорит правду. Но я хотел знать все. То, что она мне скажет, позволит мне, быть может, скрыться от Манипулятора.

— А как ты ухитряешься постоянно сохранять здесь свою проекцию? — Я подумал, что сам бы я не смог бесконечно оставаться & цепи прямого наблюдения симулятора Фуллера.

Она ответила автоматически, без малейшего волнения или интереса:

— Каждую ночь, когда все спят, я поднимаюсь во Внешнюю Реальность. Для того, чтобы исчезнуть из этого мира, я пользуюсь временем сна, почему здесь никто и не замечал моего отсутствия.

Что ж, это абсолютно логично. Время, проведенное на кушетке проекции, эквивалентно времени сна. Биологическая потребность в отдыхе таким образом удовлетворялась. А во время отсутствия в нашем мире она могла заниматься другой деятельностью.

Я решил задать ей критический вопрос:

— Как ты объясняешь свою любовь ко мне?

И тут она ответила совершенно бесстрастно:

— Ты похож на человека, которого я любила раньше, там.

— Кого?

— Манипулятора.

У меня появилось предчувствие ключевого открытия. Я припомнил свое странное ощущение необъяснимого сходства с Манипулятором.

— А кто является Манипулятором?

— Дуглас Хол.

Я покачнулся.

— Я?

— Нет.

— Но ты же только что сказала!

Последовало молчание в ответ на эту простую констатацию.

— Как Манипулятор может одновременно быть мной и не быть мной?

— Аналогично тому, что доктор Фуллер сделал с Мортоном Линчем.

— Я не понимаю. — Она молчала, поэтому я добавил: — Объясни мне.

— Фуллер воссоздал Линча в симуляторе, чтобы позабавиться. Дуглас Хол воссоздал себя в своем симуляторе сам.

— Значит, я абсолютно идентичен с ним?

— До некоторого момента. Физическое сходство абсолютно. Но ваши психологические характеристики существенно разнятся. Теперь я понимаю, что Дуглас Хол наверху — мегаломан, страдающий манией величия.

— Поэтому ты его и разлюбила?

— Нет. Он начал меняться уже давно. Я подозреваю, что он мучил и другие единицы реакции, а потом депрограммировал их, чтобы уничтожить все следы своих действий.

Я подошел к окну и посмотрел на светлеющее небо. Реальный человек, извлекающий сомнительное удовольствие из симулированного ужаса воображаемых единиц, казался мне чем-то невероятным. Но, в конце концов, все садисты стремятся к умственному ощущению страдания, а субъективные ощущения пытки, запрограммированной симулэлектронным способом, так же действенны, как психическая реакция на боль в реальном мире.

Я начинал понимать поведение Джинкс, ее побуждения и ее реакции.

— Джинкс, когда ты обнаружила, что Манипулятор запрограммировал в машине своего двойника?

— Готовясь к проекции сюда.

— Почему он это сделал?

— Сначала я не имела ни малейшего понятия, но сейчас уверена, что у него существует подсознательная мотивация, что-то вроде мазохистской уловки. Без ведома второго «я» он использовал его, и это послужило предохранительным клапаном для его комплекса вины.

— Сколько времени я здесь?

— Десять лет, если считать ретропрограммирование, адекватное созданию соответствующего прошлого.

— А сколько времени существует ваш симулятор?

— Пятнадцать лет.

Это открытие меня добило. Ученые веками изучали скалы, анализировали поверхность Луны, рассматривали звезды, раскапывали захоронения, чтобы выработать абсолютно логичную теорию, что этому миру пять миллиардов лет… Да, это шутка действительно космического масштаба!

Сереющая полоска на востоке предвещала близкий рассвет. Я уже почти понял, как Джинкс могла любить нематериального мужчину.

— Ты увидела меня в первый раз в кабинете Фуллера, — сказал я тихо. — И тогда поняла, что любишь меня больше, чем Дугласа Хола наверху?

— Я видела тебя уже много раз, готовясь к заданию. И изучая, как ты живешь, слушая, как ты говоришь, читая твои мысли, я поняла, что Дуглас Хол наверху, тот, который отдал свою душу за симулятор, находится теперь в этом самом симуляторе.

Я подошел к девушке и взял ее за руку. Она ее не отняла.

— И сейчас ты хочешь остаться здесь, со мной? — спросил я, понимая, что вопрос просто смешон.

— Так долго, как смогу. До конца.

Я собирался приказать ей вернуться в свой мир, но она невольно напомнила, что я еще не задал самый важный вопрос.

— Манипулятор уже решил, что он сделает с симулятором Фуллера?

— Он бессилен. Ситуация полностью вышла из-под его контроля. Почти все единицы реакции готовы драться, чтобы защитить машину Фуллера, так как верят, что она превратит их мир в настоящий рай.

— Значит, он уничтожит этот мир? — в ужасе спросил я.

— Другого выхода нет. Я обнаружила это, когда в последний раз возвращалась туда.

Мрачным голосом я задал последний вопрос:

— Сколько времени нам осталось?

— Ему осталось выполнить только одну формальность: проконсультироваться с комиссией советников, которая соберется сегодня утром. Потом он отключит все цепи питания.

 

ГЛАВА 17

Занимался день. Стоя у окна, я смотрел, как оживает мир. В небе гудела нескончаемая вереница военных аэробусов, доставляющих свежие части, готовые встать на вахту вокруг зданий «Реако».

Каким незначительным все это казалось! Как ничтожны цели, к которым стремятся люди! И как никчемна их судьба!

Это был день Апокалипсиса, но об этом знал только я один.

Жизнь, которая идет своим ходом: толпа пешеходов на движущихся тротуарах, машины в воздухе. В лесу мирно живут дикие звери, растут деревья и цветы. Волны озера небрежно ласкают берег.

И в одно мгновение вся иллюзия исчезнет. Непрерывный поток импульсов внезапно прекратится в мириадах трансдукторов, останавливаясь на полдороге между катодами и анодами, прерывая бешеный бег к контактам десятков тысяч барабанов. И действительность превратится в ничто! В роковой момент тотальной симулэлектронной энтропии мир окончательно исчезнет.

Я повернулся к Джинкс. Она не двигалась. Она была прекрасна даже в своей гипнотической неподвижности. Она хотела избавить меня от ужасного сознания неминуемого конца моего мира. И она любила меня! Настолько, чтобы разделить мою судьбу.

Я наклонился и дотронулся до ее лица. Кожа была гладкая и нежная, черные волосы струились как шелк. Здесь она была проекцией своего физического существа. Там, наверху, она так же красива. Такая красота не должна быть принесена в жертву неуместному обожанию!

Я тихонько приподнял в ладонях ее лицо и поцеловал сначала в лоб, а потом в губы. Я боялся, что почувствую слабый ответ, признак ее просыпающейся воли.

Это был слишком большой риск. Я не хотел, чтобы она попала в ловушку моего мира, когда настанет момент окончательного уничтожения симулэлектронного существования. Потому что конец ее проекции в этом мире рикошетом ударит по ее реальному существу.

— Джинкс!

— Да? — Она приоткрыла глаза — в первый раз за долгие часы.

— Сейчас ты уйдешь, — приказал я ей. — И больше не будешь проецироваться сюда!

Я отошел на шаг и с минуту подождал, потом с нетерпением повторил:

— Уходи немедленно!

Она задрожала, и ее облик стал менее отчетливым, как в раскаленном воздухе, колеблющемся над дорогой под жарким солнцем. Потом изображение установилось, и я снова ощутил ее присутствие.

А если я не смогу заставить ее вернуться в мир, откуда она пришла? В отчаянии я взял пистолет. Может быть, снова облучить ее центр воли?..

Но я еще колебался.

— Джинкс! Уходи! Я тебе приказываю!

Она взглянула на меня умоляюще и одновременно с негодованием.

— Нет, Дуг, — слабо прошептала она. — Не заставляй меня…

— Уходи! — закричал я.

Ее облик снова затуманился, потом она исчезла.

Засунув пистолет в карман, я с отчаянием в душе уселся на край кровати. Что же теперь? Что я еще мог сделать? Ждать, и только. Что еще можно предпринять против всесильного мегаломана?

Оставит ли он меня в покое до конца или же еще поиграет со мной в кошки-мышки? Совпадет мой конец со всеобщим депрограммированием или же он уготовил мне судьбу, сходную с судьбой Эвери Коллинзворта?

На время оставив эту мысль, я спросил себя, нет ли возможности прямо здесь предпринять что-нибудь такое, что заставит Манипулятора отказаться от мысли уничтожить свое симулэлектронное творение?

Я начал анализировать факты в их логической последовательности. Полезность существования системы под угрозой. Фуллер сконструировал симулятор в симуляторе, предназначенный для того же, что и тот, в котором он находился: изучать общественное мнение с помощью имитации человеческих существ вместо опроса реальных людей. Решая поставленные перед ней задачи, машина Фуллера в то же время мешала работе большого симулятора, потому что как только «Реако» начнет выдавать прогнозы, дипломированные социологи понемногу сойдут со сцены.

Выход очевиден: необходимо найти средство сохранить Ассоциацию дипломированных социологов так, чтобы они могли продолжать работу на большой симулятор.

Но как?

Кроме членов Ассоциации никто не выступит против симулятора Фуллера из-за красноречивых обещаний Сичкина. И, конечно, Манипулятор не сможет перепрограммировать каждую единицу реакции!

Тем более не сможет он и уничтожить симулятор Фуллера с помощью термитного заряда или удара молнии. Ведь общественность потребует немедленного восстановления симулятора и при этом станет считать социологов ответственными за диверсию.

С какой бы стороны ни рассматривать вопрос, Ассоциация обречена, и результатом будет уничтожение целого мира — пусть даже иллюзорного, — чтобы освободить место для нового эксперимента.

Я снова подошел к окну и стал смотреть, как огромный оранжевый диск солнца рассеивает утренний туман. Это солнце никогда не склонится к закату.

* * *

Внезапно я почувствовал чье-то присутствие: едва заметное движение, чуть слышный шорох шагов. Никак не реагируя, я просто сунул руку в карман. Потом быстро достал пистолет и резко обернулся.

Джинкс!

Она посмотрела на пистолет:

— Это ничего не решит, Дуг.

Я немного опустил руку с оружием.

— Почему?

— Ты можешь облучать меня сколько угодно. Это бесполезно. Ты можешь уничтожить мою волю, но каждый раз, когда я возвращаюсь туда, я освобождаюсь от паралича и от приказов. И каждый раз я буду возвращаться.

Разочарованный, я убрал пистолет. Нужно придумать что-то другое. Воззвать к ее разуму? Заставить ее понять, что ей нельзя оставаться здесь пленницей?

Она подошла ближе.

— Дуг, я же люблю тебя. И ты тоже любишь меня. Я знаю это по эмпатическому подключению. И это достаточная причина, чтобы я осталась с тобой.

Она положила руку мне на плечо, но я отвернулся.

— Если бы ты была сейчас подключена ко мне, ты бы знала, что я не желаю, чтобы ты оставалась.

— Я понимаю это. Без сомнения, я действовала бы так же. И все же я не уйду.

Полная решимости, она подошла к окну и посмотрела на город.

— Манипулятор еще не вмешивался?

— Нет.

Внезапно я понял, что должен сделать, чтобы удалить ее из этого мира — и помешать вернуться — до всеобщего депрограммирования.

— Ты был прав в отношении техники его подсоединения, — сообщила она задумчиво. — Обычно единица реакции не чувствует, что происходит. Но контакт можно сделать очень болезненным для субъекта, слегка изменив фазы модулятора.

Я был уверен, что она не обманывала меня, говоря, что собирается возвращаться всякий раз, когда я парализую ее волю. Единственным выходом было приказать ей уйти непосредственно перед финальным моментом. Тогда у нее просто не останется времени для возвращения.

Воспользовавшись минутой рассеянности, я смог бы слегка оглушить ее, а потом облучить ее центр воли… уже сейчас. Это превратит ее в автомат, послушный моей воле, но ведь это необходимо! Потом я буду ждать, надеясь, что какой-нибудь признак предупредит меня о неминуемом депрограммировании. Может быть, внезапно исчезнет солнце или другой фундаментальный фактор. В этот момент я и прикажу ей уйти, надеясь, что она не успеет спроецироваться сюда снова…

Но когда я начал подходить к девушке с пистолетом наизготовку, она заметила мое отражение в оконном стекле.

— Ты можешь убрать его, — сказала она спокойно. — Он разряжен.

Я осмотрел оружие. Индикатор зарядов стоял на нуле.

— Когда ты отослал меня, я могла бы вернуться немедленно, — объяснила она. — Но я задержалась и изменила программу так, чтобы пистолет оказался разряженным, — она уселась на софу и подобрала ноги под себя.

Я прислонился лбом к стеклу, пребывая в полном отчаянии. Утренняя толпа начала заполнять движущиеся тротуары. Большинство людей направлялось к «Реако», чтобы присутствовать на публичной демонстрации, обещанной им Сичкином.

Я снова повернулся к девушке.

— Но, Джинкс, ведь я ничто!

Она улыбнулась мне:

— В данный момент я такое же ничто.

— Но ведь ты есть и настоящая! У тебя впереди долгая физическая жизнь!

Она знаком попросила меня сесть рядом.

— Откуда мы знаем, что при ближайшем рассмотрении самая реальная из реальностей не окажется субъективной? Никто не может доказать, что он существует, разве не так?

— К черту философию! Я говорю об ощутимых вещах. У тебя есть тело, ум! А у меня нет!

Не переставая улыбаться, она вонзила мне в руку ногти.

— Вот тебе! Это должно тебя убедить, что у тебя тоже есть тело!

Я взял ее за руку и заставил посмотреть на меня.

— Я умоляю тебя, Джинкс! Проснись! Это слишком серьезно!

Мой тон стал умоляющим, так как я уже понимал, что убедить ее мне не удастся.

— Нет, Дуг. Ничто не доказывает, что даже в моем мире материальные вещи имеют реальную субстанцию. Что касается разума, то никто и никогда не претендовал на то, что у него существует соответствующая физическая опора. Если бы это было так, то разум карлика или калеки был бы меньше, чем разум гиганта. И то, что я говорю, действительно для всех миров.

Я мог только с удивлением воззриться на нее.

— Только интеллект имеет значение, — продолжала она убежденно. — Если существует духовная жизнь, то ею обладают и единицы этого мира, и единицы симулятора Фуллера, и «реальные» люди моего мира. — Она прижалась щекой к моему плечу: — Этот мир обречен, Дуг. Но мне это, в общем-то, все равно. Пойми меня. Там, наверху, я потеряла тебя, но здесь — нашла. Если бы мы поменялись ролями, ты бы думал, как я, и я бы тебя поняла.

Я поцеловал ее так, как будто эта минута была последней перед всеобщим депрограммированием.

Счастливая и успокоенная, она сказала:

— Если этот мир просуществует несколько дней, я поднимусь наверх — просто для того, чтобы запрограммировать перенапряжение в модуляторе, потом вернусь, и через несколько секунд подсоединение моей проекции здесь к моему физическому существу там окончательно прервется. Тогда я полностью стану частью твоего симулэлектронного мира.

Я не мог выговорить ни слова. Я сделал все возможное, чтобы убедить ее, но убедила она — меня!

Солнце рассеяло остатки тумана, и теплые лучи коснулись нас.

— Ты не чувствуешь, что он… подсоединяется к тебе? — спросила она.

— Нет. А что?

— Я боюсь, Дуг. Я боюсь, что он хочет доставить себе последнее удовольствие, прежде чем отключить симулятор.

Она дрожала всем телом, и я обнял ее.

— Ты предупредишь меня, когда он подключится к тебе? — спросила она.

— Хорошо. А почему ты хочешь это знать?

— Потому что, может быть, он не останется равнодушным к моему присутствию здесь, особенно если узнает, что я собираюсь здесь остаться.

Я снова начал размышлять о том Дугласе Холе, который жил в Высшем Мире. В определенном смысле мы представляли собой две грани одного существа. Выражение «по своему образу» пришло мне в голову, но я отбросил его ложные теологические противоречия. Он был индивидуумом. И я был индивидуумом. Конечно, у него передо мной была масса преимуществ. Но при ближайшем рассмотрении нас разделял всего лишь симулэлектронный барьер — барьер, который исказил его видение мира, деформировал его разум, дал ему иллюзию величия.

Он убивал и мучил без жалости, он манипулировал единицами с грубым равнодушием. Но был ли он виновен с моральной точки зрения? Да, он отнимал жизни у людей, даже если это были Фуллер и Коллинзворт. Но они же никогда реально не существовали! Их единственная реальность, их существование были даны им Манипулятором и его симулятором.

Но вдруг я взбунтовался. Я не желал искать извинения тому Холу. Он убивал, и убивал жестоко. Он безжалостно расправился с единицами реакции, сумевшими понять, что их мир иллюзорен. И те, кого он убил, были живыми существами, так как осознание себя есть единственная настоящая мера существования!

Я встал и опять подошел к окну, чтобы взглянуть на движущиеся тротуары, черные от пешеходов. Немного наклонившись, я даже мог разглядеть угол здания «Реако». Обстановка там была напряженной. Сотни и тысячи мужчин и женщин заполнили все проходы, с нетерпением ожидая демонстрации, обещанной Сичкином.

— Все еще ничего? — спросила меня Джинкс.

Я покачал головой, не отводя глаз от толпы, которая с каждой минутой становилась все плотнее. Сами эти люди, эти единицы реакции, думал я, сделали неминуемым свое собственное уничтожение, выступив против Манипулятора.

Давление общественности было непроницаемым щитом, защищающим симулятор Фуллера, уничтожение которого в то же время было единственным, что могло спасти этот мир.

Внезапно я выпрямился, словно от удара током, и повернулся к Джинкс.

Она с тревогой схватила меня за руку:

— Дуг! Это он?

— Нет, Джинкс. Но мне кажется, у меня есть план!

— Какой?

— План спасения этого мира.

Она разочарованно улыбнулась.

— Мы ничего не можем сделать.

— Я не уверен. Правда, шансы невелики, но кто знает. Этот мир — симулятор Манипулятора — невозможно спасти, так как его обитатели хотят любой ценой иметь свой собственный симулятор. Верно?

— Да, и он может изменить их убеждения и поведение только путем полного перепрограммирования, а это исключено.

— Он этого не может, но может быть, смогу я. Все эти люди за Сичкина только потому, что думают, будто его симулятор изменит их мир. Но если бы они узнали подлинные намерения Сичкина, если бы они поняли, что он хочет стать их абсолютным хозяином, что он вовсе не собирается использовать Симулакрон-3 для стимулирования социального прогресса, то что они сделали бы?

Я не могу точно сказать, привели ее в замешательство мои аргументы или она собиралась на них ответить своими.

— Это же ясно как день, — продолжал я. — Они бы сами уничтожили симулятор! Их разочарование оказалось бы столь велико, что они сокрушили бы Сичкина! А может, их ярости хватило бы и на его партию!

Но Джинкс не проявляла ни малейшего энтузиазма.

— И это привело бы к невозможности создания другого симулятора. Тогда Манипулятору было бы достаточно переориентировать несколько изолированных единиц, вроде Сичкина, Хэта и Уитни, чтобы навсегда отвратить их от симулэлектроники.

— Но, Дуг, это не избавляет тебя от угрозы, нависшей над тобой. У Манипулятора будет время для того, чтобы заставить тебя вынести…

— Какая разница, что случится со мной? В этом мире живут миллионы людей, которые даже и не подозревают о том, что их ждет!

Впрочем, я понимал ее точку зрения. Моя связь с другими единицами реакции была глубже, чем у нее: я был одной из них.

Она очень серьезно спросила меня:

— И что ты собираешься сделать, чтобы рассказать о намерениях Сичкина? У тебя не так уж много времени.

— Я просто выйду на улицу и буду говорить. Конечно, Манипулятор увидит, что происходит, и поймет, что, возможно, не будет необходимости уничтожать свое творение.

Она с задумчивым видом скрестила руки на груди и прислонилась к стене.

— По всей вероятности, у тебя не будет даже возможности сказать им хоть слово. Вся полиция Сичкина разыскивает тебя. Они будут бить на поражение, как только ты выйдешь.

Я крепко взял ее за руку и повлек к двери. Она безуспешно попыталась остановить меня.

— Но, дорогой, даже если тебе удастся избежать ареста, даже если ты убедишь их, они примут тебя за союзника Сичкина и выльют весь гнев на тебя. Они разорвут тебя в клочки!

Я не слушал ее возражений.

— Пойдем. Ты мне будешь нужна.

 

ГЛАВА 18

Тротуары, движущиеся в направлении «Реако», все еще заполняла толпа. Мне удалось пристроиться на медленной ленте, а Джинкс встала рядом со мной. Потом мы ухитрились просочиться на полосу средней скорости, но экспресс-полоса была абсолютно недосягаема.

Вокруг отовсюду доносились восторженные возгласы, сопровождаемые аплодисментами. Вдали я увидел мощный личный аэрокар Сичкина, поднявшийся со взлетного островка «Реако» и устремившийся в сторону центральной башни.

В толпе, окружающей меня, я не заметил ни одного опрашивающего общественность. Ассоциация не выполняла более своих функций, лишив тем самым симулятор Высшего Мира его системы опроса общественного мнения.

Джинкс сурово смотрела прямо перед собой, безразличная к толпе, которая нас окружала.

Я тоже был занят своими мыслями, выходившими за узкие рамки моего существования. Я пытался представить себе, что делает Манипулятор. Время в наших параллельных мирах совпадало: должно быть, он уже проснулся.

Возможно, именно в этот момент он встречается со своими советниками. Это весьма вероятно, так как он еще не подсоединялся ко мне. Но я был уверен, что как только он сможет, то поспешит восстановить симулэлектронную связь, объединявшую нас. И тогда мой конец будет близок.

Под грузом непривычно плотных толп народа тротуары двигались с черепашьей скоростью. Справа от меня многие пассажиры сходили с экспресс-тротуара на шоссе, забитое машинами, и шли пешком.

Джинкс еще сильнее сжала мою руку.

— Все еще никаких признаков?

— Еще нет. Я предполагаю, что он еще совещается.

И в тот самый момент, когда я отрицал его присутствие, я ощутил его, но намного слабее, чем раньше. Сегодня подсоединение не вызвало той жгучей боли, какой оно обычно сопровождалось. По той или иной причине он ограничился ролью пассивного наблюдателя. Наверняка он откладывал пытку на потом.

Я повернулся так, чтобы Джинкс оказалась перед моим лицом, и сразу почувствовал эффект, который произвело на него появление девушки рядом со мной. Я понял, что он поглощает мои мысли, чтобы узнать о последних событиях.

Его насмешливая реакция, смешанная с садистским удивлением, когда он узнал, что Джинкс окончательно и бесповоротно обрекла себя на симулэлектронную пытку, не ускользнула от меня.

Я опять удивился, почему он меня еще не мучает, почему не сбил фазы модулятора. Потом до меня дошло: одна из самых утонченных пыток в том и состоит, чтобы дать жертве понять, что страдание неотвратимо, и в то же время оттягивать его.

В ответ на мою мысль психический эквивалент демонического смеха дошел до меня с такой силой, что мне показалось, что я его действительно слышу. Я понял, что мое время истекает. Нужно было действовать быстро. Его удовольствие усилилось, когда он воспринял мое смятение.

Нам с Джинкс удалось пробиться к шоссе, и мы пошли дальше пешком.

«Хол?» — позвал я мысленно.

Ответа не было. Но я знал, что подсоединение было односторонним.

«Хол! Я думаю, что вы сможете избежать потери этого симулэлектронного комплекса».

Опять никакой реакции! Слышал ли он меня? В любом случае он, должно быть, уже прочитал мои намерения.

«Я смогу убедить эту толпу атаковать машину Фуллера, даже если это будет стоить мне жизни».

Какое удовольствие доставляли ему мое унижение, мой страх, мои предположения, которые я доказывал, обращаясь непосредственно к нему!

«Я сделаю так, что люди больше не захотят видеть симулятор Сичкина. Конечно, они его уничтожат, а это как раз то, чего вы хотите. Но это не нужно. Поверьте мне: мы можем иметь одновременно и машину Сичкина, и социологов. Для этого достаточно убедиться, что симулятор Фуллера будет использоваться только для социологических исследований!»

Не было ни малейших признаков того, что он меня слушает.

«Я полагаю, что мне удастся настроить общественность против Сичкина. Он не сможет помешать им наброситься на Симулакрон-3, но это сможете вы. Приличная буря в нужный момент сразу рассеет их. А тем временем вы смогли бы перепрограммировать некоторые единицы и вызвать финансовый крах Сичкина, потом внушить идею приобретения машины властями для того, чтобы она служила только для исследований. Таким образом, полезность социологов ни в коей мере не будет затронута».

Может быть, он играет со мной? Или упорным молчанием хочет увеличить мою тревогу? Или же заранее предвкушает мою встречу с полицией или то, что со мной сделает толпа, когда я рассею ее иллюзии?

Я внимательно посмотрел на небо, но ни единое облачко не указывало на то, что он запрограммировал подсказанную мной грозу.

Мы уже были рядом со зданием «Реако». Толпа здесь стояла так плотно, что мы с трудом пробирались сквозь нее. Уже можно было разглядеть огромное полотнище, которое Сичкин велел повесить на фронтоне «Реако»:

ИСТОРИЧЕСКОЕ СОБЫТИЕ!

СЕГОДНЯ ПУБЛИЧНАЯ ДЕМОНСТРАЦИЯ:

БЛАГОДАРЯ СИМУЛАКРОНУ-3

«РЕАКО» БУДЕТ РЕШАТЬ

СВОЮ ПЕРВУЮ ГУМАНИТАРНУЮ ЗАДАЧУ

Конечно, устраивался всего лишь балаган. У Хэта не было времени перепрограммировать симулятор для выполнения новых функций. Сичкин, вероятно, преподнесет им расплывчатые идеологические речи — по всей вероятности, предназначенные для того, чтобы подготовить новый закон против опросов общественного мнения, — а потом заставит несколько часов топтаться на месте.

Мы медленно двигались вперед вместе с толпой. Благодаря «демонстрации» Сичкина тысячи людей услышат то, что я скажу.

Джинкс с тревогой повернулась ко мне:

— Сейчас он должен установить с тобой эмпатический контакт!

Я не ответил, так как мои мысли были обращены к Манипулятору и посылали мою последнюю просьбу:

«Хол, если вы примете во внимание то, что я вам говорю, я хотел бы подчеркнуть еще несколько пунктов: Дороти Форд заслуживает лучшего, чем ее теперешняя судьба. Корысть в ее характере можно легко стереть. Уитни намного более способный, чем Хэт, и сможет успешно направлять социологические исследования. И умоляю, найдите способ удалить отсюда Джинкс! Мне это не удается!»

Мы добрались до последнего отрезка пути. Я чувствовал себя как человек, который произносит молитву. Неуверенность, которую я испытывал после моей последней просьбы, имела по крайней мере одну общую черту с той неуверенностью, которая следует за молитвой: ведь никто не ждет, чтобы Господь Бог ответил.

И тут я почувствовал нарастающее головокружение, оглушительный рев наполнил мои уши, к горлу подступила тошнота, ни с чем не сравнимое пламя охватило все мои чувства.

Он таки изменил фазы в модуляторе! И я воспринял его безумный смех, который дошел до меня эмпатическим путем.

Значит, он меня слышал, но мое унижение лишь увеличило его удовольствие.

Тут мне в голову пришла мысль, что, возможно, он никогда и не хотел спасать этот мир, что он заранее радовался зрелищу, когда тысячи единиц реакции увидят, как их мир рушится.

Толпа вокруг нас повернула налево, словно река, огибающая опору моста, потом разделилась надвое вокруг островка перехода.

Мне удалось прикрыть Джинкс от напора толпы и подсадить ее на платформу, доходившую нам до пояса. Помогая себе куском сломанного движущегося тротуара, я вскарабкался вслед за ней. Потом мы взобрались еще выше, на башенку контроля. Стоя в нише в форме буквы «V», я оценивал нашу позицию. Мы были уязвимы только спереди, а с трех сторон нас защищал стальной парапет. Мы стояли над толпой, которая текла к «Реако».

Я взял Джинкс за плечи и повернул к себе со словами:

— Мне совсем не нравится то, что я собираюсь делать, но это единственный выход.

Я достал пистолет и поставил Джинкс перед собой как щит, придерживая за талию. Потом, размахивая оружием, заорал нечто нечленораздельное, чтобы привлечь внимание.

Какая-то женщина тут же завопила:

— Осторожно! Он вооружен!

Ее крик подхватило несколько мужчин:

— Берегитесь! Это Хол! Это Дуглас Хол!

В одно мгновение площадка вокруг островка опустела. Я направил на Джинкс свой незаряженный пистолет. Какому-то полицейскому удалось приблизиться к платформе. Он уже доставал из кобуры оружие.

— Не стреляйте! — крикнул я ему. — Я в любом случае успею нажать на спуск и убить ее!

Он опустил оружие и обменялся неуверенным взглядом с другим офицером полиции, успевшим присоединиться к нему.

— Вы напрасно защищаете симулятор Сичкина! — прокричал я. — Они не собираются его использовать для того, чтобы улучшить вашу жизнь!

Из толпы раздались крики и оскорбления. Какой-то мужчина орал:

— Уберите его оттуда!

Еще четверо полицейских прибыли на подмогу и встали около платформы так, чтобы иметь возможность побыстрее добраться до меня.

— Ничего не выйдет, Дуг, — сказала Джинкс испуганно. — Они не станут тебя слушать.

Когда крики немного стихли, я продолжал:

— Вас надувают! Вы идете за Сичкином, как бараны! Он использует вас, чтобы защитить свой симулятор от социологов!

Мои слова потонули в реве целого хора голосов: «Лжец! Обманщик!»

Один из офицеров попытался взять платформу штурмом, но я еще крепче прижал Джинкс к себе и как мог решительно прижал дуло лазера к ее ребрам. Полицейский отступил, с огорчением глядя на свое оружие. Мне показалось, что он поставил его на смертельное поражение.

Я собрался продолжить свое выступление, но, охваченный дрожью, был вынужден вступить в борьбу с оглушительным грохотом и обжигающими вспышками света в мозгу. Манипулятор еще больше увеличил сдвиг фаз.

— Дуг, что случилось? — встревожилась Джинкс.

— Ничего.

— Это Манипулятор?

— Нет.

Ей вовсе не нужно было знать об этом. Я сразу почувствовал, что она расслабилась. Можно было подумать, что мой ответ ее разочаровал.

Толпа притихла, и я воспользовался этим, чтобы прокричать:

— Стал бы я рисковать своей жизнью, чтобы заявить это, если бы это было неправдой! Но Сичкину нужна ваша поддержка только для того, чтобы бороться с Ассоциацией! Его симулятор будет служить только ему!

Хол в Высшем Мире еще больше сдвинул фазу в модуляторе, сделав мои мучения почти невыносимыми. При этом их сопровождали взрывы его грубого смеха.

Я поднял глаза. Ни облачка на горизонте. Наверное, он все же хочет уничтожить свое симулэлектронное создание или же думает, что я неспособен сам переориентировать тех, кто его населяет.

— Сичкин стремится управлять всей страной! — прокричал я с отчаянием. — Он возглавляет заговор с партией, против вас! — Мне пришлось переждать, пока шум немного стихнет, чтобы продолжить: — Политическая стратегия, выработанная для него Симулакроном-3, поможет Сичкину добиться избрания на любой пост!

Ближайшие к платформе ряды людей притихли и начали прислушиваться. Но большинство все равно пыталось криками заставить меня замолчать.

Теперь вокруг платформы собралось не меньше десятка полицейских. Некоторые пытались взобраться на вышку контроля сзади. Один из них кричал что-то в свой передатчик. Скоро они пришлют аэробус, и Джинкс уже не сможет прикрыть меня.

* * *

По другую сторону перекрестка, на плоской крыше «Реако» я увидел несколько фигур. Двоих я сразу узнал: это были Дороти Форд и Маркус Хэт, новый технический директор.

Напрягая последние силы, я повернулся лицом к человеческому прибою, который бился у моих ног.

— Я знаю планы Сичкина, потому что я сам входил в заговор! Если вы мне не верите, тогда вы и впрямь такие дураки, за которых вас принимает Сичкин и его партия!

Подошедший к краю крыши Хэт поднес ко рту громкоговоритель. До нас донесся его ненормально усиленный голос:

— Не слушайте его! Он лжет! Он хочет отомстить, потому что мистер Сичкин и партия выставили его за дверь, а…

Внезапно Хэт замолк, поняв, что именно только что сказал. Он мог бы легко исправить ошибку, сказав: «А ведь партия не имеет никакого отношения к мистеру Сичкину», но он этого не сделал. Он просто перепугался и смылся с крыши, тем самым подтвердив достоверность моих слов.

И этого было бы достаточно, но мне на помощь пришла Дороти Форд. Взяв мегафон, она спокойно сказала:

— Дуглас Хол сказал правду. Я являюсь личным секретарем мистера Сичкина и могу представить все необходимые доказательства заговора.

Я испытал невыразимое облегчение; толпа устремилась к зданиям «Реако». Почти в тот же момент я закричал от боли, так как Манипулятор, явно расстроенный моим успехом, использовал все возможности сдвинутого по фазе подсоединения.

— Наконец-то! — воскликнула Джинкс.

Ошалев от боли, я смог лишь кивнуть в ответ.

И тут… тончайший луч лазерного ружья, направленный откуда-то сверху, пробил мне плечо. Падая, я заметил полицейского, который удерживался за мачту на вышке.

Я попытался подальше оттолкнуть от себя Джинкс, но моя рука ничего не ощутила. Она исчезла, видимо решив наконец вернуться в свой мир.

Ее исчезновение удивило полицейских, но они быстро пришли в себя. Лазерный луч пропорол мне грудь, другой угодил в живот, а третий оторвал челюсть.

Кровь хлынула из ужасающих ран, я медленно повернулся вокруг своей оси и провалился в пропасть небытия.

Придя в себя, я почувствовал, что лежу на кушетке, обтянутой мягкой кожей, а мою голову сжимает что-то тяжелое и твердое.

Я одновременно был оглушен и утратил всякую ориентацию, но не ощущал никакой боли! Горячая кровь не била фонтаном из ран. За секунду до этого я был страдающей жертвой сдвинутого по фазе подсоединения, а сейчас меня окружали только мир и тишина.

Потом я понял, что не чувствую никакой боли, потому что на моем теле нет ни одной раны!

Все больше и больше удивляясь, я широко открыл глаза и начал рассматривать незнакомую обстановку вокруг. Я был уверен, что никогда не видел этот зал, в котором очутился, но сразу узнал симулэлектронные приборы, заполняющие почти все свободное пространство.

Осторожно повернув голову, я увидел, что лежу на кушетке, похожей на те, которыми мы пользовались при подсоединении к симулятору Фуллера. Я стащил с головы эмпатический шлем, сжимавший виски, и с недоумением начал его рассматривать.

Рядом стояла еще одна такая же кушетка. Ее поверхность еще хранила отпечаток лежавшего на ней человека. На полу валялись осколки другого шлема, который, без всякого сомнения, был яростно брошен на пол и растоптан.

— Дуг!!!

Я вздрогнул от неожиданности, узнав голос Джинкс.

— Лежи! Не двигайся! — прошептала она торопливо. — И надень скорее шлем обратно!

Слегка повернув голову, я увидел ее слева от себя. Она нажимала бесчисленные кнопки на панели управления.

Повинуясь ее повелительному тону, я нахлобучил на голову шлем и снова впал в полубессознательное состояние.

Потом я услышал, как кто-то вошел в зал; спокойней и серьезный мужской голос спросил:

— Вы занимаетесь депрограммированием?

— Нет, — ответила Джинкс. — Этого не потребовалось. Хол нашел средство сохранить всю систему. Нам нужно будет приостановить операции лишь на время, необходимое для программирования некоторых фундаментальных изменений.

— Великолепно! — воскликнул мужчина. — Совет будет счастлив узнать эту новость.

Он подошел к моей кушетке.

— А Хол?

— Он отдыхает. Последний сеанс был очень тяжелым.

— Скажите ему, чтобы он взял отпуск перед тем, как реактивировать симулятор. Он настоятельно нуждается в отдыхе.

Потом шаги удалились.

Я подумал о том дне, когда Фил Эштон вошел в мой кабинет в образе Чака Уитни. Как и Эштону, мне, по всей вероятности, удалось пересечь симулэлектронный барьер, разделяющий два мира. Но как?

Услышав, что дверь захлопнулась, я открыл глаза. Рядом стояла Джинкс.

Радостная улыбка осветила ее лицо, когда она встала на колени, чтобы снять с меня шлем.

— Дуг! Теперь ты здесь! В нашем мире!

Совершенно ошалев от ее слов, я тупо смотрел на нее.

— Ты не понимаешь? Когда я тебя спрашивала, установил ли Манипулятор контакт, то делала это для того, чтобы успеть вернуться сюда в наиболее подходящий момент!

— Значит, когда ты исчезла, — пробормотал я, — то вернулась сюда, зная, что именно сейчас Манипулятор подсоединен ко мне. И ты просто резко увеличила напряжение в цепи, которую он использовал!

— Это было необходимо, дорогой. Он же собирался уничтожить мир, который можно было спасти.

— Почему же ты не сказала мне, что собираешься это сделать?

— Но это было невозможно! Он бы сразу узнал об этом.

Все еще несколько оглушенный, я встал и с недоверием ощупал себя: грудь, живот, челюсть… Невероятно, но на мне не было ни царапины! Наконец я понял: когда произошел обмен местами с другим Холом, он вошёл в мое смертельно раненное тело как раз в ту секунду и только для того, чтобы испустить последний вздох!

Я сделал несколько неуверенных шагов и остановился перед модулятором с блестящим металлическим покрытием, в котором мог видеть себя, как в зеркале. Моя внешность до мельчайших деталей осталась такой же, какой и была. Джинкс не преувеличивала, когда говорила об абсолютном физическом сходстве.

В окне я заметил знакомую картину: движущиеся тротуары, скользящие на воздушных подушках аэробусы, островки приземления, мужчины и женщины, одетые точно так же, как и в моем мире. Хотя откуда бы могли взяться какие-то различия? Чтобы достичь поставленной цели, мой искусственный мир создавался как точное отражение этого.

Приглядевшись внимательнее, я все же заметил разницу: многие небрежно курили сигареты! Значит, табак здесь не запрещен. По всей видимости, одной из симулэлектронных функций моего мира была проверка шансов принятия закона о запрете курения.

Я резко повернулся к Джинкс:

— Как ты думаешь, нам удастся?..

Она смотрела на меня, сияя.

— Почему бы и нет? В конце концов, настоящий Дуглас Хол — ты. Он как раз собирался взять двухмесячный отпуск. Симулятор временно не работает, так что я тоже смогу отдохнуть. Мы уедем вместе. — И она с жаром продолжила: — Я познакомлю тебя со всеми особенностями нашего мира, с портретами твоих сотрудников, твоими личными привычками и фактами из твоего прошлого, с нашей историей и с нашей политической жизнью… ты скоро будешь знать все-все! Тебе будет достаточно нескольких недель, чтобы с блеском играть свою роль!

Да, это могло получиться! Я был уверен, что мы победим.

— А что же будет с… другим миром?

Она улыбнулась еще шире:

— Мы все наладим в кратчайшее время. Ты же прекрасно знаешь, какие реформы и изменения необходимы. Как раз перед деактивацией я заставила Хэта установить защитное поле вокруг «Реако». Когда ты запустишь симулятор, то сможешь начать прямо с него.

— Да! — воскликнул я с удивившим меня самого пылом. — Сначала — сильная гроза, чтобы разогнать толпу, а потом… Я составлю длинный список переориентаций и событий, которые будет нужно запрограммировать.

Она подвела меня к письменному столу.

— Мы можем начать прямо сейчас. Подготовим письменные инструкции, которые оставим сотрудникам для подготовительных работ в наше отсутствие.

Я сел в кресло Хола и только тогда начал осознавать, что поднялся из мира иллюзий в реальный мир.

Переход был слишком резким, но я был уверен, что быстро привыкну. И однажды, придет ощущение, что я и не знал другого существования.

Джинкс нежно поцеловала меня в щеку.

— Я уверена, что тебе здесь понравится, Дуг, несмотря на то, что этот мир не имеет той особой атмосферы, которая была в твоем мире. Программируя симулятор, Хол был настроен очень романтично. Он дал волю своему воображению, выбирая такие декорации, как Средиземное море, Ривьера, Тихий океан, Гималаи… — Она слегка пожала плечиками, как будто извиняясь за отсутствие экзотики в ее абсолютно реальном мире. — Ты увидишь также, что наша Луна в четыре раза меньше вашей. Но я уверена, что ты привыкнешь к этим небольшим различиям.

Я обнял ее за талию и привлек к себе. Конечно же, я к этому привыкну!

 

ГЛАВА 1

Джед остановился около скалы и ударил по каменной стене своим копьем. Ясные и четкие звуки наполнили проход.

— Ну, слышишь? — спросил Джед с оттенком снисходительного сочувствия в голосе. — Он как раз над нами.

— Я ничего не слышу, — Оуэн сделал неуверенный шаг вперед и внезапно наткнулся на спину Джеда. — И ничего не могу разобрать, кроме грязи и сталактитов.

— Никакого колодца?

— Я ничего не слышу.

— Но колодец меньше чем в двадцати шагах. Оставайся сзади.

Джед снова ударил по скале и прислушался, чтобы не пропустить едва слышных отзвуков эха. Он стоял именно там, где нужно, прижавшись к выступу скалы. Он ждал, когда появятся они.

Дальше не было скал, которые он мог бы заставить звучать, — последние звуковые отражения дали ему это понять. Он вынул два эхокамня из сумки, сильно стукнул ими друг о друга и сосредоточился на отзвуке. Справа от себя он проследил на слух гигантские скальные складки, которые отразили сложные звуковые формы.

Спутники прибавили шагу. Оуэн все еще держался за плечо Джеда.

— Он слишком хитрый. Мы никогда его не поймаем.

— Не волнуйся. Конечно, поймаем. Рано или поздно ему надоест и он перейдет в атаку. Тогда против нас будет на одного субата меньше.

— О Радиация! Тихо как в колодце! Я даже не слышу, куда мы идем.

— А как ты считаешь, зачем мне мои эхокамни?

— Что касается меня, то я больше привык к центральному эхопрожектору.

Джед засмеялся:

— Одно и то же со всеми Выжившими. Вы слишком рассчитываете на известные вам предметы.

Оуэн имел полное право презрительно фыркать, поскольку Джед, хоть и был старше его на два возникновения, в возрасте двадцати семи возникновений не был даже до-Выжившим!

Добравшись до выступа, Джед приготовил лук. Копье и камни он передал Оуэну.

— Оставайся там, где стоишь, и подавай мне четкие сигналы через одно биение сердца.

Натянув лук, он пошел вперед. Край скалы посылал ему все более и более чёткое эхо. Субат летел, размахивая огромными кожистыми крыльями. Джед приостановился и вслушался в мрачную звуковую форму, слышимо обрисованную на гладкой стене: овальная волосатая морда, вдвое больше его собственного лица; большие остроконечные уши, всегда настороженные; когти, такие же твердые, как скала, за которую они цеплялись. И двойное «пинг» отраженного звука принесло ему впечатление о двух обнаженных клыках.

— Он все еще здесь? — с тревогой спросил Оуэн.

— Ты еще не слышишь его?

— Нет, но я могу его почувствовать! Что это…

Субат сорвался с места и бросился на них.

Джеду теперь не нужны были камни: оглушительный шум крыльев служил прекрасной мишенью. Он натянул лук, прижал оперение стрелы к уху и выстрелил.

Тварь закричала хриплым и раздирающим душу криком, который отразился от стен прохода.

— О Свет Всемогущий! — воскликнул Оуэн. — Ты его убил!

— Я только ранил его в крыло, — Джед взял другую стрелу. — Скорее! Подай мне несколько эхо.

Но было слишком поздно. В несколько сильных взмахов крыльев субат улетел в боковой проход.

Слушая, как он удаляется, Джед рассеянно гладил бороду. Борода у него была густая, коротко остриженная вокруг губ, а на подбородке резко выдававшаяся вперед, что придавало его лицу решительный звук. Ростом выше натянутого лука, Джед держался прямо, как копье, руки и ноги у него были очень крепкими. Густые волосы ниспадали на спину, но были коротко острижены на лбу и оставляли открытыми уши и все лицо. Это очень гармонировало с его глазами, которые он держал широко открытыми — не из каких-то религиозных соображений, просто ему не нравились неподвижные лица, которые обычно бывают при закрытых глазах.

Чуть подальше коридор сужался, по его дну бежала выбивающаяся из-под земли речушка, оставляя лишь узкий скользкий проход.

Сильнее сжав руку Джеда, Оуэн спросил:

— Что перед нами?

Джед стукнул камнями друг о друга.

— Никаких выступающих скал, никаких колодцев. Река течет вдоль стены, и проход дальше снова расширяется.

Одновременно он внимательно вслушивался в еле слышимые отзвуки — ничтожные отражения крошечных существ, спасшихся в речке при первом звуке камней.

— Запомни это место, — сказал Джед. — Здесь полно дичи.

— Саламандры?

— Сотни. Еще есть крупные рыбы и много креветок.

Оуэн со смехом сказал:

— Я так и слышу, как Первый Выживший дает разрешение на экспедицию! Никто еще не заходил так далеко.

— Я заходил.

— Когда? — скептически спросил Оуэн.

Они уже перешли речку и снова оказались на сухом берегу.

— Восемь или девять возникновений назад.

— Радиация! Но ты же был еще ребенком! И ты прошел досюда, так далеко от Нижнего Уровня?

— И не один раз.

— Зачем?

— Я кое-что искал здесь.

— Что?

— Тьму!

Оуэн подавил смешок.

— Тьму нельзя найти. Ее можно сделать.

— Так говорит Хранитель. Когда он провозглашает: «Тьма заполняет мир людей!» — это означает, что там преобладают Грех и Зло. Но я не верю, что это так.

— А ты сам как думаешь?

— Тьма должна быть чем-то осязаемым. Только мы не можем ее узнать.

Оуэн снова засмеялся.

— Если ты не можешь ее узнать, как же ты надеешься ее найти?

Джед не обратил внимания на недоверие своего друга.

— Есть одна мысль. Мы знаем, что в Начальном Мире — первом мире, в котором человек жил до того, как покинул Рай, — мы были ближе к Всемогущему Свету. Другими словами, это был хороший мир. Предположим, что существует связь между Грехом, Злом и Тьмой. Это означает, что в Начальном Мире должно быть меньше Тьмы. Согласен?

— Допустим.

— Тогда остается только найти то, что существует в Начальном Мире в меньшем количестве!

Отзвуки эхо указали на большое препятствие впереди. Джед замедлил шаг. Дойдя до преграды, он начал изучать ее пальцами. Она была сложена из обломков скал, наваленных один на другой от края до края прохода, и достигала уровня плеч.

— Вот он! — воскликнул Джед. — Барьер!

Рука Оуэна крепче сжала плечо Джеда.

— Барьер?

— Через него легко перейти.

— Но… Закон! Мы не имеем права выходить за барьер!

Джед силой увлек его за собой.

— Пойдем! Там нет монстров. Здесь некого бояться, кроме одного или двух субатов.

— Но говорят, что это хуже, чем сама Радиация!

— Это только то, что они рассказывают. — Джед уже втащил друга на половину высоты перегородки. — Говорят даже, что здесь можно встретить демонов-близнецов Кобальта и Стронция, поджидающих путников, чтобы увлечь их в глубины Радиации. Какие невероятные глупости!

— Но… Колодец наказания!..

С трудом спускаясь по ту сторону преграды, Джед стучал своими эхокамнями как можно сильнее. И у него было сразу несколько причин для этого. Шум не только зондировал проход перед ними, но и заглушал протесты Оуэна. Оуэн шел впереди, и эхо передавали звуковое впечатление коренастого, напряженного тела и рук, закрывавших лицо.

— Во имя Света! — сказал Джед. — Да опусти же руки! Я тебе скажу, если мы наткнемся на преграду.

Последнее колебание звука передало ему пожатие плеч Оуэна.

— Я ни на что не гожусь с этими эхокамнями, — ворчал тот сердито.

Джед шел рядом, высоко оценив его смелость. Осторожный и нерешительный, Оуэн не любил пускаться в неизвестность. Но когда последнее «клик» указывало на неизбежную опасность, будь то животное или реактист, не было бойца решительнее, чем он.

Реактисты, субаты и бездонные пропасти — вот, думал Джед, вызов, который нам бросает существование. Без этих трех опасностей мир Нижнего Уровня и его бесчисленные проходы были бы так же надежны, как сам Рай до тех пор, пока человек не отвернулся от Всемогущего Света и, как гласит легенда, не поселился в мирах, в которых и по сей день существуют люди и реактисты.

Однако в данный момент Джеда прежде всего беспокоили субаты. Особенно один из них, мерзкий грабитель, который залетел однажды на Нижний Уровень и украл овцу.

Джед сплюнул от отвращения, вспомнив рассказы своего учителя по стрельбе из лука, и выругался: «Вонючие твари, проклятые Светом, появившиеся из глубин Радиации!»

Он вспомнил, как однажды молодой лучник спросил учителя:

— А откуда взялись субаты?

— Вначале это были безобидные маленькие летучие мыши, которые поставляли удобрения для наших растений. Но в какой-то момент они вошли в контакт с демонами, и Кобальт — если не Стронций — уволок одну из них в Радиацию и сделал из нее суперсущество. А от нее произошли все субаты, с которыми мы сейчас и сражаемся, — ответил тот.

Джед заполнял проход тревожными и неуверенными эхо. Оуэн, который все еще шел впереди, двигался теперь осторожнее, едва отрывая ноги от земли.

Джед улыбнулся, думая о закрытых глазах Оуэна. Это была привычка, от которой тот никогда не избавится. Он следовал в этом поверью, которое требовало, чтобы глаза были защищены и служили только для того, чтобы почувствовать присутствие Всемогущего Света, когда тот вернется.

Но Джеду было не в чем упрекнуть Оуэна, разве только в том, что тот слишком буквально понимал легенды. Ту, например, которая гласила: «Свет рассердился на человека за то, что он придумал культуру манны, и выбросил его из Рая в вечную Тьму». А ведь никто так и не сумел объяснить, что все это означает.

Один «клик», и Оуэн был здесь, в нескольких шагах впереди; другой — и он исчез. В интервале между ними раздался отчаянный крик и звук падающего на скалу тела. Потом послышалось:

— Во имя Света, вытащи меня отсюда!

Последующие эхо выявили неглубокий колодец, который раньше Оуэн закрывал от Джеда.

Встав на край колодца, Джед протянул ему копье. Оуэн схватился за него и уже начал подниматься, но вдруг Джед вздрогнул, бросил копье и упал на землю. Еще чуть-чуть, и он попал бы прямо в когти спикировавшего на него субата.

Джед воскликнул с воодушевлением:

— Сейчас мы послушаем субата!

Он проследил за животным по его пронзительным крикам, услышал, как оно описало полукруг, набрало высоту и с воплем снова бросилось в атаку. Джед быстро поднялся, закрепил копье в трещине и направил его острие на нападающую на него вопящую тварь.

Казалось, разбушевалась вся Радиация, когда яростная масса весом в три сотни ливров свалилась на Джеда и швырнула его на землю. Он поднялся на ноги и почувствовал на руке теплую кровь, там, где когти оставили глубокие царапины.

— Джед, с тобой все в порядке?

— Оставайся внизу, он еще может вернуться! — Джед ощупью нашарил свой лук.

Но все было тихо. Субат улетел, наверняка с еще одной раной от копья, которая прибавилась к предыдущим.

Оуэн уже выбрался из ямы.

— Ты ранен?

— Несколько царапин.

— Ты его убил?

— Радиация, нет! Но я знаю, где он. — Джед стукнул по земле луком и прислушался. — Он улетел выше, в Начальный Мир.

— Давай вернемся, Джед!

— Не раньше, чем его клыки будут лежать в моей сумке.

— Ты найдешь такие же в другом месте.

Но Джед продолжал упрямо идти вперед. Оуэн с неохотой последовал за ним.

— Ты действительно решил найти Тьму? — спросил он спустя некоторое время.

— Я найду ее, даже если мне придется посвятить этому всю свою жизнь.

— Зачем прикладывать столько усилий, чтобы найти Зло?

— Но я же ищу не это; Тьма, возможно, только один этап на долгом пути.

— А что же ты тогда ищешь?

— Свет.

— Великий Всемогущий Свет, — вспомнил Оуэн, наизусть читая одну из заповедей, — присутствует в душах добрых людей и…

Джед с жаром перебил его:

— А если Свет — не Бог, а что-то другое?

Этим вопросом он затронул религиозную струнку своего спутника. Он понял это по его упорному молчанию и участившемуся пульсу.

— А чем же другим может быть Всемогущий Свет? — наконец спросил Оуэн.

— Я не знаю. Но уверен, что это хорошая вещь. И если я смогу его найти, для всех людей жизнь станет лучше.

— Почему ты так решил?

— Если Тьма связана со Злом, а Свет является ее противоположностью, то Свет должен быть хорошим. И если я найду Тьму, я буду иметь представление о том, что такое Свет.

Оуэн презрительно хмыкнул:

— Это смешно! Ты действительно думаешь, что наши верования ложны?

— Не совсем. Может быть, всего лишь искажены. Ты знаешь, что происходит, когда какая-нибудь история передается от одного человека к другому? Вот и подумай, что может произойти, если она живет из поколения в поколение!

Джед сосредоточился на проходе, вдоль которого они продвигались, поскольку эхо от камней показывали, что в правой стене находится большое пустое пространство.

Свод, под которым они сейчас находились, был входом в Начальный Мир, и «клик» Джеда терялись в тишине обширной пустоты. Тогда он взял самые большие и самые твердые эхокамни, которые у него нашлись. Нужно было стучать ими с достаточной силой, чтобы звуки могли дойти до самых отдаленных уголков и вернуться.

Сначала субат. Его резкий запах указывал, что он прячется неподалеку. Но ни одно эхо не приносило впечатления его кожаных крыльев или мягкого меха на его теле.

— Субат? — с тревогой спросил Оуэн.

— Он прячется, — ответил Джед между двумя «клик». Потом продолжил, чтобы его друг не думал об опасности: — Выясним, чего ты стоишь. Скажи мне, что ты слышишь?

— Радиацию большого Мира.

— Хорошо. А еще?

— В пространстве, которое прямо перед нами… там что-то мягкое… один или два куста…

— Манны. Они растут вокруг единственного горячего источника. Еще я слышу десятки пустых колодцев, кипящая вода которых раньше утоляла жажду энергии тысяч растений. Но продолжай.

— Дальше налево — болото, большое болото.

— Хорошо! — одобрил Джед. — Его питает река. А что еще?

— Я… О Радиация! Странная вещь! Множество странных вещей!

Джед сделал несколько шагов:

— Это жилища. Они расположены вокруг стены.

— Но я не понимаю… — заинтригованный, Оуэн пошел следом за ним. — Они находятся снаружи!

— Людям, которые здесь жили, не нужно было прятаться в пещерах. Они строили стены вокруг пустого пространства, снаружи.

— Квадратные стены?

— Я предполагаю, что у них было чувство геометрии.

Оуэн попытался его остановить:

— Уйдем отсюда! Говорят, что Радиация недалеко от Начального Мира.

— Может, так и говорят, но это для того, чтобы помешать нам ходить туда.

— Я уже начинаю спрашивать себя, веришь ли ты хоть во что-нибудь!

— Конечно. Я верю во все, что я могу услышать, почувствовать, потрогать или попробовать на вкус.

Джед повернулся, и эхо его камней совпало с отверстием в одном из жилищ.

— Субат! — прошептал он, когда серия «клик» принесла ему впечатление о существе, висящем внутри каменного куба. — Бери копье. На этот раз мы готовы.

Джед тихо приблизился к сооружению на расстояние полета стрелы и убрал свои камни в сумку. Они ему больше не были нужны, ведь зверь сопел, как разъяренный бык.

Одну стрелу Джед приготовил для выстрела, а вторую засунул за пояс, чтобы она была под рукой. Он услышал, как позади него Оуэн воткнул копье в землю. Потом спросил:

— Готово?

— Стреляй скорее! — ответил Оуэн. Его голос дрожал. Послышался последний «клик», и приготовления были закончены.

Ориентируясь на шипящее дыхание, Джед выпустил стрелу, которая со свистом рассекла воздух и вонзилась во что-то твердое — слишком твердое для тела животного. С воплем ярости субат бросился на них. Джед снова натянул лук и двинулся навстречу крылатой фурии. Он выпустил вторую стрелу и быстро нагнулся.

Животное, издав крик боли, пронеслось над ними. Потом послышался глухой шум падения, и огромные легкие выпустили последний тошнотворный выдох.

Джед услышал знакомое восклицание:

— Во имя Света! Освободи меня от этой вонючки!

Обрадованный Джед ударил по скалистому грунту луком и получил звуковые изображения какой-то сплошной мешанины: субат, человек, сломанное копье, торчащая стрела.

Оуэн наконец выбрался:

— Все-таки мы его убили! Теперь можно вернуться?

— Как только я закончу. — Джед уже срезал мясо вокруг клыков животного.

Субаты и реактисты… Жители двух Уровней могли надеяться избавиться понемногу от первых, но что делать со вторым? Какое оружие нужно против существ, которые не пользуются эхокамнями и в то же время знают обо всем, что их окружает? Эта была таинственная способность, которую никто не мог объяснить иначе, как: «Они одержимы Кобальтом и Стронцием!»

Но ведь пророки утверждают, вздохнул Джед, что человек победит всех своих врагов. Джед предполагал, что это подразумевает также и реактистов, хотя ему все время казалось, что реактисты — более или менее человеческие существа.

Когда он вырвал первый клык, то вспомнил давние школьные времена.

— Что такое Свет?

— Свет есть Дух.

— Где находится Свет?

— Если бы человек не был полон греха, Свет был бы везде.

— Можем ли мы услышать или потрогать Свет?

— Нет, но в другом мире мы его увидим!

Какой абсурд! В любом случае, никто не мог объяснить словами, как можно «увидеть». Что вы сделаете со Всемогущим, когда вы его «увидите»?

Джед положил клыки в сумку и выпрямился, слушая все вокруг. Здесь что-то должно было существовать в меньшем количестве, чем в других мирах, — что-то, что люди называют «Тьма» и считают плохим и полным Греха. Но что это за вещь?..

— Джед! Иди сюда и послушай!

Чтобы определить, где находится Оуэн, пришлось воспользоваться камнями. Отзвуки принесли ему впечатление о друге, стоявшем рядом со столбом, который наклонился так сильно, что почти лежал на земле. Оуэн ощупывал предмет, болтающийся на конце столба, предмет круглый, гладкий и хрупкий, который отражал ясные и резкие звуки.

— Это лампочка! — воскликнул Оуэн. — В точности такая, как реликвия Хранителя Всемогущего Света!

Джед вспомнил другие заповеди:

«Так велико было сочувствие Всемогущего, — вспомнился ему голос Хранителя пути, — что, прогнав человека из Рая, он дал ему кусочки самого себя, чтобы некоторое время сопровождать его. И Он находился в многочисленных маленьких сосудах, похожих на эту святую лампочку».

Где-то, в каком-то из жилищ, послышался шум. Оуэн выругался:

— О Свет! Ты чувствуешь?

Конечно, Джед чувствовал. Это был такой страшный и чуждый запах, что у него поднялись дыбом волосы. Пятясь назад, он в отчаянии стучал камнями.

Эхо принесли ему невероятные и размытые звуки, впечатление о человеческом и не совсем человеческом существе, невероятно плохом, потому что оно сильно отличалось от людей, но в то же время привлекательном, потому что у него были две руки, две ноги и голова, да и держалось оно более или менее прямо. Оно шло навстречу, стараясь застать их врасплох.

Джед пошарил в своем колчане, но не обнаружил в нем стрел. В ужасе он отшвырнул лук и повернул назад, чтобы бежать.

— О Свет! — жаловался Оуэн, торопясь к выходу. — Во имя Радиации, что это такое?

Но Джед не мог ничего ответить. Он был слишком поглощен поиском выхода и в то же время следил ушами за страшной опасностью. «Это» было противнее, чем тысяча субатов.

— Это сам Стронций, — сказал Оуэн. — Легенда говорит правду. Демоны-близнецы живут здесь! — Он снова повернулся спиной к опасности, готовый кинуться к выходу, следуя за эхом своих испуганных криков.

Джед стоял неподвижно, парализованный абсолютно непонятными чувствами. Его слуховое впечатление от этой жуткой формы было ясным и четким: ему казалось, что все тело этого существа состоит из колеблющихся кусочков кожи. Но было еще и другое — вибрирующее, нечеткое, но в то же время живое пространство беззвучных эхо, которые исходили от существа и проникали в глубины его сознания как раскаленные уголья.

Звуки, запахи, вкусовые ощущения, ближайшая скала и материальные предметы, которые его окружали… все это, казалось, мучительно входило в самые глубины существа Джеда.

Над его головой раздался легкий свист «ш-с-с» — и спустя секунду он услышал крик Оуэна, полный тревоги и ужаса. Потом Джед услышал, как его друг упал у входа в Начальный Мир.

Добежав до места, где без сознания лежал Оуэн, Джед взвалил его себе на спину и бросился вперед.

Ш-с-с-с!

Что-то оцарапало его руку, оставив несколько капель вязкой жидкости. Он споткнулся, упал, поднялся и снова побежал, с трудом удерживая на спине тяжелое тело Оуэна. Внезапно он почувствовал ужасную усталость, которая навалилась на него неизвестно почему.

Он больше ничего не слышал и шел, спотыкаясь, вдоль нагромождения камней, которые образовывали левую стенку прохода. Джед с трудом обогнул большую скалу, потом зацепился ногой за небольшой выступ и упал. Вслед за этим сознание покинуло его.

 

ГЛАВА 2

— О Свет! Нужно уходить отсюда!

Приглушенный голос Оуэна привел в себя Джеда, которому с трудом удалось подняться на ноги. Потом, вспомнив об ужасе, который он испытал в Начальном Мире, он снова сел, охваченный дрожью.

— Он ушел, — заверил его Оуэн.

— Точно?

— Да. Я слышал, как он слушал вокруг нас. Потом он ушел. Во имя Радиации, кто это был? Кобальт? Стронций?

Джед выкарабкался из груды камней и начал искать свою сумку с эхокамнями, но потом передумал и решил не шуметь.

Оуэн вздрогнул от ужаса:

— Этот запах! А звук его формы!

— И еще другое ощущение! — Джед почти кричал. — Это было что-то… психическое!

Он слегка щелкнул пальцами, оценил отраженные звуки и обогнул большой сталактит, который сливался со сталагмитом складчатой формы.

— Какое еще другое ощущение? — спросил Оуэн.

— Это было так, как будто вся Радиация обрушилась мне на голову. Это не было похоже ни ка звук, ни на запах, ни на осязательное ощущение.

— Я никогда не слышал ничего подобного.

— Это не было «слышать». Нет, нет, действительно нет.

— Почему же мы потеряли сознание?

— Я не знаю.

Пройдя несколько поворотов, Джед подумал, что они уже ушли достаточно далеко, и начал постукивать своими эхокамнями.

— О Свет! — воскликнул он с облегчением. — Даже субат теперь меня не испугает.

Они перелезли барьер, потом пошли вдоль большой реки; Джед спрашивал себя, почему его друг не почувствовал того же таинственного ощущения. Сам он понял, что испытанное чувство было еще более страшным, чем само чудовище.

Потом Джед начал кусать губы при мысли об угрожающей возможности: а что, если то, что он почувствовал в Начальном Мире, было наказанием, посланным Всемогущим, потому что он отказывается — о святотатство! — верить, что Свет есть Бог?

Когда они добрались до знакомых мест, Джед сказал:

— Придется рассказать обо всем Первому Выжившему.

— Это невозможно! — возразил Оуэн. — Мы же нарушили Закон, перейдя барьер!

Джед не подумал об этом осложнении. В любом случае у Оуэна и так хватало неприятностей, так как в прошлом периоде он прозевал, что скот забрался на плантации манны.

Несколько сотен дыханий позднее Джед провел своего спутника вокруг последнего большого препятствия — огромного бездонного колодца. Он убрал свои камни. Чуть погодя он сделал Оуэну знак замолчать и увлек его в нишу в стене.

— Что происходит? — спросил Оуэн.

— Реактисты!

— Я ничего не слышу.

— Ты услышишь их через несколько биений сердца. Они перед нами, в главном проходе. Если они придут сюда, вероятно, придется бежать, чтобы достичь прохода.

Звуки, доносившиеся из другого туннеля, становились все более четкими. Заблеяла овца, и Джед узнал этот звук.

— Это одно из наших животных. Они опять ограбили Нижний Уровень.

Голоса реактистов усиливались, пока они шли до пересечения коридоров, потом снова стали удаляться.

— Иди скорее! — приказал Джед. — Сейчас они не могут нас реактировать.

Он сделал не больше тридцати шагов, потом внезапно остановился и шепнул Оуэну:

— Тише!

Сам он задержал дыхание и прислушался. Кроме собственных ударов сердца и других, послабее — Оуэна, были слышны удары сердца еще одного человека, очень близкие и слабые, но быстрые, как у человека, объятого страхом.

— Кто это? — спросил Оуэн.

— Реактист.

— Ты, наверное, чувствуешь запах, которые оставили за собой другие.

Джед шел осторожно, оценивая свои слуховые впечатления и стараясь уловить другие следы. Но это был запах реактиста, ошибиться в этом было невозможно, хотя запах и был очень слаб, словно у ребенка. Джед еще раз втянул носом воздух и задержал его в носовой полости.

Маленькая реактистка!

Он ясно разобрал биение ее сердца, когда разок стукнул камнями, чтобы исследовать детали углубления, в котором она пряталась. Шум заставил ее вздрогнуть, но вместо того, чтобы убежать, она начала плакать.

Оуэн с облегчением вздохнул:

— Это всего лишь ребенок!

— Что случилось? — спросил Джед с сочувствием.

Она не ответила.

— Что ты здесь делаешь? — спросил Оуэн в свою очередь.

— Мы не сделаем тебе ничего плохого, — пообещал Джед. — Что с тобой?

— Я… я не умею реактировать, — наконец сказала она между двумя всхлипами.

Джед присел рядом с ней.

— Ты реактистка, не правда ли?

— Да… Нет… нет. То есть…

Ей было всего двенадцать или тринадцать зарождений, не больше.

Джед вытащил девочку из ее убежища.

— А… как тебя зовут?

— Эстель.

— Почему же ты спряталась здесь, Эстель?

— Я услышала, как идут Моган и другие, и убежала, чтобы они меня не реактировали.

— Почему ты не хочешь, чтобы они тебя нашли?

— Чтобы они не увели меня в Мир реактистов.

— Но ведь твое место там, ведь так?

Она шмыгнула носом, и Джед услышал, как она вытирает слезы.

— Нет, — сказала она упавшим голосом, — там они все умеют реактировать, кроме меня. И когда я буду готова стать Выжившей, не будет ни одного Выжившего-реактиста, который бы захотел жить со мной вместе. — Она снова заплакала. — Я хочу жить в вашем мире.

— Это невозможно, Эстель, — попробовал объяснить Оуэн. — Ты не понимаешь, как люди настроены против… я хочу сказать… о, объясни ей, Джед!

Когда отражения ее голоса дали ему понять, что волосы девочки закрывают ей лицо, он откинул их назад.

— Однажды на Нижнем Уровне жила девочка; она была примерно твоего возраста. Она была очень грустная, потому что ничего не слышала. Она хотела убежать. Потом, в один период, она вдруг начала слышать! И она была очень довольна, что поступила достаточно умно и никуда не убежала до этого времени.

— Это была Другая, правда ведь? — спросила девочка.

— А вот и нет! В этом-то и дело. Мы только подумали, что она Другая. И если бы она убежала, мы бы так никогда и не узнали, что она не была такой.

Эстель молчала, и Джед повел ее к главному проходу.

— Значит, ты думаешь, — спросила она после долгого молчания, — ты считаешь, что я, может быть, начну реактировать?

Он рассмеялся и остановился в широком проходе около горячего источника, окутывающего их паром.

— Я уверен, что ты начнешь реактировать в тот момент, когда меньше всего будешь ожидать этого. И ты будешь так же счастлива, как та девочка, о которой я тебе рассказал. — Он прислушался в сторону грабителей и без труда уловил звук их удаляющихся голосов. — Ну, Эстель? Ты хочешь вернуться к себе?

— Тогда да… если ты говоришь, что так нужно.

— Браво! — Он легонько шлепнул ее и подтолкнул в сторону уходящих реактистов. Потом он сложил ладони рупором и крикнул: — Один из ваших детей остался здесь!

Оуэн отступил назад:

— Уйдем отсюда, а то у нас будут неприятности.

Джед лишь рассмеялся:

— Мы ничем не рискуем; останемся здесь, пока не убедимся, что они ее нашли. — Он прислушался к неуверенным шагам девочки, которая уходила к возвращавшимся реактистам. — Все равно сейчас они не смогут нас реактировать.

— Почему?

— Мы же находимся рядом с горячим источником. Они не могут реактировать то, что находится слишком близко к кипящей воде. Я понял это уже несколько возникновений назад.

— А при чем здесь горячий источник?

— Я не знаю. Но это так.

— Да, но если они не могут нас реактировать, они могут во всяком случае нас услышать.

— Что касается нас, то нет: они слишком доверяют своему «реактированию». Их другие чувства немного стоят.

Они подошли ко входу в Мир Низшего Уровня. Джед послушал, как Оуэн пошел к своему жилищу, потом направился к административной пещере. Он решил все же рассказать там об угрозе со стороны Начального Мира, не упоминая, однако, имени своего друга.

Все, казалось, идет нормально, слишком нормально, если учитывать недавнее вторжение реактистов. Но, в конце концов, атаки были настолько частым явлением, что стали для людей обычным делом.

Где-то слева и сверху он почувствовал след Рендела и проследил за ним по запаху вдоль шеста, на который тот поднялся, чтобы закрепить блок эхопрожектора; механическое движение камней прожектора внезапно ускорилось. Джед послушал впечатления, создаваемые более частыми эхо. Он различил оттенки рабочей команды, которая разбрасывала навоз на плантации манны, и еще одной, которая рыла новую общественную пещеру. Вдали, около стены, женщины стирали в реке белье.

Его удивила какая-то особенная полутишина, которая там царила. Она показывала, что там что-то произошло. Даже дети собрались около жилых пещер молчаливыми маленькими группами.

Справа он услышал стон, доносившийся из пещеры, в которой лечили раненых, — и изменил направление. Отраженные «клак» центрального прожектора показывали ему, что около входа в пещеру кто-то находится. Когда он приблизился, то смог услышать фигуру Зельды.

— Что-то случилось? — спросил он.

— Реактисты, — ответила она кратко. — Где вы были?

— Преследовал субата. Есть раненые?

— Альбан и Выживший Бридли. Но они получили лишь несколько царапин.

Ее голос звучал приглушенно из-за массы волос, закрывавших ее лицо.

— Среди реактистов раненые были?

Она горько рассмеялась; ее смех был похож на сухой звук отпускаемой тетивы лука.

— Вы что, шутите? Первый Выживший вас везде ищет.

— Где он?

— На собрании старейшин.

Джед направился к административной пещере; он медленно подошел к входу. Старейшина Хэверти держал речь, его резкий голос было легко узнать.

— Мы закроем вход! — Хэверти ударил по камню. — Тогда нам не нужно будет больше бояться ни реактистов, ни субатов!

— Садитесь, старейшина, — сказал Первый Выживший властным голосом. — То, что вы говорите, не имеет смысла.

— Да? А почему?

— Нам говорили, что когда-то давно это уже пробовали. Прекратилась циркуляция воздуха, и температура стала просто невыносимой.

Джед медленно прошел до входа в грот, стараясь держаться сбоку, чтобы не перебить звуки прожектора, так как это выдало бы его присутствие даже менее натренированному уху, чем его собственное.

Первый Выживший рассеянно и негромко постукивал по каменному столу.

— Тем не менее, — произнес он, — кое-что мы можем сделать.

— Да? И что же? — спросил Выживший Хэверти.

— Но в одиночку это нам не по силам. Это слишком большой проект. Необходимы совместные действия между нами и Верхним Уровнем.

— До настоящего времени мы ничего не предпринимали вместе с ними, — вступил в разговор старейшина Максвелл.

— Но они знают, что придет время и нам нужно будет объединить наши усилия.

— А о чем идет речь?

— Есть проход, который мы могли бы закрыть. Это не затруднило бы движения ни на Низшем, ни на Верхнем Уровнях, но отрезало бы нас от Мира реактистов, если наши расчеты верны.

— Главный проход, — предложил Максвелл.

— Точно. Это огромная работа, но если за нее возьмутся оба Уровня, то, возможно, мы сможем закончить ее за полпериода.

— А реактисты? — снова вскочил Хэверти. — Разве они позволят нам спокойно работать?

Джед услышал, как Первый Выживший пожал плечами, прежде чем продолжить:

— Жителей обоих наших Уровней больше, чем реактистов. Мы можем сложить материалы с нашей стороны баррикады быстрее, чем они сумеют убрать со своей. В конце концов они бросят это дело.

Вокруг большого каменного стола установилась тишина.

— Соблазн велик, — сказал Максвелл. — Нам остается только убедить жителей Верхнего Уровня.

— Я думаю, это возможно, — Первый Выживший откашлялся. — Входите же, Джед, мы вас ждали.

Войдя, Джед заметил, что Первый Выживший заметно постарел. Непрерывный стук его ногтя передал Джеду довольно сложное впечатление: лица всех сидящих вокруг стола были обращены к Джеду. Он также чувствовал, что позади Первого Выжившего кто-то стоит.

Человек этот постепенно проявился, и Джед расслышал его в деталях: не очень высокий, немного сутулый, несмотря на молодой ритм его дыхания; волосы падали на лоб и щеки, оставляя свободными только уши, нос и рот. Самая волосатая личность Низшего Уровня: Ромель Фентон-Круазе, его брат.

После того, как были соблюдены обычные правила разумного времени, чтобы узнать и подумать, Первый Выживший начал говорить:

— Джед, вы не думаете, что настало время, чтобы выдвинуть вашу кандидатуру в Выжившие!?

Первой мыслью Джеда было проигнорировать этот прозаический вопрос и сразу перейти к рассказу об угрозе, таящейся в Начальном Мире. Но так как к этому вопросу нужно было подходить с большой осторожностью, он решил немного подождать с этим и ответил лишь:

— Да, конечно!

— Вы уже думали об объединении?

— Радиация, нет! — Он прикусил язык. — Нет, об этом я еще не думал.

— Вы, конечно, знаете, что любой человек должен стать Выжившим и что первая обязанность Выжившего — это выжить.

— Так меня учили.

— И выжить означает не только сохранить свою собственную жизнь, но и передать ее следующим поколениям.

— Я это прекрасно осознаю.

— И вы не нашли никого, с кем бы вы хотели объединиться?

Была Зельда, но она была из «волосатых лиц». Была Луиза, эхо которой отражали чистое лицо и открытые глаза, но она все время дрыгалась и хихикала.

— Нет, Ваше Выживание!

Вокруг стола раздались жесты неодобрения, а Ромель потер руки при мысли о том, что должно произойти дальше. Его злорадство напомнило Джеду о времени, когда «шутки» Ромеля имели форму лассо, которое вылетало из укрытия и швыряло его на землю, больно обвившись вокруг его щиколоток. Вражда между братьями продолжала существовать и поныне. Но сейчас она выражалась по-взрослому — или почти по-взрослому.

— Хорошо, — с воодушевлением сказал Первый Выживший; он поднялся. — Я думаю, что мы нашли для вас подругу для объединения.

Джед пробормотал что-то неразборчивое, но потом, забыв всякое уважение, выкрикнул:

— Нет, только не для меня!

Как объяснить им, что у него нет времени, чтобы объединиться? Что он должен оставаться свободным, чтобы продолжать то, что начал много периодов назад? Что он подвергает сомнению их религиозные верования? Что он хочет посвятить свои силы доказательству того, что Свет — физическое явление, которого можно достичь в этой жизни, а вовсе не то, что существует только в жизни будущей?

Ромель со смехом сказал:

— Это решат старейшины.

— Ты не старейшина!

— Ты тоже. И ты забываешь известный кодекс старшинства.

— К Радиации кодекс!

— Достаточно! — прервал их Первый Выживший. — Как напомнил Ромель, вопрос о вашем объединении решать нам. Что скажут старейшины?

Максвелл предложил:

— Расскажите нам сначала о некоторых деталях соглашения между Мирами.

— Хорошо, — согласился Первый Выживший. — До сегодняшнего момента ни я, ни Ла Ру ничего не сообщали об этом, но мы оба придерживаемся мнения, что нужно укрепить отношения между двумя мирами. Ла Ру думает, что объединение Джеда с его родной племянницей поможет этой цели.

— Ни за что на свете! — запротестовал Джед. — Ла Ру, наверное, очень хочет избавиться от родственницы, мало одаренной природой!

— Вы ее когда-нибудь слышали? — спросил Первый Выживший.

— Нет! А вы?

— Я тоже нет; но Ла Ру говорит…

— Мне плевать на то, что говорит Ла Ру!

Джед отошел назад на один шаг и прислушался. Старейшины ворчали от нетерпения. Его упорство им явно не нравилось. Если он будет пассивно выжидать, они обязательно поймают его на крючок!

Он неловко начал:

— В Начальном Мире обитает чудовище! Я преследовал субата и…

— В Начальном Мире? — недоверчиво спросил Максвелл.

— Да! Эта тварь воняла, как сама Радиация, и…

— Вы отдаете себе отчет в том, что вы сделали? — строго спросил Первый Выживший. — Переход через барьер — самое большое преступление, за исключением убийства и перемещения скал или других крупных предметов!

— Но та тварь! Я же объясняю вам, что я слышал нечто ужасное, вредное…

Голос Первого Выжившего перекрыл даже «клак» центрального прожектора:

— Во имя Всемогущего Света! Что вы ожидали найти в Начальном Мире? Как вы думаете, зачем тогда наши законы и барьер?

Ромель предложил:

— Джед заслуживает сурового наказания.

— Не вмешивайтесь, — сухо сказал Первый Выживший.

— Колодец наказания, — предложил Максвелл.

— А? Что? — пролаял Хэверти.

Джед снова попробовал начать рассказ:

— Эта штука, она…

— Что вы думаете насчет семи периодов активности, отрешенности и покорности? — продолжил Хэверти. — А если он поступит так еще раз, тогда два зарождения в колодце.

— Не слишком строго, — сказал Максвелл. Но он не упомянул о том, что знал каждый: только один пленник провел более десяти периодов активности в Колодце, и его пришлось держать связанным в течение целого зарождения, прежде чем он успокоился.

Первый Выживший взял слово:

— Символическое наказание Джеда будет зависеть от его согласия на объединение.

Старейшины постучали по столу в знак согласия.

— Пока вы будете отбывать свое наказание, — сказал Первый Выживший Джеду, — вы сможете подготовиться к тому, чтобы пойти на Верхний Уровень на пять подготовительных периодов к декларации намерений объединения.

Ромель Фентон-Круазе вышел следом за старейшинами, с трудом скрывая свою радость.

Когда они остались одни, Джед сказал Первому Выжившему:

— Что за манера — подкладывать свинью своему собственному сыну?

Старый Фентон устало пожал плечами.

— Зачем связываться с этой бандой там, наверху? — продолжал ворчать Джед. — До сих пор мы и сами справлялись с реактистами, не так ли?

— Их число все растет. К тому же у них недостаточно еды.

— Мы поставим ловушки! Мы будем производить больше продуктов!

Фентон упрямо покачал головой.

— Наоборот, мы будем производить их еще меньше. Ты забываешь, что три горячих источника иссякли тридцать периодов назад. Это означает, что ростки манны погибли и теперь будет меньше пищи для скота и для нас самих.

Джед почувствовал симпатию к Первому Выжившему. Теперь они находились у входа в пещеру, и отраженные звуки показывали ему похудевшие руки и ноги Фентона. Его волосы уже редели, но он все еще гордо откидывал их назад, показывая явное желание обойтись безо всякой защиты лица.

— Но почему я, — проворчал Джед. — Почему не Ромель?

— Он незаконнорожденный, ты это хорошо знаешь.

Джед не понимал, какое это может иметь значение, но не стал задерживаться на этом пункте.

— Тогда кто-нибудь другой! Есть и Рэндл, и Мани, и…

— Мы с Ла Ру обсуждали уже этот вопрос, когда ты ростом доходил мне до пояса. И именно тебя я поднял в его глазах до такой высоты, что он считает тебя почти равным реактисту.

* * *

Наверное, самым трудным в наказании Джеда было молчание; молчание и тяжелая, грубая работа. Принести удобрения из мира маленьких летучих мышей, доползти до места обитания кузнечиков и притащить оттуда мертвых насекомых, которые послужат удобрением на плантациях манны; выкопать обводные каналы, чтобы отвести излишек воды из колодцев, обваривая кожу обжигающим паром; заниматься скотом и кормить с рук цыплят, пока они не научатся искать пищу самостоятельно…

И все это время он был обречен на полное молчание. С ним говорили, только когда надо было отдать приказание. Он не имел права пользоваться эхокамнями, чтобы точно слышать. Он был абсолютно изолирован от любых контактов.

Первый период длился вечность; второй — в двенадцать раз дольше. В третьем периоде он занимался садом и посылал к Радиации всякого, кто подходил к нему, поскольку к нему подходили только для того, чтобы отдать очередное распоряжение, — все, кроме одного человека.

Это был Оуэн, который принес ему приказ начать копать общественную пещеру. И Джед услышал морщины, прочерченные заботами на лице друга.

— Если ты думаешь, что заслужил наказание вкалывать вместе со мной, — сказал Джед, нарушая правило молчаливого отречения, — то забудь об этом. Это я заставил тебя перейти барьер.

— Я много думал об этом, — признал Оуэн с некоторым холодком в голосе. — Но меня беспокоит другое.

— Что? — спросил Джед, продолжая раскладывать навоз вокруг ростков манны.

— Я недостоин стать Выжившим. После того, как я побывал в Начальном Мире.

— Забудь все это.

— Я не могу, — голос Оуэна звучал виновато. — Я оставил всю свою смелость по ту сторону барьера.

— Дурачок! — мягко сказал Джед. — Прекрати это.

Четвертый период он провел в одиночестве: никто не приходил к нему даже для того, чтобы передать очередной приказ. Во время пятого он постарался обрести твердость духа, радуясь, что ему удалось избежать колодца. Но во время шестого, неимоверно уставший, с мучительной болью в мышцах, он понял, что ничего худшего и быть не могло. И до того, как он закончил последнюю из своих изматывающих, а нередко и непосильных для человека работ, он желал, чтобы его — во имя Радиации! — просто-напросто приговорили к колодцу.

Джед положил последнюю каменную плиту в одной из новых пещер, потом остановил эхопрожектор на период сна. Шатаясь от усталости, он еле дотащился до пещеры Фентонов.

Ромель спал, но Первый Выживший еще бодрствовал.

— Я счастлив, что ты наконец все закончил, — сказал он, чтобы подбодрить Джеда. — Сейчас отдыхай. Завтра тебя отведут на Верхний Уровень для пяти подготовительных периодов к декларации намерений объединения.

Слишком уставший, чтобы спорить, Джед упал на приготовленную для сна каменную плиту. Но отец спокойно продолжал:

— Ты должен знать: кажется, реактисты снова начали захватывать пленников. Четыре периода тому назад Оуэн пошел за грибами. Больше мы его не слышали.

Джед мгновенно проснулся; он был не настолько усталым, как ему казалось. Когда Первый Выживший заснул, Джед нашел свои эхокамни и незаметно выбрался с Нижнего Уровня. Он одновременно и осуждал глупую гордость Оуэна, и беспокоился о его судьбе.

Борясь с желанием упасть на месте и заснуть мертвым сном, он миновал место, где они повстречали маленькую реактистку, прошел вдоль быстрой речки и оказался в узком туннеле. Прослушивая каждый колодец на своем пути, он достиг барьера и с трудом преодолел его. С другой стороны он почти сразу же наткнулся на очень знакомый предмет — на колчан Оуэна!

Потом ему попались сломанное копье и две стрелы. Эхо его камней показали ему и разбитый лук Оуэна у самой стены. Принюхиваясь к тому, что, возможно, было остатками запаха существа из Начального Мира, он вернулся к барьеру.

Оуэн даже не успел воспользоваться своим оружием!

 

ГЛАВА 3

При входе на Верхний Уровень непривычные звуки центрального прожектора принесли Джеду многочисленные, впечатления о мире, достаточно похожем на его собственный: с пещерами, рабочими местами и оградами для скота.

Ожидая эскорта, который должен был за ним прибыть, он с грустью думал о найденном по другую сторону барьера оружии Оуэна. Похоже, он ошибался, думая, что проклятое существо было послано самим Светом только для того, чтобы наказать его за святотатственное отрицание веры. В конце концов, барьер, видимо, был построен только для того, чтобы защитить людей от этих чудовищ. Но это не остановит его в поисках Тьмы. И он не позволит, чтобы судьба Оуэна надолго осталась невыясненной.

— Джед Фентон?

Голос, который послышался из-за скалы слева, застал его врасплох. Выйдя на ясный звук центрального прожектора, человек сказал:

— Я — Лоренц, советник Ла Ру Ансельма.

Голос Лоренца говорил о человеке маленького роста, со слабым дыханием, который держался немного ссутулившись. Джед получил и непрямое звуковое впечатление лица, покрытого глубокими морщинами, на котором отсутствовала нежная влажность открытых глаз.

— Десять прикосновений узнавания? — вежливо спросил Джед.

Но советник отклонил предложение.

— Мне достаточно моих чувств; я никогда не забываю того, что слышу.

Он начал спускаться по тропинке, извивающейся по зоне горячих источников. Джед следовал за ним.

— Ла Ру ждет меня?

Это был бесполезный вопрос, поскольку гонец наверняка уже сообщил о его приходе.

— В противном случае я бы не пришел вас встречать.

Почувствовав враждебность в резких словах советника, Джед обратил на него особое внимание. Эхо прожектора сильно изменялись при контакте с Лоренцем из-за решительного и злобного выражения его лица.

Джед откровенно спросил:

— Вы против моего присутствия здесь?

— Да, я не советовал делать это. Я не понимаю, что мы выиграем, объединившись с вашим Миром.

Неодобрительное отношение советника занимало Джеда до тех пор, пока он не понял, что объединение двух Уровней автоматически повлечет за собой ослабление влияния Лоренца.

Тропинка перестала спускаться и теперь шла вдоль правой стены. Жилые пещеры отражались приглушенными звуками. Джед скорее почувствовал, чем услышал несколько групп любопытных, слушающих, как они проходят мимо.

Советник взял его за плечи и повернул направо.

— Вот пещера Ла Ру.

Джед остановился в замешательстве, пытаясь сориентироваться. Пещера была глубокой, с многочисленными выступами-полками. У входа находился большой плоский камень, явно служивший столом. На камне он услышал ряды скорлупок манны, приготовленные к большому празднику.

— Добро пожаловать на Верхний Уровень! Я Норис Ансельм Ла Ру.

Джед услышал, как хозяин пещеры подошел к нему, протягивая руку. Роста он был очень внушительного. Рука Ла Ру сразу нашла его руку, что показывало натренированность его чувств.

— Я много слышал о вас, мой мальчик! — он взял его под руку. — Десять прикосновений?

— Конечно.

Джед почувствовал прикосновения пальцев, которые методично исследовали его лицо, торс и руки.

— Хорошо, — произнес Ансельм одобрительным тоном. — У вас правильные черты лица, вы держитесь прямо, да и весь вы гибкий и сильный. Я не думаю, что Первый Выживший преувеличил. Ваша очередь.

Руки Джеда ознакомились с довольно полным, но не дряблым телом. Коротко остриженные волосы и борода, как и обнаженный торс, доказывали нежелание стареть. Веки Ла Ру затрепетали, протестуя против прикосновения. Это означало, что он отвергает практику закрытых глаз.

Ансельм улыбнулся:

— Итак, вы пришли, чтобы заявить о своих намерениях объединения?

Он провел Джеда к скамье около стола-плиты, приготовленного для праздника.

— Да! Первый Выживший говорит, что…

— Ах да, Первый Выживший Фентон. Я уже давно не слышал его.

— Он мне…

— Старый добрый Эван! — сказал Ла Ру, улыбаясь. — У него была прекрасная идея — сблизить оба Уровня. Что вы об этом думаете?

— Сначала я…

— Конечно! Не нужно иметь большого воображения, чтобы понять все преимущества, не правда ли?

Потеряв надежду закончить хотя бы одну фразу, Джед решил рассматривать вопрос как риторический и сосредоточился на слабых отзвуках, доходивших до него от входа в пещеру. Кто-то вошел и молча слушал их. Отражение нескольких «клак» прожектора показало ему молодую женщину.

— Я говорил, — повторил Ансельм, — что не нужно большого воображения, чтобы понять преимущества, которые можно извлечь из союза двух Уровней.

Джед стал слушать более внимательно.

— Конечно, нет. Первый Выживший говорит, что есть много преимуществ. Он…

— Что касается этого объединения, я думаю, вы уже готовы?

Одну фразу Джеду все же удалось закончить. Но так как он не мог рассчитывать на новый успех, то просто ответил:

— Да.

— Браво! Делла будет великолепной Выжившей. Может быть, немного слишком упрямой. Но возьмите, например, моё собственное объединение…

Ла Ру пустился в долгие рассуждения, а Джед обратил все свое внимание на спрятавшуюся девушку. Теперь он знал, где она. При упоминании имени «Делла» ее дыхание изменило ритм, и ему показалось, что он услышал участившийся пульс девушки.

Ясные и четкие звуки голоса Ансельма производили отчетливые эхо. И Джед заметил правильный профиль девушки. Высокие скулы подчеркивали волевую форму подбородка. Ее глаза были широко открыты, а волосы причесаны так, как он никогда до того не слышал. Связанные сзади шнурком, они свободно падали на спину и оставляли лицо полностью открытым. Его воображение доставило ему приятное эхо Деллы, бегущей с развевающимися волосами вдоль какого-то прохода.

— Но, увы, у нас с Лидией не было сына, — словоохотливый хозяин коснулся уже другой темы, — и тем не менее было бы желательно, чтобы моя высокая должность оставалась среди наших родственников, ведь правда?

— Конечно, — сказал Джед, уже полностью утерявший нить разговора.

— И единственным способом достичь этой цели без излишних осложнений является объединение между вами и моей племянницей.

Джед подумал, что девушке представился случай обнаружить свое присутствие. Но она не шевельнулась.

Волнение, вызванное его приходом, утихло, и он мог слышать звуки нормальной повседневной жизни: женщины убирали пещеры, мужчины работали, дети играли и кричали, в загонах шевелился скот.

Ла Ру взял его за руку и сказал:

— Хорошо, позднее мы познакомимся поближе. Сегодня будет торжественный ужин, во время которого вас представят Делле. Я вам приготовил отдельную маленькую пещеру.

Он провел Джеда вдоль ряда жилых пещер. Но через несколько шагов Ансельм остановился.

— Первый Выживший сказал мне, что у вас замечательные уши. Послушаем, чего они стоят.

Немного смущенный, Джед начал исследовать окружающий мир. Через некоторое время он обратил внимание на выступ, тянувшийся вдоль стены, от которого они уже довольно далеко отошли.

— Я слышу кого-то на этом выступе, — сказал он. — Маленький мальчик лежит наверху и слушает мир.

Ансельм восхищенно присвистнул. Потом он крикнул:

— Мира! Ваш мальчишка опять забрался на карниз!

Недалеко послышался голос женщины:

— Тимми, Тимми, где ты?

И тоненький голосок ответил издали:

— Здесь, наверху, мама!

— Невероятно! — воскликнул Ла Ру. — Просто невероятно!

К концу торжественного ужина Ансельм с шумом поставил на стол чашу и поделился своим восхищением с присутствующими:

— Это было замечательно: на другом конце выступа лежал этот мальчишка, но Джед его услышал! Как это у него получается?!

Джед предпочел бы не говорить об этом. Ему уже достаточно надоели и без этого: все гости воспользовались правом на десять прикосновений, от первого до последнего.

— За выступом, — объяснил он устало, — есть свод, который усиливает звуки центрального прожектора.

— Да нет! Это великолепный подвиг, мой мальчик!

Уважительный шепот послышался вокруг каменного стола.

Советник Лоренц, смеясь, сказал:

— Слушая рассказ Ла Ру, я чуть было не поверил, что наш гость — реактист.

За этим замечанием последовало смущенное молчание. Джед смог услышать довольную улыбку советника. Но Ансельм стоял на своем:

— Это было просто замечательно!

Тут в разговоре возникла длинная пауза, и Джед воспользовался этим, чтобы сменить тему:

— Мне очень понравились креветки, но саламандра еще вкуснее. Я никогда не ел ничего более вкусного.

— Это меня не удивляет, — с гордостью сказал Ансельм. — И мы должны благодарить Выжившую Бейтс. Откройте нашему гостю ваш секрет, Выжившая.

Довольно полная женщина, сидевшая на другом конце стола, объяснила:

— Я подумала, что мясо будет вкуснее, если мы не будем опускать его непосредственно в кипящую воду. Тогда мы попробовали класть его в непроницаемую скорлупу манны, которую и погружали в горячий источник. Таким образом, мясо готовилось в собственном соку.

Сосредоточив все свое внимание, Джед понял, что Делла слушает малейшее его движение.

Лоренц добавил:

— Раньше Выжившая готовила саламандру еще лучше.

— Тогда я готовила ее в большом кипящем колодце, — сказала женщина.

— А что с ним сейчас? — спросил заинтересованный Джед.

— Он высох недавно так же, как и два других, — объяснил Ансельм. — Но я думаю, что это не так уж и важно.

Гости начали уходить — все, кроме Деллы. Но она, казалось, не обращала на Джеда никакого внимания.

Ла Ру крепко сжал плечо Джеда и прошептал ему:

— Удачи, мой мальчик! — после чего ушел к себе.

Джед приблизился к девушке.

— Десять прикосновений?

Кто-то остановил эхопрожектор, чтобы обозначить конец периода активности; Джед остался сидеть, слушая ровное дыхание Деллы. Он начал небрежно барабанить по каменному столу и изучать отражения звуков от наморщенного лба и сжатых губ девушки.

Вдруг он услышал, как она быстро отвернулась, хотя и не запротестовала против ознакомления.

Он нерешительно провел пальцами по профилю ее лица, ощутил упругость щек. Он также изучил странную прическу и прямые плечи, потрогал гладкую теплую кожу.

Она отпрянула:

— Я уверена, что вы теперь сможете легко узнать меня.

Если действительно суждено попасть в сети объединения, подумал Джед, то партнерша могла оказаться и намного хуже.

Он подождал прикосновения ее пальцев, но не ощутил их; вместо того чтобы потрогать его, она встала и медленно направилась к естественной пещере, глубина которой отражала шум ее шагов. Он пошел следом.

— Ну, и какое у вас ощущение, — наконец спросила она, — когда вас принуждают к объединению?

Ее слова выражали горькое возмущение.

— Я вас не понял.

— Почему вы не отказываетесь?

Она села на каменный выступ. Он остановился перед входом в пещеру, исследуя детали по эху ее слов.

— А вы?

— У меня нет выбора. Так решил Ла Ру.

— Тогда вам тяжело. — Конечно, девушка полагала, что все это придумал сам Джед, и он поспешно добавил: — Я думаю, что могло бы быть и хуже.

— Для вас, может быть. Но я могла бы выбирать из дюжины понравившихся мне молодых людей Верхнего Уровня.

Он огрызнулся:

— Но вы же не знаете меня! Вы даже отказались от десяти прикосновений.

Она подняла камень и отбросила его. Плюх!

— Я не настаивала на них, — сказала она. — Я сама не хочу.

Он решил, что несколько прочувствованных рассуждений помогут улучшить ее настроение.

— Неужели я настолько вам неинтересен?

— Вы неинтересны? О нет! — резко ответила она. — Вы — Джед Фентон с Нижнего Уровня!

С легким всплеском упал еще один камень.

— Это была затея вашего дяди, — напомнил он.

Вместо ответа она продолжала бросать в воду камешки.

Джед понял, что должен защищаться. Если он будет продолжать в том же духе, то лишь укрепит ее в мысли, что он стремится к объединению; а это вовсе не соответствует действительности, потому что объединение и обязательства, налагаемые им, означают конец его поисков Света…

Делла встала и подошла к стене, вдоль которой свешивалась бахрома тонких сталактитов. Она легонько тронула их, и мелодичные звуки наполнили все пространство пещеры. Это была грустная мелодия, которая пела о нежных и глубоких чувствах. Джед был глубоко взволнован талантом и тонкостью девушки, как и такой неожиданной стороной ее натуры.

Внезапно она с гневом ударила по сталактитам еще раз, потом взяла еще один камень, бросила его, и он со свистом рассек воздух. Девушка гордо вышла из пещеры.

Плюх!

Заинтересовавшись, он решил обследовать болотце поближе. Он был заинтригован тем, что не сумел почувствовать эту жидкую массу, когда был в пещере. Однако он быстро обнаружил воду. Это был глубокий тихий источник, величиной не больше его ладони.

А ведь Делла с тридцати шагов небрежно бросила десяток камней, каждый раз точно попадая в цель!

* * *

Почти все время церемонии, которая состоялась в следующий период, Джед думал о девушке. Его больше смущала ловкость Деллы, чем ее враждебное отношение. Возможно, она демонстрировала эту ловкость нарочно — чтобы он не очень-то гордился своими достижениями? Или она ничего заранее не придумывала? В любом случае ничто не могло объяснить ее необыкновенные способности.

Ла Ру сел рядом на почетную скамью и хлопнул его по плечу:

— Он весьма силен, этот Дрейк, вы не находите?

Джед должен был согласиться, хотя он знал многих Выживших с Нижнего Уровня, способных поразить цель более трех раз из девяти.

Он сосредоточился на «клак» центрального прожектора и услышал, как Дрейк снова натягивает свой лук. Тревожная тишина заполнила помещение, и Джед тщетно пытался услышать дыхание и удары сердца Деллы.

Лук Дрейка задрожал, и стрела со свистом рассекла воздух. Но глухой звук показал, что в цель она не попала и вонзилась в землю. Через мгновение официальный арбитр объявил:

— Две ладони правее. Счет три — десять.

Раздались аплодисменты.

— Ну как, хорошо? — с гордостью спросил Ансельм.

Повернувшись к Джеду, советник Лоренц сказал:

— Вам, должно быть, не терпится принять участие в конкурсе!

Поскольку рана, которую ему нанесла Делла, обвинив его в тщеславии, была еще свежа, Джед ответил, не особенно связывая себя:

— Я готов к любому испытанию.

Услышав это, Ла Ру воскликнул:

— Браво, мой мальчик! — Он встал и объявил: — Наш гость хочет выступить в конкурсе по метанию копья!

Джед спросил себя, не послышался ли ему презрительный вздох, который примешался к аплодисментам.

Лоренц подвел его к месту хранения оружия, и Джед тщательно выбрал себе копья.

— Какие мишени? — спросил он.

— Кружки из волокна манны шириной в две ладони, с пятидесяти шагов.

Советник взял его за руку и показал нужное направление.

— Я их слышу, — заверил его Джед. — Но я попрошу, чтобы мои мишени бросали в воздух.

Лоренц отошел от него, заявив:

— Вы, должно быть, хотите услышать, до какой степени можете быть смешным!

— Это мое дело! — Джед взял свои копья. — Можете бросать диски.

Итак, Делла решила, что он хвастун? Он достал свои эхокамни и отошел к горячим источникам. Потом начал равномерно постукивать камнями. Знакомые звуки дополнили сигналы центрального прожектора. Теперь он мог четко слышать все, что его окружало: выступ, пустоту коридора за ним, Лоренца, приготовившегося бросать мишени.

— Бросайте! — крикнул он советнику.

Первый плетеный диск взвился в воздух, и Джед метнул копье. Он услышал, как оно пробило диск и вместе с ним шумно упало на землю. На мгновение ему показалось, что произошло что-то необычное, но он никак не мог понять, что именно, и крикнул:

— Бросайте мишень!

Джед попал еще раз, потом еще.

Восклицания зрителей помешали ему, и в четвертый раз он промахнулся. Пришлось подождать, пока тишина восстановится, после чего он продолжил. Пять следующих бросков достигли цели. Потом он остановился и внимательно прислушался вокруг.

Что-то было не совсем нормально, теперь он был в этом уверен. Но что?

— Это была последняя мишень, — прокричал советник.

— Найдите еще одну! — ответил Джед.

На трибунах воцарилась мертвая тишина. Потом Ансельм рассмеялся и прокричал:

— Свет возьми! Восемь из девяти!

— Должно быть, он реактист, раз он такой ловкий, — донесся издали голос Лоренца.

Джед резко повернулся. Вот оно что — реактисты! Он внезапно понял, что уже за несколько биений сердца до этого ощутил их запах.

В ту же минуту кто-то крикнул:

— Реактисты! Там, наверху, на карнизе!

Через мгновение началась всеобщая паника. Женщины кричали и искали своих детей. Выжившие бросились к месту хранения оружия.

Джед услышал, как мимо со свистом пролетело копье и упало около почетной скамьи. Ла Ру выругался, но голос его заметно дрожал.

— Всем оставаться на месте, — прогремел голос, уже знакомый Джеду после нескольких предыдущих набегов: это был Моган, глава реактистов. — Не то я проткну грудь Ла Ру!

Теперь Джеду удалось скоординировать звуковую картину ситуации более или менее точно. Моган и дюжина реактистов расположились вдоль склона, звуки центрального прожектора ясно отражались от их поднятых копий. Один реактист охранял вход, стоя около скалы.

Очень осторожно и тихо Джед наклонился, чтобы подобрать свое копье. Но тут же рядом просвистел дротик и вонзился в землю прямо перед ним.

— Я же сказал, чтобы никто не двигался! — послышался угрожающий голос Могана.

Джед понял, что даже если ему удастся подобрать свое копье, все равно банда реактистов находится вне досягаемости для броска — кроме часового, стоящего у выхода. И между собой и этим человеком он слышал только горячие колодцы и ростки манны. Если ему удастся достичь первого источника, ни один из грабителей не сможет его реактировать в горячей зоне.

Он проследил за полетом другого дротика, брошенного с выступа. Дротик вонзился в рукоятку эхопрожектора, намертво заклинив шкив, и весь Верхний Уровень погрузился в мертвую тишину.

— Возьмите все, что хотите, — простонал Ла Ру, — и уходите.

Джед медленно двинулся по направлению к первому горячему источнику.

— Что вы знаете о реактисте, который пропал двадцать периодов тому назад? — спросил Моган.

— Абсолютно ничего.

— Во имя Радиации! Мы сами в этом убедимся, прежде чем уйти.

Влажное тепло коснулось торса Джеда, и он быстро сделал несколько шагов, отделявших его от зоны паров.

— Мы действительно об этом ничего не знаем! — повторил Ла Ру. — У нас тоже пропал один Выживший, уже более пятидесяти периодов тому назад!

Пробираясь через зону горячих источников, Джед слегка постукивал зубами, чтобы слышать эхо. А услышав последние две фразы, он вздрогнул. Один пропавший реактист? Один из людей Верхнего Уровня? Может быть, существовала какая-то связь между этими двумя событиями и исчезновением Оуэна? Может быть, чудовище Начального Мира действительно перешло барьер?

В это время Моган пролаял:

— Нортон, Селлерс! Обыщите пещеры!

Джед прошел мимо последнего горячего источника и беззвучно подошел к скале. Теперь между ним и грабителем, охранявшим вход, находился только большой камень. Дыхание и пульс мужчины точно указали Джеду его место. Ни у кого и никогда не было такого преимущества перед одиночным реактистом! Но действовать нужно было быстро! Нортон и Селлерс уже спускались вдоль карниза и через три или четыре дыхания могли оказаться рядом с ним.

В следующие несколько минут произошло так много событий, что он не успел воспринять все сразу. В тот момент, когда он огибал скалу, он ощутил жуткую вонь твари изначального Мира. Но было слишком поздно, чтобы он мог ее избежать.

Лишь только Джед вышел из-за скалы, огромный конус ревущей тишины с воплем появился из коридора. Непостижимое ощущение нахлынуло на Джеда с оглушающей силой. Как будто в его мозгу открылись неизведанные области, как будто тысячи сверхчувствительных нервов, до этого никогда не действовавших, внезапно начали посылать в его мозг массу незнакомых импульсов.

В тот же миг он услышал «ш-с-с», которое уже слышал в Начальном Мире как раз перед тем, как Оуэн потерял сознание. Сначала он услышал, как прямо перед ним упал на землю реактист, потом послышались испуганные выкрики, раздававшиеся позади него.

Резко обернувшись, чтобы избежать чудовища и сопровождавшего его пугающего «шума», который он не мог ни услышать, ни потрогать, Джед едва услышал копье, брошенное в него одним из реактистов.

При последнем ударе сердца он попытался пригнуться, но было слишком поздно.

 

ГЛАВА 4

Слушая свои эхокамни, Джед неуверенными шагами двигался вдоль длинного коридора. Противоречия, которые он слышал, смущали его. Даже сам проход был одновременно и знакомым, и странным. Джед был уверен, что когда-то уже приходил сюда. Например, он точно помнил этот точеный сталактит, роняющий холодные капли в крошечное озерко. Он часто останавливался здесь, трогая руками его влажную и скользкую поверхность и вслушиваясь в красоту падающих капель.

И в то же время, когда он направлял свои «клик» прямо на сталактит, тот превращался в живое существо, удлиняясь до самой воды или же, наоборот, сокращаясь почти до потолка. Рядом с ним угрожающе открывалось и закрывалось отверстие колодца. Сам коридор тоже сокращался и раздвигался наподобие гигантских легких.

— Не бойся, Джед! — прозвучал нежный женский голос. — Мы просто забыли искусство удерживать предметы на месте.

Голос был одновременно умиротворяющим и знакомым, чужим и волнующим. Джед послал несколько точных «клик». К нему вернулось впечатление о лице, лишенном всякого выражения. Джед хотел прикоснуться к нему, но его руки схватили пустоту. И в то же время он ведь ясно слышал ее!

— Уже так давно, Джед! Все детали позабыты.

Джед сделал несколько нерешительных шагов.

— Добрая Выжившая?

Он почувствовал ее легкую иронию:

— Ты говоришь это таким холодным тоном!

И сразу целая лавина детских воспоминаний обрушилась на его сознание.

— Но ведь вас же не было! И вы, и Глухое Ухо, и Вечный Человек… все вы были только мечтой, сном!

— Послушай вокруг себя, Джед, разве все это кажется тебе реальным?

Сталактит продолжал изменять форму. Стена коснулась его руки, а потом вернулась на прежнее место.

Значит, это состояние, похожее на те, которые приходили к нему в детстве. Со стесненным сердцем он вспомнил периоды, когда Добрая Выжившая брала его за руку и уводила с собой. Это была рука, которую он не всегда мог ощущать, и в реальном мире она никуда его не уводила, потому что на самом деле он продолжал спать на своей каменной скамье. И тем не менее он внезапно оказывался в длинном коридоре или в маленьком смежном Мире вместе с Глухим Ухом — мальчиком, который мог различать только жужжание насекомых. Добрая Выжившая объясняла: «Ты и я, Джед, мы можем избавить Глухое Ухо от его одиночества. Подумай о страшном мире, в котором он живет — абсолютно молчаливом мире! Но я смогу провести вас обоих через этот проход, и вы сможете играть вместе так, как будто он не глухой!»

Джед опять оказался в том же самом, странном и вместе с тем знакомом коридоре.

Добрая Выжившая произнесла:

— Глухое Ухо теперь уже взрослый, ты просто не узнаешь его.

Удивленный Джед возразил:

— Но воображаемые создания не могут расти!

— Мы не совсем такие, как остальные воображаемые создания.

Он спросил недоверчиво:

— И где же Глухое Ухо? Я хочу его слышать.

— Он чувствует себя хорошо, и Вечный Человек тоже. Вечный Человек очень постарел. Знаешь, он на самом деле не вечный, но почти! Правда, теперь у нас нет времени пойти их услышать. Ты меня беспокоишь, Джед. Нужно, чтобы ты проснулся.

На мгновение ему показалось, что он действительно просыпается. Потом он вновь погрузился в детские воспоминания. Добрая Выжившая объяснила ему, что он был единственным, к кому она могла приходить, да и то только тогда, когда он спит. Но Джед все время говорил о ней, и она испугалась. Она ведь знала, что люди начинают спрашивать себя, не является ли он Другим. А она вовсе не хотела, чтобы он разделил судьбу, ожидающую Других. И тогда она перестала ходить к нему.

Но тут Добрая Выжившая покончила с его воспоминаниями:

— Нужно, чтобы ты проснулся, Джед! Ты ранен и слишком долго находишься без сознания.

— Значит, ты вернулась только для того, чтобы разбудить меня?

— Нет, я хочу предостеречь тебя против чудовищ и всех этих твоих мечтаний — твоего желания идти на поиски Света. Чудовища безобразны и злобны. Я проникла в сознание одного из них: оно было полно таких страшных и странных вещей, что я не смогла оставаться там больше доли биения сердца!

— Их много?

— Да.

— А поиски Света?

— Неужели ты не понимаешь, что ты ищешь только свои мечты? Тьмы и Света, как ты их себе представляешь, не существует. Ты просто стараешься уклониться от своих обязанностей. Тебе следует думать о выживании, об объединении, о действительно важных вещах.

Он всегда думал, что если бы его мать была жива, то она была бы в точности такой, как Добрая Выжившая.

Но только Джед собрался ответить ей, как она исчезла!

Он повернулся на мягком матрасе из волокон манны и почувствовал повязку вокруг головы.

Откуда-то издалека, перекрывая звуковой фон, доносился неуверенный мужской голос, который произносил привычные слова обычая ознакомления:

— Здесь, сын, мы находимся под эхопрожектором. Ты слышишь, какой громкий звук? Заметь направление его «клак» — оно строго вертикально. Мы в центре Мира. Послушай те эхо, которые все стены отражают почти одновременно. Пойдем, мой мальчик…

Джед с трудом приподнялся, и кто-то придержал его за плечи, чтобы он оставался лежать.

Это оказался советник Лоренц; он обернулся и скомандовал:

— Идите скажите Ла Ру, что он приходит в себя.

Джед почувствовал, как удаляется запах Деллы, растворяясь среди более сильных запахов, пропитывающих все вокруг, — запахов, которые помогли ему идентифицировать пещеру Ансельма Ла Ру.

Голос отца-инструктора достиг сознания Джед а, затрудняя его попытки сориентироваться:

— …Там, прямо перед тобой, сын мой, — ты слышишь эту пустоту в череде звуков? Это вход в наш Мир. Сейчас мы направляемся к птичьему двору. Будь внимателен, мой мальчик! Перед тобой в пяти шагах находится большой выступ скалы. Остановимся на минуту. Потрогай его. Ощути его форму и размеры. Запомни точное место. Так ты избежишь многих ран и шишек…

Джед постарался отогнать навязчивый голос и собрать разбегающиеся мысли. Но он еще полностью находился под впечатлением своего сна.

Он был смущен возвращением Доброй Выжившей, внезапно появившейся из давно забытых мечтаний, как если бы он вернулся в пропасть своего прошлого и принес оттуда самый запомнившийся эпизод. Но он понял настоящее значение этого появления: вероятно, это была всего лишь ностальгия по детству — по тому чувству защищенности, которого он не испытывал с того момента, как отец взял его за руку и познакомил со своим миром, точно так же, как это делал сейчас этот чей-то внимательный отец.

— Во имя Радиации, что произошло? — с трудом выговорил он.

— Вам в висок попал дротик, — сообщил ему Лоренц, — и вы погасли, как эхопрожектор, на целый период.

Тут Джед разом все вспомнил. Шатаясь, он встал на ноги:

— Чудовище? И реактисты?

— Они ушли. Все.

— Что произошло?

— Кажется, чудовище похитило реактиста, сторожившего выход. Два других реактиста пытались ему помочь, но потеряли сознание на месте.

«Клак» центрального прожектора проникли через раздвинутые занавеси у входа и отразились на лице советника, показав его искаженные страхом черты. Джед прочитал на этом лице еще одно выражение: казалось, советник хочет сказать что-то еще.

Но больше всего Джеда обеспокоило появление чудовища на Верхнем Уровне. До сих пор он был уверен, что достаточно барьера, чтобы преградить сюда путь подобным созданиям. Он думал, что Оуэн и он сам заслужили все эти неприятности, потому что нарушили табу барьера. Но это было не все. Кроме того, чудовище проникло через барьер, чтобы прийти в мир, населенный людьми. Еще раз Джед спросил себя, нет ли на нем вины за это? Ведь он первым вышел в Начальный Мир, разве не так? И разве чудовище не выбрало особенно важный момент, чтобы снова напасть на людей: как раз тогда, когда он, Джед, начал богохульствовать, думая вновь приняться за поиски Света?

Советник наконец решился спросить:

— А что вы делали как раз перед тем, как вас ранили дротиком?

— Я пытался подойти к реактисту, который охранял вход.

Лоренц слышимо посуровел:

— Значит, вы это признаете?

— Что я должен признавать? Ведь у меня был шанс захватить заложника.

— О! — В голосе советника прозвучало разочарование. Потом он с сомнением добавил: — Ла Ру будет счастлив это узнать. Многие из нас спрашивали себя, почему вы скрылись.

Джед сел на ложе, свесив ноги:

— Я не понимаю, что вы пытаетесь этим доказать? Вы хотите сказать, что…

Но Лоренц поспешно продолжил:

— Итак, вы хотели атаковать реактиста? Этому довольно трудно поверить!

Сначала Лоренц излучал открытую враждебность. Потом советник с юмором — возможно, наигранным — предположил, что способности Джеда можно сравнить со способностями реактистов. Чего он этим добивался?

Джед взял Лоренца за руку:

— О чем вы думаете?

Как раз в этот момент Ансельм Ла Ру сильным движением откинул занавес и вошел в пещеру.

— Что это за истории о том, кто хотел атаковать реактиста?

Джед услышал почти незаметные движения Деллы, которая вошла вместе с вождем.

— Именно для этого Джед и направился ко входу, — скептическим тоном пояснил Лоренц.

Ансельм, однако, не обратил никакого внимания на это добавление.

— Именно это я и говорил! Как вы себя чувствуете, мой мальчик?

— Как если бы мне заехали дротиком по голове!

Ла Ру добродушно рассмеялся, потом вновь стал серьезным.

— Вы оказались гораздо ближе к этой штуке, чем все мы. Во имя Радиации, что это было?

Джед задумался, стоит ли рассказывать о своей предыдущей встрече с чудовищем. Но закон барьера действовал здесь с той же строгостью, что и на Низшем Уровне.

— Я не знаю. У меня не было времени, чтобы услышать его перед тем, как меня ранили, — сказал он.

— Кобальт, — прошептал Лоренц. — Конечно же, это был Кобальт!

— Может быть, это были Кобальт и Стронций, — предположила Делла. — У многих людей создалось впечатление, что чудовищ было два.

При этих словах Джед вздрогнул. Разве его сон не подсказывал ему, что этих непонятных существ было много!

— О Свет! Это было ужасно! — согласился Ансельм. — Конечно же, это были демоны-близнецы. Какие еще существа могли бы вызвать у нас эти странные и мрачные ощущения?

— Не все почувствовали эти «странные и мрачные», как вы говорите, ощущения, — напомнил ему советник официальным тоном.

— Верно. Ни один из Волосатых Лиц, к примеру, не помнит о такой необычной вещи.

— Я тоже, хотя я и не Волосатое Лицо.

— Есть еще и другие, которые ничего не почувствовали. А вы, мой мальчик?

— Я не знаю, о чем вы говорите, — сказал Джед, не желая вдаваться в подробности.

Ансельм и Лоренц замолчали. Делла положила руку на лоб Джеда:

— Мы вам приготовили поесть. Вам еще что-нибудь нужно?

Удивленный, Джед вслушался в девушку получше. Она почему-то была такой любезной!

— Хорошо, мой мальчик, — сказал Ансельм, собираясь уходить. — Сейчас не переутомляйтесь, а когда вы поправитесь, вы вернетесь к себе для отдыха и созерцания, чтобы избежать необдуманного объединения.

Занавес опустился вслед за вышедшими Ла Ру и советником.

— Я пойду послушаю, готов ли обед, — сказала Делла и тоже вышла.

Джед снова лег на свое ложе и попробовал ощупать рану через повязку. Воспоминание о встрече с чудовищем — или с чудовищами — было еще свежо. В их присутствии он испытал то же ощущение, что и в Начальном Мире. Он снова подумал о том таинственном ощущении давления, которое почувствовало его лицо, и ему показалось, что именно его глаза получили большую часть энергий этого воздействия. Почему? Он припомнил, что Оуэн не ощутил этого психического давления. Может быть, с этим фактом связано то, что его друг предпочитал держать глаза закрытыми?

В пещеру вернулась Делла, и Джед ощутил, что она принесла скорлупу, наполненную… он послушал жидкость и почувствовал нежный запах бульона из клубней манны. В другой руке она держала предмет, который он не смог узнать.

— Вы достаточно хорошо себя чувствуете, чтобы выпить немного этого бульона? — спросила она, протягивая ему сосуд.

Он услышал, что она очень беспокоится о нем, и никак не мог объяснить изменения ее отношения к нему.

Вдруг он почувствовал, как горячая жидкость полилась ему на руку.

— Осторожнее! Вы так все разольете!

— О! — Она выровняла сосуд. — Извините меня.

Он внимательно слушал девушку. Она даже не услышала, как потекла жидкость! Можно подумать, что она совсем глухая!

Придумав вопрос, он почти неслышно прошептал:

— Что это за бульон?

Ответа не было. Ее уши действительно ничего не стоили! И в то же время… Он помнил, как она выбрала мишенью такой крошечный и тихий источник, что он даже не подумал о его существовании!

Делла поставила миску и протянула ему предмет, который принесла с собой.

— Что вы об этом думаете, Джед? — спросила она тихо.

Он тщательно обследовал предмет. Он все еще был пропитан запахом чудовища. Это была трубка конической формы, похожая на секцию стебля манны. Более широкий конец ее был обломан. Приведя пальцем внутри, он нашарил маленький твердый предмет. А вытаскивая палец, порезался обо что-то очень острое.

— Что это?

— Я не знаю. Я нашла это возле входа. Должно быть, его уронило одно из чудовищ.

Он еще раз ощупал маленький округлый предмет. Это ему… что-то он ему напоминал.

— Один конец был теплым, когда я подобрала эту штуку, — сказала она.

Он слушал ее с подозрением. Почему она заколебалась, прежде чем сказать слово «теплый»? Знала ли она, что реактисты реактируют теплоту? Хотела ли она услышать его мнение по этому поводу, или она тоже думала, что он — реактист? В любом случае она хорошо скрывала свои мысли.

Джед с трудом приподнялся на локте. Теперь он вспомнил! Круглый предмет в трубке был миниатюрной копией Святой лампы, используемой во время некоторых религиозных церемоний!

Он не мог поверить своим ушам. Каково было значение этого странного парадокса? Ведь Святая лампа ассоциировалась со Светом, с добротой, с добродетелью, а не с безобразными и злыми чудовищами!

* * *

Никакие события больше не нарушали монотонности последних периодов его пребывания на Верхнем Уровне. Жители были не особенно любезны с ним; появление чудовищ сделало их пугливыми и замкнутыми. Несколько раз на его приветствия не отвечали и он мог слышать ускоренное биение сердца, выражавшее панический страх.

Если бы не Делла, он ушел бы на свой Уровень раньше, чем это предусматривалось обычаем. Но девушка представляла собой загадку, которую ему очень хотелось бы разгадать.

Она все время находилась рядом с ним. И дружба, которую она ему предлагала, была настолько щедрой, что он нередко чувствовал, как ее рука касается его руки, когда она показывала ему свой мир или знакомила Джеда с его обитателями.

Однажды Делла еще больше углубила тайну, спросив:

— Джед, вы от меня ничего не скрываете?

— Что вы хотите сказать?

— Вы не находите, что я тоже попадаю в цель довольно метко?

Чтобы заставить ее побольше развить эту тему, он сказал:

— Камнями вы действительно прекрасно попадали в цель!

— Кроме того, я нашла этот предмет, который больше никто не услышал.

— Ну и что?

На лице девушки, обращенном к нему, отражалось страстное ожидание. Он почувствовал, что его молчание привело ее в отчаяние. Она даже сделала вид, что собирается уходить, но он задержал се вопросом:

— Что именно я скрываю от вас, по вашему мнению?

На его вопрос она отвечать не стала.

— Я не знаю, вы за или против нашего объединения, — просто сказала она, но было ясно, что она сказала совсем не то, что хотела бы.

Во время двух последних периодов его пребывания Джеду казалось, что Делла прислушивается к малейшему его слову, как будто чего-то ожидает. Это продолжалось до самого его ухода. Она находилась на плантации манны, пока эскорт ожидал его у выхода в коридор.

— Джед, не надо ничего от меня скрывать, это нехорошо!

— Что, например?

— Например… как получается, что вы так хорошо слышите!

— Когда я был молодым, Первый Выживший проводил много времени…

— Вы все это уже мне рассказывали, — нетерпеливо напомнила она. — Если мы не изменим своего мнения после отдыха и созерцания, Джед, мы объединимся. Тогда между нами не должно будет оставаться секретов.

Но в тот момент, когда он собрался спросить, что же она хочет этим сказать, пришел Лоренц, неся на плече лук.

— Перед вашим уходом, — сказал он, — мне хотелось бы, чтобы вы дали мне урок стрельбы из лука.

Джед взял лук и колчан, теряясь в догадках, почему вдруг советник захотел улучшить свои навыки в стрельбе.

— Хорошо. В поле я никого не слышу.

— Да, но через несколько биений сердца туда придут играть дети, — сказал советник. — Прослушайте сад: вы слышите этот высокий стебель манны, в сорока шагах от нас?

— Да.

— Плод наверху — хорошая мишень.

Отойдя от испарений ближайшего колодца, Джед стукнул своими Эхокамнями.

— Когда речь идет о неподвижной мишени, — пояснил он, — нам нужно воспринять ее как можно более четко. Центральный прожектор не дает достаточно ясного впечатления. — Он натянул лук. — Затем очень важно не менять положения ног, потому что иначе вы потеряете начальную ориентацию.

Выпустив стрелу, он услышал, как она пролетела на две длины руки выше плода. Удивленный таким значительным промахом, он снова стукнул камнями, краем уха отмечая реакцию Лоренца. Лицо советника выражало сильнейшее волнение. Лицо Деллы также отражало звуки восторга. Почему же они так счастливы, что он промахнулся? Ошарашенный своими наблюдениями, он выстрелил еще раз. Вторая стрела пролетела так же далеко от цели, как и первая.

Советник и девушка казались еще более довольными. Однако их поведение заметно отличалось одно от другого: Лоренц торжествовал, а Делла была безумно счастлива.

Он промахнулся еще дважды, прежде чем оставил эту непонятную игру. Раздосадованный, он бросил лук и колчан и направился к выходу, где его ожидали сопровождающие. Сделав несколько шагов, он вдруг сообразил, почему стрелял так из рук вон плохо. Тетива лука оказалась натянутой значительно сильнее, чем в его мире! Это же было так просто! Он припомнил, что заметил, как сильно натянута тетива, но просто не обратил на это взимания.

Внезапно Джед резко остановился. Он вдруг понял, что происходило. Он знал, почему Лоренц так отреагировал на его промахи и даже для чего он вообще затеял весь этот спектакль.

Чтобы сохранить свое влияние и положение советника, Лоренцу было необходимо дискредитировать Джеда как возможного партнера по объединению с Деллой. А что могло быть лучшим аргументом для этого, чем доказательство того, что он реактист?

Советник наверняка знал, что реактисты не могут реактировать в зоне тепла, которая окружает кипящие источники в садах. И так как именно рядом с источником Джед и промахнулся несколько раз кряду, Лоренц мог быть вполне уверен, что Джед — реактист.

Да, но что же тогда вызвало такую реакцию у девушки? Вероятно, она тоже знала об ограничениях возможностей реактистов. И она поняла, что доказывает такая проверка Джеда, даже если не догадывалась, что проверка и была специально для этого задумана.

Но ведь его неудача сделала ее безумно счастливой. Почему?

— Джед! Джед!

Он услышал, как Делла бегом догоняет его.

Она схватила его за руку:

— Ты можешь мне теперь ничего не говорить! Я сама знаю. О Джед! Джед! Я даже и мечтать не смела о такой замечательной вещи!

Она обхватила руками его голову и поцеловала прямо в губы.

— Ты… ты знаешь… что? — еле смог выговорить он, чтобы заставить ее объяснить все до конца.

Девушка с воодушевлением продолжала:

— Ты не слышишь, что я догадывалась об этом с самого начала — с момента метания копий? И когда я принесла тебе эту трубку, которую уронило чудовище, я чуть было не сказала тебе, что я ее нашла по теплу, исходившему от нее! Но я не могла сделать первый шаг, не имея уверенности, что ты тоже реактист!

Он с трудом выговорил:

— Тоже?

— Да, Джед! Я — реактирую, как и ты!

Их беседу прервал капитан почетного эскорта, который подошел предупредить Джеда, что все готово к отправлению.

 

ГЛАВА 5

Отдых и созерцание требовали соблюдения строжайшей дисциплины. Действительно, объединение, как жизненно важный шаг, подразумевало, что Выживший полностью достоин его, что создавало двойную ответственность. Кроме того, тот, кто посвящал себя объединению, должен был также выполнять требования размножения и ознакомления своего потомства с Миром.

Однако Джед, пребывая в тишине пещеры, закрытой тяжелыми занавесями, размышлял совсем не об этих предметах. Он думал о Делле, но не в смысле обычного объединения. Его размышления касались того принципиально важного факта, что она была реактисткой. Как же ей удавалось так долго скрывать это? И каковы были теперь ее намерения?

В то же время ситуация была не лишена юмора. Стоило лишь вспомнить Лоренца, который изо всех сил старался разоблачить Джеда — реактиста, при этом совершенно не замечая Деллу. Но в такой ситуации девушка встанет на сторону Джеда, если советник начнет открыто обвинять его.

Если бы Джед захотел, он смог бы разоблачить Деллу в любой момент. Но чего он этим добьется? В любом случае тот факт, что она принимала его за реактиста, создавал любопытное положение, и Джеду не терпелось выяснить, чем же все кончится.

Все мысли неизменно приводили его к предположениям, касающимся истинной природы редкой способности реактистов. Какова была та магическая сила, которая позволяла им воспринимать физический мир в полной тишине и при отсутствии всяких запахов? Может быть, реактисты слышали наподобие Глухого Уха из его снов — неприметные звуки, исходящие от всех предметов, живых и неживых? Потом Джед вспомнил, что они реактировали не звуки, а тепло.

Каждый раз, когда его внимание отвлекалось на эти темы, он понимал, что отдаляется от смысла отдыха. Однако Джеду казалось, что из-за необычных условий его будущего объединения эти вопросы заслуживают такого внимания.

Чтобы не отвлекаться слишком от жизненно важных проблем, Джед не стал рассказывать Первому Выжившему о чудовищах на Верхнем Уровне. Это могло бы лишь возобновить обвинения в его адрес, связанные с путешествием в Начальный Мир.

Во время четвертого периода отдыха раздавшиеся снаружи звуки отвлекли Джеда от медитации. Сначала он подумал, что это снова нападение чудовищ. Но голоса, доносившиеся до него, выражали скорее досаду, чем страх. Казалось, все жители бросились к плантациям. Он услышал, что все жилища опустели, и решил прервать свой отдых. Джед побежал к плантациям. Дойдя до середины пути, он услышал, что Первый Выживший и старейшина Хэверти идут ему навстречу.

— Вы собирались долго держать это в тайне? — спрашивал Хэверти.

— По крайней мере до тех пор, пока не приму решение.

— А? Что? Я… Но что вы можете сделать?

— Надо же, Джед! Итак, ты прервал свой отдых? Может быть, это и к лучшему.

Хэверти извинился, объяснив, что хочет послушать, не придумал ли старейшина Максвелл, как выйти из создавшегося положения.

— А что произошло?

— Иссякли разом девять горячих источников. — Первый Выживший направился к своей пещере.

— Уф! А я было решил, что это субаты или даже реактисты!

— О Свет! Если бы только это!

Вернувшись к себе, Первый Выживший начал мерить шагами свое жилище.

— Создалась критическая ситуация, Джед!

— Может быть, источники снова потекут?

— Три первых пересохли напрочь. Я боюсь, что они иссякли навсегда.

Джед решительно махнул рукой:

— Ну что же, придется обойтись без них!

— Ты что, не понимаешь, насколько серьезно наше положение? Равновесие весьма шатко. То, что произошло, означает, что некоторые из нас уже не смогут выжить!

Джед собрался успокоить его, но мысли перешли на более личные проблемы. Может быть, это — месть чудовища Начального Мира, гнев которого навлек на них он, Джед? Иссякшие на обоих Уровнях горячие источники, злые существа, переходящие барьер, — вдруг все это означает начало возмездия оскорбленного Всемогущего Света?

— Вы хотите сказать, что выживут не все из нас?

— Посчитай сам. Каждый источник в состоянии кормить самое большее сто двадцать пять растений манны. Девять высохших колодцев означают уменьшение на тысячу двести растений, по меньшей мере.

— Но это же всего лишь маленькая часть…

— Все, что уменьшает потенциал выживания — очень важно! Используя известную формулу, нетрудно услышать, что при уменьшении количества источников на девять мы сможем прокормить только тридцать четыре головы скота вместо сорока. Количество других животных тоже соответственно уменьшится. А в результате здесь сможет выжить на семнадцать человек меньше.

— Мы можем пополнить нехватку охотой.

— Дичи и так становится все меньше и меньше: проходы полны субатов.

Первый Выживший перестал шагать из угла в угол. Он тяжело дышал, и не нужны были эхо, чтобы услышать по его осунувшемуся лицу, что он пребывает в полном отчаянии.

При мысли о том, что выживание человека полностью зависит от манны, Джед почувствовал, как его охватывает чувство безнадежности. Манна была их единственным спасением от смерти, так как служила пищей для людей и для животных; кроме того, она давала питательные семена, волокна, из которых женщины делали ткани, веревки и сети, скорлупу, которую можно было использовать в качестве сосудов. А высушенные стебли манны становились достаточно твердыми, чтобы изготавливать из них копья и стрелы.

Он с горечью вспоминал серьезный голос отца, который несколько возникновений назад рассказывал ему одну из легенд:

«Наши деревья манны — подобие тех великолепных растений, которые Свет создал в Раю, но, увы, всего лишь очень слабое подобие. Растения, созданные Светом, были покрыты тысячами легких, изящных штучек, качавшихся и шептавших при малейшем ветерке и радующихся постоянному общению со Светом. Они поглощали энергию света и использовали ее так, что могли смешивать воду, которую растения пили, с частицами земли и с воздухом, выдыхаемым людьми и животными. И для людей и животных они превращали все взятое в пищу и в чистый воздух.

Но растения Света совершенно не подходили для нас! Нам пришлось вывести дерево, менее приятное на слух, но обладающее мощными корнями, способными глубоко погружаться в колодцы с кипящей водой. Таким образом они впитывают тепловую энергию воды и используют ее, чтобы преобразовать отработанный воздух наших Миров, а также продукты разложения в волокна и клубни, в плоды и в свежий воздух.

Это и есть манна».

Оборвав воспоминания, Джед спросил:

— И что же дальше?

— Как проходит твое созерцание?

— Мне кажется, я уже почти исчерпал тему.

— Тем лучше, — Первый Выживший положил руку ему на плечо. — Скоро нам понадобится помощь Верхнего Уровня. Ты, конечно, понимаешь, что у тебя нет выбора. Принимая во внимание обстоятельства, твое объединение ни в коем случае не должно быть неудачным, — ты же понимаешь это?

— Да, конечно.

Первый Выжившей тепло пожал ему руку:

— Я уверен, что ты будешь готов вернуться на Верхний Уровень, как только закончишь семь периодов отдыха.

Снаружи глубокую тишину, упавшую на Мир, нарушили первые слова Молитвы Света. Страстный голос Хранителя Пути дрожал от почтения, произнося священные тексты. Тише, но не менее страстно, звучали ему в тон голоса верующих. Вспомнив, что церемонии оживления трех первых источников ни к чему не привели, Джед поднял занавеси и отправился к месту собрания, чтобы присутствовать на службе.

Встал он немного в стороне от остальных. Если бы он встал в первом ряду на церемонии, на которой он присутствовал впервые за несколько возникновений, то отвлек бы Хранителя и Выживших. Он почувствовал еще большую тревогу, когда какой-то мальчик, обладающий, видимо, очень тонким слухом, сжал руку матери и воскликнул: «Мама! Это Джед! Это Джед Фентон!»

Мать пожурила его: «Замолчи и слушай Хранителя». А Хранитель Филар прохаживался между молящимися, и его слова ясно отражались от предмета, который он прижимал к груди.

Хранитель призывал:

— Прикоснитесь к Святой лампе! Пусть вдохновение ведет вас по, дороге добродетели! Изгоним Тьму! Мы выполним свои обязанности Выживших только тоща, когда отречемся от Зла, и только так мы сможем начать большой период объединения со Всемогущим Светом!

Джед подумал, что если Хранитель Пути еще не казался измученным жителем Низшего Уровня, то уже был близок к этому. Звуки центрального прожектора отскакивали от костей его тела, казалось, готовых проткнуть кожу Хранителя. Его борода была такой редкой, что ее почти не было слышно. Но что больше всего поражало в лице Хранителя, так это его глубоко посаженные глаза, веки которых были сжаты так крепко, что, похоже, не открывались ни разу в жизни.

Подойдя к Джеду, Хранитель остановился и сказал своим вибрирующим басом:

— Среди всех вещей, находящихся в этом Мире, Святая лампа — единственное, что когда-либо соприкасалась со Светом. Дотронься до нее! — Поскольку Джед колебался, Хранитель повторил: — Дотронься до нее!

Джед неуверенно протянул руки и коснулся гладкой холодной поверхности. Предмет казался гораздо больше той маленькой лампочки, которую чудовища оставили в пещере Верхнего Уровня. И Джед подумал, что…

Но тут же отогнал эту мысль. Разве не его пагубное любопытство по поводу лампы и других вещей уже навлекло такие бедствия на этот мир?

Хранитель шел величественным шагом и нараспев провозглашал:

— Существуют те, кто отрицает, что в этой лампе когда-либо находился Свет. Да падет на них проклятие за то, что они вызвали гнев Всемогущего!

Джед опустил голову, понимая, что уж ему-то хорошо известен такой человек.

— Духовные проблемы, предстающие перед нами в этот период оживления, — заключил свою проповедь Хранитель, — касаются лично каждого из нас. Эхо очень четкое. Если каждый из нас не раскается в своих ошибках, мы, возможно, обнаружим, что тот же самый Всемогущий Свет, который благословил Выжившего своим присутствием, обладает и способностью уничтожить его навсегда!

Он положил Святую лампу в нишу и повернулся к собранию, простирая руки. Одна пожилая женщина встала и смиренно подошла к нему. Джед услышал, как руки Филара выполняли последний обряд.

— Ты ее чувствуешь? — спросил Хранитель.

Разочарованная женщина отрицательно покачала головой и вернулась на свое место.

— Терпение, дочь моя. Все, кто проявляют упорство в борьбе против Тьмы, достигнут Эффективного возбуждения.

Еще одна Выжившая, потом двое детей, потом один Выживший робко подошли к Хранителю Филару, прежде чем ритуал возбуждения оптического нерва дал первый положительный результат. Это произошло с какой-то молодой женщиной. Как только Хранитель откинул волосы, закрывавшие ее лицо, и коснулся кончиками пальцев ее век, она восторженно вскрикнула:

— Я ее чувствую! О, я чувствую ее!

Ее голос был полон такого волнения, что Джед вздрогнул.

Хранитель одобрительно погладил ее по голове и перешел к следующему.

Джед стоял последним, запрещая себе думать о том, что те, кто были Эффективно возбуждены, возможно, чувствовали лишь прикосновение рук Хранителя. Он же, наоборот, старался быть как можно восприимчивее, чтобы его первое участие в обряде не нарушили старые предрассудки.

Когда подошла его очередь, все остальные уже покинули место собрания и Джед оказался наедине с Хранителем. Опустив голову, он слушал строгое выражение лица Филара. Хранитель не скрыл от него, что считает его ответственным за постигшие их народ несчастья, так как именно Джед нарушил запрещение пересекать барьер.

Костлявые руки нащупали лицо Джеда, коснулись глаз. Затем Хранитель нажал на верхние веки.

Сначала не произошло ничего. Потом Хранитель усилил давление пальцев почти до боли.

— Вы ее чувствуете, сын мой? — настойчиво спросил он.

Но Джед ничего не отвечал, так как был слишком удивлен. Два неясных полукруга молчаливого звука плясали у него в голове. Эффективное возбуждение вызывало такое же ощущение, которое он уже испытал дважды в присутствии чудовищ!

Может, это частица самого Света, которую он чувствовал в тот момент? Если это действительно так, почему он чувствовал Всемогущего всякий раз, когда ощущал рядом присутствие близнецов-демонов? Если Свет есть Добро, то почему же тогда он ассоциируется с созданиями Зла?

Джед подавил кощунственные мысли, стараясь-полностью прогнать их из памяти и запретив себе даже вспоминать о них.

Завороженный, он слушал танцующие круги. Их интенсивность менялась в зависимости от силы давления пальцев Хранителя.

— Вы ее чувствуете?

— Да, я ее чувствую, — признал Джед.

— Я не думал, что вам это удастся, — сказал Хранитель, несколько разочарованный. — Но я счастлив слышать, что надежда для вас еще не утеряна.

Усевшись на каменную скамью под нишей Святой лампы, Хранитель сказал уже более мягким тоном:

— Мы не часто вас слышали здесь, Джед. Это очень беспокоило вашего отца, и я его понимаю. Придет период, когда судьба этого мира будет у вас в руках. Будут ли это хорошие руки?

Джед тоже сел и опустил голову.

— Я почувствовал ее, — прошептал он, — я ее почувствовал!

— Я уверен в этом, сын мой, — в знак симпатии Хранитель положил руку ему на плечо. — Я думаю, что вы могли бы ее почувствовать уже очень давно. И многое было бы по-другому и для вас, и, может быть, для всего нашего мира.

— Неужели я виноват в том, что источники пересохли?

— Я не могу вообразить себе ничего худшего, чем нарушение табу барьера; разумеется, это вызвало гнев Всемогущего.

Джед в отчаянии заломил руки:

— Что я могу сделать?

— Раскаяться глубоко и искренне. И мы услышим, что произойдет.

— Но вы не понимаете. Было не только нарушение барьера! Я засомневался во Всемогущем и в…

— Я понимаю, сын мой. Вы засомневались, как это случалось и с другими Выжившими. Но помните, что ваш скептицизм не всегда влечет за собой наказание. Именно по искренности раскаяния узнается обращенный Выживший.

— Вы думаете, что я найду в себе достаточно искренности?

— Я в этом уверен, особенно теперь, когда мы поговорили открыто. И я не сомневаюсь, что, если объединение со Светом произойдет при вашей жизни, вы будете готовы его принять.

Мысленно Хранитель уже вслушивался в бесконечность.

— Настанет великолепное время, Джед: Свет будет везде, в постоянном общении Всемогущий принесет человеку знание действительности. И Тьма будет побеждена окончательно.

Остаток этого периода Джед провел в своей пещере. Но больше он не думал об объединении. Он размышлял о своих новых убеждениях, стараясь, чтобы ни одна мысль не оскорбила Всемогущего.

За эту четверть периода он без малейшего сожаления отказался от поисков Тьмы и Света. Кроме того, он решил больше никогда не пересекать барьер.

Новая вера принесла ему спокойствие и уверенность в том, что все будет хорошо как в духовном, так и в материальном плане. Его уверенность была так велика, что он не удивился бы, если бы пропавшие источники вновь забили! Он чувствовал себя так, как будто заключил союз с самим Светом!

Джед был глубоко погружен в эти мысли, когда пришел Первый Выживший.

— Хранитель только что сообщил мне, что ты слышал Свет, сын!

— Я слышу множество вещей, которых не слышал раньше, отец!

Эти слова, исполненные серьезности и набожности, вызвали у отца улыбку одобрения и гордости.

— Я долго ждал этого момента, Джед. Теперь я смогу осуществить свои планы.

— Какие планы, отец?

— Нашему Миру нужен молодой и энергичный руководитель. Этого не хватало давно, еще до начала катастроф. А сейчас больше, чем когда-либо, мы нуждаемся в воображении и смелости молодого человека.

— Вы хотите, чтобы я стал вашим преемником?

— Как только это станет возможным! Нам придется серьезно готовиться, но я помогу тебе.

Несколько периодов назад такие мысли не могли бы прийти в голову старому Фентону. Но в новой жизни Джеда это имело лишь второстепенное значение.

— Я слышу, что тебе нечего мне возразить, — сказал Первый Выживший с признательностью.

— Я выполню вашу волю.

— Хорошо! Через два периода я укажу, что тебе надо делать. Затем, когда ты вернешься из Верхнего Уровня, я начну готовить тебя к исполнению новых обязанностей.

— Но как воспримут это старейшины?

— После того как они узнали, что произошло между Хранителем Филаром и тобой, у них нет никаких возражений.

* * *

В самом начале следующего периода, еще до того, как включили центральный прожектор, Джеда, грубо тряхнув за плечо, разбудил старейшина Эвримен.

— Просыпайтесь! Скорее!

Наверняка случилось нечто весьма серьезное, раз он решился так вот ворваться в личную пещеру. Джед вскочил с ложа. Он слышал, как его брат зашевелился на своем.

— Что произошло?

— Первый Выживший! — Эвримен уже торопился к выходу из пещеры. — Поспешите!

Джед выбежал из пещеры, одновременно услышав, что Ромель проснулся и что место отца пустует. Он догнал старейшину перед входом в Мир.

— Куда мы идем?

Эвримен так запыхался, что не смог ответить. Джед услышал шум его дыхания, приглушенный волосами, закрывавшими его лицо.

Постепенно он стал замечать и другие признаки чего-то чрезвычайного. Неясные голоса, приглушенные страхом, доносились от отдельных групп людей. Джед услышал так же, как несколько человек, бывших, видимо, в курсе ситуации, побежали к входу.

— Первый Выживший… — проговорил наконец Эвримен, отдышавшись. — Мы вместе вышли на нашу обычную прогулку… но когда мы проходили около входа… — тут он обо что-то споткнулся и, падая, чуть было не увлек за собой Джеда.

В этот момент заработал центральный прожектор, эхо которого сразу позволили Джеду охватить все детали происходящего. Он заметил, что за ним тяжелой походкой идет Ромель.

Старейшина Эвримен наконец продолжил рассказ:

— Это было ужасно! Оно… это что-то… бросилось из прохода, распространяя такое зловоние!.. Когда я вспоминаю его расплывчатую форму!.. Вашего отца и меня, нас просто парализовало от страха…

Воздух вокруг все еще был пропитан запахом чудовища. Джед ускорил шаг.

— Затем послышался свистящий звук, — продолжал звучать все более удаляющийся голос Эвримена. — И Первый Выживший упал, как будто жизнь покинула его; он даже не защищался, когда оно схватило его!

Джед добежал до входа в коридор и протиснулся сквозь толпу Выживших, которые пытались узнать, что же произошло.

Запах в проходе был ужасен и становился все сильнее по мере того, как Джед шел вперед. Он различил запах Первого Выжившего, смешанный с этой вонью. Через несколько шагов запах заметно усилился. Он висел над мягким предметом, лежащим на земле.

Джед поднял этот предмет. Он был в два раза больше его ладони и на ощупь напоминал ткань из манны, только гораздо тоньше. С каждой стороны находилась ленточка из той же материи.

Вещь заслуживала внимательного исследования. Но она была пропитана запахом чудовища, и поэтому Джед не мог принести его в свой Мир, не вызвав беспорядков. Тогда он положил предмет туда, где нашел, присыпав его песком, и постарался запомнить это место.

Возвращаясь, Джед чуть было не наткнулся на своего брата, который тоже пробирался по проходу.

— Похоже, ты станешь Первым Выжившим раньше, чем собирался, — сказал он с оттенком зависти в голосе.

 

ГЛАВА 6

— …Мы смиренно заклинаем Всемогущий Свет, чтобы он направил нас, и доверяемся новому главе.

Выживший Эвримен, самый старый из старейшин, заканчивал свою речь. Он сделал паузу, чтобы выслушать Ассамблею.

Стоя перед ним, Джед тоже слушал тишину, нарушаемую только дыханием присутствующих. Эта тишина отражала скорее тревогу, чем уважение.

Горькие мысли не позволяли ему уделить должное внимание церемонии вступления. Джеда мучил тот факт, что Свет нарушил их молчаливый союз, выбрав к тому же столь грубый способ, чтобы проявить себя.

Джед очень переживал исчезновение Первого Выжившего; было ясно, что тот уже никогда не вернется.

Много раз за прошедшие два периода он хотел пойти на поиски отца, полный гнева и возмущения, но все еще надеялся, что он вернется. Джед думал, что проводится нечто вроде испытания, чтобы проверить искренность его раскаяния. Но охранять вход поставили вооруженных защитников, и это доказывало, что все происходящее — не выдумка.

Джед чихнул, потом громко шмыгнул носом, чем вызвал презрительную паузу в речи Выжившего Эвримена. Старейшина продолжал:

— Мы не должны ожидать от нашего нового Первого Выжившего яснослышания и мудрости, свойственных его покойному отцу. Ничто не может сравниться с той глубиной, которая заставила Первого Выжившего Фентона заранее понять необходимость подготовки и назначения своего преемника.

Джед в нетерпении прислушивался к охраняемому входу. Еще одна причина запрещала ему ринуться на поиски отца по другую сторону барьера: это навлекло бы на него гнев старейшин, которые в этом случае избрали бы Ромеля, а это означало полнейший хаос и неразбериху.

Кто-то подтолкнул его вперед, и он оказался перед Хранителем Пути.

— Повторяйте за мной, — торжественно произнес Филар. — «Я клянусь, что изо всех сил буду бороться за Выживание не только для себя самого, но и для всех остальных обитателей Нижнего Уровня».

Джед повторил клятву, громко хлюпая при этом носом.

«Я обязуюсь, — продолжал Хранитель, — обеспечить безопасность для всех, кто зависит от меня, и я сделаю все, что в моей власти, чтобы отодвинуть занавес Тьмы. Да поможет мне Свет!»

Джед завершил тираду громким чиханием.

Когда церемония закончилась, он остался перед официальной пещерой, чтобы пожать множество рук.

Ромель подошел последним.

— Вот теперь будет весело! — сказал он в качестве шутки, но его голос звучал вовсе не шутливо, хотя осталось непонятным, что скрывается за густым занавесом его волос.

— Мне придется нелегко, — согласился Джед, — и мне понадобится любая помощь.

— Конечно, — откликнулся Ромель, не в силах скрыть зависть, — но сначала надо закончить со свидетелями.

Заседание, прерванное церемонией вступления, не касалось непосредственно Джеда. Это было дело старейшин, которые уже возвращались в официальную пещеру. Без сомнения, Ромель заговорил об этом только для того, чтобы затронуть другую тему. Джед почти услышал свист предательского лассо своего брата.

— Как ты думаешь, — продолжал Ромель гораздо громче, чем следовало, — чудовище, укравшее Первого Выжившего, похоже, то самое, которое ты слышал в Начальном Мире?

Вот оно что! Конечно, Ромель сделает все возможное, чтобы никто не забыл, что Джед нарушил табу барьера. И теперь Ромель укреплял позиции. Настоящий удар он нанесет позднее.

— Я не знаю, — бросил Джед в ответ и направился в Официальную пещеру.

Там установили переносной прожектор, и Джед, усаживаясь, сосредоточился на отраженных от присутствующих эхо. Все старейшины были на своих местах, свидетели сидели в углу.

— Кажется, мы остановились на Выжившем Меткалфе, — сказал председатель собрания Эвримен. — Он уже начал рассказывать, что он слышал.

На середину вышел худой нервный человек. Он явно был сильно смущен и все время сплетал и расплетал пальцы.

Он начал с извинений:

— Я не мог слышать происходящее достаточно четко. Я как раз возвращался из сада, когда услыхал, как вы закричали, вы и Первый Выживший. Я помню несколько впечатлений от случившегося, полученных благодаря вашим голосам.

— Как звучало это явление?

— Не знаю. Оно было примерно человеческого роста.

Свидетель все время поворачивал голову из стороны в сторону, и это очень раздражало. Волнообразные движения волос, которые закрывали его лицо — так как он был Волосатое Лицо, — напоминало Джеду пульсирующую плоть чудовища из Начального Мира.

— Вы слышали его лицо? — спросил Эвримен.

— Нет. Я был слишком далеко.

— Помните вы о… о таинственном звуке?

— Не помню ничего похожего на молчаливый звук, который слышали другие.

Меткалф был Волосатое Лицо; Эвримен — тоже, так же как и два других свидетеля, которые уже дали показания. Никто из них не получил психического ощущения от ревущей тишины. Так же, как и на Верхнем Уровне, никто из Волосатых Лиц не услышал невероятного неслышного шума, производимого чудовищами!

Джед откашлялся, с трудом проглотил слюну и помассировал затылок. Еще никогда в жизни он не чувствовал себя так плохо!

Эвримен поблагодарил Меткалфа и вызвал следующего свидетеля.

Слушания длились уже два периода и становились скучными. В конечном счете свидетели разделились на две категории: на тех, кто слышал сверхъестественный звук, и остальных.

Но у Джеда были и другие заботы. Он все меньше верил, что чудовища пришли, чтобы наказать его за переход барьера. Ведь страшная опасность не исчезла после его раскаяния, и это могло означать, что или Свет не принимает его раскаяния, даже самого искреннего и глубокого, или что нарушение табу никак не связано с действиями чудовищ.

Джед сосредоточил все внимание на пришедшей ему в голову третьей возможности. «Для начала предположим, что я был прав, когда думал, что Тьма и Свет представляют собой физические силы. Предположим далее, что в своих поисках я чуть было не обнаружил какой-то важный факт. И предположим, наконец, что чудовища, согласно гипотезе сопротивляющиеся моему успеху, обнаружили мою удачу. Разве они не сделали бы все, что в их силах, чтобы заставить меня отступить?»

Он громко чихнул, прервав Эвримена на самой середине вопроса. Очередным свидетелем был мальчик; его взволнованный голос показывал, что он расслышал таинственные звуки.

Старейшина Эвримен дополнил свой вопрос:

— И как ты опишешь эти… ощущения?

— Как будто безумные крики отражались от моего лица. Я продолжал их слышать, даже когда затыкал уши пальцами!

Ребенок стоял, повернувшись к Эвримену, и Джеду трудно было как следует расслышать его лицо. Вдруг он понял, что обязательно должен услышать его выражение. Обогнув каменный стол, Джед взял мальчика за плечи и повернул его так, чтобы тот находился прямо под звуками прожектора.

Так он и думал: глаза ребенка были широко открыты!

— Вы хотели задать вопрос? — спросил Эвримен, плохо скрывая свое раздражение.

— Нет, спасибо, — ответил Джед и сел на свое место.

Мальчик ходил с открытыми глазами, как и он сам. Три других свидетеля относились к той же категории. И все они испытали одинаковые ощущения!

Неужели он был прав, предположив, что молчаливый звук каким-то образом связан с открытыми глазами? Он вспомнил о странной реакции его глаз во время ритуала возбуждения оптического нерва: было ясное впечатление, что у него перед глазами пляшут круги молчаливого звука.

Как объяснить все это? Если глаза предназначались исключительно для того, чтобы чувствовать Свет, то почему получалось, что они воспринимают и тот ужас, который несут чудовища? Сколько вопросов, столько и загадок! Он боялся, что никогда не сумеет найти на них ответа.

Казалось, глаза являлись связующим звеном между божеством и демоном; может быть, Свет заключил союз с чудовищами?

Ну вот, опять! У него снова появились кощунственные мысли! Джед приготовился испытать гнев Всемогущего.

Но он услышал лишь вопрос Эвримена:

— Ну, Джед, — или, вернее, Ваше Выживание, вы услышали эти различные описания. Можно ли сравнить их с впечатлениями, которые вы могли запомнить от встречи с монстром Начального Мира?

Джед решил действовать потоньше.

— Мне кажется… я совсем не уверен, что слышал этого монстра. Когда играет воображение…

Было бесполезно привлекать внимание к этой теме; он еще не понимал, что может выиграть, рассказав о вторжении чудовищ на Верхний Уровень.

— Вы хотите сказать, что не слышали чудовища в Начальном Мире? Тем не менее вы ведь ходили туда? — спросил старейшина.

Джед попытался откашляться, но горло сильно болело, и он хрипло ответил:

— Да, это так.

— С тех пор многое случилось, — напомнил старейшина Максвелл. — Мы потеряли несколько горячих источников, и чудовище утащило Первого Выжившего. Как вы думаете, не вы ли виновны во всех этих несчастьях?

— Конечно, нет! Зачем обвинять самого себя?

— Некоторые придерживаются противоположного мнения, — сухо возразил Эвримен.

Взбешенный, Джед встал.

— Вы хотите сместить меня с…

— Сидите, мой мальчик, — посоветовал ему Максвелл. — Старейшина Эвримен был за то, чтобы мы сделали вас Первым Выжившим, но ничто не помешает отстранить вас, если мы сочтем это необходимым.

— Вопрос в том, — подхватил Хэверти, — ответственны вы или нет за эти события.

— Конечно же, нет! Три первых источника иссякли задолго до того, как я пересек барьер, — воскликнул Джед.

Присутствующие молча обдумывали его слова, но та истина, которую он только что высказал, удивила самого Джеда гораздо больше, чем остальных.

— Вы понимаете? — он наклонился к ним, опираясь руками на каменный стол. — То, что происходит сейчас, не может быть результатом моих грехов! У Верхнего Уровня такие же неприятности, как и у нас; они потеряли много колодцев с горячей водой, и один из Выживших исчез задолго до того, как я проник в Начальный Мир.

— Мы были бы более склонны доверять вам, если бы вы рассказали об этом раньше, — цинично заметил Эвримен.

— Л не сообразил, что пересек барьер после этих событий. Сначала я думал, что если расскажу вам это, то только усилю ваше осуждение.

— Что, — спросил Хэверти, — может служить доказательством того, что вы говорите правду?

— Проверьте у эскорта, который меня сопровождал.

Джед чувствовал себя, словно Выживший, освободившийся из глубин Радиации: только что он отбросил предположения, которые могли накрыть всю его жизнь покрывалом страха.

Он испытал огромное облегчение; Теперь он был уверен, что его путешествие в Начальный Мир в поисках Тьмы и Света не вызвало мести разгневанных сверхъестественных сил. Ему не нужно было отказываться от своих поисков. Конечно, он теперь не сможет уделять этому делу столько времени, сколько хочется, так как он стал Первым Выжившим и к тому же собирался объединиться; но он мог продолжать исследования.

Депрессия, которая угнетала его уже несколько периодов, наконец исчезла. И если бы горло у него болело поменьше, он бы закричал от радости.

Он снова чихнул и почувствовал, как кровь запульсировала у него в висках; немного погодя старейшина Максвелл тоже начал чихать и кашлять.

Снаружи послышался шум, сопровождавшийся волной ужасного запаха. Кто-то уверенным шагом вошел в пещеру и успокоил их:

— Не бойтесь запаха! — Голос принадлежал Ромелю. — Так пахнет вещь, которую я держу в руке. Ее потеряло чудовище, когда похищало Первого Выжившего.

Джед перехватил эхо прожектора от предмета, который показывал брат. Это был кусок ткани, который Джед спрятал в коридоре. Ромель снова готовил воображаемое лассо, и Джед был готов к броску, который его свалит.

Пока старейшины изучали предмет, Максвелл спросил:

— Где вы это нашли?

— Я услышал, как эту вещь прятал Джед, и проследил за ним.

— А зачем было Джеду прятать этот предмет?

— Об этом надо спросить у него, — ответил Ромель и, пока Максвелл не задал нового вопроса, продолжал: — Я думаю, что он спрятал это, чтобы чудовище смогло его найти. Поймите меня правильно: Джед — мой брат, но интересы Нижнего Уровня — превыше всего, поэтому я и разоблачаю этот заговор.

— Но ведь это же абсурдно… — начал Джед.

— Как? — прервал его Хэверти. — Заговор? Какой заговор? Зачем ваш брат решил вступить в заговор с чудовищем? Как он мог пойти на такое?

— Но ведь он отправился тайком в Начальный Мир и встретил там чудовище, не так ли?

Эхо показывали только волосы Ромеля, закрывающие ему все лицо. Но Джед знал, что улыбка, скрывавшаяся за этим занавесом, была такой же сардонической, как когда-то давно, когда его лассо достигало своей цели.

— Я спрятал эту ткань, — начал он, — потому что…

Но Хэверти продолжил:

— Что он выиграл бы, вступая в заговор с чудовищем?

Теперь не хватало только последнего удара.

— Но ведь теперь он — Первый Выживший, — напомнил, ухмыляясь, Ромель.

Джед собрался было броситься на него, но его остановили двое старейшин.

— Ваши действия делают предъявленное обвинение лишь более правдоподобным, — заметил Эвримен.

Джед успокоился:

— Я спрятал эту ткань, чтобы иметь возможность спокойно изучить ее. Я не мог принести ее сюда, не вызвав подобных вопросов.

— Это разумно! — проворчал Эвримен. — А что вы можете сказать по поводу сговора с чудовищем?

— Вы что же, думаете, что я был заинтересован в том, чтобы чудовище похитило реактиста?

— Лично я так не думаю.

Джед рассказал им о вторжении двух чудовищ на Верхний Уровень.

— Но почему вы нам об этом раньше не рассказали? — возмутился Эвримен, когда Джед закончил.

— По той же самой причине, которую я уже изложил: я тогда еще не знал, что не несу ответственности за эти события.

Помолчав, Максвелл предупредил:

— В любом случае мы проверим эту вашу историю похищения реактиста.

— Если вы обнаружите, что я лгу, приговаривайте меня к любому заключению в Колодце!

Эвримен встал:

— Я думаю, что заседание длилось достаточно долго.

— К Радиации заседание! — выругался Джед. — Хватит пустых разговоров. Пойдемте лучше на поиски Первого Выжившего.

— Тише, — успокоил его Хэверти. — Мы должны избегать любых поспешных действий. Нашими врагами могут оказаться сами Стронций и Кобальт.

— Ведь чудовища могут вернуться!

— Но мы доверяем охране у входа и заклинаниям Хранителя.

Еще одна глупость, родившаяся из суеверия! Но Джед понял, что он не заставит их изменить мнение.

К концу периода он ушел в пещеру Фентонов, чтобы поработать над перераспределением растений манны среди Выживших и скотом. Он разровнял поверхность песка, где писал символы, и начал подсчеты сначала. Но сильное чихание смело весь песок. Раздосадованный, Джед бросил стилос.

Он облокотился на стол и в отчаянии уронил голову на руки. Из носа у него текло так, что это доводило почти до безумия, и ему казалось, что голова набита горячей влажной ватой. Однажды он уже страдал от температуры, но не до такой степени, и он никогда не слышал, чтобы кто-то был так болен.

Джед утешил себя мыслью, что ни одно божественное существо больше не противилось его поискам Света. Он с трудом мог поверить этому. Может быть, чудовища и были против его поисков Тьмы и Света; но если найти способ сопротивляться их умению усыплять, людей, то им можно было противодействовать.

Казалось, он нащупал более или менее стройную схему, в которую укладывались многочисленные факты — как материальные, так и нематериальные. Но многое оставалось непонятным. Какова была связь между глазами и Светом, между Светом и Тьмой, между Тьмой и Начальным Миром, между Начальным Миром и Радиацией? Тоненькая нить тянулась также к демонам-близнецам, а потом возвращалась к начальной точке, то есть к глазам и соотношению между Светом и Тьмой.

Джед вдруг с удивлением осознал, что думает о Сайрусе-мыслителе, посвятившем свою жизнь размышлениям в пещере, расположенной на другом конце Мира. Он вспомнил, что несколько возникновений назад слышал, как старик высказывал своеобразные мысли о Тьме. Может быть, эти философские дискуссии и лежали в основе его стремления найти Тьму и Свет! Джед решил пойти к мыслителю, чтобы побеседовать с ним. Но тут приоткрылись занавеси, пропустив Мэни, одного из новых Выживших.

— Для нового Первого Выжившего, у которого лишь только несколько биений сердца опыта, — сказал он строго, — вы приготовили себе массу неприятностей, напрямую заявив старейшинам, что следует идти преследовать чудовище.

Джед чихнул и рассмеялся:

— Действительно! Наверное, мне лучше было бы промолчать.

Мэни сел рядом с ним и тоже чихнул.

— Когда Хранитель узнал об этом, он изо всех сил хлопнул себя по лбу. А потом заявил, что теперь уверен, что Ромель будет лучшим Первым Выжившим, чем вы.

— Я займусь этим вопросом, когда разрешу проблему с источниками.

— Он также сказал, что ваше поведение на заседании доказывает, что на самом деле вы и не собирались раскаиваться, он предсказал будущие новые катастрофы.

Слова Мэни словно послужили сигналом: снаружи послышались встревоженные голоса.

Джед выбежал и остановил одного из бегущих:

— Что за шум?

— Река! Уровень воды понижается!

Еще до того, как Джед добежал до берегов, звуки прожектора позволили ему уяснить ситуацию. Уровень воды понизился самым катастрофическим образом, так что берег полностью скрывал ее тихий звук. Слышен был только слабый плеск воды на небольших перекатах.

Потом донеслись вопли ужаса со стороны центрального входа. Не замедляя бега, Джед изменил направление. Теперь, когда центральный прожектор находился за его спиной, он мог яснее представить то, что находилось перед ним.

— Чудовище! Чудовище! — слышались крики.

Джед приостановился: проход начал вибрировать, все больше и больше заполняясь неслышным ревом чудовищ. Ощущения походили на те, которые он испытывал при Эффективном возбуждении, но были намного сильнее. Уже не расплывчатые полукруги касались его глаз. Ревущая тишина, казалось, стала чем-то безличным, внешним, она не связывалась больше с какой-то частью его тела, а ассоциировалась с выходом из туннеля.

Это беззвучное нечто вело себя так же, как звук, прикасаясь к предметам вокруг: своду, стенкам, сталактитам около входа…

Джед шел вперед, закрывая лицо руками. Далекий грохот тут же прекратился. Значит, это правда! Это ужасное воздействие чувствуют только его глаза!

Только избавившись от этих непонятных ощущений, он смог сконцентрироваться на эхо, которые мог услышать. В проходе чудовища не было, и только его запах указывал на то, что совсем недавно оно тут побывало. На земле уши Джеда зафиксировали предмет, похожий на трубку. Он услышал, что предмет этот очень похож на тот, который Делла нашла на Верхнем Уровне.

Прежде чем Джед схватил эту штуку, один из защитников бросился к ней с огромным камнем.

— Нет! Нет! — закричал Джед, но было уже поздно.

Открыв глаза, Джед наклонился, чтобы подобрать то, что осталось от находки. Бесформенный сплющенный обломок был еще теплым и издавал резкие отзвуки. Джед также заметил, что вокруг не осталось и следа от ревущей тишины.

 

ГЛАВА 7

Сайрус-мыслитель жил один и проводил в размышлениях все свое время. Женщины Низшего Уровня, особенно вдовы, заботились о его нуждах. Но когда ему приходилось тратить время на беседы, он старался использовать это время с наибольшей пользой.

Сейчас, например, мыслитель красноречиво рассуждал о многих предметах сразу.

— Джед Фентон! Первый Выживший Джед Фентон! И он пришел ко мне, чтобы побеседовать о философии, как в былые времена!

Сидя радом, Джед нетерпеливо задвигался и сказал:

— Я пришел, чтобы спросить…

— Я боюсь, что проблема иссякших источников, а также притаившиеся в проходах чудовища — задачи довольно-таки трудные. Вы уже подумали о том, как восполнить убыль воды в реке? А тот предмет, который чудовище потеряло вчера, как вы думаете, что это?

— Мне кажется, что…

— Подождите минутку. Я бы хотел кое-что обдумать.

Джед был ему очень признателен за эти несколько мгновений тишины. Его голове стало немного легче, а то она была готова расколоться как скорлупа манны всякий раз, когда он кашлял. Ему уже приходилось страдать от высокой температуры, например когда его укусил паук. Но никогда еще она не доставляла столько мучений.

Пещеру Сайруса защищали от внешних звуков толстые драпировки, плотно закрывающие вход. На сама пещера была настолько мала, что Джеду не составляло труда сосредоточиться на отзвуках слов. Он смог даже уловить, насколько изменился Мыслитель за прошедшие возникновения.

Джеду очень нравилось, что старик больше не закрывает лицо волосами, потому что совершенно облысел. Морщины, образовавшиеся от постоянных усилий держать глаза закрытыми, были глубоки, как никогда.

— Я думал, — сказал Сайрус, объясняя свое молчание, — не оставили ли чудовища этот предмет у нас специально. Я склонен этому поверить. А вы?

— И мое мнение таково же.

— И с какой целью, по-вашему?

Джед услышал сквозь занавеси речитатив Молитвы Света, которую читали для церемонии возрождения на другом краю Мира. Он слышал и членов официального эскорта, которые ожидали его снаружи, чтобы сопровождать на Верхний Уровень.

— Это один из вопросов, который я собирался обсудить с вами. Но сначала я хотел бы, чтобы вы рассказали мне о… Тьме.

— О Тьме? — Джед услышал, как Сайрус потер рукой подбородок. — Мы и раньше об этом частенько рассуждали, не правда ли? И что же конкретно вам хотелось бы знать?

— Возможно ли, что Тьма каким-то образом связана… — Джед в нерешительности замялся, — … связана с глазами?

После нескольких биений сердца Сайрус ответил:

— Не думаю. Не больше, чем с коленом или мизинцем. Почему вы так решили?

— Потому что предполагаю, что Тьма тесно связана со Светом, хотя и не знаю, каким образом.

Сайрус тщательно обдумал это предположение.

— Всемогущий Свет — бесконечное Благо. Тьма — бесконечное Зло, по устоявшимся верованиям. Они воплощают принцип противоположностей: одно не существует без другого. Если бы не существовало Тьмы, Свет был бы везде. Значит, можно утверждать, что существует негативное родство. Но я не слышу, каким образом глаза могут входить в эту схему.

Джед снова закашлялся. Встав, он почувствовал сильное головокружение.

— Вы когда-нибудь испытывали Эффективное возбуждение?

— Во время ритуала возбуждения оптического нерва? Да, несколько возникновений тому назад.

— Хорошо. Во время Эффективного возбуждения предполагается, что люди должны чувствовать Свет. И если существование Света зависит от существования Тьмы, глаза должны иметь способность чувствовать и Тьму тоже!

Джед услышал, как его собеседник, погруженный в свои мысли, снова потер ладонью лицо.

— Это кажется логичным, — согласился мыслитель.

'— Если бы удалось обнаружить Тьму, как вы думаете, может быть, нашли бы также и…

Но Сайрус не собирался отвлекаться от собственных мыслей:

— Если мы признаем Тьму в качестве материального понятия, попробуем задать себе вопрос: «Что такое Тьма?», Предположим, что возможно — заметьте, я говорю «возможно», так как речь идет всего лишь о гипотезе, — что она является универсальной единицей. Это означает ее существование везде: в воздухе, который нас окружает, в коридорах, в бесконечности скал и болот.

Теперь Джеда сотрясал ледяной озноб лихорадки, но он заставил себя продолжать внимательно слушать.

— Во-вторых, — продолжал Сайрус, и его голос теперь отражал два поднятых пальца, — если Тьма действительно вездесуща, ее трудно воспринять только при помощи чувств.

Разочарованный, Джед опустился на скамью. Если мыслитель говорит правду, то найти Тьму никогда не удастся.

— Но почему она тогда существуем?

— Может быть, это нечто нематериальное, отражающееся в звуках.

Они немного помолчали.

— Нет, Джед, я не думаю, что вы найдете Тьму в этом мире.

Джед взволнованно спросил:

— Но разве в бесконечности меньше Тьмы?

— Если вы говорите о Рае, мы не можем рассматривать Тьму как физическое явление. В этом случае я бы сказал, что в Раю безусловно меньше Тьмы, ибо говорят, что он наполнен Светом.

— Но как может звучать Рай?

Мыслитель рассмеялся:

— Если положиться на верования, то мы будем вынуждены признать, что Рай должен звучать просто великолепно. Говорят, там человек подобен Богу. Свет там везде и повсюду, и поэтому возможно познавать мир не по запаху и не по слуху. И там не нужно двигаться ощупью, там все ваши чувства как будто объединяются в одно, которое достигает дальше, чем самый громкий голос.

Джед сидел, сокрушаясь, что его визит к Сайрусу оказался таким безрезультатным. Мудрец даже не обнадежил его в поисках Света.

— Эскорт ждет вас, — напомнил ему мыслитель.

— Тогда последний вопрос: как вы объясняете ритуал возбуждения оптического нерва?

— Я не знаю. Этот вопрос мне всегда казался слишком трудным. И Свет знает, сколько я об этом передумал всего! Но, пожалуй, вас может заинтересовать вот что: Эффективное возбуждение может оказаться некоей нормальной функцией нашего тела.

— Каким образом?

— Закройте глаза. Только очень сильно. Что вы слышите?

— Сильный шум в ушах.

— Все верно. Теперь предположите, что нам пришлось в течение ряда поколений жить без звуков. Ни один человек из живущих сейчас никогда не слышал ни малейшего шума. Но, возможно, нам передали бы легенду, легенду о звуке, например при помощи языка, основанного на прикосновении…

— Я не понимаю, что…

— Попробуйте представить себе, что существует «ритуал возбуждения слухового нерва». Это то, что вы только что сделали, напрягая лицевые мышцы. И может быть, сейчас существовал бы Хранитель, который заставлял бы вас напрягать лицевые мышцы, чтобы почувствовать великий «Всемогущий Звук»!

Джед в волнении вскочил на ноги:

— Вы хотите сказать, что эти круги молчаливого звука, которые мы воспринимаем при Эффективном возбуждении, связаны с нормальным действием, которое раньше люди осуществляли глазами?

Он услышал, как мыслитель пожал плечами, сказав:

— Я ничего не думаю; я всего лишь поставил теоретический вопрос.

Дыхание старика снова стало слабым и задумчивым.

Джед пошел к выходу, потом остановился и повернулся к мыслителю. Когда-то давно он думал, что сможет найти уменьшение Тьмы в Начальном Мире и таким образом обнаружить ее настоящую природу. Но Сайрус сделал вывод, что Тьма является универсальной единицей, которую невозможно воспринять чувствами.

Но разве не может оказаться, что Свет способен разрушать, то есть стирать часть Тьмы? И если бы Джеду удалось почувствовать эту перемену, возможно, ему удалось бы понять и природу Света и Тьмы?

Но теперь ему в голову пришла гораздо более важная мысль: Сайрус сказал, что Всемогущий Свет в Раю позволял человеку «познавать» окружающий мир не по запаху и не по слуху. Может быть, именно так действуют Реактисты? Ведь они тоже как-то по-особому связаны со светом, но, видимо, даже не подозревают об этом.

Джед уже понял, что существует определенная связь между Светом, Тьмой, глазами, Начальным Миром и демонами-близнецами. А сейчас оказалось, что в эту же группу явлений он необходимо должен включить и реактистов, потому что помнил, что вокруг них так же меньше таинственного «нечто», как меньше тишины, когда нормальный человек слушает звуки.

И это «нечто» реактистов, может быть, и есть то таинственное явление, которое он искал, — уменьшение Тьмы! Вспомнив, что Делла тоже реактистка, Джед вдруг очень захотел вернуться на Верхний Уровень, чтобы внимательно выслушать ее и, может быть, услышать, что именно уменьшается вокруг нее, когда она реактирует.

Джед раздвинул занавеси.

— До свидания, сын, и удачи тебе, — бросил ему вслед Сайрус, оглушительно чихая.

* * *

Джед покинул свой эскорт у последнего поворота перед входом на Верхний Уровень. С одной стороны, он был доволен, что отделался от охраны. Капитан только и делал, что жаловался на боли в горле, а другой охранник так кашлял, что трудно было слушать эхо камней. Впрочем, те, кто не испытывал этих недомоганий, были страшно нервными, так как им казалось, что они ощущают запах чудовищ. Что касается Джеда, то он просто вообще ничего не мог обонять, потому что его нос был напрочь заложен. К тому же он почти ничего и не слышал: казалось, болезнь повлияла и на его слух тоже.

Дрожа от озноба, он как можно сильнее стукнул своими эхокамнями и, пошатываясь от навалившейся слабости, спустился по проходу, думая, что лучше ему сразу пройти к лечебной пещере, а не продолжать свое заявление намерений объединения. Он миновал поворот и остановился, чтобы послушать, что находится впереди. Там можно было уловить бурную деятельность: люди громоздили скалы одну на другую, причем работали они очень быстро, но в строгом порядке. И голоса. Голоса двух мужчин, произносящие имя Всемогущего Света в отчаянной молитве. Сильнее стукнув своими камнями, он вслушался в «клик», отражавшиеся от людей, торопливо собиравших камни и складывавших их в кучу около стены у входа на Верхний Уровень.

Вдруг Джед осознал, что ощущает молчаливые звуки прямо перед этими двумя! И звук этот был прикреплен к стене!

Маленький пучок неподвижных эхо, казалось, прилепился к стене, а те двое людей старались быстро завалить его камнями. Тут один из них услышал Джеда, вскрикнул от страха и убежал в глубь прохода.

— Это всего лишь Фентон с Нижнего Уровня! — крикнул ему второй.

Но было слышно, что первый мужчина и не собирается останавливаться, а тем более возвращаться.

Джед сделал шаг вперед, но отпрянул в страхе. Он снова убедился, что ревущую тишину он воспринимает не ушами. На самом деле он ее «слышал» — если это слово было здесь уместно — глазами! Он проверил впечатление, отвернув лицо в сторону: ощущение мгновенно прекратилось. Когда же он повернулся спиной ко входу, пучок молчаливого шума полностью исчез. Тут мужчина, работающий в проходе, уложил последний камень на самый верх кучи, закончив загородку против эхо; этот факт имел для Джеда символическое значение.

— Вам следовало бы спрятаться, пока не вернулось чудовище! — сказал ему мужчина.

— А что произошло?

Отражения его слов дали представление о человеке, вытирающем дрожащей рукой пот с лица.

— На этот раз чудовище никого не похитило. Оно только вымазало стену и… — тут мужчина завопил, затряс правой рукой перед лицом, а потом бросился в проход словно глухой, причитая: — О Свет Всемогущий!

Джед сразу услышал то, что так напугало этого человека. Его руку покрывала ревущая тишина! Полный любопытства, он подошел к куче камней. Но новый приступ кашля напомнил о болезни, и, спотыкаясь, Джед продолжил свой путь на Верхний Уровень.

На этот раз его никто не встречал. Он направился к пещере Ла Ру, заметной благодаря «клак» центрального прожектора. В пещере Джед застал Ансельма расхаживающим из угла в угол; он казался очень взволнованным и мрачно разговаривал сам с собой.

— Входите, мой мальчик, или, вернее, Первый Выживший! — приветливо сказал Ла Ру. — Должен отметить, что я счастлив опять встретиться с вами.

И он снова принялся ходить взад и вперед, а Джед сел на скамью и сжал руками лихорадочно горящее лицо.

— Я очень огорчился, узнав, что произошло с вашим отцом, мой мальчик. Я бы даже сказал, что эта новость просто потрясла меня. После вашего ухода чудовища похитили у нас еще трех человек.

— Я вернулся, — слабым голосом произнес Джед, — чтобы объявить свои намерения объедине…

— Намерения объединения, ну и ну! — воскликнул Ансельм, повернувшись к Джеду и уперев руки в бока. — В такое время вы еще думаете об объединении? — И, поскольку Джед молчал, Ла Ру продолжил: — Извините меня, мой мальчик. Но сейчас мы буквально на краю пропасти. Чудовища теперь везде, а источники иссякают один за другим. Только за прошедший период высохло еще пять. Насколько я понимаю, у вас такие же проблемы.

Джед лишь слабо кивнул головой, не заботясь, чтобы его знак согласия был услышан.

Ансельм что-то проворчал сквозь зубы и произнес:

— Объединение! Разве гонец не сказал вам, что я решил отложить его на более поздний срок?

— Я не слышал гонца! Где он?

— Я послал его совсем недавно.

Джед без сил упал на скамью; все его тело горело, словно в кипящем источнике. Гонец ушел, но не добрался до Нижнего Уровня. И они не повстречали его по дороге. Итак, тому, что некоторые охранники из официального эскорта — те, кто не был болен, — почувствовали запах чудовища в проходе, можно дать только очень мрачное объяснение.

Джед снова закашлялся; а когда приступ прекратился, он понял, что в пещере появился советник Лоренц и, остановившись напротив, пристально слушает его.

— Ну, Фентон, — бесцеремонно обратился к нему Лоренц, — что вы думаете обо всех этих историях с чудовищами?

Джед почувствовал, как у него по спине пробежал холодок.

— Я даже не знаю, что и думать.

— Я уже сообщил Ла Ру свое мнение. Реактисты принялись за старое. Они снова захватывают Выживших, чтобы сделать из них рабов, а чтобы было легче, они объединились с демонами-близнецами.

— Все это просто смешно, — вмешался Ансельм. — Мы сами слышали, как чудовища утаскивали в плен реактиста.

— А кто вам сказал, что они не сделали это специально, чтобы мы это слышали?

Ансельм проворчал, звучно шмыгнув носом:

— Если реактисты вновь решили захватывать себе рабов, мы ничего не можем сделать, чтобы помешать им.

Лоренц упрямо молчал, но отчетливо слышалась его уверенность в том, что чудовища и реактисты действуют заодно. И Джед прекрасно понимал почему: советник намеревался обвинить его в том, что он — реактист, и поэтому хотел убедить всех, что обвинение подразумевает косвенную ответственность Джеда за нашествие чудовищ.

— Я уверен, что Делла хочет узнать, что мы решили по поводу вашего объединения, мой мальчик, — Ансельм взял советника за руку и повлек его к выходу. — Я пришлю ее к вам.

Крупная дрожь сотрясала все тело Джеда, лоб горел, и он кашлял, не переставая. Через некоторое время в пещеру вошла девушка; она остановилась у входа, спиной к занавеске.

— Что с тобой? Ты весь горишь!

Сначала Джед удивился — она смогла установить его температуру, стоя в другом конце пещеры. Но потом сообразил, что температура тела — тоже тепло, а ведь все реактисты способны реактировать тепло.

— Я не знаю, — с трудом произнес он.

Минутный всплеск энергии позволил ему заинтересоваться приходом девушки и тем, что она сейчас реактирует; теперь он мог прислушаться к ней поближе и постараться понять, изменяется ли при этом что-то вокруг нее. Но интерес пробудился в нем лишь на какое-то мгновение, и вскоре лихорадка взяла верх.

Делла тщательно закрыла занавес и подошла ближе. Он отвернулся, чтобы откашляться. Она встала на колени рядом и прикоснулась к его горячим рукам и лицу. Он услышал, что она очень обеспокоена. Но девушка начала разговор на гораздо более серьезную тему, чем его самочувствие.

— Джед, я уверена, что советник знает, что ты реактист! — сказала она и тихо продолжила: — Он еще не заявлял об этом открыто, но без устали повторяет всем, кто хочет слушать, как замечательно развиты твои чувства.

Собрав все силы, Джед с трудом сел. Все его тело покрывала испарина, в ушах шумело.

— Ты не понял, зачем он хотел, чтобы ты стрелял по той мишени, которую он выбрал у горячих источников? Он знает, что тепло нарушает восприятие реактистов, и он хотел знать, не являешься ли ты…

Джед не расслышал конец фразы. Пошатнувшись, он мягко свалился на каменный пол…

* * *

Очнувшись, он сразу же почувствовал во рту привкус лечебной грязи и смутно припомнил, что его несколько раз заставляли глотать эту вязкую микстуру. Он также помнил, что пока он лежал в полузабытьи в пещере Ла Ру, Добрая Выжившая снова попыталась войти в его бредовые сновидения. Может быть, ей это и удалось? Но он почти ничего не мог вспомнить и снова позабыл все свои сны.

Сейчас Джед чувствовал только охватившее его спокойствие и облегчение. Горло больше не болело, мысли были ясными, лихорадка полностью испарилась. Хотя он чувствовал еще большую слабость, ему было гораздо лучше. Потом он ощутил чье-то легкое дыхание в другом конце пещеры и узнал его ритм и амплитуду: там находилась Делла. Он слышал четкий звук ее походки, когда она нервно прохаживалась из одного конца пещеры в другой.

Неожиданно девушка подошла к ложу, на котором он лежал, и отчаянно потрясла его за плечо:

— Джед, просыпайся!

По ее голосу он понял, что она уже не первый раз пытается его разбудить.

— Я проснулся!

— Слава Свету!

Прядь волос выбилась из-под ленты, которая их придерживала, и упала ей на лицо. Она отбросила ее, и Джед смог получить ясное впечатление о ее тонких правильных чертах, выражавших сильную тревогу.

— Тебе нужно уходить, — прошептала она. — Советнику удалось убедить дядю Нориса, что ты — реактист! И они…

Недалеко от входа в пещеру послышались голоса, и Джед услышал, как девушка в тревоге повернула голову.

— Они идут! Может быть… может, мы успеем убежать, пока они не пришли!

Он попытался встать, но снова упал, отчасти от слабости, а отчасти от удивления, так как заметил, что девушка не поворачивалась ухом в направлении шума, как делали все люди, а стояла к нему лицом. Это означало, что она реактировала не ушами. Но чем же тогда она реактирует?

Голоса слышались все ближе.

Советник: «Я абсолютно уверен, что он реактист! Он такой меткий стрелок, а тут не мог попасть в простую неподвижную мишень на плантациях манны. Вы знаете не хуже меня, что избыток тепла нарушает восприятие реактистов».

Ла Ру: «И впрямь, это звучит довольно убедительно».

Советник: «А Аубри? Мы послали его, чтобы он закрыл тот молчаливый звук, который чудовище прикрепило на стену около входа. Это было два периода тому назад, и с тех пор Аубри не появляется. Кто последний его слышал?»

Ла Ру, кашляя: «Байрон говорит, что когда он бегом вернулся сюда, Фентон оставался там вместе с Аубри».

Советник, чихая: «Вот именно! Если вам нужны еще доказательства, чтобы убедиться, что Фентон — реактист, вступавший в заговор с чудовищами, вы можете обратиться к одному из наших основных верований».

Ла Ру: «Тому, которое гласит, что всякий Выживший, который имеет какие-либо отношения с Кобальтом или Стронцием, смертельно заболеет».

Голоса обоих приблизились к самому входу в пещеру.

Ла Ру, шмыгая носом: «Что мы будем с ним делать?»

Советник: «Пока хватит колодца. — Он снова чихнул. — Если он реактист, то должен представлять какую-то ценность в качестве заложника».

* * *

Когда пришедшие отодвинули занавес, Джед услышал, что у входа встали в полной готовности несколько вооруженных защитников. Ла Ру Ансельм вошел и приблизился к Джеду, мягко отодвинув Деллу.

— Он очнулся?

— Он не реактист, вставьте его в покое! — попыталась вступиться за Джеда Делла.

Джед услышал, что ее лицо повернуто прямо к Ла Ру. И снова он обратил внимание, что она убрала волосы со лба и с глаз. Он вспомнил, что и перед тем, как протянуть ему тот предмет в форме трубки, она подносила его к лицу.

Значит, она реактирует глазами!

Ансельм грубо потряс его:

— А ну, вставайте! Мы хорошо слышим, что вы уже давно проснулись!

Джед с трудом встал. Лоренц попытался схватить его за руку, но он вывернулся.

— Защитники! — в страхе завопил советник.

Стража бросилась в пещеру.

 

ГЛАВА 8

Хотя Джед не думал, что такое вообще возможно, но колодец наказания Верхнего Уровня оказался страшнее, чем на Нижнем Уровне. Трудно было вообразить кару ужаснее. Убежать из колодца было немыслимо. Выступ, на котором Джед лежал, находился на расстоянии в два его роста от отверстия колодца; он был гораздо уже, чем его тело, и одна рука и одна нога висели над пропастью.

После того, как его на веревках опустили туда, он неподвижно лежал уже несколько сотен биений сердца, пока тело совершенно не затекло. Потом, двигаясь чрезвычайно осторожно, Джед бросил в пропасть один из своих эхокамней. Камень падал, падал, падал… Много дыханий спустя, когда Джед уже потерял надежду услышать звук удара, послышалось слабенькое «плюх».

Издалека доносились обычные звуки, характерные для конца периода активности: дети играли после занятий, стучала скорлупа манны во время ужина, кто-то кашлял.

Но вот эхопрожектор остановился на период сна, а чуть позже пришла Делла. Она опустила ему на веревке сосуд с едой. Потом легла на край скалы, свесив голову над пропастью.

— Мне почти удалось убедить дядю Нориса, что ты не можешь быть реактистом, но эта проклятая эпидемия опять вывела его из себя.

— Ты говоришь про чихание и кашель?

Жест девушки изменил ровный поток ее голоса, полного грусти:

— Следовало бы принимать лечебную землю, как делали мы, но Лоренц говорит, что это не помогает против болезни Радиации.

Пока она молчала, Джед стукнул скорлупой по стенке колодца. С помощью четких эхо он быстро получил связное впечатление о выражении лица девушки. То, что он услышал, понравилось ему еще больше, чем раньше.

Удлиненный овал ее лица выражал нежность и доверие. Стянутые сзади волосы имели приятный звук и придавали ее лицу гармоничное тональное равновесие, которое напомнило ему меланхоличную мелодию сталактитов, ту самую, что девушка наигрывала ему несколько периодов назад. Сейчас он отлично слышал, как будет счастлив ее партнер по объединению.

Джед поднес ко рту следующую креветку, но рука его остановилась на полдороге, когда он вдруг сообразил, что Делла должна реактировать даже сейчас. Он еще раз стукнул сосудом по скале, чтобы вызвать эхо. И он услышал, что ее лицо обращено прямо к нему. Ему показалось, что он может дотронуться до ее сосредоточенно неподвижных глаз. Но слушать, что происходит вокруг, когда она реактирует, было некогда. Если что-то и уменьшалось, Джед был абсолютно не в состоянии обнаружить это в данный момент! Однако одно ему стало ясно: если Свет и Тьма связаны с глазами — и, может быть, только с глазами реактистов, — это уменьшение, которое он стремился услышать, должно иметь значительное влияние на глаза!

Но стоп! Ведь что-то произошло в пещере Ла Ру, когда Делла склонилась над ним, чтобы разбудить. Ее волосы упали на лицо, и когда она откинула их назад, не стало ли меньше волос у нее перед Глазами?

Его охватило чувство отвращения и никчемности. Нет! Тьма не могла быть только волосами! Это слишком смешно: всю свою жизнь искать столь прозаическую вещь! Он вспомнил, что Сайрус сказал о универсальности Тьмы. И Джед решил послушать дальше вокруг девушки.

— Джед, — сказала она неуверенно, — ты не… я хочу сказать, ты и чудовища, вы…

— Я никогда не имел с ними дела.

Джед услышал, как она облегченно вздохнула.

— Ты… пришел к нам из Мира Реактистов?

— Я там никогда не был!

Эхо поймали ее разочарованное выражение.

— Значит, всю свою жизнь тебе приходилось скрывать, что ты реактист, точно так же, как и мне… Бедный Джед!

У него не было причин опровергать ее.

— Это было нелегко.

— О да! Знаешь, что способен на гораздо большее, чем другие, но вынужден следить за каждым жестом, чтобы никто ничего не обнаружил.

— Я далеко зашел в этой игре — слишком далеко, я думаю; иначе я не оказался бы здесь!

Он услышал, как она опустила руку вдоль стенки колодца, словно хотела коснуться его.

— Джед! Для тебя очень важно узнать, что ты не один, так же, как и для меня? Я никогда не думала, что кто-то еще может пройти через тот же постоянный страх быть обнаруженным!

Он понимал чувство тесного родства, которое она должна была испытывать, и насколько горьким было ее одиночество. В его душе возникло ответное чувство, хотя он и не был реактистом, ищущим сочувствия и понимания.

Делла продолжала:

— Я не понимаю, почему ты не пошел искать Мир Реактистов уже давно. Я бы пошла, если бы не боялась затеряться в проходах.

Джед был вынужден солгать:

— Я тоже хотел пойти. — Он уже понимал, что сможет играть роль реактиста, просто следуя за словами девушки. — Но у меня слишком много обязанностей на Нижнем Уровне.

— Я знаю.

— Я не слышу, то есть я хочу сказать, я не реактирую, почему ты не присоединилась к реактистам во время одного из набегов?

— Это было просто невозможно. Если бы они не захотели принять меня, все бы узнали, кто я, и меня прогнали бы в коридоры.

Она встала, продолжая реактировать в его сторону.

— Ты уходишь?

— Да, пока не найду способа помочь тебе.

— Как долго они собираются держать меня здесь? — он попытался изменить положение тела, рискуя при этом свалиться в пропасть.

— Пока не возвратятся чудовища. Дядя Норис собирается сообщить им, что мы держим тебя заложником.

Джед услышал звук ее удаляющихся шагов. Перспектива объединения с такой девушкой завораживала его. Даже если ему не удастся отыскать Тьму и Свет, тем не менее он узнает многое о таинственной способности реактистов.

Полсна прошло, когда Джеду с большим трудом удалось сесть, несмотря на страшную боль в мышцах и затекшие ноги. Он стукнул скорлупой манны и прислушался. Отверстие колодца было довольно узким — он решил, что его диаметр не превышает два его роста. Он смог услышать также, что кроме выступа, на котором он держался, не было ни трещины, ни углубления, которые помогли бы ему выбраться на поверхность.

Джед притянул колено к груди и попытался твердо поставить ногу. Потом, упираясь руками в скользкую и мокрую стену, медленно поднялся. Чрезвычайно осторожно он обернулся и, подняв руки как можно выше, щелкнул пальцами. Быстрое возвращение звука указало ему, что верхний край колодца наказания находится по меньшей мере в одной длине руки.

Он пребывал в таком положении уже несколько сотен биений сердца, когда почувствовал, что наверху как будто вся Радиация обрушилась на Мир. До того он слышал только тишину заснувшего Мира, изредка прерываемую кашлем.

Но спокойствие сна в одно мгновение сменилось лихорадочной деятельностью, лишь только один из бодрствующих защитников издал устрашающий возглас: «Чудовища! Чудовища!»

Приглушенные крики, вопли и хорошо слышимое движение людей, бегущих во всех направлениях, хлынули в колодец. Джед чуть было не потерял равновесие, когда, откинув голову назад, осознал, что отверстие колодца полно легкого молчаливого звука. В противоположность ощущениям, которые он испытал во время Эффективного возбуждения, над ним был только круг таинственного шума, исходящего от чудовища.

Джед пошатнулся, взмахнул руками, чтобы не упасть, и прижался лицом к камню. Он понял, что кто-то бежит в его направлении. Потом он услышал голос советника, раздававшийся приблизительно в середине этого Мира:

— Сэдлер! Вы добрались до колодца?

В отдалении послышались приглушенные крики. Через мгновение кто-то — видимо, Сэдлер — подошел к колодцу наказания и крикнул: «Дошел!» — после чего ударил копьем по скале, чтобы лучше услышать положение Джеда.

На этот раз до него донесся голос Ла Ру, который с вызовом обращался к чудовищам:

— Мы захватили Фентона! Мы знаем, что он работает на вас! Уходите, или мы убьем его!

Новые вопли указали, что чудовища не обратили никакого внимания на угрозу Ансельма.

— Давай, Сэдлер! — прорычал Лоренц. — Сбрось его!

Острие копья задело плечо Джеда, но ему удалось избежать удара, отклонившись в сторону. Охранник просунул оружие между телом пленника и стенкой колодца. Действуя копьем как рычагом, он попытался оттолкнуть Джеда от стены. Джед почувствовал, что его непреодолимо тянет назад, и отчаянно замахал руками, чтобы не упасть в эту бездонную пропасть.

Его рука натолкнулась на копье, и он крепко ухватился за него. В отчаянном усилии Джед выпрямился и сильно дернул за древко; он почувствовал, как сверху падает человек. И через мгновение копье осталось у него в руке, а в лицо ударила сильная волна воздуха от пролетевшего мимо отчаянно кричащего Сэдлера.

С помощью оружия, которое оказалось довольно длинным, Джед нашарил крошечную трещину в противоположной стенке колодца. Он воткнул в нее острие копья и укрепил другой конец древка в стене над головой.

Паника, охватившая Верхний Уровень, прекратилась так же быстро, как началась. Очевидно, захватчики достигли своей цели и сразу убрались восвояси.

Тогда, убедившись, что копье хорошо закреплено, Джед подтянулся на нем, ухватился за край колодца и выкарабкался наружу.

— Джед! Ты свободен!

Эхо звука шагов Деллы принесли ему впечатления бегущей к нему девушки. Он также воспринял легкий шум веревки, которую она несла на плече: веревка свисала вдоль ее руки.

Джед попытался сориентироваться. Но шумы звучали слишком неясно, чтобы он мог услышать, в каком направлении находится вход.

Делла взяла его за руку:

— Я очень долго не могла найти ни одной веревки!

Джед наугад двинулся вперед.

— Нет! — Она заставила его развернуться. — Вход с той стороны! Ты его реактируешь?

— Да, сейчас я его реактирую, — вынужден был ответить он.

Она все еще держала его за руку, и он решил просто следовать за девушкой.

— Мы пройдем снаружи, вдоль реки, — предложила она. — Может быть, мы успеем добраться до прохода раньше, чем включат центральный прожектор.

Джед надеялся на обратное. Но он упустил из виду, что эхо, которые позволили бы ему слышать дорогу, неизбежно выдали бы их присутствие.

Он споткнулся о камень, который не успел расслышать, поднялся с помощью девушки и, прихрамывая, пошел дальше. Потом, подавив охватившую его было панику, снова обрел хладнокровие и призвал на помощь знание всех уловок, которым он обучился во время бесконечных тренировок: тогда он научился чувствовать ритм сердца, вкрадчивую тишину ленивой реки, глубины которой волнуются от проплывающих рыб, запах и едва заметное движение саламандры, ползущей по влажному камню.

Снова обретя уверенность, он стал ожидать звуков, любых звуков, так как знал, что самый незначительный звук можно использовать. Наконец! Небольшое изменение ритма дыхания Деллы означало, что она начала карабкаться по склону. Когда он в свою очередь дошел до этого места, то был готов к подъему.

Джед внимательно прислушался к шуму, который исходил от Деллы. Пульс девушки звучал слишком слабо. В сумке, которую она несла, можно было различить какие-то предметы. До него донеслись и запахи продуктов; Делла унесла много еды, и содержимое сумки двигалось в такт ее шагам. Эти звуки могли донести до него достаточно отчетливые эхо, если слушать повнимательнее. Джеду удалось выделить их среди других звуков, окружающих его, и они были достаточно четкими, чтобы с помощью их эхо слышать то, что находится впереди. Теперь Джед снова мог полностью доверять своим способностям.

Быстрым шагом они отошли от реки, пересекли плантацию манны и почти добрались до входа, когда кто-то включил эхопрожектор.

Джед тут же понял значение некоторых неясных ощущений, уже довольно долго беспокоивших его: перед Входом стоял часовой.

И через мгновение бдительный защитник уже поднял тревогу:

— Кто-то пытается пройти вход! Их двое!

Джед бросился вперед. Сильным ударом он свалил часового на землю. В этот момент Делла догнала его, и они вместе направились в основной проход. Джед пропустил ее вперед до первого поворота, а потом достал свои эхокамни и, обогнав ее, побежал первым.

— Эхокамни? — удивленно спросила она.

— Конечно. Если мы повстречаем людей из Нижнего Уровня, они могут поинтересоваться, почему я ими не пользуюсь.

— О Джед! Почему мы… нет, ничего.

— Что ты хотела сказать? — Теперь он чувствовал себя превосходно, потому что с ним был знакомый звук его эхокамней, помогающий точно выбирать направление.

— Я только хотела спросить: почему мы не идем в Мир Реактистов, ведь наше место там.

Он резко остановился. Мир Реактистов? Почему бы и нет? Так как он искал явление, которое уменьшается при реактировании, где лучше он смог бы изучить его, чем в мире, в котором постоянно реактирует множество реактистов, которые, правда, будут враждебно настроены по отношению к нему?

— Я не могу покинуть Нижний Уровень в этот критический период, — сказал он тоном, не допускающим возражений.

— Я так и думала. Ты не можешь уйти, когда на них обрушились все эти неприятности. Но в один прекрасный период, Джед, когда-нибудь, мы уйдем, правда?

— В один прекрасный период — да!

Она крепче сжала его руку, как будто чего-то боялась.

— Джед! А если Ла Ру пошлет гонца на Нижний Уровень, чтобы сообщить им, что ты реактист?

— Никогда они не… — он собирался сказать, что никогда они в это не поверят; но, подумав о Хранителе, который делал все, чтобы опорочить его в ушах Выживших, Джед заколебался.

Когда беглецы добрались до Нижнего Уровня, Джед с удивлением обнаружил, что у входа нет ни одного защитника. Однако четкие и ясные звуки центрального прожектора показывали, что в конце прохода кто-то находится. Когда они подошли ближе, Джед различил женскую фигуру, с волосами, закрывающими все лицо. Это была Зельда.

Услышав их шаги, она вздрогнула всем телом. Потом нервным движением стукнула эхокамнями, чтобы определить положение идущих, и подождала, пока они не появились под звуками центрального прожектора.

— Вы затратили Радиация его знает сколько времени, чтобы привести пару для объединения, — сказала она не без подозрения в голосе, когда узнала Джеда.

— Почему?

— Произошло два новых похищения, — продолжала она вместо ответа. — Они забрали одного из защитников, поэтому вход больше не охраняется. Кроме того Хранителю удалось настроить против вас почти всех Выживших.

— Я займусь этим, — гневно ответил он.

— Не думаю, что вы добьетесь успеха. Вы больше не Первый Выживший. Ваше место занял Ромель. — Зельда несколько раз кашлянула, волосы чуть приоткрыли ее лицо.

Джед решительно направился прямо к официальной пещере.

— Подождите! — закричала Зельда ему вслед. — Это еще не все. Они все очень разгневаны. Послушайте же!

Джед прислушался к жилым пещерам. Отовсюду доносился надрывный кашель.

— Они считают, что вы виноваты в эпидемии, — объяснила Зельда. — Все помнят, что вы заболели первым.

— Джед вернулся! — закричал вдруг кто-то с плантации.

Его крик подхватил другой Выживший, потом еще один.

Джед услышал, как десяток мужчин покинули сад, в котором они работали. Другие вышли из своих пещер. Все они толпой направились в коридор, ведущий ко входу. Впереди, насколько мог различить Джед, шли Ромель и Хранитель Филар в окружении нескольких защитников.

Делла, охваченная тревогой, подошла ближе:

— Нам лучше уйти, Джед!

— Я не могу позволить Ромелю взять верх!

Нервно смеясь, Зельда добавила:

— Если вам показалось, что наш Мир в полном беспорядке, послушайте только, что с ним сделал Ромель!

Джед не двинулся с места, когда толпа подошла. Если он хотел убедить всех, что Ромель и Филар действуют только из личных побуждений, то надо было вести себя достойно и твердо.

Его брат остановился перед ним и в качестве приветствия сообщил:

— Если ты собираешься оставаться здесь, то должен слышать вещи по-моему. Теперь я — Первый Выживший!

— Когда старейшины проголосовали за тебя? — спокойно спросил Джед.

— Они еще не проголосовали, но это случится очень скоро. — Казалось, Ромель начал несколько терять свой апломб. Он обернулся к собравшимся, чтобы убедиться, что Выжившие, стоящие полукругом сзади, продолжают его поддерживать.

Джед громко процитировал Закон:

«Первый Выживший не может быть отозван без слушания советом старейшин».

Тогда вперед выступил Хранитель Филар.

— Что касается нас, то мы склонились перед более справедливой властью, чем власть любого из людей, — перед самим великим Всемогущим Светом!

Кто-то из Выживших закричал:

— Вы больны Радиацией! Ведь вы общались с Кобальтом или Стронцием!

— И вы заразили нас всех! — добавил другой, задыхаясь от приступов кашля.

Джед хотел было протестовать, но крики толпы заглушали его голос.

Зато шум прорезал сухой неприязненный голос Хранителя:

— Болезнь Радиации может иметь только две причины: или вы действительно вошли в контакт с демонами-близнецами, как это предполагает Ромель, или же, как думаю я, болезнь послана на вас Светом, чтобы наказать за обман и притворство.

Эти нелепые обвинения заставили Джеда потерять спокойствие:

— Это же ложь! Спросите у Сайруса, могли я…

— Сайруса вчера похитили чудовища.

Мыслитель… он исчез?

Делла тихонько потянула его за руку, прошептав:

— Нам лучше будет уйти, Джед!

Вдруг все отчетливо услышали шаги человека, который бежал по проходу, сопровождаемый стуком эхокамней.

Джед прислушался, чтобы узнать, кто это. По шагам Джед легко определил, что это официальный гонец. Когда тот замедлил свой бег, стало слышно, что он почувствовал толпу возле входа. Он подошел ближе, уже не пользуясь камнями.

— Джед Фентон — реактист! — возгласил он громким голосом. — Это он привел чудовищ в Верхний Мир!

Вооруженные копьями защитники мгновенно окружили Джеда и девушку.

Но тут кто-то неожиданно истошно завопил:

— Тревога! Тревога! Реактисты! Они в проходе!

Больше половины Выживших торопливо скрылись по своим пещерам. Джед почувствовал запах, доносившийся из прохода. Приближался некто, окруженный характерным запахом реактистов, и этот некто спотыкался, падал и снова поднимался, продолжая свой путь.

Охваченные паникой защитники разбежались кто куда. Лишь немногие из находящихся ближе ко входу направили туда свои копья.

Через несколько мгновений появился реактист и, шатаясь, упал на землю, отчетливо слышный в звуках центрального прожектора.

— Подождите! — закричал Джед, бросаясь к двум защитникам, которые приготовились было пустить в ход оружие.

— Это всего лишь ребенок! — воскликнула Делла.

Джед подошел к девочке, стонущей от боли. Он сразу узнал Эстель — ту маленькую реактистку, которую ему удалось убедить вернуться к себе.

Он сразу услышал, как Делла опустилась на колени рядом с девочкой и ощупала ее.

— Она ранена! Возможно, у нее сломано несколько ребер, — уверенно определила девушка.

Несмотря на боль, Эстель узнала Джеда и слабо улыбнулась ему. Он услышал решительное движение ее век, когда она подняла на него глаза.

— В один прекрасный период вы сказали мне, что я начну реактировать в самый неожиданный момент, — с трудом произнесла она. — И вы были правы, — голос ее становился все тише и тише. — Я попыталась добраться до вашего Мира, но упала в колодец. Когда мне в конце концов удалось из него выбраться, я сумела реактировать.

В этот момент голова се тяжело опустилась на руку Джеда, и он почувствовал, как с последним вздохом жизнь покинула маленькое тельце.

— Реактист! Реактист! — исступленно кричали за его спиной.

— Джед — реактист!

Он схватил Деллу за руку, и они опрометью бросились в туннель как раз в тот момент, когда два копья ударили об пол коридора там, где они только что стояли. На мгновение Джед остановился, чтобы подобрать эти копья, после чего снова побежал вслед за Деллой в глубь прохода.

 

ГЛАВА 9

Через половину периода непрерывных блужданий по длинным незнакомым коридорам Джед остановился и с беспокойством прислушался к пространству вокруг. И опять он ощутил далёкий шум крыльев, такой тихий, что Делла не в состоянии была его расслышать.

— Что случилось, Джед? Ты так напугал меня!

Он ответил ей самым естественным тоном:

— Ничего страшного. Просто мне что-то показалось.

Но он уже некоторое время догадывался, что за ними по пятам летит субат.

— Может быть, это слышен кто-то из реактистов?

— Как раз на это я и надеялся, но ошибся, никого нет. — Джед не хотел понапрасну тревожить девушку.

Пока он мог говорить, все шло хорошо. Слова служили ему неплохим источником эхо, с помощью которых ему удавалось обнаруживать встречающиеся препятствия. К несчастью, темы для разговора быстро иссякали, и им подолгу приходилось идти молча. Тогда Джеду приходилось прибегать к различным уловкам, чтобы девушка не догадалась, что он совершенно неспособен реактировать. Покашливания в нужный момент, копье, которое будто случайно волочилось по земле, неловкий шаг, задевающий камешки так, что они разлетались из-под ног, — все эти импровизации помогали ему.

Словно случайно, он задел копьем стену и обнаружил в нескольких шагах впереди поворот. Пока он старался как можно непринужденней обогнуть его, Делла вдруг предупредила:

— Осторожно, сталактит!

Ее предупреждающий возглас дал впечатлений каменной иглы во всей ее слышимой четкости, но слишком поздно: «Бум!»

Он головой расколол сталактит надвое, куски его разлетелись во все стороны.

— Джед! Ты что, не реактировал?

Он застонал, что позволило ему не ответить на этот вопрос. Теперь его лоб украшала изрядная шишка.

— Ты ранен?

— Нет, ничего страшного.

Он хотел продолжать путь.

— Нет, правда, ты не реактировал?

Неужели она догадалась? Вдруг он упустит свой единственный шанс попасть в Мир Реактистов?

Несмотря на свое замечание, она всего лишь рассмеялась:

— У меня были такие же проблемы, как и у тебя! Потом, в один период, я сказала себе: «К Радиации, что подумают люди! Я буду реактировать, сколько мне захочется!»

Пользуясь отражениями ее слов, которые Делла произносила очень четко, Джед постарался покрепче запомнить все подробности прохода впереди.

— Ты права, — сказал он. — Я действительно сейчас не реактировал.

— Теперь нам больше нет надобности отрекаться от нашей способности, Джед, — она взяла его за руку. — Это все в прошлом. Наконец мы можем быть самими собой! Разве это не великолепно?

— Конечно, — он дотронулся рукой до шишки на лбу. — Это замечательно!

— Скажи мне, Джед… эта девушка, которая ждала тебя…

— Зельда?

— Какое странное имя… и в придачу она — Волосатое Лицо! Это была… твоя подруга?

Наконец-то вновь начался разговор, который давал эхо!

— Да, я думаю, ее можно так назвать.

— Хорошая подруга?

Он ловко провел се мимо неглубокого колодца, ожидая, что она его похвалит: «Теперь ты реактируешь», но она ничего не сказала.

— Да, хорошая подруга.

— Я поняла это по тому, как она тебя ждала.

Джед отвернулся, чтобы скрыть улыбку. Он был счастлив услышать, что реактисты не лишены нормальных человеческих эмоций. Он ощутил некоторую гордость, когда услышал, как Делла сказала с недовольной миной:

— Ее тебе будет… очень недоставать?

Он храбро ответил:

— Я думаю, мне удастся привыкнуть.

Джед еще раз кашлянул и обнаружил какое-то углубление. К счастью, при следующем шаге он наткнулся на камень, и громкий и четкий звук открыл ему подробности пропасти, занимавшей почти половину ширины прохода.

— Реактируй!

— Я ее реактирую! — ответил он, помогая ей обойти провал.

Через несколько мгновений она холодно сказала:

— У тебя было много друзей?

— Да, я редко оставался один.

Он тут же пожалел о своих словах, подумав, что в его положении одиночество и недовольство судьбой были бы логичнее.

— Даже зная, что ты… отличаешься от других?

— То есть, — поспешил он объяснить, — большинство относились ко мне так хорошо, что мне почти удавалось забыть, что я не такой, как они.

— Ты знал даже эту бедняжку реактистку, — добавила она задумчиво.

— Эстель? Я слышал ее, извини, реактировал только один раз, — и он рассказал девушке о первой встрече с маленькой беглянкой.

Когда он закончил, Делла спросила:

— И ты дал Могану и другим уйти, даже не сказав, что ты тоже реактист?

— Я… То есть… — У него пересохло в горле.

— О! — сказала она. — Я забыла. Ты ходил со своим другом Оуэном и не мог открыть свой секрет.

— Совершенно верно!

— А потом ты все равно не мог покинуть Нижний Уровень, зная, что все они нуждаются в тебе.

Он слушал ее с подозрением. Почему она так стремится подсказать ему ответы, которые он не сумел найти сам? Было похоже, что она, играя, будто насаживает его на крючок, а потом отпускает. Может быть, она догадывается, что он не реактист? Ему казалось, что весь его план изучения возможных связей между реактистами, глазами, Тьмой и Светом вот-вот провалится в беззвучную пустоту.

Снова мрачное хлопанье крыльев, которое все еще не слышала Делла, отвлекло его от мыслей. Не замедляя шага, он сосредоточился на этом зловещем шуме. Теперь за ними летели два этих проклятых животных.

Джед сразу понял, что самый лучший выход — это дать решительный отпор, пока они не привлекли других субатов. Он надеялся также, что проход станет слишком узким, чтобы звери могли их преследовать.

Он приостановился и подождал, пока Делла что-нибудь скажет — ему нужны были новые эхо. Но, натолкнувшись на стену, он чуть было не вывихнул себе плечо. Он достал свои эхокамни и яростно стукнул ими. К Радиации то, что она придумала! Если она поймет истину, что ж, тем хуже!

Делла только рассмеялась.

— Давай, стучи своими камнями, если это придает тебе уверенности. Я тоже через это прошла, когда начала реактировать.

— Правда? — Он пошел быстрее, потому что теперь слышал все достаточно четко.

— Постепенно ты привыкнешь. Это все из-за сквозняков: они великолепны, но утомительны.

Сквозняки? Неужели она чувствует медленное движение воздуха в коридорах? Он мог слышать воздух только тогда, когда он сильно колебался при полете копья или стрелы.

На этот раз оступилась Делла. Она упала на Джеда, заставив его потерять равновесие, и они вместе натолкнулись на стену.

Она прижалась к нему. Джед чувствовал теплоту ее дыхания и щемящую нежность тела.

Он удержал ее рядом, и она прошептала:

— О Джед! Мы будем так счастливы вместе! Никогда еще двое людей не имели так много общего!

Она прижималась щекой к его плечу, а ее волосы рассыпались по его руке и волновались при каждом движении.

Бросив свои копья, он погладил ее по лицу и почувствовал правильный ритм ее четких и тонких черт. Ее гибкая тонкая талия пришлась точно по его руке, и он почувствовал плавный изгиб бедер.

Впервые он осознал, что Делла представляет для него нечто большее, чем просто средство для достижения цели. Теперь он был уверен, что ошибался, когда думал, что она хочет его обмануть; он был в этом так уверен, что поймал себя на мысли, что с удовольствием оставил бы свои планы, чтобы жить с ней в одном из маленьких миров.

Но потом холодная логика победила, и он поднял свои копья, чтобы продолжить путь. Делла реактистка; он — нет. Она будет счастлива у реактистов, а он должен удовольствоваться поисками Света — если останется в живых в их мире.

— Ты сейчас реактируешь? — спросил Джед у нее.

— О! Я все время реактирую. Скоро ты тоже будешь так делать.

Он внимательно прислушался, пытаясь обнаружить малейшие изменения вокруг девушки, но ничего не услышал. Изменения, которые он хотел найти, были, вероятно, настолько незначительны, что он мог бы их почувствовать только тогда, когда присутствие большого числа реактистов имело бы собирательный эффект. Но почему бы не попробовать подойти к этому прямо?

— Скажи мне, Делла, что ты думаешь о Тьме?

Он слышал эхо ее сердитого лица, когда она произнесла сомневающимся тоном:

— Тьмы в мирах много…

— Зло, Грех, не правда ли?

— Конечно! Чем же еще это может быть?

Было ясно, что о Тьме Делла ничего не знает. Или даже если и знает что-то, то все равно не представляет себе Тьму на самом деле.

— Почему ты интересуешься Тьмой?

Он уже придумал ответ:

— Я как раз думал, что умение реактировать должно быть противоположно Тьме, и что это хорошая способность.

— Конечно, — сказала девушка. Она шла за ним по краю небольшой впадины, потом вдоль речушки, выбивавшейся из-под земли. — Разве может быть плохой такая красота?

— Это… красиво? — Он попытался смягчить вопросительную интонацию. Тем не менее его фраза больше походила на вопрос, чем на утверждение.

Теперь Делла говорила пылко и выразительно:

— Эта скала над нами… прореактируй, как она выделяется на фоне холодной земли, какая она теплая! Сейчас она исчезла, но через мгновение вновь появится, как только пройдет этот теплый поток воздуха. Вот она!

Джед был ошеломлен. Как у нее получается, что скала то появляется, то исчезает? Ведь он все время слышал эхо от ударов камней, и скала ни на палец не сдвинулась в сторону!

Услышав, что проход становится широким и прямым, он убрал свои камни.

— Ты сейчас реактируешь, правда, Джед? Скажи, что ты реактируешь?

Он заколебался, но потом словно по наитию сказал:

— Там, в реке, я реактирую большую рыбу. Она четко выделяется на дне реки.

— Это невозможно, — возразила она скептически, — я же ее не реактирую.

Но рыба там была! Джед слышал движение плавников, которые удерживали ее неподвижно против течения.

— Она там, уверяю тебя!

— Рыба не теплее и не холоднее воды, которая ее окружает. Я никогда не могла реактировать что бы то ни было в воде, даже ту вещь, которую бросала туда сама.

Чтобы скрыть свою ошибку, он смело заявил:

— А я всегда мог реактировать рыбу. Возможно, я реактирую иначе, чем ты.

Девушка слышимо огорчилась:

— Я об этом не подумала! О Джед! А если я не настоящая реактистка?

— Да нет же, Делла, ты — реактистка, это точно, — ответил он, прежде чем погрузиться в тревожное молчание. Как он мог рассчитывать перехитрить реактистов?

Снова до него донесся пугающий шум кожистых крыльев, и Джед удивился, что такие отчетливые звуки девушка не воспринимает. Звери достигли широкой части коридора и, чувствуя большое пространство, быстро летели к ним. Джед остановился на мгновение, чтобы прислушаться повнимательней. Он ясно слышал, что чудовищ стало вдвое больше.

— Что случилось, Джед?

Одна из тварей издала пронзительный крик.

— Субаты! — воскликнула она.

— Только один, — сказал он, чтобы не пугать ее. Если удастся, они убегут от преследователей. — Иди вперед, Делла. Я пойду за тобой на случай, если субат нападет.

Джед был доволен временным преимуществом, которое предоставила ему ситуация. Он мог не доказывать постоянно, что он реактирует. Он держал девушку за руку и следовал за ней. Однако несколько звуков было бы весьма кстати, чтобы тоже сориентироваться. И для этого он продолжил беседу:

— Когда ты вот так ведешь меня за руку, — весело сказал он, — ты напоминаешь мне Добрую Выжившую.

— А кто это?

Идя за Деллой вдоль нависающего над рекой выступа, Джед рассказал ей о женщине, которая в его детских снах уводила его поиграть с маленьким мальчиком, жившим с ней.

— Глухое Ухо? — повторила она. — Так звали этого мальчика?

— Да. В моих снах он мог слышать только молчаливые звуки некоторых кузнечиков.

— Бели они были молчаливыми, откуда ты знал, что эти кузнечики издают какие-то звуки? — она ловко провела его мимо колодца.

— Я помню, та женщина утверждала, что эти звуки действительно существуют, но только один Глухое Ухо может их слышать. Она их воспринимала, только слушая его мысли.

— Она могла слушать его мысли?

— И без труда! — он приглушенно рассмеялся, давая понять абсурдность своего воображения. — Именно таким образом она общалась со мной. Она могла проникать в мысли любого и в любое время, — кроме мыслей реактистов.

Делла остановилась возле каменной колонны.

— Но ведь ты реактист, а они проникала в твои мысли! Как ты объясняешь это?

Ну вот! Он совершил еще одну оплошность, просто болтая, чтобы слышать дорогу. Но Джед быстро поправился:

— Ах да! Я забыл тебе сказать, что я был единственным реактистом, в мысли которого она могла проникать! Не принимай это всерьез. Сны не всегда логичны.

Проход перед ними продолжал расширяться.

— Твой Глухое Ухо похож на одного мальчика.

— Что?

— Если бы я тебе сказала, что знала ребенка, который никогда не поворачивался в направлении голоса, но всякий раз, когда мать замечала, что он слушает в сторону стены, она могла быть уверена, что найдет там кузнечика.

Что-то в этом рассказе показалось ему знакомым.

— Этот ребенок существовал в действительности?

— На Верхнем Уровне, еще до моего рождения.

— Что с ним произошло?

— Все решили, что он — Другой. Его изгнали в проходы еще до того, как ему исполнилось четыре возникновения.

Теперь Джед вспомнил, что его родители тоже рассказывали эту историю.

— О чем ты думаешь, Джед?

Он помолчал немного, потом рассмеялся:

— Я наконец-то понял, почему мне снился Глухое Ухо. Ты не понимаешь? Мне тоже рассказывали о нем, и это перешло в Подсознательную память.

— А… Добрая Выжившая?

В его памяти словно поднялся занавес, сделав слышимыми давно забытые воспоминания.

— Я сейчас вспомнил историю Другой, изгнанной с Нижнего Уровня за много возникновений до моего рождения. Это была девушка, которая всегда знала, что думают другие!

— Ну вот! Все твои странные сны можно объяснить.

Почти. Ему осталось только найти происхождение Вечного Человека своего воображения.

Джед перенес внимание вперед и услышал вдали шум водопада.

Беглецы приближались к концу прохода, и Джед с уверенностью чувствовал впереди наличие большого мира — возможно, Мира Реактистов. Правда, в этом он сомневался, поскольку уже давно не чувствовал их запаха.

— Ужасно, — сказала Делла задумчиво, — что Других изгоняют вот так.

— Первый реактист тоже был Другим. — Джед снова пошел впереди, используя свои камни. — Но когда его изгнали, он уже стал взрослым, и вернулся тайком, чтобы найти партнершу по объединению.

Они вышли из прохода, и Джед услышал пересекающую широкое ровное пространство реку, исчезающую в противоположной каменной стене. Он крикнул, и серия запоздалых эхо вернулась к нему с устрашающих высот и огромного расстояния.

— Джед, это великолепно! — воскликнула девушка. — Я никогда не реактировала ничего более красивого!

— Нужно, не теряя времени, дойти до другой стороны, — произнес он спокойно. — Там, где река пропадает в стене, должен быть другой проход.

— Из-за субата? — спросила она, почувствовав тревогу в его голосе.

Ничего не ответив, Джед быстро повлек ее по канаве, промытой водами реки, текшей когда-то гораздо выше, чем теперь.

Спустя много дыханий они вошли в незнакомый проход. В тот же момент их преследователи вырвались из прохода, который только что покинули люди, и наполнили обширный мир ужасными криками.

— Нужно спрятаться. Они долетят до нас в два взмаха крыльев.

Они пересекли реку, и эхо обнаружили для него узкое отверстие, достаточное лишь для того, чтобы еле протиснуться в него. Следуя за Деллой, Джед оказался в углублении не больше жилой пещеры. Девушка без сил опустилась на землю, а Джед уселся рядом, слушая яростные крики субатов, бьющихся в узком проходе.

Делла положила голову ему на плечо.

— Ты веришь, что мы когда-нибудь доберемся до Мира Реактистов?

— Почему ты так торопишься туда попасть?

— Я… Ну ладно! Наверное, по той же причине, что и ты.

Он был почти уверен, что она не могла знать его мотивы — или могла?

— Ведь наше место там. Более того, Джед, ты уверен, что не найдешь там… знакомых?

— Кого?

Она заколебалась, прежде чем выговорить:

— Родственников.

Он нахмурил брови.

— У меня там нет родственников.

— Выходит, ты — прирожденный реактист?

— А ты — нет?

— Нет! Видишь ли, я незаконнорожденная… — Она быстро добавила: — Но ведь это ничего не изменит в наших отношениях, правда?

— Радиация! Конечно, нет! — взволнованно воскликнул Джед.

— Как я рада, Джед! — она потерлась щекой о его руку. — Конечно, никто об этом не знал, кроме моей матери.

— Она тоже была реактисткой?

— Нет, отец.

Джед прислушался к тому, Что происходило снаружи. Разочарованные субаты улетали восвояси.

— Я не очень тебя понимаю.

— Это довольно просто, — ответила Делла, дожимая плечами. — Когда моя мать заметила, что беременна, она объединилась с Выжившим с Верхнего Уровня. Все подумали, что я родилась немного преждевременно, вот и все.

— Ты хочешь сказать, — деликатно начал он, — что твоя мать и… реактист…

— Все было по-другому. Они только собирались объединиться. Началось с того, что они случайно встретились в проходе — и потом встречались много раз. Наконец они решили бежать вместе и найти маленький Мир, где могли бы жить спокойно. Но по дороге она оступилась и упала в колодец, а реактист погиб, вытаскивая ее на поверхность. И моей матери не оставалось ничего другого, кроме как вернуться на Верхний Уровень.

Джед почувствовал сострадание к девушке. Теперь он понимал, почему она с такой страстью стремилась в Мир Реактистов. Обняв Деллу за плечи, он прижал ее к себе. Но вскоре отвел руку, осознав разницу между ними. Это было не только физическое различие между реактистом и не-реактистом. Между Джедом и Деллой существовала пропасть несхожих мыслей и различных, если не совершенно противоположных, ценностей. Он почти понимал презрение, которое реактисты испытывали к несчастным существам, не способным понять и оценить реактирование.

Субаты наконец убрались из прохода, и Джед решился:

— Нам лучше тронуться в путь.

Но Делла сидела неподвижно, затаив дыхание. Ему показалось, что он слышит легкие поскребывания, которых раньше не заметил. Джед пристукнул своими эхокамнями, чтобы послушать точнее, и тут же получил впечатление множества маленьких мохнатых существ.

Делла вскрикнула и, словно подброшенная, вскочила на ноги:

— Джед, здесь полно пауков! Только что один из них укусил меня в руку!

Еще до того, как они добрались до выхода, он услышал, что шаги девушки стали неуверенными; когда она упала без сознания, он вытолкнул ее наружу и выбежал вслед за ней, но недостаточно быстро. Одно из этих мохнатых существ упало к нему на плечо, и, прежде чем Джед сбросил его, рука была почти парализована болью страшного укуса.

Крепко сжав копья в одной руке, Джед взвалил Деллу на плечо и, пошатываясь, пошел дальше. Яд растекался по жилам, постепенно подбираясь к сердцу и к голове.

Джед продолжал двигаться вперед, несмотря на то, что для этого были необходимы поистине нечеловеческие усилия. Здесь терять сознание было совершенно недопустимо: могли вернуться субаты. И потом, Джеду было необходимо найти горячий источник, чтобы сделать припарки.

Он натолкнулся на скалу и чуть было не потерял равновесие, но удержался на ногах и продолжал, пошатываясь, брести вперед. Немного дальше он перебрался через рукав реки; выбравшись на другой берег, Джед свалился, вконец обессиленный.

Вода реки исчезала в отверстии в стене, проход перед ними дальше становился шире, а почва под ногами высохла. Джед пополз, держа одной рукой копья, а другой волоча за собой Деллу. Остановившись на минуту передохнуть, он услышал, как где-то с мелодичным звуком равномерно падают капли. Острием одного копья Джед коснулся скалы и смог распознать неширокий боковой проход.

Коридор этот показался Джеду странно знакомым: там висел тонкий длинный сталактит, с которого падали капли холодной воды, а немного подальше можно было разобрать колодец с четкими, словно вырезанными в скале краями. Джед был уверен, что когда-то уже приходил сюда и трогал руками холодную скользкую поверхность каменной иглы.

Последним впечатлением, которое осталось у него перед тем, как он окончательно потерял сознание, было смутное воспоминание, что этот коридор ведет в воображаемый мир Доброй Выжившей.

 

ГЛАВА 10

Джед отказывался признавать свои абсурдные впечатления, явно противоречащие тому, что он ощущал. Он был уверен, что все еще находится в проходе около сталактита, и в то же время четко понимал, что лежит в каком-то другом месте. Тихий звук равномерно падающих капель время от времени сменялся тихим постукиванием: «тук-тук-тук», и снова превращался в «кап-кап-кап» воды. Жесткость камня, на который Джед свалился в сжигающей его лихорадке, вдруг оказывался мягкостью матраса из волокон манны.

В течение следующей фазы чередование «здесь» и «там», тихое «тук-тук-тук» постоянно привлекали его внимание. Негромкие эхо передали ему впечатление человека, сидящего на выступе и рассеянно постукивающего пальцем по камню рядом с собой.

О Свет, как стар был этот человек! Если бы Джед не слышал отчетливого постукивающего движения его пальцев, то принял бы его за скелет. Трясущаяся от старости голова походила на обтянутый кожей череп, а редкая борода расстилалась по земле.

Тук-тук-тук… кап-кап-кап…

Джед снова оказался в проходе. Словно спутанные в клубок, а потом опять разделяющие звуки превратили бороду старика в сталактит.

— Расслабься, Джед. Сейчас уже все хорошо.

Он почти очнулся от сна.

— Добрая Выжившая!

— Было бы проще, если бы ты звал меня Леа.

Имя удивило Джеда, но он подумал: «Ну вот, опять мне все снится».

— Сейчас да.

Послышался другой — тихий и полный тревоги — голос:

— Леа, как он?

— Он приходит в себя.

— Я слышу. — И потом: — Джед!

Джед снова оказался в проходе, но только на несколько мгновений. Вскоре он опять ощутил себя на удобном матрасе, в одном из меньших Миров; над ним склонялась женская фигура, а невероятно старый человек сидел около стены, непрерывно постукивая пальцами.

— Джед, — сказала женщина. — Другой голос принадлежит Итону.

— Итону?

— Ты знал его как Глухое Ухо, но мы дали ему другое имя. Сейчас он ушел на охоту, но скоро вернется.

Джед удивлялся все больше и больше.

Чтобы успокоить его, женщина сказала:

— Мне с трудом верится, что ты нашел сюда дорогу после стольких возникновений.

Он собирался было ответить, но она перебила его:

— Ничего не объясняй. Я все услышала в твоих мыслях: что ты делал в проходе, как тебя укусил…

Он вдруг сразу вспомнил все и воскликнул:

— Делла!

— Она вне опасности. Я подоспела вовремя!

Внезапно Джед осознал, что на самом деле спит, хотя действительно слышит слова Доброй Выжившей.

— Нет, Джед! Не Добрая Выжившая, а Леа.

Джеда удивили слуховые впечатления от женщины. Он вытянул руку, чтобы ощупать ее лицо, плечи. Но… ведь она еще молода!

«А ты что думал? Что я похожа на вечную женщину? — мысленно сказала она. — Я была почти ребенком, когда приходила к тебе».

Он вслушался в нее внимательнее. Разве она не говорила, что может читать его мысли, только когда он спит?

— Да, когда ты далеко. Но когда ты рядом, это не обязательно.

Он послушал звуки, отраженные Леа. Она была чуть выше Деллы. Но несмотря на то, что она была на девять или десять возникновений старше Деллы, она отнюдь не проигрывала при сравнении. Глаза ее были закрыты, волосы сзади падали на плечи, а спереди едва прикрывали лоб.

Послушав вокруг себя, Джед услышал унылый мирок, в котором кое-где были разбросаны горячие источники, окруженные, как обычно, плантациями манны; недалеко пробивалась река, вытекающая из одной стены, чтобы тут же нырнуть в другую. Около Джеда, на таком же, как у него, матрасе, можно было расслышать спящую Деллу. Он получал все эти впечатления от эхо, которые звучали от непрестанного стука пальца… Вечного Человека?

— Да, Вечного Человека, — подтвердила Леа.

Джед встал и сделал несколько шагов, чтобы исследовать этот новый Мир. Он почувствовал себя даже лучше, чем ожидал.

— Тише! — сказала Леа. — Его нельзя беспокоить, пока он не перестанет стучать.

Джед подошел к женщине поближе и молча послушал ее. Неужели он действительно здесь, в странной обстановке его снов?

— Как вы узнали, что я нахожусь в проходе?

— Я услышала, как вы идете.

Он понял, что в данном случае «слышать» вовсе не означает слышать звуки.

Она с сочувствием положила руку ему на плечо:

— Я тоже расслышала в твоих мыслях, что Делла — реактистка…

— Она думает, что я тоже такой.

— Я знаю это. Но я не понимаю, что ты собираешься делать.

— Я…

— О, я знаю все твои мысли! И в то же время не понимаю тебя. Я знаю, что ты хочешь проникнуть в Мир Реактистов, чтобы искать там Тьму, но я не понимаю зачем.

— Я ищу и Свет! И Делла должна помочь мне.

— Да, это я понимаю. Но тебе известно о ее собственных планах? Она не внушает мне доверия.

— Наверное, потому, что вы не можете слышать ее мысли.

— Может быть. Я так привыкла к миру мыслей, что чувствую себя потерянной, когда мне приходится довольствоваться только внешними впечатлениями.

— Вы не скажете Делле, что я не тот, за кого она меня принимает?

— Все будет так, как ты хочешь. Мы сделаем так, чтобы она продолжала думать, что ты единственный реактист, мысли которого я могу читать. Надеюсь, ты понимаешь, что ты делаешь?

Неожиданно с большим шумом заявился Глухое Ухо, и было чрезвычайно странно, что его радостные крики не разбудили Деллу, а также что их не услышал Вечный Человек, продолжающий невозмутимо постукивать пальцами.

— Джед! Где ты?

— Здесь! — Джед обрадовался возможности познакомиться с личностью, в реальное существование которой до сих пор не верил.

— Ты помнишь, что он не может тебя слышать? — напомнила ему Леа.

— Но ведь он бежит прямо к нам! — Тут Джед почувствовал странный запах, который исходил от Глухого Уха. — Кузнечики?

— Итон, — поправила его Леа. — И это действительно кузнечики. У него их всегда полная сумка. Они создают ему такие же точные эхо, как тебе — твои камни.

Итон бросился к Джеду и, хлопнув его по плечу так, что затрещали кости, заставил повернуться вокруг. Потом он легко, как ребенка, приподнял Джеда в воздух.

Радость Джеда слегка поубавилась, когда он осознал атлетические пропорции друга. В конечном счете Выжившие хорошо сделали, что изгнали Глухое Ухо из Нижнего Уровня: позднее это наверняка бы пришлось сделать из-за его нечеловеческого роста!

— Ах ты, субатов сын! Я так и знал, что в один прекрасный период ты придешь!

— О Свет! Как хорошо… — Джед остановился на середине фразы, почувствовав, как неловкие пальцы коснулись его губ.

— Разреши ему, — сказала Леа. — Для него это единственный способ услышать тебя.

Почти полпериода друзья провели, вспоминая детство. Джед рассказал о мирах людей, объяснил, что означает жить в обществе множества мужчин и женщин, рассказал о последних хитростях реактистов и о том, как изгоняли в последнее время новых Других.

Беседу они прервали только для того, чтобы достать еду из колодца с кипящей водой и отнести Вечному Человеку его порцию. Но тот, не собираясь разговаривать, проигнорировал их присутствие.

Отвечая на вопрос Итона, Джед сказал:

— Почему я хочу идти к реактистам? Потому что там, возможно, я найду Тьму и Свет!

— Забудь об этом! — возразил Итон. — Ты теперь здесь, так и оставайся с нами.

— Нет! Я не могу бросить мои поиски.

— О большие летающие субаты! Я не представлял, что у тебя такие мысли!

В этот момент краем слуха Джед заметил, что Делла пошевелилась на своем ложе.

Джед подбежал к ней и опустился рядом на колени. Дотронувшись до лица девушки, Джед ощутил сухую и прохладную кожу — значит, температура спала.

— Где мы? — спросила Делла слабым голосом.

Он начал было рассказывать, но не успел дойти до середины, как девушка снова спокойно заснула.

Наверстать упущенное время Делла постаралась на следующий день. Слушая рассказы Джеда о Мире, в котором они оказались, она задумчиво молчала и, казалось, старалась что-то спрятать внутри своего сознания.

Только позже, когда они остались у горячего источника одни и занялись изготовлением припарок от укусов, Джед узнал причину ее сдержанности.

— Когда ты приходил сюда последний раз? — спросила она.

— О! Так много возникновений назад, что я…

— О соус манны! — Она отвернулась, и постукивания Вечного Человека отразились от ее спины. — Должна заметить, что появление твоей Доброй Выжившей наяву было настоящей неожиданностью.

— Да, она… — только позже он понял, что именно она хотела этим сказать.

— Добрая Выжившая! Могу себе представить, какая она добрая!

— Уж не думаешь ли ты…

— Зачем ты привел меня сюда? Может быть, в качестве партнерши по объединению для этого неловкого гиганта? — Но тут же пожалела о своих словах: — Джед, ты уже забыл о Мире Реактистов?

— Что за мысль?

— Тогда пойдем!

— Ты не понимаешь. Я не могу уйти вот так! Леа спасла нас. Это наши друзья!

— Друзья! — Ее голос стал похож на свист бича. — Ты и твои друзья!

И Делла ушла, так и не повернувшись к нему лицом.

Джед собрался было пойти следом, но внезапно его поразила необычайная тишина.

Вечный Человек прекратил постукивание! Сейчас можно пойти поговорить с ним!

Неуверенно Джед подошел к нему ближе. Ему удалось поверить в реальность Леа и Итона, но Вечный Человек все еще походил скорее на навязчивый сон из фантастического прошлого; он никогда не сможет понять его!

Ориентируясь по астматическому дыханию, Джед подошел вплотную к старцу.

«А вот и Джед! — Беззвучное представление Леа нарушило тишину. — Наконец он пришел послушать нас».

— Джед? — Ответ Вечного Человек, слабо поддержанный мыслями Леа, был полон недоумения и забвения.

«Конечно. Вы не помните его?»

Вечный Человек опять начал неуверенно постукивать. Джед получил впечатление костлявого пальца, который при каждом ударе почти полностью скрывается в скале. Сколько же поколений потребовалось, чтобы выбить в камне отверстие такое глубины!

— Я вас не знаю.

Голос, скорее грустный шепот, был шершав, как поверхность скалы.

— Леа… Как-то давно она приводила меня.

— А! Дружок Итона!

Старец протянул слышимо дрожащую костлявую руку. Его пожатие было легким, как дуновение воздуха. Вечный Человек попытался улыбнуться, но впечатление улыбки было абсолютно неясным из-за спутанной бороды и беззубого рта.

— Сколько вам возникновений?

И в ту же секунду, когда Джед задал вопрос, он понял, что ответа не будет. Ведь до прихода Леа и Итона старик жил один, не зная возникновений или других естественных ритмов, которые бы позволили замерять ход времени.

— Я очень стар, сын мой, очень стар. И я был так одинок. — Его голос превратился в еле слышный шепот, почти не дающий эхо.

— Даже с Леа и Итоном?

— Они не знают, что такое слышать, как уходят те, кого любишь, а также что такое быть лишенным красоты Начального Мира, и…

Джед вздрогнул:

— Вы знали Начальный Мир?

— …быть изгнанным после того, как твои внуки и правнуки стали Выжившими.

— Вы жили в Начальном Мире? — снова спросил Джед.

— Их нельзя порицать за то, что они избавились от Другого, который не желал стариться. Что вы говорите? Жил ли я в Начальном Мире? Да, да, я ушел из него через несколько поколений после ухода Света!

— Вы хотите сказать, что жили в то время, когда Свет еще был с человеком?

После долгого молчания, как будто пытаясь отыскать давно забытые воспоминания, Вечный Человек наконец ответил:

— Я — как это мы говорили — видел Свет.

— Вы видели Свет?!

Старик рассмеялся, но его слабый смех вскоре прервался приступом кашля.

— «Видел», — прошептал он, — это прошедшее время глагола «видеть». Видеть, вижу, видел; я вижу, ты видишь, он видит! Они видели. Ты знаешь, в Начальном Мире мы видели!

«Видеть»! Снова такое же темное слово, как и легенды, из которых оно пришло, бросало ему вызов.

— Вы слышали Свет? — спросил Джед, стараясь отчетливо выговаривать каждое слово.

— Я видел Свет! Я помню, как мы играли в прятки. Видел! Как мы смеялись! И эти дети, которые бегали и прыгали, с красными щеками и блестящими глазами, и…

Джед закричал:

— Вы его трогали? Вы его чувствовали? Вы его слышали?!

— Кого?

— Свет!

— Нет. Нет, сын мой. Я его видел! Это же так ясно!

Ясно? Это ясно? Разве он тоже рассматривал Свет, как нечто безличное?

— На что он похож? — взмолился Джед. — Опишите мне его!

Весь дрожа, старик упал на свое ложе.

— Боже мой! Я не знаю, я уже не знаю! Это было так давно, что я даже не могу вспомнить, на что похож Свет.

Джед тронул его за плечо:

— Постарайтесь! Постарайтесь!

— Я не могу, — всхлипнул старик.

— Имел ли он какое-нибудь отношение к глазам?

«Тук-тук-тук»…

Вечный Человек снова начал свой размеренный стук, скрыв горькие воспоминания и навязчивые мысли, уйдя в ставшую привычной умственную отрешенность.

Теперь, естественно, не могло быть и речи о том, чтобы покинуть мир Доброй Выжившей. Теперь, когда старческая память Вечного Человека давала Джеду надежду, что откроются новые пути к Свету и Тьме. К несчастью, невозможно было открыть Делле причину, побудившую его оставаться здесь. Джед просто сказал девушке, что еще недостаточно окреп, чтобы отправляться в путь.

Внешне удовлетворенная таким объяснением, Делла постаралась устроиться поудобнее в ожидании выздоровления Джеда. Ее отношения с Леа быстро улучшались, и это показывало, что первоначальное недоверие Деллы было лишь преходящим настроением. Она сама сказала Джеду, что ее первое впечатление о Леа и Итоне было, конечно, ошибочным. Все оказалось совсем не так, как она предполагала вначале, призналась Делла, и, несмотря на свои недостатки, Итон не был тем смешным увальнем, за которого она его приняла.

Леа тактично воздерживалась от прямого умственного общения с Джедом или Итоном, когда девушка находилась поблизости. Поэтому Делла вскоре забыла, что Леа обладает такой странной способностью.

Леа тоже пришлось сделать определенные усилия, чтобы приспособиться к гостям. Хотя она и относилась к Делле очень гостеприимно, Джед чувствовал некоторое недоверие, вызванное тем, что Леа не могла слышать мысли молодой реактистки.

Он с интересом наблюдал за событиями, ожидая, когда наконец Вечный Человек соблаговолит покинуть свое уединение и снова согласится общаться. О Свет! Сколько же бесценной информации мог бы ему сообщить этот человек, не имеющий возраста!

На пятый период с момента их прихода Делла купалась в реке, а Джед затачивал наконечники своих копий. Вдруг он услышал мысли Леа:

«Прошу тебя, Джед, не ходи к реактистам».

«Вы же знаете, что я принял решение».

«Значит, нужно его изменить. Все проходы полны чудовищ».

«Откуда вы это знаете? Вы мне говорили, что боитесь слушать их мысли».

«Но я слушала мысли жителей обоих Уровней».

«И что же вы услышали?»

«Панику, страх, ужас и еще какие-то очень странные впечатления, которых я не поняла. Чудовища буквально везде. Люди бегут прятаться, потом возвращаются в свои жилища, потом опять покидают их в поисках убежищ!»

«А рядом с нами чудовища есть?»

«Не думаю — во всяком случае, сейчас».

Это усложняло проблему. Без сомнения, больше свой уход оттягивать было невозможно, если по-прежнему пытаться достичь Мира Реактистов!

«Нет, Джед. Не ходи туда. Прошу тебя!»

Он чувствовал, что настойчивость Леа объясняется не только заботой о его благополучии. В основе ее мыслей лежало также безысходное отчаяние, связанное со страхом слышать только свой затерянный мирок, вновь ощутить ужасную изоляцию, которая была уделом ее Мира до прихода Джеда и Деллы.

Но Джед принял решение, и единственное, о чем он сожалел, было то, что он не смог снова поговорить с Вечным Человеком.

Внезапно, в этот самый момент, монотонное постукивание пальцев прекратилось. На этот раз Джед бегом пересек крохотный мирок. Когда он переходил, Делла спросила, куда он идет.

— Выслушать Вечного Человека. А потом мы сразу уйдем!

Сев рядом со старцем, Джед нетерпеливо спросил:

— Теперь мы можем поговорить?

— Уходите, — со стоном выдавил Вечный Человек. — Я не желаю ничего вспоминать.

— Но в конце концов! Я же ищу Свет! И вы можете мне помочь!

Ответом Джеду было только шумное дыхание старика.

— Попробуйте вспомнить, прошу вас. Имеет ли Свет отношение… к глазам?

— Я… я не знаю. Мне кажется, что я помню что-то светлое… я не могу подобрать никакого другого слова.

— Что-то светлое? А что это такое?

— Это как очень громкий звук, как острый вкус или, может быть, как сильный удар.

На лице Вечного Человека Джед услышал неуверенность. Вероятно, старец мог объяснить ему то, что Джед искал. Но он говорил такими же смутными загадками, как и древние легенды.

Джед попробовал успокоиться и начал шагать взад и вперед около этого дрожащего от старости скелета. Может быть, здесь можно найти ответ на вопрос, который так занимал его: как и чем Свет мог помогать человеку, как мог касаться всех вещей сразу и создавать мгновенные и немыслимо точные впечатления? Если бы только старик мог приподнять завесу забвения!

Джед попробовал подойти с другого конца:

— А Тьма? Вы что-нибудь знаете о ней?

Он отчетливо услышал, как старец вздрогнул всем телом.

— Тьма? — повторил Вечный Человек дрожащим от страха голосом. — Я… Господи!

— Что случилось?

Крупная дрожь пробегала по телу старика. Его искаженное страхом лицо застыло наподобие ужасной маски.

Джед никогда в жизни еще не слышал такого страха. Сердце старца билось в два раза чаще и звучало подобно содроганиям раненого субата. Каждый слабый вдох, казалось, был последним. Вечный Человек попытался привстать, но вновь упал на свое ложе и закрыл лицо руками.

— Господи! Тьма! Ужасная Тьма! Вот теперь я вспомнил. Она же окружает нас со всех сторон!

Потрясенный, Джед схватил его за руку и с силой отчаяния потянул к себе. Горестные вопли старца отдавались во всех проходах:

— Вы чувствуете, как она обрушивается на нас? Ужасная, черная, проклятая Тьма! О боже мой, я не хотел вспоминать! Но вы меня заставили!

Джед в страхе прислушался вокруг себя. Вечный Человек воспринимает Тьму сейчас?! Или это всего лишь воспоминание? Нет, ведь он сказал, что она «окружает нас со всех сторон»!

Джед ушел, оставив старца во власти страха. Вечный Человек рыдал и кричал:

— Неужели вы ее не чувствуете? Неужели не видите? Мой Бог, мой Бог, сделайте так, чтобы я вышел отсюда!

Но Джед не чувствовал ничего, кроме свежего и влажного воздуха пещеры. Однако он ощущал, что чего-то боится, как будто поглотил часть странного ужаса Вечного Человека.

Разве возможно чувствовать или водеть — нет, видеть — Тьму? Но если ее можно видеть, то, значит, с Тьмой делали то же самое, что, по словам Хранителя, можно было делать со Всемогущим Светом.

Внезапно Джед почувствовал неопределенную угрозу, которую он не мог ни потрогать, ни услышать. Это было странное и мрачное ощущение — ощущение удушья, тишина, которая не была лишена звуков, нечто одновременно незнакомое и близкое.

Делла сидела с Леа и Итоном. Никто из них не сказал Джеду ни слова, как если бы непонятный страх внезапно сделал их немыми.

Делла уже приготовила провизию для путешествия. Леа, смирившись, принесла Джеду его копья. Все так же храня молчание, все четверо дошли до выхода в проход.

Сделав по проходу несколько шагов, Джед обернулся и сказал:

— Я вернусь.

Небрежно волоча копья по земле, он начал зондировать проход и пошел вперед.

Грустный мир Доброй Выжившей, Глухого Уха и непостижимого Вечного Человека медленно растаял в глубинах забвения. Джед чувствовал непоправимую и горькую потерю, осознав, что воспоминания питаются тем же, что и сны, и что единственным доказательством существования Мира Леа впредь будет лишь смутный образ в его памяти.

 

ГЛАВА 11

Почти полпериода Делла шла молча. По выражению ее лица Джед мог слышать, что что-то ее беспокоит. Что это было — его слова или какие-то его поступки? Свет знает, сколько раз он подавал ей повод для беспокойства и страха.

Теперь, когда они ушли из Мира Леа, Джед разработал остроумную систему ориентации, которую — он был в этом совершенно уверен — Делла не в состоянии заметить: он стал постоянно насвистывать мелодию за мелодией.

Так они добрались до места, где проход сужался настолько, что им даже пришлось некоторое время ползти. Когда же наконец появилась возможность выпрямиться, Джед воскликнул:

— Наконец-то мы сможем немного вздохнуть!

— Почему? — спросила она, когда нагнала его.

— Субаты сюда не долетят: они не смогут преодолеть такой узкий проход.

Помолчав немного, Делла начала:

— Джед…

Видимо, она решилась затронуть какой-то давно мучивший ее вопрос, но Джед предпочел отложить объяснения и сказал:

— Впереди проход становится очень широким.

— Да, это я реактирую. Джед, я…

— И воздух буквально пропитан запахом реактистов, — сказал он, шагая вдоль узкой и глубокой трещины, о которой ему сообщило эхо его последних слов.

— Правда? — Она пошла быстрее. — Наверное, мы приближаемся к их Миру!

Вскоре они дошли до перекрестка, и Джед заколебался, в каком направлении им идти дальше. Потом все его тело напряглось, и он инстинктивно стиснул копья в руках: кроме запаха реактистов он почувствовал еще один запах, сладковатый и неприятный. Этот запах отравлял вокруг весь воздух, и в его происхождении он не мог ошибиться.

— Делла, — прошептал он, — только что здесь проходили чудовища.

Но она не услышала его. Вне себя от волнения, она побежала по правому коридору. Он даже услышал, как она миновала один поворот.

Потом до него донесся шум падающих камней и страшный вопль.

Зафиксировав в памяти впечатление коридора, Джед побежал к зияющему отверстию, в котором еще замирал крик девушки.

Подойдя к обвалу, Джед прищелкнул пальцами, чтобы получить более четкое впечатление колодца, в который, по всей вероятности, и оступилась Делла. Справа от него, около края, находилась большая скала, которая казалась довольно устойчивой. Рядом с ней Джед положил было свои копья, но одно из них тут же соскользнуло в пропасть, задевая в падении стенки колодца. Звук слышался очень-очень долгое время, а потом воцарилась тишина.

Понадежнее укрепив второе копье, Джед отчаянно закричал:

— Делла!

Ему ответил испуганный шепот:

— Я здесь, на выступе.

Он возблагодарил Свет за то, что она так близко. Еще был шанс спасти девушку. Уцепившись за скалу, Джед повис над пропастью. Отражение свиста показало ему Деллу, сжавшуюся в комочек на маленьком выступе, совсем рядом с краем.

Держась одной рукой, он вытянул вторую как можно дальше. Джеду удалось схватить девушку за запястье и приподнять ее, а потом оттолкнуть от ненадежных камней на твердую землю.

Лишь только они отошли от колодца, как скала с грохотом обрушилась в пропасть. Сильные эхо позволили четко распознать, что Девушка находится в состоянии шока.

Наконец она заплакала. Он дал ей выплакаться, а потом, взяв за руку, заставил подняться. Когда звук его дыхания отразился от ее лица, он услышал, что сильнее всего на этом лице выделяются широко открытые глаза. Джед чувствовал их напряженную неподвижность и на мгновение поверил, что сумеет раскрыть их тайну.

— В точности то же самое случилось и с моими родителями, — произнесла она задумчиво, повернувшись к провалу. — Может быть, это предзнаменование: словно мы должны продолжать то, что начали они!

Делла положила руки на плечи Джеда. Вспомнив теплоту ее тела, он прижал ее к себе и поцеловал. Девушка ответила на его поцелуй, но потом вдруг внутренне отстранилась.

Он взял в руки оставшееся копье и сказал:

— Хорошо, Делла. Теперь скажи мне, что же именно случилось?

Вместо ответа она вдруг решительно задала вопрос, который до сих пор так и не решилась задать:

— Что это за… поиски Света? Я слышала, как ты разговаривал с Вечным Человеком. Еще ты говорил о Тьме, и твой вопрос почти свел его с ума от страха.

— Но ведь это очень просто, — ответил Джед, пожимая плечами. — Ты же слышала, как я говорил, что ищу Тьму и Свет.

Продолжая продвигаться вперед, он чувствовал, что озабоченность не покидает Деллу. Скорлупа манны, постукивавшая у него в сумке, делала слышимым проход, по которому они шли.

— Это вовсе не с точки зрения поисков Бога, — заверил он. — Я просто думаю, что Тьма и Свет — совсем не то, что мы полагаем.

И Джед тут же ощутил, что озабоченность девушки сменилась сомнением: она отказывалась верить такому простому объяснению.

— Но ведь это не имеет смысла, — возразила она. — Все знают, что есть Свет и что есть Тьма!

— Считай как хочешь. Скажу только, что мое мнение на этот счет отличается от общепринятого.

— Я тебя не понимаю.

— Тогда выбрось все из головы.

— Но я все думаю о Вечном Человеке: мне показалось, что Тьма имеет для него совсем другое значение. Это не Зло, которое его пугает, а нечто совсем иное, ведь так?

— Конечно.

Делла снова надолго замолчала. За это время они прошли мимо нескольких боковых проходов. Потом девушка сказала:

— Джед, ты хочешь пробраться в Мир Реактистов именно поэтому?

Он решил, что сейчас ей можно сказать правду, по крайней мере, часть ее, — так, что его способности реактиста не подвергнутся сомнению.

— В каком-то смысле да. Мне кажется, Тьма и Свет имеют непосредственное отношение к глазам так же, как и реактирование.

— И ты думаешь, что сможешь найти у реактистов то, что тебе поможет?..

— Совершенно верно.

Проход впереди начал плавно изгибаться.

— И это единственная причина твоего путешествия?

— Нет! Я реактист, как и ты, и я хочу жить там, где живут реактисты.

Тревога девушки немедленно улеглась, сердце ее стало биться медленнее; Джед почувствовал, что она испытывает большое облегчение. Его откровенность слышимо уменьшила беспокойство Деллы, и она теперь была готова рассматривать его поиски Света и Тьмы как фантазию, не угрожающую ее интересам.

Они продолжали идти, держась за руки. Внезапно Джед остановился: он снова почувствовал запах чудовищ. Одновременно он ощутил и крошечное пятно молчаливого звука, пляшущее на влажной стене прохода.

На этот раз таинственное ощущение даже не очень удивило его. В качестве эксперимента он закрыл глаза; ощущение тут же исчезло. Когда он их снова открыл, молчаливые отражения вернулись; они бежали по скале, как тихий шепот.

— Идут чудовища! — закричала Делла. — Я реактирую их отпечатки на стене!

Он обернулся:

— Ты их реактируешь?

— Мои ощущения в точности как при реактировании. Уйдем отсюда, Джед!

Но Джед не двигался, сосредоточившись на странных беззвучных эхо, медленно передвигавшихся по стене, не достигая его ушей. Ему казалось, что в глаза льется струйка горячей воды. Девушка сказала, что реактирует эти впечатления. Может быть, способность реактировать — нечто близкое тому, что с ним сейчас происходит?

Джед вернулся к привычным слуховым ощущениям и сразу же понял, что к ним приближается всего одно чудовище. Джед сказал девушке:

— Жди меня в первом боковом проходе.

— Нет, Джед. Ведь ты не можешь…

Но он подтолкнул ее в ту сторону, куда они шли, а сам спрятался в небольшой нише в стене. Услышав, что в ней ему не хватит места, чтобы размахнуться копьем, Джед положил его на землю. Потом он закрыл глаза, чтобы исключить отвлекающие впечатления, которые чудовище распространяло впереди себя.

Но вот чудовище достигло поворота, и Джед услышал, как оно идет вдоль стены с его стороны. Он изо всех сил вжался в нишу.

Ужасный запах становился просто невыносимым. Отчетливо прослушивались многочисленные складки кожи, которые колыхались повсюду вокруг тела чудовища. Если его дыхание и биение сердца имели такую же интенсивность, как и у людей, то оно, должно быть, уже находилось где-то совсем рядом.

Джед выскочил из своего укрытия и изо всех сил ударил в то место, где, как он предполагал, находился живот этой твари. Задохнувшись, чудовище упало головой к нему. Стараясь во что бы то ни стало избежать прикосновения, которое, видимо, должно было быть липким и противным, Джед ударил еще раз, теперь по голове.

После того как он услышал, что чудовище ударилось о землю, Джед открыл глаза. Он был почти уверен, что странный молчаливый звук, издаваемый монстром, исчез; действительно, вокруг него больше ничего не было слышно. Наверное, потому, что чудовище лежало без сознания.

Джед встал на колени, чтобы обыскать лежащую тварь, и обнаружил, что ее тело действительно покрывает легкая материя, еще более тонкая, чем та, которую он нашел у входа на Нижний Уровень. Неудивительно, подумал он, что чудовище казалось покрытым складками кожи. Ведь никому никогда не доводилось слышать об одежде, которая бы не облегала все тело как можно плотнее.

Руки Джеда нащупали голову и встретили лоскут более плотной ткани, точно такой же, который он когда-то спрятал из-за его запаха. Эта ткань удерживалась на морде чудовища при помощи четырех лент, завязанных на затылке.

Он сорвал ткань и снова стал ощупывать… нормальное человеческое лицо! Оно походило на лицо женщины или ребенка, без единого волоска, но черты были скорее мужскими.

Чудовище оказалось человеческим существом!

Джед встал, и его нога наткнулась на что-то твердое. Перед тем как дотронуться до этого предмета, он несколько раз щелкнул пальцами и без труда узнал загадочную вещь. Это был тот же похожий на трубку предмет, который монстры оставляли при нападениях на обоих Уровнях.

Тут существо зашевелилось, и Джед немедленно бросил странную находку, чтобы подобрать копье. В этот момент, задыхаясь, подбежала Делла и крикнула:

— Там еще несколько чудовищ! Они идут с другой стороны!

Теперь и он мог их расслышать, а при этом ощутил и молчаливый танец немых звуков на стене. Джед схватил девушку за руку, и они побежали по проходу; Джед волочил по земле копье, чтобы получить достаточно громкие отчетливые эхо. Он сразу услышал маленький боковой проход, замедлил шаг и с опаской свернул в него.

— Пойдем пока туда, — предложил он. — Я думаю, что так будет надежнее.

— Но ведь запах реактистов ощущается и здесь.

— По-моему, нет. Но мы вернемся обратно. Такие маленькие коридорчики обычно описывают полукруг.

— Хорошо, — покорно согласилась она, стараясь не терять бодрости. — По крайней мере здесь нет и следа чудовищ.

— Это вовсе не чудовища. — Джед подумал, что реактирование, как и слух, давало реактистам впечатления недостаточно тонкие, чтобы отличать свободно падающую материю от складок кожи. — Это — человеческие существа.

Он услышал, как она ошеломленно, хотя и негромко, воскликнула:

— Но это же невозможно!

— Я предполагаю, что они — Другие, только еще более отличные от нас, чем все Другие вместе взятые; они даже выше, чем реактисты.

Джед дал девушке уйти вперед, чтобы самому спокойно подумать над этой новой загадкой. В конце концов, возможно, они действительно демоны. Ведь его народ привык помнить о существовании двух демонов-близнецов. Но другие легенды рассказывали уже не о двух, а о многих демонах, которые живут в Радиации. Джед даже помнил имена некоторых из них: их называли Углерод Четырнадцать, Уран Двести Тридцать Пять и Уран Двести Тридцать Восемь. Рассказывали еще про Плутоний Двести Тридцать Девять и огромного зловредного обитателя Термоядерной Пропасти по имени Водород.

Действительно, подумал Джед, в Радиации много демонов. Легенды приписывали им такие качества как скрытое проникновение, умелая маскировка, а также смертоносное дыхание. Может быть, демоны, выйдя из мифов, решили теперь, в конце концов, испробовать свои силы в реальном мире?

Делла замедлила шаг, так как по неровной, усеянной многочисленными камнями поверхности идти было гораздо сложнее. Но шум от ее шагов очень хорошо помогал Джеду слышать дорогу.

Тут Джед снова задумался о своей встрече с загадочным существом, оставшимся лежать там, в проходе.

«Молчаливый звук», который оно направляло на стену, был довольно интересной штукой, если отбросить страх, вызываемый ощущениями от него. Обдумывая свои ощущения, Джед вспомнил, что ему показалось, будто он расслышал все детали стены — мельчайшие трещинки, самые крошечные выпуклости. Как нужно было называть такие ощущения: «слышать» или, может быть, «реактировать»?

Потом ему на память пришли недавние слова Хранителя пути, которые заставили его содрогнуться, — ведь он сказал, что в Раю свет был вездесущим и давал человеку полное знание об окружающем мире. Но тот молчаливый звук, который монстры проецировали на стены, не мог быть всемогущим! И просто невероятно предполагать, чтобы тот проход был Раем!

Нет, такое просто немыслимо! То тонкое нечто, которое чудовища распространяли то здесь, то там в коридоре, не было Светом. И в этом Джед был абсолютно уверен.

Тем временем они с Деллой продолжали двигаться по коридору, полному различных препятствий. Размышления Джеда перешли на другие запомнившиеся детали. Он вспомнил, например, что в какой-то момент стало казаться, что он уловил какой-то постоянно убывающий элемент, которого в проходе становилось меньше под действием молчаливого звука монстров! Но ощущения Джеда были слишком неопределенными и расплывчатыми, чтобы из них можно было делать какие-либо выводы. Наверное, это всего лишь его мечта, его сильное желание подсказывали ему, что он случайно обнаружил замечательного врага Света, саму Тьму, в пустынном и отдаленном коридоре.

Делла остановилась в конце коридора перед выходом и помахала Джеду, чтобы он побыстрее шел к ней.

— Реактируй этот мир! — восторженно воскликнула она. — Это восхитительно!

Ветер, врывающийся в узкое отверстие коридора, был душист и свеж; вдали можно было расслышать беспечный шепот реки, и Джед с помощью эхо от голоса девушки попробовал исследовать детали этого средних размеров Мира.

— Какое замечательное место, — произнесла Делла, не в силах сдержать сдой восторг. — Я могу реактировать пять или шесть горячих источников и по меньшей мере две сотни ростков манны, а берега реки буквально покрыты саламандрами!

Отражение от ее слов помогло Джеду составить общее впечатление. Он смог оценить многочисленные естественные углубления в левой стене и необычайно высокий потолок, которые обеспечивали прекрасную циркуляцию воздуха.

Взявшись за руки, они пошли по этому Миру. Ветер, обрушившийся на них из коридора, придавал воздуху еще более восхитительную свежесть, чем на Нижнем Уровне.

— Я все думаю, не в этот ли Мир хотела попасть моя мать, — мечтательно произнесла Делла.

— Она бы не смогла найти лучшего Мира. Я уверен, что здесь может жить большая семья и все ее потомство в течение множества поколений.

Они уселись на крутом берегу реки, и Джед принялся вслушиваться выдвижения рыб в воде, пока Делла доставала из сумки еду. Но вскоре Джед заинтересовался странным молчанием девушки и, прислушавшись, опять ощутил ее непонятную неуверенность.

— Тебя что-то беспокоит, Делла?

— Да, для меня есть кое-что непонятное в твоих отношениях с Леа. Теперь я знаю, что она приходила к тебе в твоих снах. Но ты же сам мне говорил, что она не может читать мысли реактистов.

Теперь Джед был уверен, что она не знала о его неспособности реактировать; если бы она хотела обмануть его, то не проговорилась бы о своих подозрениях на этот счет.

— Я ведь уже говорил тебе: наверное, я чем-то отличаюсь от других реактистов. Например, сейчас я реактирую дюжину рыб в воде, а ты этого не можешь сделать.

Она вытянулась на земле, положив голову на согнутую Руку.

— Надеюсь, что ты не слишком отличаешься от нас. Мне не хотелось бы чувствовать себя в чем-то хуже тебя.

Слова девушки прозвучали для Джеда невольной насмешкой: ведь это он чувствовал себя более убогим.

— Если бы мы не искали Мир Реактистов, — сказала она, подавляя зевок, — это место было бы идеальным для проживания, как ты считаешь?

— Может быть, это лучшее, что мы могли бы сделать.

Он прилег рядом с ней; чуть слышные эхо ее дыхания создавали ему привлекательные впечатления лица девушки, нежных и четких контуров ее плеч, талии, бедер, скрытых еле слышным шепотом ткани.

— Это… может быть, хорошая… мысль, — сказала она, зевая. — Если бы мы решили…

Он немного подождал, но не услышал больше ничего, кроме ровного сонного дыхания.

Джед улегся поудобнее и прогнал сентиментальные мысли, которые начали затуманивать его планы. Но ему пришлось признать, что приятно было бы жить в этом затерянном Мире и не думать больше о реактистах, о чудовищах в человеческом обличье, о субатах, об обоих Уровнях, Выживании и суровых ограничениях религии и общего Закона. И, конечно, не вспоминать больше о своих безнадежных поисках Света и Тьмы.

Но подобная жизнь была явно не для него. Делла была реактисткой, Другой, она была выше его. Ему придется все время стараться казаться таким же, как она; это не может привести ни к чему хорошему. Он вспомнил о споре между двумя реактистами, который ему довелось подслушать во время одного из их набегов на Мир Нижнего Уровня: «В царстве глухих человек с одним ухом становится королем, как реактист здесь».

Вот так! И он, Джед, будет похож на калеку, которого Делла поведет за руку. В ее непонятном мире сквозняков, которые можно почувствовать, и почти сверхъестественного восприятия вещей, которые он никогда не в состоянии будет расслышать, он будет чувствовать себя одиноким и ущербным калекой.

Выбираясь из глубин сна, Джед осознал, что, должно быть, уже давно лежал так — может быть, целый период сна, а может, и больше. Он уже почти проснулся, когда услышал громкие крики.

Он наверняка проснулся бы, если бы кричала Делла, но крики доносились до него из глубин сна, а это доказывало, что их причина была чисто психологической. Казалось, их порождал какой-то клубок страха, спрятанный в недрах его сознания.

Но за этими молчаливыми и отчаянными призывами он распознал Леа. Джед попытался разобраться в беспорядочном смешении хаотических впечатлений, но, видимо, Леа испытывала такой дикий ужас, что ей никак не удавалось выразить свои мысли достаточно внятно.

Через различные эмоции — безграничное удивление и страх — Джед воспринял обрывки криков и воплей, толкотни и поспешного бегства, а в придачу вспышки молчаливого звука, которые смешно бегали по стенам прохода, составляя близкую и реальную обстановку его детских впечатлений; иногда до него доносился знакомый звук: «Ш-с-с».

Ошибиться было невозможно: чудовища в человеческом обличье захватили Мир Леа!

— Джед! Джед! Из прохода летят субаты! — Делла изо всех сил трясла его за плечо, чтобы разбудить.

Джед схватил свое единственное копье и вскочил на ноги. Первая тварь — а их было три или четыре — висела уже почти прямо над ними. Ему хватило времени только на то, чтобы заставить Деллу плотно прижаться к земле; потом он быстро выставил копье, чтобы отразить первый атакующий удар.

Скрежеща зубами, тварь бросилась на них и наткнулась грудью на самое острие копья. Оружие сломалось пополам, а субат грохнулся так, что земля загудела от удара.

Две других фурии готовились атаковать следом за первой. Джед толкнул девушку в реку и сам бросился следом за ней. Меньше чем через одно биение сердца течение, гораздо более быстрое, чем он предполагал, повлекло Деллу к тому месту, где река снова скрывалась в расщелине скалы.

В следующий момент рука Джеда коснулась волос Деллы, и ему удалось ухватиться за густые пряди. Но течение уже затянуло обоих путешественников под воду и увлекло их в подземный канал.

 

ГЛАВА 12

Мощным течением их швыряло из стороны в сторону, а потом непреодолимо повлекло ко дну. Но скоро Джед поднялся на поверхность, ему настолько не хватало воздуха, что легкие, казалось, вот-вот разорвутся. Тем не менее рука продолжала крепко стискивать волосы Деллы.

Джед с ужасом спрашивал себя, не течет ли эта река под землей через бесконечное множество промоин, никогда не выходя на открытое пространство.

В тот миг, когда Джед уже не мог дольше задерживать дыхание, он в последний раз задел головой за скалу, потом скользнул по выступу и наконец вынырнул на поверхность. Он приподнял голову девушки над водой и сам стал жадно глотать воздух. Услышав, что берег совсем близко, он ухватился за скалу и вытолкнул на него Деллу; потом выполз на берег сам и без сил рухнул рядом с ней. К великому своему облегчению он почувствовал, что девушка еще дышит.

Через некоторое время, когда бешеное сердцебиение немного поутихло, Джед услышал шум водопада. Отражения этого шума дали ему картину просторного и высокого Мира, в который они попали. Но множество других звуков, скрытых от него поначалу шумом падающей воды, заставили Джеда вздрогнуть: он разобрал стук сосудов из скорлупы манны, удары по скале, блеяние овец и голоса — многочисленные голоса, неясные и отдаленные.

Вытряхнув воду из ушей, Джед встал и, чтобы лучше расслышать, что их окружает, швырнул в скалу камешек. Но тут до него донесся сильный и легко узнаваемый запах, который возбудил одновременно и любопытство, и некоторую тревогу.

— Джед! — сказала Делла, с трудом приподнимаясь. — Мы в Мире Реактистов! Прореактируй же его! Здесь все именно так, как я ожидала.

Он внимательно прислушался, но его впечатления, отражаемые водой, были неясными и неопределенными. Правда, ему удалось услышать тихие, волокнистые звуки от плантации манны слева, а справа — отверстие, ведущее к проходу. Кроме того, Джед услышал множество странных предметов, расположенных с равными интервалами в самом центре этого Мира. Это были кубы с прямоугольными отверстиями в несколько рядов. Он сразу узнал жилища, похожие на те, которые повстречались ему в Начальном Мире; по всей вероятности, они были сделаны из переплетенных стеблей манны.

Делла, охваченная странным волнением, заставлявшим сильнее биться ее сердце, встала и пошла вперед.

— Не правда ли, какой великолепный Мир! Реактируй этих реактистов, всех этих реактистов!

Совершенно не разделяя охватившего девушку энтузиазма, Джед спустился вслед за ней по довольно крутому склону, ведущему к центру Мира, с трудом ориентируясь по звуку воды. Это и впрямь был странный Мир. Джеду удалось собрать впечатления от большого числа реактистов, которые работали или развлекались, в то время как другие укладывали крупные обломки скал и насыпали щебенку возле входа. Всей этой деятельности не хватало только успокаивающих звуков центрального прожектора, из-за чего картина отражала Джеду необычные и тревожные звуки.

Кроме того, он был сильно разочарован. Он-то надеялся, что как только они доберутся до Мира Реактистов, различие, давно им разыскиваемое, сразу бросится ему в уши. Все сразу стало бы просто. У реактистов были глаза, при помощи которых они материально затрагивали всеобъемлющую Тьму, продырявливая ее, если можно так сказать, точно так же, как умеющие слышать продырявливают тишину! Джеду осталось бы только узнать, что именно уменьшается при этом вокруг, и тогда он понял бы, что такое Тьма!

Но он не слышал ничего необычного. Там, внизу, находилось множество людей, и все они реактировали. Все остальное было таким же, как и в других Мирах, слышанных Джедом, только здесь не было центрального прожектора и чувствовался всепроникающий запах реактистов.

Делла ускорила шаг, но Джед удержал ее:

— Не напугай их!

— Не бойся. Мы же сами реактисты!

Теперь они находились достаточно близко от обитаемой зоны, чтобы Джед мог различить эхо отдельных людей. Вслед за Деллой он пошел вокруг плантации, потом мимо ряда стойл для скота. Вот они подошли к группе реактистов, строивших еще одно кубическое жилище. Джед услышал, как в группе воцарилась боязливая тишина и все головы повернулись к ним.

— Мы — реактисты, — уверенно заявила Делла. — Мы пришли сюда, потому что наше место здесь.

Люди подошли ближе и окружили пришельцев.

— Моган! — крикнул один из них. — Идите сюда! Скорее!

Несколько реактистов бросились на Джеда и схватили его за руки так, что он оказался не в состоянии шевельнуться. Он услышал, что Деллу схватили точно так же.

— Но мы безоружны! — запротестовал он.

Со всех сторон подходили все новые люди, вокруг собралась целая толпа, и возбужденные голоса создавали ровный шум, позволяющий Джеду, несмотря на отсутствие эхопрожектора, услышать в общих чертах то, что их окружало.

Лица двоих реактистов вдруг приблизились к его лицу на расстояние ладони, и Джед услышал их широко открытые глаза, исполненные, как ему показалось, суровости. Он убедился, что его собственные глаза тоже открыты и не моргают.

— Девушка реактирует, — произнес кто-то слева.

Чья-то рука быстро промелькнула прямо перед глазами Джеда, и он невольно моргнул.

— Этот, я думаю, тоже, — сказал обладатель руки. — Во всяком случае, глаза у него открыты.

Их повели между двумя рядами жилищ, и со всех сторон продолжали сбегаться десятки реактистов. Сосредоточившись, Джед заметил человека выше среднего роста, который прокладывал себе дорогу сквозь толпу, и сразу узнал Могана — главу реактистов.

— Кто их впустил сюда? — сурово спросил Моган.

— Они прошли не через вход, — ответил ему кто-то из толпы.

— Они говорят, что они реактисты, — уточнил другой.

— Это верно? — переспросил Моган.

— Глаза у них обоих открыты.

Голос подошедшего вплотную Могана буквально оглушил Джеда:

— Что вы здесь делаете? И как вы сюда вошли?

— На нас напали субаты, где-то за этой стеной, — объяснил Джед. — Спасаясь от них, мы бросились в реку, а она принесла нас сюда.

Голос Могана немного смягчился.

— Должно быть, вас несло Радиация знает сколько времени! Я единственный, кто до вас прошел этим путем! — С заметной гордостью в голосе он добавил: — Я даже дважды проплыл против течения. И что же вы там делали?

— Мы искали ваш Мир, — ответила Делла. — Мы — реактисты!

— Вы действительно очень похожи на реактистов, — ответил Моган. — Много времени назад жил только один реактист, и мы все — его потомки. А вы — нет. Ведь вы пришли с одного из Уровней!

— Правильно, — подтвердила Делла. — Но мой отец был реактистом. Его звали Натан Бредли.

Сквозь толпу к ним пробился один из Выживших реактистов. Сразу можно было заметить, что он до крайности удивлен. Тяжелое дыхание указывало на его преклонный возраст.

— Натан! — воскликнул он. — Мой сын!

Но ему не дали пробраться поближе к пленникам.

— Натан Бредли? — повторил мужчина, стоящий слева от Джеда.

— Конечно, — откликнулся другой, — вы, должно быть, слышали о нем. Он постоянно исследовал проходы, пока не исчез в одном из них.

Джед услышал, как дыхание Могана повернулось в его сторону.

— А вы? — раздался вопрос.

— Он прирожденный реактист, — поспешно сказала Делла.

— В таком случае я — дядя субата! — воскликнул Моган.

И опять Джед почувствовал, как уверенность покидает его. Он спросил себя, удастся ли ему выдать себя за реактиста, а вслух попытался сказать хоть что-то убедительное:

— Возможно, я не вполне реактист… ведь есть же реактисты, которые время от времени уходят из вашего Мира и могут передавать свою способность по наследству кому-то в других Мирах. Есть Натан, и Эстель…

— Эстель! — воскликнула какая-то женщина, начавшая немедленно пробиваться сквозь толпу поближе к Джеду. — Моя дочь! Что вы о ней знаете?

— Именно я отослал ее к вам первый раз, когда реактировал ее около Центрального Прохода.

Женщина ухватила его за руку, и он почти физически ощутил напряжение в ее глазах.

— Где она? Что с ней случилось?

— Она вернулась на Нижний Уровень, чтобы услышать меня, то есть чтобы реактировать меня. Кстати, именно тогда и обнаружилось, что я реактист. После этого я не мог больше там оставаться.

— Где мой ребенок? — настойчиво продолжала допытываться женщина.

Нехотя он рассказал, что произошло с Эстель. Вокруг воцарилось сочувственное молчание, и женщину, всю в слезах, увели.

— Итак, вы проплыли под скалами… — сказал Моган мечтательным голосом. — Вам повезло, что вас не снесло в водопад!

— Мы можем остаться с вами? — спросил Джед с надеждой, изо всех сил стараясь держать глаза неподвижными, как это делал Моган.

— Пока да.

В наступившей внезапно тишине Джед почувствовал почти неуловимое изменение в поведении вождя реактистов. Моган зачем-то задерживал дыхание, а сердце его билось несколько быстрее. Сосредоточившись, Джед уловил в дыхании Могана небольшое напряжение, выдававшее какое-то коварство или расчет. Потом он уловил еле слышимое движение руки Могана, медленно двигающейся по направлению к нему. Джед как можно естественнее кашлянул и различил в отражении звуков, что эта рука ожидает пожатия его руки.

Без колебаний он взял руку Могана и тепло пожал ее.

— Вы что, думали, что я не среактирую? — спросил он, смеясь.

— Мы должны быть очень осторожны, — отозвался Моган. — Я реактировал обитателей Уровней, которые слышали настолько чутко, что их можно было принять за реактистов.

— Но зачем бы нам понадобилось забираться сюда, если бы мы не были реактистами?

— Откуда мне знать? Но нам нельзя рисковать, особенно теперь, когда эти жуткие создания заполнили все проходы. Мы собираемся замуровать вход, пока его не обнаружили. Но это ни к чему не приведет, если станет известно, что существует еще один путь, который закрыть невозможно. — Моган двинулся вперед, ведя за собой Джеда и Деллу. — Придется присматривать за вами до тех пор, пока мы не убедимся, что вам можно доверять. Но я знаю, как чувствуешь себя после плавания под этими скалами: вам надо отдохнуть.

Он отвел пришельцев к двум маленьким смежным жилищам — Джед слышал, как один из реактистов назвал их «хижинами», — в которые они вошли через прямоугольные отверстия. Снаружи расположились сторожа.

Как только Джед оказался внутри, он громко откашлялся, чтобы получше сориентироваться в обстановке, в которой очутился. Эхо показали ему помещение, сильно отличающееся от жилых пещер, которые он знал. Здесь все было прямоугольным. Джед ощутил пластину, предназначенную для еды, необыкновенно гладкая поверхность которой была сделана из очень плотной ткани из коры, натянутой на раму из стеблей манны. Он потрогал ткань и услышал, что еще четыре стебля манны приподнимают эту ровную поверхность над землей.

Как можно естественнее он зевнул — на случай, если кто-нибудь его слушает или реактирует, — и изучил звуковые тоны эхо. Вокруг пластины располагались Скамьи похожей конструкции, также стоящие на четырех ножках.

Тут Джед быстро выпрямился, обнаружив, что его слушают — или, вернее, реактируют. Над местом, предназначенным для отдыха, он почувствовал маленькое отверстие. Было слышно, как там кто-то негромко дышит. Значит, кто-то реактировал все, что он делает внутри.

Для того чтобы уменьшить риск выдать себя, проще всего было двигаться как можно меньше. Поэтому Джед громко зевнул, чтобы зафиксировать расположение ложа, подошел к нему и улегся. Он очень устал, ведь так? Тогда почему бы не вести себя так, будто он устал на самом деле?

Устраиваясь поудобнее на упругом матрасе из волокон манны, он осознал, что подземное плавание действительно было тяжелым испытанием. И почти сразу же за этой мыслью Джед уснул. Но, проникая в его сознание даже сквозь сон, не слышные никому крики, уловленные им еще до их приключения, не прекращались.

Леа!

Стараясь не просыпаться, Джед попробовал войти в более тесный контакт с сознанием Доброй Выжившей. Но этот контакт сообщил ему только о поглощающих ее сознание ужасе и отчаянии. Джед попытался внутренне приблизиться к ней, и ему удалось немного укрепить связывающую их хрупкую ниточку.

«Чудовища! Чудовища! Чудовища!» — рыдала она.

Сквозь ее муку Джед почувствовал, что Леа так сильно сжимает веки, что у него даже начинает шуметь в ушах. Тут он почувствовал сильные и решительные руки, заставляющие его повернуться, а потом сильный укол в плечо; он задыхался вместе с Леа от отвратительнейших запахов.

Но вот ему показалось, как чьи-то пальцы нажимают на его веки, заставляя глаза раскрыться. И тут же вся Радиация разразилась оглушительным воплем через сознание Леа. Джед узнал оглушительную трубу молчаливого звука, похожего на тот, который чудовища бросали на стены проходов, но несравненно более мощного. Поток этого звука хлынул в глаза Леа. Джед испугался, что от этого она сойдет с ума.

С этим ощущением пульсации в глазах Джед очнулся от кошмара — но теперь он точно знал, что это был не сон.

То, что — как он отчетливо слышал — вошло в глаза Доброй Выжившей, могло быть только огнем Радиации! У Джеда было чувство, будто он пересек границы материального существования, чтобы разделить пытку, которой атомные демоны подвергали Леа в бесконечности Радиации!

Парализованный страхом, он почувствовал, что его преследует привкус этого полубредового видения, неотвязный, как лихорадка.

Леа — ушла!

Ее мир — пуст!

Проходы вокруг — заполнены чудовищами в человеческом облике, сопровождаемыми непонятными вопящими эхо, не издающими при этом абсолютно никаких звуков. Эти поистине бесовские создания поражали свои жертвы параличом, прежде чем увести их… но куда?

В жилище, где отдыхал Джед, вошел какой-то реактист, поставил на столик скорлупу манны с пищей и ушел, не сказав ни слова. Джед сел и начал есть. Вдруг он с сожалением осознал, что во время его безумных поисков Тьмы и Света все его знакомые Миры рассыпались. От этого открытия он почти утратил аппетит.

Все эти необратимые изменения случились так быстро! Джед с грустью подумал, что мир уже никогда не будет таким, каким был до того. Теперь Джед был уверен, что эти странные существа в развевающихся одеждах собираются завладеть всеми Мирами и действуют с несокрушимой решимостью. И конечно же, как теперь был убежден Джед, исчезновение горячих источников и понижение уровня воды в реке тоже были делом их грязных лап.

А в то время, когда происходили все эти катастрофы, он тратил время на какие-то дурацкие поиски, лелея веру в абсолютную необходимость Света. Реальность ускользнула от него, пока он гонялся за шаловливым ветерком в бесконечных коридорах.

Если бы он организовал совместные действия обоих Уровней и направил борьбу за выживание вместо того, чтобы играть в эту глупую игру, все было бы по-другому. Может быть, он мог бы надеяться на нормальную жизнь в объединении с Деллой… Может быть, он даже не замечал бы, что она — Другая!

Но теперь это все в прошлом. Сейчас он пленник в мире, который, как он надеялся, дает ключ в его никчемных поисках Света. А сами реактисты оказались бессильными пленниками чудовищ, которые безраздельно владычествуют в проходах.

Джед резко оттолкнул сосуд с едой и провел рукой по волосам. Снаружи доносились звуки лихорадочной деятельности: громкие разговоры, крики детей и в некотором отдалении — грохот нагромождаемых друг на друга скал, которыми люди старались перекрыть проход. Он невольно отметил, что этот грохот служит великолепным источником эхо.

Но больше всего Джеда удручало то, что он не мог обнаружить в этом Мире ничего особенного, ничего, что могло бы оправдать его появление здесь в поисках Света и Тьмы.

Среди ближайших к хижине отзвуков он распознал голос Деллы, доносящийся из соседней хижины. Девушка явно была счастлива, оживлена и перескакивала в разговоре с одной темы на другую; он слышал также возбужденные голоса других женщин. Обрывки слов, доносящиеся до него, помогли понять, что Делла быстро нашла среди реактистов своих родственников.

Откинулся занавес, и вошел Моган. Его массивная фигура, обозначаемая редкими эхо, грубо нарушила тишину хижины.

Глава реактистов, знаком велев Джеду следовать за собой, произнес:

— Пора прореактировать, действительно ли вы один из наших.

С наигранной беззаботностью Джед улыбнулся и вышел из хижины. Они с Моганом пошли вдоль ряда жилищ, где к ним присоединилось еще несколько реактистов, после чего вышли на широкое открытое пространство.

Моган остановился.

— Сейчас мы немного поборемся, вы и я. Наверное, это будет лучшим способом обнаружить, реактируете ли вы на самом деле, как вам кажется? — спросил он, протягивая к Джеду руки.

Джед слышал мощь и силу этих рук, вполне соответствовавших всему облику вождя.

— Ну конечно же, — ответил он решительно.

Только незаметный оттенок в его голосе заставлял почувствовать полную абсурдность происходящего. Внезапно кто-то из толпы вышел к ним, и Джед узнал Деллу. Девушка подошла еще ближе, ее неровное дыхание выдавало страшное беспокойство.

— Готовы? — спросил Моган.

Джед постарался собрать все свое самообладание.

— Готов, — ответил он.

Но, по-видимому, глава реактистов подготовился еще не до конца.

— Оульсон! — крикнул он кому-то в группе людей, работавших недалеко от входа. — Мне нужна полнейшая тишина! — Повернувшись к собравшейся толпе зевак, он добавил: — Ни единого звука, понятно?

Чтобы скрыть отчаяние, Джед саркастически оказал:

— Вы забываете, что есть еще и запахи! — а про себя подумал с облегчением, что Моган забыл про шум водопада, который, слава Свету, прекратить было невозможно.

— О, приготовления еще не закончены! — возразил, смеясь, Моган.

Несколько реактистов взяли Джеда за плечи и за руки, а еще один запрокинул ему голову и откинул назад волосы. Потом уши и ноздри заткнули тампонами из какого-то влажного вещества — глины или, скорее, влажной земли.

Оказавшись в мире без запахов и звуков, Джед поднес руки к лицу. Но, прежде чем он успел вынуть из ушей затычки, Моган могучим рывком вздернул его на воздух, ухватив за шею, и с силой бросил на землю. Полностью дезориентированный, лишенный звуков и запахов, которые бы помогли ему, Джед встал на ноги и ударил кулаком в пустоту, потеряв от промаха равновесие. Он расслышал слабый смех, донесшийся сквозь глину в ушах, но звуки были слишком неясны, чтобы определить, где находится Моган.

Выставив вперед кулаки, Джед пошел было в атаку, но через мгновение удар в голову снова поверг его на землю. Попытавшись встать, он получил такой удар в лицо, что, казалось, голова разлетится на куски. Следующий удар был еще более сокрушительным: потеряв сознание, Джед лишился каких бы то ни было ощущений.

Но вот он почувствовал холод воды, которую лили на его разбитое лицо, и приподнялся на локтях. Из одного уха пробка вылетела, так что Джед смог услышать кружок людей, которые с угрожающим видом реактировали его. И сразу же Джед распознал затерянные в гуле толпы голоса Деллы и Могана.

— Конечно же, я знала, что он не реактист! — повторила девушка.

Голосом, полным гнева, Моган напомнил:

— И тем не менее вы привели его сюда.

— Это он меня привел! — сказала она с презрительным смешком. — Одна я бы сюда никогда не добралась. А для этого мне необходимо было делать вид, что я принимаю его за реактиста.

— Но почему вы сразу не сказали всю правду?

— Чтобы он уничтожил меня еще до того, как вы смогли бы ему помешать? Во всяком случае, я знала, что это рано или поздно откроется.

Джед грустно поник головой, вспомнив предупреждения Леа и собственные сомнения по поводу искренности Деллы. Если бы он мог слышать дальше кончика своего уха, то давно бы понял, что она просто использовала его как сопровождение и охрану в путешествии.

Он хотел было встать, но кто-то помешал ему, поставив ногу на его плечо.

— И чего же он хочет? — спросил Моган у девушки.

— Точно я не знаю. Он что-то ищет и думает, что найдет это здесь.

— Ищет — что?

— Тьму.

Моган подошел к Джеду и рывком поставил его на ноги.

— Зачем ты пробрался сюда? — Джед не ответил, и Моган добавил: — Может, ты помогаешь чудовищам обнаружить наш Мир?

Джед продолжал упорно молчать.

— Мы дадим тебе время подумать. Может быть, ты поймешь, что откровенность может облегчить тебе жизнь.

Джед понял, что если он останется в живых, то милосердия ему ждать не следует: жители этого Мира всегда будут бояться, что он сбежит и осуществит свои планы, каковы бы они ни были.

Джеда связали, отвели в самую середину Мира и заперли в хижине, стоящей неподалеку от ревущего водопада. Тюрьма представляла собой небольшое помещение, отверстия под потолком закрывали перекладины из толстых стеблей манны.

 

ГЛАВА 13

Первое время после заключения Джед еще подумывал о побеге. Он слышал, что выйти из хижины будет довольно несложно, если у него будут развязаны руки. Но крепкая веревка не позволяла освободиться!

Бежать… но куда? Вещ» центральный вход блокирован командой, которая возводила баррикаду; с другой стороны — сильное течение подземной реки… Куда же бежать из этого плена?

В других обстоятельствах побег был бы его единственной надеждой и его единственным утешением. Но за пределами Мира Реактистов — только проходы, полные чудовищ, которые, без сомнения, опустошили все другие Миры. Единственная причина, которая могла бы заставить его действовать — надежда найти затерянный Мирок для Деллы и для себя, — больше не существовала, так как Делла оказалась его врагом.

Некоторое время Джед постоял перед зарешеченным отверстием, слушая, как рабочие заканчивали замуровывать вход. Потом, в отчаянии сев на землю в углу хижины, он стал слушать рев водопада, который перекрывал все остальные звуки.

С горечью Джед спрашивал себя, почему же он решил, что найдет Свет в этом жалком Мире. Ведь он предположил, что если реактисты узнают мир, не слыша его, то они обладают способностью, напоминающей ту, которая, вероятно, появлялась у всех людей в присутствии Всемогущего Света. И по своей глупости он, Джед, поверил, что от применения этой способности может уменьшаться Тьма. Но он не учел одного: такое уменьшение Тьмы могли воспринимать только реактисты. А их способности оставались для него тайной за семью печатями.

Джед улегся прямо на пол в углу хижины и погрузился в размышления о взаимосвязях между Светом, Тьмой и реактистами. Напрасно он пытался не думать больше о Делле. Может быть, ему следует признать, что ее действия — всего лишь обычное вероломство, свойственное всем реактистам? Нет, Леа никогда бы… Добрая Выжившая… Какова ее судьба? Может быть, она делала попытки связаться с ним и из глубин Радиации? Но это он мог узнать, только погрузившись а сон.

Остаток периода Джед старался как можно больше дремать, надеясь услышать мысли Леа. Но контакта не было.

К концу третьего периода он уловил снаружи тихий шум — звук шагов, достаточно близкий, чтобы его услышать, несмотря на грохот водопада. Потом он почувствовал запах Деллы: она подошла вплотную к стене хижины.

— Джед!

— Уходи!

— Но я хочу тебе помочь!

— Ты мне уже достаточно «помогла»!

— Не дури. Разве я пользовалась бы свободой, разве я смогла бы прийти к тебе сейчас, если бы поступила по-другому?

Он услышал, как она что-то делает с веревкой, прочно запирающей вход.

— Наверное, ты воспользовалась первой же возможностью, чтобы освободить меня?

— Конечно! Я просто не могла прийти раньше. Только что реактисты услышали в проходе подозрительный шум и ослабили охрану.

Развязав последний узел, Делла открыла прочную загородку из стеблей манны.

— Возвращайся к своим друзьям реактистам, — проворчал он.

— О Свет, до чего же ты упрям! — она начала развязывать веревки, стягивающие его руки. — Ты сможешь проплыть под водой еще раз?

— А что это даст?

— Мы вернемся на один из Уровней.

Наконец-то он почувствовал, что его руки освободились.

— Ты же знаешь, что жители обоих Уровней приняли меня за реактиста. Кроме того, возможно, и Уровней-то уже нет больше.

— Тогда мы проберемся в один из маленьких Миров. — И она упрямо повторила: — Ты сможешь плыть?

— Думаю, что да.

— Хорошо, тогда идем. — И она пошла к выходу из хижины.

Он остановил ее:

— Ты хочешь сказать, что идешь со мной?

— Уж не думаешь ли ты, что я собираюсь оставаться здесь без тебя?

— Но это же твой Мир! Это твое место! И к тому же я — не реактист!

Она вздохнула и раздраженно сказала:

— Послушай меня. Сначала я безумно радовалась, что нашла людей, похожих на меня. Я не спрашивала себя, что произойдет, если ты окажешься не реактистом. Потом я реактировала, как тебя свалил Моган. И я поняла, что разница между нами не имеет ровней никакого значения. Ну а теперь мы можем пойти на поиски какого-нибудь затерянного Мира?

Не дожидаясь ответа, она подтолкнула Джеда по направлению к водопаду. Джед почувствовал, что Мир Реактистов затянуло пеленой страха. Жилая зона вдалеке была погружена в мертвую тишину. Неясные эхо от шума водопада дали ему впечатление нескольких реактистов, которые, пятясь, отходили от забаррикадированного входа.

На середине склона, ведущего к началу водопада, Джед внезапно выпрямился, почуяв где-то неподалеку и выше опасный запах. Джед подобрал несколько камней и, стукнув их один о другой, понял, что впереди, выше по склону, их дожидается Моган.

— Я полагаю, вы думаете, будто мы бежим, чтобы показать дорогу чудовищам в ваш Мир, не так ли? — мрачно спросил Джед.

Еще раз быстро стукнув камнями, он успел уловить впечатление бросившегося на них предводителя реактистов.

Но в этот момент Мир потряс шум тысяч водопадов. Мощный, страшный поток ревущей тишины проник в Мир Реактистов с внезапностью удара кинжала. Волна его шла от забаррикадированного входа. Уже биение сердца спустя вокруг царил невообразимый хаос, сопровождаемый дикими воплями, а из приоткрывшегося туннеля вырывался беспощадный конус того же неслышимого звука.

Помогая себе одной рукой, а другой увлекая за собой Деллу, Джед быстро вскарабкался по склону. Ошарашенный случившимся Моган поднялся вместе с ними.

— О Свет Всемогущий! Во имя Радиации, что происходит? — выругался вождь.

— Я никогда в жизни не реактировала ничего подобного! — воскликнула Делла.

Резкие и болезненные ощущения коснулись глаз Джеда; они спутали все его слуховые впечатления, но в то же время, казалось, в какой-то степени и дополнили их. Звуковые отражения давали более или менее полное впечатление разрушенной баррикады. Но он ощущал и зоны молчаливого звука, тоже связанные с баррикадой. Распространяясь, они обрисовывали каждую деталь ее поверхности так же ясно, как будто Джед ощупывал рукой ее поверхность.

Внезапно стена погрузилась в относительную тишину, и Джед связал это с перемещением конуса молчаливого звука. Сейчас Джеду казалось, что он воспринимает одновременно все постройки в центре поселения. Горящая тишина касалась всех предметов, находившихся в пределах слышимости, и проникала в его сознание с беспощадной силой, подобно настоящему ожогу.

Джед закрыл лицо руками и сразу почувствовал облегчение. Теперь он слышал, как в этот мир ворвались чудовища в сопровождении распространяющихся повсюду знакомых Джеду звуков «ш-с-с».

— Не бойтесь нас! — выкрикнуло одно из чудовищ.

— Дай сюда немного света! — сказало другое.

Эти слова громом прозвучали в сознании Джеда. Что они хотят сказать? Неужели Свет действительно связан с этими зловредными существами? И как они могли давать Свет? Джед вспомнил, что однажды ему в голову уже приходила абсурдная мысль, что тот конус молчаливого звука, который чудовища направляют вперед при своем появлении, и есть — но возможно ли такое?! — Свет. В тот момент Джед отбросил эту дикую гипотезу, как он попытался сделать и сейчас.

На мгновение глаза его невольно приоткрылись, и он снова необычайно удивился. Оказалось, он почти обнаружил, что уменьшилось то самое загадочное «нечто»! А ведь когда-то он уже вообразил, что нашел то уменьшение, которое искал. И сейчас Джед укрепился в своем убеждении: что-то частично исчезло из Мира Реактистов с того момента, как эти кошмарные существа проникли в него.

— Чудовища! — закричал Моган. — Они направляются прямо к нам!

Страшно завопила Делла, и отражение ее голоса принесло Джеду представление о трех созданиях, бегом поднимающихся к ним по склону.

— Джед! — девушка вцепилась в его руку. — Бежим…

Ш-с-с!

Делла без сознания упала на землю и (Джед не успел ее подхватить) покатилась вниз по склону. Он хотел бежать за девушкой, но Моган остановил его:

— Мы ничего для нее не можем сделать!

— Нужно догнать ее, пока…

Но договорить Джед не успел: вождь реактистов схватил его в охапку и бросил в реку, после чего нырнул туда сам.

Невзирая на сопротивление Джеда, Моган утянул его под воду и начал отчаянно выгребать против течения. Джед попытался высвободиться, но гигантская сила Могана и страх утонуть быстро заставили его бросить бесплодные попытки.

Приблизительно на середине подземной реки течение внезапно швырнуло Джеда на скалу. Невольный крик лишил его даже того малого запаса воздуха, который еще оставался в его легких. Моган нырнул еще глубже, и Джеду пришлось из последних сил бороться с желанием вдохнуть. В конце концов он не выдержал, и вода хлынула ему в легкие…

Ритмичное надавливание на грудную клетку, производимое реактистом, вернуло Джеда к жизни. Он начал кашлять, потом его стошнило проглоченной водой.

Моган перестал накачивать воздух в его легкие и помог ему подняться.

— Я был неправ, когда думал, что ты заодно с этими монстрами, — сказал он в качестве извинения.

— Делла! Делла! — восклицал Джед в промежутках между приступами кашля. — Мне нужно вернуться туда, за ней!

— Слишком поздно. Сейчас чудовища уже повсюду.

Джед с тревогой начал искать, в каком направлении от них находится река, но не услышал ни малейшего всплеска.

— Где мы? — спросил он.

— В маленьком коридоре. Выудив тебя из воды, я приволок тебя сюда, пока нас не учуяли субаты.

Проследив за отражениями его слов, Джед услышал детали туннеля, в котором он очнулся: с одной стороны он расширялся, а с другой почти исчезал между сходящимися стенами. Оттуда доносились яростные крики субатов, которые тщетно пытались к ним прорваться.

— Этот коридор не ведет к главному проходу?

— Нет. Мы находимся в противоположной стороне от него. Ведь невозможно же сражаться с субатами голыми руками!

Джед поднялся и прислонился к стене. Может быть, им удалось бы нагнать чудовищ в узком проходе, но из-за субатов это было абсолютно невозможно. Джеду пришлось примириться с грустной реальностью.

— А куда ведет этот проход?

— Не знаю. Я никогда не был в этой стороне.

Да, у них действительно не было выбора.

Мужчины двинулись вперед по коридору. Несколько раз споткнувшись, Джед спросил себя, почему ему удается идти без своих эхокамней. Он нашел два более или менее подходящих камня и начал заполнять проход впереди их постукиванием.

— Вы очень хорошо слышите с этими штуками, а? — спросил Моган.

— Неплохо. — Тут Джеду пришло в голову, что он суров с Моганом безо всякой причины или, вернее, потому, что тот помешал ему отправиться спасать Деллу, а эта попытка могла закончиться только катастрофой. Уже более любезно он добавил: — Я долго тренировался.

— Я думаю, что это великолепный способ ориентировки для того, кто не умеет реактировать, — сказал Моган. — Но мне кажется, что в конце концов шум свел бы меня с ума.

Дальше они продолжали идти молча. По мере того, как они удалялись от Мира Реактистов, мысль о том, что он, возможно, больше никогда не услышит Деллу, все больше приводила Джеда в отчаяние. Он так хотел бы жить с ней в маленьком затерянном Мире; он был уверен, что ее превосходство никоим образом не повлияло бы на их отношения.

Но теперь девушка была далеко, а наиболее важная часть его Мира просто рассыпалась в прах. Джед осуждал себя за то, что вовремя не оценил Деллу по достоинству и предпочел ее любви какие-то дурацкие поиски! Он пообещал себе отыскать ее во что бы то ни стало, даже если это уведет его в термоядерные глубины Радиации. И если он не вырвет Деллу из лап чудовищ, Радиация будет его заслуженным наказанием.

Когда они миновали большую расщелину, Моган снова подошел поближе к Джеду.

— Делла сказала мне, что вы ищете Тьму и Свет…

— Забудьте об этом, — сухо ответил Джед; он и сам бы хотел все забыть.

— Но это меня очень интересует. Если бы вы были реактистом, я бы уже давно заговорил об этом.

Охваченный внезапно пробудившимся любопытством, Джед спросил:

— Что именно вы бы хотели обсудить?

— Я никогда особенно не верил никаким легендам. И всегда думал, что Всемогущий Свет — лишь тупое восхваление самого обычного явления.

— Неужели?

— Я даже открыл, что такое Свет на самом деле.

Джед даже остановился на половине шага:

— Что?

— Тепло!

— Как вы это объясняете?

— Тепло есть везде, не так ли? Когда его много, мы говорим, что жарко; когда его мало, мы называем это холодом. Чем теплее предмет, тем сильнее впечатления, которые он посылает в глаза реактистов.

Джед задумчиво покачал головой:

— И это позволяет вам узнавать вещи, не слыша их, не трогая и не нюхая…

— То есть как раз так, как говорят легенды о Свете!

Что-то в его рассуждениях было не совсем логичным, но Джед не мог уловить, что именно. Может быть, это всего лишь нежелание признавать, что Свет может оказаться такой прозаической вещью?

Расслышав благодаря эхо от камней, что перед ними открывается более широкий проход, Джед ускорил шаг. И почти сразу Моган произнес:

— Я реактирую впереди какой-то очень широкий проход.

Джед побежал впереди, быстрее постукивая камнем о камень, чтобы звуки эхо соответствовали большей скорости. Добежав до широкого прохода, он резко остановился.

— Что случилось? — спросил у него Моган, добежав до этого места.

— Я чувствую запах чудовищ, а кроме него — еще и множества жителей наших Уровней.

Эхо показали ему, что Моган провел рукой по глазам.

— Этот проход — сущая Радиация для глаз: здесь слишком жарко. Я с трудом могу отреактировать одну вещь от другой.

Джед тоже ощущал тепло. Постепенно он узнал это место по характерным нагромождениям скал. Ну конечно же! Они с Моганом находились совсем рядом со входом в Начальный Мир! Джед посильнее постучал камнями и обнаружил обломок скалы, за которым они с Оуэном пряталась во время их первой встречи с чудовищем. Вход в Начальный Мир должен был находиться сразу после поворота, справа от них, и, если идти дальше по проходу, можно было достичь барьера и Уровней.

— Куда мы пойдем?

— Налево! — быстро сообразил Джед и двинулся в этом направлении.

Сделав несколько шагов, он продолжил разговор:

— Итак, вы думаете, что Свет — это тепло?

— Совершенно верно.

— А Тьма?

— Очень просто: Тьма — это холод!

Но Джед не согласился с ним:

— Вы заблуждаетесь. На расстоянии воспринимать тепло и холод могут одни только реактисты. Назовите мне легенду, в которой бы говорилось, что Свет является исключительно достоянием реактистов? Мифы утверждают, что Свет объединит со временем всех людей.

— И на это есть ответ: реактисты просто первые из тех, кто начнет это объединение.

Джед собрался было возразить на это заявление, но не успел. Благодаря сильным эхо он различил детали следующего поворота и сразу же понял, что огромный поток молчаливого звука шел именно оттуда: как будто тысячи этих человеческо-нечеловеческих созданий приближались к нему, предшествуемые ревущей тишиной.

— Я больше ничего не реактирую! — вдруг пожаловался Моган.

Джед прислушался, но ни один звук не выдавал присутствия чудовищ. Он шаг за шагом стал продвигаться вперед, полный решимости не закрывать глаза на этот раз. Мышцы его лица напряглись, оно исказилось в мучительной гримасе. Вдруг Джед поймал себя на том, что идет вперед, совершенно не прислушиваясь к тому, что происходит вокруг.

Моган шел за ним на некотором расстоянии, время от времени ругаясь вполголоса.

Джед добрался до поворота. Он шел быстро, потому что боялся, что усомнится в своих силах и повернет назад, чтобы удрать. Страшное вещество лилось в его глаза с силой ста кипящих источников, и Джед больше не мог держать их открытыми. Обливаясь слезами, он шел неуверенными маленькими шажками, полагаясь теперь только на эхо своих камней.

Вдруг он остановился в страхе: к нему не возвращалось ни одно эхо! Но ведь это было абсолютно невозможно! Никто и никогда не слышал звука, который бы не отражался со всех сторон! А здесь в мире звуков царила невероятная, неслыханная пустота!

Страх словно парализовал все тело Джеда, он был не в силах сделать ни шагу. Неподвижный, как росток манны, он закричал изо всех сил.

Но отражения его голоса тоже не было слышно ни сверху, ни спереди, ни с боков! А позади звук очертил ему впечатление гигантской каменной стены, поднимающейся на головокружительную высоту — в несколько раз больше, чем даже в Мире Реактистов! И в этой стене он уловил пустоту прохода, из которого он только что вышел. Это впечатление обрушилось на него с силой камня, упавшего с вершины горы: он находился в бесконечности! Но то, что его окружало, не было безграничностью каменных стен и сводов, а было безграничностью… воздуха!

Охваченный невыразимым ужасом, Джед попятился к покинутому им проходу. Все легенды утверждали, что существуют лишь две бесконечности: Рай и Радиация!

Джед сделал еще шаг назад и наткнулся на неподвижно застывшего Могана. Тот воскликнул:

— Я даже не в состоянии держать глаза открытыми! Где мы очутились?

— Я… — слова застревали в горле. — Я думаю, что мы в Радиации.

— О Свет! Я это чувствую!

— Это запах чудовищ. Все кругов буквально пропитано им!

Испуганный Джед отступил еще на шаг. Потом он ощутил сильный жар и понял, почему Моган оказался не в состоянии реактировать: он привык к ровному умеренному теплу Миров и проходов. Здесь же сверху лился такой жар, который можно было сравнить лишь с тысячами кипящих источников!

Тут Джед осознал, что ни за что не покинет эту бесконечность, не узнав в точности, что же это такое. Он уже начал кое-что подозревать; уже сама жара о многом говорила ему. Заранее напрягшись, чтобы превозмочь боль, он открыл глаза. Из них тут же хлынули потоки слез.

Странные и тревожные впечатления, обступившие его, были расплывчатыми, и он вытер лицо тыльной стороной ладони. Потом ощущения стали более связными — ощущения, которые, как ему казалось, были довольно сходны с тем, что испытывали реактисты. Непонятным образом Джед осознавал — при этом, как ни странно, с помощью глаз, — что земля впереди образует высокий холм, на вершине которого находится группа каких-то хрупких штуковин, слегка раскачивающихся из стороны в сторону. Они смутно напомнили ему ростки манны со срезанными вершинами. И Джед вдруг припомнил легенду о растениях Рая.

Но вокруг него простиралась без конца и края жаркая бесконечность, которая никоим образом не могла соотноситься с небом!

Среди неслыханных растений Джед реактировал — если это можно было назвать так — маленькие сооружения правильной геометрической формы наподобие хижин в Начальном Мире, что было еще одним предполагаемым признаком Рая.

Но ведь здесь обитали чудовища!

И только в этот миг Джед понял, что происходит нечто невероятное: он получает впечатления от бесконечного количества предметов сразу, не испытывая необходимости ни слушать эхо от них, ни нюхать!

А ведь такое могло быть возможным только в присутствии Великого Всемогущего Света!

Значит, это именно так и есть!

Вот он — конец его поисков!

Он нашел Свет; и в конечном итоге стало ясно, что чудовища распространяли в проходах именно Свет.

Но этот Свет не был в Раю! Он был в бесконечности Радиации, обитаемой ядерными чудовищами и демонами!

Все легенды, все догмы горько вводили в заблуждение!

Получалось, что для человека Рая не существовало!

Кроме того, когда атомные демоны появлялись в проходах, человек находил конец своего материального существования.

В отчаянии Джед откинул голову назад, и мгновенно невероятной силы молчаливый звук буквально взорвался у него в глазах. Ощущение было настолько ужасным, что ему показалось, будто сейчас глаза у него вылезут на лоб.

Посылая во все стороны свой яростный молчаливый вопль, над Радиацией господствовал круглый предмет, подавляя все вокруг своей мощью, своим невероятным жаром и своим злобным великолепием.

Водород собственной персоной!

Джед резко повернулся и со всей быстротой, на которую только был способен, бросился к покинутому им недавно проходу, не обращая внимания на шум, возникший впереди. Позади раздался вопль Могана, но его тревожный возглас прервал знакомый звук: «Ш-с-с».

Джеду удалось добежать до коридора, ориентируясь по многочисленным эхо своих камней.

 

ГЛАВА 14

Едва осознавая, что Моган так и не последовал за ним, Джед с облегчением очутился в безопасности знакомых проходов и каменных стен. Звуки окружающего его одиночества и отсутствие предводителя реактистов были всего лишь незначительным воспоминанием по сравнению со страхом, сжимающим его сердце.

С колоссальным трудом Джед добрался до первого поворота. Обожженные глаза, из которых непрестанно лились слезы, все еще ощущали жуткое действие раскаленного шума от гигантского шара, наполнявшего этим шумом пустое пространство ужасающей бесконечности Радиации.

За поворотом Джед налетел на скалу, поднялся и снова побежал дальше, совершенно не отдавая себе отчета в том, что он продвигается среди нагромождения скал, даже не помогая себе эхокамнями.

Наконец, совершенно обессиленный, Джед остановился и прислонился к сталактиту, пытаясь привести дыхание в норму.

Только теперь он осознал все происшедшее и почувствовал злую иронию сущности окружающего мира. Вся эта сила или вещество, заполнявшее бесконечность, и была Светом, тем самым Светом, который он искал всю свою жизнь.

Но оказалось, что Свет не просто недобрый, а нечто совершенно кошмарное, составная часть Радиации. И сразу вслед за этим Джед понял и другое: теперь он знал, что такое Тьма!

Тьма заполняла все коридоры и проходы, которые он пробегал и проходил в своей жизни, все Миры, в которых ему довелось побывать, не считая тех редких случаев, когда в них встречались чудовища. И у Джеда не было никакого способа узнать Тьму, пока он не испытал действия Света.

Теперь все было просто.

Бесконечность, которую только что покинул Джед, была наполнена Светом; перед ним, в проходе, Света было уже значительно меньше, а после следующего же поворота наступит полное отсутствие Света, или абсолютная Тьма — такая полная, такая всеобщая, что он смог бы жить внутри нее десять тысяч возникновений, даже не отдавая себе отчета в ее существовании!

Пошатываясь под наваливающимися на его сознание одна за другой новыми и странными истинами, Джед продолжал двигаться вперед, вытянув руки прямо перед собой. И, даже просто пользуясь глазами, он полностью воспринимал вокруг абсолютное отсутствие Света, похожее на самую глубокую тишину, — густой и тяжелый занавес Тьмы.

Спотыкаясь на каждом шагу, он прошел поворот, миновав одновременно и некий нематериальный барьер. И в тот момент, когда Тьма беспощадно покрыла его и все вокруг, Джед вздрогнул. Сейчас он шел на ощупь, исследуя неизвестность впереди руками. Он с горечью сравнил себя с Ромелем, который был от рождения вынужден передвигаться примерно так же, потому что обладал недоразвитым слухом и обонянием.

Оступившись, Джед упал в небольшую выемку в полу; перед тем как подняться, он подобрал пару камней и стукнул ими друг о друга.

Но теперь привычные с детства звуки показались Джеду какими-то чужими и далекими. Ему нужно было напрячь все свое внимание, чтобы получить от эха хотя бы более или менее связные впечатления. Может быть, спросил он себя, слух его притупился, и это — прямое следствие какого-то заболевания от пребывания в Радиации? Снова страх сковал его, и этот страх был так же велик, как и окружающая его Тьма, потому что Джед вспомнил еще одну древнюю легенду: встреча с Радиацией грозит серьезными болезнями, сопровождаемыми высокой температурой, глухотой, изнуряющей рвотой, выпадением волос, слепотой или чем-то в этом роде.

Однако беспокойство быстро уступило место горечи, которая заполнила все его существо, как удушающий пар от колодца с кипящей водой. Перед Джедом открывалось будущее, так же лишенное каких-либо перспектив, как и бесконечность, которой он только что избежал. Все его планы оказались всего лишь мечтами, разбившимися вдребезги, его Миры исчезли, Делла пропала навсегда, а поиски Света завершились разочарованием и глубокими угрызениями совести. Всю жизнь он преследовал надежду, а когда в конце концов поймал ее, она оказалась совершенной пустотой.

Джед продолжал неуверенно продвигаться вперед в обступившей его со всех сторон Тьме, отчаянно стуча эхокамнями, но каждое следующее впечатление от ставших вдруг совершенно ему чуждыми эхо давалось ему все с большим трудом. Как в бреду, он боролся за малейшие отчетливые ощущения. Но тем не менее ему приходилось то и дело останавливаться, чтобы ощупать неясное препятствие руками.

Он добрался до места, где они с Моганом выбрались из реки, и через несколько шагов отражения звука камней начали собирать для него впечатления резонирующей пустоты Начального Мира.

Внезапно Джед приглушил стук камней и поспешно отступил назад по проходу перед донесшимися до его ушей звуками — ясными и отчетливыми звуками, которые он уже давно должен был услышать.

Это были голоса, многочисленные голоса! Проход впереди заполняли чудовища! Джед уже ощущал их запах, а вместе с ним — и запах реактистов. Несомненно, это были ничего не соображающие пленники, захваченные демонами.

Джед спрятался было между скал, убедившись сначала, что находится в мертвой зоне для эха. Но, подумав, сообразил, что надо укрыться в месте, недоступном также и для Света, — только тогда эти твари не в состоянии будут обнаружить его. И он скорчился в самой глубине своего убежища.

Вскоре Джед заметил Свет, проникающий через трещины. Но, решив никогда больше не вступать в контакт с этим жутким явлением, и так уже частично лишившим его слуха, он плотно зажмурил глаза.

Удерживая в памяти картину от сочетания звуков, издаваемых чудовищами и реактистами, он прислушался к разговору двух монстров, которые проходили прямо рядом с его тайником:

— Я рад, что наконец-то решено покончить с этими реактистами!

— Я тоже. Их легко будет восстановить, потому что они уже умеют более или менее пользоваться своими глазами.

— Да, их перевоспитывать легко; но если подумать о последней группе с Верхнего Уровня…

Этот разговор был прерван другим, который вела между собой идущая следом за первыми пара чудовищ:

— …Примечателен этот феномен реактирования. Торндайк говорит, что намеревается получше изучить его.

— Если подумать, это не так уж необыкновенно. Когда хромосомы подвергаются прямому воздействию радиации, можно ожидать самых различных мутаций, в том числе и видения в инфракрасном спектре.

Некоторые слова, произносимые этими монстрами, показались Джеду лишенными какого бы то ни было смысла. Кроме того, он никогда не слыхал о демоне по имени Торндайк в иерархии атомных демонов.

Когда последнее чудовище прошло мимо, Джед еще долгое время оставался неподвижным в своем убежище, одинокий и полный горечи. Он внимательно слушал и жадно принюхивался, но не почувствовал среди пленников ни малейшего намека на образ или запах Деллы.

Но лишь только Джед собрался пуститься в дальний путь к Нижнему Уровню, как вдруг услышал, что какой-то отставший от остальных демон торопится догнать своих; при этом отчетливый запах Деллы чуть было не заставил Джеда тут же, не раздумывая, выскочить из тайника.

Но он сдержался и, крепко зажмурив глаза, чтобы Свет не отвлекал его, стал терпеливо дожидаться подходящего момента. И когда чудовище проходило мимо него, Джед прыгнул вперед и резко ударил монстра под ложечку. Тот выронил бесчувственное тело Деллы, которое тащил на плече, и попытался удрать, но Джед погнался следом и быстро настиг его. Ему удалось обхватить чудовище за шею, но времени, чтобы задушить эту тварь, у Джеда не было. Он ограничился тем, что несколько раз изо всех сил двинул противника в челюсть, пока тот не перестал шевелиться.

Взвалив девушку на плечо, Джед щелкнул пальцами, чтобы сориентироваться, и быстро двинулся к Начальному Миру, безопасному для них хотя бы временно. Он постарался как можно точнее понять отражения щелчков и благополучно пересек центральную площадку. Наудачу он выбрал хижину, в которой можно было спрятаться.

Джед положил Деллу на пол, а сам уселся напротив входа, стараясь не пропустить ни малейшего подозрительного шума. Прошло не меньше сотни биений сердца, а девушка все не приходила в сознание. Наконец, услышав, как она глубоко вздохнула, он бросился к ней и зажал рот ладонью, чтобы она не вздумала закричать. Но когда Делла начала отчаянно вырываться из его рук, он прошептал ей на ухо:

— Это Джед! Мы в Начальном Мире!

Она успокоилась довольно быстро. Тогда Джед отпустил ее и рассказал все, что с ним произошло.

— О Джед! — воскликнула она, когда он завершил свой рассказ. — Нам надо отправиться на поиски того затерянного Мира, пока есть еще хоть какие-то шансы спастись!

— Мы отправимся, как только убедимся, что чудовищ в проходах больше не осталось.

Девушка в изнеможении положила голову на его плечо.

— Мы найдем наш чудесный Мир, правда?

— Мы найдем лучший из всех Миров. И если он окажется не совсем таким, как нам хочется, мы переделаем его.

— Сначала мы построим пещеру, а потом… — она остановилась. — Послушай, что это?

Поначалу он не услышал ничего. Потом разобрал отдаленный звук «бум-бум-бум», как будто стучали друг о друга два больших камня или какие-то другие твердые предметы. Правда, гораздо больше его обеспокоило то, что Делла услышала этот звук раньше него. Неужели Радиация до такой степени притупила его слух? Или он просто взволнован воспоминанием о прямых впечатлениях от Света и забыл, как пользоваться ушами?

— Что это? — спросила она, вставая.

— Я не знаю, — Джед на ощупь выбрался из хижины. — Можно подумать, что звуки идут из соседней хижины.

Внимательно прислушиваясь, они вошли в отверстие другой хижины, и Джед прислушался к звуку, доносившемуся из квадратного отверстия, прорубленного прямо в полу. Делла сильнее сжала его руку, и он почувствовал, как она вздрогнула, когда среактировала этот искусственный колодец.

Джед подошел поближе и внимательно прослушал отверстие, идущее не отвесно вниз, а под довольно острым углом. Теперь он слышал, что эти звуки отчетливо модулируются целым рядом небольших крутых возвышений, усеивающих всю поверхность наклонного колодца.

— Насколько я слышу, там ступеньки, которые ведут вниз, — негромко произнес он.

— А что глубже?

— Откуда я знаю?

— Джед, я боюсь!

Задумавшись, Джед уже поставил ногу на первую ступеньку.

— Легенды говорят, что Рай находится рядом с Начальным Миром.

— Но внизу этой лестницы не может быть Рая! Если ты хочешь уйти отсюда, пойдем лучше искать наш Мир!

Он шагнул на первую ступеньку, потом на вторую. На свое несчастье он открыл, что Радиация тоже находится близко от Начального Мира. Но, возможно, и Рай тоже где-то поблизости. Кроме того, Джед был полностью поглощен звуками ударов, доносящихся снизу. Звук был какой-то странный, завораживающий, казалось, он тянул спуститься все ниже и ниже.

Бум-бум-бом, бум-бум-бом…

Эти звуки казались одновременно резкими и какими-то… нежными. Они были громкими и точными, чрезвычайно отчетливыми, похожими на звуки неслыханного сверх-эхопрожектора, отражения которого настолько совершенны, что ни одна деталь не ускользает от них.

Даже учитывая, что его слух значительно ухудшился, Джед мог различить малейшие детали на каждом камешке. Любая трещина в ступеньке, малейшее углубление в стене, самые маленькие неровности — все было прекрасно слышно. Да, звуковые сочетания, получаемые им оттуда, были почти так же совершенны, как те странные впечатления, которые хлынули ему в глаза, когда Свет Радиации пытался поглотить его!

Очарованный чудесным источником звука, Джед спускался все быстрее, словно приближался к самому совершенному искусственному эхопрожектору, который когда-либо был построен. Конечно же, такой прожектор мог существовать только в Раю!

Бум-бум-бом, шпок… с-с-с…

Низкие величественные звуки заставляли резонировать точные формы всех больших возвышений. Даже не вслушиваясь специально, Джед мог следить за любыми движениями Деллы. Более резкие звуки заполняли пустоты массой деталей необыкновенной точности. Например, нежное «пим-пом» позволяло ему без малейшего усилия расслышать каждую прядь волос на голове девушки.

Бум-бом, пим-пом… тук, ту…

Джед внимательно прислушался к неправильным вторичным эхо. В их необыкновенно отчетливых отзвуках он услышал даже едва заметное движение, когда Делла нахмурила брови. Впечатления, исходившие от ее длинных ресниц, были такими ясными, будто у него были десятки крошечных пальцев, которыми он трогал каждую ресничку в отдельности.

Теперь Джед прыгал сразу через две ступеньки; в какой-то момент ему показалось, что лестница, уходившая вниз и вдаль к бесконечной звуковой красоте Рая, никогда не кончится. Потом ступени повернули направо, и наконец, совсем недалеко он смог услышать отверстие в стене колодца.

— Давай вернемся! — попросила, догнав его, задыхающаяся от быстрого спуска Делла. — Вдруг мы не сможем выбраться отсюда обратно!

Но Джед шел все быстрее и быстрее.

— Разве ты не слышишь, что это, возможно, то, что я так давно ищу? Ведь на самом деле я искал не Свет, а Рай, и я понял это только сейчас!

Он дошел до последней ступеньки и остановился. Потом к нему присоединилась и Делла. Они стояли под огромным каменным сводом, раскинувшимся высоко вверху над просторным залом, гораздо большим, чем Мир Реактистов. Джед не помнил себя от радости, вслушиваясь в богатые вибрирующие звуки, давая этому непрерывному мощному потоку идеального звучания полностью захлестнуть себя. Это было самым захватывающим приключением в его жизни. Он упивался невообразимой красотой, наполняющей его слух. Полное совершенство аккордов и ритмов наполняло его восхищением и новой уверенностью в себе…

Справиться с этим эмоциональным опьянением Джеду удалось не сразу. И тут он осознал, что простирающийся перед ним Рай почти полностью состоит из… воды!

Это было немыслимо! И тем не менее… Джед отчетливо слышал обширную водную поверхность, которая изменяла отражающиеся звуки своим равномерным дыханием.

Джед расслышал и то, что они с Деллой оказались на уступе, немного поднимающемся над нескончаемой гладью воды. С противоположного конца этого Мира до ушей Джеда доносился мощный рев большого водопада. Слева удалось расслышать поворот, который прослеживался до самого источника покоривших Джеда идеальных звуков.

Райский прожектор оказался ансамблем гигантских кубических конструкций, намного превосходящих все, встреченное в Начальном Мире. Эти кубы окружало сложнейшее переплетение огромных труб, которые выходили из воды, перекрещивались друг с другом и уходили в стены кубических, строений. С вершин самых больших кубов трубы расходились по всем направлениям и исчезали в своде.

Ошеломленный впечатлениями, Джед внимательно изучал звуки «бум-бом, тю-у-у», доносившиеся до его ушей со всех сторон.

— Где мы? — испуганно прошептала Делла. — И почему здесь так жарко?

Только теперь он тоже почувствовал удушающую жару. Казалось, она исходила от тех огромных конструкций, которые давали такие великолепные эхо. Действительно ли они с Деллой попали в Рай?

— Что ты сейчас реактируешь, Делла? — спросил он и вдруг понял, что глаза девушки плотно закрыты.

— Я ничего не могу реактировать, здесь слишком жарко. Ничего не получается, — она казалась потрясенной и очень напуганной.

— Все-таки попытайся.

Девушка долго колебалась; потом неожиданно вздрогнула и закрыла лицо ладонями.

— Нет, не могу! Мне просто делается больно!

Джед внезапно понял, что все это время он тоже стоял, закрыв глаза. Тогда он осторожно приоткрыл один глаз и не увидел — он вспомнил это странное слово — не увидел… ничего.

— Ты совсем ничего не смогла реактировать? — спросил он.

Делла упорно прятала лицо в ладонях.

— Только несколько огромных хижин. И множество стеблей, которые вздымаются прямо из воды. Потом стало слишком жарко, и я не смогла продолжать.

Джед снова повернул голову в сторону строений, стараясь не закрывать прищуренных глаз. Теперь там можно было различить Свет! Но не тот, который опалил его в бесконечности Радиации, а скорее напоминающий Свет, уносимый чудовищами с собой: два конуса, направленные в разные стороны, там, в самом центре конструкций.

Заинтересованная его молчанием, Делла нерешительно спросила, что происходит.

— Чудовища! Там!

Джед услышал, как одно из замеченных им существ прокричало другому, перекрывая шум огромного эхопрожектора:

— Ты залил четвертый реактор?

— Он перестал работать. По плану это должно остановить последние горячие источники на Верхнем Уровне.

— А отдельные источники, которые питаются от второго реактора?

— Торндайк сказал, что их останавливать не надо. Если мы оставим какие-то источники, они помогут выжить оставшимся, пока мы их не найдем.

Ощущая в душе какой-то жуткий холод, Джед приготовился подниматься обратно в Начальный Мир. Он был прав с самого начала! Именно чудовища были виновны в том, что иссякали колодцы. Теперь Джед понимал, как ненадежно было положение Выживших. В любой момент демоны могли лишить их всех единственного источника Существования.

Конус света неожиданно быстро повернулся в их сторону. Схватив Деллу за руку, Джед опрометью бросился в коридор.

Они быстро шагали через ступеньку, поднимаясь все выше, пока Джед не решил, что необходимо остановиться и сделать передышку. Но в тот же миг он ощутил позади слабый свет: чудовища тоже поднимались следом за ними!

Задыхаясь, он пошел еще быстрее, увлекая за собой девушку, и только с отчаянием спрашивал себя, далеко ли еще до выхода из колодца.

— Я… я больше… не могу, — прошептала Делла.

Упав как подкошенная, она чуть было не свалила и его; он схватил ее в охапку и продолжал подниматься, делая последние отчаянные усилия.

Несмотря на поддержку, Делла упала снова, и, пытаясь ее поднять, Джед свалился рядом. Казалось, у него не осталось ни капли сил. Но это был их последний шанс: если им не удастся ускользнуть сейчас, они навсегда распрощаются с надеждой на жизнь в безопасности своего Мира.

С огромным трудом Джеду удалось подняться на ноги. Он взял девушку на руки и заставил двигаться свои онемевшие ноги. Каждый шаг словно пронзал его сердце ударом кинжала, а каждый глоток воздуха казался последним.

Наконец Джед услышал вверху отверстие колодца и немного приободрился, чувствуя, что их цель близка. Он предпочел пока не задумываться, где они смогут найти укрытие, когда придут в Начальный Мир.

Спустя целую вечность Джед, продолжая нести девушку на руках, переступил последнюю ступеньку и чуть ли не на четвереньках вполз в хижину. Он подтолкнул Деллу вперед и решительно приказал:

— Иди, спрячься где-нибудь в другом жилище. Быстрее!

С трудом переступая ногами, Делла вышла наружу и тут же упала: он слышал только ее свистящее от перенапряжения дыхание.

Джеду удалось встать. Еле живой от усталости, он был вынужден прислониться к стене. При этом он натолкнулся на какой-то большой твердый предмет, и его слуховые впечатления завертелись с головокружительной быстротой. Джед налетел еще на что-то и упал, совершенно не осознавая, что на него обрушилась какая-то мебель, стоявшая в хижине.

 

ГЛАВА 15

«Здесь нельзя оставаться, Джед! Вставай и беги!»

Хотя и искаженные страхом, мысли Леа смогли преодолеть расстояние между Радиацией и Начальным Миром. Растерявшийся от неожиданности Джед даже не мог вспомнить, как он сумел заснуть.

«Демоны! Они идут к тебе!»

Джед попытался освободиться от навалившихся на него предметов, которые буквально погребли его. Но ему никак не удавалось окончательно прийти в себя.

«Я не могу одновременно говорить с тобой и следить за чудовищами, — взволнованно продолжала Леа. — Они не знают, где ты, но слышали шум. Они найдут тебя и отведут в Радиацию».

Его удивляла собственная вялость, не проходящая даже при таком ужасном предупреждении. Простая усталость не могла быть единственной причиной такого состояния. Через сознание Леа Джед попытался получить общее впечатление о физическом мире, в котором та находилась. Благодаря слуховым впечатлениям ее мозга он понял, что Леа лежит на поверхности, предназначенной для отдыха, которую там называют «кровать». Леа находилась в какой-то хижине, закрытой крепкой занавеской из жесткого материала; «дверь» — воспринял Джед от Леа незнакомое слово. Руки ее были привязаны к краям кровати. Глаза Леа держала плотно закрытыми и упорно старалась не открывать их, зная, что, если она их откроет, ее тут же атакует непонятная сила, которая, как ей сказали, была «светом». Этот свет просачивался по краям гибкой занавески, закрывающей «окно» — еще одно отверстие в стене хижины.

Потом Джед почувствовал, как на Леа накатывает волна страха: дверь ее пещеры — ее называли «комнатой» — открылась. Он расслышал, как туда вошли два человеческо-нечеловеческих существа.

— Как чувствует себя сегодня наша телепатка? — спросил один.

— Мы сейчас на несколько секунд приоткроем глаза, не правда ли? — добродушно добавил второй.

Джед ощутил непреодолимый страх Леа: она вся трепетала в страхе перед какими бы то ни было контактами с этими существами.

Словно на собственной руке Джед почувствовал, как одно из существ взяло руку Леа, потом по ней разлилась резкая боль выше правого локтя. В мозгу Джеда тут же послышались мысленные вопли пленницы.

— Ну вот, — сказало одно из существ. — Это помешает вам делать глупости!

Другая часть сознания Джеда уловила в отдалении звук «ш-с-с», но он был слишком поглощен контактом с Доброй Выжившей, чтобы обращать на него внимание. Ведь чудовища держали Леа в плену уже довольно давно, и Джед спрашивал себя, каким чудовищным пыткам она подвергалась за это время.

— Ну, как она? — донесся до сознания Джеда вопрос первого существа, осторожно берущего Леа за запястье.

— Ее очень трудно обучать. Похоже, будто она обладает иммунитетом против всякой логики.

— Нужно сделать все возможное. Торндайк говорит, что у нас уже была одна телепатка, за два или три поколения до этого. Та тоже была страшно впечатлительной, но этой, видимо, довелось пережить нечто поистине невероятное.

Джед почувствовал, как чья-то рука коснулась лба Леа, и расслышал слова одного из существ:

— Ну, давайте попробуем хоть на секундочку открыть глаза.

Безграничный ужас заполнил все существо Доброй Выжившей, и нить, соединявшая ее с Джедом, мгновенно оборвалась.

Джеду удалось сбросить с себя каменную скамью, придавившую его; коснувшись своей головы, он заметил на волосах кровь, а на лбу вздулась огромная шишка.

Разбросав навалившиеся на него предметы, Джед поднялся на ноги. Он изо всех сил щелкал пальцами, но получал только неясные впечатления о каких-то вещах, лежащих вокруг, и о квадратном отверстии в полу между ним и входом в хижину.

Вспомнив о звуках, которые он слышал во время мысленного контакта с Леа, Джед быстро вышел наружу. Вокруг не ощущалось никаких слышимых следов дыхания или биения сердца Деллы. Джед ударил кулаком по стене хижины и получил несколько добавочных впечатлений о совершенно голой земле вокруг.

Потом он почувствовал старый запах чудовищ, которые проходили здесь много биений сердца назад. Он встал на колени и ощупал руками землю в том месте, где упала девушка. Тонкая пыль сохранила четкий отпечаток ее тела, но земля уже совершенно остыла.

В совершенном отчаянии он с трудом потащился к проходу, где исчезла Делла, опять захваченная чудовищами. Без сомнения, они решили, что девушка была одна. Они захватили ее слишком давно, чтобы сохранилась надежда догнать их до того, как они достигнут Радиации.

Какой же он дурак! Вместо того чтобы бежать в надежное укрытие, он застрял в этих дурацких колодцах, исследуя их столько времени, что демоны снова похитили Деллу.

Он брел, терзаемый угрызениями совести, охваченный чувством полной безнадежности, пока не остановился у входа в Начальный Мир. Тишина, царившая здесь до самой Радиации, была абсолютно бездонной. Джед старался отогнать от себя мысли о пытках, которым подвергалась Леа, а может быть, скоро испытает и Делла.

Джед сделал пару неуверенных шагов в сторону Радиации, но остановился и с отчаянием вслушался в свои пустые руки. Один, без оружия, он ничего не сможет предпринять против злых сил, населяющих эту бесконечность.

Но ведь он может раздобыть себе оружие! Если на Нижнем Уровне осталось так мало жителей, как он предполагал, они явно не смогут оказать ему значительного сопротивления, когда он вернется туда. Без сомнения, ни один из тех, кто уцелел в этом Мире, если вообще кто-то там остался, и не вспомнит, что Джеда подозревали в реактизме.

Джед поднял пару камешков и сильно стукнул ими друг о друга, повернувшись в сторону барьера и Миров. Теперь, когда он решился отправиться в Радиацию сам, он с удивлением обнаружил, что не слишком-то страшится мысли сражаться с тамошними обитателями.

«Клик-клак, клик-клак»…

Эхо, вернувшиеся к нему, были какими-то невыразительными, лишенными всяких подробностей, так привычных его слуху. Возрастающая неуверенность заставила Джеда замедлить шаги: ведь он был едва способен расслышать предметы, находящиеся совсем рядом!

Охваченный тревогой, Джед для пробы приставил к ушам ладони, но это совершенно ничего не дало. Он вытянул руки перед собой, чтобы ощупыванием дополнить недостаточные слуховые впечатления.

Он почти полностью оглох! Воспоминание об ощущениях, полученных при воздействии на глаза в Радиации, были настолько живы, что Джед уже был не в состоянии использовать обычные слуховые впечатления.

Он сильно расшиб ногу о не замеченный им обломок скалы и, прихрамывая, поковылял дальше, ругая себя за глухоту и неловкость. Немного погодя он натолкнулся на сталактит, потерял равновесие и упал у самого края зияющего колодца, потеряв сознание от удара о землю. Очнувшись, Джед осторожно встал и еще медленнее побрел вперед, едва решаясь отрывать ноги от земли.

Преодолевая возрастающий страх перед неслышными теперь препятствиями, Джед решил двигаться на расстоянии вытянутой руки от стены прохода. Приблизившись к барьеру, он подозрительно прислушался и скорее почувствовал, чем расслышал какое-то изменение в этом месте. Он понял, что произошло, лишь когда приблизился вплотную к тому месту, где должен был находиться барьер из наваленных камней. Барьера там не оказалось! Атомные демоны разрушили щит, ограждавший Миры от опасностей и болезней, насылаемых на них бесконечностью. Демоны разрушили все, чтобы увести Выживших и их скот. Джед еще чувствовал в проходе запах проходивших по нему животных.

Бросив ставшие негодными камешки, он поднял два больших булыжника и изо всех сил ударил одним о другой. Но даже отражения этих громких звуков почти ничего ему не дали. Он в ярости еще раз ударил камнями, и они рассыпались, оставив в руках лишь две пригоршни песка. В отчаянии Джед разжал пальцы. О Свет! Он даже не смог расслышать, как песок сыплется на землю!

Джед со страхом осознал, что все больше утрачивает свои способности ориентироваться на слух; теперь он двигался, как человек, бредущий по колено в воде. Через несколько шагов он врезался в правую стену прохода и, отлетев в сторону, сильно ободрал локоть об обломок скалы.

И тут он внезапно почувствовал, что снова ощущает Свет.

Пятно молчаливого звука находилось на стене прямо над головой Джеда; оно походило на круг Света, который он заметил когда-то на стене Верхнего Уровня. Это пятно, такое маленькое, что его почти не было слышно, казалось, заполняло весь проход впереди своим мягким теплом.

Теперь Джед пошел вперед гораздо увереннее, воспринимая глазами волнующие впечатления скал и других препятствий, которые находились в пределах действия этого пугающего явления. Из осторожности Джед еще не решался полностью доверять этим неслышным впечатлениям, но его слух был настолько нарушен Радиацией, что Джед уже почти утратил способность пользоваться им.

Без малейшего колебания Джед пробежал эту часть прохода, не прибегая к помощи слуха. Однако на следующем повороте его внезапно охватил страх. Здесь больше не было Света! Джед почувствовал, что буквально задыхается в тяжелых плотных складках занавеса тишины и Тьмы. Он чувствовал, что она давит на него своей массой, полной незнакомых опасностей. Джед чуть было не заорал с перепугу и с трудом подавил в себе желание броситься со всех ног вперед в надежде, что знакомая обстановка Нижнего Уровня умерит затопивший душу страх.

Он вдруг вспомнил Вечного Человека и тот случай, когда этот жалкий затворник сверх всякой меры испугался явления, которое тогда было для него, Джеда, совершенно пустым звуком.

Но теперь все было по-другому. Ведь сейчас Джед знал, что есть Тьма, и понимал всю неразумность страхов Вечного Человека. Застыв в неподвижности, Джед внимательно вслушался в окружающее пространство. Сейчас он почти начисто лишился слуха, и один Свет знал, какие угрозы могли таиться под непроницаемым покровом окружавшего его занавеса Тьмы.

Все же уши Джеда уловили какой-то отдаленный звук, от которого он чуть было не побежал прочь. Но стоило ему сделать первый шаг, как расплывчатые впечатления превратились в слова:

— Слава Свету, период единения настал!

Джед узнал голос Филара, Хранителя Пути. Этому голосу вторили десятки голосов:

— Слава Свету!

Филар продолжал:

— Тьма исчезнет перед Выжившим!

И голоса отозвались:

— И Свет восторжествует!

Это была почти молитва, которой, правда, не хватало того глубокого волнения, которое может дать только уверенность.

Джед пошел в направлении этого хора. Тем временем Филар продолжил:

— Мы откроем глаза и почувствуем Великий Всемогущий Свет!

Голоса торжественно провозгласили:

— И Тьмы больше не будет!

— Возвращайтесь туда, откуда пришли! — крикнул им Джед. — Не ходите дальше!

Группа Выживших остановилась посередине прохода.

— Кто это? — спросил Хранитель.

— Это я, Джед. Не надо…

— Прочь с моей дороги! Нам было объявлено, что скоро состоится единение.

— Кто вам это сказал?

— Посланники Света. Они сказали, что мы должны выйти из наших укрытий и отправиться за барьер.

— Это ловушка! Я уже был за барьером! Вы найдете там только Радиацию!

— Когда мы были лишены благоразумия до такой степени, что убегали от посланников, мы тоже так думали.

— Посланники обманывают вас! Именно они осушили наши горячие источники!

— Чтобы заставить нас покинуть свои Миры. Для этого они оставляли пятна Света на стенах. И по той же самой причине они несколько раз приносили нам святые трубки Всемогущего — чтобы глаза наши понемногу привыкали к Свету.

И Филар снова направился вперед, не обращая больше никакого внимания на Джеда; остальные Выжившие последовали за ним.

— Вернитесь! — отчаянно закричал Джед. — Это же ловушка!

Но люди продолжали идти вперед, не слушая его.

Выругавшись, Джед снова медленно направился к Нижнему Уровню, полный решимости вооружиться, чтобы отомстить Радиации и ее демонам.

Весь в синяках и шишках, с израненными руками и ногами, он наконец дошел до Нижнего Уровня. Несмотря на то что проходы, ведущие в его Мир, были ему прекрасно знакомы, он еле-еле добрался туда.

Прислонившись к стене у входа, Джед позволил себе немного расслабиться. Он чувствовал себя как после долгой болезни.

Здесь все было так знакомо, что он мог спокойно идти, куда хочет, даже не прибегая к помощи камней. Но ожидаемое облегчение так и не пришло. Джед не чувствовал себя возвратившимся после долгого отсутствия домой. Тяжелая пелена Тьмы и полная тишина создавали странную и враждебную обстановку, лишенную обычной умиротворяющей гармонии.

Без знакомых звуков центрального прожектора весь Мир был всего лишь обширным пространством, лишенным эхо. Джед хлопнул в ладоши и услышал в ответ только ужасающую тишину. Не было слышно и безмятежного плеска горячих источников, придающих этому Миру ощутимую теплоту. Слева он воспринял сухой и жесткий диссонанс, отраженный умирающими ростками манны.

Внутри Тьмы царил ужасный страх, точно такой, который заставлял кричать Вечного Человека. Джед почувствовал, как его тоже охватывает всепоглощающий ужас — ужас, порожденный отсутствием Света. Заставив себя вернуться к своей цели, он направился к хранилищу оружия.

По дороге Джед еще разок хлопнул в ладоши, чтобы освежить в памяти основные пункты, по которым он привык ориентироваться на Нижнем Уровне. Память дополнила детали, которые он оказался не в состоянии почувствовать.

Джед ушиб ногу об огромный камень, свалившийся на дорогу, и вскрикнул от боли. Потирая ушиб, он мысленно обругал Выжившего, который нарушил закон, запрещающий перемещение предметов большого размера. Но гнев его поутих, стоило лишь подумать, что если бы он сам был здесь во время нашествия чудовищ, то без всякого сомнения тоже сдвинул бы все крупные скалы, чтобы остановить захватчиков.

Услышав неопределенный звук позади, Джед резко обернулся: кто-то прятался в трещине в стене. Это оказалась отчаянно рыдавшая пожилая женщина. Она закрывала рот рукой, чтобы заглушить звуки рыданий.

Джед направился к ней, но женщина закричала:

— Нет, нет, нет!

— Это я, Джед!

— Уходите! Вы один из них!

Джед узнал Выжившую Гленн, пожилую вдову, и остановился. В бессилии он слушал ее всхлипывания: он ничего не мог предпринять, чтобы уменьшить ее страх, и ему нечего было сказать, чтобы хоть как-то успокоить ее.

Прослушивая ставший призрачным Мир, он понял, что Нижний Уровень никогда больше не будет обитаемым. Демоны, которые начали период Страшного Суда, лишили этот Мир всякого значения.

Но теперь он придет с отмщением прямо в их бесконечность! Он принял это решение во имя настоящего Божества, которое Выжившие оскорбили почитанием ложного Всемогущего Света.

Джед повернул назад и направился к хранилищу оружия.

— Нет, не уходите! — начала вдруг умолять его Выжившая. — Не оставляйте меня здесь, я боюсь, за мной придут чудовища!

Забравшись в хранилище, Джед сунул руку в его первое отделение, опасаясь в душе, что ничего там не обнаружит. Но тут его дрожащие от волнения пальцы нашарили лук; он вытащил его и надел на плечо. Это — раз, чтобы отомстить за Нижний Уровень! Пара колчанов, наполненных стрелами, последовала за луком. Это — за Деллу и Первого Выжившего! Третий колчан Джед надел на другое плечо. За Оуэна!

В следующем отделении Джед нашел копья и тоже забрал их. За Сайруса-мыслителя! Еще несколько копий — в другую руку. За Леа, Итона и Вечного Человека!

— Вернитесь! — продолжала взывать из расщелины пожилая Выжившая. — Не оставляйте меня здесь одну! Ведь чудовища снова вернутся за мной!

Она уже выбралась из своего убежища, и Джед услышал, как она ползет ко входу, пытаясь преградить ему дорогу.

Не обращая на нее внимание, он остановился и сильно хлопнул в ладоши, чтобы получить последнее впечатление о месте, где прожил столько периодов, последнее «прощай», полное сожаления и горечи. Потом твердым шагом Джед направился ко входу.

* * *

Шум крыльев Джед услышал только тогда, когда знакомый ненавистный звук раздался над самой головой. Одновременно до него донесся и сильный запах субата. Джед решил освободиться от лишнего оружия и снял с плеч колчаны, отбросил подальше лук и сбросил одну связку копий. Но едва он начал развязывать веревку, которая связывала другие копья, как субат ворвался в коридор и сразу бросился на него.

Джед мгновенно упал на бок. Ему удалось увернуться от зверя, все же сумевшего основательно расцарапать ему когтями руку. Лежа на земле, Джед еще раз попытался развязать веревку.

Резкие крики субата мешались с воплями ужаса, издаваемыми женщиной у входа.

Развернувшись под сводом пещеры, проклятая тварь ринулась во вторую атаку. Джед понял, что он не успеет приготовить копье, как субат с его когтями, твердыми как камень, доберется до него.

Но в следующее мгновение, когда Джед уже приготовился встретить неминуемую гибель, он вдруг осознал конус света, выходящий из прохода. Конус прошел над распростертым на земле Джедом, который успел ощутить что-то большое и темное, с воем летящее прямо на него.

Джеда просто передернуло от отвращения, когда до него дошло, что он увидел субата глазами. Если эта тварь казалась ему отвратительной в форме слухового восприятия, то страшное уродство световых впечатлений было совершенно невообразимым!

Субат подлетел уже настолько близко, что Джед мог свободно достать до него рукой, как вдруг от входа донесся оглушительный шум. Тонкий язычок света, звуком напоминающий Водород, пересек Мир. Субат внезапно остановился и, как безжизненная тряпка, свалился к его ногам. Джед сообразил, что между тем громким звуком, язычком света и неожиданным падением субата существует какая-то загадочная связь.

Не успел еще Джед обдумать это совпадение, как почувствовал, что конус света осторожно приближается, а за ним следом движется чудовище. Ориентируясь по впечатлениям, которые ему доставлял Свет, Джед сильно рванул связку копий, веревка лопнула, и копья раскатились по земле.

Джед схватил одно из них и, повернувшись в сторону приближающегося монстра, приготовился к сражению.

Ш-с-с!

Джед почувствовал только ожог на груди, и тут же оружие вывалилось из его ослабевших рук, а сам он упал без сознания.

 

ГЛАВА 16

Поначалу Джеду казалось, что он воспринимает осязательные и звуковые впечатления, исходящие от Леа. Он слышал многочисленные голоса, неясные из-за значительной удаленности, и был уверен, Что они доносятся через сознание Леа. Звуковые импульсы, пройдя через «окно» — отверстие в стене жилища, — угасали, отразившись от квадратных стен.

Без сомнения, это была хижина, та самая, где держали в плену Леа. Только на этот раз ощущения Джеда были гораздо более четкими. Он почти чувствовал, как путы, которые привязывали к ложу Леа, впиваются в его собственное тело.

«Леа?» — позвал он мысленно.

Но ответа в его мозгу не прозвучало.

Внезапно Джед осознал, что его ощущения вовсе не приходят из вторых рук. Это он сам был пленником в этой хижине! Раньше он не понял этого, потому что продолжалось действие того жуткого звука «ш-с-с», лишившего его способности пользоваться своими чувствами.

Джед внимательно вслушался: в хижине никого не было — ни человека, ни чудовища. Осторожно направив ухо в сторону окна, он услышал шуршание занавесей на нем. Легкий ветер иногда приподнимал их, и голоса становились громче, хотя и недостаточно для того, чтобы разобрать разговор.

Более сильный порыв ветра раздул занавеси, частично открыв отверстие в стене хижины, и Джед уловил звуковое впечатление от скалистой стены, возносящейся на необозримую высоту. Он был уверен, что уже слышал нечто подобное, и начал рыться в памяти, чтобы точно вспомнить, где именно.

Ну конечно! Это же стена, у подножия которой они с Моганом вошли в Радиацию! Еще до того, как занавески опустились, Джед расслышал и зияющее отверстие входа в коридор.

Без всяких сомнений, он находится где-то в ужасной протяженности Радиации. Джед открыл глаза и вздрогнул от обилия нахлынувших на него впечатлений. Правда, ощущения оказались слабее, чем он ожидал. Наверное потому, что стены хижины задерживали значительную часть Света. Он повернул было голову к окну, но тут же отвернулся. Глаза его были открыты какую-то долю биения сердца, но впечатление получилось устрашающее. Как будто бы частица Водорода проникла сквозь щель в занавесках и образовала на темном полу длинную узкую линию.

Выждав, чтобы успокоиться, несколько десятков биений сердца, Джед попытался открыть глаза и высвободиться из пут — ведь кисти рук были свободны. Но все было безрезультатно; он не в силах был побороть последствий звука «ш-с-с», лишившего его сознания.

Некоторое время спустя Джед чуть было не вскрикнул от страха и быстро прикрыл дрожащие веки: в нескольких пальцах от своего лица он только что ощутил нечто угрожающее и ужасное! Это был шишковатый предмет с пятью кривыми отростками, который смутно напомнил ему звуковое впечатление от…

Но ведь это невозможно! И тем не менее…

Джед открыл глаза и очень осторожно пошевелил для пробы указательным пальцем левой руки. Один из отростков загадочного предмета тоже пошевелился! Успокоившись, он опустил руку. Его удивление было безгранично: легенды говорили, что Свет создает немыслимо точные впечатления всех вещей, но ни одно из верований никогда не делало ни малейшего намека на возможность для Выжившего получить такие впечатления от собственного тела!

Джед снова поднял руку к тому месту, откуда ее можно было разглядеть, и начал изучать свои впечатления. Их совершенство было просто невероятным. Он различил все линии на ладони и малейшие волоски на тыльной стороне кисти.

Но Джед был просто не в состоянии поверить своим глазам: его рука внезапно разделилась на две, как будто первая рука породила вторую, абсолютно похожую! Обе руки соединились, потом снова разъединились, четкие, как никогда!

Он ясно ощущал неравномерное напряжение мышц, заставляющих двигаться его глаза, — напряжение, которое чувствовалось также и в крыльях носа, когда рука делилась на две, и исчезало, когда оба изображения соединялись в одно. Джед обнаружил, что сильное напряжение помогает избежать странного и, конечно же, неверного впечатления, что у него две левых руки, в то время как все другие чувства утверждали обратное.

Совсем рядом с хижиной раздались голоса, что заставило Джеда насторожиться. Он успел опустить руки и притвориться спящим прежде, чем дверь открылась. Джед сразу услышал, что тюремщиков двое, и постарался не шевелиться, поняв, что они подошли к кровати. Слух Джеда даже помог разобрать, что голоса вошедших приглушены масками из ткани.

— Это новенький?

— Да, последний. Я думаю, что это тот самый, который придушил Хоукинса, чтобы похитить девушку, чувствительную к инфракрасному излучению.

— А! Так это тот самый! Фентон, Джед Фентон. Его старый отец давно ждет этого дня!

— Ты хочешь, чтобы я сказал Эвану, что он здесь?

— Это невозможно: его направили на курсы ускоренной переподготовки.

Джед надеялся, что они не заметят невольного движения, которое он сделал при упоминании имени его отца. Единственной возможностью избежать пытки, по крайней мере сейчас, было притворяться спящим.

— Ну что, Торндайк, — сказал тот, который стоял ближе к кровати, — приступим?

Джед снова вздрогнул, услышав, что здесь находится сам Торндайк.

— Ему сделали последние инъекции? — спросил Торндайк.

— Да, все.

— Тогда мы можем снять маски без риска новой эпидемии гриппа.

Джед услышал, что они сняли свои лоскуты из ткани с лиц. Потом неожиданно почувствовал, что его трогают за плечо.

— Прекрасно, Фентон, — произнес Торндайк. — Сначала вы ничего не поймете и, возможно, сильно удивитесь. Но потом понемногу привыкнете.

Джед упорно хранил молчание, и тогда второй пришедший спросил:

— Может, он все еще без сознания?

— Нет, конечно. Все, кто не пробует с криками вырваться, делают вид, что спят. Ну, Фентон! Насколько я знаю, у вас больше опыта обращения со светом, чем у кого-либо другого. Вы должны прогрессировать просто гигантскими шагами.

Может, из-за рассчитанной мягкости голоса, а может, из-за того, что Джеду надоело держать глаза закрытыми, но во всяком случае в следующее биение Свет потоком хлынул в его сознание, принеся целую серию впечатлений.

— Хорошо! — произнес Торндайк со вздохом облегчения. — Мы делаем успехи!

Но Джед опять закрыл глаза, чтобы избежать слишком волнующих ощущений. Он предпочел сравнивать в памяти то, что только что увидел, со звуковыми импульсами, получаемыми от эхо.

Торндайк (Джед сомневался, правильно ли он его называет) оказался мужчиной высокого роста, крупное лицо которого выражало силу и решимость. Его резкие черты контрастировали с гладким как у женщины подбородком.

Свободно висящая ткань образовывала вокруг тела складки, колеблющееся при каждом движении, что делало восприятие фигуры на слух довольно затруднительным. Но Джед сказал себе, что для существ, живущих в большом пространстве и при такой жаре, облегающая одежда была бы и неприятной, и непрактичной.

— Пожалуйста, Кейзмен, — сказал Торндайк, — отдерните занавеси, чтобы было побольше света.

— Вы уверены, что он это вынесет? — спросил Кейзмен, направляясь к окну.

— Думаю, да. Он чувствует себя почти так же хорошо, как реактист. Без всякого сомнения, у него было больше контактов со светом, чем мы предполагали.

Джед расслышал, как раздвигаются занавеси на окне, и его охватил страх. Потом он ощутил яростную атаку света на закрытые глаза.

Торндайк положил руку на плечо Джеда:

— Спокойно, Фентон. Вам не сделают ничего плохого.

Конечно, это всего лишь лживые слова, чтобы смягчить его подозрительность. Они хотят дать ему ложное чувство безопасности, а потом, уничтожив пытками возродившиеся надежды, будут веселиться.

Все же Джед открыл глаза; правда, он едва мог выносить свет, потоком лившийся из окна. Потом он их снова закрыл, но не только потому, что боялся света. Рядом стояли два Торндайка, и это было страшно до дрожи в коленях.

Торндайк рассмеялся:

— Просто ваши оба глаза еще не достигли необходимой координации, и это делает вещи довольно забавными, не правда ли? Понемногу вы узнаете маленькие секреты конвергенции световых лучей. — Он взял скамеечку и сел рядом. — Теперь мы кое-что выясним. Что-то из того, что я вам сейчас расскажу, окажется выше вашего понимания. Попробуйте мне просто поверить, если можете; понемногу все прояснится. Первое: это не Радиация. Мы — не демоны. Вы не умерли и не находитесь на пути в Рай. В небе — солнце. Оно производит сильное впечатление, но это не Водород собственной персоной.

— И, кстати, не Всемогущий Свет, — добавил Кейзмен.

— Да, Фентон, — заявил Торндайк, — в противоположность тому, что вы сейчас думаете, этот внешний мир однажды покажется вам раем.

— К тому же, — сказал Кейзмен, — вы обретете новое понятие о рае: вечно недоступный в этом материальном мире, вечно где-то далеко, в бесконечности, но в другой бесконечности. Вам придется изменить даже ваши прежние верования.

Он замолчал, и Джед чуть было не потерял терпение. Потом Торндайк спросил:

— Вы нас слушали? Хотите что-нибудь сказать?

— Я хочу вернуться на Нижний Уровень, — произнес Джед, не открывая глаз.

— Вот видите! — сказал Кейзмен, смеясь. — Он разговаривает!

— Я так и думал, — устало отозвался Торндайк. — Но выполнить его желание невозможно. Скажите, Фентон, что вы думаете о таком предложении: хотели бы вы… хм… услышать… как ее зовут?

— Делла, — подсказал Кейзмен.

Джед попытался встать, забыв про свои путы.

— Что с ней сделали? Могу ли я ее… видеть?

— Надо же! Он даже знает, для чего ему глаза! Кейзмен! Как поживает эта девушка? Она справляется?

— Она делает гигантские успехи, как и большинство реактистов, потому что те немного знают, что такое видеть. Конечно, она еще не очень хорошо понимает, что получится дальше, но послушно выполняет все указания.

Торндайк шлепнул по своему колену:

— Ладно, Фентон, завтра вы ее увидите.

Наверное, все это — начало пытки. Джеду оставляли капельку надежды, чтобы потом подвергнуть его новым страданиям.

— Это только вступление, — продолжал Торндайк. — А теперь мы дадим вам обширную информацию, которую вы потом сможете обдумать. Жители обоих Уровней, так же как и реактисты, являются потомками комплекса выживания США, номер четырнадцать. Представьте себе целый мир — не такой, который знаком вам, а во много раз больше, — где живут в тесноте миллиарды — вы знаете, что такое миллиард? — людей. Они разделены на два лагеря, готовые броситься друг на друга со смертельным оружием. Его применение способно… хм… отравить окружающую среду на несколько поколений.

Торндайк сделал паузу, и Джеду показалось, что ему приходилось рассказывать эту историю уже сотни раз.

— Война все же разразилась, — продолжал Торндайк, — но, к счастью, после того, как приготовления к выживанию нескольких групп — семнадцати, если быть точным, — закончились. Были построены… подземные убежища, герметически закрытые, чтобы избежать радиоактивного заражения…

— Между прочим, — добавил Кейзмен, — это уже было большим достижением: обеспечить выживание нескольких значительных групп людей. Это было бы невозможно без атомной энергии и открытия одного из типов растительной жизни, который мог развиваться при помощи термосинтеза вместо фото…

Кейзмен внезапно остановился, словно почувствовал, что слушатель его совершенно не понимает.

— Это ваши ростки «манны», — пояснил Торндайк. — Как бы то ни было, эти комплексы выживания были готовы; война разразилась, и несколько избранных покинули свой… рай, если можно так выразиться. Все оборудование работало, как положено; знания и общественные институты сохранились, так что жизнь продолжалась для людей, которые знали, где они находятся и почему. Спустя поколения, когда воздух снаружи очистился, потомки первоначальных Выживших решили, что они могут без риска для жизни вернуться во внешний мир.

— За исключением комплекса номер четырнадцать, — поправил Кейзмен. — Там все оказалось несколько сложнее.

— Действительно! — подтвердил Торндайк. — Но вернемся к нашей теме. Насколько я слышал, Фентон, вы неверующий. Вы никогда не соглашались, что свет — это Бог. А теперь у вас должно быть более или менее правильное представление о том, что это на самом деле так, хотя вы упрямы как осел, лишь только речь заходит о том, чтобы открыть глаза. Во всяком случае, факты именно таковы.

Выдержав довольно длинную паузу, Торндайк продолжал:

— Свет — такое же естественное явление, как, например, шум водопада. В своей первоначальной форме он в изобилии испускается тем, что вы называете «сам Водород». Как вы уже, должно быть, заметили, мы умеем делать его искусственно. Каждый комплекс выживания имел автономную систему искусственного производства света, и они функционировали до того момента, когда Выжившие смогли выйти на поверхность.

Наклонившись над кроватью, Кейзмен прервал Торндайка:

— За исключением вашего. Через несколько поколений вы забыли, как обращаться с этими системами, если случится что-либо непредвиденное. И действительно что-то произошло…

— Скорее всего, какой-то незначительный дефект конструкции, — подвел итог Торндайк. — И свет погас. Одновременно взорвалась большая часть труб с горячей водой, питавших вашу станцию. Жителям пришлось эмигрировать в глубину комплекса и занять помещения, подготовленные лишь частично. Разместить же там было необходимо значительно увеличившееся население.

Понемногу Джед начал представлять, более или менее связно, во что его хотят заставить поверить. То малое, что ему удалось понять, было настолько невероятно, что против восставала вся его логика. Например, какой смысл имела бесконечность, заселенная миллиардами враждебных друг другу индивидуумов? Однако голоса Торндайка и Кейзмена вовсе не звучали злобно или угрожающе. Можно было даже сказать, что их беседа, лишенная, казалось, всякого смысла, действовала успокаивающе.

Нет! Наверняка они добивались именно такой его реакции! Они хитростями пытались завоевать его доверие! Но что бы они ни делали, что бы ни говорили, Джед решил не отступаться от своего решения убежать, найти Деллу и выбраться вместе с ней из Радиации.

Он открыл глаза, но лишь на одно мгновение задержался на впечатлении лица Торндайка. Рядом с этим основным впечатлением он мог видеть окно с раздвинутыми занавесками. За ним возвышалась огромная каменная стена с темной дырой — входом в проход.

Интерес Джеда еще больше возрос, когда вызванные светом впечатления достигли еще большей четкости. Вдалеке виднелись движущиеся фигуры — наверняка это были либо Выжившие, либо чудовища; но они казались не больше его мизинца! И еще он заметил» что проход, ведущий в его Мир, отсюда казался величиной с ноготь.

Должно быть, Кейзмен обратил внимание на искаженное страхом лицо Джеда, потому что он воскликнул:

— Торндайк! Что это с ним?

Но Торндайк только рассмеялся:

— Это первый опыт зрительного восприятия. Не бойтесь, Фентон! Вы быстро привыкнете к тому, что предметы, удаляясь от вас, уменьшаются в размерах. Ведь чем ближе голоса, тем они громче, а чем дальше, тем тише они звучат. Разве не так?

— Для начинающего он видит очень хорошо, — заметил Кейзмен.

— Действительно, он намного опережает остальных. Наверняка он не первый раз высовывается наружу. А, Фентон?

Джед не ответил. Закрыв глаза, он горевал, потому что ужасы бесконечности оказались гораздо страшнее, чем он ожидал вначале. Он обязательно должен вернуться в Миры!

Торндайк прервал течение его грустных мыслей:

— Да, кстати, о комплексе номер четырнадцать… Когда ваши люди покинули базовый лагерь, они оставили там почти все свои знания. Мы заметили это уже во время первого нашего посещения ваших «проходов». О, совсем забыл сказать: мы — члены экспедиции комплекса выживания номер семь, которые покинули свое убежище уже поколение назад. Как я говорил, в одном из ваших коридоров мы повстречали какого-то Выжившего. Общаясь с ним, мы так долго ломали голову над проблемой взаимопонимания, что чуть не свихнулись, и только позже начали понимать, что с вами произошло.

— Это был житель Верхнего Уровня, — заметил Кейзмен. — Потребовалось целых две недели, чтобы заставить его более или менее разумно мыслить. Тогда до нас дошло, что для того, чтобы вытащить вас на солнышко, мало будет прийти к вам и сказать: «Здрасьте, это мы! Это — свет! Идите с нами».

— О да! — подтвердил Торндайк. — Действовать надо было очень постепенно, до тех пор, пока мы полностью не изучили ситуацию. Мы забрали некоторых ваших Выживших, но общего представления не получили. Немыслимо было являться к вам до того, как мы узнали все уголки и закоулки, в которых вы могли бы спрятаться, если бы мы принялись вытаскивать вас из ваших жилищ.

Пожалуй, этот рассказ не был лишен смысла, и поэтому Джед заставил себя слушать спокойно.

Торндайк поднялся и коротко рассмеялся:

— Поначалу мы собирались обучить несколько Выживших из вашего комплекса и послать их к вам без света, чтобы они понемногу подготовили вас.

— Но это не удалось, — вынужден был признать Кейзмен. — Как только кто-то из ваших обретает умение пользоваться глазами, то сразу обнаруживает, что больше не в состоянии передвигаться в темноте без света. Большинство даже панически боится возвращения вниз!

Торндайк потер руки.

— Я думаю, на сегодня с вас хватит, Фентон. Обдумайте то, что мы рассказали. Я полагаю, в следующий раз вы захотите задать нам несколько вопросов. Чтобы помочь вам найти ответы, мы приведем людей, которых вы знаете и кому доверяете.

Джед открыл глаза как раз в тот момент, когда они выходили. Он с изумлением и растерянностью увидел, что по крайней мере в том, что касается законов перспективы, они сказали правду: чем дальше они уходили, тем меньше становились.

Потом он попытался освободиться от пут, но снова безрезультатно. Тогда он расслабился, чтобы собраться с силами, и повернул голову в другую сторону. И сразу же поток яркого света проник в его глаза и заставил его вскрикнуть от боли и ужаса. Посылая к нему свои вопли, в углу окна находился край того большого диска, который, по словам Торндайка, не был Водородом! Может быть, он движется к хижине, чтобы поразить его?

С силой отчаяния Джед рванулся, пытаясь освободиться. И ремни поддались его напору как раз в тот момент, когда тепло… «солнца», как назвал это Торндайк, все сильнее давило на спину Джеда.

Выпутавшись из ремней, он бросился к двери и начал безуспешно сражаться с этой на удивление прочной занавеской, пока не обломал ногти. Поколебавшись мгновение, он перебежал на другую сторону хижины и выскочил из окна.

Джед приземлился на ноги и увидел, что солнце вовсе не так уж близко, как он опасался. Но возникли другие осложнения. Впечатления, которые проникали в его глаза, показали ему, что его жилище находится в длинному ряду абсолютно одинаковых хижин. Только каждая следующая хижина была немного меньше предыдущей, а последняя — не больше его ладони!

Кроме того, все эти люди, которых он видел и слышал издалека, начали кричать и побежали к нему. И несмотря на то, что они были не больше его пальца, приближаясь, они быстро увеличивались!

В полном замешательстве Джед решил взобраться на большую земляную насыпь, окружающую вход в коридор.

— Выживший убежал! Выживший убежал! — кричали позади.

Он споткнулся о какое-то препятствие, которое не сумел расслышать вовремя, и, оглушенный, с трудом поднялся на ноги. Жар большого предмета, называемого «солнцем», безжалостно лился на его голые плечи и спину, когда он взбирался по склону. Вход в коридор становился все ближе.

Но тут темная зияющая дыра внезапно распалась на две части, которые начали расходиться все дальше и дальше. Лишь большим усилием Джед сумел взять под контроль мышцы лица; оба отверстия соединились в одно. Задыхаясь, он наконец добежал до прохода.

Но… но тут Джед обнаружил, что не может решиться войти туда. Темнота в коридоре была слишком густой, слишком угрожающей.

Может быть, за первым же поворотом его поджидает притаившийся субат? А бездонные колодцы, которые он будет не в состоянии ни увидеть, ни услышать!

Но преследователи были теперь совсем рядом, и он бросился бежать вдоль высокой скалистой стены. Несколько раз Джед упал, в какой-то момент кубарем покатился по крутому склону и, наконец, очутился среди странных невысоких растений, жестких на ощупь.

Джед с трудом продрался сквозь эти растения и продолжал бежать, почти все время не открывая глаз, из-за чего несколько раз наткнулся на большие стволы растений Рая, попадавшихся на пути, К счастью, голоса преследователей все больше отдалялись, и он меньше чувствовал тепло Водорода на груди и руках.

Он бежал и бежал; остановился ненадолго, чтобы перевести дыхание, и опять бежал до тех пор, пока не упал на землю и не покатился сквозь другие, необыкновенно нежные растения, полностью покрывавшие почву. Из последних сил Джед поднялся еще раз и снова побежал через густые заросли. Наконец он без сил упал лицом на влажную землю.

 

ГЛАВА 17

«Наверное, я ошибалась, Джед. Все вовсе не так ужасно. Я думаю, что, может быть, чудовища действительно стараются нам помочь».

Контакт с Леа вновь обрел ясность, которая полностью пропала во время их последнего общения. Сейчас ее молчаливая речь звучала спокойно и рассудительно. Похоже, Торндайк, полностью подавив ее сопротивление, целиком контролирует ее сознание и пользуется Доброй Выжившей как ловушкой для поимки его, Джеда.

«Нет, Джед, это вовсе не так. По крайней мере, я так не думаю. Я уверена, что действую только по собственной воле».

Если бы было иначе, подумал Джед, предательство и ловкость чудовищ превосходили бы всякое человеческое воображение.

«Может быть, они вовсе никакие не чудовища, — продолжала она. — Они никогда не делали мне больно, кроме того случая, когда заставляли меня открывать глаза при Свете. А еще я встретила Итона. Он совсем их не боится! Он думает, что они добрые!»

Джед повернулся и, все еще не совсем проснувшись, вспомнил, что свалился без сил среди какой-то густой растительности, которая густо покрывала землю в бесконечности.

«Итон счастлив, — сказала Леа, — потому что может передвигаться без моей помощи, даже не используя кузнечиков, чтобы получать слышные эхо. Он говорит, что теперь может видеть дорогу, а поэтому ему не нужно ее слышать».

Над головой Джеда раздался какой-то тревожный звук, и Джед распластался среди сырых растений. Сначала он испугался, но было нечто странно чарующее в этих трех чистых высоких нотах, которые наполняли бесконечность грустной гордостью и отгоняли звуковую пустоту.

«Не бойся, — подсказала Леа, конечно же, слышавшая, как эти прекрасные звуки отдались в его сознании. — Я слышала это много раз; это одна из вещей, которая в конечном итоге убедила меня, что это не может быть Радиацией».

— Что это? — спросил Джед, вслушиваясь в чередование резких и мягких звуков.

«Это крылатое животное — птица. — Потом, уловив его недоверие, Леа продолжала: — Нет-нет, она не имеет ничего общего с субатом. Это маленькое хрупкое создание. Итон говорит, что птицы — те из первоначальных обитателей бесконечности — «Внешнего Мира», как он ее называет, — которым удалось выжить».

Джед молчал, и Леа снова заговорила в его сознании:

«Сейчас здесь то, что они называют «ночью». Но она скоро закончится, и снова настанет «день». Итон говорит, что тебя необходимо разыскать до восхода Водорода».

Джед ощутил странный зуд и покалывание кожи на плечах и на спине. Ощущение было не слишком сильное, но достаточно неприятное, чтобы разбудить его окончательно. Он открыл глаза: его пальцы нервно вцепились в рыхлую землю.

Ужасный свет полностью исчез! Вокруг царила приятная глазу мягкость: к счастью, здесь существовало нечто промежуточное между полной тьмой и резким светом.

Три отчетливые ноты снова послышались в воздухе, и он уловил их легкое отражение на стволах растений Рая, возвышавшихся вокруг него. Там, наверху, над срезанными вершинами… «деревьев», вспомнил он, восторженные ноты терялись в обширном пространстве.

Устремив взгляд выше вершин деревьев, Джед увидел большой, холодно светящийся диск, который одновременно и был похож на солнце, и отличался от него. Водород был так же яростен, как шум тысяч водопадов, а этот круг воспринимался мягко и привлекательно; Джеду показалось, что этот диск очень подходит к завораживающему пению крылатого создания.

Джед внимательнее оглядел бездонный купол, накрывающий бесконечное пространство вокруг, и с удивлением заметил множество крошечных светящихся точек, танцующих в вышине. Их было столько, что Джед даже не попытался сосчитать их. Кроме того, он заметил, что их яркость все время меняется.

А между этими веселыми пятнышками и над ними царила всепоглощающая темнота, напоминавшая о проходах и Мирах, в которых Джед провел всю свою жизнь. Его глаза были настолько очарованы необыкновенной гармонией светящихся частиц, что он даже не обратил особого внимания на тьму, которая их разделяла.

Мир, единственная материальная граница которого — земля под ногами. А вокруг этого мира простиралась не бесконечность камня и грязи, а бесконечность полутьмы, усеянная маленькими светлыми точками и освещаемая нежным диском света — по крайней мере теперь; в другие отрезки периодов это была бесконечность яркого света, в которой главной была необъятная грубая сила, называемая «солнце».

«Новая бесконечность», — так сказал Кейзмен.

Да, новая бесконечность и новые бесконечные понятия — настолько другие, что Джеду не хватало слов, чтобы определить хотя бы их часть.

Но несмотря на приливы восторга и с трудом сдерживаемый энтузиазм, Джед испытывал чувство некоторой безнадежности. Среди этого света, самого мягкого и нежного, который он когда-либо видел, Джед осознавал, что никогда больше не сможет спокойно переносить полнейшую Тьму проходов и Уровней. С некоторым сомнением он все же вынужден был признаться самому себе, что никогда у него не хватит смелости вернуться в знакомые Миры. Неужели это означает, что ему придется остаться здесь, в этой бесконечности, заполненной непонятными явлениями, на всю свою жизнь?

«Я тоже так думаю, Джед, — просто отозвалась на его мысли Леа. — Многое мне пришлось узнать во время последних периодов. Большинство наших понимают, что Нижние Миры — прошлое».

Джед резко выпрямился. Он слышал мысли Леа, когда бодрствовал. Значит, она совсем рядом! Но еще до того, как он задал ей этот вопрос, он снова почувствовал непонятное раздражение кожи на плечах. Он почесался, и ему показалось, что кожа моментально начала гореть.

Птица снова начала издавать свои радостные трели, и он слушал, как мелодичные звуки передают свое очарование удивительным предметам и явлениям, заполняющим все вокруг. Это странное место было поистине великолепно — не красиво в том смысле, когда мелодичные звуки очаровывают слух, но приятно наполняющими его формами и бесконечным разнообразием Света и Тьмы.

Постепенно Джед понял, что позади него кто-то находится, и со страхом повернул голову. Далеко-далеко от него часть купола начала сбрасывать свое темное покрывало. Ровный поток света постепенно поднимался, поглощая одну за другой светящиеся точки.

Леа говорила, что этот период, «ночь», — временное явление, а это означает, что Водород снова будет лить свой режущий свет, наполняя им бесконечность. Неужели наступает конец спокойной фазы, доставившей ему столько удовольствия? Джед поднялся, весь охваченный непонятной дрожью, и направился в сторону, обратную части купола, заливаемой светом. Прокладывать путь сквозь густую растительность было довольно нелегким делом.

Еще через несколько биений сердца между стволами растений Рая появился другой свет — движущийся конус, который мог означать только приближение Торндайка или кого-то из его помощников.

Над головой Джеда трели птицы еще раз разрезали темноту. Он отчаянно пытался рассортировать привычные эхо, но смог различить только, что за конусом света скрывались четыре человека, а все остальные детали расплывались на фоне бесконечности.

Пригнувшись, Джед опять спрятался в густой растительности, надеясь, что это помешает свету обнаружить его. Группа преследователей приближалась. Вдруг налетел ветер — и Джед даже подпрыгнул от неожиданности, когда все растения, все деревья, даже находившиеся так далеко, что он едва мог их расслышать, начали колыхаться и шуметь.

Ветер донес до него запах преследователей.

Там был Торндайк, что было совсем неудивительно. Джед легко узнал его запах, хотя встречался с ним всего один раз.

Но, смешанные с этим запахом, там были еще три, которые он не мог не узнать:

Итон!

Оуэн!

Делла!

Он мог допустить, что жители бесконечности сумели подчинить своей воле Итона и Оуэна, но Делла! Она оказалась здесь всего лишь на полпериода раньше его!

«Делла — реактистка, — заметила Леа. — Она понимает все гораздо легче, чем мы».

Не обращая внимания на эти мысли, которые он не желал больше слушать, Джед начал медленно отходить назад, лавируя среди растений и стараясь шуметь как можно меньше. Слева становилось все больше и больше света, и Джед был уверен, что появление этого жуткого «солнца», скорее всего, неминуемо.

«Джед, не убегай! Я прошу тебя! Оставайся там, где находишься сейчас!»

Теперь это были мысли Итона, которые просто ворвались в его разум. И он тоже заодно с Торндайком!

«Да, Джед. Я помогла Итону вступить с тобой в контакт. Ты можешь доверять ему. Он говорит, что, если ты не вернешься в хижину, то заболеешь», — прозвучала мысль Леа.

«Нет-нет, вовсе не болезнью радиации, — вмешалась спокойная мысль Итона, — но болезнью, которая вызывается отсутствием привычки к солнечному свету. И другими болезнями тоже — болезнями, от которых Торндайк хочет тебя защитить».

Спустя некоторое время Джед услышал мысли Итона, обращенные к кому-то другому:

«Он там, в этих кустах!»

Джед выбрался из укрытия и какой-то момент пребывал в нерешительности: яркий свет прожектора Торндайка бил ему прямо в глаза и мешал видеть хоть что-нибудь. Потом Джед резко развернулся, чтобы убежать.

— Ты же искал Свет, разве не так? — в полный голос крикнул ему Оуэн. — А теперь, когда ты его нашел, ведешь себя как жеманная старая дева!

Джед в нерешительности остановился, чтобы послушать такой знакомый голос, которого он не слышал уже много периодов, с тех самых пор, как чудовища впервые перешли барьер. Но его остановило не столько удивление, что он снова слышит этот голос, сколько смысл произнесенных слов.

Ведь это была истинная правда! Он всю жизнь искал Свет, он сам признавал, что когда найдет его, то Свет покажется и странным, и непонятным, и даже устрашающим.

И вот он нашел Свет. И что же он делает? Он даже не осмелился смотреть на него. И сейчас пытается удрать от своего собственного открытия.

Может быть, эта бесконечность, этот Внешний Мир окажутся не такими страшными, если сделать попытку понять их?

— Я могу сделать вам инъекцию прямо отсюда, — на этот раз до Джеда донесся спокойный голос Торндайка. — Но я рассчитываю, что вы сами образумитесь.

Однако, когда конус света приблизился, Джед инстинктивно отступил назад. Его кожа болела все сильнее; и его лицо перекосилось от боли, стоило лишь прикоснуться к руке.

— Об этом можешь не беспокоиться, — со смехом успокоил его Оуэн. — Это всего лишь твой первый солнечный ожог, вот и все. Если ты вернешься, мы сделаем тебе примочку.

И, как будто прочитав мысли Джеда, голос Торндайка добавил:

— Конечно, существует еще масса вещей, которых вы пока не понимаете. Но и мы тоже еще не понимаем очень и очень многое в окружающем нас мире. — Конус света рассеялся в вершинах деревьев. — Например, мы не знаем, что находится там, наверху. Бесконечность остается бесконечностью, а вечность — вечностью, совсем так же, как и в вашем мире пещер. И всегда остается что-то неизвестное.

Джед уже чувствовал себя не таким слабым и незначительным, как в прошлом, когда оказался перед жителями Внешнего Мира. Только что Торндайк назвал подземную область за скалистой стеной «миром пещер». Но, по многим признакам, этот огромный мир, окружающий их сейчас, тоже можно было считать всего лишь огромной пещерой. Тут тоже был свод и бесконечность, скрывающаяся за ним, и занавес темноты отделял известное от неизвестного.

Какая-то фигура смело вошла в конус света — совсем маленькая человеческая фигурка. Но сейчас Джед уже не испугался. Он знал, что рост человека увеличится, как только человек подойдет ближе, и пропорции станут совершенно обычными.

Совершенно спокойно Джед смотрел на приближающуюся фигуру. Вскоре он заметил, что ее освещал свет, намного более яркий, чем от прожектора Торндайка. Это мог быть только свет Водорода, который постепенно заливал купол позади него. Опять поднялся ветер, заставляя трепетать деревья Рая, и он принес с собой свежий, чистый запах Деллы.

— Я тоже понимаю здесь не все, — сказала она, подходя к нему. — Но я намерена ждать и реактировать, что произойдет.

Небогатый опыт Джеда подсказал ему истину, доставившую ему удовольствие: реактировать и видеть — настолько близкие чувства, что физическая разница между ним и Деллой стала незначительной. У него больше не было повода чувствовать себя стоящим ниже.

Он не отрывал взгляда от приближавшейся девушки. Над ними чудесно пела птица, и щемящая красота ее пения еще больше усиливала радость, которую он испытывал, глядя на девушку.

Тонкие гармоничные впечатления, вызываемые Деллой, поразили его своей особенной мягкостью и нежностью. Это было похоже на музыку, которую однажды она играла ему на Верхнем Уровне. И еще напоминало переливы отдаленного водопада. Он крепко сжал протянутую Деллой руку.

— Мы останемся здесь и посмотрим, что произойдет… Вместе! — сказал Джед, спускаясь к ожидавшим их людям.

 

ГЛАВА 1

Корабль Комитета безопасности одним прыжком преодолел границу кучевых облаков над разрушенной и сгоревшей дотла Ниццей и начал набирать высоту, двигаясь в юго-восточном направлении в сторону Средиземного моря.

Управлявший кораблем Артур Грегсон включил автопилот и с облегчением откинулся на спинку мягкого кресла. Но отдых длился недолго. Механизм почти сразу же перестал работать, и корабль начал вести себя, как охотничья собака, бегущая по следу зайца.

С досадой Артур вновь перешел на ручное управление. Ему показалось, что с соседнего кресла послышался смешок. Однако сидевший там долговязый англичанин дремал еще со старта в Лондоне.

Если бы не бледность, Грегсон вполне мог бы сойти за ловца планктона. Что-то напоминающее о море было в его растрепанных жестких черных волосах и в мозолистых руках, сильных, словно у тех, кто вытаскивает провисающие под тяжестью улова сети. Даже живые карие глаза, казалось, бросали вызов водяным брызгам.

В течение тридцати лет он был инженером бортовых систем станции «Вега Джамп Офф». С тех пор как он отошел от проекта ВЖО, у него не было возможности загорать. В этом и крылась причина его бледности.

Неожиданно Артур насторожился. Внимательно проанализировал свет утреннего солнца. В нем было что-то новое: поверх тонкого слоя перистых облаков, теряясь в солнечном блеске, виднелась какая-то серебристая частица.

В работе одного из двигателей появились сбои. Кеннет Велфорд моментально проснулся и посмотрел на правый борт.

— Чертово горючее! — проворчал он. — Похоже, его переливают в цистерны из-под джина.

— Если бы проблема заключалась только в плохом горючем!

— Проблемы никогда не появляются в одиночку, — флегматично заметил англичанин. — Но я надеюсь, что ситуация с горючим разрешится, когда Комитет безопасности дополнительно введет в строй несколько очистительных заводов.

Грегсон удивленно уставился на Кеннета. Велфорд работал транспортным пилотом на борту «Вега Джамп Офф» до тех пор, пока корабль «Нина» не исчез во время межпланетной экспедиции. У Кеннета было простое приятное лицо. Его голубые глаза анализировали все вокруг, продолжая оставаться веселыми.

— На прошлой неделе два каботажных корабля Комитета безопасности пропали при облете Соединенных Штатов, — вспомнил Грегсон.

— Да брось ты! Неужели ты считаешь, что это была запланированная атака против Комитета?

— Над Альпами открыли огонь по другому кораблю. И неизвестно, сколько было еще случаев, о которых мы просто не слыхали.

Велфорд в сомнении покачал головой:

— Допускаю, что могут существовать некоторые группы националистов-фундаменталистов, выступающие против временной власти Комитета безопасности в условиях мирового кризиса. Но обобщать эти факты на основании отдельных, не связанных между собой случаев…

— Посмотри, — указал на что-то Грегсон.

— Извини. Это — «Одиннадцатичасовой ангел», — прокомментировал увиденное англичанин. — Но я бы не стал очень беспокоиться по этому поводу. В конце концов, он нас не преследует.

— Он находится точнехонько на нашем маршруте.

— Наш корабль — не единственный в космосе.

— Почти. Сейчас, кроме кораблей Комитета, мало кто рискует находиться на космических трассах. С тех пор, как в девяносто пятом этот псих Посессу нажал ядерную кнопку, коммерческий флот практически парализован.

— Но сегодня утром многие из наших должны были взлететь. Ты знаешь, что Рэдклифф созвал в Риме всех своих спецагентов для индивидуального инструктажа.

Однако беспокойство не покидало Грегсона.

— Может быть, выйти на связь и узнать, в чем дело?

— Думаю, не стоит.

— Или обратиться в Комитет безопасности на Корсике и попросить вооруженное сопровождение.

— Нет. Забудь об этом.

Руки Грегсона, лежащие на пульте управления, обмякли. Несомненно, Велфорд был прав. Кто в этот суматошный период восстановления после ядерной войны взял бы на себя смелость противодействовать акциям правительства на международной арене?

Задачи восстановления — расчистка завалов радиоактивных обломков, обеззараживание, забота о пострадавшем населении — требовали усилий всех стран, испытавших ужасы ядерной катастрофы девяносто пятого года. И все имеющиеся национальные ресурсы должны были быть направлены на борьбу с опустошительной эпидемией «одержимости».

У Грегсона не было ни малейшего сомнения в том, что без Комитета безопасности человеческая цивилизация уже давно впала бы в варварство.

В этих обстоятельствах внутренняя стабильность большинства наций зависела от работы Службы международного надзора Комитета, которая осуществляла контроль над восстановлением источников сырья, выпускала бумажные деньги для замены валют почти всего мира и организовывала группы поиска «одержимых», патрулируя улицы городов, собирая жертв этой болезни и помещая их в специальные институты Комитета.

:— Наш «ангел» появился снова, — сказал Велфорд. — Сейчас три часа.

Грегсон увидел, как какой-то неопознанный летательный аппарат уменьшил скорость, снизился и стал к ним приближаться. Пока это была всего лишь серебристая точка на голубом небосводе.

— Давай свяжемся с ним на частоте Комитета, — предложил Грегсон.

Велфорд включил микрофон и быстро заговорил:

— Борт JIP-303 Комитета безопасности. Сорок четыре градуса пятьдесят минут северной широты, девять градусов тридцать шесть минут восточной долготы. Вызываем на связь корабль, находящийся в двенадцати километрах от нас. Приблизьтесь и назовите себя.

Ответом было молчание. Грегсон опять весь напрягся.

— Не стоит рисковать, Кен. Перейди на частоту экстренной связи и попроси Корсику выслать вооруженное сопровождение.

— Хорошо, так и сделаем.

Но, передав сообщение, англичанин взял себя в руки и спокойно заметил:

— Я продолжаю считать, что ты страдаешь от какой-то навязчивой идеи. То ты озабочен заговором против Комитета, то печалишься из-за эпидемии «одержимости»!

— Весь мир обеспокоен этой бедой. Вот уже четырнадцать лет.

— Вот именно. Это мода века. Складывается впечатление, что никто не избежит «одержимости»…

Грегсон рассеянно разглядывал морской пейзаж, не обращая внимания на бьющий в глаза яркий солнечный свет, словно пытаясь таким образом отвлечься и перестать думать о постигшей человечество странной эпидемии. Но никому еще не удавалось забыть об этой проблеме. Особенно ему и особенно сейчас.

Два случая в восемьдесят третьем. Несколько человек в восемьдесят четвертом. Сотни — на следующий год. А сколько еще неизвестных случаев, учитывая огромное население Земли. И самое ужасное, что медицинская наука оказалась не в состоянии установить природу этой болезни и вынуждена была признать, что из тысячи человек полностью излечивался только один.

Два миллиона — в девяносто третьем. Отсюда необходимость создания определенных общественных структур: постоянно прочесывающих улицы команд по поиску и задержанию больных, институтов их изоляции от общества, предприятий по производству медицинского оборудования для экстренной помощи.

В этом году для того, чтобы отвлечь внимание от эпидемии, США решили ускорить подготовку к первой межпланетной экспедиции. Помимо всего прочего, это должно было вызвать у людей гордость за человечество, которое, увязнув в «болоте» эпидемии, несмотря ни на что тянулось к звездам.

Хлопки в двигателях отвлекли Грегсона от его мыслей и заставили сосредоточиться на нормализации работы систем управления кораблем.

— Кен, как ты думаешь, кто хочет атаковать Комитет?

— В самом деле, кто?! — отозвался Велфорд. — Вот тебе моя точка зрения. Комитет безопасности — это все, что осталось от Объединенных Наций. Это единственный фактор, который мешает распаду цивилизованного мира.

— Знаешь, по-моему, существует сила, заинтересованная в уничтожении Комитета. И ее цель — похоронить все надежды на объединение и порядок и таким образом навсегда получить власть над миром.

Англичанин поднял брови и рассмеялся:

— Опять ты носишься со своей навязчивой идеей: «Захватчики находятся среди нас!» Ей-богу, это фантазии!

— Но, Кен, сообщения моего брата с борта «Нины» месяц назад не были фантазией!

— Ну неужели ты не понимаешь? Эти сообщения необходимо рассматривать соответствующим образом. Экипаж был поражен вирусом «одержимости». А у любого «одержимого» с мозгами не все в порядке.

— Я прослушал пленки с отчетами. Мануэль был здоров.

— Ну хорошо, — согласился англичанин. — Допустим, он тогда еще не был болен, как остальные члены экипажа. Но тебе не кажется, что он был настолько изнурен, что его впечатления не могли быть точными?

— Впереди тогда появился какой-то объект! — задумчиво произнес Грегсон. — Возможно, это был корабль. Я чувствую это. Большая сверкающая сфера… в тысячах километров отсюда… полная ужасных фигур… ожидающих чего-то…

— Очень хорошо помню, — кивнул в знак согласия Велфорд. — Однако именно отчеты с «Нины» спровоцировали возникновение этой мании: «Захватчики среди нас!» Думаю, это следствие человеческой натуры — объяснять угрожающие нам беды внешними причинами.

— Ты хочешь сказать, что не веришь в существование каких бы то ни было внешних сил?

— Да нет, они существуют. Должны существовать. Десять миллиардов звезд. Сто миллиардов планет. Глупо было бы думать, что мы единственные во Вселенной. Но трудно представить себе, что по прошествии стольких миллиардов лет именно сейчас, когда мы готовимся к встрече с ними, они решили вступить с нами в контакт.

— Возможно, это произошло потому, что нам удавалось прятаться в нашей системе столько, сколько мы хотели. Но едва мы вышли в межпланетное пространство, как привлекли к себе внимание.

Велфорд внимательно посмотрел на озабоченное лицо Грегсона.

— Не станешь же ты утверждать, что экспедиция «Нины», эпидемия и навязчивая идея о «захватчиках» являются звеньями одной цепи?! Не забывай, что четырнадцать лет назад мы уже пережили ужас эпидемии, а «Нина» пропала два года назад.

Все постоянно возвращались к проблеме «одержимых». Еще два месяца назад эта тема, неизбежная в любом разговоре, не волновала Грегсона. Но сейчас…

Он отвернулся, чтобы спутник не понял его опасений, не догадался о начинающейся у него «одержимости». У некоторых болезнь начиналась сразу и неумолимо, словно внезапный взрыв мозга, пароксизм всех членов тела, с криками ужаса, вызывающими всеобщий страх вокруг. Другие безнадежно пытались бороться, каким-то образом сопротивляясь первому, второму, а то и шестому-седьмому приступам болезни, но затем погружались в бездну.

И Грегсон, начиная с первой встречи с «ошеломляющим светом», также решил бороться до последнего, сколько хватит сил. И до тех пор, пока ему это будет удаваться, Институт изоляции ему не грозит.

Его лицо покрылось потом, руки дрожали на пульте управления. Сейчас начнется!

До его сознания донесся обеспокоенный голос Велфорда:

— Похоже, наш «ангел» загородил нам дорогу. Узнаю-ка я, где находится вооруженное сопровождение.

Грегсон с усилием поднялся с кресла.

— Возьми на себя управление, Кен, — с трудом выдавил он, чувствуя, как пересохло горло. — Пойду проверю надежность отсека с горючим.

Кен с испугом наблюдал за стремительно приближающимся кораблем.

— Неужели час пробил? — недоверчиво спросил он.

С трудом Грегсон добрался до другого отсека.

Стиснув кулаки, он прислонился к люку. Затем отстегнул от пояса футляр с препаратом для подкожной инъекции и отшвырнул его в сторону. Инструкции Комитета безопасности предписывали использование шприца с сигнальным приспособлением, но не могли обязать его применить на себе.

И вот приступ яростно обрушился на него. Мозг словно взорвался, охваченный адским, оглушающим жаром. С действительностью его сознание связывала лишь тонкая ниточка.

В течение этого нескончаемого, как ему казалось, приступа он в самом деле терял сознание. Когда болезнь ослабляла свои тиски, он ощущал металлический пол, изо всех сил прижимая к нему свою содрогающуюся спину.

Эта буря словно опустошила его тело.

Приступ прекратился так же неожиданно, как и начался. Словно кто-то задернул штору и отсек все болезненные ощущения, которые приступ вызвал.

Все еще дрожа, Грегсон встал. Носовым платком вытер струйку крови, которая текла из уголка рта: чтобы сдержать крик, он прикусил язык. Теперь язык воспалился и вздулся.

Вот так и выглядели приступы «одержимости». Именно такая болезнь поразила миллионы во всем мире, не считая тех, кто находился на борту «Нины». Большая часть из этих миллионов умерла, покончила с собой или была убита охваченными ужасом больными.

Комитет безопасности и национальные правительства, несмотря на активное сотрудничество, были практически бессильны против случаев эвтаназии «одержимых». Но, возможно, подобная неэффективность была всего лишь следствием ловкости институтов изоляции, которые ускоряли процесс гибели «одержимых»…

Только когда его швырнуло на экран, Грегсон понял, что космический корабль бешено вращается. Одним рывком он открыл люк и вкатился в кабину. Затуманенный горизонт Средиземного моря стремительно поворачивался и теперь стоял вертикально перед его застывшими от ужаса глазами.

Велфорд удерживал корабль на очень крутой нисходящей траектории, затем резко выровнял его, что втиснуло Грегсона в кресло.

Англичанин лукаво улыбнулся.

— Где тебя носило? Ты прозевал много интересного!

Выровняв корабль горизонтально, Велфорд резко задрал нос аппарата вверх и ушел вправо как раз вовремя, чтобы уклониться от разящего лазерного луча, который словно бритвой отсек край левого крыла.

Теперь Грегсон видел нападавшего. Это была аэрокосмическая карикатура. Крыло, похоже, было от транспортного корабля русских, «Варашов-2», реактивные двигатели были явно английскими. Фюзеляж, несомненно, был модифицированным французским из эпохи, предшествовавшей ядерной войне. Над смотровым окном пилота был укреплен герб с изображением сияющего солнца, который напоминал герб императорской Японии сороковых годов.

Неизвестный корабль вновь атаковал, выпустив очередь из лазерной пушки. Но интенсивность луча была явно ослаблена. Даже пройдя по центру корабля Комитета безопасности, луч вызвал лишь незначительные повреждения.

— Потенциал их лазерной пушки иссяк! — объявил Велфорд. — Мы без проблем доберемся домой, если у них больше нет никакого другого оружия. Где же все-таки застряло наше сопровождение?

— Я снова свяжусь с Корсикой.

— Не беспокойся. Ситуация вскоре разрешится. Но все же я бы предпочел иметь хоть какое-то вооружение. Тогда бы драка была более справедливой. Попытайся, как только вернемся в Рим, решить с Рэдклиффом этот вопрос.

Но у незнакомого «ангелочка», похоже, было кое-что в запасе. В следующий момент он выстрелил из древнего пулемета пятидесятого калибра. Пули пробили двигатель правого борта, и он с хрипом заглох.

Велфорд включил передний ход, и они ринулись к воде.

— Хочешь немного развлечься и взять управление на себя? — спросил он.

— У тебя хорошо получается. Я попробую обнаружить наше сопровождение.

Но едва Грегсон взял микрофон, как из динамиков кабины послышалось: «Комитет безопасности, рейс ЛР-303, видим вас и вашего «ангела». Говорит группа сопровождения. Спуститесь как можно ниже и уйдите с нашего курса».

Вскоре нападавший корабль рухнул в море, охваченный пламенем.

 

ГЛАВА 2

Грегсон направил искалеченный корабль на посадочную площадку в Новой Априлии, к югу от Рима. Существовавший ранее в окрестностях аэропорт превратился в открытый кратер, где даже два года спустя после катастрофы продолжали работать группы по обеззараживанию.

Благодаря противоракетной обороне в ящерной войне девяносто пятого года уцелела большая часть населенных пунктов мира. И использование ухищрений, вроде так называемой «уборки», позволяло в значительной мере удовлетворить потребности в земле. Но обломки ужасного опустошения стали теперь географическими постоянными.

Грегсон направлял корабль к месту стоянки, когда динамик кабины ожил. Диспетчерская вышка Комитета безопасности извещала их о необходимости использования в Риме подземного транспорта, так как полеты над городом на короткие расстояния были запрещены.

— Наверное, это из-за катастрофы на прошлой неделе на виа-дель-Корсо, — предположил Велфорд. — Погибло пятьдесят человек. Наверное, решили, что пилот был «одержимым».

Чуть позже говорливый шофер-итальянец вез их по карабкающейся вверх дороге. Внизу, с обеих сторон, словно размытые пятна мелькали древние погребальные памятники Аппиевой дороги. И Грегсон прикинул, что Антонио доставит их в центр за то время, за которое римский центурион смог бы пройти каких-то двести локтей.

Сидя на краю сиденья и отклоняясь в сторону при резких поворотах, Грегсон запротестовал:

— Мы никуда не спешим!

— Извините, синьор! Зато Антонио спешит! — водитель улыбнулся во весь рот. — Нет ничего хорошего находиться на автостраде, когда на ней «одержимые». Вчера их было трое.

Он поднял руку, чтобы показать число, а другой рукой чудом отвернул машину от вылетевшего на встречную полосу автомобиля и сумел выровнять машину прежде, чем она врезалась в решетку ограждения.

— Здорово мы увернулись, ага? — сказал водитель, хихикая.

— Да, — неуверенно согласился Велфорд. — Увернулись, увернулись. Похоже, что Рим в девяносто пятом испытал сильное влияние прошлого.

На повороте весь город предстал как на картинке. Метрополия, известная своими античными развалинами, явно не обзавелась современными зданиями.

— Пожалуй, да, синьор, — меланхолично согласился водитель. — На нас свалились три штуки: «бум-бум-бум!» Но было немного времени, чтобы эвакуировать людей. Сейчас у нас забота одна: обеспечить их работой, одеждой и пищей.

— Все должно устроиться, — заверил Грегсон. — Комитет безопасности все поставит на ноги.

— У-у-у, Комитет безопасности, — проворчал Антонио. Неожиданно что-то прервало его размышления. Он наклонился вперед и стал на что-то показывать. — Вон там! Видите? Что я говорил?

Прежде чем они приблизились к разбитому ограждению, Грегсон уже услышал завывания сирены подкожной инъекции итальянской модели. По всей видимости, прежде чем потерять самоконтроль, новый «одержимый» сделал себе укол. Еще хорошо, что машина группы поиска уже находилась в пути.

Центральный Институт изоляции располагался в центре Рима. Это было внушительное здание со стеклянными стенами, построенное лет двадцать спустя после катастрофы девяносто пятого года. Оно одиноко возвышалось над округой и как бы защищало руины форума Траяна, сохранившиеся в веках. В его архитектуре выделялся величественный пилястр, который напоминал о дакской войне.

Антонио затормозил в квартале от здания, разогнав очередь возле пункта распределения еды.

— Приехали! — закричал он. — Вы выйдете здесь. Прямо перед нами «одержимые». Я дальше не поеду.

На улице перед Институтом наблюдался какой-то переполох. Жестикулирующая раздраженная толпа привлекала к себе, словно магнит, группы спешащих римлян, многие из которых были в оборванной одежде.

Велфорд начал спорить с водителем, но тот был неумолим: «Нет! Я дальше не поеду!» Распахнув дверь, он заставил пассажиров выйти.

С любопытством, но все же ускоряя шаг, Грегсон пробирался сквозь толпу. На фоне возмущенных голосов резко выделялись крики агонизирующего «одержимого».

— А почему никто не зовет группу поиска? — спросил Велфорд. — Институт ведь рядом, на другой стороне улицы?

«Одержимого» положили в открытую повозку. Его тело было напряжено, глаза обращены в небо. С каждым его криком и конвульсией тела толпа взрывалась, выражая таким образом боязнь заразиться. И только женщина, размахивающая ножом, да какой-то старик с вилами удерживали толпу на расстоянии.

Велфорд двинулся к повозке, на ходу вытаскивая из футляра на поясе комплект для инъекций. Женщина, увидев сверкающую иглу, нетерпеливо подтолкнула его к несчастному.

По иронии судьбы рев сирены при инъекции вызвал панику. Толпа потащила за собой Грегсона.

Бессильный что-либо сделать, он попытался выбраться. Проникающий во все поры звук сирены прекратился так же неожиданно, как и возник. Толпа начала рассеиваться. Осталась только плачущая возле убитого мужа женщина.

Именно так все было в Риме, в октябре 1997 года, четырнадцать лет спустя после первого зарегистрированного случая, затем в Занзибаре, два года спустя на подводной лодке в Арктике с русским моряком, единственной задачей которого было держать руку на ядерной кнопке.

Поднимаясь вместе с Велфордом в прозрачной кабине лифта Центрального Института изоляции, Грегсон скользил глазами по обелиску императора Траяна, пока не увидел на вершине колонны изваянные в бронзе благородные черты античного императора.

В кабинете администрации на пятнадцатом этаже смуглая секретарша попросила их подождать у окна обозрения и принялась разыскивать директора Комитета безопасности.

Внизу простиралась виа деи Фори Империале, зажатая множеством небоскребов. Справа, на развалинах римского Форума, большая часть зданий была современной. А в конце улицы во всем великолепии античной красоты высился Колизей. Он словно бросал вызов любой попытке его реконструкции, как, впрочем, и все другие памятники античности в городе.

Наморщив лоб, Грегсон вспомнил, что за падением Римской империи последовало тяжелое тысячелетие средневековья.

Голос секретарши вернул его к действительности.

— Господин Рэдклифф ожидает вас в лаборатории 271-Б.

При входе в лабораторию на них пахнуло едкими удушливыми парами формальдегида. Это была большая комната, уставленная различным химическим оборудованием. На табуретах из нержавеющей стали сидели лаборанты. За ближайшим столом лысый мужчина невысокого роста, в грязном фартуке, проводил вскрытие человеческого черепа.

— Вы и есть Грегсон и Велфорд? — спросил он, не поднимая головы. — Рэдклифф сейчас придет. А меня зовут Мак-Клеллан. Я — исследователь. — Скальпелем он сделал надрез мозговой оболочки и обнажил мозг. — Мы работаем с мозгом, — рассеянно улыбаясь, сказал он. — Именно этот орган, по словам «одержимых», «пылает». Но я не вижу здесь даже намека на повреждения клеток. — Он повернулся к Велфорду. — Если серьезно, вам не кажется, что эта «острая боль» имеет главным образом психическую природу?

— Неужели? — с иронией спросил англичанин.

— Разумеется, любая боль, в определенном смысле, имеет психическую природу. Ваша рука, сама по себе, не может ощутить боль. Ее ощущает только мозг. Но сам мозг не испытывает агонии в связи со сломанным пальцем. Он лишь фиксирует боль.

Грегсон смотрел в окно на Колизей, опасаясь, что эта дискуссия об «одержимых» закончится так же, как и та, которая велась на корабле.

Мак-Клеллан зевнул.

— Ну да ладно. Достаточно бесполезных разговоров. Я считаю, что нам никогда не удастся открыть причину «одержимости». Что привело в Рим агентов Комитета безопасности?

— Уэлдон Рэдклифф, — с вызовом ответил Грегсон. — И у меня есть ощущение, что вы знаете почему.

— Увы, знаю. Это что-то похожее на проблему невозможности передвижения горы к Магомету. Поскольку нет другого решения, «гора» находится здесь, внизу. — Он притронулся к какому-то кувшину, содержимое которого было закрыто пластиковой крышкой. — По крайней мере часть ее. А как дела с «одержимыми» в США?

— Плохо, — ответил Грегсон, при этом быстро отвернувшись к окну.

— Есть хоть какой-то прогресс в исследованиях?

— Никакого, будь все проклято! Мы все еще теряем девятьсот девяносто девять из тысячи. Если они не умирают от страха или боли, то начинают принимать наркотики или кончают жизнь самоубийством.

— Почему вы не воспользуетесь техническими новинками, чтобы держать больных в бессознательном состоянии?

— Вы не совсем понимаете проблему. Мало смысла держась их в таком состоянии в течение двух лет. Необходимо довести их до предела сознания, позволить им приходить в себя время от времени, а затем иммунизировать малыми дозами.

В это время в лабораторию вошел Уэлдон Рэдклифф и направился к Грегсону.

.— Вы можете подождать одну минуту? — спросил он и прошел дальше, к Мак-Клеллану.

Неожиданно он остановился и повернулся к обоим агентам. Это был крупный мужчина с сильно развитым торсом, энергичный и решительный. Хотя глаза его были очень живыми, морщины, прорезавшие жесткое лицо, делали его гораздо старше его пятидесяти лет.

— Я слышал, что над Средиземным морем вам пришлось пережить кое-что не совсем приятное?

— Обычные опасности, — рассеянно ответил Велфорд. — Лазерная пушка пятидесятого калибра. Мы потеряли часть крыла и один двигатель. Должно быть, вы заинтересованы в том, чтобы оснастить вооружением наш корабль, не так ли?

— Да, конечно. Переоснащение начнется завтра.

Лицо Грегсона стало суровым.

— Стало быть, это планомерные нападения на наши корабли?

— Боюсь, что да. — Рэдклифф опустил глаза вниз, словно разглядывая свои руки. — Нападения на наши корабли, иногда на наш персонал, даже на наши учреждения и объекты. Буквально вчера в Тегеране ракетами была разрушена атомная станция.

— Но кто? Почему?

— Нам известны некоторые подробности, — бесстрастно ответил директор. — Именно поэтому я вас и вызвал сюда. Произошло нечто, что расширяет круг задач Комитета безопасности. — Директор повернулся к Мак-Клеллану. — Вы продолжаете наблюдения?

Склонившись над микроскопом, исследователь кивнул головой, не поднимая глаз.

— Да, но надежды весьма призрачные. — Он выпрямился. — Я почти пришел к выводу, что происходит небольшое расширение гликоидной клетки.

— И что это значит?

— Дело в том, что клетки нервной системы находятся на стратегически важной анатомической позиции. Именно поэтому они становятся объектом атаки болезни. Клетки связаны между собой своего рода поддерживающей тканью, возможно, эктодермического происхождения, которая…

— Давайте без этой научной болтовни.

— Ладно. В мозгу эти клетки как бы обволакивают нейроны. Они повсюду. В случае расширения этих клеток их давление на нейроны увеличивается, что может вызвать любой тип галлюцинаций. Остается дать этому явлению имя.

— И что из этого?

— Возможно, что именно это расширение и является причиной «одержимости».

Лицо Рэдклиффа выражало сомнение.

— А может быть, наоборот: это результат болезни, а не ее причина?

— Доктор Эккарт именно так и думает. Он считает, что я теряю время на подобного рода исследования. Он говорит, что расширение недостаточно выражено. А что думаете вы?

— Я полностью доверяю Эккарту. И посоветовал бы вам прислушаться к нему.

Директор Комитета безопасности отвел Грегсона и Велфорда в другой конец комнаты и снял крышку с кувшина, который, по словам Мак-Клеллана, содержал причину вызова спецагентов в Рим.

Грегсон сразу же различил два сердца, погруженные в формальдегид.

— Посмотрите внимательнее еще раз, — предложил Рэдклифф.

Велфорд выпрямился, а затем с усиленным вниманием склонился над кувшином.

— Они соединены! Видите? Вот в этом месте аорта раздваивается, а затем каждая часть идет в левый желудочек. Все вены и артерии дублируются подобным же образом!

— Не понимаю, — сказал Грегсон. — Это дефект природы или результат хирургического вмешательства?

Рэдклифф повел их к выходу.

— Я всего лишь хотел, чтобы вы увидели это, прежде чем мы пойдем в морг. Держите это в памяти как часть общей картины. Я почти собрал недостающие детали. По крайней мере те, что были доступны.

Пока они ожидали лифт, директор вытер усталое лицо безукоризненно отглаженным платком.

— Мы потратили уйму времени, Грег, снова и снова анализируя послания с «Нины». Я знаю, что вы имели к ним доступ, поскольку ваш брат был членом экипажа.

— Именно Мануэль послал последние два сообщения, — напомнил Грегсон.

Подошел лифт. Рэдклифф нажал на кнопку, и лифт поехал вниз.

— Он говорил что-то о каком-то корабле в форме «огромной сверкающей сферы», о «пришельцах» из системы, находящейся на расстоянии в одну десятую светового года.

Велфорд перевел взгляд с Грегсона на директора и рассмеялся:

— Вы знаете, Грег склонен верить в идею «захватчики — среди нас». Вы укрепляете его убежденность.

Лицо Рэдклиффа продолжало оставаться бесстрастным.

— Возможно, Мануэль не был так обеспокоен, как нам кажется.

Неожиданно Велфорд посерьезнел.

Лифт остановился, и они вышли на каком-то этаже, где было очень оживленно. Нервирующие звуки отвлекли Грегсона от мыслей о брате, о «Нине» и о содержимом сосуда в лаборатории Мак-Клеллана.

Из коридора слева от них неслись непрерывные крики из множества глоток, приглушенные массивными дверьми. Впереди, по другому коридору, двигалась похоронная процессия. Медсестры толкали перед собой каталки с завернутыми в простыни телами.

Рэдклифф молча проводил их взглядом. В следующем коридоре они встретили похожую на скелет женщину, одетую в халат и шлепанцы. Она бормотала: «Я знаю, кто такие «одержимые»! Я знаю!»

Директор кивнул головой:

— Многие знают «одержимых», если не находятся под воздействием транквилизаторов. И» преследуют человеческая жестокость, видения будущего, микробы, завезенные с наших баз на Луне и Марсе и уже побежденные. Ужасные видения космической бездны пожирают их мозг.

* * *

При входе в морг Рэдклифф задержался.

— То, что вы сейчас увидите, — труп несостоявшегося убийцы. Два дня назад он совершил покушение на жизнь временного президента Италии, который, кроме того, является членом консультативного совета Комитета безопасности. Был убит, когда попытался бежать. Вместе с ним убили какого-то сицилийца.

Они вошли и открыли ближайший из высящихся до потолка ящиков.

— Покушавшийся был убит на месте, — продолжал Рэдклифф. — Но мы успели допросить сицилийца, прежде чем он умер. Большая часть из того, что он рассказал, показалась нам абсолютно бессвязным набором слов… До тех пор, пока мы не обследовали тело покушавшегося.

С этими словами он выдвинул ящик. Грегсон заставил себя посмотреть на застывшее бледное лицо человека средних лет, голова которого была почти абсолютно лысой. У него был длинный точеный нос. Маленькие, плотно сжатые губы словно смягчали твердость заостренного подбородка. Смерть сделала его кожу зеленовато-серой.

— А вот и другой экземпляр, — Рэдклифф засунул руку в другой ящик и вынул четыре накладных ногтя.

Подозвав агентов поближе, он указал на руку человека. Вместо ногтей на кончиках пальцев этой руки были надрезы в форме полумесяца. Несомненно, накладные ногти вставлялись в эти надрезы.

— О господи! — воскликнул Велфорд.

— По словам сицилийца, который был с ним, — продолжил Рэдклифф, — это «валорианин». Но сицилиец умер, прежде чем нам удалось узнать еще что-нибудь. На основе имеющегося опыта мы можем сделать целый ряд разумных выводов. Во-первых, среди нас пока довольно мало этих «валориан». Еще один был убит вчера при нападении на атомную станцию в Тегеране. Третий — при попытке перехватить грузовой корабль, две недели назад.

— Похоже на разветвленную организацию, — заметил Велфорд.

Директор согласно кивнул:

— Более того, похоже, что есть и люди, вовлеченные в нее.

— Вы хотите сказать, что есть люди, которые вступили в сговор… с ними? — спросил Грегсон, указывая на тело.

— Мы как раз подошли к другому выводу. Должно быть, валориане обладают даром убеждать и внушать. Мы не знаем, каким образом, но, очевидно, есть способы склонять людей к сотрудничеству с помощью внушения или чего-то вроде. Сицилиец, к примеру, верил в то, что, помогая валорианину, он «спасает человечество».

— От чего?

Рэдклифф пожал плечами:

— Есть разные варианты: «от себя самого», «от одержимых» и даже «от Комитета безопасности».

— Но чего хотят здесь эти валориане?

— Найти ответ на этот вопрос и будет задачей номер один для всех спецагентов Комитета безопасности.

— Мне кажется, нам необходимо немедленно найти какого-нибудь валорианина и допросить его, — предложил англичанин.

Брови директора озабоченно изогнулись.

— Да, вы правы. Но именно здесь-то мы и сталкиваемся с наибольшими проблемами. Мы знаем, что валориане обладают исключительным даром внушения. А потому мы должны быть максимально внимательны, чтобы с нами не случилось того же, что с некоторыми представителями рода человеческого.

Грегсон поднял глаза:

— И все это является секретом?

— Естественно. До тех пор, пока мы не сможем сказать что-нибудь успокаивающее, никаких публичных заявлений. Я хочу, чтобы в данный момент все работали за пределами Нью-Йорка. Если все это является вызовом властям, они, вполне возможно, предпримут какую-либо акцию против штаб-квартиры Комитета безопасности в Нью-Йорке.

Из коридора донесся звук разбитого стекла и дикий крик, стихающий по мере удаления. Грегсон первым добежал до места происшествия. Перед разбитым вдребезги окном в растерянности стоял санитар, испуганно глядя вниз, на землю.

— Она все время повторяла, что знает, кто такие «одержимые», — безутешно пробормотал он. — Я видел, что она намеревается покончить с собой. Но не смог предотвратить это.

 

ГЛАВА 3

Из своего кабинета в старом здании Секретариата ООН Грегсон любовался ясным осенним утром. Манхэттен всегда вызывал у него ассоциацию с широким полем, усеянным стоящими трупами и тучами насекомых, кружащихся над головами — из-за постоянно пролетающих реактивных самолетов.

Но сейчас самолетов не было по той же причине, из-за которой было такое слабое движение на дорогах: последствия ядерной войны.

Где-то там, внизу, раздалась сирена подкожной инъекции, призывающая ближайшую группу по поиску «одержимых».

Велфорд разболтанной походкой вошел в кабинет и присел на край письменного стола. «Итак, мы спокойно сидим в наших удобных офисах и ждем, — подумал он. — Но чего?»

— Я спросил себя, чего мы ждем? — сказал Велфорд вслух.

— Если Рэдклифф нападет на верный след, рано или поздно придется действовать.

— Я бы предпочел приступить немедленно. По крайней мере не так бы изматывали тревога и беспокойство.

— Ну а тот случай над Пиринеями, две недели назад? Реакция почти нулевая.

Грегсон наклонился, чтобы лучше видеть Первую авеню, там, внизу. Его внимание привлек старый автомобиль, который медленно полз мимо здания Секретариата. Машина почти остановилась, затем поползла снова, свернув налево, на Сорок четвертую улицу.

Велфорд подошел к окну.

— Все это выглядит почти смешно: агрессивная цивилизация захватила межпланетное пространство и обратила свои взоры на Землю, однако предпочитает захватывать ее тайно и пришпиливать нас поодиночке, словно бабочек.

— Возможно, неправомерно применять человеческую логику к стратегии валориан. — Грегсон с еще большим вниманием наблюдал за улицей.

— Мне кажется, что все логические системы аналогичны. А что ты там все высматриваешь?

— Видишь вон тот автомобиль? Ты ничего странного в нем не заметил?

— Он слишком шумный. Наверное, использует низкосортный бензин. И, похоже, очень интересуется Секретариатом.

— Еще как интересуется. Он объезжает здание уже третий или четвертый раз. Вот, опять повернул на Сорок четвертую улицу.

— Ну и ну, — сказал англичанин. — А что, если пятый круг мы понаблюдаем поближе?

Грегсон и Велфорд прошли сквозь кордон охраны, одетой в голубую форму, и вышли на улицу. Пересекли лужайку и направились к подъездным путям здания как раз в тот самый момент, когда показался автомобиль директора Комитета безопасности.

Велфорд уставился на автомобиль, который понемногу замедлил ход и наконец остановился.

— Что-то мне знакома физиономия того типа, который сидит рядом с директором.

— И должна быть знакома. Это Фредерик Армистер, губернатор Нью-Йорка.

— A-а, понятно. Большая шишка. Но бывший «одержимый», не так ли?

Грегсон утвердительно кивнул, вспоминая при этом избирательную кампанию прошлого года. «В губернаторы — только бывшего «одержимого»!», «Моя кандидатура — единственная, которая гарантирует административную преемственность, несмотря на отстранение от дел главы исполнительной власти!» Последний в это время находился в Институте изоляции.

Между тем именно этот аргумент позволил добиться политических постов многим кандидатам, сумевшим успешно преодолеть болезнь. Таким же образом корпорации, которые пытались стабилизировать положение в высших эшелонах управления, стали продвигать бывших «одержимых» на свои высшие руководящие посты.

Выйдя из автомобиля, директор придержал дверь открытой для Армистера, неприметного человека с желтой кожей и впалыми щеками. Но уже через мгновение Рэдклифф побледнел, втолкнул губернатора внутрь машины и прыгнул в нее следом.

В ту же секунду появился загадочный автомобиль. Свернув с мостовой, он поехал прямо по лужайке. В правом окошке появилась автоматическая винтовка старого образца.

Грегсон сильным толчком убрал Велфорда с линии огня.

Стрелявший выпустил по машине директора полную обойму. Но Рэдклиффу удалось закрыть дверь, и пули просто отскочили от бронированной поверхности.

Машина с нападавшими развернулась и вновь оказалась на улице. С полдюжины лазерных лучей прорезали воздух ей вслед.

Один из охранников попал в заднее левое колесо, и на следующем перекрестке автомобиль врезался в грузовик. Из машины выскочили двое и побежали по Сорок третьей улице.

Охранник ринулся к месту аварии и тут же заметил эту парочку. Они находились примерно посередине квартала, продолжая бежать по мостовой, которая в это полуденное время начала заполняться толпой чиновников.

Было видно, что один из них слабеет, не в силах бежать так же быстро, как его сообщник-землянин. На углу Второй авеню он импульсивно бросился влево, покинув спутника, который продолжал нестись во всю прыть по Сорок третьей улице.

Грегсон достиг перекрестка первым. Он увидел, что чужаку не удалось затеряться в толпе на Второй авеню. Поэтому Грегсон продолжал преследовать валорианина, приказав Велфорду догонять другого беглеца.

Через мгновение незнакомец столкнулся с каким-то мужчиной, зашатался, налетел еще на какого-то прохожего и упал возле дома. Правда, заметив, что к нему приближается погоня, вскочил и вновь пустился бежать. На перекрестке Второй авеню и Сорок четвертой он споткнулся о бордюр и упал на колени.

С трудом поднявшись, неизвестный нервно оглянулся через плечо и побежал дальше, затем пересек мостовую, свернул на Сорок четвертую улицу и направился к реке.

Толпа на тротуаре, хотя и не очень плотная, все же затрудняла бег. Он вновь выскочил на проезжую часть и запетлял среди машин. Чудом не угодив под колеса встречного автомобиля, он все же добрался до противоположного тротуара.

Грегсон отставал от валорианина метров на тридцать; увеличив скорость, он сумел сократить разделявшее их расстояние.

Беглец, заметно ослабевший, с вздымавшейся грудью, в отчаянии прислонился к стене, ища глазами, куда бежать. Затем решительно сунул руку в карман и тут же словно обрел второе дыхание.

Мгновение спустя он несся так, словно никакой усталости и в помине не было. Он ловко лавировал между пешеходами, неспешно идущими навстречу. Направившись к автостраде, он быстро побежал по противоположной стороне.

Теперь уже Грегсон стал отставать, да и дыхание начало сдавать. Выбежав на середину проезжей части, он увернулся от одного автомобиля, но наткнулся на другой. Водитель высунулся из окошка и стал орать на него. Где-то поблизости делали подкожную инъекцию очередному «одержимому».

Вскоре Грегсон вновь заметил беглеца. Валорианин устремился в один из переулков. Преследование осложнилось тем, что двое «одержимых» свалились в корчах прямо посередине мостовой. Пробежав мимо первого, Грегсон перепрыгнул через второго и, свернув в переулок, увидел, что валорианин присел за кучей булыжника.

Грегсон осторожно стал приближаться. Из соображений безопасности он почти перешел на шаг. Позади него, в самом начале Сорок четвертой улицы, слышался рев полицейских сирен вперемешку с дикими выкриками.

Валорианин, лицо которого исказила угрожающая гримаса, исчез в узком промежутке между двумя зданиями.

И тут Грегсон неожиданно для самого себя рухнул на колени и закрыл лицо. «О господи! — промелькнула у него мысль. — Только не сейчас! «Одержимость»… приступ…»

Его мозг словно обожгло нестерпимым светом, рожденным в безднах Вселенной. Это было даже не сияние, а что-то фантастическое, ужасно пугающее. Словно кто-то намеренно убрал легкую перегородку в сознании, чтобы грубо атаковать мозг изнутри.

Скорчившись, безуспешно пытаясь бороться с приступом болезни, он вдруг осознал, что кричит. Из последних сил он достал футляр со шприцем для подкожных инъекций.

Грегсон чуть было не выронил футляр, когда новый приступ поверг его в полубессознательное состояние. Мозг словно раздирали на части.

Но он не мог позволить себе стать «одержимым»! Он должен был бороться! Если бы он сдался, то наверняка это был бы последний акт проявления его воли.

Приступы следовали один за другим. Затем ему будто удалось восстановить разрушенную перегородку между собой и этим мучительным безумием, охватившим его. Кризис миновал. Грегсон медленно уселся.

Пытаясь скрыть свое отчаяние, он тешил себя надеждой, что благодаря неукротимой силе воли сможет сопротивляться болезни. Вспомнив о валорианине, он поднялся и снова, хотя и неуклюже, побежал, не ощущая собственных ног.

Он нашел перепуганного валорианина справа от груды строительного мусора, в узком и темном пространстве между двумя зданиями. Грегсон внутренне напрягся.

Что его ожидает? Каковы возможности для нападения и защиты у этой незнакомой расы? Существует ли способ оценить потенциал атаки незнакомца, предел его возможностей? Как бороться с существом, силу которого, храбрость и даже простейшие реакции невозможно оценить?

В течение какого-то времени они неуверенно смотрели друг на друга. Грегсон с досадой упрекнул себя, что оказался в подобной ситуации без оружия. И тут он вспомнил о шприце, который продолжал держать в руках. Но окажет ли укол на валорианина хоть какое-то действие?

Одним рывком Грегсон бросился на загнанного в угол беглеца, используя иглу как оружие. Незнакомец ловко увернулся, и игла прошла мимо его плеча.

Грегсон восстановил равновесие после неудачного броска, а затем вновь бросился в атаку. И опять валорианину удалось уклониться.

Ярость захлестнула Грегсона, и он утратил осторожность. Бросившись на незнакомца, он захватил рукой его голову в замок. Однако, словно предвидя это, пришелец сумел ускользнуть, ухватил Грегсона за свободную руку и толкнул его в том же направлении, куда по инерции уже двигалось тело нападавшего.

Грегсон намеревался попасть валорианину иглой в шею. Но голова пришельца выскользнула из захвата, и Грегсон испустил отчаянный вопль: игла попала в его собственный левый бицепс.

Завыла сирена, и пришелец отпрянул назад, оставив Грегсона наедине с навалившимся на того беспамятством.

Из бесконечных просторов космоса донесся еле слышимый голос Мануэля. В бессвязных словах содержалась попытка передать странные и завораживающие идеи. Но это были мысли, которые невозможно выразить словами. Таким образом, это был всего лишь поток бессвязных, но ужасных по своему значению идей.

Уже не в первый раз Артур Грегсон испытывал такое внезапное ощущение перевоплощения в своего брата-близнеца. Однажды это был тот далекий экспериментальный полет на Плутон, еще до установки там передатчика. Ионные ускорители разрегулировались, и именно в этот момент неминуемой катастрофы, непонятно каким образом, он и почувствовал опасность, которая грозила Мануэлю.

А в этот раз Грегсон почувствовал, что Мануэль испытывает совершенно иной вид чувств, что-то совершенно незнакомое человеческому опыту. Он почувствовал неописуемого вида эмоции брата, эмоции агонизирующего мозга «одержимого».

Между тем казалось, Мануэль говорит ему, что боится. Так тень личного незнания рассеялась под воздействием испепеляющего света правды, и все странности стали понятны.

Затем словно кто-то прокричал слова-символы «зилфар» и «раульт». Но это был набор звуков, лишенных какого бы то ни было смысла.

Неизведанное ранее спокойствие овладело измученным мозгом Грегсона, и он понял, что парапсихологический контакт с Мануэлем был не чем иным, как чистой воды фантазией.

Или это все-таки произошло? Мог ли быть установлен подобный контакт на расстоянии в миллиард километров? Или, может быть, его брат находится где-то на Земле как пленник этих существ, с одним из которых Артур столкнулся на той пустынной улочке?

Воспоминание о победителе-валорианине заставило Грегсона резко вскинуть голову, лежавшую на подушке, и он увидел лицо Велфорда, озабоченное выражение которого сменилось непонятной гримасой.

— Добро пожаловать в класс кандидатов в «одержимые», — приветствовал Грегсона англичанин. — Нам потребовалось добрых пятнадцать минут, чтобы убедить этих ребят из группы поиска, что ты стал жертвой какого-то жульничества. Знаешь, тебя чуть было не запихнули в один из Институтов изоляции.

Теперь Грегсон видел, что находится в палате медицинского пункта Секретариата.

— Что произошло?

— Я бы тоже очень хотел это узнать.

— Я… я его схватил. Но он заставил меня сделать укол самому себе.

— Допустим, что все было именно так. Хитрый, однако, этот «человеко-валорианин».

Велфорд провел рукой по светлым волосам, и Грегсон заметил припухлость под левым глазом.

— Хитрый и сильный, — добавил Велфорд. — Тот, кого ты мне выбрал для преследования, не очень-то следовал правилам маркиза Куинсберри.

— Значит, мы оба вернулись с пустыми руками?

— Нет, мои руки пустыми не были, охране пришлось даже освобождать их от довольно-таки внушительного груза, Грегсон даже подпрыгнул на кровати.

— Ты хочешь сказать, что он в наших руках?

Велфорд утвердительно кивнул:

— Рэдклифф и его специалисты по допросам уже добрых два часа «трясут» его. Кстати, директор только что звонил мне. Он желает видеть нас в своем кабинете, как только мы оба будем твердо стоять на ногах.

Несколько часов спустя Грегсон и Велфорд рассказывали директору о своем опыте преследования валорианина. Рэдклифф расхаживал перед окном, выходившим на Ист-Ривер. Он выглядел очень озабоченным.

Наконец директор произнес:

— Вы будете награждены за хорошую работу.

— Но… — начал было Грегсон.

— Я знаю. Валорианин ускользнул. Но не беспокойтесь об этом. Я уверен, что ваш отчет значительно пополнит наше досье на пришельцев. Почти аналогичный случай был зафиксирован в Баварии. С той лишь разницей, что агент разрядил в себя лазерный пистолет, а вы всего лишь сделали себе инъекцию. Как вы заметили, вам повезло.

— Что удалось узнать от пленника?

— Пока, боюсь, очень мало. Во время допроса он был практически невменяем. Словно его запрограммировали вести себя иррационально в подобных обстоятельствах.

— Мы могли бы с ним переговорить? — спросил Велфорд.

Рэдклифф отрицательно покачал головой.

— Он уже не здесь. Я счел необходимым воспользоваться преимуществами одиночного заключения для всех, кого нам удастся поймать.

— Но, — запротестовал англичанин, — нас просто распирает от любопытства. Я думаю, что мы имеем право на доступ к любой добытой информации. Кроме того, вся эта информация имеет ценность лишь в течение…

— Да, да. Все это так. И как только нам удастся извлечь что-либо рациональное и полезное, мы ознакомим вас с этими данными. А пока, возможно, вы хотите послушать, о чем говорил пленник.

Рэдклифф включил магнитофон, и первое, что они услышали, было жуткое ругательство.

— А вот и наш мошенник, — заметил Велфорд, посмеиваясь. — Мне он говорил то же самое.

«Они хорошие! Гарантирую, что они хорошие! Валориане — хорошие! Вы знаете, что они хорошие! Они находятся здесь, чтобы нас спасти! Вы должны прекратить их преследовать! Вы должны прекратить!»

Дальше опять последовали ругательства и оскорбления, но уже с явным отчаянием в голосе.

Рэдклифф остановил пленку.

— Ну, теперь вы видите, во что мы вляпались? Он ведь искренне верит, что валориане — хорошие парни.

— Он совсем рехнулся, — констатировал Велфорд.

— Сказал ли он что-либо о нашей беде? — спросил Грегсон.

— Только то, что валориане при малейшей возможности покончат с болезнью. Но обратите внимание, Грег: там, где пробегал преследуемый вами валорианин, сразу три человека свалились в приступе «одержимости». — Рэдклифф сделал паузу, а затем добавил: — Нисколько не сомневаюсь, что существует связь между валорианами и болезнью, несмотря на то что эпидемия вспыхнула за четырнадцать лет до того, как мы узнали о существовании пришельцев.

 

ГЛАВА 4

Прошла неделя. Ноябрьские ветры еще больше сгустили атмосферу отчаяния, в которую осень погрузила Манхэттен, украсили Ист-Ривер белой пеной. Грегсон пребывал в удручающем бездействии, которое еще больше усугублялось неожиданным переводом Велфорда в лондонское отделение Комитета безопасности.

Валориане, похоже, удалились в бескрайние глубины космоса, откуда они и появились, оставив Землю корчиться в непрекращающейся агонии эпидемии «одержимости».

Немедленная реакция охраны здания Секретариата на попытку убийства, несомненно, продемонстрировала, что штаб-квартиру международного Комитета безопасности врасплох не застанешь. Численность охраны была увеличена втрое. Кроме того, на верхних — никем не занятых — этажах было установлено значительное количество тяжелого вооружения.

Укрепление штаб-квартиры Комитета не афишировалось. Как полагал Грегсон, по политическим мотивам, так как Конгресс все еще продолжал изучать специальный законопроект об увеличении в два раза расходов США на эту международную организацию. И было бы неосторожно на глазах у американских налогоплательщиков увеличивать расходы на Комитет безопасности и превращать его в насыщенную оружием крепость без понятных всем причин явной угрозы.

В дверях появилась секретарша Грегсона.

— Вам срочно звонят из Пенсильвании.

Грегсон нажал кнопку, и на экране появилось испуганное и залитое слезами лицо белокурой девушки.

— Элен! Что случилось?

— О Грег! Дядя Билл… Он стал «одержимым»! Я не могу к нему приблизиться. И мы не можем вызвать группу поиска «одержимых»!

Грегсон повернулся и поднял руку, чтобы отключить телеэкран. Прежде чем экран погас, он услышал кричащего в глубине комнаты Форсайта.

Дважды попробовал связаться вновь. Но никто не ответил. Тогда он набрал номер Института изоляции имени Монро, его муниципального отделения. Связаться удалось не сразу. Наконец ему ответили, и он рассказал о приступе.

Секретарша уже вернулась и застыла в дверях.

— Я вызвала самолет транспортной авиации. Но в оперативном отделе мне сказали, что, несмотря на срочность, придется обогнуть район метрополитена.

Однако, когда Грегсон уже был на борту, он все же направил самолет над Манхэттеном, пролетел над подвергшейся бомбардировке промышленной зоной Нью-Джерси и взял курс на Пенсильванию.

Билл Форсайт стал «одержимым» и при этом не мог получить никакой помощи. Грегсон спрашивал себя, есть ли в этом и его доля ответственности. Буквально накануне инцидента на борту «Веги Джамп Офф» Грегсон поддержал желание Форсайта продолжать работать инженером спутниковых систем, хотя острота реакции у старика давно была утрачена. После инцидента он настоял на том, чтобы совместно вложить деньги в ранчо «Восточная Пенсильвания». Тогда это казалось отличной идеей.

Но сейчас Форсайт стал «одержимым». И в условиях изоляции ранчо от внешнего мира его племянница была не в состоянии сделать укол, который мог бы спасти ему жизнь.

Через десять минут Грегсон пересек границу штата и резко изменил курс на Институт изоляции имени Монро, который находился в окрестностях Строусберга.

Но в регистратуре Института поступление Уильяма Форсайта зафиксировано не было. Служащий подтвердил, что они приняли звонок от Форсайтов и послали машину с группой поиска. В данный момент она должна была уже прибыть на ранчо.

Грегсон поднял самолет вертикально вверх в ясное пенсильванское небо и впервые подумал об Элен. Он даже представить себе не мог, что она сумеет сделать в такой ситуации. Как она вообще выдержала все те беды, которые свалились на нее за последнее время?!

Три года назад ее жених, заболев, предпочел мучениям самоубийство. Чуть меньше года спустя ее ближайшие родственники погибли при ядерном взрыве, который похоронил Кливленд под водами озера Эри. А теперь вот дядя — «одержимый»! Не слишком ли много для одного человека?

Два года назад Грегсон спокойно справился бы с этой проблемой, но не сейчас, после того, как он сам сделал первые и необратимые шаги по пути к болезни.

Грегсон приземлился недалеко от дома, вылез и направился к зданию. Он остановился возле двери, готовый позвать Элен.

Но тут он заметил внутри Билла Форсайта, сидевшего у стола. Тот парил правую ногу в тазу с теплой водой.

— Грег? — произнес старик, покрутив головой, словно прислушивался.

— Ты отлично выглядишь!

— Если бы ты был на моем месте, ты бы так не сказал.

Морщась от боли, Форсайт вытянул ногу. Это был человек невысокого роста, абсолютно здоровый на вид, с совершенно белыми волосами. В его полноте было что-то убедительно веселое. Но сейчас его лицо искажала страдальческая гримаса. Ему ни от чего не стало бы весело.

— Что случилось? — спросил Грегсон.

В дверях появилась Элен. Несмотря на припухшие глаза, она оставалась такой же привлекательной, как и год назад.

— Ну, в общем, дело было так… — начала она.

Форсайт проворчал, изображая суровый тон:

— Ты, Грег, имеешь право на первые десять ударов. Затем наступит моя очередь.

— Но, Билл… — запротестовала Элен.

Дядя стал менее суровым и сделал широкий снисходительный жест.

— По правде говоря, в этой истории есть и моя вина. В конце концов, я ревел, словно раненый слон. А так как душ был включен полностью, й не мог услышать Элен.

Грегсон почувствовал, что напряжение внутри него постепенно спадает.

— Так что же все-таки произошло на самом деле?

— Я поскользнулся в душе и содрал вросший ноготь.

— Я попыталась дозвониться к тебе, как только он успокоился, — объяснила Элен, приглаживая юбку, которая и без того прекрасно облегала ее ладную фигуру.

— Мне надо было всыпать ей как следует. И если бы я не был слепым, так бы и поступил, — сказал, рассмеявшись, Форсайт.

К сожалению, Билл потерял зрение навсегда. Таков был приговор врачей после нескольких неудачных операций.

Грегсон связался со своим офисом и передал, что его не будет до конца дня, что он появится в субботу утром.

Элен приготовила на обед жареный картофель с окороком и проболтала с Грегсоном о пустяках весь остаток дня. Грегсон был благодарен ей за это, потому что ему не нужно было ей ничего объяснять.

Вечером она надела толстый шерстяной свитер, который очень шел ей. В нем она выглядела почти подростком. Если бы Грегсон не знал ее достаточно хорошо, то заподозрил бы в ее предложении прогуляться по пастбищу часть заранее разработанного плана.

Прогуляться он согласился, но твердо решил не поддаваться на эмоции. Он держался подчеркнуто холодно только потому, что не хотел ничем ее обидеть.

Они остановились около ограды, продолжая болтать о всяких мелочах. Элен рассеянно наклонилась, сорвала какую-то травинку и стала мять ее между пальцами.

Наконец она прямо перешла к делу:

— Мы с Биллом надеялись, что ты примешь решение окончательно поселиться у нас в имении.

— Возможно, когда-нибудь такой день и наступит, — уклончиво ответил Грегсон. Он-то знал, что два месяца назад такой шанс еще был, а сейчас — нет.

— Все изменится, — продолжала девушка. — Повсюду быстрыми темпами ликвидируются разрушения. Восстановлена система снабжения товарами. Организованы поставки продуктов питания. Этой осенью урожай полностью собран.

Когда они проходили под кроной какого-то дерева, она остановилась и прислонилась головой к стволу. Ветер разметал ее белокурые волосы по темной коре дерева.

— Да, — согласился он. — Все вернется на круги своя, если Биллу удастся получить какую-нибудь помощь.

Она протянула руку и тронула его за плечо.

— А почему бы тебе не оставить Комитет? Это опасная работа.

Он внимательно посмотрел на нее. Откуда ей было известно, где он работает?

— Комитет выполняет самую важную функцию в современном мире, — сказал он сухо, маскируя таким образом истинную причину своего нежелания продолжать дальше беседу в таком доверительном тоне.

— Говорят, что Комитет уже превышает свои полномочия. В теперешней ситуации, когда он контролирует все и вся, это может привести к тирании.

— Люди просто не знают, что говорят. Мы столкнулись с бедой всеобщей, поэтому и необходим орган всемирной власти, способный вести борьбу с болезнью. Подобная ответственность, вне сомнения, требует и других форм контроля.

Она вздохнула, затем улыбнулась:

— Ладно. Оставим Комитет в покое. Просто я попыталась подвести наш разговор к… к ответу на твой вопрос.

Он не ожидал подобного поворота разговора и отвел глаза.

— Артур! — воскликнула девушка, делая вид, что возмущена. — Год назад ты просил, чтобы я стала твоей женой. Я ответила, что ты просто жалеешь меня. Полгода назад ты вновь попросил выйти за тебя замуж. Я поблагодарила тебя за проявляемое тобой благородство. В августе ты повторил свою просьбу, на что я ответила, что, возможно, однажды, когда я буду к этому готова… Так вот, — Элен протянула к Грегсону руки, — я готова.

Все это время он боялся услышать именно эти слова. Он боялся этого момента начиная с первого приступа болезни. Грегсон низко опустил голову.

Она холодно улыбнулась и отвела глаза.

— Похоже, теперь моя очередь быть отвергнутой?

Было видно, что такое положение вещей причиняет ей боль. Но он испытывал не меньшие страдания.

Грегсон притянул девушку к себе и страстно поцеловал ее в губы. Но тут же пожалел об этом: она могла неверно истолковать его порыв.

Именно так и произошло. Отстранившись, она оживленно спросила:

— Так, значит, ты уйдешь из Комитета?

Он отрицательно покачал головой. Элен сразу посерьезнела.

— Но… я не понимаю.

Он никогда не назвал бы ей истинную причину.

— У меня очень много важной работы.

— А когда ты ее закончишь?

Затягивать все это до бесконечности было нельзя. Если бы он покончил с этим сразу, то, возможно, она бы и не обратила внимания, что он будет помещен в один из Институтов изоляции, когда придет его срок.

— Это займет довольно много времени.

— Грег, у тебя кто-то есть?

Не ответив, он повернулся и пошел в дом. Сдержанность, с которой она вела себя за ужином, навела его на мысль, что он поверг ее в уныние. Но этот «подвиг» наполнил его отчаянием. Угрюмый, он просидел с Биллом в комнате до поздней ночи.

— Дела в Нью-Йорке? — спросил Форсайт в своей привычной манере не формулировать вопрос полностью.

— Сплошной ад. Нехватка продуктов питания, экономия во всем, войска повсюду. И повсюду же — «одержимые» и автомобили групп поиска. Вы даже не представляете, насколько у вас тут хорошо.

— В последнее время, Грег, я очень много думаю об «одержимых». И прихожу к выводу, что, возможно, это не болезнь.

— А что же тогда?

— Не знаю. Раньше я думал: насколько ужасны эти «одержимые»! Люди кричат, пока не умирают… — Билл удрученно вздохнул. — Черт побери! Да я отдал бы правую руку, только чтобы увидеть хоть какой-нибудь свет!

Грегсон задумался о своих собственных приступах, об эвтаназии, о старике с вилами на виа деи Фори Империале. И ему захотелось сгладить впечатление, которое его эгоистическое утверждение произвело на Форсайта.

Но чувство досады и вины прошло, едва он увидел газету «Кларин ду Мунисипиу ди Монро» трехнедельной давности. Его внимание привлек заголовок, набранной жирным шрифтом в самом верху страницы:

СНОВА СИНДРОМ «ПРИШЕЛЬЦЫ — СРЕДИ НАС».

ЗЕЛЕНЫЕ ЧЕЛОВЕЧКИ ВНОВЬ ПРИНЯЛИСЬ ЗА СТАРЫЕ ТРЮКИ!

Это был образчик издательского юмора, целью которого было отвлечь внимание от последствий ядерной войны, от «одержимых» и от проблем восстановления.

Грегсон хотел уже оставить чтение статьи, когда наткнулся на заметку некоего Эноха Кромли, фермера, который по случайному, совпадению жил по соседству с ранчо Форсайтов.

Кромли утверждал, что пришельцы находятся среди людей. Более того, он разговаривал с ними. Они хотят спасти человечество от бед, еще более страшных, чем эпидемия «одержимости» и ядерная война. По словам фермера, они попросили его подыскать людей, готовых им в этом помогать.

Грегсон сразу напрягся как струна. Во-первых, пришельцы действительно «среди нас». Во-вторых, каким-то образом им удалось завербовать определенное число беззащитных человеческих существ. А сельские районы, прилегающие к любому объекту нападения, были отличным местом для вербовки сторонников и их подготовки к организованным действиям.

— Билл, издатель «Кларин» — доктор Холт, не так ли?

— Был. Работал практически в одиночку.

— Был?

Форсайт утвердительно кивнул.

— Еще две недели назад. Сейчас он продал газету «Второстепенным публикациям». Насколько я знаю, ему предложили хорошую цену. Собрал свои вещички и уехал вместе с женой.

«Второстепенные публикации» — служба отдела связи Комитета безопасности, вспомнил Грегсон. Еще один пример неутомимой деятельности Комитета по спасению цивилизации. В результате такой деятельности исчезли многие средства массовой информации в провинции, лишив тем самым публику права быть в курсе всех событий.

Отвлек его от тяжелых раздумий Форсайт, который напомнил ему:

— Следующая ночь — это ночь благодарственного молебна. Ты обещал провести ее с нами.

— Да, я останусь, — подтвердил Грегсон. — Энох Кромли — это фермер, который живет всего в трех километрах отсюда, правда?

— Точно так. Только вряд ли его можно назвать фермером. У него самое запущенное хозяйство во всей округе. Но считает себя фермером. Решил заняться этим делом сразу после ядерной катастрофы. До этого он был сторожем в охотничьем хозяйстве Вильсона.

На следующий день рано утром, когда трава на газоне еще была покрыта росой, Грегсон отправился к дому Эноха Кромли. Однако, еще даже не приземлившись, он почувствовал, что в доме никого нет. Крикнув несколько раз, он осторожно вошел в дом.

Та немногочисленная мебель, которая имелась в доме, была покрыта толстым слоем пыли. Но в коридоре и на кухне горел свет, словно счет за электричество хозяина не волновал.

В кухне он обнаружил следы борьбы: опрокинутую мебель, следы от лазера на стенах и на потолке. Возле стола валялась смятая газета, будто брошенная в раздражении. Грегсон разгладил ее и увидел, что она открыта на странице, повествующей о «пришельцах».

А возле задней двери, сверкая на солнце, лежал длинный искусственный ноготь. Интуиция не подвела Грегсона, когда он решил отправиться в дом Кромли!

Вернувшись к самолету, Артур связался с оперативным отделом и рассказал об увиденном. Он также сообщил о своем намерении отправиться к домику охотничьего хозяйства Вильсона, дал координаты его расположения и попросил как можно быстрее выслать подразделение охраны себе в поддержку.

Дежурный офицер принял сообщение и сказал:

— Все, что вы обнаружите, храните в глубокой тайне. Только что из Лондона на ваше имя поступил персональный приказ Рэдклиффа. На утро понедельника он назначил совещание спецагентов, которое состоится в Лондоне.

— Здесь нет никакой ошибки?

— Не могу знать. Рэдклифф загадочен, как дьявол.

Спустя полчаса Грегсон осторожно обходил вокруг сторожки, над которой клубился дым.

Вокруг стояла абсолютная тишина: ни хруста веток, ни шелеста травы. Мощный удар в висок, сваливший Грегсона с ног, был настолько неожиданным, что Артур даже не успел схватиться за лазерный пистолет.

Когда сознание вернулось к нему, он попытался встать. Но чья-то сильная рука толкнула его в грудь, заставив сесть на стул. Открыв глаза, он увидел перед собой ствол своего же собственного лазерного пистолета, который держал в руках человек лет сорока пяти, с сильной сединой на висках. Радом с ним стоял человек небольшого роста, намного старше, и проверял содержимое бумажника Грегсона.

— Ничего нет, только разрешение на полет из Нью-Йорка. Его зовут Артур Грегсон, — сказал пожилой.

— Мы из него вытрясем все, что нам надо, — заверил первый, схватив Грегсона за лацканы пиджака. — Кто ты такой? Что ты здесь делаешь?

Грегсон тряхнул головой, пытаясь прийти в себя.

— В «Кларин» я прочел одну историю. Поверив в нее, я…

Грегсон ощутил на лице пальцы того, кто был помоложе.

— Можешь не продолжать. Ты прочел историю по пути из Нью-Йорка и решил проследить за нами.

— Я остановился в Строусберге.

— Почему ты оставил самолет на ферме, а сюда пришел пешком через лес, вместо того чтобы топать по дороге?

— Но ведь здесь нет площадки для посадки.

Грегсон тут же получил удар кулаком в лицо и почувствовал на губах кровь.

— Это Кромли, — сказал человек с пистолетом, указывая на пожилого.

Грегсон заговорил, обращаясь непосредственно к Кромли.

— Вы написали о том, что я все время подозревал. Вы просили помочь. Именно это я и хотел сделать.

— Это была ошибка, — ответил Кромли. — Мне сказали, что я не должен был этого делать, то есть обращаться к доктору Холту. Из-за, этого о нас стало слишком много известно. Я…

— Заткнись! — вмешался человек с пистолетом. Повернувшись к Грегсону, он опять повторил: — Кто ты такой? Кто тебя сюда послал? Чего ты хочешь?

— Хочу помочь, — процедил Грегсон сквозь разбитые губы и с воодушевлением добавил: — Хочу сделать хоть что-нибудь, чтобы убрать с нашей дороги, пока не поздно, Комитет безопасности…

Кромли и его напарник неуверенно переглянулись.

Неожиданно из глубины дома послышались торопливые шаги и встревоженный голос прокричал:

— Он из Комитета безопасности! Это спецагент!

В дверях появился какой-то человек в халате и в шлепанцах. Несомненно, это был валорианин, о чем свидетельствовало отсутствие ногтей на пальцах.

Человек с пистолетом резко повернулся и направил дуло в лицо Грегсону.

Валорианин закричал:

— Нет, подожди! Это тот, о ком племянница Форсайта сказала, что… — Внезапно резкие черты его лица исказились от страха, и он воскликнул: — О боже! Я совершил ошибку! Они приближаются! Они уже здесь!

В ту же секунду стекло в окне разлетелось вдребезги, и лазерный луч пронзил комнату, попав в грудь человеку, который угрожал Грегсону. Два других луча, отрегулированных так, чтобы лишь оглушить жертву, попали в Грегсона и валорианина, и оба они потеряли сознание.

Еще через мгновение группа агентов во главе с начальником оперативного отдела ворвалась в хижину.

— Довольно драматичное спасение, вам не кажется? — заметил он, поглядывая на лежавшего без сознания валорианина.

Грегсон все еще пребывал в каком-то заторможенном состоянии. Откуда пришелец знал Элен? От кого он получил сведения о самом Грегсоне? Каким образом он почувствовал, что группа агентов находится рядом с хижиной?

— Я предполагал, что подобная ситуация потребует скрытных действий, — усмехнулся начальник отдела. — С вами все в порядке?

Грегсон потер воспаленную щеку:

— Я бы хотел присутствовать на допросе этих двух типов.

— Очень сожалею, но у меня приказ направлять всех задержанных в места полной их изоляции.

 

ГЛАВА 6

Звонок видеотелефона поднял Грегсона с постели. Он не сразу вспомнил, что находится в Лондоне, в отеле «Маунт Ройял», и что на утро понедельника назначено совещание.

Он нажал на кнопку, и на экране появилось лицо Велфорда.

— Извини за беспокойство, но я думаю, что тебе уже необходимо быть здесь, хотя сегодня и воскресенье.

— Который час?

— Почти полдень. Я с нетерпением жду тебя, ведь у меня на руках приглашение на пудинг к Симпсонам, в Йоркшир. Нам не мешало бы поболтать, как считаешь?

— Сейчас буду.

— То есть через полчаса, если реально. Кстати, я только что закончил чтение отчета о твоих вчерашних подвигах. Я всегда был уверен, что кто-нибудь из нас обязательно поймает валорианина.

Англичанин отключил связь, а на Грегсона вновь нахлынули мысли о случившемся вчера в охотничьем домике. И никак не выходила у него из головы последняя фраза валорианина: «Это тот, о ком племянница Форсайта сказала, что…»

Неужели Элен является членом их организации? Неужели ее склонили к сотрудничеству с валорианами, как Кромли, его спутника и того убийцу, которого Велфорд задержал в Манхэттене? Или ему просто почудилось, что упомянули ее?

* * *

Машин на улице было совсем немного, и такси быстро катило через Оксфорд.

— Я уже сказал, — повторил Велфорд, понимая, что ему пока не удалось отвлечь Грегсона от его мыслей, — что теперь твоя очередь мне помочь. Вчера я якобы должен был получить свою дозу «одержимости». Одно из двух: или этого не произошло, или я самый спокойный «одержимый» из всех, кого ты знаешь.

Грегсон поморщился.

— «Одержимость» — это не предмет для шуток.

— Согласен. Зато леди Шеффингтон…

— Кто это?

— Узнаешь в свое время. Давай переменим тему. Я восхищен тем, что мне довелось прочитать о твоих приключениях. Боюсь только, что не тебе принадлежит пальма первенства в поимке живого валорианина.

— Ты это о чем?

— О завтрашнем совещании. У меня такое ощущение, что Рэдклифф с успехом допросил какого-то валорианина и теперь готов огласить результаты и выводы.

Движение транспорта на Трафальгарской площади уменьшилось настолько, что машин практически не было. Грегсон закрыл окно такси, чтобы не слышать пронзительного воя сирены, сопровождающей подкожную инъекцию, которую, очевидно, делали кому-то возле колонны Нельсона.

Звук сирены распугал стайку голубей, которая вспорхнула и полетела в сторону улицы Кокспур. Сразу же послышался характерный звук сигнала машины группы поиска Комитета безопасности, которая пронеслась по Уайтхоллу.

— Пойдем пешком, — предложил Велфорд. — Дом Симпсонов рядом. Кроме того, мне нужно выяснить отношения с леди Шеффингтон. Эта «леди» не принадлежит к знати. Возможно, ее титул был получен по чьей-то прихоти при крестинах, а может, добыт и обманом.

Они приблизились к зданию, фасад которого был украшен помпезными надписями. Грегсон прочел некоторые из них, выполненные позолоченными буквами: «Угадай свой шанс», «Познай свою судьбу и будь к ней готов», «Ожидает ли тебя «одержимость» в будущем?»

— Именно эта «леди» и предсказала тебе, что ты станешь «одержимым»? — спросил Грегсон.

Велфорд кивнул в знак согласия.

— А сейчас необходимо вернуть мои деньги. — Предугадывая следующий вопрос, он добавил: — Нет. Обычно я не трачу время на гадания. Просто мне стало любопытно, потому что все трое, о ком я получил новые сведения, бывшие «одержимые». Кроме того, она прославилась тем, что делает удивительно точные предсказания. Это ее конек.

Леди Шеффингтон оказалась толстой женщиной с грубыми чертами лица и соответствующим ее облику голосом. Даже в кабинете, устланном толстыми коврами, она не казалась менее тучной. От нее пахло джином, который, похоже, оказывал на нее стимулирующее действие, что уже отражалось на ее физиономии.

— Вы пришли за своими деньгами? — спросила она, уставившись на Велфорда.

— Вам не кажется, что я не похож на «одержимого»? — в свою очередь спросил ее Велфорд.

— Будете, когда прочтете свой ответ, дорогуша. До назначенной даты осталось еще три дня, — рассмеялась она хриплым голосом.

Велфорда это позабавило.

— Вам не свойственно ошибаться в расчетах?

— Ну почему же, я не раз ошибалась.

— Возможно, вы еще не были «одержимой»?

— Я… «одержимая»? — она перестала смеяться. — Дорогуша, никогда в моей жизни такого не было. За исключением той ночи в Челси, когда ты разговаривал с тем красивым симпатичным парнем с волнистыми волосами. Жаль, что он не был джентльменом.

Ирония моментально исчезла с лица Велфорда.

— Ну да ладно, дорогуша. Была я «одержимой». Но мне не нравится об этом вспоминать, понятно?

Ода опять хохотнула хриплым голосом, затем внимательно посмотрела на Грегсона.

— Не прочесть ли тебе твою судьбу, парень? Я могу. Слушай меня. Если бы я была на твоем месте, то уклонилась бы от обеда с индюшкой через пару дней. А ферма, на которой живет тот слепой тип, — не лучшее место для того, к кому подбирается болезнь.

Грегсона словно током ударило. Он растерянно посмотрел на Велфорда. Если даже это был хорошо поставленный розыгрыш, то слишком уж грубый. Тем не менее Грегсон рассмеялся. Раньше ему приходилось выносить куда более грубые шутки.

* * *

В понедельник утренний инструктаж в Комитете безопасности задерживался. Грегсон и Велфорд нашли свободные места в третьем ряду. Они обратили внимание на то, что в зале находились спецагенты со всех концов света.

Через несколько минут появился Рэдклифф и направился к сцене. Бросив взгляд на двух помощников, которые возились с магнитофонами, он посмотрел на часы. Затем оглядел аудиторию и увидел Грегсона. Кивнув ему, осмотрелся по сторонам.

— Внушительная фигура этот Рэдклифф, — прокомментировал Велфорд.

— У него плечи как у юноши, — согласился Грегсон.

— Если мне суждено стать «одержимым», как предсказывает леди Шеффингтон, хотел бы я быть в такой форме, как наш директор.

— Рэдклифф — бывший «одержимый»? — удивился Грегсон.

— Да, конечно. А ты не знал? Он один из первых, кто справился с болезнью. Насколько я знаю, это произошло году в восемьдесят шестом.

— Нет, я и не знал ничего.

Теперь Грегсону стало понятно, почему Рэдклифф стал такой заметной и авторитетной фигурой в структурах Комитета безопасности при создании Институтов изоляции. Несомненно, им двигало сострадание к тем, кто был вынужден в одиночку бороться с недугом.

Англичанин рассмеялся:

— Тебя эта информация ошеломила так же, как меня в свое время сообщение о том, что губернатор Нью-Йорка — бывший «одержимый». Пожалуй, нам нужно пару раз посидеть и сравнить наши данные.

— Да, пожалуй, — как-то безразлично отозвался Грегсон.

— Президент Италии также является членом этого своеобразного «клуба».

Об этом Грегсон знал. Велфорд продолжал говорить о жертвах болезни, и эта настойчивость была неприятна Грегсону.

— Да, да, — беспокойно сказал он. — Я знаю, что многие бывшие «одержимые» занимают сейчас высокое положение. Мы уже пришли к выводу, что эти люди лучше всего подготовлены к тому, чтобы брать на себя ответственность.

— Верно, — ответил Велфорд, сразу посерьезнев.

Грегсон вспомнил, как вел свою предвыборную кампанию губернатор Армистер. Он настаивал на том, что люди, выработавшие иммунитет против болезни, обладают наилучшими возможностями для принятия решений в любой области. И что именно на них должна быть возложена задача спасения современной цивилизации.

Велфорд прервал раздумья Грегсона.

— Я лишь обозначил проблему. Надеюсь, что ты подумал об этом и пришел к тем же выводам, что и я.

Раздраженный подобной настойчивостью, Грегсон отвел глаза.

— У меня уже голова опухла от всего этого.

Тогда Велфорд задал вопрос в лоб:

— Почему бывшие «одержимые» становятся целью номер один для покушений со стороны валорианских боевиков?

Поморщившись, Грегсон ответил:

— Я вижу, что у тебя голова забита только этим, как и у меня. Если валориане так страстно хотят покорить Землю, почему бы им не посеять растерянность и путаницу среди нас, повсюду добившись власти?

* * *

Наконец аудитория заполнилась. Рэдклифф вновь пересек сцену, подошел к трибуне и внимательно оглядел присутствующих.

— Цель нашего сегодняшнего совещания — расставить точки над «i», — начал он твердым и уверенным голосом. — Мне очень приятно сообщить вам, что мы располагаем всеми необходимыми данными для осуществления координированных действий против валориан. Будем максимально лаконичными. Во-первых, у всех на руках есть отчет о контакте, осуществленном Грегсоном в Пенсильвании. После того, как я закончу, у вас будет возможность задать ему вопросы и выяснить все до малейших деталей, которые могут вам показаться особо важными. Что касается случая с Грегсоном, то должен сказать, что он, как и каждый из нас, внес свой вклад в осознание угрозы присутствия пришельцев среди нас. Он считает, что большие города, государственные центры не являются тем местом, где нужно вести поиски валориан, хотя они и могут осуществлять там свои диверсионные акции.

За шторой послышался какой-то шум. Рэдклифф с раздражением посмотрел через плечо. Затем продолжил:

— А сейчас проанализируем другой случай, происшедший с другим нашим агентом, Эриком Фридманом в Баварии. Фридман, где вы? — В глубине зала поднялся высокий и стройный северянин. — Поскольку мы не распространили отчет о вашем контакте, не могли бы вы вкратце рассказать нам, что с вами произошло?

Фридман заговорил резким гортанным голосом:

— Отделение воздушного транспорта Комитета безопасности сообщило нам, что к югу от Мюнхена приземляется неизвестный корабль, работающий на солнечной энергии. Мы прибыли на место как раз в тот момент, когда команда корабля усаживалась в машину. Мы начали их преследовать. Они съехали с автострады и двинулись в заросли кустарника. Попытавшись их догнать, мы обнаружили, что на поле полно пней. Машина стала бесполезной.

— А валориане преодолели заросли безо всяких проблем?

— Вот именно, — сказал немец и сел.

Рэдклифф сделал глоток воды.

— Вернемся к Грегсону, в Нью-Йорк. Вы уже знаете о случае на улицах Манхэттена. Грегсон рассказал, что в борьбе с пришельцем случайно сделал сам себе инъекцию. — Директор сделал паузу, а затем продолжил: — Господа, смею предположить, что автомобиль с валорианами, который Фридман преследовал, на самом деле с автострады не съезжал. Более того, и Грегсон не боролся с пришельцем в тупике. А наоборот, пришелец внушил Грегсону, что тот борется, и заставил его сделать самому себе укол.

По залу прокатился гул удивления. Велфорд прошептал: «Я пропал!»

— Как видите, господа, — торжественно продолжал Рэдклифф, — они не ограничиваются внушением. Они вызывают галлюцинации, являются мастерами гипноза. Поверить в это нас заставил побег валорианина, который находился у нас под стражей.

Велфорд выпрямился на стуле и удивленно воскликнул:

— Пришельцы с даром гипноза!

Пот выступил на лбу Рэдклиффа. Он залпом выпил целый стакан воды.

— Что касается причин, которые привели валориан к нам, то, хотя они нам неизвестны, мы можем их логически вывести. Без всякого сомнения, они планируют захватить Землю с минимальными для себя потерями средств и личного состава, а также с минимальными усилиями. У нас есть подозрения, что так или иначе они приложили руку к нашей ядерной катастрофе. Мы можем достаточно уверенно считать, что именно они занесли на Землю «одержимость», чтобы облегчить завоевание, не прибегая к прямой агрессии.

Грегсон напрягся как струна. Неужели Элен в самом деле была вовлечена во что-то подобное? Сейчас, как никогда, ему хотелось вернуться в Пенсильванию.

Рэдклифф стукнул кулаком по трибуне:

— Но теперь мы знаем, как их победить! Наша главная стратегическая задача — полностью лишить их деятельность покрова секретности, который позволяет им свободно передвигаться в сельской местности и вербовать себе сообщников, не подозревающих об истинных целях валориан. — Рэдклифф остановился и испытующе посмотрел в зал. — Господа, завтра весь мир узнает все то, что вы узнали сегодня. Впредь мы не будем бороться в одиночку. — Его голос вновь стал спокойным. — Я сказал, что один из валориан сбежал. У нас остались еще двое. Один из них находится здесь. Мы были вынуждены сделать ему укол, чтобы он не представлял угрозы для нас.

Рэдклифф сделал знак куда-то в сторону сцены. Отдернулся занавес, и взору присутствующих предстал валорианин, скорчившийся на стуле с головой, упавшей на грудь.

Рэдклифф поднял голову валорианина.

— Откуда ты прибыл?

— Из валорианской системы, — послышался медленный ответ.

— Как вам удается стать похожими на людей?

— Наблюдения, интенсивные тренировки, хирургическое вмешательство.

— Что такое «одержимость»?

— Болезнь, которую мы обнаружили в другой звездной системе.

— И вы завезли ее к нам?

— Да, — поколебавшись, ответил валорианин.

— Ее можно вылечить?

— Нет. Это циклическая болезнь.

— Валориане обладают иммунитетом против нее?

— Да.

— Каким образом вам удается убеждать людей помогать в проведении ваших акций?

— Гипнотическим внушением.

— Но почему вы прибыли именно к нам?

— Болезнь приведет к коллапсу вашу систему, в результате чего мы получим все ресурсы Земли.

Рэдклифф обошел стул сзади. Грегсон обеспокоенно смотрел, как директор вытащил из внутреннего кармана пиджака лазерный пистолет.

Раздался щелчок, и луч пронзил мозг валорианина. Пришелец тут же рухнул со стула вперед, на пол.

Рэдклифф бесстрастно окинул взглядом аудиторию.

— Я всего лишь хотел показать вам, что в обращении с пришельцами нет места человеческим чувствам. Только мертвые они не представляют для нас угрозы.

Кто-то исступленно вцепился в руку Грегсона. Он повернулся и увидел трясущегося рядом с ним Велфорда. Глаза англичанина остекленели от ужаса, губы дрожали, бессильные что-либо вымолвить.

Раздался первый пронзительный крик, Велфорд закрыл глаза руками.

Вся аудитория наполнилась жуткими криками. Грегсон сделал укол, и звук сирены возвестил о том, что Велфорд стал «одержимым».

 

ГЛАВА 6

Распространенная неудавшейся экспедицией «Нины» идея «Пришельцы — среди нас» стала после 1995 года, сразу после ядерной войны, навязчивым и парализующим всех явлением. В течение нескольких месяцев ошалевший мир должен был научиться выдерживать ожидание ужаса, питаемое слухами. Однако все равно никто не был готов к тому удару, который ожидал общественность на пресс-конференции, проведенной в старом зале заседаний Генеральной ассамблеи ООН.

Перед целой батареей камер расположилось все руководство Комитета безопасности во главе с Рэдклиффом, командующим Международной гвардией и офицерами, возглавляющими космический отдел и связь Комитета.

Грегсон и Эрик Фридман сидели за столом справа от президиума, а слева, скрюченный, с кляпом во рту, сидел заговорщик-землянин, которого Велфорд задержал на Сорок третьей улице.

Рэдклифф произнес вступительную речь, наподобие той, что была выслушана на совещании в Лондоне.

Грегсона и Фридмана попросили повторить сообщения о случившемся с ними.

Затем вытащили кляп изо рта узника.

Человек пытался освободиться от наручников и изрыгал проклятия:

— Идиоты! Неужели вы не видите, что они пытаются нам помочь?! Валориане никого не гипнотизируют! Они…

Рэдклифф подошел к пленнику и опять заткнул ему рот. Затем, наклонив голову, окинул взглядом присутствующих.

— Вот против этого мы и боремся. Против силы, которая может превратить нас в бесчувственных роботов. Уничтожить нашу волю к сопротивлению. Ввергнуть нас в рабство.

Затем была показана пленка со сценой допроса на совещании в Лондоне, которая напомнила Грегсону о печальной судьбе Велфорда. Прямо с того совещания он был отправлен в лондонский Центральный Институт в Гайд-парке.

Удрученный Грегсон вдруг вспомнил о пророчестве той женщины, которая предсказала финальный приступ на ферме Форсайта через два дня.

Звук выстрела лазерного пистолета отвлек его от печальных мыслей. Он был очень удивлен, что директор показал сцену смерти валорианина. Но потом понял, что так и было задумано, чтобы эта сцена стала сигналом к борьбе, призывом к максимальному напряжению всех сил землян.

* * *

Еще до этой пресс-конференции в отдел связи с общественностью стали поступать первые отклики.

В Буэнос-Айресе толпа абсолютно не обратила внимания на женщину, которая стала «одержимой», поскольку люди во все глаза наблюдали за сценой допроса на экране телевизора, выставленного в окне отделения Международной гвардии. Вместо этого перепуганные аргентинцы обратили всю свою ярость против какого-то стройного мужчины с зеленоватой кожей и короткой прической. И напрасно тот вопил, что он не валорианин.

В округе Монро, в Пенсильвании, стихийно возникли группы добровольцев, которые проверяли каждый дом и каждую ферму. Были случаи, когда поджигали леса при проведении подобных облав.

В Осаке орда встревоженных японцев под воздействием увиденного и услышанного вообразила, что «одержимые» и есть валориане, и сожгла местный Институт изоляции.

Но среди массы подобных сообщений было и кое-что обнадеживающее. Недалеко от Парижа в отделение полиции пришли два перепуганных типа и сдались Международной гвардии. Как выяснилось, они принадлежали к одной из ячеек подпольной валорианской организации и теперь просили изолировать их. Перед этим у них произошла стычка. Один человек был убит, двое других сбежали с валорианином, не поверив распространенной информации.

После окончания своего публичного выступления Рэдклифф стал убеждать Грегсона не обращать внимания на сцены стихийного возмущения толпы. Да, соглашался он, возможно, первая реакция населения чересчур агрессивна. Но в то же время она показала присутствие боевого духа.

Это выступление во вторник неожиданным образом отозвалось в Манхэттене. Тысячи людей собрались на Восточной авеню и в магазинах вдоль реки, полные решимости отразить нападение врага на штаб-квартиру сопротивления валорианам.

Это, безусловно, облегчило Грегсону исполнение его обязанностей офицера безопасности здания Секретариата. Поэтому он нашел время, чтобы во вторник и среду связаться с Элен. Он не удивился, что она всякий раз уклонялась от разговоров о прошедшей пресс-конференции.

Видя тревогу на привлекательнейшем из всех лиц — ее лице, Грегсон не стал на нее давить. Ведь он не знал тех обстоятельств, которые превратили ее в фанатичную сторонницу пришельцев.

В среду вечером Рэдклифф отбыл в Монреаль, где особое подразделение гвардии с помощью местных сил ликвидировало ячейку подпольной организации, застрелив при этом двоих валориан.

Перед тем как улететь, он, улыбнувшись, сказал Грегсону:

— Похоже, нам удалось справиться с ними. Благодаря вам мы знаем теперь, где их искать. Вы заслуживаете отпуска. Пусть вас заменит кто-нибудь из ваших подчиненных. Если есть желание, напишите отчет, но не возвращайтесь, пока хорошенько не отдохнете.

* * *

При таких обстоятельствах Грегсон вновь оказался на ферме Форсайта. Билл ожидал его в грузовике, служившем для перевозки инструментов.

— Грег? Это ты? — неуверенно спросил слепой, вцепившись в руль.

— Да, я. Ну-ка, подвинься. Теперь я поведу машину. До сих пор это делала Элен?

— Я так и знал, что ты об этом спросишь. Нет, не она. Конечно, права я бы никогда не смог получить, но кто мне может запретить ездить по собственной ферме? Давай забирайся внутрь.

Все еще колеблясь, Грегсон сел и внимательно посмотрел на лицо Билла. В его чертах ощущались гордость и решимость. Седые волосы развевались на холодном ветру. Форсайт был готов делать большую часть того, что он делал до потери зрения.

Билл сделал поворот. Похоже, что его не волновал тот факт, что он не видит, когда нужно поворачивать.

— Валориане, да? — громко сказал он. — Я всегда чувствовал, что за сообщениями твоего брата с борта «Нины» что-то кроется, Думаю, что и все так считали. Но кто бы мог подумать, что искать надо в таком захолустье, как наше?

— Именно поэтому пришельцы и обосновались в таких краях.

Форсайт высунул руку наружу. Теперь Грег понял, каким образом Билл мог вести машину. Если бы он съехал с дороги, его пальцы коснулись бы ограждения, и стала бы ясна необходимость скорректировать движение.

— Тебе следовало бы быть здесь прошлой ночью, — сказал Билл. — В Строусберге сформировали целую колонну автомобилей. Колонна прибыла сюда и сожгла охотничий домик Вильсона и окрестный лес.

— Как поживает Элен? — осведомился Грег.

— Да бог ее знает! С виду спокойна и в то же время нервничает. Возможно, боится какого-нибудь валорианского гангстера. Вчера ночью я слышал, как она ходила из угла в угол своей комнаты до самого рассвета.

В девяти метрах от двери дома Билл остановился со словами:

— Ну как, а?

Но мысли Грегсона были о другом: какое отношение имела Элен к тем типам в охотничьем домике Вильсона? Каким образом они узнали, что он агент Комитета безопасности?

— Ну, и что ты скажешь? — повторил Билл, слегка постукивая по рулю.

— Отличная работа, — бесстрастно ответил Грегсон. — Должно быть, ты много тренировался.

* * *

Форсайт отправился спать сразу после ужина. Грегсон подбросил дров в камин и удобно уселся перед ним в кресле с рюмкой коньяку в руке. Элен делала приготовления к обеду для завтрашнего празднования Дня благодарения.

Но вскоре она появилась в гостиной, в какой-то нерешительности осматриваясь по сторонам. Она подошла и села на диван рядом с креслом Грегсона. Отблески огня в камине, переливаясь на ее золотистых волосах, создавали вокруг ее головы своеобразный ореол.

Грегсон встал, поставил рюмку на стол и украдкой открыл футляр с принадлежностями для инъекции. Нужно было быть готовым ко всему.

Не сводя глаз с огня, она сказала:

— Грег… относительно той группы в охотничьем домике. Я… ты задержал не всех членов ячейки.

Он ждал, не желая подавать виду, что пытается выудить у нее максимум информации.

— На чердаке находился еще один человек. Его задачей было дежурить, пока Каворба спал. Он…

— Каворба?

— Так звали валорианина, руководителя ячейки. Когда агенты гвардии атаковали, этот человек спрятался. Позже, еще до твоего отлета из Пенсильвании, он сообщил мне, что Каворба упомянул меня в твоем присутствии. И я поняла, что ты обязательно должен будешь прийти к выводу о моей принадлежности к организации.

Закрыв лицо руками, она неожиданно расплакалась. Грегсон видел, что в уколе нет никакой необходимости. Он заставил ее выпить немножко коньяку, и она стала сбивчиво рассказывать, как вступила в контакт с этой группой. Месяц назад Энох Кромли и валориане воспользовались ее страхами, чтобы выйти на Грегсона.

Кромли частенько заезжал к ним на ранчо, подолгу разговаривал с ней в саду или в поле. Вначале ее забавляла защищенность Кромли на теме «пришельцев». Она смеялась, когда он начинал говорить, что Комитет безопасности является единственной враждебной силой, препятствующей помощи жителям Земли со стороны валориан. А поскольку Грегсон работает в Комитете, ему грозит опасность.

— Я тогда еще не осознавала, — продолжала свой рассказ Элен, вся дрожа, — что они рассматривали меня лишь как средство, чтобы добраться до тебя. Думаю, они планировали захватить кого-нибудь из сотрудников Комитета.

— А где ты встретилась с валорианином?

Элен рассказала, что гуляла в лесу позади фермы, когда встретила Кромли с Каворбой. Они попытались рассеять ее недоверие и убедить, что Каворба действительно пришелец.

— Он был очень убедителен. Большая часть из того, что он говорил, была полной чепухой, но он выглядел очень искренним, каким-то уж очень беззащитным и взволнованным.

— И что же он сказал?

— Что они хотят спасти Землю!

— Спасти от «одержимости»?

Она утвердительно кивнула.

— Да, но главным образом — от Комитета безопасности, до того как он уничтожит и их, и всех нас.

— И ты в это поверила?

— О Грег! До вчерашнего выступления я и не догадывалась, как они действуют, не знала об их таланте убеждать. Каворба даже сказал, что «одержимость» вовсе не болезнь, что это всего лишь иная форма восприятия.

— Что, что?

— Шестое чувство. Иная форма видения реальности. Он еще сказал, что мы все должны пройти через эту «одержимость».

— А тебе не пришло в голову, что он может и соврать?

— Он все время приводил доказательства. Заявил, что и сам он… сверхчувствителен, хотя здесь не может в полной мере использовать свои способности. Он говорил, о чем я только что подумала. Предсказал, что если я начну рыть землю там, где стою, то обнаружу корень, который разветвляется на шесть корешков. Я ведь не знала, что он способен внушить то, чего нет на самом деле.

Она опять начала рыдать, и Грегсон вновь дал ей выпить коньяку. Затем прижал ее к себе и не отпускал, пока она не успокоилась.

— Ты сказала, что они хотели добраться до меня?

— Да, и при этом объяснили мне, что это — для твоего же блага, так как они собираются уничтожить Комитет. И постоянно подчеркивали, что их цель — спасти мир.

— Поэтому ты и вызвала меня сюда?

Он лишь утвердительно кивнула.

— Значит, ты знала, что Билл не был «одержимым»?

— Знала. Его крики были слишком осмысленными для «одержимого». Вот как получилось, что я связалась с тобой по видеофону. Каворба планировал вступить с тобой в контакт через день после твоего прилета. Но мне и в голову не приходило, что ты уже знаешь о существовании ячейки их организации в наших краях.

Элен подняла голову с его плеча и сразу посерьезнела, увидев, что он задумчиво молчит.

— Стало быть, ты притворялась, что хотела бы выйти за меня замуж?

— О нет! Это решение я приняла задолго до всех этих событий. Но когда они рассказали мне об опасности, которая тебе угрожает, я захотела как можно быстрей отвести от тебя эту угрозу.

Она замолчала, не сводя глаз с разгорающегося огня.

— В прошлую пятницу, когда ты дал понять, что у тебя кто-то есть, я не знала, что и думать. Кроме того, я видела, что ты никогда не оставишь свою работу в Комитете.

— Никого у меня тогда не было, да и сейчас нет, — ответил Грегсон.

— Теперь-то я это понимаю. Эта пресс-конференция разъяснила все: как меня обманули и внушили, что очень важно помогать валорианам; и что ты вел себя так, потому что должен был уничтожить их организацию.

Он молчал, позволяя ей думать, что его обязанности были единственным препятствием между ними, обманывая даже самого себя, что угрозы «одержимости» больше не существует.

— Тебе удалось узнать еще что-нибудь о том, что должны были делать эти ячейки?

— Насколько я знаю, первоочередная их задача на сегодня — расширение сферы действий и укрепление своих позиций. Не сомневаюсь, что существуют группы боевиков, которые готовы напасть на отделения Комитета. Но в основном все находится на организационной стадии.

Для него было очевидным, что, несмотря на свой ограниченный опыт, Элен могла бы представить подробную информацию о планах пришельцев. Но как передать эту информацию в соответствующие органы, не «засветив» Элен?

— Думаю, Комитет выйдет на меня, — задумчиво произнесла она.

— Может быть, и нет. Институты изоляции набиты задержанными. Мы не сможем допросить всех.

— Я буду к этому готова, если за мной придут, — уверенно заявила девушка.

«Они не придут», — пообещал Грегсон самому себе. В конце концов, у него есть определенные привилегии. Если он все объяснит, Рэдклифф поймет его.

* * *

На следующее утро, когда Грегсон встал, из кухни по всему дому уже разносились манящие запахи. Элен, которая по сравнению со вчерашним днем казалась вполне спокойной, занималась готовкой.

— А для сонь кофе нет, — заявила она, но затем смягчилась, не отрываясь от приготовления индюшки. — Ладно уж, придется дать тебе сандвич.

Он продолжал стоять в дверях, постепенно согреваясь от тепла, идущего из кухни, и щурясь от блестевшего на солнце свежевыпавшего снега. Элен что-то напевала, продолжая возиться у плиты. Грегсон не видел ее в таком хорошем настроении бог знает сколько времени. Она была одета в удобные зимние брюки и толстый красный свитер, воротник которого разлетался, словно лепестки розы, подчеркивая здоровый цвет ее лица и большие нежные глаза.

— Тебе придется ограничиться этим и потерпеть с основательной едой до полудня, — сказала Элен, протягивая ему бутерброд.

До полудня. Еще два часа, и он узнает, ошиблась ли леди Шеффингтон. «Я бы отказалась от обеда», — сказала она… Велфорд тоже не поверил предсказанию!

— Если бы ты встал пораньше, то помог бы мне слепить снеговика возле амбара, — шутливо сказала Элен. — Пойдем посмотрим?

Она направилась к большому снеговику, который словно бы чуть искоса смотрел на них. Брошенный сзади снежок попал ей в голову. Элен повернулась и хотела ответить тем же. Грег бросился к ней, но она увернулась от объятий и стала лепить снежок. Однако прежде, чем она успела его бросить, он схватил ее и повалил в сугроб. Не удержавшись на ногах, Грегсон и сам упал на нее сверху. Элен смеялась и пыталась увернуться. Снег посеребрил ее волосы. При солнечном свете ее голубые глаза казались совершенно бездонными, а меж приоткрытых влажных губ виднелись удивительно белые зубы. Элен вдруг как-то сразу притихла, и он, все еще держа ее в руках, крепко поцеловал девушку.

Это произошло так быстро, что он не успел даже подумать о том, что не хотел, чтобы это произошло.

Сильным рывком он уселся на снегу и провел рукой по волосам.

— Я…

Но закончить фразу ему не удалось. Словно огромное солнце взорвалось у него в мозгу. Это была ужасающая боль, которая, казалось, разрывала каждую клетку его существа.

Сознание Грегсона еще продолжало улавливать крики ужаса, и он понимал, что это не приступ, а окончательная победа болезни над ним.

Потеряв сознание от невыносимой боли, он уже не почувствовал подкожной инъекции.

 

Интерлюдия

Космическая лаборатория «Старфаррер» находилась в межзвездном пространстве. Ее бесконечные изогнутые коридоры, просторные помещения, в которых царила почти могильная темнота, лишь изредка прорезываемая свечением контрольных приборов, создавали особую атмосферу.

Свет был побочным продуктом так называемых «раультронических процессов». Не было нужды иметь на станции специальные осветительные установки.

Так думал руководитель экспедиции Ланурк, расхаживая широкими шагами по залу заседаний.

Он прислушивался к работе генераторов раульт-лучей («диффузоры света» — такой термин, приблизительно отражающий суть явления, применили люди из-за того, что восприятие человека ограничивается всего лишь пятью чувствами).

В самом деле, как объяснить обычному человеку, что такое стигумбра? Прежде всего пришлось бы говорить о Чендине, этой великолепной концентрации космических сил в центре Галактики. Можно, пожалуй, сказать, что Чендина — это источник сверхрадиации раульт-лучей, что делает возможным почти увидеть пульсацию. Можно даже объяснить, что соотношение между раульт-лучами и пульсацией такое же, как между светом и изображением. Так вот стигумбра — это контрсила, способная блокировать любые излучения раульт-лучей вплоть до границ Галактики. Кроме того, в этой ужасной стигумбре никто не смог бы пульсировать, даже валорианин.

Для Ланурка было большим удовольствием переводить все эти понятия в доступные для землянина термины. Итак, он вернулся к своим опасениям.

Здесь, на самом краю стигумбры, страх был почти материально ощутим. Ланурк подумал, что, наверное, те же парализующие чувства испытывает человек, стоящий на краю бездонной пропасти в плохо освещенной пещере.

Влияние стигумбры было настолько велико, что Ланурк едва улавливал мозговую деятельность Эваллера и Фускана. Должно быть, они углубились в стигумбру еще больше.

«Нет, Ланурк, — донеслась до него мысль Эваллера. — Якорь держит. Но мы вынуждены уменьшить мощность генераторов раульт-лучей, чтобы избежать чрезмерного перегрева».

Благодаря многочисленным средствам защиты Ланурк обнаружил повреждения в динамо-машине. Ее катушки перегорели из-за длительного пребывания под высоким напряжением. Ланурк передал приказ углубиться в стигумбру, чтобы не оказаться вне сферы действия раульт-лучей.

Система управления заработала с вибрацией, и «Старфаррер» лег на курс.

Ланурк сел за стол и сказал вслух:

— Мы можем передать, что наша экспедиция не удалась. У нас нет информации о них. Очевидно, что-то случилось с их системой связи.

«Возможно, нам нужно было послать еще один отряд?» — предложил Фускан.

«Нет, мы не можем допустить, чтобы еще один отряд попал в руки этих дикарей. Только не сейчас!»

«Но что же тогда делать? Попытаться сманеврировать и выйти на орбиту вокруг этого мира?» — спросил Эваллер.

— Великолепно! Чендина — излучатель, ну уж нет! — пробормотал Фускан.

Ланурк согласился с его мнением.

«Было бы безумием направлять «Старфаррер» в эту дьявольскую стигумбру. Возможно, нам удастся организовать другую группу».

«На это потребуется время, — заметил Эваллер. — Тренировка, занятия по языку, хирургические операции на пальцах. Кроме того…»

Если бы мысли Ланурка не были заняты пресс-конференцией, он наверняка почувствовал бы опасность. Но поскольку этого не произошло, в следующий момент все генераторы раульт-лучей остановились.

Ланурка охватил страх. Господи, это было так ужасно! Из-за отсутствия раульт-лучей он теперь мог полагаться только на собственное зрение.

 

ГЛАВА 7

«Одержимость» была страшной болезнью: она размягчала мозг, выматывала душу, доводила человека до помешательства. Для Грегсона это время было сплошным кошмаром, прерываемым только подкожными инъекциями, приносившими лишь чисто символическое облегчение.

Мучения, которые приносила с собой болезнь, обжигали мозг, притупляли все человеческие чувства. Мозг словно пронизывал какой-то луч, частоту волны которого и интенсивность невозможно было измерить.

У больного возникало ощущение, что в мозгу прорезана щель, через которую в сознание вползает ужас галлюцинаций и невиданная в этом мире боль. Иногда Грегсону казалось, что он разрастается до огромных размеров, охватывая время и пространство. В его душе, словно угли, пылали звезды.

Однажды его сознание прояснилось до такой степени, что он даже спросил, какое сейчас число. Слова медсестры, что он болеет уже больше года, повергли его в отчаяние и вызвали новый приступ болезни.

Казалось, что его организм впитывает все страдания и ужас, витающие вокруг него. Он не мог видеть, но каким-то необъяснимым чувством ощущал малейшие изменения окружающего мира, а также присутствие других «одержимых». Его мозг словно пропускал через себя их боль. Ощущения были настолько сильными, что Грегсон почти постоянно пребывал в бессознательном состоянии. Измученный и обессиленный этими приступами, он сконцентрировался на одной мысли: на самоубийстве.

Приблизительно за три часа ему удалось освободиться от ремней, которыми он был привязан к кровати. Все это время он очень боялся, что новый приступ болезни помешает осуществить задуманное.

Упав с кровати, он распластался на полу, не в состоянии делать простейших движений. Неожиданно его стошнило. Сотрясаясь всем телом, он уцепился за край кровати и, с трудом передвигая дрожащие ноги, двинулся в сторону ближайшего окна. Казалось, прошла целая вечность. Ему оставалось преодолеть всего несколько метров, когда силы оставили его. Вокруг раздавались ужасные крики «одержимых», и это было дополнительным стимулом для выполнения задуманного.

Звук шагов по коридору подействовал на него, как ушат холодной воды: он понял, что возвращается медсестра, которая воспрепятствует его попытке самоубийства. И снова на него накатила волна галлюцинаций. Комната поплыла у него перед глазами. Из последних сил он преодолел оставшееся расстояние и рывком выбросил непослушное тело в окно.

Грегсон не догадывался, что его палата находится на первом этаже. Поэтому он приземлился целым и невредимым в невообразимых зарослях какого-то дикого кустарника.

В следующий раз сознание вернулось к нему уже зимой. Через то же окно он увидел, как колышутся на сильном ветру голые ветки заснеженного дерева. В глубине двора высилась громада недавно пристроенного крыла муниципального Института изоляции имени Монро.

— Грег, — раздался чей-то мягкий, еле слышный среди криков голос.

Он повернул голову и увидел Элен, которая сидела рядом, пытаясь скрыть свое беспокойство. Само ее присутствие здесь, уверенная манера держаться, ее здоровый вид были своего рода насмешкой над тем жалким состоянием, в котором он пребывал.

— Ты выкарабкаешься, Грег! — сказала она, трогая его за плечо.

Но он отстранился, смущаясь своей худобы.

— Мы тебя ждем, — сказала Элен. — И Билл тоже верит в тебя. Он убежден, что у тебя все будет хорошо.

Он хотел ответить, но неожиданно для себя обнаружил, что в результате многомесячных криков напрочь лишился голоса. И тут же забился в конвульсиях. Он закрыл глаза, тело его напряглось, пытаясь оказать приступу сопротивление, чтобы Элен ничего не заметила. Но резкие звуки все же вырвались из его горла, он скорчился, словно жидкий огонь растекся по его жилам.

Грегсон вновь погрузился в фантасмагорический мир. Но все же он осознавал присутствие Элен, хотя и совершенно абстрактно. И вновь произошла полная потеря зрения и слуха. Глаза продолжали оставаться закрытыми, а уши улавливали лишь панические выкрики «одержимых».

Неожиданно что-то огромное и невообразимо ужасное заполонило внутренний мир Грегсона, принеся с собой ощущение жуткой тревоги, но в то же время и волну облегчения; Он понял, что ему сделали подкожную инъекцию, и был за это очень благодарен.

В начале февраля он провел целых три часа в полном сознании, не испытывая приступов болезни. А двадцать пятого и двадцать седьмого февраля ему удалось сохранять рассудок на протяжении целой ночи.

В начале марта мозг не испытывал кошмара болезни в течение всего дня, но в конце месяца сильнейший приступ не выпускал его из своих когтей целых трое суток.

Когда он пришел в себя, в его палате появился лечащий врач и спросил:

— Не желаете ли поменять декорации?

Грегсон, не понимая, уставился на него.

— Вам уже можно покинуть наше отделение, — пояснил врач.

— Но, — попытался возразить Грегсон, — я не чувствую, что вылечился окончательно.

— Окончательного излечения и быть не может. Возвращение к нормальной жизни зависит от вашей способности усилием воли бороться с приступами. Вы такую способность проявили в полной мере. Мы уже давно практически прекратили делать вам уколы. Вы справляетесь с приступами болезни благодаря своему мужеству.

Новая палата была значительно меньшего размера. Через широкие окна можно было видеть новые пристройки к Институту. По-весеннему зеленели поля. Никто вокруг не кричал. Не делали никаких уколов. Каждый пациент боролся в одиночку со случайными приступами, но никто не издавал при этом ни звука.

Грегсон знал, что большинство «одержимых», даже излечившись, заканчивают жизнь самоубийством, стоит лишь прекратить прием успокоительных средств. Но зачем же тогда жить, чтобы делать бесконечные усилия для контроля над собой во время череды новых и новых приступов болезни?

Неожиданно, уже в начале июня, его выписали из клиники.

Элен ожидала его у канцелярии и помогла ему сесть в машину. Лишь только он уселся, машина рванула с места и они направились на юг, на ранчо Форсайта.

На протяжении всей поездки радость освобождения из клиники омрачалась боязнью, что приступ накатит на него в присутствии Элен.

На ферме Форсайт помог Грегсону выйти из машины и войти в дом. Элен пошла на кухню сварить кофе, а он рухнул в кресло, обессиленный поездкой и всеми событиями сегодняшнего дня.

— Я совершенно не знаю, что произошло в мире за это время, — сказал он печально. — За два года моей полной изоляции, должно быть, случилось немало всякого.

— Мы поможем тебе адаптироваться, — успокоил его Форсайт.

— В Институте нам ничего не сообщали. Новостей, наверное, целое море?

— Да, хватает, но всему свое время.

— А как там валориане?

— У-у! Мы с ними покончили, почти со всеми. По крайней мере, беспокойства они нам уже не доставляют. На это понадобился почти год. Несколько небольших групп осталось, но стоит им высунуться хоть самую малость, как их тут же прихлопывают.

Элен вернулась с дымящимся кофейником и чашками. Когда она помешивала кофе Грегсона, ложечка дрожала в ее руке.

— Кроме того, — продолжал Билл, — меняется экономическая ситуация. Хотя наши ресурсы здорово истощились в борьбе с валорианами, Комитет безопасности разработал новый проект, который…

Элен прикрыла дяде рот ладонью и мягко сказала:

— Не думаю, что Грегу необходимо сейчас стараться узнать сразу обо всех мировых проблемах.

— Я как раз хотел рассказать о приятных вещах.

— Какое-то новое исследование? — спросил Грегсон, стараясь говорить безразлично.

— Об «одержимых».

Грегсон еще глубже втиснулся в кресло.

Элен понимала, что сейчас нужно избегать любого напоминания о болезни, но не знала, как незаметно напомнить об этом дяде.

— Комитет считает, — энергично продолжал Билл, — что болезнь является не органическим поражением, а результатом чего-то, происходящего в том районе космоса, через который проходит теперь наша Солнечная система. Что-то вроде солнечной радиации, которая поражает мозг.

На лбу Грегсона выступили капельки пота.

— Билл, — вмешалась Элен, — кажется, я оставила на плите второй кофейник;

— А? Что? Все понял! — улыбаясь, он вышел, убежденный, что молодой паре необходимо побыть наедине.

Но Грегсон уже не слышал их разговора: он находился на грани нового приступа.

Элен встала на колени рядом с креслом и взяла руки Грегсона в свои.

— Все будет хорошо, как раньше, дорогой, — успокаивала она. — Будет даже намного лучше.

Он перевел глаза на ее лицо, выражавшее надежду, и к нему снова вернулось мужество, позволившее подавить приближающийся приступ.

До середины июля Элен была для него настоящей сиделкой, заботливой, преданной, и неутомимой. Особенно она беспокоилась о его питании. В течение всего этого времени она была с ним рядом и придавала ему силы и мужество, так необходимые для борьбы с каждым новым приступом болезни.

Да и приступы эти, несмотря на их силу, случались все реже и реже. Обычно это происходило перед сном или сразу после пробуждения.

Форсайт появлялся редко. Иногда они видели его в сопровождении двух нанятых Биллом рабочих, помогавших в хлопотах по ранчо. Но большую часть времени Билл проводил один, даже ел у себя в комнате.

Поначалу ни Грегсон, ни Элен не обращали особого внимания на появившуюся вдруг у Билла склонность к одиночеству. Но постепенно у них зародилось подозрение, что за этим что-то кроется.

Однажды Грегсон напрямую спросил у Элен:

— Что происходит с Биллом? Почему он так старательно прячется ото всех?

Прежде чем она ответила, стараясь беззаботно улыбнуться, он все же заметил на ее лице выражение неуверенности.

— С Биллом все нормально. Возможно, некоторая депрессия.

— Я уже достаточно окреп, чтобы говорить даже об «одержимых». Другими словами, тебе нет нужды что-то скрывать от меня.

Она заколебалась, почти готовая начать ему что-то рассказывать, но в последний момент только улыбнулась и сказала:

— Единственное, что я скрыла, это пудинг с ромом, который приготовила на ужин.

Грегсон прижал к себе Элен и прислонился к стволу как раз того самого дерева, где у них произошел такой памятный ему разговор два года назад. Он поцеловал девушку, но она ответила на поцелуй довольно холодно и отвела лицо в сторону.

— Да, все повторяется в этом мире, — заметил он удивленно. — Два года назад ты сказала мне «да» именно на этом самом месте.

— А ты отверг меня, — как-то отстраненно ответила Элен.

— А сейчас твоя очередь?

Она прикусила губу и кивнула.

— Не понимаю. Но ведь я же не вернусь в Комитет!

— Комитет — это не единственное, что стояло между нами в ту пору, не так ли? Ты помнишь Филипа? Я не хотела, чтобы еще один дорогой мне человек в перспективе стал «одержимым».

На это он ничего не мог возразить.

Ее взгляд устремился куда-то вдаль.

— Первым стал Филип, затем — ты. А сейчас…

— Что сейчас?

Она задрожала.

— Я не хочу рисковать!

— Я уже прошел через это!

— Зато я — нет. Ты подумал, как ужасно иметь детей, рискующих заболеть этим? Господи, а разве не ужасно, будучи беременной, стать «одержимой»?!

Против такой логики, да еще сопровождаемой такими эмоциями, он не мог ничего возразить.

Послышался шум мотора и показался самолет, который приземлился по вертикали в точности на площадку возле дома.

Для Элен это оказалось весьма кстати.

— О, к нам гости! Давай наперегонки до посадочной площадки!

Грегсон испытывал гордость от того, что ему удалось опередить ее. Стройный молодой человек с эмблемой медицинского корпуса Комитета безопасности на рукаве ожидал их рядом с самолетом.

— Вы — Артур Грегсон? — спросил он.

— Да.

— Как вы себя чувствуете? Должно быть, совсем неплохо, если вы смогли выдержать такой забег. Меня зовут Горас Майлз.

Грегсон представил ему Элен и спросил:

— Вы выполняете поручение Комитета?

— Я привез вам лекарства. Однако, насколько я могу судить, они вам не так уж и необходимы. Есть проблемы с приступами болезни?

— В течение целого месяца ни одного приступа не было. А почему вы спрашиваете?

— Ну-у… — Майлз пошел к дому вслед за ними. — Вы выписались шесть недель назад, и в последний месяц не наблюдалось ни одного рецидива. Похоже, полное выздоровление. Рэдклифф будет доволен.

— Я не собираюсь возвращаться в Комитет. Я свою миссию выполнил.

— Да, конечно, — с готовностью согласился Майлз. — Вы сделали даже больше того, что вам предписывалось в ходе начальных операций против валориан. Но Рэдклифф попросил меня передать вам послание. Есть одна работа, которую можете выполнить только вы. Она еще более важна, чем та, которую вы выполняли до сих пор.

— И что это за работа?

— Не знаю. Я всего лишь доктор медицины, который передает эту весточку от директора. Но слышал, что вы нужны для того, чтобы окончательно покончить с болезнью. Рэдклифф надеется увидеть вас в своем кабинете в понедельник.

Передав пакет, Майлз улетел. Через час после этого Элен грустно спросила:

— Ты полетишь туда в понедельник, не так ли?

— Человеческое любопытство неистребимо. И даже если бы мне удалось избежать всего того, через что я прошел, стоило бы полететь.

— Я имела в виду другое. Необходимо какое-то время, чтобы быть уверенным, что болезнь не повторится. Но поскольку ты уже решил, что послезавтра улетаешь…

Он сжал ее плечи.

— Что, Элен?

— Я знаю, почему Билл такой спокойный и почему он стал затворником, почему все время закрывается у себя в комнате. Я нашла у него в комнате ампулы из-под успокоительных лекарств.

— Ты хочешь сказать…

— Да, он спокоен, не жалуется, не кричит… но он… он заболел.

 

ГЛАВА 8

Только в воскресенье вечером, накануне своего отлета, Грегсон решил поговорить с Форсайтом.

Не было никаких сомнений в том, что Билл решил тайно, в одиночку бороться с болезнью. Однако целый день Грегсон откладывал разговор, не зная, как об этом заговорить. И только вечером в воскресенье Элен отвела его на второй этаж, в комнату Форсайта, спавшего после обеда.

Она зажгла свет, осторожно осмотрела Билла и показала Грегу на следы подкожных инъекций на бледной коже слепого.

— Похоже, он уже несколько недель кряду делает себе уколы! — воскликнула девушка.

Форсайт со вздохом проснулся.

— Грег? Элен?

— Да, Билл. Это мы.

— Значит, вы все знаете. Думаю, у меня было не очень много шансов скрыть это.

— Я вызову спасательную команду.

Форсайт протянул руку за халатом.

— Нет, не надо, пока я могу сопротивляться. До сих пор мне это неплохо удавалось.

— В свое время я тоже так думал, — напомнил ему Грегсон. — Но все пошло прахом при седьмом приступе.

— При седьмом? О, у меня уже семидесятый. Так что пока я держусь. — Форсайт сел на край кровати. — А что если научиться не допускать приступов, пока не поймешь их суть?

— У тебя есть какая-то идея?

— Два года назад Элен сказала об этом и тебе, и мне. Шестое чувство.

— Я этого не говорила, — запротестовала Элен. — Я только сказала, что Каворба, чтобы сбить меня с толку, говорил о каком-то шестом чувстве.

— Не думаю, что он тебя пытался ввести в заблуждение. Скорее всего, он хотел в доступных для тебя терминах объяснить, что же такое «одержимость».

— И что же это, по-твоему?

— Как я уже сказал, что-то естественное, затрагивающее самые основы организма. Новая форма восприятия, может быть. В конце концов, сам Комитет пришел к выводу, что болезнь может быть вызвана некоей «космической радиацией».

— Но ведь бомбардировка мозга каким-нибудь типом радиации не имеет ничего общего ни с одной новой формой восприятия.

— Да неужели? — сухо улыбнулся Форсайт. — А разве любая форма восприятия не является ничем иным, как возбуждением особо чувствительного участка?

Видя подобную реакцию старика, Грегсон отказался от идеи переубедить его. Очевидно Форсайт был уверен в том, что должен приспособиться к «одержимости».

Элен медленно опустилась в кресло.

— Ты веришь, что пройдешь через все это только потому, что два года назад мне об этом что-то насочинял валорианин?

Форсайт отрицательно замотал головой. И у него было на это множество причин.

— Представьте себе мир, который никогда не знал света, но обитатели которого имеют глаза. Рассмотрим случай с господином Икс. Он всегда обходился четырьмя чувствами. Но однажды, когда он повернул за угол, кто-то направил ему в лицо луч света огромной силы. Что произойдет с ним, как вы думаете?

— Но… не знаю, — ответила Элен. — Думаю, это его должно испугать.

— Да ведь мир превратится для него в сущий ад! И если он не научится закрывать глаза и держать их закрытыми, он сойдет с ума, умрет от ужаса или покончит с собой.

Грегсон непроизвольно стиснул спинку кровати.

— Вообще-то, Билл, нас не очень интересуют твои объяснения. Гораздо важнее для нас обеспечить тебе уход, которого ты заслуживаешь.

— Это правда, Билл, — искренне подтвердила Элен.

— Со мной все будет хорошо! Просто мне еще нужно какое-то время, чтобы приспособиться. Неужели вы этого не понимаете? Я уже сейчас в состоянии объяснить столько вещей!

Элен неодобрительно покачала головой.

— Ты только пытаешься все объяснить. Сейчас, когда ты болен, ты пытаешься убедить себя, что все совсем не так уж и плохо.

Форсайт проворчал в ответ:

— Слушай, малышка, не лезь ты ко мне со всей этой психологической говорильней. Каков главный симптом приступа болезни, кроме сильной боли?

Поскольку ответа на этот вопрос не последовало, он ответил сам:

— Галлюцинации. И неужели не странно, что рано или поздно начинает казаться, что эти галлюцинации являются всего лишь гротескными, деформированными образами вещей вокруг нас?

— Билл, — попросил Грегсон, — позволь мне позвонить в Институт изоляции.

— Ну как же вы не понимаете?! — с отчаянием в голосе повторил старик. — Состояние болезни является необходимой фазой на пути к новому восприятию!

Грегсон понял, что сейчас уже нет возможности его успокоить.

— Грег! — напряженным голосом сказал Форсайт. — Я даже могу тебе объяснить, что такое это шестое чувство. Посмотри на свои руки. Ты можешь видеть множество деталей: линии и морщинки, волосы, цвет, отпечатки пальцев. Но таких особенностей у твоих рук неизмеримо больше, чем то, что ты мог бы почувствовать на ощупь или другим способом. А теперь представь, насколько утонченнее становится восприятие благодаря нашему новому шестому чувству! Мы сможем осознать даже космические и микроскопические принципы, на что сейчас ни один человек не способен.

Теперь Грегсон понял, почему Билл так отчаянно хотел, чтобы «одержимость» оказалась новым типом восприятия. Он нуждался в чем-нибудь необычном, чтобы компенсировать свою невыносимую слепоту.

— Вам с Элен достаточно обменяться взглядами, — с энтузиазмом продолжал Форсайт, — чтобы узнать, о чем каждый из вас думает. А преодолев «одержимость», мы сможем глубоко «видеть» мысли друг друга! Мы сможем предвидеть будущее. Человек сможет почувствовать западню, едва лишь она будет хоть как-то ему угрожать. — Поскольку все хранили молчание, он с надеждой в голосе воскликнул: — Грег!

— Я здесь, Билл, — после короткой паузы ответил Грегсон с заметным оттенком сострадания в голосе.

— Ты говорил, что та женщина в Лондоне с поразительной точностью предсказала твой приступ. Неужели это не наводит тебя на некоторые мысли? Может быть, она воспользовалась своим новым, шестым чувством, даже не осознавая этого?

Грегсон понял, что Форсайт построил всю свою аргументацию на этом единственном известном им совпадении.

— Билл, ты можешь гордиться тем, что один из тысячи смог противостоять этой болезни. Я смог справиться лишь с первыми шестью приступами. Лишь потом мне удалось преодолеть барьер. Сейчас ты должен позволить нам отвезти тебя в Институт.

— Я выйду отсюда только тогда, когда буду вынужден кричать от боли, — сурово ответил старик.

Той же ночью, чуть позже, когда Элен подала на кухне кофе, она спросила Грегсона:

— Что будем делать?

— Не знаю. Лично я не хотел бы, чтобы кто-то силой увозил меня в Институт.

— Но здесь дело несколько в ином! Ведь он зациклился на идее шестого чувства!

— Да нет, это всего лишь что-то такое, что дает ему сейчас хоть какую-то надежду.

— Ты завтра едешь в Нью-Йорк?

— Я должен ехать.

— Ну а мне что ты прикажешь делать?

— Быть радом с ним, имея наготове успокоительное, пока я не вернусь.

Ее лицо осветилось надеждой.

— Сколько это займет времени?

— Немного. Я только сообщу в Комитет, что не буду на них работать, какой бы ни была работа.

* * *

В здании Секретариата, из окна кабинета директора Комитета безопасности Уэлдона Рэдклиффа Грегсон не заметил больших перемен на Манхэттене за два года своего отсутствия.

Было очевидно, что восстановительные работы почти не ведутся. Но со всех сторон доносились звуки сирен, свидетельствующие об очередной жертве болезни, как постоянное напоминание об охватившем всех ужасе.

Грегсон обратил внимание на скопление людей на углу Восточной авеню и Сорок четвертой улицы. Колонна демонстрантов несла плакаты. Написанные ярко-красными и черными буквами, они легко читались даже из окна кабинета.

КОМИТЕТ БЕЗОПАСНОСТИ, ВЕРНИ НАШИ ДЕНЬГИ!

КОМИТЕТ БЕЗОПАСНОСТИ — УЗУРПАТОР ВЛАСТИ!

ПРЕДСТАВИТЕЛЬСТВО НАРОДА — МЕРТВО!

МИЛЛИАРДЫ ЖЕРТВ — НЕТ ИЗЛЕЧЕНИЯ ОТ «ОДЕРЖИМОСТИ»!

ДЛЯ ЧЕГО НУЖНА МЕЖДУНАРОДНАЯ ГВАРДИЯ,

ЕСЛИ НЕТ ВНЕШНЕЙ УГРОЗЫ?

РАСПУСТИТЕ КОМИТЕТ!

ДАЕШЬ НАЦИОНАЛЬНОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО!

Грегсон увидел, что на углу остановился армейский грузовик. Из него выпрыгнуло подразделение полиции США. В своей мешковатой форме они разительно контрастировали с безукоризненно одетыми гвардейцами, охранявшими здание Секретариата.

Поправив маски, полиция окружила демонстрантов и начала загонять их в грузовик.

В это время пожилая бесстрастная секретарша позвала Грегсона и повела его в кабинет директора. Низко склонившись над письменным столом, Рэдклифф подписывал какие-то бумаги.

Грегсон подошел ближе. Рэдклифф поднял на него глаза и улыбнулся.

— Не обижайтесь на мисс Эшли. Это был своего рода тест. Похоже, вы превосходно контролируете себя.

— Спасибо, — ответил Грегсон. — Я даже нуждался в этом.

Рэдклифф обогнул письменный стол и протянул руку:

— Добро пожаловать к нам! Для вас есть довольно много работы.

— Очень сожалею, но единственное, в чем я сейчас нуждаюсь, так это в спокойной жизни и решении личных проблем.

— Думаю, вы перемените свою точку зрения.

Грегсон сел в кресло.

— Есть новости от Велфорда?

— Это тот англичанин, который заболел чуть раньше вас? Его выписали шесть месяцев назад.

Итак, Кену тоже удалось преодолеть барьер!

— Где он сейчас? Я бы хотел с ним связаться.

— Чтобы это сделать, придется брать с собой батальон гвардейцев и тяжелую артиллерию. Около четырех месяцев назад его завлекла в свою организацию одна из последних валорианских ячеек.

Грегсон недоверчиво покачал головой:

— Только не Велфорд!

— Боюсь, что это так. Именно этот случай привел нас к выводу, что валориане стали предпочитать бывших «одержимых», чтобы потом не иметь проблем в случае заболевания.

— Но я считал, что с валорианской опасностью покончено.

— С практической точки зрения — да. Но кое-где их ячейки еще остались. Мы меняем тактику: стали уничтожать их ядерными взрывами при первом обнаружении.

— Но вначале вам будет нужно вытащить Велфорда.

— Над этим мы сейчас и работаем.

— Я бы хотел в этом участвовать.

— Вы нужны для кое-чего более важного. — Рэдклифф сделал паузу, затем решительно продолжил: — Грег, я считаю, что мы можем окончательно разделаться с «одержимостью»! Мы можем наконец найти правильное решение.

— Основанное на том, что источник болезни — космическая радиация?

Директор кивнул. Затем открыл ящик стола, вынул оттуда маленькую металлическую коробочку с единственной выступающей на поверхности кнопкой. В корпус была встроена красная трубка.

— Это должно стать решением, если мы сможем расширить ограниченные пока возможности прибора.

Заинтригованный, Грегсон склонился над прибором.

— Что это?

— Аннигилятор. Он способен нейтрализовать радиацию, которая последние шестнадцать лет разрушает нашу цивилизацию, правда, на небольшой площади.

Рэдклифф нажал на кнопку, и трубка осветилась мягким красным светом.

— Но я ничего не чувствую, — сказал Грегсон.

— Естественно. Но… хорошо, проведем показательную демонстрацию действия этого прибора.

Директор нажал кнопку на столе, и на окне задвинулись плотные шторы. На левой стене появилась панель с проектором, который начал показывать кадры, отснятые в одной из палат какого-то Института изоляции. Рэдклифф включил звук, и кабинет наполнился дикими отпаянными криками многочисленных больных, которые содрогались и корчились, привязанные к кроватям.

Но вот на экране появился директор собственной персоной, остановился и привел в действие тот самый аппарат, который только что был показан Грегсону. Все ближайшие к нему пациенты моментально перестали кричать, как будто ужасу и боли был поставлен непроницаемый барьер. Удивленные, они смотрели вслед Рэдклиффу, который продолжал двигаться дальше по коридору.

Изумление, даже, скорее, потрясение Грегсона при виде этой сцены было не меньше, чем у больных, подвергнутых действию прибора. Появилась реальная возможность покончить с болезнью!

На экране Рэдклифф продолжал свой путь среди больных, и словно облако спокойствия окутывало несчастных, облегчая им страдания хотя бы на время. Позади него пациентов одного за другим вновь охватывала та же агония.

Директор выключил проектор.

— Ну, что вы на это скажете?

Грегсон подумал о своих двух годах изоляции, о Форсайте и о миллионах других несчастных, которых постигла та же участь.

— Эта потрясающе! Вы должны поведать об этом всему миру!

Рэдклифф засмеялся.

— Чтобы всех переполошить? Ведь у нас пока всего несколько подобных аннигиляторов. И мы еще не закончили проводить полевые испытания.

Грегсон склонился над столом и нервно произнес:

— Что я могу сделать? И чем я могу помочь?

— Вы были инженером по системам управления на борту станции «Вега Джамп Офф», так ведь?

— Да, до тех пор, пока мы не оставили станцию. Затем я перевелся в Комитет.

— Грег, вы — единственный, кто знает все системы станции. А «Вега» занимает в наших планах центральное место.

— А что общего между «Вегой» и этими планами?

— Мы построим супераннигилятор с радиусом действия в несколько тысяч километров. Чтобы добиться таких характеристик, генераторы должны быть выведены из гравитационного и магнитного полей Земли в космос. Мы уже задействовали наш Космический департамент.

— А «Вега»?

— «Вега», Грег, уже там. Все, что нам нужно сделать, это расконсервировать ее и переоборудовать для установки супераннигилятора. Тогда мы сможем ликвидировать радиацию, которая породила эту болезнь. Ну так как? Вы с нами?

— Я готов отправиться на станцию завтра же. Какого черта! Сегодня! Сейчас!

Рэдклифф засмеялся.

— Иного ответа я и не ожидал. Но боюсь, что мы не сможем отправиться туда так быстро. — Он сделал в блокноте какую-то пометку, выдернул листок и протянул его Грегсону. — Завтра обратитесь по этому адресу в Париже, где мы разместили контрольный пост операции «Вега». Вы получите первые инструкции, а затем, думаю, вас протестируют на предмет повышения квалификации. Затем вас пошлют в Версаль для специальных тренировок.

— Я не нуждаюсь в тренировках, чтобы управлять системами «Веги».

— Тренировки будут касаться проблемы ликвидации радиации. За шестьдесят пять тысяч километров отсюда вы ее ощутите гораздо сильнее. Вполне возможно, что там вам вновь предстоит борьба с «одержимостью».

 

ГЛАВА 9

Транспортный самолет Комитета безопасности приближался к новому аэропорту Орли, что дало Грегсону возможность впервые увидеть панораму Парижа после ядерной войны девяносто пятого года. Большая часть западной зоны избежала сильных разрушений. Но все же следы катастрофы были еще хорошо видны. Холмы Монмартра отчасти защитили город. Сена изменила свое русло, но продолжала извиваться, словно змея, в самом сердце Парижа.

После приземления Грегсон взял такси и отправился на улицу Серените. Дом семнадцать представлял собой здание из металлоконструкций, с крышей из непромокаемого брезента. Надпись, сделанная от руки, гласила:

ДЕПАРТАМЕНТ АЭРОТРАНСПОРТА, БЮРО СЮРТЭ, ПАРИЖ

Грегсон вышел из такси и отправился к зданию. В скромном вестибюле находился пункт связи с объявлением: «Только телефон, без видео». Через систему связи Комитета безопасности он позвонил в Пенсильванию, на ранчо Форсайта.

Он объяснил Элен, что не смог с ней связаться из Нью-Йорка из-за повреждения на линии. Когда она узнала, где он находится, то не только удивилась, но и окончательно пала духом.

— Есть одно дело, которое могу сделать только я, — извинился Грегсон.

Ее голос казался слабым, когда она ответила:

— Так я и думала.

— Ты просто не понимаешь! Я не могу углубляться в детали, но, — он понизил голос, — появилась возможность очень быстро покончить с местами вроде того, где я провел последние два года.

Ее голос на другом конце линии словно ожил:

— О Грег, неужели это правда?

— Я буду тебе звонить каждый раз, как только представится такая возможность. Как там Билл?

— По-прежнему упрям как осел.

— Не принуждай его больше отправляться в Институт. Возможно, он сможет противостоять болезни до моего возвращения.

После звонка Грегсон снова взял такси и отправился по указанному в Комитете адресу. Там обнаружилось хорошо сохранившееся здание старой постройки. Расплатившись с таксистом, он вошел через главный вход, ощущая легкое волнение.

— Вы по какому делу, месье? — спросил швейцар с суровым лицом.

— Меня зовут Артур Грегсон.

— Понятно. Мадам Карно находится в своей квартире, на восьмом этаже.

— Но мне необходимо видеть мисс Карен Ракаар.

— Вы ее здесь найдете. Но вначале пройдите к мадам Карно. Она ждет вас.

Швейцар указал на маленький застекленный лифт, встроенный между спиралями старинной лестницы.

Несмотря на то что здание имело вид жилого дома, на деле оно таковым не было. Это Грегсон понял сразу, поднимаясь на лифте. Второй этаж представлял собой зал заседаний, а третий и четвертый этажи были разделены на небольшие стеклянные комнатки.

На седьмом множество людей работало за бесконечными пультами управления, размещенными вдоль стен. В центре, на оси, закрепленной на потолке и в полу, находился громадный глобус, освещенный изнутри. Над Атлантическим океаном ярко светилась точка, отмеченная буквами ВЖО («Вега Джамп Офф»). Похоже было, что это и есть тот самый пункт контроля секретной операции по станции «Вега».

На последнем этаже он вышел в холл, который вел в богато обставленную гостиную, отделанную деревянными панелями, с тропической зеленью и коврами, спокойную и тихую.

— Войдите, месье Грегсон.

Он увидел женщину, сидящую в шезлонге из атласа рядом с живой изгородью из мате.

Тело женщины имело цвет слоновой кости, выцветшей от времени. Деформированные, словно когти, пальцы женщины безостановочно дрожали. Ее тонкие белоснежные волосы поражали своим крайне малым количеством.

— Да, увы, месье, — словно прочитав его мысли, сказала женщина. — Я действительно старуха.

Похоже, этот факт она воспринимала спокойно.

— А почему я должна жаловаться? Перед вами воплощение не слабости, а силы, ведь я самый важный человек во всем мире.

Грегсон изучающе пригляделся к сидящей перед ним фигуре. Кто она? Старуха, впавшая в маразм? Или нечто другое?

Казалось, что она с легкостью прочла все мысли, пронесшиеся у него в голове, поскольку тут же рассмеялась.

— Более того. Я знаю даже, о чем вы только собираетесь подумать. Мистер Форсайт близок к истине.

Удивленный, он взял ее за руки. Но не успел ничего произнести. Позади изгороди послышалось легкое движение, и он увидел угрожающе прищуренные глаза гвардейца с лазерной винтовкой наизготовку. С другой стороны гостиной появилось еще двое вооруженных людей из Комитета безопасности. Грегсон отпустил руки женщины, и троица сразу исчезла.

Мадам Карно указала ему на кресло.

— Присаживайтесь. Мадемуазель Ракаар скоро будет здесь.

Грегсон, все еще ошеломленный, лишь молча смотрел на собеседницу. Она знала, о чем он думает! Иначе откуда ей было знать о Билле? И что она имела в виду, говоря, что Билл близок к истине? Билл говорил об «одержимости» как о способности «видеть» мысли других…

— Ну нет, мсье. Он настаивал, что не видит, не так ли?

В полном смятении Грегсон пробормотал:

— Значит, Билл был прав?

Мадам Карно засмеялась, показывая свои почерневшие зубы.

— Ну вот! Вы сами и ответили на свой вопрос.

— Мадам была «одержимой»?

Она кивнула, и черты ее лица сразу стали суровыми.

— Очень давно. В этом, месье, мы с вами похожи. Сейчас вы приехали к нам научиться новым возможностям. Ладно, пока мы ожидаем мадемуазель Ракаар, я попытаюсь обучить вас. — С большим усилием она приподнялась и села на самый край шезлонга. — Вам не удается вызывать слепящую темноту или оглушающую тишину по первому своему желанию? — Старуха рассмеялась. — Даже когда вы научитесь делать это, вам не удастся зилфар.

Зилфар! Слово это показалось ему очень знакомым, словно раньше он уже где-то его слышал. Но вспомнить ему не удалось.

Мадам Карно закрыла глаза.

— Очень хорошо. Поскольку вы ничегошеньки не знаете, я буду вашим поводырем. Давайте представим, что глаза у вас находятся в мозгу. А теперь попробуйте их медленно открыть.

Неожиданно невидимые, но обжигающие языки пламени разорвали его сознание, и его охватил проникающий во все клетки тела ужас.

— Мы не боимся, — подбодрила его женщина. — Этот огонь нам не причиняет вреда. Он нас не пожирает. Это всего лишь багровый восход солнца над скалами Кале.

Постепенно этот огонь перестал казаться ему таким болезненным.

,— Нет, месье. Это не боль. Это — нечто, чего мы желаем, так же, как бабочку привлекает свет. Позвольте, чтобы легкая радиация опустошила вас. Привыкните к ее мягкости.

Грегсон, не открывая глаз, погрузился в беспорядочные ощущения. Ему казалось, что он находится где-то далеко, на каком-то бесконечном огненном поле, одна радиация была успокаивающе прохладной. Не было ни ужаса, ни тоски. Он понимал, что его новое ощущение не является оптическим, что оно вообще не имеет со светом ничего общего. Видение было похоже на открытое проявление чего-то необычного.

— Нет, это не свет, вы правы, — согласилась мадам Карно. — Это нечто вне света. Своего рода гиперзрение. В данный момент мы пока достигли зилфара в ощущении нашей собственной сверхрадиации. Но всему свое время. Попробуем погрузиться полностью.

* * *

Бесконечное море блеска начало колыхаться и пошло волнами, порождая немыслимые формы и конфигурации, которые казались объектами лишь потому, что были отделены друг от друга.

Но не было ни постоянства форм, ни их устойчивого положения. Были всего лишь контуры субстанции, которую невозможно было описать, так как нарушались все известные принципы восприятия формы и материального мира.

Может быть, это и есть то, что во время приступов он считал галлюцинациями? Что же все-таки это было?

— Это объекты вокруг вас, месье, — прошептала женщина. — Вам они не знакомы, потому что раньше вы не входили в нужное состояние. Вы их только видели или слышали. Разве мистер Форсайт не говорил вам, что слепой узнает источник по его виду?

— Откуда вам известно, что мне говорил Билл? — задал Грегсон уже совершенно глупый теперь вопрос.

— Все, что сказано или подумано, оставляет в мозгу отпечаток. А сверхлуч может высветить эти смутные воспоминания.

* * *

Один из охранников закричал и опустил ружье. Крики на улице наводили на мысль, что кто-то стал «одержимым». Тут же, будто в подтверждение, раздался звук сирены, перекрывающий крики.

Мозг Грегсона инстинктивно закрылся для гиперрадиации, которая его заполонила, и Грегсон открыл глаза, уставившись на мадам Карно.

Позади нее стояла стройная рыжеволосая девушка со скрещенными на груди руками, которая без остановки произносила какой-то набор фраз на французском языке.

Мадам Карно саркастически улыбнулась и сказала по-английски:

— Она не только развлекала меня, но и проверяла своего кандидата при помощи раульт-диффузора.

Было похоже, что это замечание возмутило девушку.

— Ну и что теперь из этого следует?

— Рэдклифф еще пожалеет, что вызвал его.

— Вы уверены?

— Абсолютно.

— Но ведь вы могли и ошибиться.

Мадам Карно подняла свою худую руку.

— Возможно. Хоть и маленькая, но такая вероятность существует.

— Но Рэдклифф все равно рискнет.

— Несомненно, он это сделает. Зилфар подсказал мне это. — С этими словами старуха откинулась в шезлонге и обессиленно добавила: — Я выжата как лимон. Кажется, засну прямо сейчас.

Девушка повернулась и посмотрела на все еще растерянного Грегсона. У нее было красивое лицо: большие глаза, подрагивающие чувственные губы, которые сейчас мягко улыбались ему. Рыжие волосы плавно стекали ей на плечи.

— Меня зовут Карен Ракаар, — сказала она. Она говорила так, словно тюльпаны раскачивались на ветру. — Я буду вашей покровительницей в Версале. Вы должны простить мадам Карно. Иногда она впадает в детство. Она предсказала свою смерть и боится, что вы будете иметь к этому какое-то отношение.

Грегсон вспомнил о словах старого Форсайта: «Новая форма восприятия… взгляд в будущее» — и подумал, что, может быть, именно так старая женщина увидела свою смерть?

Карен Ракаар достала из-за кресла маленький ящичек, почти идентичный тому, который Рэдклифф называл аннигилятором. Единственная разница состояла в том, что этот прибор имел зеленую кнопку, утопленную в корпус, а не выступающую из корпуса красную.

Девушка поставила ящичек на стол.

— Это — та самая штука, которая… — она поморщилась и провела ладонью по лбу. — Которая задержала «одержимость» в самом ее апогее. — Она засмеялась, но смех этот не звучал насмешкой над ним. — Да, Рэдклифф вам уже показал раульт-аннигилятор. Но это — раульт-диффузор.

Она подошла к Грегсону и встала позади него. Своими тонкими пальцами она стала легко массировать ему виски, возбуждая его своим женским очарованием. Постепенно боль растворилась и оставила его.

— Раульт? — повторил он.

— Раульт, в своей естественной форме, — пояснила она. — Гиперрадиация, которая вызывает «одержимость». Раульт-диффузор — это прибор, который генерирует искусственную радиацию, тогда как раульт-аннигилятор, соответственно, предназначен для ее рассеивания.

Ее бархатистый голос действовал успокаивающе, но в нем ощущались сила и способность глубоко чувствовать.

— Диффузор и аннигилятор — это изобретения валориан? — спросил он.

— Точнее, это — результат адаптации валорианской технологии.

А для чего они их используют?

— Диффузоры? Точно так же, как мы фонарь — чтобы лучше видеть в темноте. А аннигиляторы нужны, чтобы ликвидировать раульт, когда хотят помешать людям, хорошо чувствующим раульт, понять, что происходит. В общем, оба прибора используются с целью внушения страха людям.

— Так, значит, валориане сверхчувствительны?

— Чрезвычайно.

— А почему же тогда Комитет скрыл факты, свидетельствующие о шестом чувстве?

Она стояла перед ним и доброжелательно улыбалась.

— Грег, вы совершенно такой, как о вас рассказывают. Вы задали столько трудных вопросов! Боюсь, что мадам Карно усложнила задачу, преждевременно изложив вам сразу все аспекты идеи. Вы получите ответы на все свои вопросы, но в свое время. Именно для этого вас и направили в Версаль.

— Но Комитету уже было известно…

— Уже много месяцев подлинная природа «одержимости» известна Комитету, — закончила она начатую им фразу. — Однако они скрыли ее. Как я уже сказала, истина состоит в том, что мы еще не готовы стать чувствительными к раульт-излучению. Некоторые, конечно, могут утверждать, что…

— Я могу, и Карно, и вы… — Грегсон поднялся с кресла.

— Верно. Но на каждого из нас приходятся тысячи людей, которые умирают на улицах в муках, заходясь от крика. Не слишком ли дорогая плата за шестое чувство, как вам кажется? — На ее лице отразилось сострадание. — Нет уж, лучше мы будем использовать для этой цели супераннигилятор Комитета.

Однако Грегсон не мог понять такой предвзятости руководства Комитета безопасности. Почему Рэдклифф не рассказал все сразу? Почему такая неопределенность?

Мадам Карно задвигалась, покашляла и продолжала спать дальше.

Улыбаясь, Карен кивнула в сторону старухи.

— Могу предположить, что она вам сказала, что она — самый могущественный человек в мире. И это действительно так. С помощью своего сверхвосприятия она направляет борьбу Комитета против валориан вот уже много лет. — Девушка легонько взяла его за руку и повела к лифту. — Если вы доверитесь мне, то пройдете соответствующее обучение. Вместе мы будем продвигаться очень быстро. Однако есть риск вновь ввергнуть вас в пучину «одержимости», если мы ускорим ваше обучение сверх допустимого предела. Я бы не хотела, чтобы так произошло.

Она прижала его руку к своей, прильнула к нему так близко, что он почувствовал теплоту ее тела.

— Что я буду делать в Версале? — спросил Грегсон.

— Работать. И довольно много. Кроме того, вы встретите там таких же, как и все мы, сверхчувствительных людей. Все вместе вы пройдете курс тренировок, чтобы научиться управлять шестым чувством не хуже валориан. И только так мы сможем быть готовыми установить на «Веге» супераннигилятор, — с улыбкой подчеркнула Карен.

В ожидании лифта она добавила:

— Но у нас будет возможность и развлечься. Посмотрим, — пообещала она, сжимая его руку.

 

ГЛАВА 10

Летом девяносто девятого года парки вокруг Версаля были особенно красивы. Цветочные клумбы и симметрично подстриженные живые изгороди затейливо раскинулись на всем пространстве до Большого канала. Яркий солнечный свет золотил островки цветов и пронизывал густую зелень каштанов.

Завороженный пейзажем, который открывался из окна дворца, Грегсон даже вздрогнул, когда Хуан Альварес обратился к нему.

— Таким образом, мистер Грегсон, — прервал его созерцание лектор, — восприимчивость гликоидных клеток — это вопрос… чего?

Грегсон четко ответил:

— Эндокринного равновесия!

— Абсолютно верно, — согласился лектор.

«Гликоидные клетки». Грегсон несколько раз повторил про себя эти слова, теперь наполнившиеся для него смыслом. Он вспомнил, как два года назад в Риме, в Центральном Институте изоляции, услышал, что существует связь между болезнью и этими клетками. Неужели Комитет уже тогда знал, что из себя представляют эти клетки?

Привлекательная белокурая девушка села рядом с Грегсоном, выпрямилась, и ее голубые удивленные глаза широко открылись.

— А это, мисс О’Рурк, аннигилятор раульт-излучения, — сказал инструктор, показывая коробочку прибора со сверкающей красной лампочкой. — Пока он будет работать, вы не сможете погружаться в зилфар-излучение, что даст мне возможность привлечь ваше внимание к теме нашей лекции.

Шарон О’Рурк улыбнулась Грегсону, словно ища поддержки. Застигнутый врасплох, он поднял глаза к потолку.

— Итак, продолжим, — сказал Альварес. Пожилой человек в первом ряду поднял руку. — Да, мистер Симмонс?

Не считая Грегсона, Симмонс был единственным американцем в группе.

— Каково происхождение раульт-излучения? Я имею в виду естественное излучение, а не испускаемое нашими приборами.

Альварес скрестил на груди руки.

— Уже многие спрашивали об этом. Думаю, сейчас мы готовы ответить на этот вопрос.

Он выключил прибор и поставил указатель на ноль.

— А теперь откройте ваши гликоидные клетки. Назовем это «Чендина». — После недолгой паузы Альварес подбодрил группу: — Не торопитесь, спокойно. Откройте внутреннее зрение, просто представляйте себе все мысленно. Так. Все вошли в состояние сверхчувствительности?

Грегсону удалось достичь этого чуть позже вопроса лектора. И когда он открыл свои рецепторы, то потерял ориентацию. Ни одно из впечатлений в раульт-излучении, которым он успел обучиться, не увязывалось ни с одним из предметов вокруг него. Вместо этого он почувствовал что-то вроде волны микроскопических частиц, возмущаемых энергией колоссальной силы. Частицы разъединялись и вновь соединялись.

Таким образом он понял, что перед ним поразительный молекулярный феномен, который и отвлек его внимание. И он восхитился картиной фотосинтеза, происходящего в одном из листочков.

Грегсон стал увеличивать радиус восприятия до тех пор, пока не почувствовал общую картину, словно это был единый дворцово-парковый комплекс. Наконец ему удалось сконцентрировать свое внимание на лекционном зале, на Альваресе, Шарон О’Рурк, Симмонсе и остальных.

Было нелегко контролировать координацию или идентифицировать компоненты впечатлений. Но, спросил он себя, разве ребенку не требуются месяцы на то, чтобы стабилизировать зрительное восприятие?

— Направляю ваше внимание к Чендине, — сказал Альварес. — Вам нужно представить себе, что вы глубоко погрузились в космическое сверхизлучение, вектор которого проходит через левое плечо в направлении к ближайшей звезде.

Пока инструктор говорил, сверхперспектива Грегсона изменилась настолько, что он увидел круговорот звезд вокруг центра Галактики, фрагменты туманностей, огромные просторы пустого космоса. Наконец он стал воспринимать и Чендину, огромный сверкающий клубок сверхъестественной радиации, посылающий волны раульт-излучения для того, чтобы стянуть миллиарды звезд в единую Галактику.

— Прекрасно! — воскликнула Шарон.

И Грегсон смог почти почувствовать свое эмоциональное напряжение, направленное к чудесному источнику раульт-излучения.

— Чендину, — мягко сказал Альварес, — можно сравнить с солнцем. Таким образом, раульт, который бомбардирует Галактику, — это своего рода средство, делающее возможным сверхвосприятие. Проникая во все физические тела, эта сверхрадиация соединяет каждого, кто обладает сверхвосприятием, в одно целое с микро- и макрокосмосом.

Грегсон продолжал наслаждаться красотой Чендины, впитывая волны раульт-излучения, пока не услышал обеспокоенный голос Альвареса:

— Да, мисс Ракаар?

Выйдя из своего состояния, Грегсон увидел Карен, стоящую в дверях аудитории. Ее волосы были убраны со лба и падали за спину, словно роскошный сверкающий плащ.

Она взглядом отыскала в зале Грегсона, улыбнулась, потом подошла к Альваресу и что-то тихо сказала.

Всем своим видом выражая покорность, инструктор сказал:

— Мистер Грегсон, вы можете быть свободны.

Двадцать одна пара глаз проводила его до дверей, все бывшие «одержимые», которые были собраны здесь, чтобы спасти Землю от постигшей ее беды «одержимости». Но только он один прошел специальную обработку. И остальные испытывали что-то вроде обиды на него. Он это отчетливо чувствовал. Примерно так же раздражала всех членов группы и юная ирландка Шарон. Но в данный момент она сама ощущала острую неприязнь к Грегсону.

Вместе с Карен он вышел из аудитории. Его покровительница взяла его под руку и повела к скамейке в саду напротив фонтана. В парке была сохранена утонченная атмосфера эпохи Людовика XIV.

— Бедняжка ирландка! — воскликнула Карен, слегка улыбаясь. — Она даже не пыталась погрузиться в состояние сверхвосприятия. Она сидела и думала о вас, Грег.

— Шарон ничего подобного никогда не говорила, — с недовольством запротестовал он.

— Не говорила, конечно, но ведь думала!

Иногда было довольно трудно определить: искренна ли Карен или тонко притворяется. «Было бы очень полезно, — подумал он, — если бы я мог читать мысли».

— Но это поставило бы меня в невыгодное положение, — засмеялась она. — Предпочитаю, чтобы все было так, как есть. Неужели мне передалось ваше желание покинуть лекцию?

— Альварес водил нас по полю эстигумы.

— Но я уже говорила вам об этом.

— Я все еще ничего не понимаю.

Она взяла его руки в свои.

— Я помогу вам сконцентрироваться. Прежде всего необходимо выйти на космический вровень восприятия. Готово?

Он закрыл глаза, и на этот раз состояние сверхчувствительности пришло к нему гораздо быстрее. Вновь он ощутил и Млечный Путь, и магнитное и гравитационное доля Земли, и окружавшие их миллиарды звезд и туманностей.

— Сейчас вы способны идентифицировать десять процентов окружения, — произнесла Карен. — Давайте вернемся в Чендину?

Все еще держа его руки в своих, она положила их на свою грудь, и ему стало гораздо труднее сосредоточиться.

Но наконец он ощутил сверхчувственное восприятие Галактики, с Чендиной, доминирующей в центре, словно ярко сверкающий бриллиант. Только теперь он почувствовал присутствие огромной и непроницаемой тени, которая удерживала коническую поверхность Млечного Пути, затемняя звезды и их скопления, туманности различной формы. На краю этого зловещего покрывала он различил Землю, плывущую в пространстве, опустошенную и лишенную раульт-излучения.

Карен заговорила более высоким голосом, явно подражая Альваресу:

— Вам удалось постичь стигумбру, если вам нравится употреблять этот валорианский термин. Стигумбра — это проекция поля эстигумы, обладающего свсрхсилой, которое неощущаемой и невидимой оболочкой окутывает Чендину и полностью изолирует Землю от раульт-излучения в течение последних пятидесяти тысяч лет. Но сейчас мы выходим из стигумбры, и нас ждут миллионы лет космоса, заполненного раульт-излучением.

Подражание инструктору было настолько искусным, что и Грегсон, и сама Карен расхохотались, выйдя из состояния сверхвосприятия.

— Незадействованные гликоидные клетки начинают реагировать на проникновение раульт-излучения через край поля эстигумы.

— Абсолютно точно, — произнесла она своим мягким голосом. — И чем более чувствительны люди, тем быстрее реагируют они, становясь «одержимыми».

— И сколько же остается до полного выхода из тени?

— Очень немного. И вскоре все подвергнутся воздействию раульт-излучения. Но если нам удастся установить наш супераннигилятор на «Веге», проще будет ликвидировать суперрадиацию.

— А разве мы не можем рассказать людям, что происходит? Разве нельзя покончить с их страхами, рассказав, что сверхчувствительность пока еще просто не проявлялась?

— Это все равно что сказать солдату, чтобы он не боялся поля битвы.

Они давно уже вышли из состояния сверхчувствительности, но молодая голландка не позволяла ему терять сосредоточенность. Они продолжали сидеть друг против друга, а соединенные руки лишь разделяли их. При разговоре их губы касались уха собеседника, а ее нежное лицо почти касалось его лица.

Она прижалась к нему еще плотнее. Очарованный ее красотой, он начал страстно целовать ее. Но… неожиданно отшатнулся.

Она выпустила его руки.

— Эта ваша Элен… она красива?

Он чуть не подпрыгнул, услышав, как Карен произнесла имя племянницы Форсайта. Но тут же вспомнил, и что девушка в состоянии легко читать его мысли. Он мог лишь восхищаться такой формой восприятия, способной проникать в самые глубины подсознания любого человека.

Карен поднялась, совсем не похожая на оскорбленную или отвергнутую женщину, и сказала:

— Время обедать. Затем у нас будут лабораторные занятия.

* * *

Занятия в лаборатории были довольно утомительными. Их целью было обострить его сверхвосприятие при глубоком распознавании знакомых предметов.

После занятий он постарался уединиться в парке дворца, задумчиво прогуливаясь по аллеям, обсаженным кустами, образующими живую изгородь.

В конце одной из аллей со статуями по бокам Грегсон увидел двух охранников, шагающих друг к другу. Они остановились, посмотрели друг на друга и пошли дальше, каждый по своему маршруту. Даже здесь, среди красот Версаля, служба безопасности была необходима. Комитет запретил делать достоянием гласности тот факт, что сверхвосприятие было связано с распространением «одержимости».

Правда, существовало немало людей вроде Форсайта, которые интуитивно поняли, что представляет собой это заболевание. Как бы то ни было, в целом только сотрудники Комитета безопасности знали правду об эпидемии.

С тех пор как он прибыл в Версаль, он ощущал здесь какую-то странную атмосферу. Он долго не мог понять, что ее характеризует. Но сейчас, вспомнив разговор с той блондинкой, Шарон О’Рурк, он сразу нашел нужное слово: «власть». Вернее, желание использовать свои способности к владению шестым чувством для достижения власти над другими!

— А разве власть имеет такую ценность? — спросил он ее тогда.

— Грег, не уподобляйтесь таким, как Симмонс. Поймите, что у нас есть огромное преимущество, какого не было ни у кого! — ответила девушка.

Он лишь пожал плечами по поводу ее бурного энтузиазма.

Все это время Грегсон продолжал бродить по саду. Неожиданно перед ним возникла фигура Симмонса.

— Помогите мне!

Грегсон сразу напрягся.

— Что случилось?

— Они хотят меня убить!

— Кто?

— Ланьер. Мне удалось случайно прочесть его мысли, когда аннигилятор был отключен. Он собирался отдать приказ охранникам убить меня.

— Но за что?

— Я не заинтересован в приобретении власти. Поэтому они не хотят, чтобы я находился среди вас. Но и отпустить меня они теперь не могут. Знаете, мне удалось открыть…

Неподалеку от них два охранника, закончив обход своих участков, остановились, а затем снова разошлись в разные стороны.

— И что же вы открыли? — подбодрил его Грегсон.

В глазах Симмонса отразился бледный свет луны, затем он вновь безумным взором уставился в темноту. Одновременно сверхвосприятие Грегсона помогло ему ощутить, как американца охватывает всепоглощающий ужас. Должно быть, молодая ирландка была права: его психика была нарушена во время изоляции.

Метнув затравленный взгляд в сторону охранников, Симмонс ринулся в самую гущу парка. Грегсон уже знал благодаря своему шестому чувству, что охрана сил безопасности все равно найдет Симмонса и сделает все, что ей приказано было сделать.

 

ГЛАВА 11

Грегсону снился страшный сон. Вначале он увидел Билла Форсайта, слабого и дрожащего, который в ужасе кричал в ванной, ставшей его камерой. Затем появился Симмонс, бегущий по садам Версаля, топчущий цветы и натыкающийся на деревья.

Подразделение Международной гвардии неутомимо преследовало его, разрешая ароматный воздух парка обжигающими лучами из лазерных ружей. Потом, вдруг, охранники превратились в валориан с полуметровыми ногтями, извергающими огонь.

Неожиданно Грегсон увидел самого себя в пижаме, в компании с Симмонсом и Форсайтом. Они трое убегали от охранников и старались не угодить под смертоносные лучи лазеров. Симмонс повернулся к Форсайту и Грегсону и, словно робот, повторял: «Они-не-хотят-чтобы-я-был-здесь-но-не-могут-выпустить-меня-отсюда-на-помощь-помощь!»

Грегсон вскочил с кровати и зажмурил глаза от бившего в лицо солнца, вставшего прямо напротив окна. Простыни на постели были скомканы и скручены, будто он с кем-то боролся. Последние ночные видения сразу же исчезли, но в душе остался какой-то неприятный осадок.

Обеспокоенный, он быстро оделся и спустился в вестибюль. Но когда он направился к кабине видеотелефона, охранник преградил ему путь.

— Запрещены все звонки во внешний мир, — сказал он сурово. — Приказ Ланьера.

— Пойдите и скажите Ланьеру, что если Грегсон не-сможет позвонить во внешний мир, то он уйдет туда… окончательно.

Охранник вернулся к своему столу и передал сказанное Грегсоном. Вернувшись, он сообщил:

— Суперинтендант не возражает.

«Вот еще одно преимущество моего особого положения здесь», — подумал Грегсон, набирая пенсильванский номер.

После многочисленных попыток связаться ему удалось услышать всего лишь безликий голос и увидеть бесстрастное лицо оператора центра связи Комитета безопасности в Нью-Йорке. Она безразлично сообщила, что в Пенсильвании никто не отвечает.

Позвонив еще раз, теперь уже в Центральный Институт изоляции Монро, Грегсон узнал, что больной по фамилии Форсайт к ним не поступал.

Наконец ему удалось дозвониться до соседа Форсайта, который сообщил ему, что не видел никого уже много дней и что, по-видимому, они переехали.

В полной растерянности Грегсон вошел в столовую и попросил рогалик с кофе. Пока продолжался завтрак, он обдумывал, как попросить Рэдклиффа узнать хоть что-нибудь о судьбе Форсайта и Элен.

Он все еще размышлял об этом, когда в столовую вошла Карен, веселая и уверенная, одетая в юбку в крупную складку и шифоновую блузку, и направилась прямо к его столику.

— Прекрасное утро, чтобы погрузиться в состояние сверхвосприятия, — приветствовала она его.

— Карен, как можно было бы на некоторое время выбраться отсюда?

Она пожала плечами.

— Для любого другого предусмотрены соответствующие формуляры, которые необходимо заполнить. Но что касается вас… — она отрицательно покачала головой, — то вы проходите обучение высшей категории в интенсивном режиме. Это крайняя необходимость. Вас ждут чрезвычайно важные задачи на «Веге». А что, возникла какая-то проблема?

— Возможно.

— Я ведь могу прочитать ваши мысли, вы же знаете.

Он ничего не возразил. Она могла бы помочь связаться с Рэдклиффом.

Но, похоже, она осталась довольна тем, что он не начал рассказывать о своих делах.

— Грег, представьте себе, что Комитет безопасности — это не совсем то, что вы думаете. Его полиция, все его действия и методы могут быть интерпретированы различными способами.

— Что вы хотите этим сказать?

— Не всегда удается достичь цели соответствующими средствами. Но… скажем так, Комитет отлично работает над тем, чтобы найти способ покончить с обрушившимся на Землю проклятием, ликвидировав сверхрадиацию.

— Если только операция «Вега» даст результат, — напомнил Грегсон.

— О, даст! Дело в том, что мы вынуждены были прибегать к власти произвола, чтобы выкарабкаться из этого кризиса: ядерная война, эпидемия, нашествие валориан.

— Это всего лишь временная мера.

— Да, временная. Поэтому и власть является не представительной, а авторитарной.

У него возникло ощущение, что Карен пытается внушить ему мысль о том, что по окончании операции «Вега» на Земле все придет в норму. И вот тогда власть на планете перейдет в руки представительных органов.

Карен заколебалась.

— Но ведь все равно должно будет сохраняться мировое правительство, хотя бы и в форме Комитета.

— Но почему? Какого черта! Национальные правительства — это…

— Да потому, что создание единой централизованной власти очень важно! Больше не будет ядерных войн. Единственный источник власти — на вершине пирамиды, защищающей Землю от возвращения валориан, прикрывая щитом всех нас от сверхрадиации, поддерживая внутренний порядок. — Она тронула его за руку и продолжала: — Это, может быть, и утопия, Грег, но может оказаться неожиданным полным воплощением вечной мечты человечества с незапамятных времен.

Грегсон искоса посмотрел на молодую голландку. Все выглядело так, словно она преподавала ему азы политической грамоты.

Неожиданно в парке дворца раздался резкий звук свистка. Грегсон поспешил к окну и увидел, что множество охранников направляется к одному из озер в дальнем конце парка.

Внутренне довольный тем, что неприятный разговор так удачно прервался, он сказал:

— Пойдемте поглядим, что там происходит.

Вместе с Карен он приблизился к берегу озера, где уже столпились люди, и увидел тело Симмонса, которое плавало среди лилий, густо росших в озере. Лицо трупа было обращено прямо к солнцу.

Грегсону сразу же пришли в голову бессвязные слова американца, сказанные прошлой ночью в саду. Неужели Симмонс был прав? Или его смерть была просто несчастным случаем?

На теле можно было заметить следы борьбы. Под слипшимися прядями волос просматривались кровоподтеки от удара, раздробившего череп. Тело покрывали ожоги разрядов лазерного оружия.

Грегсон неожиданно почувствовал, что у него пропала всякая способность к сверхчувствительности. Толпа расступилась, и показался суперинтендант Ланьер. В его кармане Грегсон заметил контуры аннигилятора раульт-лучей, который Ланьер постоянно носил с собой. Тем временем суперинтендант, тучный и сильный человек, одетый в плохо сшитый и безвкусный костюм цвета морской волны, беседовал с двумя охранниками. Под густыми темными бровями на оплывшем лице почти не было видно глаз. Время от времени он указывал на тело Симмонса.

«А почему Ланьер так старательно прячет свои мысли при помощи этого треклятого прибора? — подумал Грегсон. — Может быть, для того, чтобы кандидаты на изгнание из Версаля не узнали о грозящем им уничтожении?»

В совершенно расстроенных чувствах он пошел обратно во дворец. Существовало несколько причин его замешательства: убийство Симмонса, жажда власти, охватившая всех в Версале, его собственные тренировки особого шестого чувства для возрождения станции «Вега», намеки Карен на возможность продления власти Комитета до бесконечности, завеса тайны вокруг Ланьера…

Он спрашивал себя, можно ли прочесть мысли суперинтенданта, как это удалось проделать Симмонсу? И даже если такая возможность представится, справится ли он с этой задачей? И как в таком случае избежать того, чтобы его намерения не были разгаданы?

Внезапно ему пришло в голову, что с тех пор как его подозрения приобрели ясность, Версаль стал для него крепостью, из которой нет возможности убежать.

* * *

На следующий день в течение, утренних и вечерних занятий инструктор держал аннигилятор раульт-лучей на столе перед собой, причем прибор работал постоянно.

Грегсон же больше всего боялся, что инструктор неожиданно сможет прочесть его бунтарские мысли при помощи диффузора раульт-лучей.

Неожиданно один момент в лекции инструктора привлек внимание Грегсона.

— Неужели вы не можете понять? В обществе, в котором все способны к сверхвосприятию, может оставаться место только для тех, кто будет обладать силой воли! Буржуазный индивидуализм будет раздет. И никто уже не сможет отвергнуть свод правил поведения, установленный и предписанный группой!

Грегсон пришел в ужас от такой «философской» речи. Теперь он был уверен, что плетется какой-то кошмарный заговор. Но где найти подтверждение этим подозрениям? В Версале? Или на улице Серените в Париже, в доме семнадцать? Альварес продолжал разглагольствовать о «своде правил, установленных группой». И Грегсон понял, что готовится идеологическая база. Под группой, очевидно, понималось не все человечество, а лишь бюрократическая олигархия. И в этом случае «предписанное поведение» вовсе не обязательно должно согласовываться с нормами морали.

Лекция закончилась. Слушатели и инструктор двинулись к выходу. Грегсон заколебался. Ведь в коридоре, вне поля действия аннигилятора, его мысли могут быть прочитаны! И тогда его намерение совершить побег легко будет заблокировать!

Он вернулся в лекционный зал. В нерешительности он подошел к столу и стал рассматривать прибор. Если этот прибор может скрывать мысли Ланьера, почему бы не воспользоваться им? Несомненно, ему нужно избегать своих коллег и ждать удачного момента для побега.

Быстро спрятав прибор в карман, Грегсон осторожно вышел в опустевший коридор.

* * *

На улице его обрадовала густая темень, опустившаяся на парк. Он стоял возле греческой статуи под каштановым деревом, радуясь успеху первой фазы своего пути к свободе. Он хотел подождать здесь более позднего часа, пока не сменится караул и не ослабнет бдительность охранников. Помимо всего прочего, он очень внимательно следил за домом Ланьера, который находился неподалеку. Дом был ярко освещен. Между Грегом и домом располагалось несколько препятствий… но не было ни одного охранника.

Может, ему представляется уникальная возможность узнать секреты хозяина этого дома, которые тот скрывал при помощи прибора?

Грег решительно направился к резиденции суперинтенданта.

Ему пришлось заглянуть во множество окон, прежде чем он обнаружил Ланьера, который сидел в кресле, закрыв глаза, с подбородком, упавшим на грудь. На столе рядом с ним стояли ведерко со льдом, из которого торчало горлышко откупоренной бутылки, и включенный аннигилятор. Рядом с этим прибором стоял и диффузор раульт-лучей, зеленый отблеск индикатора которого свидетельствовал, что прибор работает.

Вид этих приборов, включенных одновременно, встревожил Грегсона. По-видимому, подобная комбинация давала Ланьеру возможность полностью контролировать все окружающее дом пространство.

Грегсон обследовал еще два окна, прежде чем нашел незапертое. Из окна доносилось похрапывание. Было очевидно, что сон Ланьера вызван обильным возлиянием и, скорее всего, был довольно глубоким. И Грегсон решился влезть в дом.

Грегсон включил свой аннигилятор и, как он и ожидал, обнаружил, что поле прибора в комнате мешает ему проникнуть в мысли суперинтенданта. Тогда он осторожно приблизился к Ланьеру и чуть было не вскрикнул, когда волна раульт-лучей обрушилась на его мозг. Одновременно сверхчувственное восприятие Грегсона взяло под контроль все вокруг. Но в первую очередь он убедился, что суперинтендант совершенно пьян.

Ощущения, возникшие в поле действия раульт-излучения, не вызывали сомнений: химическое воздействие алкоголя на клетки мозга суперинтенданта привело к полному притуплению их чувствительности.

Грегсон сосредоточил все свое внимание на мозге суперинтенданта, впервые сделав попытку проникнуть глубоко в подсознание другого человека. И постепенно он начал чувствовать обуревавшие Ланьера амбиции, тягу к власти, жажду ощущения своей силы. Теперь абстрактные идеи лектора на занятиях стали принимать вполне реальные очертания. Империя, о которой мечтал этот человек, была ему гарантирована олигархией. Похоже, ему была предназначена верховная власть над всей Францией, а может быть, и над всем континентом.

Все это слилось в мозгу суперинтенданта в одну идею — создания тотальной системы, которая уничтожала бы всякого, кто попытается ей противостоять.

И, как понял Грегсон из этого потока подсознания, его собственное присутствие в Версале понадобилось только для того, чтобы после соответствующего обучения овладению сверхвосприятием убедить его в необходимости безграничной власти Комитета. Главной же задачей Карен было искушение его всеми возможными соблазнами для разрушения закрепленной в нем с детства шкалы ценностей.

Внезапно Ланьер проснулся. Его заторможенное сознание почти мгновенно мобилизовалось, но Грегсон уже набросился на суперинтенданта. Он почувствовал, что первым импульсом Ланьера стало намерение отключить аннигилятор раульт-лучей, чтобы позволить своим подчиненным «видеть» все происходящее в комнате.

Ланьер успел уловить движение Грегсона и смог обмануть его. Он попытался выключить прибор, но сумел лишь сбросить его на пол.

Грегсону удалось обхватить рукой шею толстяка. Но Ланьер успел нанести ему страшный удар в пах. От пронзившей все тело боли Грегсон сложился пополам, а Ланьер попытался схватить тяжелое серебряное ведерко со льдом. Но алкоголь все еще продолжал отуманивать его мозг, и он зашатался. Грегсон успел первым дотянуться до ведерка, схватил его и основательно ударил Ланьера по голове.

Пока суперинтендант лежал без сознания, Грегсон взял со стола диффузор раульт-лучей и стал вращать индикатор, пока не погас основной зеленый луч, лишив тем самым Ланьера способности к сверхвидению.

Затем Грегсон продолжил исследование мозга суперинтенданта в раульт-лучах. Но перед ним находилось всего лишь безжизненное тело, раскинувшееся на ковре. Тогда, покопавшись в карманах Ланьера, Грегсон вытащил связку ключей. Один из них был ключом зажигания очень мощного автомобиля, стоящего рядом с домом. А это уже был шанс добраться до штаб-квартиры наземного контроля станции «Вега» в Париже, где некая мадам Карно могла бы невольно помочь ему в раскрытии заговора Комитета безопасности.

 

ГЛАВА 12

Грегсон осторожно вел машину к воротам, преграждающим выезд из дворца. Красный свет аннигилятора раульт-лучей, лежащего на соседнем сиденье, гарантировал, что его приближение не будет замечено, по крайней мере, гипервизуально. Что касается шансов быть обнаруженным визуально, то он отчетливо видел в окно, что все охранники спокойно отдыхают.

Воспользовавшись боковой аллеей, Грегсон выключил мотор и докатился под уклон до самых ворот. Затем он рванул прочь от Версаля на максимальной скорости. Рядом проходила новая автострада вокруг Монт-Валери. Луна заливала туманным светом старое американское кладбище.

Успокоившись, он попробовал систематизировать все факты, которые свидетельствовали о возможности заговора Комитета безопасности. Во-первых, всеобщая страсть к власти в Академии Версаля, прекрасно выраженная молодой ирландкой в формуле «современная феодальная система». Да и Карен обосновывала присоединение к Комитету безопасности концепцией «власти», хотя и пыталась объяснить это лучшими намерениями для будущего Земли.

Затем — убийство Симмонса, мнение которого не совпадало с господствующей концепцией и у которого напрочь отсутствовало стремление к власти.

Наконец, Ланьер, мечтавший об империи, олигархи которой уже назначали губернаторов и высших сановников.

Достаточное ли это доказательство, того, что Комитет безопасности является частью системы поддержания постоянного контроля над всей Землей? Может быть, да, а может, и нет. Но если заговор представляет собой такую сложную схему, то мадам Карно должна быть в курсе его малейших деталей.

Оглянувшись, Грегсон заметил следующую за ним машину агентов Комитета. Грегсон до отказа нажал на педаль акселератора, и машина рванулась вперед. Спустя некоторое время, погрузившись в состояние сверхвосприятия, он увидел, что прямо над ним на большой высоте опускается транспортный корабль Космического департамента Комитета безопасности. Находясь в свободном полете, корабль обстреливал какой-то объект из всего своего мощного лазерного оружия.

Цель обстрела представляла собой нечто странное, ничего подобного раньше Грегсону видеть не доводилось. Объект уже находился в атмосфере, гася слишком высокую скорость, в то время как его внешняя оболочка вдруг начала расщепляться.

В странный корабль попало бесчисленное количество выстрелов из лазерных пушек. Внутри него все структурные элементы были разрушены до такой степени, что после падения на землю капсула должна была моментально испариться. А на месте падения и Грегсон это точно знал! — должен был оказаться валорианин.

Даже на расстоянии он смог почувствовать биение двойного сердца пришельца, становящееся все Слабее и слабее из-за раны в голову, полученной в результате атаки. Грегсон ощутил, что пришелец пребывает без сознания.

Грегсон посмотрел назад, пытаясь определить, где находятся его преследователи. В ту же секунду мощней лазерный луч прорезал темноту, как бритвой срезав дерево слева от дороги и повалив его. Грегсон притормозил, затем съехал с автострады, обогнул небольшой лесок и погасил фары. Через несколько секунд мимо на огромной скорости промчался автомобиль Комитета безопасности.

Не включая фар и ориентируясь только в неверном свете луны, Грегсон поехал дальше, моля бога, чтобы эта второстепенная дорога привела его в Париж.

Что-то блеснуло в лунном свете слева от него, и он вспомнил об упавшей капсуле. Даже зная, что она может привлечь внимание Международной гвардии, Грегсон все же остановил машину и быстрым шагом направился к капсуле. Он уже давно мечтал сам допросить валорианина. Пока он шел к месту падения капсулы, ему вспомнилась встреча с пришельцем в Манхэттене. Тоща он был почти уверен, что подкожная инъекция явилась результатом его собственной неосторожности и ловкости его противника. Теперь у него такой уверенности не было. И он намеревался все выяснить сам.

На месте падения капсулы он обнаружил лишь находящегося без сознания валорианина. Грегсон дотащил его до машины, осознавая, что мог бы дождаться более благоприятных условий для изучения мыслей этого инопланетянина. «А почему не инопланетянки?» — подумал он, укладывая валорианина на заднее сиденье.

Включив в салоне машины свет, он нашел подтверждение своим подозрениям. Существо имело округлые, явно женские формы тела, и на нем была надета блузка, сшитая по последней парижской моде. Голову украшали гладкие черные волосы.

Беспокоясь, что полученные ею раны могут оказаться довольно серьезными, и не зная, что с ней делать дальше, Грегсон поехал в направлении самой надежной дороги, ведущей в Париж.

Было почти два часа ночи, когда он наконец выпутался из лабиринта переулков на западной окраине города, свернул на улицу Мадрид, а затем поехал по хорошо знакомому Булонскому бульвару.

На месте некогда чудесного леса высилось огромное здание Института изоляции, которое словно вонзалось в ночное небо, сверкая яркими огнями. Повсюду сновали машины «скорой помощи», как будто все вокруг стали «одержимыми».

Грегсон внезапно вспомнил, что Комитет безопасности непосредственно руководил всеми Институтами. Из числа выживших больных он и набирал людей, необходимых ему для осуществления заговора.

Грегсон стиснул руль так, что побелели костяшки пальцев. Ведь Форсайт был полон решимости сам справиться с овладением шестым чувством. И он не принимал участия в заговоре. Кроме того, Комитет знал о Билле все, поскольку эти знания были записаны в памяти Грегсона, а за время пребывания в Версале эту информацию вполне могли прочесть. Поэтому участники заговора и не потерпели независимого существования Форсайта.

Может быть, поэтому ферма была неожиданно покинута и затерялись все следы Билла и Элен?

Как никогда преисполненный решимости добраться до мадам Карно, Грегсон повернул на авеню Фош, но был вынужден резко сбавить скорость. Мостовая и все боковые улочки, были заполнены толпами парижан. На всех лицах был написан ужас. В каком-то едином порыве они, почти все одновременно, делали себе подкожные инъекции.

Грегсону показалось невероятным, что столько людей одновременно испытали приступ «одержимости». Скорее уж произошел резкий скачок мощности раульт-излучения.

Дважды приходилось замедлять ход, чтобы пропустить машины «скорой помощи», прежде чем он добрался до улицы Серените. Здесь он словно оказался в другом мире, где царили тишина и покой, вполне соответствующие названию улицы. Затормозив возле решетки, художественно выкованной столетия назад, Грегсон задумался о причинах такого разительного контраста.

Все здания вокруг дома семнадцать, по всей видимости, принадлежали штаб-квартире Наземного контроля станции «Вега». И наверняка они находились под защитой большого аннигилятора раульт-лучей. Грегсон проверил свою гипотезу, выключив собственный прибор: его способность к сверхвосприятию была полностью блокирована.

Перед тем как выйти из машины, он в нерешительности посмотрел на лежащую без сознания на заднем сиденье валорианку. Однако, даже если бы он и захотел, сейчас он ничего бы не смог для нее сделать.

На тротуаре он остановился еще раз, чтобы понаблюдать за интенсивным перемещением людей возле главного входа. Вокруг здания витала атмосфера напряженного ожидания, и Грегсон спросил себя, не имеет ли эта суета отношение к внезапному излучению Чендины.

Он незаметно присоединился к одной из групп, пересекающих внутренний двор. Пройдя мимо охранника у входной двери, Грегсон уверенно направился к винтовой лестнице, мысленно благодаря всеобщую суматоху, позволившую ему беспрепятственно проникнуть внутрь.

Вместе со всеми он поднялся по лестнице. Большинство прибывающих направлялось в зал заседаний на втором этаже. На сцене в зале пока никого не было. В помещениях со стеклянными перегородками на третьем и четвертом этажах все карты отдельных районов земного шара были ярко освещены. Среди них преобладали карты США и стран Европы.

На седьмом этаже, в центральном операционном пункте наземного контроля за станцией «Вега» огромный глобус посреди зала был затемнен, как и сам зал, все электронное оборудование было выключено.

Учитывая нынешнюю повышенную активность в большей части здания, Грегсон не удивился, застав мадам Карно бодрствующей в своей комнате. Окна были плотно зашторены. Одетая в шелковую пижаму и халат, старуха сидела в своем кресле-каталке перед переносным монитором контрольной панели.

При каждом прикосновении трепещущих пальцев к той или иной кнопке картинка на экране менялась, показывая различные уголки здания. Рядом с ней на столе лежал раульт-диффузор с выключенной зеленой лампочкой. И тот факт, что она не обнаружила его присутствия в прихожей, говорил о том, что прибор не работает. Но стоило Грегсону войти на порог комнаты, как женщина вздрогнула всей телом и резко повернулась. Он бросился вперед, схватил кресло и откатил его подальше от панели управления. На ее морщинистом лице проступил страх, и она попыталась встать. Но ей удалось всего лишь приподняться, после чего она рухнула обратно в кресло, тяжело дыша. Затем, плотнее запахивая халат, старуха произнесла:

— Вы опоздали, месье. Я ожидала вас намного раньше.

— Вы знали, что я выбрался из Версаля?

— Я знала, что вы собираетесь бежать. Это я знала еще две недели назад, когда вы были здесь. Но вы меня не пугаете, так как, месье, вы стоите на пороге смерти.

В ее выцветших глазах под тонкими поседевшими бровями неожиданно загорелась искорка иронии.

— Да, да, месье. На пороге смерти. В течение всего дня я ощущала ваше приближение к этой комнате. Об этом говорило все, и я уже стала бояться, что мне пришел конец. — Ее мягкая улыбка была полна насмешки. — Иногда мне казалось, что смерть будет насильственной и жестокой, но я знала, что спасусь, ведь никакое насилие не может меня здесь настигнуть. Таким образом, когда вы пришли, я поняла, что мое предсказание сбудется.

Грегсон не обратил внимания на се явные попытки запугать его.

— Комитет безопасности стремится к постоянному и полному контролю над миром, не так ли? — спросил он.

Она отрицательно покачала головой:

— Мы уже им обладаем. Почти все правительства существуют, пока их терпит Комитет. Поэтому мы спокойно внедряем наших людей повсюду, во все правительства. Точно так же, как в свое время мы внедряли наших людей на высокие экономические должности… А богатства мира? — с вызовом продолжила мадам Карно. — У нас столько денег, сколько нам нужно, да и остальное уже под нашим управлением. Посредством системы международных налогов мы получаем половину доходов из казны любого государства. Ясно, что это не идет ни в какое сравнение с тем доходом, который мы намереваемся получать после того, как справимся с «одержимостью», а человечество обретет былую производительную мощь.

Грегсон наклонился поближе к ее лицу.

— Ничего не получится, — серьезно сказал он. — Когда аннигилятор «Веги» начнет действовать, население Земли восстанет и сорвет маски с лиц заговорщиков.

Она пожала плечами.

— Попытаться это сделать они могут. Но у них ничего не получится. Повсюду действует Международная гвардия. И если наша власть окажется под угрозой, нам будет достаточно лишь отключить аннигилятор и вновь заставить их страдать от «одержимости».

И Грегсон понял, что так оно и случится, что действительно практически нет выбора. Или Земля почти полностью обезлюдеет вследствие уничтожающего воздействия сверхчувствительности, или станет возможной победа над болезнью в тех пределах, которые установит Комитет.

Он схватил старуху за руку.

— Скажите мне хоть что-нибудь о валорианах. Почему все-таки они находятся здесь?

Она высвободила свою руку.

— Тот, кто не умеет читать мысли, не вправе задавать вопросы мадам Карно, — как-то по-детски выпалила она.

Она запахнула халат и осталась сидеть, плотно сжав губы.

Грегсон схватил со стола раульт-диффузор и повернул регулятор так, что его мозговые клетки стали реагировать на поток искусственной сверхрадиации. Вначале он ощутил только физиологическую реакцию собственного тела: ток крови в капиллярах, катаболизм умерших клеток, их анаболическая замена. Спустя некоторое время он почувствовал присутствие в том же поле мадам Карно. Не отвлекаясь на детали, он сосредоточил все свое внимание на сложной структуре ее мозга, в отчаянии пытаясь открыть секрет умения читать мысли.

Постепенно он ощутил ее злобность, злую волю и злой умысел во всем, необузданную жажду власти, которую не смогло ослабить даже ее старческое бессилие. Но было в ее мозгу еще что-то, какое-то острое предвидение всего. Это чувство пронизывало весь ее дряхлый полубессознательный мозг. Нечто такое, что, казалось, излучало страстную жажду злых ожиданий.

В эту секунду кто-то, неожиданно вошедший в комнату, вырвал прибор у него из рук и вдребезги разбил об пол. Все произошло так быстро, что Грегсон даже не успел это почувствовать. Двое гвардейцев с двух сторон схватили его за руки. Третий внимательно склонился над мадам Карно.

— Убейте его немедленно! Убейте его! — завопила она.

В ответ на ее вопли один из охранников направил на Грегсона дуло лазерного ружья.

Но именно в этот момент на комнату нахлынула волна раульт-излучения страшной силы. Грегсон неожиданно ощутил способность чувствовать сразу все здание: всех людей в нем, все сети каждого из компьютеров, все данные, поступающие на пульт управления.

Мадам Карно в ужасе закричала, ее глаза уставились в потолок, словно пытались что-то разглядеть сквозь него.

Грегсон моментально определил источник этой сверхрадиации. Им оказался мощный диффузор раульт-излучения на борту аппарата дальнего действия, который в это время приземлялся прямо на зимний сад штаб-квартиры. Приземляясь, он сносил все под собой: тропические растения, мебель, тонкие стены веранд. Охранники открыли по нему огонь.

Из летательного аппарата выскочили валориане и земляне. Перекрещивающиеся лазерные лучи заполнили зал. Задетый одним из них, Грегсон упал на пол. Два охранника потеряли сознание, а мадам Карно, пораженная многочисленными выстрелами, обмякла в своем кресле. Ее короткий предсмертный крик был подобен росчерку мела на черной доске.

Даже в такой неразберихе Грегсон мог чувствовать происходящее на расстоянии сотен и тысяч километров. Он был в состоянии ощутить даже ядерную природу далеких взрывов.

— Грегсон! Грегсон!

Он узнал Кеннета Велфорда, своего английского друга, ставшего «одержимым» в Лондоне.

Грегсон начал подниматься с пола.

Велфорд безуспешно попытался отстранить лазерное ружье, которое направил на Грегсона один из валориан. Его линейный усилитель выпустил луч, поразивший Грегсона прямо в грудь.

 

Интерлюдия

Находящаяся над Атлантическим океаном на высоте тридцать пять тысяч километров огромная космическая станция «Вега Джамп Офф» медленно двигалась по своей синхронной орбите. Ее системы обеспечения работали лишь на несколько процентов своей мощности. Однако в случае укомплектования станции квалифицированным персоналом Космического департамента Комитета безопасности все проблемы были бы легко разрешимы. При этом можно было ожидать, что воздух на станции очистится, вращение стабилизирует силу тяжести на уровне нормы, а радиационная защита обеспечит уровень излучения, не превышающий минимальной нормы.

На борту станции были необходимы, и как можно скорее, технические специалисты, которые бы могли, не прибегая к раульт-излучению, разобраться в чертежах и схемах функционирования всех систем Станции. Это было связано с тем, что «Вега» уже генерировала вокруг себя начальное поле эстигумы, которое со временем должно было охватить всю Землю. Уже сейчас поле было настолько сильным, что местные диффузоры были не в состоянии распространить сверхрадиацию на расстояние в сотни километров от их расположения.

На центральном пульте управления Август Причард, ассистент директора Космического департамента Комитета, наблюдал за обзорными экранами, пораженный тем, что происходило на Земле.

На какое-то мгновение он оторвался от зрелища и включил внутреннюю связь.

— Свенсон, какова сейчас примерно площадь действия нашего излучения?

— Около восьми километров, — последовал быстрый ответ. — Нам необходимо установить большее количество генераторов в цепь аннигилятора, если мы хотим добиться лучших результатов.

Причард расстегнул верхнюю металлическую пуговицу своего комбинезона.

— Когда мы проведем следующее испытание мощности? — спросил Свенсон. — На нашем пути появился транспортный корабль, который выйдет на связь, как только попадет в зону действия нашего поля.

Причард беспокойным жестом провел рукой по лысой голове. Он наморщил нос, вдохнув воздух, насыщенный запахом топлива. Когда ассистент снова вернулся к экранам, ему показалось, что его шаги стали пугающе тяжелыми. Вращение станции, все еще не отрегулированное до нормы, видимо, создавало слишком большую силу тяжести.

Черт побери! Когда же наконец пришлют хоть кого-нибудь, кто сможет устранить все эти неполадки? Что-то говорили о некоем Грегсоне. Он был инженером проекта всех систем «Веги». Должен же сейчас кто-то помочь!

Дверь открылась, и вошел несколько нескладный человек со знаками различия Специального департамента на комбинезоне, делавшем его чуть более высоким. Пять звезд на высоком воротнике означали, что это сам директор департамента — генерал Форрестер.

— Сейчас будем проверять приближающийся корабль. Можно наблюдать за ним на экране номер тринадцать, — объявил генерал.

Причард включил экран тринадцать, и на нем моментально появился транспортный корабль на фоне зеленовато-голубого шара Земли.

— Мы еще не установили контакт с Центром наземного контроля в Париже, — заметил Форрестер. — Почему бы это?

— Думаю, ничего серьезного. Скорее всего, они очень заняты изоляцией оперативных валорианских баз.

— Я тоже так считаю. Но все же досадно, что мы упустили четверых из них. Мне казалось, что двадцать две базы уже подготовлены к уничтожению.

— Все это требует времени. Еще до захода солнца будут обнаружены другие базы.

— Но проблема все же существует. Нам необходимо атаковать их все одновременно, чтобы никто из этих поганцев не ускользнул.

Причард вновь вернулся к своим многочисленным экранам. Справа, в освещенном солнцем полушарии, он заметил облако ядерного взрыва на юге Украины, другое — в Египте, к западу от Каира. Слева, на ночной половине Земли, на черноте небосвода ярко светились полоски ядерных взрывов: один произошел в Квебеке, другой — к северо-востоку от Мексиканского залива.

— Довольно красиво, — заметил Причард.

— Я бы оценил это гораздо выше, если бы наблюдалось побольше облаков, — отозвался Форрестер.

Из динамика внутренней связи раздался голос:

— Транспортный корабль приближается к полю эстигумы.

Причард посмотрел на проверяемый корабль, который сейчас ослепительно сверкал на фоне небольшого шарика Земли.

Вскоре с корабля был получен сигнал о том, что он вошел в мощное поле, окружающее «Вегу».

— Каков радиус действия? — запросил по связи Причард.

Ответ пришел буквально через несколько секунд:

— Тринадцать тысяч километров!

Причард улыбнулся и с удовлетворением кивнул головой:

— Все, что нам остается сделать, это увеличить радиус действия до восемнадцати тысяч километров.

— А тогда мы сможем перевести «Вегу» на более низкую орбиту и будем постоянно держать Землю под воздействием нашего поля, закрыв ее тем самым от любой сверхрадиации.

— Есть только одна трудность, — напомнил Причард. — Нам нужен Грегсон, чтобы сделать это все надежным и безопасным.

 

ГЛАВА 13

Грегсон повернулся и содрогнулся от сильнейшей боли в груди. Затем вспомнил о мадам Карно и о лазерной перестрелке, уселся на раскладушке и тряхнул головой.

Он огляделся по сторонам. Помещение было очень просторным. Сложенная из каменных блоков и опирающаяся на стену лестница вела на верхний этаж.

Прижимая к груди руки, он доковылял до окна. Внизу тянулась линия траншей со стрелковыми ячейками, окруженная внешним рвом. Можно было различить множество различных построек, укрепленных башен и блиндажей, заполняющих все пространство до внутреннего рва. Все это было сплошь заплетено виноградной лозой, заросло травой и находилось в совершенно запущенном состоянии. За полуосыпавшимся рвом высилась увитая плющом стена. По другую сторону заброшенные виноградники уступами шли до самого берега быстрой и широкой реки. Это могла быть только долина Рейна. Сам же Грегсон, видимо, находился в доме на полдороге к главной башне замка.

Его внимание привлекло какое-то легкое движение во внутреннем рву. Грегсон всмотрелся сквозь растущие в траншеях кусты и обнаружил там два прекрасно замаскированных летательных аппарата дальнего радиуса действия.

Он вспомнил о своей способности к сверхчувствительности. Однако сейчас у него ничего не вышло.

А несколько мгновений спустя на него внезапно нахлынула могучая волна сверхизлучения. Это излучение не было искусственным, так как Грегсон явственно различал потоки, идущие от Чендины. Кто-то, очевидно, выключил аннигилятор, подавлявший все это время любое раульт-излучение и создававший в замке искусственное поле эстигумы.

Грегсон обратил все свое внимание на замок. За исключением некоторых его частей он был полностью заброшен. В разрушенной часовне во внутреннем дворе замка какие-то люди занимались сборкой сложного и громоздкого аппарата, похожего на первый взгляд на установку гиперэлектромагнитной связи для больших расстояний. Если точнее, это был космический передатчик, действующий на принципе передачи сигналов на частоте раульт-излучения. Двое из работающих были валорианами. Даже на расстоянии он ощущал работу их двойных сердец. По всей часовне стояли диффузоры, производящие сверхизлучение, немного ослабляющее поле эстигумы. Грегсон подумал, что они напоминают фонари на своде пещеры.

Затем его внимание было привлечено движением в центральной части замка, двумя этажами ниже, и он почувствовал присутствие Велфорда и двух валориан. Первой он заметил ту самую валорианку, которую подобрал тогда в поле близ Парижа. Она сидела на раскладушке с перевязанной головой.

Неожиданно он понял, что Велфорд тоже почувствовал его присутствие, и направил все свое внимание на него. Но в этот момент радиус действия эстигумы самолета увеличился и Грегсон перестал что-либо ощущать.

* * *

Некоторое время спустя на лестнице послышались тяжелые шаги и появился хитро улыбающийся Велфорд.

— Добро пожаловать в ряды экстрасенсов. А я и не знал, что ты наш человек.

Велфорд изменился, но не сильно. На его лице угадывалась постоянная озабоченность. Однако он все еще казался тем же живым и темпераментным англичанином, что и два года назад.

Он подошел ближе и пожал Грегсону руку.

— Меня очень огорчил тот лазерный выстрел прошлой ночью. К счастью, луч был рассеянный.

Поскольку Грегсон продолжал лишь смотреть на него, Велфорд добавил, придавая голосу мелодраматический оттенок:

— О Грег! Тебя плохо проинформировали. Я не нахожусь под растлевающим влиянием ужасных валориан. И уж тем более я не являюсь безвольным оружием в их руках.

— Откуда ты знаешь, что мне все это рассказывали?

— Продолжительное время у меня была возможность после того, как мы тебя подобрали, читать твои мысли.

Он сел на кровать и достал сигареты для них обоих.

Грегсон почувствовал себя менее скованно, хотя напряжение не проходило.

— Что у тебя общего с деятельностью валориан? Совместный заговор?

— И какой роскошный заговор! Тебе не кажется, что вчера ночью мы добились большого успеха? Что ты думаешь о нашем рейде против центрального контрольного пункта в Париже?

— Без всякого сомнения, он был весьма успешным.

— Полностью! Более того, нам удалось вытащить из их укрытий несколько типов, не говоря уже о том, что мы покончили с Карно. А когда уничтожается вершина пирамиды, всегда есть вероятность возникновения хаоса и неразберихи.

— Разве она и была той самой вершиной?

— Она была одним из самых чувствительных к раульт-излучению людей. Невероятно способная к сверхчувствованию и чтению мыслей.

— Так же, как и валориане?

— О, конечно же, нет. Мы всего лишь начинаем постигать эту науку, даже Рэдклифф. Они же обладают этим свойством всю свою жизнь.

— А где находится эта их Валория?

— Ближе к центру Галактики. Валория вышла из стигумбры несколько тысячелетий назад. Кстати, спасибо за то, что ты подобрал Анделию. Мы обнаружили ее в твоей машине, когда собрались все вместе. Между прочим, она никакая не гипнотизерка. Как любой из валориан.

Но Грегсон все еще не был готов поверить, что пришельцы совсем не те, за кого их выдают. И если хорошенько подумать, то выбор для него между валорианами и Комитетом мог быть всего лишь выбором из двух зол. Но все-таки, вдруг валориане в самом деле являются гипнотизерами?

— Комитет проделал огромную работу для того, чтобы все мы в это поверили, не так ли? — сказал он, наблюдая за реакцией англичанина.

— Еще какую! Ты ведь знаешь, как они накачали наркотиками захваченного валорианина и выставили его на всеобщее обозрение в Лондоне с тем, чтобы заставить его признать наличие у его расы способности гипнотического внушения. Бедняга! Он был убит в интересах создания определенного общественного мнения.

«В самом ли деле все было именно так? — усомнился Грегсон. — Или валориане сумели так обработать Велфорда, что он поверил в эту их версию?»

Англичанин пожал плечами:

— По крайней мере, результат такой пропаганды налицо. Все были полны решимость убивать валориан направо и налево, вместо того чтобы дать им возможность объяснить свои намерения.

Грегсон все еще колебался: верить или не верить? Внезапно он вспомнил о ядерной войне.

Велфорд покачал головой.

— Нет, это была не война. Это было всего лишь нападение. Вернее, начало наступления на валорианские базы. Это они были основной целью ядерных ударов. И задача была выполнена. Персоналу лишь четырех баз удалось ускользнуть. Правда, в то же время эти удары обеспечили сейчас некоторое затишье, позволяющее нам эвакуировать всех оставшихся.

— А я уже начал думать, что это новый девяносто пятый год.

— О нет. Этого никогда не произойдет. Сейчас существует лишь легкое ядерное оружие. Кроме того, все арсеналы принадлежат Комитету. А если учесть, что и все страны находятся под его контролем, то совершенно очевидно, что не в его интересах наносить ущерб своей собственности.

— Ты хочешь сказать, что Комитет…

— Ну конечно! — заверил его Велфорд, убирай волосы со лба. — В рамках его стратегии это был мастерский удар. Именно Комитет нажал на ядерные кнопки четыре года назад. И по очень простой причине. Война не только сводила власть национальных правительств к нулю; из-за кризиса, связанного с постоянно расширяющейся эпидемией, возникли атмосфера страха и паралич армейских структур. Вот тут-то Комитет и заполнил образовавшийся вакуум власти, заявив о своей готовности взять на себя — исключительно из благородных целей, понятно, — всю полноту практически неограниченной власти. — Велфорд погасил об пол сигарету и встал, глядя на заходящее за окном солнце. — Ты, должно быть, умираешь с голоду. Внизу кое-что приготовлено, пошли.

Выходя, он добавил:

— Кстати, у меня есть отличные новости. Но есть и кое-кто, больше, чем я, заслуживающий право их сообщить.

— Элен и Билл! — попытался догадаться Грегсон.

Велфорд остановился на лестнице.

— Нет, это не твои друзья. Сейчас мы для них ничего не можем сделать.

— Я бы хотел еще раз попытаться связаться с ранчо.

Велфорд озабоченно покачал головой.

— Мы действуем в условиях полного отсутствия средств связи. План, который мы сейчас осуществляем, чрезвычайно важен. И мы не можем рисковать, позволив Комитету обнаружить наше расположение.

— И что же это за план?

— Обращение за помощью к валорианам. Через один-два дня мы надеемся отправить наше послание. И вот тогда ты сможешь начать поиски Форсайта и его племянницы.

* * *

Грегсона оставили завтракать одного в точно таком же помещении, что и наверху. Велфорд в это время отправился помогать в сборке передатчика. Покончив с едой, Грегсон сунул руки в карманы в поисках раульт-аннигилятора, который он утащил из Версаля. Прибор исчез.

Закурив, он вышел на балкон, прислонился к каменной балюстраде и уставился на залитый лунным светом склон холма. Его мучила неопределенность. Он спрашивал себя, а не следует ли ему бежать, пока не поздно, еще до того, как они полностью поработят его волю.

Изучая внутренние и внешние рвы, окружавшие замок, он обнаружил один из туннелей, проходящих подо рвами к склону холма. Казалось, что замок не охраняется.

Затем его внимание было привлечено движением у входа в туннель. Во внутреннем дворе появился какой-то человек, осторожно передвигающийся на корточках. Он вышел на открытое место, и лунный свет заблестел на линейном усилителе его лазерного пистолета.

В этот момент Грегсон заметил еще одну фигуру, которая пригнувшись передвигалась по рву у выхода из туннеля. В следующий момент этот человек бросился на вооруженного незнакомца.

Сцепившись, они катались по земле. Лазерный пистолет выстрелил, и его луч словно срезал одну из башенок часовни. Затем оружие было вырвано из рук неизвестного и послышались проклятия на немецком языке.

Прожекторы осветили место схватки, а из часовни уже выбегали люди и валориане. Грегсон отошел в тень, чтобы никто не знал, что он был свидетелем инцидента.

Незнакомец все еще пытался бороться с теми, кто его схватил. Это был сильный мужчина среднего возраста. Все это время он осыпал своих противников проклятиями.

Велфорд направился к нему. Ему пришлось прикрикнуть на незнакомца, прежде чем тот угомонился. Затем они начали говорить по-немецки.

— Что он говорит? — спросил один из валориан.

— Что он работает капитаном буксира, живет здесь, неподалеку, а пришел сюда, привлеченный нашими фонарями.

— Он сотрудничает с Комитетом?

— Уверен, что нет. Мы можем это выяснить поточнее, только чуть позже.

— Мне он нравится. Мы могли бы его использовать.

— Само собой разумеется, мы не можем позволить ему уйти, — сказал Велфорд.

— В таком случае следует приставить к нему охрану до тех пор, пока мы не убедим его перейти на нашу сторону.

Немца затолкали в часовню, прожекторы погасли, оставив Грегсона с ощущением, что часовня очень хорошо охраняется.

— Он станет паинькой, как только поймет что к чему, — раздался у него за спиной приятный голос.

От неожиданности Грегсон вздрогнул, резко повернулся и увидел в дверях валорианку. Стройность ее фигуры была заметна даже при слабом лунном свете.

— Простите, если я вас напугала, — извинилась она. — Меня зовут Анделия.

Грегсон неторопливо вернулся в комнату, в которой он завтракал.

— А что этот человек должен здесь понять, Анделия?

— Большую часть того, что вы уже знаете, а также многое, чего вы еще не поняли.

Даже по земным меркам она была очень привлекательна. Повязка на голове, словно тюрбан, придавала ее нежному лицу восточный облик.

— Когда мы научим его сверхвосприятию, — продолжала она, усаживаясь на край стола, — ему все покажется достойным доверия и он уже не будет в нас сомневаться.

— Вы можете его этому научить?

— Конечно. Именно это мы и намеревались сделать, когда послали свою первую экспедицию.

На этот раз ложь была слишком уж нахальной. Никто не был в состоянии научиться переносить «одержимость» и одновременно за несколько недель стать сверхчувствительным. Он мог засвидетельствовать это своим личным опытом.

— Вы спасли мне жизнь, — задумчиво продолжала Анделия, — и ваш друг Велфорд сказал мне, что лучший, способ отблагодарить вас — это рассказать все, что я знаю… о Мануэле.

Грегсон онемел от удивления.

— Вы что-то знаете о моем брате?

— Он жив, и с ним все в порядке. Возможно, вам удастся настроиться на него и связаться с ним.

— Откуда вы это знаете? Что произошло?

Наш корабль обнаружил их экспедицию, когда они вышли из стигумбры. Экипаж в течение четырех дней подвергался прямому воздействию раульт-излучения. Многие умерли. Другие сошли с ума. Спаслись немногие.

Грегсон скептически смерил валорианку взглядом.

— Если бы Мануэль спасся, он стал бы настаивать на возвращении на Землю.

— Он не может вернуться. До тех пор, пока его мир будет находиться в стигумбре.

— Почему?

Анделия медленно и осторожно обогнула стол, словно воздушная гимнастка на канате. Вначале Грегсон ничего не понял. Затем сообразил, что человек, привыкший к сверхощущению, при отсутствии раульт-излучения должен чувствовать себя весьма неуверенно. Он бы не смог достаточно точно определить, что находится перед ним.

Она подошла к окну и посмотрела на склон холма.

— Возможно, кое-какая аналогия поможет вам понять все относительно Мануэля. Представьте, что кто-то из ваших соотечественников-землян всю жизнь жил в темной пещере. Затем вы его выводите оттуда и заботитесь о нем, пока он не привыкнет к свету, к возможности видеть. Поняв, насколько важна способность видеть окружающий мир, он перестал бы доверять другим чувствам. И если бы вы заставили его вернуться обратно в пещеру, он бы испытывал сильный страх. И этот страх перед темнотой был бы вполне оправдан. Такой человек предпочел бы упасть в колодец и утонуть.

Грегсон не принял подобное объяснение. Ему казалось малоубедительным, что несколько лет жизни в условиях сверхощущения заставят Мануэля бояться эстигумы, при которой он прожил всю свою жизнь.

— А что делал ваш корабль в стигумбре? — спросил Грегсон.

— Мы уже знали о существовании вашего мира. Но не могли проникнуть в основание эстигумы, так как все наши навигационные системы работают на основе раульт-излучения. Поэтому нырять в этот мрак было все равно что управлять самолетом в пещере без прожектора и радара.

— Однако, несмотря на все это, вы все же решили помочь нам? — с сомнением в голосе сказал Грегсон.

— Да. Мы не хотели, чтобы с вами произошло то, что случилось с Валорией, когда она вышла из стигумбры. Многие поколения валориан страдали, находясь под игом валорианских тиранов.

Все еще недоверчиво Грегсон произнес:

— Но когда вы наконец послали на помощь отряд, он оказался неспособным что-либо сделать.

Анделия опустила глаза.

— Увы, практически неспособным. Целью экспедиции была оценка ситуации, установление контактов с властями и договоренность о развертывании клиник для постепенной адаптации к сверхчувствительности. Но во время вынужденной посадки наш передатчик был разбит. Таким образом, мы не смогли обнаружить, что многие из тех, кто приобрел способность к сверхчувствительности, уже пришли к власти во многих странах мира. И везде, где мы хотели рассказать людям, что происходит, ваш Комитет безопасности всячески препятствовал этому.

Грегсон молча слушал, затем сказал:

— Когда вы сделаете передатчик, какое послание вы собираетесь передать?

— О том, что, если мы хотим победить Комитет и не допустить рабства или смерти от раульт-излучения миллиардов людей на Земле, все должно быть сделано сейчас или никогда. Мы запросим оборудование, необходимое для наших клиник. И надеемся, что, когда оно прибудет, уже не будет тех, кто способен его уничтожить.

— А как же вы собираетесь уничтожить своих противников?

Анделия напряглась и неожиданно стала очень озабоченной.

— Вы спрашиваете о том, чего и я не знаю. Мне не доверяют всех наших планов.

«Может быть, она решила рассказать лишь то, что может придать мне мужества, но не говорить ничего существенного?» — подумал Грегсон.

— Почему здесь нет раульт-излучателей? Ведь я бы мог просто прочесть эти планы.

— Все излучатели задействованы на площадке для сборки передатчика. Они нужны для того, чтобы мы могли знать, правильно ли мы все делаем.

— Ах да, знаю, — Грегсон сделал вид, что она его убедила, понимая, что совершил ошибку, когда высказал свои подозрения слишком уж открыто.

Она направилась было к лестнице, но остановилась, прежде чем начать спускаться вниз.

— Чуть не забыла, меня просили передать, что ваша комната находится прямо над этой. Велфорд предлагает вам немного отдохнуть.

Однако в течение большей части ночи Грегсон не спал, с раздражением уставившись на луну, которая вынырнула из-за облаков, освещая холмы на западном берегу Рейна.

При полной блокаде сверхрадиации Чендины было невозможно отличить правду от лжи, определить, является ли Кеннет Велфорд агентом валориан по собственной воле или по принуждению. Грегсон даже не мог установить, сколько времени потребуется, чтобы и он превратился в беззащитную марионетку.

С другой стороны, отсутствие раульт-излучения скрывало от валориан его собственные мысли и подозрения. И пока аннигилятор раульт-излучения продолжал работать, ему ничего не угрожало.

Между тем он не видел никакого преимущества в том, что находится в замке. В частности, ему было необходимо вернуться в Пенсильванию, чтобы отыскать хоть какой-нибудь след Элен и ее дяди.

Так он продолжал лежать, строя и отвергая бесконечную цепочку планов побега, пока наконец не заснул.

 

ГЛАВА 14

Замок продолжал оставаться под «покрывалом» искусственного поля эстигумы. Наступило утро. Велфорд и Грегсон сидели и пили кофе.

Англичанин казался настолько естественным, что Грегсон почти не сомневался, что тот действует по собственной воле.

— У нас наблюдается значительный прогресс в сборке передатчика, — сказал Велфорд, допив кофе. — Мы бы уже закончили сборку, если бы не это ночное происшествие. Надеюсь, что оно тебя не слишком потревожило?

— Это тот немец-нарушитель? — Грегсон думал, что они постараются скрыть инцидент.

Велфорд кивнул:

— Анделия сказала, что ты все видел. Бедняжка! Представляю, что ему пришлось пережить, чтобы отогнать от себя все навязанные ему представления о валорианах.

— Как он себя чувствует?

— Все еще пытается бунтовать. Но Анделия уже работает с ним. Думаю, она убедит его достаточно быстро.

Грегсон осторожно спросил:

— Вы и его будете обучать сверхчувствительности?

— Возможно, если представится такой случай. Сейчас мы все слишком заняты.

— Анделия говорит, что валориане могут провести его через «одержимость» и научить активному сверхвосприятию в течение нескольких недель.

— Насколько я знаю ее способности, в течение трех недель.

— Ты уже видел кого-нибудь, кто прошел этот курс?

— Нет, конечно. Но на каждой второй их базе действуют соответствующие клиники.

Опасаясь, что Велфорд догадается о его подозрениях, Грегсон решил быть более осмотрительным и осторожным и не продолжил разговор на эту скользкую тему.

— А как давно Комитет знает о валорианах?

— С девяносто шестого года, через год после исчезновения «Нины», после того, как была уничтожена их первая экспедиция.

— Как же удалось их обнаружить?

Велфорд закурил, откинулся на спинку стула, выпустив облако дыма.

— Главной целью валориан было установление контакта с лицами, обладающими высшей властью, с главами государств, например. Но почти все официальные лица, с которыми они вступали в контакт, в конце концов оказывались «одержимыми», уже обладавшими сверхчувствительностью и к тому же участвующими в заговоре. Первым был премьер-министр Великобритании. И тогда Комитет понял, что их успешно осуществляемая мечта об установлении абсолютного мирового господства находится под угрозой из-за прибытия пришельцев, которые как раз и хотели помешать осуществлению этих планов.

— Первый валорианин, которого люди увидели, это тот, чей труп нам показывали в Риме?

— Это был один из последних, кто попытался установить контакт с властями. Но и президент Италии также оказался одним из бывших «одержимых» и во всем подчинялся приказам Комитета.

Хотя Грегсон старался не проявлять свой скептицизм в отношении всего услышанного, он все же заметил:

— Должны же были существовать и другие формы воздействия, чтобы распространить послание валориан.

— Все было крайне сложно. Уже за несколько лет до этих событий Комитет и его гражданские сообщники стали брать под свой контроль все средства связи, как основную предпосылку установления абсолютного господства на Земле. — Неожиданно англичанин встал. — Нужно вернуться к работе, если мы хотим наладить этот передатчик. Если ты почувствуешь себя готовым помочь, дай мне знать об этом. Мы найдем для тебя дело.

Грегсон ничего не ответил. По всей видимости, здесь предполагали завоевать его доверие при помощи убедительных аргументов, а затем выбрать подходящий момент для более глубокой обработки.

На лестнице Велфорд обернулся и добавил:

— Кстати, Грег, будь поблизости. Нам бы очень не хотелось, чтобы ты опять попал в лапы Комитета. Ты, если так можно выразиться, очень важная «деталь».

— Они доберутся до меня и без моего участия.

— Это точно. Но не тогда, когда это им будет позарез нужно.

— Как это понимать?

— Земля стремительно выходит из сферы влияния стигумбры. Повсюду люди тысячами становятся «одержимыми». Число случаев сверхчувствительности резко возрастает и соответствующие структуры комитета безопасности уже не в состоянии их контролировать. И если «Вега» в ближайшее же время не раскроет свой «зонтик» искусственной эстигумы над Землей, ситуация для Комитета с каждым днем будет ухудшаться.

Еще с полчаса после ухода Велфорда Грегсон ходил взад и вперед по комнате. Затем его охватило отчаяние, и он осторожно вышел во внутренний дворик. Ему необходимо было установить, соответствует ли действительности все то, что так убедительно обрисовал Велфорд, или это выдумка, а англичанин — всего лишь послушный инструмент в валорианских интригах.

Грегсон остановился, разглядывая часовню, где продолжались работы над раульт-передатчиком. Все пространство над замком, за исключением площадки в непосредственной близости от передатчика, было защищено искусственной эстигумой, генерируемой аннигилятором раульт-излучения, снятым с самолета. Но рабочее пространство часовни находилось под мощным воздействием раульт-излучателей.

Вероятно, если бы он максимально приблизился к этому изолированному участку, он смог бы прочесть мысли валориан при условии, что они, занятые работой, не обратят внимания на его интерес к себе. В этом случае он мог бы установить их истинную цель: оказание помощи землянам или захват принадлежащего Комитету безопасности деспотического контроля над населением Земли.

Но стоило Грегсону приблизиться к часовне, как дорогу преградил валорианин, сурово предупредивший:

— Сюда входить нельзя.

Таким образом, стало очевидно, что есть некоторые ограничения его свободы, хотя и без применения оружия.

Правда, когда, несколько обескураженный, он отправился гулять по парку замка, ему в этом никто не препятствовал.

Грегсон пошел по туннелю, который был проложен под внутренним рвом, и буквально застыл на месте, увидев два летательных аппарата дальнего радиуса действия, которые никем не охранялись.

Хотя ему сразу же пришли в голову мысли о западне, он все же забрался в аппарат, аннигилятор которого защищал замок. Через мгновение Грегсон уже взлетел, а когда набрал соответствующую высоту, резко повернул на запад. Если это была западня, то он бежал вместе с приманкой.

Через три часа он достиг береговой полосы Соединенных Штатов и продолжил свой полет.

Несмотря на глубокое недоверие к валорианам, они продолжали оставаться для него большим знаком вопроса. Вполне допустимо, что они действительно прибыли со спасательной миссией. В то же время нельзя было исключить и возможность того, что они пытаются установить еще более жесткий контроль над планетой, чем это планировал Комитет.

Охваченный беспокойством, он пересек границу Пенсильвании и Нью-Джерси и стал резко снижаться.

Приземлился Грегсон точнехонько на посадочную площадку перед ранчо Форсайта.

— Билл! — закричал он. — Элен!

Но дом Форсайта словно вымер, окна его были темными.

Встревоженный этим безмолвием, Грегсон в растерянности посмотрел на свой аппарат. Он подумал, что если выключит раульт-аннигилятор, то сможет попытаться раскрыть эту тайну.

Неожиданно мертвая тишина была нарушена резким голосом:

— Руки вверх! Не двигаться!

Из амбара вышли два охранника с лазерными ружьями наперевес.

— Вы — Грегсон? — спросил один из них.

— А кто же еще? — перебил второй. — Кто еще может прилететь сюда с включенным раульт-аннигилятором?

Первый подошел и приказал:

— Повернитесь.

Грегсон подчинился, и ему тут же сделали укол в шею.

В себя Грегсон пришел от сияния многочисленных ламп дневного света, установленных на потолке. Прикрывая глаза, он уселся на пластмассовом лежаке, все еще одурманенный сделанной ему инъекцией.)

Когда он более или менее пришел в себя, то выглянул в окно. Перед его взором простиралось огромное бетонное поле, на котором выстроилось в ряд множество транспортных летательных аппаратов. В ангарах и вокруг зданий сновал персонал, одетый в униформу Международной гвардии, Космического департамента и армии Соединенных Штатов. Картину дополняли вершины гор, видневшиеся у самого горизонта.

У себя за спиной Грегсон услышал шорох бумаг и резко повернулся. За небольшим полированным столиком сидел Уэлдон Рэдклифф и что-то искал в своем архиве. Плюшевые ковры покрывали пол от стены до стены. Возле двери стоял охранник в полной боевой готовности с лазерным ружьем наперевес. На краю Дивана сидел второй.

Среди предметов, находящихся на столе, обнаружился и раульт-аннигилятор, сияющий красной индикаторной лампочкой. Но у Грегсона возникло подозрение, что прибор был отключен совсем недавно, а до того директор Комитета безопасности читал его мысли, пока он находился в бессознательном состоянии.

Рэдклифф поднял глаза и сказал:

— Я пробуду с вами недолго. Вы сейчас находитесь на командном пункте Космического департамента.

Он не спеша собрал бумаги со стола в одну стопку, положил аннигилятор в ящик стола и сказал ближайшему к себе охраннику:

— Подведите его сюда.

Грегсона толкнули в кресло, указанное Рэдклиффом.

— Надеюсь, вы не считаете данную ситуацию неуместной, — сказал директор. — Но если уж вы были настолько глупы, что вернулись на ранчо Форсайта, то винить вы должны только самого себя.

— Что вам от меня нужно?

— Сегодня мы отправляемся на «Вегу». Я беру туда с собой все мое высшее руководство. Вам вменяется в обязанность наладка двигательной системы и систем управления. — Скрестив на столе руки, он продолжил: — Я у вас в долгу за ту ценную информацию, которую вы нам дали. Мы уже нашли тот передатчик. Теперь у нас нет причин для беспокойства.

— Вы его уничтожили?

— Несколько часов назад.

— Какова же судьба тех, кто там находился?

— Велфорда и валериан? К сожалению, им удалось скрыться. Всем, за исключением одного. Нам удалось схватить молодую валорианку. Очень жаль, что вам не удалось узнать местоположение других баз.

Грегсона охватило острое сожаление, что Комитету удалось схватить Анделию. Она казалась такой искренней, такой беззащитной. Он поднялся и склонился над столиком директора.

— Валориане находятся здесь для того, чтобы использовать нас в своих целях?

Рэдклифф сделал нетерпеливый жест.

— О господи! Пошевелите мозгами! Чем же еще вызвано их присутствие здесь?

— Они утверждали, что хотят помочь нам стать сверхчувствительными.

— По-моему, вы говорите под воздействием их внушения.

— Неужели оно существует, так называемое валорианское «внушение»?

— Я… — Рэдклифф с раздражением поднял глаза. — Вы же видели, что они способны сделать. Совсем недавно вы могли наблюдать, как Велфорд действует наподобие их марионетки.

Грегсон поудобнее устроился в кресле, осознавая теперь, насколько глубоко Рэдклифф проник в его мысли, пока он лежал без сознания.

Рэдклифф обошел столик и взял Грегсона за плечо.

— Вы уже побывали в компании валориан и понимаете, что не существует легкого способа преодоления «одержимости». Поэтому обратимся к практической стороне вопроса.

Грегсон поднял на него глаза.

— Мир готов к тому, что мы возьмем его под свой полный контроль, — продолжал Рэдклифф. — Все очень просто. Если Комитет этого не сделает, то вместо нас это сделают валориане. В конце концов, мы — человеческие существа, а они — нет. К тому же мы обещаем положить конец распространению болезни.

— Аннигилятор «Веги» будет работать? Вы в самом деле можете сдержать эпидемию?

— Нам уже удалось нейтрализовать действие раульт-излучения в радиусе шестнадцати тысяч километров от станции. Как только мы доведем эту величину до двадцати тысяч, мы сможем покончить с эффектом сверхчувствительности. Разумеется, при условии, что вы поможете перевести «Вегу» на более низкую стационарную орбиту.

— А затем элита Комитета продолжит использование раульт-излучателей, чтобы всегда, когда это потребуется, знать, о чем думают граждане? И таким образом продолжать оставаться у власти?

Рэдклифф на какое-то мгновение задумался.

— Боюсь, что так и будет. Но вы обращаете внимание только на второстепенные проблемы. Между тем вам удалось определить и главную: если некоей группе людей не удастся установить контроль над миром и поддерживать этот контроль в качестве способа борьбы против сверхрадиации и валориан, миллиарды людей погибнут от «одержимости».

— Валориане говорят, что мы можем стать абсолютно чувствительными к раульт-излучению без каких-либо негативных последствий и к тому же всего за несколько месяцев.

— И вы в это верите?

— Совершенно очевидно, что Форсайту удалось справиться со сверхчувствительностью. По крайней мере, он выдержал бесчисленное количество приступов.

— Ради бога, не обобщайте. Вы основываетесь только на случае с Форсайтом! Но он — слепой. Поэтому ему и удалось проникнуть в свое подсознание, так как он всегда мечтал видеть, как он выражался, «этот проклятый свет».

На кого-то на территории базы накатила «одержимость», но его ужасные вопли прекратились одновременно со звуком сирены.

— Помимо всего того, что я вам сказал, самое главное заключается в том, что человечество еще не готово к использованию шестого чувства, — продолжал директор, не обращая на происходящее никакого внимания.

Впервые за все это время Рэдклифф позволил себе улыбнуться.

— Правильность нашей стратегии доказывается восстановлением нашей экономики, относительной легкостью, с которой бывшие «одержимые» повсюду пришли к власти. Но вся полнота власти сосредоточена в Комитете. Другими словами, чем больше людей становятся сверхчувствительными, тем ожесточенней будет становиться борьба за возможность тотального контроля над миром.

Некоторое время Грегсон молчал.

— А если я откажусь сотрудничать с вами?

— Вы не откажетесь, — уверенно заявил Рэдклифф. — Мы застраховались на этот случай. В наших руках Форсайт и его племянница. А нам известно, насколько вы беспокоитесь о них обоих.

Грегсон вскочил. Один из охранников поднял лазерное ружье, но директор продолжал невозмутимо сидеть, разглядывая свои руки.

Раздался сигнал, и Рэдклифф включил экран. Послышался женский голос:

— Полковник Рейнольдс желает вас видеть, сэр.

— Пригласите его.

Рейнольдс, невысокий и худощавый мужчина средних лет, был одет в форму армии США. Стоя перед столом, он вытирал платком лоб, хотя в здании было относительно прохладно.

— У ворот стоит какой-то гражданский тип, который утверждает, что «одержимость» является новой формой… м-м… видения мира, — доложил полковник.

Рэдклифф ткнул пальцем в сторону офицера.

— Если вы забыли полученный вами приказ, то я напоминаю вам, что вы должны немедленно передать этого типа в подразделение Международной гвардии.

— Но…

— Полковник Рейнольдс, мы уже дискутировали на эту тему. В делах подобного рода ваше правительство подчиняется Комитету безопасности. Впредь вы будете выполнять не только мои приказы, но и указания командира этой базы Космического департамента.

Рейнольдс казался и подавленным, и полным решимости одновременно.

— Я хотел бы допросить этого человека.

— Согласно Договору, это прерогатива Комитета безопасности.

Рейнольдс весь напрягся, его подбородок словно окаменел.

— Я уже говорил с ним. Он перечислил все предметы, которые были у меня в кармане.

В комнате воцарилось гробовое молчание. Внезапно, без какого-либо предварительного доклада, в нее вошел еще один офицер. Это был высокий пожилой человек. На его погонах сверкали серебряные звезды. У него была классическая внешность военного, если не обращать внимания на выпирающую из-под кителя ампулу для подкожных инъекций.

— Есть проблемы, полковник Рейнольдс? — спросил он.

Вместо него ответил Рэдклифф:

— Рейнольдс задержал еще одного гражданского. Хочет лично его допросить.

— Это так, полковник?

:—Да, генерал Мунстон.

— Вы отдаете себе отчет, что вторгаетесь в сферу компетенции Комитета безопасности?

— Я бы не только этим хотел заняться! — взорвался Рейнольдс. — Единственное, что мы делаем, так это сидим, чистим оружие и ожидаем приказов Комитета и Космического департамента.

— Некоторые виды деятельности, — напомнил генерал, — находятся в ведении этих международных организаций. Однако… — генерал заговорил медленнее, — почему вы решили, что вам необходимо самому его допрашивать?

— Потому что я верю в то, что он успел мне сказать.

Генерал Мунстон моментально напрягся.

— Очень хорошо, полковник. Нарушается Договор. Пойдемте.

Они вышли, и тут же раздался звук сирены. Генерал вернулся с пустым футляром на поясе.

— А может быть, не стоило? — вкрадчиво осведомился он. — Полковник только что стал «одержимым», и его необходимо отправить в Институт изоляции.

Рэдклифф покачал головой.

— Какой ужас!

— Но какое мужество, — добавил генерал. — Даже не крикнул.

Вечером, когда Грегсона заперли в его временной тюрьме, он все же надеялся, что наступит момент, когда он окажется вне поля действия раульт-аннигилятора. В этом случае он смог бы «просветить» центральный командный пункт Космического департамента и, возможно, выяснил бы, находятся ли Билл и Элен на базе. Но, увы, эстигума была непроницаема.

Он метался из угла в угол и почувствовал себя еще более подавленным, после того как понял, что и на борту «Веги» тоже будет невозможно «прочесть» что-либо у Рэдклиффа и у остальных. Даже в центре этого поля диаметром в сорок пять тысяч километров.

Он плюхнулся на кровать и продолжал сидеть, скрестив ноги, мучаясь единственным вопросом: сможет ли он заставить себя сотрудничать с заговорщиками. Ведь это наиболее могущественный и в то же время негуманный заговор из всех, какие только знал мир. Он вспомнил убийство в Лондоне, тело Симмонса в пруду Версаля, женщину, выброшенную из окна Института изоляции в Риме. И последнее событие, когда полковника Рейнольдса устранили под предлогом необходимости изоляции.

Сможет ли он переломить себя ради интересов олигархии?

Затем Грегсон стал думать об Элен и Билле в качестве «гостей» Комитета, о миллиардах людей, которые еще могут заболеть и умереть, если раульт-аннигилятор на борту спутника не будет работать так, как того ожидают.

У него не было выбора, даже если валориане и в самом деле являются альтруистами. Разве они не показали свое бессилие перед могуществом Комитета?

А сейчас, когда передатчик разрушен, они уже ничего не смогут сделать.

 

ГЛАВА 15

Станция «Вега Джамп Офф» представляла собой гигантскую узловатую спираль, медленно вращающуюся в космосе вокруг своего центра. Еще большее сходство с колесом придавали ей восемь «лучей», связывающих центр с внешней окружностью. В этих радиальных конструкциях располагались жилые помещения, мастерские и кабинеты. Но в точке, где «лучи» сходились и где отсутствовала гравитация, едва помещались только шахты лифтов, каждый из которых преодолевал путь в четыреста метров.

Размер внешнего кольца в поперечнике составлял сто восемьдесят пять метров. И если двигаться по периферическому коридору в электрической тележке, необходимо было проехать почти два с половиной километра, чтобы вернуться в исходную точку. Вдоль всей внешней части «колеса» располагались стыковочные узлы для причаливания кораблей к станции, а также устройства, обеспечивающие вращение и маневры станции.

В этом же кольце располагались лучшие спальные помещения, центральный пункт управления, служба жизнеобеспечения, служба контроля за искусственной гравитацией и служба связи с Землей, а также помещения для отдыха, залы заседаний, столовые, даже миниатюрный парк с бассейном, выложенным кафелем, и искусственным солнцем.

Понятия «по часовой стрелке» и «против часовой стрелки» означали, соответственно, направления вдоль внешнего кольца. «Вверх» указывало направление к центру станции. И так же были сориентированы потолки всех залов, комнат и общественных помещений.

Грегсон расположился перед почти шестиметровой панелью в помещении службы гравитации. В его подчинении находились два человека, занятых в это время наладкой систем.

— Еще один поворот налево, и все, — давал указания Грегсон.

Одна из стрелок задвигалась, отмечая небольшое увеличение скорости, после того как соответствующие системы были возвращены к жизни и заставили «Вегу» вращаться вокруг оси чуточку быстрее.

Помощники Грегсона вышли из-за панели и подошли к нему. Грегсон в это время склонился к многочисленным приборам, наблюдая за их показаниями. Приборы указывали на достижение двигателями необходимой тяги.

— Вот теперь порядок, — сказал Грегсон. — Теперь автоматический контроль восстановлен полностью.

— До вашего появления на станции здесь был сущий ад, — сказал один из помощников.

Грегсон сделал вид, что наблюдает за работой периферических двигателей. В который раз он задавал себе вопрос: где же запрятан супераннигилятор?

Если бы ему удалось добраться до него и найти способ хотя бы на мгновение его отключить, он бы смог узнать, находятся ли на станции Билл и Элен.

Один из охранников вошел в помещение службы и направился к Грегсону.

— Вы здесь уже закончили?

Как обычно, охранник был вооружен лазерным ружьем с устройством, которое позволяло только надежно отключить противника, не убивая его.

— Да, закончил.

— В таком случае вас просят пройти на центральный пульт управления.

Грегсон медленно ехал на своей тележке по коридору, поглядывая по сторонам и пытаясь хоть что-то разглядеть сквозь стекла, отделяющие помещения для отдыха и столовые.

Где-то на борту «Веги» был установлен очень мощный аннигилятор раульт-излучения. Грегсон понятия не имел, какого он размера. Но, несомненно, его можно было бы узнать по внешнему виду, а также по постоянно увеличивающейся мощности в случае подсоединения к нему новых генераторов.

Повернувшись к охраннику, Грегсон заметил, что тот не сводит с него глаз. Он находился на борту станции уже больше недели, и все это время его не выпускали из поля зрения.

Показалась группа людей, многие из которых были в офицерской форме. Группа выходила из зала заседаний. Впереди всех шел высокий человек с военной выправкой.

Продолжая смотреть на него, Грегсон остановил тележку. Охранник немедленно подошел к нему.

— У вас хорошая память на имена?

— Нет. А почему вы спрашиваете?

— Потому что тогда вы могли бы сказать, что видели только большую группу очень важных людей.

И охранник кивнул головой в сторону группы.

— Важных лишь потому, что оказались способны предвидеть свой путь до тех постов, которые они сейчас занимают.

— Видите вон того высокого седого господина? Это Стенли Хелз.

— Вчера я с ним познакомился.

Охранник неодобрительно покачал головой.

— И на вас не произвела впечатление даже встреча с президентом своей страны?

Группа прошла, а Грегсон стал наблюдать за человеком крепкого телосложения, который держал у уха аппарат автоматического перевода, помогавший ему разговаривать с идущими с ним двумя женщинами.

— Знаете, кто это? — спросил охранник, проследив его взгляд.

— Нет. — Грегсон видел только момент прибытия этого человека на станцию вчера вечером. Рэдклифф поднял в связи с его прибытием страшную суматоху.

— Это Сержилов-Барановский, — бесстрастно сказал охранник. — Премьер-министр России.

На центральном пульте управления Грегсон застал Рэдклиффа, который склонился к многочисленным экранам, наблюдая за транспортными кораблями, маневрирующими у внешнего обода станции.

Кроме директора Комитета безопасности, в помещении находился стройный мужчина с напряженным выражением лица. Он был одет в форму Космического департамента и носил на погонах пять звезд.

Рэдклифф подозвал Грегсона и сказал:

— Знакомьтесь, это генерал Форрестер, глава Космического департамента. Все время, пока мы будем переводить «Вегу» на новую орбиту в три тысячи километров, он будет работать с вами.

— Я вижу, что вам удалось полностью стабилизировать вращение, — сказал генерал.

— Он также сотворил чудо с системой жизнеобеспечения, — заметил Рэдклифф. — Разумеется, работы еще очень много, но все остальное может подождать, пока мы не перейдем на новую орбиту.

— Это будет трудно выполнить? — спросил Форрестер.

— Не очень, — Грегсон сел в кресло. — Эта операция сводится к тому, чтобы пары двигателей, контролирующих вращение, работали под углом друг к другу.

— Похоже, это довольно сложная операция, — заметил Рэдклифф. — Система работает автоматически?

Грегсон утвердительно кивнул.

— Но в дополнение к автоматике необходимо также использование ручного управления.

— Вы можете сделать это? — озабоченно спросил Форрестер.

— Я уже делал такое при проверке системы контроля тяги двигателей.

— Автоматическая система в хорошем состоянии?

— Да. Мы отладили системы гравитации. Правда, придется внести дополнительные изменения в ряд цепей.

Форрестер нахмурился.

— А какое отношение к этому имеет система гравитации? — спросил он.

Грегсон спокойно объяснил:

— Регулирование гравитации и контроль вращения суть одно и то же. Реактивные регулирующие двигатели системы контроля вращения обладают двойной функцией.

— А-а…

Было очевидно, что Форрестер сейчас страстно желает, чтобы действовало раульт-излучение и он мог бы «прочесть» все, не заботясь о мелких деталях.

Такой подход был проявлением нового порядка, который устанавливался на Земле. Грегсон мог понять олигархию, эту вершину пирамиды: бароны бесчеловечной феодальной системы, зорко следящие за своими вассалами при помощи незаконно полученной власти. Править они будут при помощи контроля над средствами производства всей Земли, через политические институты власти и при помощи армии.

Генерал повернулся к Рэдклиффу.

— Похоже, Уэлдон, в твоем распоряжении как раз тот человек, который нужен для этой работы.

— Я в этом абсолютно уверен. И работает он добровольно.

— Его потенциал сверхчувствительности?

— Несовершенен. Но он уже преодолел барьер. Через некоторое время он достигнет нашего уровня.

Рэдклифф внимательно посмотрел на Грегсона.

— В определенной мере, Грег, мы находимся в ваших руках. Будем откровенны: мы нуждаемся в вас. И нам бы очень хотелось, чтобы вы сотрудничали с нами действительно добровольно.

— Я уже сотрудничаю с вами, — заметил Грегсон, — причем не только потому, что вы держите двух заложников, ной…

— Если не из-за этих двух наших гостей, тогда почему же вы нам помогаете? — перебил его Форрестер.

Вместо Грегсона ответил Рэдклифф, самодовольно улыбаясь:

— Потому что он пришел к выводу, что наступило время защитить Землю раульт-аннигилятором «Веги» и покончить с «одержимостью». Он будет с нами, пока мы не выполним нашу миссию. Затем — я позволю себе немного мелодрамы — он сделает все, что будет в его силах, чтобы уничтожить Комитет. Не так ли, Грег?

Грегсон не ответил.

— В этом случае, — с иронией в голосе продолжил Рэдклифф, — думаю, нам необходимо кое-что сделать, чтобы смягчить господина Грегсона. Кое-какие меры мы уже приняли. Она ожидает вас в бассейне, Грег.

* * *

Спеша изо всех сил, Грегсон направился к парку, стараясь отогнать от себя чувство признательности к Рэдклиффу за то, что тот освободил Элен. Заложник все равно останется заложником, если свободу ему предоставить на спутнике.

Оставив тележку рядом с искусственным деревом, на котором после полива сверкали капли воды, и перепрыгнув через несколько клумб, Грегсон очутился на террасе, выложенной плиткой. Терраса примыкала к бассейну, вокруг которого собралось человек тридцать. Некоторые плавали, другие загорали, кто-то просто отдыхал в шезлонгах. Женщин было больше половины. Взгляд Грегсона быстро заскользил от одной к другой.

Наконец он увидел ее. Элен лежала лицом вниз, одетая в бикини, с полотенцем на голове. Это точно была она!

Он подбежал к ней и встал на колени.

— Элен!

Женщина, очевидно, ожидала его.

— Привет, Грег.

Но голос оказался слишком низким для Элен.

Карен Ракаар села и улыбнулась.

— Возвращаемся в добрые старые времена учебы в Версале?

Грегсон не смог скрыть своего разочарования. Он присел на корточки и с трудом отогнал картину, возникшую в его воображении: сверкающие на солнце светлые волосы Элен, снег, на который она его повалила. Казалось, это было целую вечность тому назад.

— Мне было так приятно узнать, что вы покинули Версаль не так, как это случилось с Симмонсом, — весело сказала Карен.

— Я здесь не по собственной воле.

— Знаю. Но ведь вы можете и переменить свою точку зрения, не так ли?

Она сменила позу, скрестив свои красивые ноги. Было очевидно, что это движение было намеренно провокационным.

Ее красный купальник выглядел вызывающе смелым.

— Ну, Грег, — она наклонилась к нему. — Будьте практичней!

— И именно вам поручено сделать меня практичным?

— Если честно, то да. — Она схватила его руку, прижав к себе. — И это не такая уж плохая идея. Вы знаете, что в глазах Комитета вы очень важная персона. Вы могли бы установить свою собственную цену за оказываемые добровольно услуги. — Она придвинулась к нему поближе. — Для нас, Грег, утопия возможна. Между нами нет барьера. Мы оба — высшие существа. Мы — одной касты: экстрасенсы.

По всей видимости, она была хорошо информирована обо всех деталях, если только не «прочитала» их сама еще в Версале. Он посмотрел на нее и отметил, насколько она привлекательна. Ее глаза были голубыми, как вода в бассейне. Губы выражали твердость и силу характера, несмотря на их чувственные и нежные очертания.

Она поднялась, чтобы вытереться, и его взору предстала фигура античной статуи, вполне достойная того, чтобы запечатлеть ее в каррарском мраморе. Несмотря на свою молодость и эмоциональность, она производила впечатление женщины, богом созданной быть королевой.

Ободренная его взглядом, она посмотрела на часы.

— О, пора ужинать! Я мигом оденусь. Рэдклифф сказал, что сегодня вечером у вас нет никакой работы. Как насчет пары коктейлей после ужина? Впрочем, программа вечера — на полное ваше усмотрение.

Он ничего не ответил. Но она восприняла его молчание как знак согласия и, взяв его за руку, сказала:

— Я сейчас вернусь.

Он смотрел на ее длинные ноги и грустно думал о том, что все эти странные на первый взгляд события были заранее подготовлены! Он ничего не мог сделать ни для себя, ни для Элен и ее дяди до тех пор, пока его так бдительно стерегут. Но что может произойти, если он отреагирует на их интриги так, как они того ждут?

Он одновременно чувствовал желание и угрызения совести. Когда они с Карен вышли, он заметил, что впервые за все время пребывания на «Веге» его никто не сопровождает.

Но Карен ошиблась, сказав, что директор Комитета безопасности освободил его от работы на весь вечер. После ужина, когда они с Карен сидели у нее в каюте, слушая мягкую музыку и потягивая коктейль, в дверь кто-то постучал.

— Я знал, что найду вас здесь. Вас ожидают в периферической аудитории «Б».

У Грегсона мелькнула мысль, что вопросы безопасности здесь решены на высоком уровне.

— Я пока поставлю коктейль в холодильник, — сказала Карен и поцеловала его.

Аудитория «Б» была слабо освещена, поскольку служила также в качестве комнаты для наблюдений. Сквозь стену, прозрачную только в одном направлении, была видна половина Земли, залитая лунным светом, походившая на опал среди ограненных алмазов.

Грегсон остановился в глубине зала. Здесь собралось по крайней мере человек пятьдесят, преимущественно мужчины. На сцене, окруженный охранниками, Рэдклифф склонился над трибуной.

— …И, сразу же после закрытия Институтов изоляции, Международная гвардия будет усилена за счет всеобщего воинского набора на всей территории распространения Договора.

— Сколько времени нам необходимо, чтобы продолжить наступление на структуры власти на Востоке? — спросил российский премьер.

— Всего несколько недель. В данный момент у нас нет точной информации, какое сопротивление мы можем там встретить.

— А пекинские экстрасенсы? — спросил кто-то с оксфордским произношением. — Они примкнут к нашей организации?

— Возможно, господин премьер-министр. Конечно, они далеко не так организованы, как мы. Но они прекрасно контролируют свою территорию. Поэтому будет очень уместно, если мы распространим нашу власть и на них вместо того, чтобы разрушать их властные структуры и начинать все с нуля.

Когда вопросы закончились, Рэдклифф добавил:

— На сегодня все, я прощаюсь с вами до нашей завтрашней сессии по вопросам стратегии.

Пока аудитория пустела, Рэдклифф повел Грегсона к сцене.

— Как вы можете видеть, мы наконец-то придаем нашему движению нужные организационные формы, — сказал Рэдклифф, когда они остались одни. — Надеюсь, что вас не очень разочаровал сюрприз, который я вам подготовил.

— Хоть что-нибудь, чтобы ваш верный раб почувствовал себя счастливее?

— Ну, если вы так считаете. Но знаете, не нужно стараться так уж походить на наемника. Карен, насколько мне известно, влюблена в вас.

Грегсон сделал вид, что задумался.

— Карен — очень красивая девушка.

Рэдклифф улыбнулся.

— Я не сомневался, что вы придете к такому выводу. Ладно, теперь о делах. Послезавтра мы снимаемся с якоря и начинаем переводить станцию на новую орбиту. За это время вы успеете наладить двигательную систему?

— Без проблем. Я могу провести все контрольные проверки за два часа.

— Отлично.

— Ваш аннигилятор обладает достаточной мощностью?

— В настоящее время радиус его действия составляет двадцать восемь тысяч километров. Выполните свою работу, и через несколько дней «одержимые» перестанут быть «одержимыми». Раз и навсегда.

* * *

Было около трех часов утра. «Вега» находилась в тени Земли. Грегсон осторожно убрал голову Карен со своего плеча, взбил подушку и собрался заснуть.

Неожиданно он почувствовал себя где-то в галактических высотах, посреди Млечного Пути. Свет от бесчисленного количества звезд сливался со светом туманностей, окутывая Грегсона и наполняя его чувством неразрывного единства с космическим мирозданием.

У него было такое чувство, словно он знал все тайны Вселенной. Казалось, что он ощущал каждый космический объект в отдельности и скопления звезд, их размеры и расстояния до них, их положение в системе, абсолютную величину, частоту и тип их излучения.

Это был его первый сверхчувственный сон, во время которого он мог ощущать сверхрадиацию раульт-излучения.

Гармония, которую он ощутил, нарушалась лишь присутствием стигумбры и мраком, который скрывал миллионы звезд и созвездий.

Как раз на краю этой тени Грегсон различил Солнце и окружающие его планеты, которые двигались навстречу своему «крещению» раульт-излучением после пребывания в тени эстигумы на протяжении бесчисленного количества тысячелетий.

Из космических далей его сознание вернулось к реальности окружающего его мира. Рядом с ним, обнаженная, спала Карен, мечтая об утопии.

Грегсон поднял с подушки голову и вдруг понял, что это был не сон! Все это время он бодрствовал!

А это означало, что бортовой аннигилятор «Веги» в этот момент не функционировал!

 

ГЛАВА 16

Сквозь защитные перегородки «Веги» слышались отдаленные звуки интенсивной активности. В замешательстве он присел на край кровати, не обращая внимания на Карен, которая повернулась на другой бок и погрузилась в еще более глубокий сон.

Сконцентрировавшись на сверхвосприятии, он сосредоточил все внимание на Земле. При этом гравитационное склонение планеты представляло собой окутывающий Землю сияющий ореол.

В сознании Грегсона смешались космические представления и ощущения поверхностной формы Земли как в затененной части, так и на стороне, освещенной Солнцем.

Сейчас он мог почувствовать волны отчаяния, которые, казалось, исходили из городов, по мере того как Земля необратимо уходила из зоны влияния стигумбры, а тысячи людей в разных уголках планеты испытали первые ужасные приступы болезни, вызванной раульт-излучением. Неожиданно со всей отчетливостью он понял, что может «просветить» и всю станцию тоже. Каждый коридор и комнату, многочисленные системы жизнеобеспечения, силы, приводящие в действие электронную аппаратуру, каждую гайку и болт, металлические панели, все действующие системы. Это был такой наплыв ощущений, какого он никогда еще не испытывал.

Затем Грегсон обратил это шестое чувство на кружащиеся воздушные потоки в системе вентиляции станции. Ощущение было такое, словно перед ним лежала подробная детальная схема, и он видел каждый фильтр и вентилятор, каждый компонент химических процессов, тысячи каналов и панелей.

На борту станции находились сотни людей, многие из которых еще спали. Другие бесцельно бродили, нервничая из-за поломки аннигилятора, хотя и не понимая, что же в действительности происходит. Грегсон с облегчением отметил про себя, что все слишком заняты собой, чтобы уловить наблюдающего за их действиями человека, который обладает способностью «читать» их мысли.

Затем он ощутил слабое пульсирующее поле эстигумы, которое обволакивало всю станцию, и наконец понял, что обнаружил главный аннигилятор. Теперь ему казалось логичным, что генератор должен быть помещен в самом центре станции, где центробежная сила была минимальной и где проблема безопасности также была практически снята.

Только сейчас ему пришло в голову, что у него появилась возможность установить, находятся ли Элен и ее дядя на борту станции.

Тщательно, проверяя по нескольку раз, обследовал он комнату за комнатой, пока не «обошел» все помещения станции. Между тем непроницаемое поле эстигумы продолжало расширяться, и у Грегсона словно открылось второе дыхание.

Он попытался убедить себя, что в пределах досягаемости его сознания Элен с Биллом не было. Если они и находились на станции, то только в самом центре «Веги», рядом с аннигилятором.

Неожиданно поле эстигумы резко расширилось, накрыв всю станцию, и Грегсон словно ослеп. А затем, так же неожиданно, поле снова начало сокращаться.

Теперь Грегсон знал о существовании кого-то, кто пытался привлечь его внимание. Неизвестный находился в темной комнате внешнего кольца, если идти по периферическому коридору. Грегсон чувствовал работу его сознания, словно кто-то слегка похлопал его по плечу.

Ощущение было такое, будто он оказался единственным зрячим в зале, заполненном слепцами, и кто-то неожиданно позвал его взглядом. Грегсон попытался избавиться от этого тревожного ощущения. Однако его внимание все же сконцентрировалось на этой темной комнате, полностью отгороженной решетками. Дверь была заперта, а за ней находилась молодая валорианка — Анделия.

Ее сознание захлестывали отчаяние и ужас. Но внешне она казалась совершенно спокойной. Прислонившись к какому-то ящику, она сосредоточилась и вошла в мысленный контакт с Грегсоном. Итак, он мог читать ее мысли, улавливать ее отчаяние, видеть образы, которые возникали в ее мозгу. Он мог принимать мысли, которые она ему посылала.

«Вы не должны делать то, что они вам говорят, Грегсон», — без всякой надежды на результат пыталась она предупредить его.

Ее чувства и эмоции были настолько искренними и ясными, что в них нельзя было усомниться ни на секунду.

«Аннигилятор не должен быть использован, — умоляла она. — Вы должны отказаться помогать им!»

«Но я же не могу этому помешать!» — ответил, подумав, Грегсон.

«Я понимаю, что это ужасно — отказываться защищать Землю. Но мы должны это сделать, по крайней мере сейчас».

«Но в этом случае миллионы людей заболеют и умрут!»

«Неужели вы не понимаете, что нужно сопротивляться? Мы, Велфорд и два члена первой валорианской экспедиции, работаем по разработанному плану».

«Что это за план?»

«Только они трое знают его. Это сводит к минимуму возможность раскрыть нашу стратегию кому-то из Комитета, если одного из нас схватят».

«Как мы можем помочь, если нам неизвестно даже, что именно они собираются делать?»

В это время персонал Комитета безопасности метался по станции, пытаясь восстановить поле действия раульт-аннигилятора. Они были настолько озабочены, что не заметили контакта, установившегося между Грегсоном и Анделией. Кто станет обращать внимание на тихую беседу там, где бегают и вопят: «Горим! Горим!»?

«Будет логично предположить, — размышляла Анделия, — что любая готовящаяся акция должна быть назначена на ближайшее будущее, не так ли? Когда Комитет намеревается привести станцию в движение?»

«В ближайшие два-три дня».

«В таком случае, мы должны затормозить развитие событий до тех пор, пока Велфорд и его команда не смогут действовать».

«Совершенно верно. И любое наше вмешательство в ход событий может стать решающим вкладом в общее дело».

Какое-то время он мысленно анализировал сознание Анделии. Ее отвага была заразительна. И он ощутил сильнейшее чувство вины из-за того, что потерял такую возможность изменить ход событий, засомневавшись в Велфорде и валорианах.

«Мы все поняли, — успокоила его Анделия. — Позднее мы поняли, что сами виноваты в том, что у вас возникли подозрения во время пребывания в замке. Но мы не знали, насколько вы были настроены против нас».

«Валориане владеют гипнотическими способностями?» — мысленно спросил он, вновь начиная сомневаться.

«Нет, Грегсон. Никакими».

«Что я сейчас могу сделать?»

«Принять меры, чтобы станция не покинула свою орбиту до того, как мы будем готовы действовать».

«Я не настолько свободен, чтобы делать что вздумается! Они…»

Внезапно он ощутил, что его мыслям словно поставили заслон. Вновь заработал аннигилятор, поле которого накрыло всю станцию — на этот раз окончательно.

* * *

Прошло два часа, а он все еще сидел на краю кровати. Рядом спала Карен Ракаар. Сколько вопросов он хотел задать Анделии! Возможно, она знала, находятся ли Элен с Биллом на борту станции.

Но, похоже, проблема с аннигилятором была решена, и он мог получить интересующую его информацию, лишь поговорив с валорианкой лично.

Спустя четыре часа он обедал с Карен в главной столовой. Ее отливающие бронзой волосы были туго стянуты на затылке, чтобы не мешали при ускорении в момент перехода «Веги» на новую орбиту.

Ее красивые глаза постоянно его провоцировали.

— Делай то, что они тебе говорят, — умоляла девушка. — Я тебе уже сказала, что ты можешь назвать свою цену.

Он в нерешительности вертел в руках вилку. Ему необходимо видеть Анделию. Но как?

Карен взяла его за руку.

— Неужели ты не понимаешь, что нужен Рэдклиффу. Управляя «Вегой», ты ему окажешь такую услугу, которую он не сможет купить нигде и ни за какие деньги.

Он притворился, что всерьез задумался над тем, что она ему сказала, мысленно радуясь, что отсутствует раульт-излучение. В то же время это мешало ему вновь войти в контакт с Анделией.

— Я бы могла устроить так, чтобы остаться на борту станции, — сказала Карен, испытующе глядя на Грегсона.

Но в это мгновение Грегсон думал совсем о другом. Он вновь мысленно представил всю вентиляционную систему. В зарослях диких растений возле бассейна была сделана большая щель. В семидесяти метрах от этого места находился выход, который вел в помещение, соседнее с камерой пленной молодой валорианки.

— «Вега» будет не только местом нахождения аннигилятора раульт-излучения, но и средоточием власти. Постепенно размеры станции увеличат, а помещения ее станут гораздо комфортабельнее и роскошнее…

Неожиданно к их столику подошел Рэдклифф.

— Надеюсь, я вам не помешал, — спросил он, хотя его вопрос звучал утверждением.

Карен улыбнулась Грегсону и повернулась к директору. Рэдклифф придвинул к их столику еще один стул.

— Сегодня утром я вас беспокоить не стал, чтобы вы поднабрались сил. Завтра вечером мы начнем перевод станции на орбиту в три тысячи. Будет много работы.

Грегсон удивленно посмотрел на директора.

— Вы собираетесь опускать станцию даже после… — он оборвал фразу на полуслове, но было уже поздно.

Рэдклифф поднял брови.

— О, вы уже в курсе проблемы с аннигилятором? Знаете, что произошло?

— Какие-то проблемы? — ничего не понимая, спросила Карен.

— Нет, — солгал Грегсон. — Слышал, как об этом говорили сегодня утром. Когда все это произошло, мы спали.

— Что произошло, когда мы спали? — все еще пыталась докопаться до истины Карен.

— Сегодня рано утром в течение трех часов наш аннигилятор не работал, — объяснил директор.

— Это серьезно?

— О нет. Нам удалось запустить все генераторы, и мы очень быстро восстановили всю сеть.

— Но сейчас-то, я надеюсь, все в порядке?

— Абсолютно. Мы установили два дополнительных блока для чрезвычайных ситуаций. Этой проблемы больше не существует. Когда мы будем готовы к проведению маневра на орбите, система будет испытываться под нагрузкой уже тридцать часов.

Рэдклифф посмотрел на часы.

— Медовый месяц закончился. Пора проверять двигательную систему, Грегсон. На центральном пульте управления вас ожидает ваша команда.

Грегсон со своими помощниками проработал без перерыва целый день и только под вечер ему удалось выкроить несколько минут для себя.

За день он дважды проходил по коридору в «ободе» станции мимо той самой кладовой, где взаперти держали Анделию. Но оба раза он был не один и поэтому старался даже не смотреть в сторону запертой двери.

Однако поздно вечером, когда он руководил работами по спуску воды из бассейна в рамках подготовки к орбитальному маневру, ему удалось приблизиться к зарослям и проверить, действительно ли там есть щель. Все было именно так, как он видел своим внутренним зрением. Достаточно было отвинтить четыре гайки, снять решетку, и путь в вентиляционную трубу будет открыт!

После проверки двух направляющих пар переднего и заднего двигателей он сформировал две команды, которым было поручено хорошенько смазать ряд движущихся узлов, а также снабдить все жилые помещения станции антиинерционными одеялами для каждой кровати.

Наконец, после инструктажа очередной смены, Грегсон ловко уклонился от чрезмерных похвал Рэдклиффа за «хорошо сделанную работу» и сказал, что идет ужинать. По пути в столовую он остановился, чтобы проверить, не следит ли за ним кто-нибудь, и быстро вошел в пустынный в это время парк.

С решеткой он справился очень быстро и вскоре уже пробирался на четвереньках по вентиляционной трубе, отметив про себя, что довольно точно представлял всю систему в мыслях.

Определив местонахождение решетки, ведущей в кладовую, он тихим голосом позвал Анделию. Затем, расчистив путь между нагроможденными здесь ящиками, Грегсон обнаружил валорианку там, где и представлял себе прошлой ночью.

— Я знала, что вы воспользуетесь именно этим вентиляционным туннелем, — сказала она. — Я прочла этот план в ваших мыслях.

— Но я же о нем тогда и не думал вовсе!

— Сознательно — да, не думали.

Она уселась на ящик у двери.

— Перевод «Веги» на новую орбиту назначен на завтра, — сообщил он.

— Знаю. Они мне сказали.

— Я вынужден был все подготовить.

— Итак, вы решили сдаться?

— Я вынужден был это сделать, — беспомощно развел руками Грегсон. — Бороться с Рэдклиффом — это не просто сказать «да» или «нет». Вы знаете, что он удерживает у себя двух заложников?

Она опустила глаза.

— Один из которых очень много значит для вас.

— Оба.

— Но вы не понимаете, что… — она замолчала и отвела глаза в сторону. — Я хотела сказать, что это всего лишь два человека.

— Я умею считать, — раздраженно ответил он. — Они находятся здесь, на станции?

— Не знаю. Если они здесь, то должны находиться в центральном отсеке. Я не имею права винить вас в том, что вы решили защитить их.

— Я этого еще не решил. По крайней мере окончательно. Я отдаю себе отчет в том, какой это риск. И «Вега» не выйдет на новую орбиту в назначенный срок.

Одобрительная улыбка слегка смягчила суровые черты лица валорианки.

— Итак, вы решили притормозить их деятельность?

— В последнюю минуту я обнаружу что-нибудь важное, так что все будет выглядеть достаточно естественно.

Она стала расхаживать по небольшому незанятому пространству возле двери.

— Эх, если бы вам удалось бежать! Тогда бы они никогда не сумели привести станцию в движение.

— Я не могу уходить отсюда, пока они удерживают Элен и Билла.

Она нетерпеливо повернулась к нему.

— В центральном отсеке находится терминал для транспортных кораблей! Если корабль сейчас находится там, а ваших друзей удерживают в этом отсеке…

Анделия остановилась, услышав звук поворачивающегося в замке ключа. Грегсон мгновенно укрылся за одним из ящиков.

Дверь отворилась, и вошел охранник, который плотно прикрыл дверь за собой.

— Рэдклифф сказал, что вы для нас лишняя обуза, а потому приказал мне предпринять определенные действия против вас.

Сказав это, он выстрелил из лазерного пистолета. Анделия упала, зажимая рукой рану на груди в том месте, где смертоносный луч поразил оба ее сердца.

В неописуемой ярости от того, что не сумел предотвратить это убийство, Грегсон бросился на охранника и сильным ударом по затылку свалил его на пол. Подобрав пистолет, он несколько раз выстрелил в лежащее перед ним тело. Он нажимал на спусковой крючок до тех пор, пока не сообразил, что заряды кончились.

Затем, спрятав пистолет, Грегсон вышел в коридор.

С зависимостью от Комитета было покончено. Это было вынужденное решение. Ведь когда оба тела будут найдены, единственным подозреваемым будет именно он. А сейчас он должен немедленно действовать. И первое, что он должен выяснить: находятся ли Элен и Билл в центральном отсеке, а также насколько строго их охраняют и есть ли у терминала корабль.

Грегсон ринулся к ближайшему радиальному лифту. Поднимаясь по ступеням к кораблю, он посмотрел на индикатор пистолета и увидел, что заряд истощен настолько, что смертельного разряда пистолет не даст.

Лифт остановился, двери его открылись. Грегсон вышел в кольцевой коридор центрального отсека и бегом бросился к ближайшему входу. За поворотом он чуть не наткнулся на тело охранника, убитого, по всей видимости, из лазерного оружия. Осторожно перебегая по коридору от одной перегородки к другой, он наконец добрался до входа. Внутри горел слабый свет. Балки конструкций терминала отбрасывали на стены гигантские тени. Возле одной из радиальных перегородок выступал острый нос черного корабля, люк которого был полуоткрыт, а вся обшивка испещрена дисками излучателей.

Внимательно оглядевшись, Грегсон обнаружил местонахождение раульт-аннигилятора, выглядевшего каким-то гигантским нагромождением электронных блоков, проводов и кабелей, ведущих к силовому агрегату.

Вокруг генератора с бумагой и карандашами в руках стояли три человека. Время от времени они отрывались от осмотра блоков, что-то помечали в блокнотах и делали отметки на схемах.

Грегсон подошел поближе, чтобы было лучше видно происходящее. В этот момент его плеча коснулся лазерный пистолет. Оружие выстрелило. Все трое моментально обернулись на вспышку.

Ближе всех к Грегсону стоял Велфорд.

 

ГЛАВА 17

По всей станции завывали сирены, автоматически задраивались все двери и люки, изолируя отсек, в котором избыточное воздушное давление привело в действие сигнал тревоги. Буквально за несколько секунд до этого сильный толчок заставил содрогнуться всю станцию. Тут же заработали контрольные двигатели вращения, чтобы предотвратить постоянное увеличение центробежной силы.

Полчаса назад на центральный пульт поступили некоторые сообщения. Рэдклифф не отрывал взгляд от экранов. Один из наблюдателей, находящийся в километре от «Веги», переслал на станцию фотографии дыры во внешнем кольце станции.

Время от времени оживал динамик селекторной связи, по которой передавались сообщения.

— Повреждение в отсеке контроля за транзитом летательных аппаратов. Отсек полностью разрушен.

— Метеорит? — задал вопрос директор Комитета.

— Вряд ли. Скорость объекта была сравнительно низкой, чтобы оставить такую дыру во внешней обшивке.

Рэдклифф подумал о ракете, когда с другой вспомогательной станции сообщили:

— Транспортный корабль СЦ-142 отошел от терминала. Часовой у аннигилятора мертв!

— Найдите мне Грегсона! — приказал Рэдклифф. — И приведите его сюда.

Но отовсюду передавали, что Грегсона нигде нет. В этот момент явилась Карен, чтобы доложить, что его не было и с ней тоже.

По внутренней связи передали:

— В трех тысячах километров потерпел катастрофу корабль, который возвращался на Землю. Похоже, это СЦ-142.

Теперь Рэдклифф был почти уверен: Грегсон обнаружил корабль, убил охранника и отправился в свой последний путь.

* * *

Когда Грегсон пришел в себя, он поднес ослабевшую руку к голове. В висках молоточками отдавалось биение пульса.

— Ей-богу, Грег, это довольно тяжело: стрелять, а потом ждать, пока ты в очередной раз оклемаешься.

В кресле напротив развалился Велфорд, сидевший, скрестив руки за спинкой.

Все еще лежа на полу, Грегсон обвел взглядом деревянные неоштукатуренные стены. Сквозь щели проникал солнечный свет.

— Если ты пытаешься прочесть мои мысли… — начал было говорить Велфорд.

— Я знаю, — усмехнулся Грегсон. — Ты же уже сделал это. И потом, заработал раульт-аннигилятор.

— Да, ты прав. Впрочем, не совсем. У нас теперь есть аннигиляторы для каждого человека, каждого агрегата, каждой детали оборудования. Твой, кстати сказать, находится у тебя в кармане пиджака.

Грегсон посмотрел в окно. Повсюду было множество деревьев, Их кроны были настолько густыми, что просветов практически не было. Вдалеке виднелись горы и немногочисленные хижины, разбросанные там и сям. В прогалинах между деревьями была раскинута маскировочная сетка. Грегсон заметил также три корабля Космического департамента: два серебристых, а один — черного цвета, с датчиками радаров по всему корпусу.

— Где мы находимся? — спросил Грегсон.

— Думаю, что я могу ответить тебе на этот вопрос. В Австрийских Альпах.

Грегсон поднялся с пола, чертыхаясь вполголоса.

— Я был идиотом! В замке я подумал, что ты находишься под воздействием валориан, и…

— Могу себе представить, раз ты убежал таким способом. И очень сожалею, что способствовал созданию той двусмысленной ситуации. Сейчас я раскаиваюсь в этом. Но и ты тоже ведь понял свои ошибки.

— Они стоили жизни Анделии.

— Да, я знаю это. В каком-то смысле мы все несем ответственность за эту потерю.

Грегсон подошел к окну.

— Анделия считала, что вы работаете над основательным планом нападения.

— Так оно и есть. И все вышло благодаря тому, что нам удалось извлечь тебя со станции. Ты нам здорово помог.

— Каким это образом?

— Они намеревались перевести станцию на новую орбиту сегодня вечером. И у нас не было времени, чтобы начать активные действия. Но сейчас, когда тебя нет на борту «Веги», комитетчики основательно повозятся, прежде чем сделают такой маневр. А у нас появилось время, чтобы привести в действие нашу организацию.

— Какую организацию?

Англичанин пожал плечами.

— Очень сожалею, но я не могу тебе этого сказать. Анделия тебе уже объяснила почему.

Грегсон понял, что его не учитывали в стратегическом плане. В конце концов, он ведь в самом деле был то на их стороне, то на стороне их противников.

Но Велфорд положил руку на его плечо и сказал:

— Ты не должен чувствовать себя изгоем. Позволь мне сказать вот что: сейчас, когда ты с нами, мы надеемся, что тебе будет принадлежать жизненно важная роль в осуществлении нашего плана.

В дверях появился какой-то валорианин и произнес с оттенком явного злорадства:

— Реману только что ощутил, что на очень низкой орбите обнаружен корабль Космического департамента.

— Очень хорошо, — отозвался англичанин. — Проверь, чтобы все было надежно защищено полем эстигумы.

После того как валорианин вышел, Грегсон вместе с Велфордом направился к кораблям.

— Вероятно, вы планируете атаку на «Вегу». Но не кажется ли вам, что после вчерашнего рейда Рэдклифф хорошо подготовится?

— Я буду очень удивлен, если он узнал, что там были именно мы. Ведь мы ничего не сделали с аннигилятором, а только обследовали его и сделали кое-какие записи. Ну а что касается твоего исчезновения, нам удалось провести блестящую операцию прикрытия, чтобы сбить их с толку. Мы захватили один из их аппаратов и отправили на Землю на автопилоте.

Велфорд объяснил, как все было проделано, и закончил:

— Как видишь, Рэдклифф должен верить, что именно ты убил двух охранников, а потом погиб по собственной вине.

Грегсон пришел в восхищение от изобретательности и смекалки англичанина.

— Вам удалось отправить послание из замка?

— Мы собрали передатчик и развернули в нужном направлении космические антенны. В это время приземлился корабль Комитета. Мы поместили пленку в передатчик и быстренько смотались. Но для отправки послания времени оставалось вполне достаточно до того, как замок был до основания разрушен.

— А теперь вы еще рассчитываете на помощь вооруженного отряда валориан?

— По правде говоря, нет. Они не появятся здесь, чтобы не вызывать обеспокоенность у нынешнего правительства, вне зависимости от того, каким образом оно оказалось у власти. Это наша проблема, хотя валориане и будут помогать нам консультациями.

— В таком случае в чем же смысл вашего послания?

— Если мы, человеческие существа, сумеем сорвать заговор, мы можем ожидать прибытия всего необходимого технического персонала и оборудования, которое нам понадобится для превращения населения всей планеты в чувствительное к раульт-излучению наиболее безболезненным образом. — Помолчав, Велфорд добавил: — Похоже, что ты все еще скептически относишься к способности валориан сделать среднего человека сверхчувствительным за три недели.

Грегсон кивнул:

— В это поверить довольно трудно. Кроме того, ты же сам говорил, что лично еще не был свидетелем ни одного такого случая.

— Пока лично я такого не наблюдал. Но в течение многих недель у меня не было связи с другими базами.

— Значит, все-таки есть люди, сумевшие преодолеть барьер за такой срок?

— Да, и их довольно много.

* * *

Аппарат дальнего радиуса действия, замаскированный листвой, бесшумно приземлился на поляне и остановился всего в нескольких метрах от окна. Из него вышли два пассажира и пилот. Один из прибывших, пожилой крепкий мужчина, шел вдоль решетки, вытянув вперед руку и опираясь на плечо девушки, которая вела его под руку.

— Элен! Билл!

Велфорд, довольный, улыбнулся.

— Как видишь, Рэдклиффу не удалось их схватить. Он прекрасно знал, что тебе неизвестно их местонахождение, поэтому мог спокойно лгать, что они — его заложники.

— Но как?..

— Валориане провели собственное расследование, чтобы отыскать кого-нибудь, способного к сверхвосприятию. Так они вышли на Форсайта и его племянницу. Произошло это около месяца назад.

— Но почему же ты мне не сказал об этом?

— Я и сам не знал этого до тех пор, пока мы не покинули замок.

Грегсон окликнул идущих, сделал знак Элен и побежал к двери. Но Велфорд придержал его, взяв за руку.

— Думаю, что ты нормально воспримешь наш запрет на использование шестого чувства.

— Что ты хочешь этим сказать?

Англичанин пожал плечами.

— В принципе твое поведение было нормальным. Я бы сделал то же самое. Но иногда женщины не совсем правильно понимают поступки мужчин.

— Все же…

— Позавчера ночью, на «Веге». Карен. Ведь Элен наверняка не понравится то, что произошло.

— О-о! — Энтузиазм Грегсона заметно упал, когда он пошел к выходу. Уже в дверях он остановился и повернулся к Велфорду:

— Элен тоже обладает шестым чувством?

— Конечно. Она как раз и является живым доказательством того, что валориане действительно умеют за три недели обучать людей. Разумеется, ей еще далеко до совершенства. Ее умение еще не так велико, как твое или мое.

Мгновение спустя руки Элен обвились вокруг шеи Грегсона. Ему пришлось даже слегка отстранить ее, чтобы пожать протянутую ему руку ничего не видящего Билла.

— Мы страшно нервничали, когда сегодня утром получили известия о тебе! — воскликнула Элен, жадно всматриваясь в лицо Грегсона.

— Ты был пленником на борту «Веги», — сказал Форсайт. — Надо думать, это было не самое лучшее время в твоей жизни.

Грегсон с досадой пробормотал что-то неразборчивое, но в это время подошел Велфорд и с легкой иронией сказал:

— На долю Грега выпало слишком много испытаний. Больше, чем этого требовал от него долг. Так что давайте не будем об этом говорить, чтобы не смущать его.

— О Грег! — с состраданием сказала Элен. — Должно быть, это было ужасно!

— Но, — продолжил Велфорд, — я уверен, что он держался молодцом. Он думал, что вы захвачены Комитетом в качестве заложников, и его не волновала собственная судьба, он думал лишь о вас.

Все вместе они направились к хижине. Элен шла, взяв Грегсона под руку. На ней были длинные брюки, ее светлые волосы казались мягче, чем ее кашемировый джемпер. Она по-прежнему была необычайно привлекательна, хотя и иначе, чем Карен, мягче и ласковее.

В этот самый момент к хижине подошел валорианин с рацией.

— Реману только что установил, что три корабля Комитета находятся в верхних слоях атмосферы. Похоже, что они исследуют Альпы.

* * *

После ужина Грегсон и Элен уселись на ступеньках хижины, а Форсайт, стоя в дверях, курил трубку.

В сгущающихся сумерках суета вокруг черного транспортного корабля усилилась. Техники и инженеры с мощными электроразрядниками обступили корабль со всех сторон, восстанавливая внешнее покрытие, похожее на сажу. Вокруг двух других кораблей происходило то же самое. Их продолговатые сверкающие корпуса в лихорадочном темпе оснащались тяжелым лазерным оружием.

— Что здесь сейчас происходит, Грег? — спросил Форсайт.

Грегсон кратко ввел их в курс текущих событий. Когда он закончил рассказ, Элен рассмеялась и отчитала дядю:

— Если ты задумал еще раз выключить свой раульт-аннигилятор, я сейчас же позову Велфорда.

— Я не буду этого делать, — помолчав, обреченно ответил старик.

Только сейчас Грегсон понял, что означает для Билла овладение шестым чувством. Навечно погруженный в темноту, он рассматривал сверхчувствительность как замену зрению. Эта новая форма восприятия была для него подарком богов. Ну а для остальных?

Элен взяла Грегсона за руку.

— О чем ты сейчас думаешь?

— О том, нужна ли нам эта сверхчувствительность. Мы и без нее прекрасно обходились.

— Возможно, — откликнулся Билл, — но только в том случае, если считать желанной нескончаемую череду войн и преступлений в нашей истории, постоянные ненависть и насилие:

— Что ты хочешь этим сказать?

Элен внимательно посмотрела на него.

— Неужели ты не понимаешь, что это означает? Ведь больше никто не сможет быть сам по себе, словно остров. Любой мозг будет как открытая книга. Ни одна опасная мысль не сможет остаться секретом от людей. Не станет двуличия, предательства, лжи.

Грегсон вспомнил, как в Версале один из инструкторов философствовал на тему об обществе, «в котором все могут читать мысли друг друга, так что не останется заповедных зон для личных мыслей».

— Это будет уже совсем другой мир, не так ли? — сказал он. — Мы должны будем научиться воспринимать друг друга такими, какие мы есть. Нам придется стать терпимыми, понятливыми, уважающими других людей.

К ним подошел Велфорд и остановился у крыльца, поставив ногу на ступеньку.

— Прошлой ночью я не получил от тебя информации о средствах связи станции «Вега» с Землей. Она действует?

— Да. Я сам все проверял на прошлой неделе.

— В таком случае, очевидно, связь является жизненно важной частью в стратегии Рэдклиффа.

— Да, конечно. Во-первых, конец Эпидемии «одержимости». Во-вторых, консолидация военных в масштабе всей планеты. И в-третьих, используя связь с Землей, Комитет реализует свою власть.

Неожиданно послышался отдаленный гул корабля дальнего радиуса действия, входящего в плотные нижние слои атмосферы.

— Это наш корабль? — с тревогой в голосе спросил Форсайт.

— Нет, — ответил Велфорд, прислушиваясь.

Чуть позже, воспользовавшись тем, что вечер довольно теплый, Грегсон и Элен, взявшись за руки, отправились на прогулку. Они пошли в сторону поляны к югу от транспортных кораблей.

На краю поляны Элен села, прислонившись к стволу невысокого дерева, и скрестила руки на груди. Лицо ее было обращено к небу. Слабый свет звезд переливался в ее волосах, как в тот далекий холодный день в Пенсильвании, когда выпал первый снег.

Грегсон закурил. На юго-западе, на полпути к зениту виднелась среди звезд слабо светящаяся точка — «Вега». Он посмотрел на часы: через несколько часов станция начнет переходить на новую орбиту и уйдет в тень Земли.

И тут же он ощутил огромную волну сверхрадиации, которая окутала все вокруг него. Однако сознание Элен было непроницаемо. Он был не в состоянии прочесть ее мысли, потому что ее индивидуальный аннигилятор создавал для сверхчувствительности непроницаемый барьер.

А вот все вокруг Грегсон видел и чувствовал до мельчайших подробностей: каждый листик, каждую веточку, ночную жизнь птиц и насекомых, крупных зверей, которые отдыхали в лесных зарослях.

Он сконцентрировался на сигналах из космоса и сразу же стал чувствовать все звезды Галактики, все туманности, созвездия и солнца. Затем Грегсон переключил внимание на край Чендины, уходящий за горизонт.

— Твой аннигилятор отключен, правда? — спросила Элен.

Но, увлеченный красотой и высшим порядком, царящими в космосе, омываемом раульт-излучением, он не услышал ее вопроса.

Она подошла к Грегсону вплотную.

— Мы никогда потом не будем читать мысли друг друга. Хорошо?

Она выключила свой прибор, и защитное поле эстигумы моментально исчезло. Грегсон сразу же понял, что она, в свою очередь, сейчас изучает его опыт с Карен на борту «Веги». Он сознательно позволил ей делать это, потому что хотел, чтобы она знала все. Однако скрыть свое замешательство ему не удалось.

Но повода для непонимания не возникло. Она на удивление терпимо отнеслась ко всему, что узнала, понимая, что в противном случае Грегсону не удалось бы ни завоевать доверия Карен, ни снизить подозрительность Рэдклиффа.

Он схватил ее за плечо и почувствовал, как ее шелковистые волосы ласково коснулись его руки.

Неожиданно он в испуге взглянул вверх. Какой-то корабль приземлялся на вершину горы к востоку от них.

Каким-то чутьем Грегсон понял, что пилот этого корабля читал мысли и его, и Элен задолго до того, как они его заметили.

Грегсон моментально включил свой аннигилятор на полную мощность. Схватив Элен за руку, он бегом увлек ее к хижине.

Громким гудением корабль наполнил весь лес вокруг поляны. Затем ночная тьма была разорвана яркими вспышками лазерных лучей. Вначале Грегсон решил было, что это корабль начал атаку, но потом понял, что лучи идут от зенитных установок с земли.

Звук двигателей прервался, и стало тихо. Спустя несколько секунд послышался нарастающий вой падающего на землю корабля, и лес озарился пламенем. Когда они добрались до базы, множество людей уже бежало к тому месту, где корабль упал.

И только теперь зажегся свет, осветив хижины и корабли, исключая транспортный.

— Грег! — позвал Велфорд. — Сюда!

Англичанин балансировал на скользкой обшивке черного корабля, делая знаки экипажам двух других кораблей.

Когда Грегсон подошел, Элен сказала:

— Боюсь, что это моя вина. Ты знаешь…

— Не обращай внимания. Возможно, все равно бы это произошло. Мы слишком долго ждали и теперь упустили инициативу.

Он сложил ладони рупором и прокричал:

— Всем рассредоточиться! Возможна вторая атака!

Грегсон повернулся и присоединился к убегавшим. Но Велфорд окликнул его:

— Нет, Грег! Иди ко мне. Ты будешь нужен для проведения этой операции!

 

ГЛАВА 18

На полпути к «Веге» Велфорд провел последнюю коррекцию траектории полета и проверил бортовой раульт-аннигилятор, отрегулировав его так, чтобы тот развивал максимальную мощность.

Сидя в соседнем кресле, Грегсон сказал:

— Эта штука нам сейчас не понадобится. Мы уже находимся в сфере действия поля эстигумы станции.

— Ну а если они решат отключить свой аннигилятор, что тогда? Мы должны быть уверены, что им удастся «засветить» только два других корабля.

— А их ты используешь, чтобы отвлечь внимание наблюдателей со станции?

— Абсолютно верно. Мы же в это время займемся более важными делами. На минутку возьми управление на себя, хорошо? Я должен кое-что проверить.

Велфорд с трудом встал с кресла и направился в грузовой отсек.

Включив экран радара, Грегсон проверил, не преследуют ли их. Но кораблей Комитета безопасности нигде не было видно. В конце концов он понял, почему так происходит: поскольку Центр контроля за космическим движением был выведен из строя, обнаружить их можно только визуально. Кроме того, все операции должны были быть прекращены на время, пока «Вега» находится в тени Земли. Очевидно, англичанин планировал операцию именно с учетом этих факторов. И Центр, по всей видимости, был разрушен с той целью, чтобы в момент проведения акции поблизости не было ни одного корабля.

Вернулся Велфорд, мимоходом взглянув на светящийся монитор.

— Сейчас ты на нем ничего не увидишь. Мы так все организовали, что у Комитета в данный момент полно забот на Земле.

— И чем же они там озабочены?

— Примерно пятнадцать минут назад наши наземные силы начали массированную атаку на Центральный пункт управления Космического департамента. Главная их цель, естественно, захватить базу для ее дальнейшего использования. Но даже если в результате нашей атаки нам удастся на несколько часов вызвать неразбериху и парализовать их космические аппараты, мы будем более чем довольны.

Велфорд наклонился и развернул экран таким образом, чтобы им обоим было хорошо видно. На экране наконец появились два других транспортных корабля. Солнце сияло на их обшивке, а они даже не старались укрыться в земной тени, изображая атаку на станцию, предпринимаемую фанатиками-самоубийцами.

— Ты, должно быть, понимаешь, что радары и система слежения спутника уже обнаружили эти два корабля, задача которых и состоит в отвлечении внимания на себя. — Велфорд отодвинул экран. — Наш успех полностью зависит от этих двух кораблей. Они должны привлечь к себе внимание всех и вся на борту «Веги».

— Мне кажется, ты подготовил наш корабль достаточно хорошо, чтобы его не смогли обнаружить ни визуально, ни с помощью радаров.

— Но только во время свободного падения. Когда мы сбросим скорость, наши кормовые двигатели создадут дикий шум.

Об этом Грегсон не подумал. Затем вспомнил о другом:

— Вчера ночью тебе удалось воссоздать схему аннигилятора станции?

— Точно. Но мы не можем позволить себе упустить такой удачный случай. Именно поэтому мы приняли решение действовать сразу по двум направлениям.

За десять минут до приближения к станции Велфорд выключил автопилот. Затем дал команду на запуск посадочных двигателей, и ужасная сила торможения ввергла их в полубессознательное состояние.

Через некоторое время автоматика прекратила подачу топлива в двигатели. Грегсон первым пришел в себя. Он вернул раскрывшиеся кресла в исходное положение. «Вега», которая теперь двигалась вокруг Земли по эклиптической орбите, возникла в боковом иллюминаторе в виде большого темного кольца. Время от времени станция озарялась вспышками лазерных лучей, выпускаемых откуда-то с периферических модулей.

Велфорд очнулся чуть позже и пробормотал:

— Слишком уж резко, как ты думаешь?

Было ясно, что он имеет в виду вовсе не физическую боль из-за вынужденного торможения, а говорит о нестерпимо ярком свете вспышек, вызываемых тормозными двигателями.

Он наклонился вперед, чтобы получше видеть станцию.

— По крайней мере в нашем направлении стрельба не ведется. Отсюда следует, что мы пока еще не обнаружены.

Грегсон уже смог рассмотреть и оценить силы наружного прикрытия станции: по кораблю с каждой стороны и несколько — во внутреннем кольце.

Двигатели заднего хода безостановочно работали на торможение. В то же время Грегсон обратил внимание на тот факт, что ни один из лучей обоих транспортных кораблей не достиг своей цели. Стало ясно, что им была поставлена задача сохранить станцию неповрежденной.

«Вега» росла буквально на глазах, пока наконец их корабль не сблизился со станцией. Велфорд аккуратно подкорректировал движение. Наконец прямо перед собой, в центре станции, они увидели всю систему ее космической обороны.

Велфорд лукаво улыбнулся.

— Ну вот, теперь переходим к сути вопроса. После того как мы подобрали тебя в Париже, я «прочел» в твоем мозгу информацию о твоем интересном контакте с мадам Карно. Помнишь? Она тебя подло надула. Когда ты того не ожидал, она включила свой личный раульт-аннигилятор на полную мощность. Что ты почувствовал?

— Мне показалось, что в мозгу словно сотня ламп зажглась одновременно.

Краем глаза Грегсон заметил, что мощный лазерный заряд угодил в борт одного из атакующих кораблей. Другой начал удаляться, продолжая яростно стрелять.

— Абсолютно верно, — сказал Велфорд в ответ на сравнение Грегсона. — От валориан мы узнали, что достаточно сильная концентрация сверхрадиации может быть так же опасна для клеток мозга, как и слишком яркий свет для глаза.

Грегсон не проронил ни слова. Англичанин продолжал:

— Начну с того, что в подобных случаях мозг может полностью и навсегда утратить способность к сверхчувствительности. Но поражаются не только рецепторы. Это может привести к параличу всех привычных структур, утрате всех приобретенных функций.

Грегсон попытался осмыслить услышанное, но не смог.

— И что же из этого следует?

— Как ты думаешь, что могло бы произойти, если неожиданно заменить аннигилятор раульт-излучения с радиусом действия в тысячи километров на равный по мощности излучатель сверхрадиации?

Только теперь Грегсон до конца понял замысел проводимой операции.

— Имея всю верхушку заговора в километре от центра излучения!

— Таков наш план в общих чертах. Вся штука заключается в том, что необходимо проникнуть к их аннигилятору и установить параллельную цепь, которая превратит его в раульт-диффузор. По сути дела, нам нужно всего лишь установить там кристаллические модуляторы.

— И именно этим мы сейчас займемся?

Велфорд кивнул:

— Параллельная цепь будет задействована при помощи реле времени. Прежде чем генератор сменит режим работы, у нас будет сорок пять минут на то, чтобы убраться отсюда, и как можно дальше. Позже будет интересно узнать, что же произошло на борту «Веги». — Англичанин протянул Грегсону схему: — Вот что нам предстоит выполнить.

* * *

Корабль начал медленно причаливать. Магнитные держатели захватили его, корпус слегка дрогнул и замер. Через грузовой отсек они проникли в центральную часть станции, минуя переплетение балок и труб супераннигилятора.

— Возьми, — Велфорд протянул Грегсону лазерный пистолет. — Стреляй во все, что движется, прежде чем они сумеют поднять тревогу.

Грегсон занял позицию на одном из уступов конструкции, наблюдая за каждым из восьми возможных подходов.

В это время Велфорд вынес из корабля первый из модуляторов. Взяв один из кабелей, направился к огромному аннигилятору. Найдя там ближайший к нему блок, называемый «Луч-1», англичанин подсоединил модулятор, прикрепив его снаружи к одной из балок. Затем вернул на места все снятые для подключения агрегаты. Когда с этим было покончено, Велфорд вернулся в корабль и проделал ту же операцию со вторым и третьим модуляторами.

После этого он взял сумку с инструментами, небольшой ящичек с набором переключателей и схему аннигилятора. Направившись в аннигилятору, Велфорд сделал Грегсону знак переменить позицию.

— Держи ящик, а я займусь подсоединением кабелей.

Перекинув конец одного из кабелей через плечо, Грегсон одновременно держал ящик и лазерный пистолет. При этом он продолжал наблюдать за всеми подходами к основному генератору.

— Готово! — с облегчением сказал англичанин. — Мы докопались до двух основных линий. — Точными выверенными движениями он зачистил от изоляции концы каждого кабеля. — После того как мы подсоединимся к цепи, ток будет продолжать идти через наше реле времени до тех пор, пока не будет разорвана цепь, — пояснил он Грегсону.

Затем Велфорд подсоединил четыре провода, выходящих из ящика, к кабелям, а модуляторы — к двум остальным проводам, ведущим к реле времени.

Закончив работу, Велфорд собрал в сумку инструменты и обрывки изоляции и проводов.

— Теперь остается только установить наше реле на нужный интервал.

В это мгновение красный лазерный луч на какое-то мгновение ослепил Грегсона. Инстинктивно пригнувшись, он молниеносно повернулся и выстрелил.

Возле ближайшего к ним прохода стоял, спрятавшись за колонной, охранник в форме гвардейца. Грегсон застрелил его, прежде чем тот успел выстрелить вторично. Обогнув безжизненное тело охранника, Грегсон бросился в коридор. Быстро проверил проход, обратив внимание на световые индикаторы лифтов. Лифты во всех шахтах были неподвижны.

Когда Грегсон вернулся в центральный отсек, то увидел Велфорда в полубессознательном состоянии. Лазерный луч сорвал у него с головы порядочный лоскут кожи вместе с волосами.

Грегсон быстро разорвал свою рубашку и перевязал рану, чтобы остановить кровотечение.

— Я… я уже установил выключатель, — еле слышно пробормотал англичанин. — Перережь кабели, и надо быстро убираться отсюда.

Грегсон осторожно положил Велфорда прямо на пол и вернулся к аннигилятору. Найдя нужные кабели, он поставил указатель разряда на минимальный луч и осторожно перерезал параллельные провода. После этого, подхватив Велфорда, вернулся в корабль, стараясь не терять ни секунды.

Включив двигатель, Грегсон отвел корабль от станции метров на сто. После этого включил подачу топлива в передние двигатели.

— Достаточно, — посоветовал Велфорд, корчившийся от боли в кресле второго пилота. — Если они обнаружат нас, то тут же проверят центральный отсек до последней гайки.

Их корабль стал очень медленно, словно бы даже лениво, удаляться от «Веги». Лазерная перестрелка прекратилась, а второго корабля прикрытия вообще не было видно.

Минут через двадцать Велфорд предложил:

— Пока все идет хорошо, надо повернуть на другой курс. А потом включай максимальное ускорение, чтобы в момент начала раульт-излучения мы оказались хотя бы в нескольких тысячах километров.

Грегсон развернул корабль, а англичанин продолжал:

— Давай проверим, все ли наши аннигиляторы включены на полную мощность. Они помогут нам справиться с чрезмерной дозой раульт-излучения.

Меньше чем через пятнадцать минут Грегсон беспомощно вытянулся в кресле, ощущая опустошающую мощь сверхрадиации. Ничего подобного он еще ни разу не испытывал. Мучительная физическая боль была такой же, как и во время приступа «одержимости». Удар оказался настолько силен, что вся внутренняя защитная система организма была моментально сломлена. Когда наконец эта пытка кончилась, он чувствовал себя опустошенным и обессиленным.

Велфорд довольно скоро пришел в себя.

— Сущий ад, не так ли? — пробормотал он. — А теперь тормози, и давай возвращаться на «Вегу». — Затем он добавил: — Кстати, мы находились довольно близко от источника раульт-излучения и поэтому тоже схлопотали довольно приличную дозу. Так что по крайней мере год или два мы с тобой будем лишены способности к сверхчувствительности.

* * *

Вернувшись на станцию, они обнаружили на Центральном пункте управления директора Космического департамента. Он ползал на четвереньках, оставляя за собой тоненькую полоску слюны. И это был отнюдь не единичный случай на борту станции. Часть персонала лежала пластом, вытянувшись и что-то бормоча. Некоторые крепко спали, свернувшись калачиком.

Велфорд направился к пульту связи с Землей.

— Если атака наших наземных частей также увенчалась успехом, то наши корабли вскоре прибудут к нам на подмогу, чтобы можно было всем на Земле разъяснить создавшуюся ситуацию.

В кольцевом коридоре они обнаружили две электротележки и на них отправились дальше.

— Ясно, что нашей первой задачей является перевод станции на ее прежнюю орбиту для того, чтобы положить конец эпидемии «одержимости», — сказал англичанин. — Затем нужно будет установить теледиффузоры. Следующим этапом будет ускоренное сооружение коротковолнового раульт-передатчика космической связи для установления контакта с валорианами. А уж потом…

Но Грегсон уже не слушал его. Его внимание было приковано к жалкой фигурке, свисающей с обломков тележки возле иллюминатора.

Это был Уэлдон Рэдклифф. Директор Комитета безопасности лежал с запрокинутой назад головой и остекленевшим взглядом, устремленным в бесконечность.

 

ЭПИЛОГ

Грегсон расслабленно сидел в кресле, со шляпой, надвинутой на лицо, ожидая, пока Элен с детьми соберутся, чтобы отправиться в церковь. Мягкое и спокойное пенсильванское утро навевало на него дремоту.

Билл Форсайт развлекался в поле стрельбой по мишени. Каждый выстрел распугивал стайки птиц, которые кружили над амбаром.

Звук хлопнувшей двери моментально пробудил Грегсона, и он почувствовал, что через газон к нему бежит Тед, одетый в свой лучший костюм. Они с Элен могли гордиться своим малышом. В пять лет («пять с половиной» — как он постоянно напоминал) он хозяйничал на ферме, словно это была его собственная провинция.

Грегсон мысленно «просветил» его мозг. Но мальчишка думал о матери, пока бежал к озеру. Он веселился в предвкушении того, как будет бросать в воду камешки и как они будут подпрыгивать по поверхности.

Затем внимание Грегсона переключилось на Элен, и его позабавило отчаяние, охватившее ее при попытке надеть ботинок на раскачивающуюся ножку маленького Уильяма. Все еще в растерянности, она мысленно обратилась к мужу, спрашивая, что он собирается делать с Тедди.

Грегсон понял, что Форсайт в курсе происходящего, и принялся отчитывать старшего сына. В ответ он «прочел» немой протест Теда:

«Ну вот, уже нельзя и пошалить немного!»

— Грег! Грег!

Ясный голос Элен привлек его внимание. Она наконец одела Уильяма, а сейчас наносила, что называется, последний штрих, разглядывая в зеркало лицо, хотя все и так было в полном порядке.

Грегсон встал, лениво потянулся и устремил взгляд на далекую горную цепь. Хотя горы были далеко, он почувствовал приближение корабля дальнего радиуса действия. Но прошло еще немало времени, прежде чем он смог увидеть или услышать приближающийся корабль.

Элен и Уильям уже стояли рядом с ним, а Форсайт, держа Теда за руку, пересекал лужайку. Все они наблюдали за маневрами приземляющегося корабля. Но еще до того как корабль коснулся земли, Грегсон уже знал, кто сидит в кресле пилота.

— Для меня каждое возвращение в это счастливое семейное гнездышко — всегда удовольствие, — торжественно провозгласил Велфорд, появляясь в проеме люка.

— А для меня всегда удовольствие приветствовать наполовину оскальпированного англичанина, — шутливо отозвался Грегсон.

— Результаты скальпирования можно ощутить, но нельзя увидеть благодаря мастерству лучшего специалиста по накладным шевелюрам в Лондоне.

Спустившись по трапу, Велфорд поцеловал Элен, пожал руку Форсайту и растрепал аккуратные прически малышей.

Грегсон понял, что Велфорд лишь оттягивает то главное, ради чего он прилетел сюда.

Но не успел он поинтересоваться целью визита, как Велфорд сообщил:

— Валориане обнаружили разумную жизнь на другом конце Галактики. Похоже, что они быстро приближаются к краю стигумбры. Должно быть, с нашим недавним опытом, мы могли бы оказать им большую помощь.