Прошло дней семь со времени последней пытки, как за Эдвином опять пришли. Сутки он отсчитывал по количеству принесённой ему еды. Как ему казалось, его кормили один раз в день. Может он, конечно ошибался и это случалось чаще, но тогда уж скорее реже, потому что он успевал изрядно проголодаться, и, кроме того он начал немного приходить в себя. Ему стало чуточку полегче, и под конец он даже перестал проваливаться в тяжкое забытьё, а смог нормально заснуть.

Разбудили его привычным способом — тычками и пинками. Потом бросили ему небольшой кусочек мыла и старый, широкий и длинный плащ и велели сначала помыться, а после одеваться. Это было что-то новое. «Неужели отпускают» — подумалось ему, но в это как-то не верилось. И хотя его в начале и в конце очень недолгого мытья облили ужасно холодной водой, не удосужившись её подогреть, а в камере и без того было холодно и сыро, он всё равно помылся с удовольствием. Правда, теперь принц дрожал с головы до ног, а зубы выстукивали какую-то мелодию, но несмотря на то, что он невольно разбередил чуть поджившие раны, юноша все равно был рад, что стал немного чище. Когда же он накинул на голое тело убогую одежонку отвыкшими от такого простого действия, непослушными руками и завернулся в неё, он даже почувствовал себя лучше.

Его подтолкнули в спину и приказали идти, но не по тому, уже ставшему привычным, маршруту, повернув налево, а прямо в тот коридор, по которому его провели впервые. У Эдвина сильнее застучало сердце от радостного предчувствия, — в той стороне был выход из тюрьмы. Но он постарался подавить в себе неуместную и преждевременную радость, ведь ничего ещё не было известно. Может быть, он ошибается и его наоборот, ждёт что-то ещё более плохое, чем то, что с ним уже случилось. Вероятность этого была гораздо выше возможности сейчас выйти на свободу. И верно, его вывели из тюрьмы, но кандалы так и не сняли, даже с ног и он, идя босыми ногами по подмёрзшей уже земле, звенел цепью, благо она была длинной и ходить, особо не мешала. Эдвина посадили в закрытую со всех сторон тюремную карету, с ним вместе справа и слева сели стражники, и они куда-то поехали. Юноша терялся в догадках, гадая, куда его могут везти. Но гадать было бесполезно.

В карете не было ни одного окна, только горел масляный фонарь, чтобы охрана могла видеть узника. Наконец они остановились. Стражник открыл дверцу, и Эдвин вышел на улицу. Он менее всего ожидал, что его привезут к какому-то особняку, да ещё и поведут его туда, но это было так.

А затем его ввели в богато, если не сказать, роскошно обставленную спальню, правда не обнаруживающую у её владельца какого-либо вкуса, в которой стояла очень широкая кровать с балдахином, украшенным аляповатыми, но зато с золотым шитьём цветами. На полу лежал пушистый, но совершенно не гармонирующий с цветом мебели стен и портьер на окнах, ковёр, на который явственно давили два глубоких и очень широких, больше похожих на короткие диваны, каких- то монументальных кресла около большого камина, с ярко горящим огнём. Все это выглядело очень вычурно.

Возле этих диванчиков стоял абсолютно не вязавшийся с ними, изящный столик со стоящими на нём блюдами с вкусной даже на вид, особенно после тюремной баланды, едой. А одуряющий запах просто сводил с ума, заставляя, не дожидаясь хозяина, попробовать эти яства. Эдвин насилу удержался от «преступления» при виде такого изобилия, сглатывая голодную слюну, обильно наполнявшую его рот, и слыша выразительное урчание в животе. Он поспешно перевёл глаза на оставшуюся часть комнаты, которую ещё не успел осмотреть. Он увидел красивый, резной шкаф и поставец с бутылками вина. В животе его продолжало урчать и так громко, что бедняга даже смутился. Хотя кого ему было стесняться, стражников? Когда они втроём простояли так, молча, некоторое время, в спальню, наконец, зашёл хозяин дома — давешний колдун, с которым Эдвин на свою беду уже хорошо успел познакомиться. Мужчина снова, как и в первый день, благодушно улыбаясь, поздоровался с юношей и сказал стражникам:

— Оставьте нас.

— Но господин, это же опасно, — осмелился возразить один из них.

— Ты мне перечишь? — С недоумением спросил колдун.

— Нет, нет, господин, простите господин, — испуганно и униженно залепетал стражник и они оба, не преставая кланяться, вышли из комнаты. А мужчина, сладко улыбаясь, сказал Эдвину:

— Да ты садись. Не тушуйся. Вот для тебя приготовлено кресло. Отведай эти блюда, специально расстарался, чтоб моему гостю понравилось. А ведь ты мой гость, не так ли? Давай забудем то, что между нами было, будем считать это небольшим недоразумением. Вот, отведай этого вина — Эмельское, самое лучшее. Берёг для особых случаев. Да что же ты стоишь? Садись же, сделай одолжение, — с этими словами колдун, который подошёл к поставцу с разнообразными бутылками, взял одну из них и разлил вино по бокалам. Эдвин ни на мгновение не поверил в доброту своего визави, но, тем не менее, сел в предложенное кресло. Оно было таким мягким и уютным, что у него поневоле закрывались глаза, и ему хотелось сладко прикорнуть. И юноша испугался того, что заснёт в самый неподходящий момент.

Колдун уселся напротив своего гостя, который, если честно сказать, был изрядно обескуражен всем происходящим, ничего не понимая. Неужели дознаватель решил попробовать добиться своего не пытками, а радушием? В то, что колдун пригласил Эдвина просто так, без задней мысли, не поверил бы и ребёнок. Так какова его цель? А «гостеприимный» хозяин сказал:

— Ох, где мои манеры? Я совершенно забыл представиться! Позволь исправить это упущение. Меня зовут Болдуин.

— Болдуин, а дальше как? — Сам не зная зачем, спросил Эдвин.

— Просто Болдуин. И давай будем общаться по-простому. Пожалуйста, обращайся ко мне на «ты», — он дотронулся до руки принца, в которой тот держал бокал и задержал её на ней. Юноша, испытывая неловкость, вытащил своё запястье из сжавшей его ладони Болдуина и чуть не пролил вино на дорогущий ширвальский ковёр, в котором ноги утопали по щиколотку. Вообще, принц, наверное, наслаждался бы своим пребыванием в этом доме, ведь он уже давно не был в такой обстановке, если бы хоть немного верил его хозяину. И если бы не его слащавые улыбки и слова и странное поведение, вроде этого пожатия руки. Да и продолжавшаяся боль и кандальные браслеты на руках и ногах не очень-то способствовали добродушному настроению. Видимо колдун всерьёз опасался его магического дара. Так что принцу было не ясно, кем он всё же является — гостем или узником.

— Давай я тебе налью ещё или может, хочешь мальвадского? — всё так же приветливо спросил Болдуин. Эдвин отказался. Как ни было хорошо это вино, но он старался пить поменьше, не желая потерять ясность сознания, и самоконтроль, зная, что от колдуна можно ожидать чего угодно, а вино легко ударяет в голову, если его выпить чересчур много, особенно после длительного голодания. Колдун разливался соловьём, предлагая одно блюдо, рекомендуя второе, нахваливая третье. Отравиться юноша не боялся. Это было бы очень просто и в то же время очень сложно по исполнению, потому что отраву легко подмешать в любое блюдо или вино. Но зачем? Для этого не нужно было привозить его сюда, гораздо проще было бы умертвить его в тюрьме. К тому же хозяин ел тоже самое, что и Эдвин, который, несмотря на вкусную еду, старался есть поменьше, чтоб у него не разболелся живот, когда он меньше всего будет этого ожидать.

— Может быть, сыграем в кости? — всё так же добродушно спросил Болдуин, подсаживаясь к Эдвину, и кладя руку ему на колено.

— Не играю, — сухо ответил напрягшийся принц и постарался отодвинуться от мужчины подальше. Но рука колдуна цепко держала его за ногу и у юноши ничего не вышло. Другой рукой Болдуин обхватил своего «гостя» за плечи и облизнул губы. Потом он распахнул его плащ и, прижав ладонь к груди Эдвина, провёл ею вниз по его юному, израненному, но всё равно такому прекрасному телу до обнажённого паха. Задержав там свою руку и слегка сжав плоть принца, сластолюбец начал щупать и поглаживать его между ног. Одновременно с этим он, приблизив своё лицо к лицу Эдвина, смачно его поцеловал. Не искушённый, чистый и целомудренный душой и телом юноша, даром, что всю свою жизнь прожил во дворце, всегда был очень далёк от всей придворной камарильи с их интригами и любовными похождениями, во всех их аспектах и видах, занимаясь своими делами — учёбой, тренировками, книгами. И поэтому некоторое время, особенно после того, как хозяин дома взял его за руку, он никак не мог понять, что происходит, тем более, что о таком виде любовной связи он и понятия не имел.

Впрочем, понимание этого пришло мгновенно, больно уж недвусмысленные действия совершал колдун, и когда эта мысль вспыхнула в его голове, юноша пришёл в оторопь, негодование и ужас. До сих пор он полагал, что такого рода отношения могут связывать только мужчину и женщину, да и то между ними непременно должна быть настоящая, искренняя любовь. Хотя сам он знал, что ему вряд ли удастся жениться по любви, ведь он будущий король, а для королей гораздо важнее разные политические соображения, и всё же, всё же, всё же… А тут такое!!!

Он резко вскочил, вырываясь из рук Болдуина, хотя ещё совсем недавно и представить бы себе не мог, что способен сейчас на такие сильные и быстрые действия и отбежал от него подальше, снова запахнувшись в плащ. На губах колдуна появилась глумливая ухмылка.

— Ты, как я вижу, уже всё понял, значит, ничего объяснять не нужно и можно больше не играть, хотя в игре тоже есть своя прелесть. А теперь будь хорошим мальчиком и разденься, а потом ложись в постель — смотри, какая она мягкая и удобная. Иди, иди, мой красавчик, — приговаривал развратник, подходя к Эдвину и подталкивая его в спину, одновременно обнимая его.

Эдвин увернулся от его жадных рук и снова отошёл в другой конец комнаты. Он вдруг вспомнил, как слушал однажды менестреля, которого, пригласили, ко двору, дабы он усладил своим пением и музыкой сильных мира сего. Бард спел несколько красивых песен, и в одной из них описывалась любовь двух юношей, которых жестокая судьба и не менее жестокие люди, разлучили навеки. Эдвин тогда не очень-то понял, о какой любви между юношами пел менестрель, разве так бывает? Но в этот момент, неожиданно понял и допустил, что такая любовь тоже может быть, что это вполне возможно, если это действительно настоящее, подлинное чувство! Но то, что происходило сейчас, и должно было произойти в ближайшем будущем, было также далеко от любви, как земля от неба. И, несмотря на перенесённые жестокие пытки и всё ещё испытываемую сильную слабость, он решил бороться до конца, чего бы ему это ни стоило.

Пусть лучше проклятый колдун убьёт его, лучше пытки и смерть, чем это! И хотя Эдвин до конца не знал, что должно случиться, чем ему это грозит, чего ему ждать, но чувствовал, что это будет чем-то ужасным и отвратительным, хуже пыток! Он настолько был потрясён открывшейся ему такой неприглядной стороной жизни, что в эти мгновения даже забыл о своей миссии, и о том, что её ждёт провал в случае его смерти. Но сейчас он собрал всю свою решимость, подкреплённую гневом, и она прибавила ему силы. И, кстати, немаловажную роль в этом сыграло то, что он, только, что сытно поел.

— Хочешь еще поиграться со мной, мой сладкий? — вкрадчиво спросил колдун, скривив в недоброй улыбке свои губы, — ничего не выйдет. Не хочешь по-хорошему, будет по плохому.

И он позвал своих слуг, а когда они прибежали, приказал им сорвать с мальчишки плащ, который по ветхости не выдержал такого обращения и порвался. Эдвин, прикрывшись руками, с отвращением и презрением смотрел на мужчину, который, казалось, уже начал пускать слюни от предвкушения.

Даже сейчас, страшно израненный и избитый с синими и багровыми кровоподтёками на коже, юноша был исключительно хорош собой, и колдун невольно залюбовался им, откровенно рассматривая свою собственность. Его будущий любовник обладал идеальной, но, ни на кого не похожей, красотой. Всё в нём было соразмерно — плавный овал лица с тонкими чертами, высокий лоб, тёмные, как будто бархатные брови в разлёт, точёный нос, чистая, изысканная линия губ, раздвигающихся в обворожительную улыбку, сейчас, впрочем, плотно сомкнутых и изумительно красивые глаза. Блестящие, очень большие, миндалевидные, немного удлинённые, чуть приподнятые к вискам, обрамлённые чёрными, пушистыми ресницами. У них был совершенно необычный цвет — насыщено синий, глубокий в счастливые моменты светлевший до лазури, как небо летним днём. А во время гнева или горя глаза темнели и становились тёмно-фиолетовыми, как предгрозовые тучи. Вокруг лица вились густые иссиня-чёрные волосы. У юноши была статная, тонкая, но мускулистая фигура с узкими бёдрами и стройными ногами.

Вот таким и видел принца Болдуин. Но если бы он мог увидеть своего пленника здоровым, в обычной жизни, то узнал бы, что тот обладает плавной, грациозной, кошачьей походкой, свойственной прекрасным фехтовальщикам и танцорам, а так же, природной элегантностью, отличным вкусом и великолепным чувством юмора. Но этого ему бы никогда не довелось увидеть. — Ложись в постель, — велел колдун Эдвину и когда тот помотал головой, зло сощурился и сказал:

— Я могу приказать своим слугам бросить тебя на кровать и привязать, но я всё же, попытаюсь договориться с тобой. Хочу, чтобы ты всё делал добровольно. Мне, откровенно говоря, как-то лень ломать твоё сопротивление. Иногда и это бывает забавно, придаёт жизни тонус, но не сегодня. Я немного перепил, а то может и поиграл бы с тобой в эту игру.

— Я никогда не сделаю этого добровольно! Можете приказывать своим слугам что угодно, я всё равно буду сопротивляться. Можете даже убить меня, я не пойду на эту мерзость, — твёрдо и спокойно, без всякого пафоса, как о чём-то без сомнения решённом, сказал Эдвин.

— Ну что ж, раз ты не хочешь и собираешься упираться и дальше, должен предупредить тебя, что если ты так и не согласишься, то я стану пытать твоих друзей, пока ты не скажешь «да». И начну я, пожалуй, с девчонки. Сначала она побывает в моём доме, на твоём месте, а затем я отдам её малышу Теду, пусть позабавится с ней во всех смыслах, уверен, он её как следует и поломает и оприходует, ну а на закуску, я передам всё, что от неё останется стражникам. А мужчин ждут просто пытки. Вот Тедди и развернётся, как с тобой, а то с другими иной раз приходиться его ограничивать. Но ему одного тебя маловато, а пытая твоих друзей он, опять же, сможет порадоваться. Он свою работу любит. К сожалению, Тэд неделю назад приболел, пришлось другого палача нанимать. А он душу в свою работу не вкладывает, и заключенный не столько боли испытывает, сколько нужно. Я даже иной раз сам хотел этим заняться. Надо будет этого нерадивого палача уволить, как только Тэдди на работу вернется, — пожаловался Болдуин Эдвину, забыв, что не сможет найти у того сочувствия в этом вопросе. — Впрочем, твоим друзьям и девке и такие пытки вряд ли понравятся, да и наш лучший палач долго болеть не будет. Хотя я может быть, кого-нибудь из твоих приятелей тоже удостою своим вниманием. Я среди них приметил нескольких вполне привлекательных парней, не таких красавчиков, как ты, но тоже ничего. Пока что их почти всех никто не трогал. Просидели спокойно всё это время в камере, но, видимо, всё ещё впереди.

Эдвин от такой перспективы для дорогих ему людей просто похолодел и ужасно разволновался. И почувствовал, как вся его решимость сопротивляться изо всех сил начала стремительно таять. И от этого дрогнуло его сердце, и в душу начал закрадываться страх. Нет, смерти и боли он не боялся, вернее такой страх он научился преодолевать со спокойствием и твёрдостью в душе. Но, то что, ему предстояло теперь, когда он понял, что сопротивляться ради себя одного он не имеет права, было слишком ужасным, слишком отвратительным и мерзким, чтобы он мог оставаться спокойным.

Принц чувствовал, как его душу заполняет липкий ужас и слабость. Ему хотелось стремглав убежать отсюда, или хотя бы начать кричать на одной ноте — нет, нет, нет, не хочу. Но он не мог представить себе, что из-за него, из-за его слабости его друзья так пострадают. И в особенности милая, добрая, Делия. А что тогда станется после этого с Ником, который успел полюбить девушку, вообще и вообразить невозможно. В таком состоянии человек способен на самые безумные поступки. А в том, что колдун непременно осуществит свою угрозу, что его слова не простое сотрясение воздуха, юноша нисколько не сомневался. Не такой это человек, чтобы пожалеть кого-то, если он уже принял решение. А ведь Эдвин стольким обязан Делии, сколько раз она спасала его, не мог же он отплатить ей чёрной неблагодарностью! А если бы он даже и не был ей чем-либо обязан, то какая разница. Всё равно он не мог допустить ничего из того, о чём распинался проклятый колдун. Ни с ней, ни с ребятами, ни с кем из них! Пусть уж из всего их отряда пострадает только он, он один, но не все. Он сможет вытерпеть это, стиснет зубы, и вытерпит эти мерзкие прикосновения пухлых и потных рук. Смог же он выдержать пытки и ничего не сказал и дальше не скажет, сколько бы его ещё не пытали, и это тоже выдержит. И как бы ни терзал его ужас перед предстоящим, он понимал, что другого выхода у него нет. От него зависят другие люди. И поэтому, сжав зубы, он только кивнул на вопрос колдуна:

— Ты всё понял? Ты согласен? Что ж, вот это дело, сразу бы так. Иди, ложись.

Эдвин подошел к кровати на негнущихся и слегка дрожащих ногах и лег, глядя в потолок. А потом и вовсе закрыл глаза и не увидел, а только почувствовал потные руки, шарящие по его телу и губы омерзительно пухлые и влажные, прижимающиеся к его рту. Его едва не вывернуло наизнанку после этого, но он стерпел.

А потом его любовник, от которого ему хотелось бежать на край света, велел ему перевернуться на живот, навалился на него сверху и стал деловито его насиловать, причмокивая от удовольствия. Вот этого Эдвин совсем не ожидал! Уж не говоря о сильнейшей боли в измученном теле, на которую он сейчас почти не обращал внимания, он даже отдалённо не предполагал столкнуться с таким. Он думал, что всё дело будет только в нестерпимых прикосновениях чужих, жадных мужских рук. Но такое!!!

Юноша на некоторое время впал в ступор, и время для него растянулось и поползло тягуче медленно и он, кажется, мог увидеть и ощутить каждое мгновение. Он чувствовал, что сходит с ума, что его сознание растворяется. Слишком велико оказалось неожиданное потрясение! Эдвин ещё цеплялся за свой разум остатками чувств, но ощущал, как тот ускользает, и он сам исчезает вместе с ним. Это было хуже смерти и кто знает, что было бы дальше, если бы Эдвин из последних сил не начал собирать себя самого в единое целое и время вдруг не вернулось в норму и он тоже. И юноша снова в полной мере почувствовал эти страшные и незабываемые ощущения, каждое, даже самое мельчайшее движение колдуна, потому что теперь напротив, все чувства Эдвина до предела обострились! И ему хотелось рычать, плакать, брыкаться, а больше всего освободиться, сбросить с себя это отвратительное, ненавистное тело! И принц был уверен, что сможет это сделать, ведь он изучал дома рукопашную борьбу. И он сможет победить этого человека, несмотря на то, что колдун гораздо тяжелее, ведь в его дряблом теле было больше жира, чем мышц.

Юноша мог, но не смел. Из-за этого могли пострадать его друзья. И приходилось терпеть, но, как же трудно ему было себя сдерживать! А Болдуин всё никак не мог остановиться, вернее не хотел, ведь ему довольно редко удавалось найти красивых юношей, а столь прекрасных и лицом и телом ещё никогда и он теперь старался как можно дольше растянуть удовольствие. И предвкушал, как потом, после, этот красавчик ещё не раз побывает в его постели. И Болдуин так долго, и с таким сладострастием насиловал юношу, что тот, в конце концов, не выдержал, и, вывернувшись из-под насильника, сложил руки и, взяв свисающую часть цепи, благо она была достаточно длинная, сильно ударил ею по голове колдуна.

Эдвин, даже после всего пережитого по милости этого нелюдя в человеческом обличие, не собирался убивать его. Он не был хладнокровным убийцей. Правда убивать людей ему приходилось, но только ради защиты своей жизни и жизни своих людей. Это происходило во время боя, все его враги были вооружены и он тоже мог погибнуть от их руки. Все были в равных условиях. А тут был человек безоружный, а у него оказалось в руках оружие, хоть и импровизированное, но верное и надёжное, и убивать при таких условиях он не мог, хотя и хотелось — уж слишком мерзким было это существо.

Но Эдвина останавливало ещё одно соображение. Ему был необходим колдун живым, чтобы вытащить своих друзей и выпутаться из этой истории самому. Колдун потерял сознание, а Эдвин сначала поискал какое-нибудь настоящее оружие и обнаружил небольшой кинжал, скорее кинжальчик, но тоже могущий серьёзно ранить, под подушкой. Это стало большой удачей, он нашёл именно то, что ему было нужно. Видимо колдун не очень-то доверял своим любовникам, а может быть и слугам. Ну что ж, возможно череда неудач закончилась и началась полоса везения? Впрочем, юноша сейчас не задавался подобными вопросами.

Теперь надо было найти то, что он сможет надеть на себя. Нужна была более-менее приличная одежда. Но в шикарном, большом шкафе хозяина дома ничего, кроме нескольких мантий и разнообразных париков не имелось. Видимо колдун придерживался недавно появившейся в империи моды, пошедшей от старшего сына императора, который так пытался прикрыть свою лысину. Это сейчас было очень кстати. Ведь Эдвину надо было как-то закрыть довольно большую шишку, появившуюся на голове Болдуина. Но ему самому пришлось надевать одну из его мантий. Она была, конечно, юноше безбожно велика, свисая с его широких, но худых плеч и путалась в ногах, а подвязать её было нечем. Но зато, почти не задевала его многочисленные и до сих пор ещё очень болезненные раны. Обуви в спальне, кроме сапог самого колдуна, не нашлось. И они, к сожалению принцу не подошли. Сапоги были странно маленькими для такого высокого и полноватого человека. А у Эдвина к тому же после пыток ноги здорово опухли и отёк ещё не сошёл. Так что пришлось ему оставаться босиком, и ступни юноши прикрывала только очень длинная мантия.

А на улице, между прочим, было не тёплое лето. В северных широтах близилась зима, и землю ощутимо подморозило, да и воздух был холодным, особенно вечером, который уже наступил. А на бедном Эдвине был только балахон, на несколько размеров больше, чем нужно, со всех сторон продуваемый, резким, влажным, осенним ветром. И ходить, особенно без обуви, ощущая израненными ногами, каждый, даже самый мелкий камешек или щепку, было очень больно и холодно. Но разве могли такие мелочи остановить принца?! Но всё это он почувствовал немного позже. А пока надо было подготовиться к выходу из дома.

Эдвин взял бутылку с дорогущим, очень редким и очень вкусным вином, которое они с колдуном только, только успели пригубить перед тем, что последовало дальше, и, не отпив даже самый маленький глоточек, безжалостно выплеснул содержимое в цветочный горшок, стоящий на подоконнике, от души надеясь, что несчастный цветок выдержит такое жестокое обращение. Затем влил остаток из другой бутылки в рот своего мучителя. Эдвину необходимо было, чтобы слуги подумали, что они с их хозяином выпили вдвоём всё вино и ничего не заподозрили. После этого он выглянул в коридор и кликнул кого-нибудь из слуг. Подошедший лакей, заглянув в комнату и увидев хозяина лежащим на кровати с закрытыми глазами, ничуть не удивился. Видимо, выпить их господин любил, и это было в таких случаях в прядке вещей, когда он напивался, потом забавлялся с очередным красивым, юным любовником, а затем заваливался спать. Его только удивило, почему юноша тоже не лежит в постели, как это бывало обычно, а одет и зачем-то позвал слугу.

— Что изволите, господин? — на всякий случай учтиво спросил лакей, изогнувшись в полупоклоне, невзирая на то, что на юношу были надеты кандалы. Мало ли что. У богатых свои причуды, а у колдунов тем более. А от учтивости и поклона он не развалится.

— Твой хозяин велел, как только всё закончится, отвезти его обратно в тюрьму. У него там остались какие-то незаконченные дела — надменно, изображая пренебрежение к лакею, которого на самом деле не испытывал, привыкнув, как это не удивительно для принца, с уважением относиться ко всем людям, которые того лично заслуживали, сказал Эдвин. Просто он знал, что сейчас надо держаться как можно увереннее. Если он допустит малейшую слабину, если он, хоть в чём-то дрогнет, это сразу же вызовет закономерное недоверие и понятное подозрение, особенно у стражников, для которых он всё ещё заключённый, и которого они должны препроводить обратно в тюрьму, если того не отменит лично сам господин колдун.

— Но как же, господин, он ведь того…э…, спит? — Робко осмелился подать голос слуга, запуганный своим хозяином.

— Да, он немного перебрал вина, — согласился «гость», — но всё равно, его распоряжение необходимо выполнить. Иначе он очень удивится, когда проснётся, что всё ещё находится здесь, а не там, где ему надлежит быть. И кто за это будет отвечать?

Слуга побледнел. Отвечать перед хозяином он уж точно никак не хотел.

— Да, господин, конечно, господин, сейчас всё будет исполнено без промедления. Я только другого человека позову на помощь.

Эдвин лишь, молча, кивнул. Лакей вышел. Что ж, подумал принц, первый раунд за ним. Но следующий экзамен посложнее будет. Не так уж трудно запугать и без того замордованного слугу. А вот со стражниками этот приём может и не пройти. Ну, да ладно, скоро увидим. Вернулись слуги и в начале, как следует, по-теплее одев своего дородного хозяина, обхватили его с двух сторон, с натугой стащили с кровати и поволокли на улицу. А впереди них, прихрамывая на обе ноги, ковылял наследный принц и будущий король прекрасной страны Леорнии.

Когда они все вместе подошли к тюремной карете, стражники, коротавшие возле неё время и отчаянно при этом скучавшие, сначала оживились, обрадованные тем, что изрядно надоевшее им ожидание, наконец, закончилось. И теперь можно будет в скором времени сбагрить заключённого с рук, засунув его обратно в камеру, и пойти в трактир выпить пару-тройку стаканчиков дешёвого вина или ещё больше кружек пива. Но тут же, они увидели господина Болдуина, которого тащили, вернее, почти несли его лакеи, и пришли в недоумение. Они уже не однажды привозили к нему различных заключённых, в основном юнцов, но он никогда после этого никуда не выходил. Но Эдвин, предвидя такое осложнение, поспешил объяснить тюремным стражникам, что, собственно, происходит.

— Его милость попросил, чтобы его отвезли в тюрьму. Он там что-то должен доделать. Но главное, он что-то там забыл, очень важное, за чем никого не может послать. Только забрать сам, своими руками. А он не хочет эту вещь оставлять там одну на ночь. К тому же она ему может скоро понадобиться.

Стражники понимающе кивнули. Это было ясно. И это действительно веская причина отправиться обратно в тюрьму на ночь глядя в таком состоянии. Эти колдовские штучки! Простым людям их лучше не трогать, к ним даже подходить близко боязно, а уж в руки взять — нет уж, дураков нет. Да и не доверяют колдуны их другим людям. В чужие руки не дают. Но всё равно странно, тут что-то не сходится. Поэтому стражник всё ещё, немного недоверчиво спросил:

— А почему он приказал это не своим лакеям, а попросил об этом тебя — заключённого? И почему вы подвели его к этой карете? У его милости есть своя, гораздо лучше, чем эта.

— Ту ещё запрягать надо, а он забыл отдать распоряжения слугам, — спокойно объяснил юноша и добавил, — он говорил, что ему нужно отправиться обратно незамедлительно.

Это был скользкий момент. Стражники могли подумать о том, что раз колдун находится в таком состоянии, говорить о какой-то незамедлительности смешно. Ему ещё проспаться нужно, на это всяко несколько часов уйдёт. За это время его собственную карету раз сто запрячь и распрячь можно. Да и сам он, что будет делать в тюрьме в таком вусмерть пьяном виде? Но стражникам такие очевидные вопросы даже не пришли в голову. Сказалась многолетняя привычка слепо подчиняться всем приказам колдуна. На это и рассчитывал Эдвин. Кроме того, мысли стражников приняли другое направление.

Они переглянулись и дружно понимающе ухмыльнулись, пользуясь тем, что господин колдун сейчас не видит их лиц по причине своего, так сказать…хм, отсутствия в реальном мире. Иначе он бы очень рассердился, и тогда не сносить им головы! Их милость не терпел насмешек над собой даже таких невинных. Да и кто бы осмелился? А ну как превратит сгоряча в какого-нибудь таракана или скажем в жабу, и будешь потом всю оставшуюся жизнь квакать среди других лягушек. Нет сердить господина колдуна чревато крупными неприятностями. Но молодцы подумали не об этом. Для всех стражников тюрьмы не было секретом, для чего они время от времени привозили в дом дознавателя узников и чем он, потом там, с ними занимался. Причём весьма бурно. Да и как не знать, если стражники притом, можно сказать, почти присутствуют, отделённые от сего действа только размером комнаты и тонкой тканью балдахина. А причина в том, что своим тюремным любовникам их милость совсем не доверяет. Вот и приходится стражникам его охранять стоя прямо в спальне возле двери, и слушая его стоны и крики. Это в первый раз случилось, что их выгнали из спальни. Да и то сказать — понятно, что ему захотелось с таким красавчиком наедине побыть. Чтоб ему никто не мешал. Ведь как хорош стервец даже сейчас после пыток, а какой же он в нормальном состоянии и в хорошей одежде? Жаль будет, если загнётся в тюрьме или Тедди его изуродует. Нельзя такую красоту губить. Это даже они понимают. А уж для колдуна-любителя юнцов и вовсе такой красавчик, как лакомый кусочек. Тут не трудно и голову потерять в нетерпении, а уж тем более, забыть отдать приказ о какой-то карете! Да и арестант держится как-то уж очень уверенно. Кто их знает, а вдруг они с господином Болдуином поладили. Надо бы быть с ним повежливее.

И они распахнули дверцу кареты. Сначала в неё посадили, а вернее запихнули Болдуина, затем рядом с ним сел Эдвин и обнял его за талию, приставив ему нож к телу напротив печени. А уж потом сели стражники. Карета была четырёхместная, так что принц с колдуном оказались напротив охранников. Это было на руку Эдвину. Он прятал кинжал в складках мантии и как только гильдеец начал приходить в себя, кольнул его острием в правый бок и тихо, очень тихо, прямо ему в ухо сказал:

— Молчи! У меня в руках твой кинжал. Дёрнешься или позовёшь стражников — прирежу. Убью, мекнуть не успеешь. А будешь вести себя хорошо, и делать что скажу, останешься жив. Даю слово.

На самом деле он, как уже говорилось, не собирался убивать безоружного, но ему нужно было колдуна, как следует, припугнуть и сделать это удалось. Тот не издал ни звука, испуганно вжавшись в угол кареты. В ней было полутемно, да и трясло немилосердно, а колеса громко погромыхивали на булыжной мостовой, а потому стражники ничего не услышали и не заметили. Они уже успели утомиться и почти подрёмывали с открытыми глазами, которые, впрочем, то и дело закрывались.

Наконец карета остановилась. Стражники открыли дверцы и вышли. Эдвин посильнее надавил кинжалом на тело колдуна, молча напоминая Болдуину о том, что если он решит кричать и звать стражу на помощь, это закончится для него очень плохо. Колдун Болдуин был трусом. Нет не так — он был Трусом! Жить он любил, жить он любил больше всего на свете! За свою драгоценную жизнь он мог бы отдать всё, даже самое дорогое, что у него было. И от одной только угрозы смерти, его продирала сильнейшая дрожь. Впрочем, боли он боялся не меньше смерти.

— Обнимите меня за плечи, — едва слышно произнёс юноша.

Что колдун и сделал, а куда ему было деваться? Ему ничего не оставалось делать, как подчиняться. Сейчас он был в руках недавнего заключённого и именно тот ставил условия и диктовал правила игры, в которую они теперь играли. Правда то, что они далеки от каких-либо игр, весьма доходчиво и откровенно доказывал нож, прижатый к его телу. И ведь он сам виноват, что так сложилось! Ну, кто его надоумил выставить вон стражников! Один из них даже осмелился возразить, что это опасно, а он, болван, не прислушался, оборвал. Да болван. Уж себе-то можно сказать, себя не обманешь. Это перед другими хорохориться можно, но не перед собой. А ведь стражник дело говорил. Где бы этот проклятый щенок был теперь, если бы стражники находились на месте, как обычно? Уже сидел бы в камере и не трепыхался. А теперь вон тычет в бок его собственным кинжалом! А он тогда расслабился, слюни пустил. Ещё бы такое чудо встретил! Никогда ещё таких не видел, а, уж сколько красивых юнцов в его постели перебывало за его жизнь, и не только юнцов. А такого увидел впервые! Наверное, если бы легендарные эльфы существовали на самом деле, они вот такими бы и были. А может этот мальчишка даже среди их народа красавцем бы слыл. Вот он, Болдуин, и позволил себе. Потому и расслабился и пожадничал, ни с кем делить не захотел, даже со стражниками. Захотел с ним наедине побыть. Вот и поплатился за это! Ещё когда впервые его в пыточной камере увидел, сразу понял — его он будет, его! Никому он такое чудо не отдаст. Он такого больше нигде не найдёт, такого больше нигде и нет. Конечно, сведения он от мальчишки должен был получить, это непременно, да и награда за это воспоследовала бы немалая. Но и юнец сам по себе такая награда! Вот и пришлось пытки на время приостановить, пока его Тед в конец не измордовал, а ещё пуще того не изуродовал. Ну этого бы он не допустил, и того довольно было, что пришлось столь прекрасное тело изувечить.

И ведь надо было позволить Тедди в волюшку порезвится. Ну, это как раз ничего, раны бы со временем зажили, а вот то плохо, что сломать его не удалось, ерепенится начал, сопротивляться и там, в пыточной, и у него дома, а если бы у него получилось добиться от щенка признания, как бы он мог вознестись. Ведь гильдия придает этим сведениям первостатейное значение. За этим стоит что-то очень важное. А уж то, что этот мальчишка принцем наследным оказался и вовсе неслыханное дело! Ему, Болдуину, правда, не известно всего, кто он такой — всего лишь тюремный дознаватель заштатного города, уж себе-то можно не врать о своей значимости. Хотя для местных колдунов он шишка, но их всего-то восемь, кроме него. А вот получил бы он важнейшую информацию и мог бы, возможно, в первый круг гильдии войти. Ну, может во второй, что тоже неплохо. В столицу бы переехал. И ведь какая удача была, что они именно сюда, в его город приехали и в его руки попали. Подумать только, мальчишка был в его руках во всех смыслах! Правда ему пригрозить пришлось, что дружкам его и девке плохо придётся, но это его и сломало сразу. Понял щенок, что он шутить не будет, что это не пустые угрозы, как он сказал, так и сделает! Жаль только, что сломался гадёныш не до конца.

И вот теперь он, Болдуин, всё потерял и самой его жизни угрожает опасность! Хотя мальчишка слово дал, что он жив останется, но вот сдержит ли своё обещание или нет, ещё неизвестно. Он сам после пыток ни за что бы ни сдержал. А ведь ещё его дружки есть. Мальчишка наверняка захочет их выпустить. Тоже ещё, задача, что они — скажут? И до чего обидно! Как вода сквозь пальцы, утекли, или скоро утекут. Да и ладно, пускай убираются куда подальше, лишь бы он сам живым остался. Только ведь его теперь серьёзно наказать могут за то, что их упустил, ничего от них не добившись. Эх, поторопился он, не надо было местному приору ничего сообщать раньше времени, пока результат не получен. Похвастаться захотелось. А теперь уже поздно жалеть, ничего не изменишь, теперь остаётся только наказания ожидать, если он вообще живым из этого всего выйдет. И ни в коем случае нельзя никому говорить, что в его руках побывал сам наследник леорнийского престола, а он упустил его! Тогда накажут так, что сам о смерти молить будешь!

Так думал колдун Болдуин, пока они с Эдвином шли к его кабинету. Шли они в обнимку, как недавние любовники, хотя юношу и с души от этого воротило, слишком уж свежи были воспоминания! Но это была отличная маскировка. Они тем самым подтверждали предположения стражников о том, что между колдуном и идущим рядом с ним заключённым возникли особые, более близкие отношения, чем с другими. И если у кого ещё остались какие-то подозрения, то они теперь должны были полностью исчезнуть. И никто не удивится тому, что колдун захочет снять со своего дорогого любовника кандалы и вообще освободить его с друзьями из-под стражи. Эдвин с Болдуином прошли в здание и вошли в кабинет дознавателя. И принц тихо сказал:

— А теперь велите надзирателям привести сюда моих товарищей и, заодно, отдать вам ключ от моих оков, а потом выйти вон, но перед этим скажете им, что вы нас отпускаете.

— И ты сразу же начнёшь чаровать, когда тебя раскуют, — возмущённо воскликнул Болдуин.

— Начну я чаровать или нет, вам не известно. Но вот нож вы точно в печень, а может и в сердце, получите, если не будете делать то, что я говорю, — предупредил его Эдвин. — Вы так уверовали в свою безнаказанность, так привыкли к тому, что маги и колдуны могут действовать только с помощью чародейства и колдовства, что даже не подумали, что существуют и другие способы нападения и защиты. Вы надели на меня кандалы, а простого удара не ожидали. Вот на этом я вас и поймал. А теперь прошу выполнить моё указание.

Колдун послушался, отдал надзирателям нужные приказы, выслушанные теми с недоумением. Это были не те стражники, которым стало известно об особых отношениях между его милостью и заключённым и они знали, что выйти из тюрьмы на свободу можно только по приговору судьи. А такого ещё никогда не было. Но колдун по подсказке принца объявил, что, мол, произошла ошибка, что господин Эдвин и его спутники ни в чём не виноваты, и что они могут уходить отсюда куда им вздумается. Надзиратели, разумеется, выполнили приказ и привели остальных узников, а потом покинули кабинет. Товарищи Эдвина, когда увидели его живым, возрадовались, заговорили все разом и забросали его вопросами и восклицаниями: «Эд, ты живой!». «Что с тобой было?». «С тобой всё в порядке», и всё в таком роде. Принц улыбнулся друзьям и сказал:

— Я обо всём расскажу вам потом, — хотя об изнасиловании он не собирался говорить ни слова. Об этом рассказывать было бы слишком стыдно. Так у юноши появилась от друзей постыдная и мерзкая тайна, что само по себе было крайне неприятно и ему предстояло с этим жить.

Эдвин, оглядев своих друзей, заметил, что Лоран выглядел, в отличие от остальных плоховато. Гораздо позже принц узнал о том, что графа тоже пытали как раз в те дни, когда его самого на время оставили в покое. Видимо колдун обнаружил ментальную защиту, поставленную Эдвином Лорану, и заинтересовался этим, справедливо посчитав, что просто так блок на память не поставят и значит, этому заключенному есть что скрывать. Но вначале Болдуин с досадой увидел, что этот арестант, имея такой блок, скорее всего ничего уже не помнит. Но позже колдун, не добившись ничего от Эдвина, понадеялся на то, что он все-таки ошибся насчет блокады одного из узников и у того тоже сохранилась память о том, зачем леорнийцы приехали в империю, а значит сведения из него можно постараться выбить. Поэтому гильдеец решил начать допрашивать и его, с помощью особых методов, разумеется.

Но сейчас не время было заниматься расспросами. Эдвин, показав друзьям кинжал зажатый в руке, на что те понятливо улыбнулись, громко, чтобы услышали стражники, если они ещё стоят возле двери в кабинет Болдуина, сказал:

— Господин дознаватель любезно согласился отпустить нас, поняв, что произошла ошибка с нашим арестом.

Юноша передал нож самому могучему в их кампании — Алену и попросил у колдуна ключ от ручных и ножных браслетов и, наконец, с помощью Керта расковался, с наслаждением сбрасывая тяжёлые кандалы. Потирая натёртые до крови запястья, он спросил у колдуна, где они могут взять верёвку.

— Зачем вам верёвка? — с беспокойством, видимо догадываясь о чем-то, поинтересовался Болдуин.

— Затем, что убивать я вас не стану, хотя, если честно, хочется, но я не убиваю безоружных. К тому же я дал вам слово оставить вас в живых. Но нам надо вас связать. Но если верёвки нет, то я могу надеть на вас кандалы и приковать, так будет только справедливо — оглядывая кабинет в поисках того, к чему бы можно было прицепить оковы, пояснил юноша и добавил, — прикажите стражникам, ни в коем случае, вас не беспокоить, иначе они об этом серьёзно пожалеют.

Всё это было исполнено, и напоследок, засунув кляп, сделанный из собственных носков колдуна в его рот, друзья, наконец-то, покинули надоевший им кабинет и ненавистную тюрьму. Но перед этим товарищи Эдвина попросили колдуна отдать ещё один приказ о том, чтобы надзиратели привели из их камеры оставшихся там двух узников. Что те и сделали, уже ничему не удивляясь. А вот Эдвин удивился, но не стал задавать лишние сейчас вопросы, полагая, что ребята знают, что делают. Всё равно он обо всём узнает позже.

Вил и Лера поверить поначалу не могли, что им не придётся больше томиться в тюрьме, ожидая приговора, который в любом случае не сулил им ничего хорошего. Но потом все-таки поверили и возликовали, хотя сейчас после такого долгого пребывания почти в полной темноте, у них немилосердно заболели и начали слезиться глаза, как только они попали на свет. Да и радоваться особо было некогда, да и преждевременно. Ещё ничего не было ясно — удастся ли им побег или нет. Ведь, в конце концов, колдун сможет освободиться, и тогда за ними начнётся погоня. Надо было торопиться, но прежде им надо было забрать у кузнеца своё оружие и лошадей, а из гостиницы припасы и оставленные там вещи, которые, как они надеялись, хозяин не выкинул вон, хотя они оплатили всего два дня пребывания в его заведении, а прошло значительно больше времени.

Они поспешили отправиться в кузню. На город уже опустилась ночь. Улицы освещали тусклые масляные фонари, и сориентироваться в темноте было довольно трудно, но совместными усилиями им удалось это сделать, тем более что среди них были местные жители, хорошо знающие город. Так что много времени это не заняло. После этого они пошли в ремесленный квартал, на улицу кузнецов. В этот час можно было ожидать, что на них попытаются напасть какие-нибудь тёмные личности, которые были не в ладах с законом. Но этого не произошло. Если их кто и видел, то, наверное, решил, что связываться с такой большой кампанией себе дороже. Хотя оружия у них на виду и не было.

Так что поначалу они вообще никого не встретили. Эдвин, несмотря на то, что ему трудно было поспевать за своими здоровыми товарищами, всё же старался не отставать и даже не подавать вида, как ему тяжело, хотя боль от многочисленных ран отдавалась во всём теле, особенно в изломанных, босых ступнях. Лоран, которому тоже было тяжело идти вровень со всеми, всё же был не так сильно изувечен, как принц, поэтому он почти не отставал от своих соратников. А вот принцу пришлось куда хуже. Но он не хотел отвлекать внимание друзей от гораздо более важного, по мнению Эдвина, дела и терять на это время. Тем более что сейчас друзья кроме, как посочувствовать Эдвину, всё равно ничем помочь не могли.

Конечно, можно было пойти сразу в гостиницу, чтоб не проделывать лишний путь, но тогда бы пришлось всё объяснять. Да к тому же, это было небезопасно. Хождение в одиночестве по ночным улицам незнакомого города без оружия могло спровоцировать грабителей на нападение. Значит, кому то из ребят надо было бы идти с Эдвином, но разделяться в их положении было ещё опаснее со всех точек зрения. Да и бессмысленно. В этом мог быть смысл, если бы они могли одновременно сделать два разных дела — одни бы, допустим, пошли за оружием и лошадьми, а другие за припасами, но их для этого было слишком мало. Даже если бы меньшая часть отправилась к кузнецу и смогла вынести всё оружие и вывести коней, то остальные всё равно бы не смогли забрать без лошадей все припасы, приготовленные на несколько дней пути для такого количества людей и животных. Поэтому Эдвин, чтобы не вызвать обсуждения этой проблемы и не нужные споры, и не терять на это время, предпочёл промолчать и также молча терпеть. Чему он за этот тяжелейший для него поход уже давно успел научиться.

Но всё же, мало-помалу, как он не торопился, юноша начал отставать. В первое время это было не очень заметно, просто он плёлся позади, стараясь не выпускать никого из вида. Но постепенно ему все всё труднее и труднее становилось это делать. Тело налилось томительной тяжестью, хотелось всё бросить, забыть обо всём, лечь куда-нибудь, а хоть бы прямо на мостовую — сейчас было всё равно — и заснуть. Но этого он не мог себе позволить и ковылял за всеми из последних сил, только подчиняясь свойственным ему упорству и силе воли. Звать к себе и задерживать всех ему не хотелось. Эдвин решил, что пока все остальные будут разбираться с кузнецом, он как раз дотащится до места. Но этому плану не суждено было сбыться.