Так и получилось, что, вытянув из меня основательную сумму «на непредвиденные расходы», Улитка за пару дней соорудил обстоятельный донос на серебряном подносе, который и преподнес в театральных декорациях моей квартиры. Гул затих, он вышел на подмостки. Прислонясь к дверному косяку, он попотчевал меня занимательным дискурсом в прошлое.
– Обвиняемая сменила семь мест службы за два года, – начал он и, сделав эффектную паузу (тишина послушно зазвенела), продолжал: – Это я легко выяснил у нашей Маруси, которая тоже была весьма заинтригована этим пикантным обстоятельством. Итак, номер первый: фирма «Бегемот» – софтверная шарашка с гиппопотамскими амбициями и котнаплакальной зарплатой. Починяет примусы. Существует до сих пор. Расположена, кстати, прямо под нами, на четвертом этаже, занимая большую и, будем откровенны, самую ветхую его часть. Забавное совпадение, не правда ли? Преступника тянет на место преступления... М-да. Так вот, обвиняемую там помнят довольно хорошо и, кажется, вынашивают планы мести. Дозвонился я к этим парнокопытным без труда и был тут же передан из учтивых лапок секретарши в цепкие копыта начальства, которое, в ответ на мои фантастические враки о приеме на работу их бывшей сотрудницы, жиденьким елейным фальцетом по всей форме меня допросило. Тот еще типчик! Но я, разумеется, держался молодцом и под шумок необходимые сведения из него таки выдавил. Так что вот тебе сок с мякотью без не идущего к делу жмыха: работала месяца три, не скандалила, не плела интриг, с обязанностями справлялась удовлетворительно, ни с кем особенно не общалась и ушла без всякой видимой причины, несмотря на баснословные посулы руководства. Не представляю, правда, какие там могли быть посулы у этого прижимистого папана. Ладно, идем дальше. В номерах втором и пятом – банк «День», вэб-студия «Кролик и Ко» – с незначительными оговорками то же самое. Во втором обвиняемой платили побольше, в пятом сулили отправить в командировку за кордон – она, естественно, ни в какую, и усом не повела. В номере третьем (ООО «Дэйдримс») ее хоть убей не помнят, думается, не врут – это форменный дурдом; в шестом (студия вэб-дизайна «Завтрак у Тиффани») меня недвусмысленно послали, а номер семь прекратил свое существование две недели назад (кстати, это был банк «Сириус», ты где деньги хранишь?). А вот номер четвертый – зубр гейм-индустрии «Флинт», по словам похожей на рафаэлевскую «Мадонну с гранатом» секретарши, которую я с замиранием сердца пригласил на кружечку капуччино, до сих пор под впечатлением от ухода обвиняемой: после того как она уволилась накануне повышения по службе, похерив деньги, лесть и угрозы (в таком именно порядке), компания погрузилась во мразь, гниль, смерть, где дует ветер и мигают звезды над амбарами, фарами, барами, парами. Короче, сотрудники, следуя дурному и заразительному примеру нашей попрыгуньи, стали один за другим увольняться. HR’ы с ног сбились от задушевных разговоров и улещиваний (у них там в кабинете даже «кушетка для бесед» имеется, короче, в психоанализе они тертые калачи). Устроили уголок отдыха, бесплатные обеды и абонемент в бассейн по субботам. Но, как говорится, поезд скрылся за углом, матросы гибли, крысы бежали, птички клином потянулись в более теплые края. Или, как художественно выразилась интервьюируемая, компанию охватила «форменная эпидемия чумы».
– Любительница Камю, не иначе.
– Может быть. Так, с послужным списком обвиняемой все. Прошу обратить особое внимание на следующую пуанту в ее карьерной кривой: программист-программист-тестер-программист-вэб-дизайнер-программист-программист. Любопытная кардиограмма!
– И что же в ней такого любопытного?
– А то, что из программеров в тестеры – это я еще понимаю: не состоялся, облажался, не дотянул человек и т.д, но дальше! Из тестеров программеры не родятся, это знает каждый школьник. Притом заметь, что из тестеров хиреющей мечты – в программеры «Флинта» – мечты реализованной! Это нонсенс! Такого не бывает! Плохих программеров в эти джунгли не пустят. Знаешь, сколько там пиастров платят в месяц?
– И что?
– И то, что сам собою напрашивается вопрос: на кой черт обвиняемая поперлась в тестеры, если она хороший программер?
– Развеяться. Познать все грани ай-тишной Вселенной.
– Как бы не так! Ты знаешь, сколько тестер получает и сколько – программер? Это несопоставимые цифры. Она свой гонорар добровольно урезала втрое.
– И?
– И – мораль сей басни: наша стрекоза буйно помешанная.
– Это все? – Я был слегка разочарован.
– Нет, вы только посмотрите на него! Мой юный любитель сенсаций! Тебе разве мало? Объект слежки выведен на чистую воду, зло наказано, добро торжествует...
– Насчет «выведен на чистую воду» я бы не спешил...
– Почему? Скачет по работам, на контакт не идет, к карьере равнодушна, к деньгам – тоже. Ее бросает из программеров в тестеры, из тестеров в программеры, потом из программеров несет в вэб-дизайнеры... Она виляет, как сдутое колесо. О чем спорить? Это помешанная, тут и к бабке не ходи.
– Ты ничего не сказал по поводу книги.
– Да, тут ты прав. Глухой номер.
– А что говорит ее, то есть твой, дядя?
– Не пори ерунды! Сунься я с расспросами, он мигом все просечет. Он дядька не промах.
– Они вдвоем живут?
– Нет. Есть еще Тим и Чио.
– Чио – это такая девушка, похожая на волан?
– Гм... даже и не знаю, что тебе ответить. Там есть еще Лева, но на волан он похож меньше всего. И является время от времени некий Черныш, то ли юрист, то ли врач, то ли просто друг семьи...
– Что за птица?
– Дрозд.
– Ладно, ты говоришь, твой дядя – человек состоятельный...
– Ничего подобного я не говорил.
– А чем он занимается?
– Ничем. Живет в свое удовольствие.
– А деньги на удовольствия у него откуда?
– Не знаю. В молодости он был то ли шутом, то ли поваром. В общем, человек с артистической жилкой, как и вся наша семья.
– И теперь он прожигает жизнь на скудную пенсию шута?
– Может, он откладывал на черный день.
– Как и вся ваша семья. Кстати, давно хотел спросить: как получилось, что он карлик? У вас в семье, кажется, все очень рослые.
– Он был слабенький с детства, и как-то раз неудачно упал. В результате – перелом шейки левого бедра и эффектная внешность на всю жизнь. Что же касается Жужи...
– Да, почему она увольняется?
– Кто знает? Чужая душа – потемки, как сказал поэт. Тем более, когда крыша поехала...
– Но она ведь как-то аргументировала это дело своим работодателям?
– О да. Стандартный набор и явно не из ее лексикона. Все эти «перспективы» и «новые горизонты» явно притянуты за уши. И вот еще что. Мне тут звонили... Из номера четвертого и пятого. Какие-то типы... Я дал им твой телефон.
– А что им нужно?
– Не знаю. Что-то темнят... может, надеются получить с тебя возмещение морального ущерба.
– Не дождутся, – ухмыльнулся я.
– Ну, а я так точно нуждаюсь в возмещении, – расплылся в улыбочке он.
– Улитка, уймись! Я же давал тебе на «непредвиденные расходы», и даже сверх того! А ты и потратился только на капуччино. И то, зная тебя... Не удивлюсь, если платила девушка.
– За кого ты меня принимаешь? – наигранное возмущение. – Обе кружки за счет заведения! Хозяин у меня в долгу. И вообще, непредвиденные расходы моральной стороны вопроса не касаются. Моральный ущерб – совсем другая петрушка. Копаться в грязном белье – удовольствие на любителя. Организм мой истощен.
Вздохнув, я полез за кошельком. Иллюзия собственной чистоты – дорогое удовольствие.
Номер пятый не замедлил объявиться. Светало. Очумело горланила какая-то птица за окном. Я посмотрел на часы – пять утра. Мобильный с неизвестным номером на экране угрожающе вибрировал и тыкался в подушку. Я почему-то сразу решил – номер пятый.
– Вы, собственно, кто? – без экивоков приступил он.
– А вы, собственно, кто? – Мне тоже палец в рот не клади, особенно на рассвете.
Пыхтение, обиженный выдох. Назвал свою фамилию.
– Бизе – как композитор?
– Безе – как белки с сахаром.
– Как поэтично. Вы француз?
– Я украинец. Вас это смущает?
– Нет, с чего бы вдруг?
Помолчали.
– Вы знаете, который час? – не вытерпел я.
– Не в том дело.
– А в чем?
Что за псих? – мелькнуло на задворках сознания. Птица продолжала горланить.
– А в том, что на днях один субъект звонил ко мне на работу – студия «Кролик и Ко» – по поводу Жужи... Он дал мне ваш телефон, как заинтересованного лица. Вы ведь Евгений?
– Допустим, я.
– Тогда, возвращаясь к первому вопросу...
– К первому? А, ну да... Я Жужин друг... в некотором смысле... то есть, можно сказать, хороший знакомый... по работе.
– И что же, хороший знакомый, вы на всех сотрудников заводите личное дело?
– Н-нет.
– Вы этим по долгу службы занимаетесь или, так сказать, по велению души?
– По велению... То есть...
– Ясно. А скажите, сколько она у вас работает?
– Около месяца.
– Ага... Ну что ж, пора.
– Что «ага» и что «пора»? – Я поднялся, с силой захлопнул окно, оборвав адские птичьи трели на самой высокой ноте.
Другая пташка тем временем продолжала:
– Ничего. Вы, главное, не нервничайте.
– Я вас не понимаю... Зачем вы вообще звонили?
Оба мы психи, – мелькнуло на задворках сознания еще раз.
– А вам и не нужно понимать. Всего хорошего, хороший вы мой.
– Постойте, мне о многом нужно вас спросить. Это очень важно. Вы хорошо знаете Жужу? Не могли бы мы...
– Не могли бы. И вот еще что: на этот номер не звоните. Это не мой телефон... Все. Мне нечего больше вам сказать.
Короткие гудки. Я, конечно, сунулся по запретному номеру. Голос на том конце был сонный, злой и женский: «Нет. Здесь не живет. Выясняйте сами» – и снова гудки.
Номер четвертый заявил о себе в тот же день. Он долго и занудливо здоровался, рассыпался в извинениях и юлил, прежде чем перейти к делу. Меня не покидало ощущение, что он выдолбил в моей голове небольшое отверстие и вкрадчиво затащил туда свои влажные ворсистые телеса. Еще разговаривая с ним по телефону, я не мог отделаться от брезгливого чувства, будто говорю не с человеком, а с каким-то червяком, скользким кольчатым слизнем. Его блеющий голос старой беззубой козы, его мягкая, как размякшая в кармане конфета, повадка невероятно раздражали, и если бы меня попросили в двух словах охарактеризовать этого человека, я бы, не задумываясь, сказал: студенистый, блеющий червяк. Он сам задавал вопросы (блея и вихляя кольцами), выклянчил у меня встречу и горячо распрощался. Ощущение гадливости не покидало меня до самого вечера и еще усилилось, когда я в назначенное время оказался в пропитом, кошатиной отдающем баре на набережной. Через некоторое время явился он, и гадливость уже не знала предела. Его звали Кихленко-Гримасов – одно это двойное недоразумение вместо фамилии чего стоит! Имени не помню. Я почему-то сразу нарек его Кюхлей, хотя первоисточник ничем такого мерзкого сравнения не заслужил.
Бывает так, что телефон, словно в отместку, коверкает человеческий голос до неузнаваемости, делая скромника хамом, юную хохотушку – угрюмой чувырлой, но совсем не так было в этот раз. Этот – человек? нет, не человек, – этот несчастный, до мельчайшего кольчатого изгиба соответствовал своему голосу. Худосочный, низенький, со слипшимися и редкими, как у новорожденного, волосами, сквозь которые просвечивает то ли кожа, то ли чешуя, с лоснящимся, словно выкупанным в масле лицом, тонким скользким носом и бледными губами. Кюхлины прозрачные глаза наводили на мысль о том, что природа задумала их голубыми, что начала даже их разукрашивать, но бросила эту затею на полпути. Из телефонного разговора я понял, что он программист, и, учитывая авторитет «Флинта», я приготовился к встрече с хорошо упакованным типчиком с мобильным в каждом кармане и топорным джипом за углом. Но, однако, как я уже сказал, вид у него был в точности такой же, как и голос, – жалкий и блеющий. Засаленные джинсы, клетчатая рубашка (такие были еще у моего деда), ветровка странного желтовато-серого цвета и, несмотря на теплынь, вязаная синяя с розовым грязным помпоном шапка, которую он, остановившись у стойки рядом со мной, неуклюже стащил (и лучше б он этого не делал). Пока Кюхля радостно жал мне руку (я украдкой отер ладонь о штанину) и заказывал себе пиво, я жидко улыбался и раздумывал, как бы незаметно улизнуть. Думаю, гримаса у меня на лице была страшная, потому что он, сделав глоток и все так же улыбаясь, проблеял:
– Вам нехорошо?
Я весело замахал руками на подкатывающую тошноту: что вы, что вы! Отпивая маленькими глоточками из грязного стакана и кривясь после каждого такого глотка, словно от зубной боли, Кюхля заговорил, и говорил, должно быть, очень долго. Я старался не смотреть на него и не мог побороть соблазна, как не может оторвать взгляд от гомункулуса в пробирке посетитель кунсткамеры. Его слова летели мимо меня, и потому я очень удивился, когда вдруг понял, что Кюхля пытается окольными путями выманить у меня рабочий адрес и телефон и нащупывает, мучительно нащупывает своим кольчатым хвостом Жужу. От него несло потом, старой одеждой, еще чем-то сальным и заскорузлым – не будучи чувствительным к запахам, я с удивлением подмечал все эти детали. Зачем ему Жужа? Старые счеты? Досужее любопытство? Не похоже. И тут все разъяснилось.
– Я вижу, вы мне не доверяете.
– Ну что вы...
– Вас можно понять. Но, видите ли, в чем дело... Это очень деликатный вопрос.
– Можете полностью на меня положиться.
– Мы – я и Жужа – любим друг друга, – расплылся в улыбке, глотнул, поморщился. Мне захотелось его растоптать, и только бесконечная, мучительная гадливость меня останавливала.
– Да. Это началось уже давно, еще когда она работала у нас. Мы сразу поняли, что созданы друг для друга. Вы верите в любовь с первого взгляда? Нет? А я верю. О, вы себе представить не можете...
– И вы, значит, с тех самых пор встречаетесь?
– Мг-м... Как бы вам сказать... Нет, не то чтобы встречаемся. Жужа, знаете, очень ранимое существо. И очень меня любит... И не может просто так открыть свои чувства...
– Встречаетесь или нет?
– Вам не понять. Она меня любит, кому как не мне об этом знать. Я очень долго и осторожно за ней ухаживал. Видели бы вы, какая она была в самом начале...
– Представляю. И что же произошло?
– Она вдруг, с бухты-барахты, уволилась.
– Да что вы говорите!
– Да. Это было как... как гром средь ясного неба. Я очень поздно об этом узнал, в последний день, она уже вышла в коридор. Побежал за ней к лифту...
– Действительно, поздновато.
Блеянье, крики, скользкий Кюхля в коридоре перед лифтом – меня передернуло. Глинистый комок в горле заворочался, как живой.
– Я упрашивал, я умолял...
– А она?
– Заскочила в лифт.
– Ну и вы б за ней.
– Я не успел.
– Досадно.
– Да. – Губы его скривились, то ли от мерзкого пойла, то ли от нахлынувших воспоминаний.
– И даже ничего вам не сказала на прощанье?
– Сказала, – уставился на меня своими прозрачными глазами. – Прокричала из лифта, что напишет обо мне.
– Где напишет? – насторожился я.
– Не знаю.
– И что же вы от меня хотите?
– Ее телефон... Адрес... Что угодно, – подобострастно осклабился, замигал. Слепая Кюхля.
– Нет.
– Но почему?
– Это дело не только деликатное, как вы абсолютно верно выразились вначале, это личное ее, Жужи, дело. Я не вправе, даже имей я такую возможность, втайне от Жужи раздавать направо и налево ее телефон. И у меня нет ее телефона, кретин! (мысленно заорал я)
– Да... Конечно, вы правы. Но она сама не понимает, чего хочет...
– Ну, – я поднялся со стула, – мне пора, извините.
– Постойте. – Он вскинул руку, чтобы меня удержать. Я ловко увернулся, шагнул в сторону. Прикоснись он ко мне – и я за себя не ручаюсь. На минуту мне показалось, что он сейчас погонится за мной, так же, как он гнался за Жужей. Или упадет на колени. Червяк.
– Я очень вас прошу... Скажите ей обо мне.
– Непременно. Прямо завтра.
– Обещаете?
– Ну да. С утречка. В девять ноль одну.
– В девять ноль одну?
– Мне пора.
– Постойте! Я вам так благодарен!
– Не стоит. Ну, всего хорошего.
– Можно я вам позвоню, узнать, как все прошло?
– Н-нет. Видите ли, это не мой телефон. И... я уезжаю. На той неделе...
– Но как же...
– Она сама вам позвонит.
– У нее нет моего номера. Постойте, я сейчас запишу...
Пока он копался в своих серовато-желтых струпьях (много, много слоев), я швырнул деньги за пиво на стойку и, не оборачиваясь, со всех ног бросился к выходу. Зыбкие силуэты прохожих, лимонные шары фонарей, влажный асфальт, жизнь.