Не знаю, из-за чего — то ли из-за накопившейся за день усталости, то ли из-за успокоительного действия запаха дыма, поднимавшегося от кусков термитника, которые мы бросили в огонь, чтобы отогнать москитов, — но я в эту ночь спал как убитый. Утром, едва открыв глаза, я приподнялся в своем гамаке и, увидев, что остальные еще не проснулись, спрыгнул на землю. Протерев глаза, я подумал, что сейчас надо бы отправиться на поиски каких-нибудь фруктов на завтрак. Однако когда я убрал руки от лица, я с превеликим ужасом обнаружил, что мы в своем лагере не одни.

Примерно в метре от моих босых ног, на потухших углях нашего костра, наполовину закопавшись в пепел, свернулась кольцами громадная змея. Смерив взглядом ее длину и толщину, которая была сопоставима с толщиной моей ноги, я поначалу подумал, что это небольшая анаконда, однако ее необычный желтоватый цвет и черные треугольники на спине заставили меня заподозрить, что это никакая не анаконда.

Рептилия, почувствовав, что неподалеку от нее кто-то шевелится, подняла голову, и я увидел ее глаза с узкими, как у кошки, зрачками. Это было явным свидетельством того, что передо мной находится ядовитая змея, а точнее, огромная ядовитая змея. А тут как назло по другую сторону от потухшего костра только что проснувшаяся Кассандра тоже спрыгнула на землю из своего гамака и стала, прищурившись, потягиваться и громко зевать. Пару секунд спустя, почувствовав, что происходит что-то неладное, мексиканка быстро посмотрела туда, куда смотрел я, и увидела свернувшуюся кольцами на пепле змею, которая угрожающе подняла свою треугольную голову в мою сторону.

Однако этих двух секунд вполне хватило и змее, чтобы заметить Кассандру. Повернувшись к ней, рептилия сделала то, что обычно делают змеи, когда чувствуют себя загнанными в ловушку.

Резко выпрямив свое похожее на пружину трехметровое мускулистое тело, она бросилась с раскрытой пастью на мексиканку, которая при этом успела лишь испуганно вскрикнуть и сделать шаг назад. Я же, предугадав на подсознательном уровне действия змеи, долей секунды раньше машинально и с молниеносной скоростью рванулся вперед и каким-то невероятным образом умудрился схватить змею за хвост, тем самым не позволив ей допрыгнуть до Кассандры. Это мое действие спасло мексиканку: рептилия тут же повернулась назад, оставляя в покое Касси и переключая все свое внимание на более близкую угрозу. А может, правильнее было бы сказать «жертву».

Я, не выпуская из рук хвост змеи, стал быстро пятиться и волочить за собой змею, полагая, что тем самым лишу ее возможности напасть на меня. Однако уже через пару секунд я, случайно споткнувшись о рюкзачок, упал навзничь на землю и невольно выпустил хвост змеи из рук. Рептилия, теперь уже по-настоящему рассвирепев, зигзагообразными движениями быстро скользнула в мою сторону, и я с ужасом увидел, что она остановилась между моими ногами. Затем, вытянув тело с чешуйчатой кожей, она подняла свою ужасную голову едва ли не на метр от земли и уставилась на меня своими злобными глазами. После этого, убедившись в том, что мне от нее не убежать, змея медленно открыла пасть, обнажила острые клыки, с которых капал яд, и слегка отвела голову назад, чтобы в следующее мгновение броситься на меня и попытаться укусить в лицо — место, при укусе в которое, как кто-то объяснил всем ядовитым змеям мира, змеиный яд действует с наибольшей эффективностью.

Убежать от нее я и в самом деле уже не мог.

Я инстинктивно выставил перед собой руки, пытаясь защититься, и стиснул зубы, ожидая, что змея вот-вот меня укусит и тем самым исключит из числа живых.

Однако, как ни странно, вместо этого я вдруг почувствовал, как на меня шлепнулось что-то тяжелое.

Я развел руки в стороны и увидел, что на моем животе трясется в конвульсиях, брызгаясь кровью, обезглавленная змея.

Все еще не понимая, что произошло, я с ошеломленным видом посмотрел направо от себя и увидел, что там стоит Касси. Она держала в руке мачете, по лезвию которого стекала кровь.

— Я уже давно хотела отчебучить что-нибудь подобное… — сказала она, откинув назад упавшую ей на лоб прядь волос, и нервно улыбнулась.

В это утро, само собой разумеется, мы позавтракали змеей, которая, как нам сообщил Иак, называлась сурукуку. Это была одна из тех ядовитых змей, которых больше всего боялись жители бассейна Амазонки. Поскольку она имела обыкновение спать, зарывшись в пепле потухшего костра, про нее ходили легенды, что она умеет гасить пламя. Она была такой огромной, что после завтрака у нас осталась от нее почти половина, и по предложению мексиканки, перед тем как мы снова тронулись в путь, я повесил оставшийся от нее кусок — длиной более метра — себе на шею, как будто это был весьма причудливый шарф. Теперь у нас имелся небольшой запас свежего мяса.

В это утро сельва казалась уже не такой непролазной, как в предыдущий день, а потому мы шли заметно быстрее. Наверное, именно по этой причине, а может, потому что сквозь верхние ярусы растительности здесь проникало немножко солнечного света или же просто потому, что нам удалось вдоволь наесться, мы все пребывали в гораздо более бодром настроении. Профессор Кастильо иногда даже вдавался в рассуждения на одну из тех очень скучных тем, на которые он любил разглагольствовать. Кассандра, в свою очередь, рассказывала о неожиданных открытиях, сделанных при проведении археологических раскопок, в которых она участвовала в Гибралтарском проливе возле города Барбате, а Иак время от времени показывал нам различные местные растения и объяснял, какими целительными и прочими свойствами они обладают: например, жарака помогала при укусах змей, инмортал-де-пантано — при кровотечениях, а парапара, представляющая собой маленький белый цветок безобидного вида, в высушенном и измельченном виде при обычном контакте с кожей вызывала легкий зуд, за которым следовало временное онемение. Что касается меня, то я попытался развлечь своих спутников одной из песен Джека Джонсона, однако в середине второго куплета прямо над нашими головами раздался раскат грома, и Касси с профессором заявили, что это предупреждение с небес, и заставили меня замолчать.

Еще я — просто от скуки — то и дело поглядывал на компас, удостоверяясь, что мы идем строго на запад. Иак пытался, хотя и без особых успехов, охотиться. На мой взгляд, охотился туземец каким-то странным способом, заключавшимся в том, что он ложился спиной на землю, натягивал свой огромный лук при помощи одновременно и ног, и рук — чтобы натянуть его как можно сильнее — и затем стрелял в какую-нибудь из обезьян, которые все в меньшем и меньшем количестве перепрыгивали над нами с дерева на дерево. Каждый раз, когда Иак промахивался, он разочарованно качал головой и смущенно улыбался.

Когда мне стало совсем уж скучно, я вдруг вспомнил о том, что произошло пару дней назад.

— Касси, — обратился я к мексиканке, обогнав профессора и пристроившись прямо за ней. — Что ты собиралась сказать мне два дня назад?

Кассандра наполовину обернулась и подняла бровь.

— Два дня назад? А ты не мог бы уточнить, когда именно?

— Да, конечно. Когда нас окружили на песчаном острове кайманы, нам показалось, что нас ждет смерть, и… — я слегка улыбнулся, — и ты, по-моему, захотела сказать мне что-то очень важное.

Мексиканка поморщилась и посмотрела вверх, словно бы стараясь что-то припомнить.

— Не-е-е, не помню. — Она отрицательно покачала головой. — Признаться, я вообще не понимаю, о чем ты говоришь.

— А-а… А еще ты, наверное, не помнишь того, что собиралась сказать мне, когда мы чуть не упали на гидросамолете в водопад, да?

— Да, тоже не помню.

— Понятно… А тебе известно, что врать-то ты не умеешь?

Мексиканка, ничего не ответив, ограничилась тем, что еле заметно улыбнулась и снова стала смотреть вперед.

Сделав еще несколько шагов, я услышал, как профессор, идя позади меня, сердито ворчит. Обернувшись, я увидел, что он яростно чешет себе спину и чертыхается, проклиная местную фауну.

— Не знаю, что за тварь меня укусила, — пробурчал он, — но у меня там с самого первого дня ужасно чешется, а еще там образовалась огромная опухоль.

— Да ну хватит уже, проф, — сказал я шутливо-сердитым голосом. — Выкиньте эти глупости из головы и перестаньте чесаться. Я уверен, что ничего у вас там нет.

— То есть как это нет? Я тебе клянусь, что чешется так, что я едва не схожу с ума и мне даже кажется, что там, под кожей, что-то шевелится.

— Проф, прошу вас, не впадайте в паранойю.

— Паранойю? — негодующим тоном воскликнул профессор. — Смотри!

Обогнав меня, он задрал на своей спине рубашку.

Под правой лопаткой у него и в самом деле появилась какая-то странная опухоль диаметром с шарик для игры в настольный теннис, в середине которой виднелось маленькое пятнышко крови.

Однако что поразило меня больше всего, так это то, что внутри этой опухоли и в самом деле что-то шевелилось.

Мы усадили по пояс голого профессора на ствол поваленного дерева. Затем я стал водить лезвием своего ножа над пламенем разведенного нами маленького костра, чтобы дезинфицировать лезвие, а мексиканка и Иак, сев слева и справа от профессора, принялись его подбадривать, а также приготовились крепко схватить его и удерживать с двух сторон, когда придет время делать надрез.

Решив, что на остром лезвии ножа уже не осталось болезнетворных микробов, я подошел к профессору со спины и положил ему руку на плечо.

Он повернул голову ко мне, и в его глазах засветился страх.

— А ты когда-нибудь это делал? — встревоженно спросил он.

— Вы и вправду хотите, чтобы я вам на этот вопрос ответил?

— Черт бы тебя побрал, Улисс… — пробурчал профессор. — Сейчас одна из тех ситуаций, когда вполне можно было бы соврать.

— Не переживайте, — сказал я ему уже в десятый раз за последние десять минут. — Все будет хорошо. Я знаю, что делаю.

Кассандра молча посмотрела на меня: в ее глазах застыл немой вопрос.

Я ответил ей точно таким же взглядом и тоже молча, а потом, испытывая некоторую неуверенность, слегка поморщился и пожал плечами.

Профессор, не зная об этом моем молчаливом признании собственной некомпетентности, закусил зубами палочку, подготавливая себя к маленькой хирургической операции, для проведения которой у нас, конечно же, не имелось абсолютно никаких обезболивающих средств. Не было даже самой обычной бутылки виски, которое в художественных фильмах нередко используют в качестве «обезболивающего средства» для тех, кому приходится делать операцию в не совсем подходящих для этого условиях.

— Я готов, проф, — спокойно произнес я, пытаясь казаться невозмутимым. — Сейчас приступим. Я посчитаю до трех и затем сделаю надрез. Договорились?

Профессор, сжимая зубами палочку, неохотно кивнул.

— Готовы? Раз…

Я, не досчитав до трех, резанул по опухоли абсолютно неожиданно для профессора, отчего тот, резко дернувшись, выплюнул палочку и издал такой вопль, какой, наверное, было слышно в сельве на много километров вокруг.

Если бы Иак и Кассандра не держали его крепко с обеих сторон, он наверняка бы набросился на меня с кулаками. А так он, краснея от гнева и боли, просто выпалил в мой адрес целую пулеметную очередь невоспроизводимых ругательств.

— Готово, проф, — сказал я, промывая рану водой. — Думаю, было лучше, что я резанул неожиданно для вас.

— Да иди ты к черту с этим своим «лучше»! — запротестовал профессор. — Так никто не делает…

Я, игнорируя его бурчание, стал внимательно рассматривать сделанный мною не очень глубокий надрез длиною в пять сантиметров. И вдруг из него появилось нечто такое, что, как мне казалось раньше, встречается только в художественных фильмах.

Это была какая-то личинка толщиной почти в полсантиметра, с губастым черным ртом и малюсенькими крючкообразными лапками. Она высунулась из раны, словно маленькое противное инопланетное существо, и с вызывающим видом уставилась на меня, осмелившегося ее потревожить.

— О Господи!.. Это еще что за чудище? — испуганно спросила, стоя рядом со мной, Кассандра.

— Что? Что там такое? — встревожился профессор, забывая на некоторое время о боли и пытаясь обернуться.

Ответ на его вопрос прозвучал из уст Иака.

— Это сутуту, — как ни в чем не бывало пояснил тот. — Муха, наверное, укусить несколько дни назад и оставлять личинка, и личинка расти много.

— А как мы ее вытащим? — спросил я, заметив, что мерзкая личинка стала пятиться в глубину опухоли. — Наверное, нужно сделать более глубокий надрез.

— Об этом не может быть и речи! — воскликнул, приходя в ужас, профессор.

— Это не нужно, — сказал туземец со снисходительной улыбкой. — Сутуту любить музыка.

Под нашими любопытными взглядами Иак поднял с земли какой-то прутик и, взяв у меня нож, заострил им кончик прутика так, что тот стал похож на острие иглы. Подойдя затем к профессору, крутившемуся то в одну, то в другую сторону в безуспешных попытках взглянуть на свою спину, он начал делать то, чего мы в данной ситуации от него аж никак не ожидали, — он начал свистеть.

Мы вдвоем с Кассандрой с недоумевающим видом переглянулись, увидев, что туземец насвистывает засевшей в спине профессора личинке какую-то мелодию, — так, как это делает понравившейся ему самке щегол-самец. Однако затем прямо на наших глазах произошло нечто невероятное: личинка высунула из раны сначала голову, а затем и вообще частично вылезла и стала двигаться подобно змее, загипнотизированной флейтой факира. Я не мог поверить своим глазам. Это был один из тех случаев, рассказывать про которые бесполезно, потому что все равно скажут, что ты привираешь, — как бы ты ни клялся, что говоришь правду.

Когда уже почти половина туловища личинки оказалась снаружи, Иак быстрым движением правой руки проткнул личинку заостренным прутиком насквозь и вытащил ее из раны, отчего профессор вскрикнул от боли, а мы с Кассандрой облегченно вздохнули.

Затем туземец взял немного волокон лианы, которая называлась «обезьянья лестница», полил их красным соком дерева, называемого «драконьей живицей», тщательно эти увлажненные волокна размял, плюнул на них пару раз и, покрыв получившуюся массу сверху грязью, приложил ее к ране профессора, обещая при этом, что боль скоро ослабнет и загноения раны не произойдет. Нам с Касси после того, как он весьма своеобразным способом расправился с личинкой, не оставалось ничего другого, кроме как ему поверить.