Ноябрь 2011 года. Утро

Мои руки, облаченные в толстые неопреновые перчатки, так онемели от холода, что я едва мог шевелить пальцами. Я уже больше часа находился на девятиметровой глубине, где продрог даже в костюме для подводного плавания из неопрена пятимиллиметровой толщины. Видимость из-за поднявшихся со дна мельчайших частичек ила была такой плохой, что, если бы надо мной вдруг стало проплывать какое-нибудь судно, я, наверное, заметил бы его киль лишь после того, как он задел бы мою голову. Когда я решил проверить давление в баллонах, мне пришлось поднести манометр почти к самому стеклу своей маски. Я увидел, что стрелка находится ниже отметки в тридцать атмосфер, то есть уже в красном секторе. Времени у меня оставалось немного. Нужно было поторапливаться.

При помощи подводного металлоискателя «Экскалибур-1000» мне за время пребывания под водой удалось обнаружить уже больше десятка не имеющих никакой ценности предметов, которые покоились в рыхлом иле. Морское дно здесь представляло собой очень жидкую кашицу, и, не имея возможности хоть что-то разглядеть, я с большим трудом мог определить, где заканчивается вода и начинается само дно. Поэтому мне приходилось в буквальном смысле слова зарываться в ил, чтобы доставать предметы, обнаруженные металлоискателем, и затем складывать их в сетку, привязанную к моему свинцовому поясу.

Я подсчитал в уме, что на такой глубине мне хватит воздуха еще на пять-десять минут, а потому, несмотря на то что я находился на грани гипотермии и мое тело уже вовсю требовало как можно быстрее выбраться из воды и разыскать ближайшую печку, возле которой можно было бы согреться, решил еще один раз — уже последний — «пошарить» по морскому дну. Я установил металлоискатель на максимальный уровень чувствительности, хотя и знал, что в этом случае он может начать чувствовать даже то железо, которое имеется в ядре Земли.

Я пару раз попытался нащупать регулятор чувствительности, расположенный на корпусе металлоискателя, однако из-за онемения рук и большой толщины неопрена это было все равно что вдевать нитку в иголку пальцами ног.

«Кот в перчатках мышей не поймает», — вспомнилась мне поговорка. «А в таких вот перчатках вообще можно разве что ковыряться в дерьме», — мысленно добавил я.

Я снял перчатку с правой руки и, стараясь не потерять ее, на ощупь нашел в окружающей меня коричневой жиже регулятор чувствительности металлоискателя, а затем повернул его так, чтобы установить уровень чувствительности прибора на максимум.

Как я и предполагал, металлоискатель тут же начал издавать истерические сигналы, означающие, что он обнаружил где-то подо мной какую-то дребедень, в которой содержалось немножко металла. Однако я не мог терять на нее время, а потому решил проигнорировать это пиканье, надеясь, что металлоискатель в конце концов издаст такой специфический звук, который станет надежным подтверждением присутствия где-то рядом со мной металла высокой плотности.

Я чувствовал натяжение веревки, привязанной к тяжелому свинцовому грузу, который служил мне ориентиром и вокруг которого я перемещался по спирали, все время увеличивая зону поиска. Я напрягал слух, стараясь не пропустить сигнал, который был мне нужен, и то и дело подносил манометр к своему лицу, видя при этом, что стрелка находилась уже ниже отметки в двадцать атмосфер. Я чувствовал, что при каждом очередном вдохе мне приходится все сильнее и сильнее напрягаться для того, чтобы втянуть в себя воздух из регулятора.

«Еще одну минуту — и валю отсюда», — подумал я.

И тут я услышал приглушенное и, как мне показалось, доносившееся откуда-то издалека пиканье металлоискателя.

Я с удивлением повернулся и расположился прямо над тем местом, над которым раздался этот сигнал. Сигнал повторился. Я перестал обращать внимание на пиканье металлоискателя и, достав из кармана плавательного жилета что-то вроде маленьких грабель, повернулся лицом к дну и выставил руки перед собой, надеясь, что обнаруженный металлоискателем предмет находится в иле не очень глубоко.

Чтобы повысить чувствительность рук, я снял перчатки и погрузил голые ладони в неприятный на ощупь ил, отчего из него тут же поднялась целая туча каких-то мелких частичек, полностью лишивших меня возможности хоть что-то видеть. Впрочем, для меня это уже не имело значения: здесь, у этого дна, и смотреть-то было не на что, а потому единственное, чего мне в данный момент хотелось, так это побыстрее закончить свое погружение.

Я выпустил из плавательного жилета еще остававшийся в нем воздух, чтобы иметь возможность погрузиться поглубже, и начал все больше и больше погружать руки в донную жижу, разгребая ее «граблями» и все никак не нащупывая своими онемевшими пальцами ничего твердого. Воздух лишь с большим трудом выходил из регулятора. Я уже начал подумывать, что услышанный мною сигнал был всего лишь слуховой галлюцинацией, когда вдруг кончиками пальцев левой руки нащупал что-то твердое. Засунув «грабли» обратно в карман плавательного жилета, я осторожно протянул правую руку и расположил ладонь ниже левой ладони, чтобы не позволить этому предмету выскользнуть у меня из рук и затеряться в иле. Я крепко схватил его, словно какое-нибудь бесценное сокровище, и, поднеся к глазам, с радостью увидел, что это и был тот самый предмет, который я искал все утро. На внутренней поверхности этого золотого кольца четко просматривались дата и девиз: «Навеки вместе».

Слегка подрагивая от холода, я поднялся по ржавым ступенькам лесенки, ведущей из воды на мол, и, оказавшись на самой верхней, бросил прямо перед собой ласты, а затем, в последний раз напрягшись, ступил на бетон мола, продолжая тащить на себе тяжелый баллон со сжатым воздухом, которого в нем уже почти не осталось. Я положил металлоискатель на бетонную поверхность и, с большим облегчением стащив с себя маску для подводного плавания, сделал глубокий вдох, настолько наполняя свои легкие холодным воздухом, насколько это позволял сделать плотно обтягивающий мое туловище неопреновый костюм.

Все небо было затянуто низкими серыми тучами. Лениво моросил мелкий дождик. Прямо над моей головой летали туда-сюда с громкими криками чайки, которые, казалось, были — так же, как и я, — весьма недовольны этим непогожим днем. Когда я стал снимать с себя громоздкое оснащение, все еще находившееся у меня на спине, на мол стремительно заехал черный двухместный «мерседес». Он резко затормозил и остановился всего лишь в нескольких метрах от меня. Из него вышел мужчина примерно моего возраста, то есть тридцати с лишним лет. Он был одет в дорогостоящий серый костюм с блестящим галстуком, а его напомаженные волосы имели такой вид, как будто их прилизала языком корова.

— Ну что, есть? — спросил он, не поздоровавшись.

Я поднял правую руку, показывая ему золотое кольцо, которое я еще в воде надел на кончик своего мизинца.

— Что-то вы уж очень долго возились, — сказал мужчина, делая шаг вперед.

Бесцеремонно стащив с моего мизинца кольцо, он приблизил его к своему лицу, чтобы посмотреть, есть ли на его внутренней стороне соответствующая надпись.

— Это и есть то кольцо, которое… уронила ваша жена? — спросил я, не скрывая своего сарказма.

Мужчина снял солнцезащитные очки и засунул руку во внутренний карман костюма.

— Да, вроде бы оно, — кивнув, подтвердил он. — Вот то, что вам причитается.

С этими словами он достал из кармана конверт с деньгами и швырнул его мне — швырнул, не глядя на меня, и, если бы я своевременно не среагировал, конверт упал бы в воду.

Не дожидаясь, когда я проверю, что в этом конверте лежит, он повернулся и, подойдя к автомобилю, открыл дверь. Однако, прежде чем в него сесть, он — уже в последний раз — бросил на меня взгляд.

— Ты смотри не простудись, — сказал он, «тыкая» мне с насмешливой улыбкой, — а то сегодня довольно сыро.

Я посмотрел на то, как его спортивный автомобиль с двигателем мощностью триста лошадиных сил резко рванулся с места, и с моих губ слетело одно-единственное слово:

— Придурок…

Капая на бетон водой, стекающей по поверхности неопрена, я подошел к старому автомобилю «лэнд ровер» белого цвета, купленному мною с рук, достал ключ, спрятанный под бампером, открыл заднюю дверь, бросил конверт с деньгами на переднее пассажирское сиденье и начал раздеваться.

Моя жизнь была уже совсем не такой, какой она была всего лишь год назад. Я по-прежнему продолжал заниматься подводным плаванием, но, безусловно, одно дело — давать уроки подводного плавания среди коралловых рифов и разноцветных рыб где-нибудь на Карибах или в Таиланде и совсем другое — нырять в загаженных водах порта, очищая корпуса чужих яхт или занимаясь поиском предметов, упавших в море и погрузившихся в ил.

Но так уж обстояли мои дела… И хотя под вечер я частенько скучал по пальмам и пляжам с белым песком, мне пока что приходилось подчиняться своей почти физиологической потребности менять окружающую меня обстановку каждые несколько месяцев.

Как бы там ни было, мне и сейчас довольно редко доводилось, вынырнув, как в этот раз, из воды, увидеть вдали статую Христофора Колумба, с осуждающим видом показывающего на меня пальцем, и весьма своеобразные очертания горы Монжуик, являющейся для меня своего рода фоном для моей дорогой (правда, иногда и надоедающей мне) Барселоны.